Никитин Николай. Это было в Коканде

   - Что я вам, рожаю людей взводами? Не дам!
   - То есть как это "не дам"? Вы, дяденька, спятили, что ли?
   Капля сказал:
   - Чем трепаться по разведкам, ты бы, дурак, хоть на фершала учился!
   - Во-первых, на фельдшера, а не "на фершала".
   - Это несущественно.
   - Именно существенно! Вы старый солдат, должны понимать: есть приказ - значит, будет исполнено. Это ведь не мое частное дело. А вы мне про фельдшера толкуете! - Федотка сердито поправил на сапоге шпору: Блажите вы, дяденька!
   - У меня взвод только что набранных киргизов да взвод свежих пополненцев из России. Кого же я дам? - ответил Капля.
   Он курил трубку и думал о Федотке. Не нравилась ему Федоткина лихость. Он сам был храбрым человеком, но войны не любил. "Пустое дело! говорил он про войну. - Из нужды воюешь. А щегольство в этом деле - враг".
   Он боялся, что походы и кочевая жизнь, без заботы о завтрашнем дне, окончательно избалуют Федотку. Капля, точно мать, беспокоился о его будущем. Целый день наедине с собой, он так и этак переворачивал все особенности того или другого занятия. Он мечтал о самых разнообразных профессиях для Федотки. Сперва ему хотелось, чтобы из него вышел доктор или инженер, потом ему казалось, что выгоднее пустить парня по авиации, пусть летает. "Хорошо, если Федотка пойдет по партийной линии!" Но в конце концов и это не удовлетворяло его. "Нет, - говорил он себе, - у нас есть много людей, которые хотят быть комиссарами, а не хотят учиться. А я хочу, чтобы он был комиссаром, но я хочу, чтобы он был настоящим комиссаром. Поэтому надо, чтобы он учился".
   Достав из переметной сумки две жестяные кружки, Капля налил в них чаю: себе и Федотке. После ссоры он пригласил Федотку пить чай.
   Федот пил жадно, обжигаясь, хрустел сахаром.
   - Не лакай! - наставительно сказал Капля. - Желудку вредно.
   Выпив полчайника, Капля спросил Федотку:
   - Ушел шпион? Не поймали?
   - Не поймали. Ушел, - ответил Федотка.
   Капля засмеялся, будто ответ Федотки доставил ему удовольствие.
   Федотка обиделся и сказал:
   - А чем мы виноваты? Поймай ты, коли больно ловкий!
   - Что ж, возможно! - сказал Капля и опрокинул чайник, чтобы он высох на солнышке. Потом, будто невзначай, спросил Федотку: - Кого дать: киргизов или пополненцев?
   Федотка вскочил и закричал:
   - Да кого хочешь! Только не томи ты мою душу! Обязательно вам надо поломаться, дяденька!
   Отправив бойцов, Капля остался в кишлаке с одним взводом. Последними снялись артиллеристы.
   Басмачи быстро расходились по своим кишлакам. Они шли группами и в одиночку, как кому удобнее. Каждый старался стянуть что-нибудь в лагере для своего хозяйства: муку, сбрую, кошмы, скрытое оружие (револьверы).
   Ачильбай распустил свою группу (надеяться сейчас на переход через границу было немыслимо). Но старик не огорчился. "Пока я в прибыли", думал он.
   Весь день в ставке стоял шум, из-за дележки вещей поднялись крики, споры и смех.
   Под вечер ставку будто вылизало. Все опустело. Скрылись даже собаки. Только кости, объедки, мусор, разбитые ящики да отбросы остались на месте. Бойцы избегали даже заходить в загаженные дома разоренного кишлака. Они устроились на воле, в палатках.
   Ничего не осталось от Иргаша. Сейчас казалось странным: каким образом так долго длилось это сопротивление? Иргаша зарыли - и с ним будто все исчезло. Только Мирза до сих пор висел на своей перекладине.
   Похоронив убитых, эскадрон, вместе с ранеными в санитарных повозках и пленными, спускался с гор на запад. Зеленые заросли, лежавшие по течению реки, темной рамкой охватывали долину. Стайка джейранов, изящных и грациозных животных, похожих на газелей, испуганная грохотом орудийных колес, стрелой пронеслась через дорогу. Некоторые из них, остановившись в отдалении, на скалах, с любопытством глядели на горное орудие. Среди зарослей виднелись какие-то развалины. Они имели вид неправильного четырехугольника и занимали довольно большую площадь. Остатки ворот и крепостных стен угрюмо высились над равниной, как будто вспоминая то отдаленное время, когда эта твердыня служила ее защитой.
   Кто-то из бойцов сказал, что эта крепость принадлежала раньше Александру Македонскому и в этих местах на дне бурной реки лежат его воины.
   Громадные кузнечики и стрекозы пронзительно стрекотали. Пели птицы, радуясь вечерней заре. Со всех сторон кричали перепела, отвечая на подкликиванье самок, притаившихся в душистой траве и кустарнике. Вдали темнела река, как бы врезавшаяся в берега. На лиловом горизонте среди равнины показалась высокая и узкая одинокая гора, похожая на сахарную голову с отколотой верхушкой.
   28
   В конце мая состоялся суд над приближенными и начальниками отрядов Иргаша. Часть арестованных была присуждена к тюремному заключению на разные сроки. Некоторых осудили условно. Насыров, ввиду оказанных им услуг, был вовсе прощен. Зайченко направили в Москву. Там коллегия ОГПУ приговорила его к расстрелу, но потом он был помилован и сослан на десять лет в Соловки.
   ...Только через месяц после суда Юсуп вернулся в бригаду.
   Весну он провел в горах, гоняясь за "афганцем". Но Джемс пропал. Люди, с которыми он вышел из ставки Иргаша, тоже рассеялись. Юсупа измучили эти напрасные поиски, тем более что чуть ли не через неделю он уже понял всю их безрезультатность. Смешно было с целым эскадроном разыскивать "афганца". Джемс мог сидеть месяцами в какой-нибудь норе, в щелке, и спокойно выжидать благоприятных обстоятельств. Но начальство настаивало на своем и Юсуп исполнял приказание поневоле. Он с эскадроном дошел До Гиссара и готов был двинуться дальше, когда совсем неожиданно пришло к нему распоряжение вернуться.
   Возвратившись домой, Юсуп заметил в Лихолетове много перемен.
   Сашка оживился. Теперь ничто его не грызло, он уже не ворчал и не сомневался в себе.
   Ликвидация Иргаша вызвала среди военных много разговоров. У всех создалось убеждение, что Лихолетов способен не только рубать, в нем нашли большие тактические способности.
   Это невероятно льстило ему.
   Товарищи смеялись, говорили, что талант тактика открылся в Лихолетове так же, как открывается золото в породе, то есть, промыв двести пудов песку, можно намыть один грамм золота. Но до сих пор никто из них и не старался разыскивать в нем этот грамм.
   Юсуп был прав, говоря в первый день своего приезда из Москвы, что Сашка ожирел и распустился. Упрек, брошенный тогда Юсупом, конечно оскорбил Лихолетова. Ему показалось, что "москвич" Юсуп кичится. Это его задело. Самолюбие заиграло в нем. "Юсуп так думает. Значит, так могут думать и другие. Значит, на мне скоро поставят крест. Нет, товарищи! Шалишь! Не дамся!" - решил он.
   Вот почему, когда Юсуп, переговорив с Алиматом, предложил Александру план ликвидации басмачей с их же помощью, он, для виду поколебавшись, жадно схватился за это рискованное дело.
   Отправив Юсупа к Иргашу, Лихолетов еще сам не знал, чем все это кончится. Он начал выполнять свою задачу, получив от Юсупа записку. Маршрут Юсупа стал ему известен.
   Заслуга Лихолетова была в умелом окружении противника. Незаметные группы всадников, высланные из разных точек района, соединились в ущелье. Агенты Иргаша принимали их за случайные разъезды.
   Благодаря такой осторожности Лихолетову удалось сосредоточить вблизи ставки силы, равные двум эскадронам. Туда же, в горы, он провел роту пехоты и орудие. Бойцы шли очень быстрым, форсированным маршем. Это обеспечило успех.
   План Лихолетова свелся к системе занятия всего басмаческого района летучими, маневренными отрядами. Одновременное окружение всех банд заставило Александра применить в качестве поддержки воздушные средства борьбы. Он поскакал в Шир-Абад, затребовал самолет и в день общего выступления вылетел на нем.
   Машина, конечно, сыграла свою роль. Но не она дала результат боя. Она была для Иргаша только последней каплей, переполнившей чашу. Несмотря на всю свою грубость и стихийность, Иргаш понял, что в конце концов его участь решена, пришел тот срок, когда сопротивление оказалось бессмысленным и все события обернулись против него. Он угадал час своей смерти...
   Лихолетов пожинал лавры. Однако он возмутился, узнав, что все это боевое дело приписывается ему. Он говорил, что инициатива принадлежала комиссару Юсупу. Однако сотрудники штаба, настроенные Жарковским, стояли на своем.
   - Мы от твоего комиссара ничего не отнимаем, - говорили они Александру. - Он молодец! Но операцию проводил ты. И провел превосходно.
   Лихолетов доказывал, что без Юсупа он не провел бы ее.
   - Да, Юсуп выказал большую смелость. Но одной смелостью ничего не сделаешь, - возражали ему.
   - Повторяю, - говорил он, - в этом деле его идея.
   - Идея - идеей, но всякую хорошую идею можно загубить. Непонятно, о чем ты споришь? - убеждал его Жарковский, как всегда иронически пожимая плечами.
   Так понемножку Лихолетов и сам уверился в том, что без него операция не вышла бы. Но не будь записки от Юсупа, не удайся Юсупу разговор с насыровской сотней, Лихолетов, очевидно, на все махнул бы рукой, тем более что и командование не настаивало на операции, считая, что она недостаточно подготовлена. Ее разрешили лишь как пробу, как прощупывание Иргаша.
   Зато теперь Лихолетов ходил именинником.
   По возвращении Юсупа в бригаду он честно рассказал ему обо всем и даже прибавил, что намерен бороться с этой несправедливостью. Юсуп принял его слова очень спокойно, даже рассеянно. Он сказал:
   - Какая же несправедливость? Не нахожу. Нет несправедливости. Действительно, без тебя можно было бы загубить все.
   - Но ведь идея - твоя, а я за нее славу имею!
   - Ты заслужил. Не беспокойся, Сашка! Мое ко мне придет, - сказал Юсуп, усмехнувшись. Он сумел сдержать себя и даже не показал виду, что хоть как-то огорчен.
   Лихолетов ничего не заметил. Он от всей души был рад тому, что Юсуп, так же как и остальные, хвалит его. Сейчас это было ему вдвойне приятно, и ощущение какой-то неловкости, которое мучило его раньше, совершенно прошло...
   29
   На второй день после прибытия Юсупа в бригаду Юсуп получил приказ из Самарканда выехать туда для доклада.
   Накануне отъезда к нему пришел Лихолетов. Он был чем-то смущен, мялся и объявил, что у него есть большое и важное дело, о котором ему хотелось бы посоветоваться.
   - Пожалуйста! Какое дело? - спросил Юсуп.
   Лихолетов смутился:
   - Личное. Принципиальной важности.
   - Какое личное? Пожалуйста, говори!
   - Я прошу тебя как друга заехать в Коканд, - сказал Лихолетов, покручивая пальцами бороду.
   Юсуп удивился:
   - Как заехать? Коканд в стороне.
   - Да ведь не один день ты пробудешь в Самарканде! Там и отдохнуть тебя заставят. А от Самарканда до Коканда - ночь. Может, самолет попадется, тогда и совсем мигом, - пробормотал Сашка. - Слетай! Ну что тебе стоит? Я же летаю.
   - А зачем мне лететь в Коканд? - спросил Юсуп.
   Лихолетов нагнулся к уху Юсупа и шепнул:
   - Варька там.
   Юсуп посмотрел на Александра, все еще не понимая, чего тот хочет.
   Лихолетов отвернулся и подошел к окну.
   За окном показался верблюжий караван. Впереди него брел верблюд-вожак, позвякивая колокольчиком на шее.
   Лихолетов медлил, как будто дожидаясь того мгновения, когда караван пройдет мимо.
   - Видишь, какое дело, - сказал Лихолетов, набравшись смелости. Заела меня Варька! Сплю - ее вижу. Не сплю - опять вижу. Сосет! Как заноза, сидит во мне! - Лихолетов потряс кулаком. - Честно тебе скажу... Она прямо поставила меня в тупик. Что мне делать, ума не приложу? Как будто она в меня пустила какую-то бактерию.
   - Послушай, я в семейных делах ничего не понимаю. О чем мне говорить с ней? Я ведь даже толком не знаю, что у вас случилось, - сказал Юсуп.
   - Да и я сам не знаю, - легкомысленно ответил Лихолетов. Поругались - вот и все. Ну, а мало ли из-за чего можно поругаться. Из-за всего. Курятник, одно слово.
   - Да ведь вот мне говорили, что ты ей даже не пишешь!
   - Не пишу, - признался Лихолетов. - Да и о чем писать? А теперь мне порадоваться хочется, поделиться с ней. И не могу...
   - Разве она в Коканде?
   - Да. Я узнавал. Она на летнюю практику приехала в городскую больницу. Я даже знаю, где она живет: все там же, в Старом городе. Блинов ведь в Коканде, в ГПУ.
   - Вот ты бы и поехал сам! Возьми отпуск!
   - Нет, Юсуп. Она человек с гонором, коза, интеллигентка. Ну, я тоже не лыком шит. Не лаптем щи хлебаю.
   - Сашка, но ведь, наверно, виноват ты?
   - Ей богу, клянусь тебе, Юсуп! Никакой вины не знаю.
   - Ну так из-за чего же вы разошлись? Говори прямо!
   Лихолетов нахмурился:
   - Не люблю я об этом говорить.
   - Говори, а то не поеду! Обижал? Или нет? Из-за чего у вас расходятся?
   - Нет, что ты! Я мухи не обижу. И не пил и не гулял. Не до того было... - Лихолетов, покраснев, принялся соскабливать с гимнастерки пятно. - Впрочем, было. Подвернулась тут одна дивчина...
   Юсуп улыбнулся:
   - Одна? Мало!
   Лихолетов фыркнул, но, сообразив, что смеяться сейчас как будто не совсем удобно, снова принял серьезный вид:
   - Дело все-таки не в этом. Не в этом, Юсуп, уверяю тебя. Я знаю, что не в этом, - горячо сказал он. - Вот ты сам увидишь, в чем. Только не в этом.
   Говоря с Лихолетовым о семейных делах, Юсуп, собственно, не понимал, что такое измена мужа жене. Ему было известно, что по европейским понятиям есть в этом что-то преступное. Но Коран тоже запрещает пить вино, однако мусульмане пьют. Европейцы говорят о верности своим женам - и живут с чужими.
   Вздохнув, он снова спросил Лихолетова:
   - А почему все-таки ты сам не напишешь? Напиши! Хорошо будет. Лучше будет, чем я поеду. Позови ее сюда!
   - Звать? Нет! - вспылил Александр. - Это она подумает, что я ее умоляю. Нет, лучше сдохнуть! Да я и писать об этом не умею. А ты передай ей на словах: "Сашка, мол, задумал в академию... И перед академией желал бы проститься..." Именно проститься! Так и скажи! Не наладить отношения и тому подобное, а проститься! Я порвал решительно.
   Лихолетов будто пропел последнюю фразу (врал он немилосердно).
   - Ты с ней поговори дипломатически! Ты же дипломат! Поезжай прямо как полпред! Будь моим полпредом! Ничего ей не объясняй, потому что она хитрая и злючка. Ты только посмотри: какое на нее произведет впечатление?
   - А про академию верно? - спросил Юсуп.
   - Что верно? Конечно верно, - Александр заговорил нарочито грубым голосом. - Да ты же знаешь все это не хуже меня! Что тебе говорить? Ты же читал предложение штаба?
   - Читал, но решения твоего не знаю.
   - Мое решение? - Лихолетов фыркнул. - Посылают - вот и решение. Ерунда одна на постном масле! Надо же кого-нибудь посылать. Подходит академия ко мне, как седло к корове, - сказал он пренебрежительно.
   Но Юсуп заметил, что на самом деле командировка очень волнует Александра. "Что ж, он прав", - подумал Юсуп.
   - Я очень рад за тебя, Сашка. От всей души рад, - искренне сказал он. - Ты способный, только лентяй!
   Лихолетов ухмыльнулся. Он в эту минуту даже ощутил некоторое превосходство над Юсупом.
   - Учебники достал, - как бы поддразнивая себя, иронически заметил он. - Учитель ко мне ходит. Обучает недоросля. С последнего ума свихнусь. Все равно провалю экзамены.
   Юсуп почувствовал, что и на этот раз Лихолетов хитрит, прикидывается, чтобы как-то застраховаться на случай провала. Юсуп понял эту игру самолюбия. В особенности его поразило то обстоятельство, что Сашка тайком занимается с полковыми учителями. "Если он пошел на это - значит, дело серьезное", - решил Юсуп.
   - Ладно! Еду в Коканд, - сказал он ему.
   За разговором приятели не заметили, как потемнело небо. Не зажигая огня, они улеглись на кошмы. Было жарко. Оба они были почти голые. Спать не хотелось.
   Сашка думал, что Юсуп настоящий, хороший товарищ и что его зря обидели. "Юсуп, конечно, еще покажет себя", - решил он.
   - Ты в следующую разверстку попадешь! - наивно сказал он Юсупу, желая его утешить.
   - Может быть, - уклончиво ответил Юсуп. Он не желал об этом говорить и даже покраснел от Сашкиных слов.
   На какую-то секунду у него мелькнула мысль: "А вдруг Жарковский нарочно затирает меня?" Подумав так, он вспомнил свой спор с Жарковским и поведение Жарковского. Но связывать все это сейчас с личными обстоятельствами ему показалось совсем неудобным. Из гордости он запретил себе даже думать об этом.
   Размышляя о Лихолетове, Юсуп понял, как много значит одобрение для людей с таким характером, как у Сашки, и как Сашка мог бы заглохнуть, если бы кто-то не поощрял его вовремя. Юсуп не догадывался, что именно он был тем первым человеком, который встряхнул Лихолетова. Именно он, совсем не думая об этом, помог ему...
   Юсуп перевернулся на бок, стараясь заснуть, но ничего из этого не получалось. Вспомнился ему Беш-Арык, вспомнились какие-то нерешенные жизненные вопросы. Неприязнь к Хамдаму затихла от времени, и его вдруг потянуло в Коканд...
   Он взволновался от одной мысли, что скоро увидит любимые, знакомые места...
   У окна, зажав голову в кулаки, безмятежно спал Александр. Рыжая борода его тихонько подрагивала. Он, очевидно, видел сон. "Варьку!" подумал Юсуп, улыбаясь.
   ...По пыльной, жаркой ночной улице стайками, как в станице, бродили красноармейцы с гармошкой, напевая казачьи песни. Это был молодой призыв, кубанцы и украинцы.
   30
   Варя считала себя другом Александра и обижалась, когда ее называли женой. Она говорила, что в этом слове есть что-то рабское, старое, приниженное и что для новых взаимоотношений между мужчиной и женщиной требуется выдумать какое-то новое слово. Но не придумывались ни это слово, ни отношения. Все сбивалось на старое, брак был браком. Отношения были нежны и грубы и часто зависели от минуты, от мгновенной вспышки настроения. Все это было внове, все это раздражало ее. Варя вначале думала, что она капризна. Она постаралась смирить свои капризы. Но, смиряя их, злилась и упрекала себя: "Я подлаживаюсь к привычкам Сашки, как любая Девчонка, цепляющаяся за мужа. Это гнусно!"
   Одинокая и самостоятельная жизнь приучила ее с юности ценить свою свободу. Варя бунтовала сейчас даже не против брака, а против самой себя.
   Девятнадцатый год Варя считала своей лучшей порой. Быть вместе и любить друг друга - вот все, о чем она тогда мечтала. Но когда желания притупились и потеряли остроту, началось сожительство. Варя этого испугалась. Рушилось главное - душевная близость. Сутки разделились на две резкие половины. Днем - можно ворчать, вступать в пререкания. Ночь как будто все примиряла.
   Несмотря на постоянные размолвки, Варя все-таки считала, что она любит Сашку и даже любит его недостатки. Но все они были терпимы, если смотреть на них издали и только изредка сталкиваться с ними, а не ощущать их непрестанно бок о бок. Она любила бесшабашный, вспыльчивый и легкий характер Сашки, но ненавидела в нем "то", когда он становился мужем. В "то" входили: грубость, себялюбие, невнимательность, равнодушие.
   Лихолетов был прав: Варя даже не заметила его случайной измены, даже не оскорбилась. Для нее было гораздо оскорбительнее другое. Изменив ей, он хотел исправить это приливом нежности. "Он сунул мне подачку", - думала она. Но даже и это простилось ему. Ее раздражало самое состояние при "нем", при муже...
   "Еще больше я погружаюсь в это рабство, - рассуждала она. - Либо я против измены, либо я даю Сашке полную свободу. Но ведь свобода - вещь условная. Изменяют мужья, изменяют жены. Изменяют тайно или открыто. Но ведь при этом их отношения тоже изменяются. Не могут они остаться прежними. Значит, к чему это сводится? Каждый из нас, в угоду своему желанию, волен вступить в случайную связь. Тогда что же такое наша брачная связь мужа и жены? Чем эта постоянная связь будет лучше или интереснее случайных связей? Может быть, она станет хуже, как связь из привычки? Тогда зачем постоянство?"
   Задавая себе такие вопросы, Варя старалась из добросовестности, присущей ей, сейчас же ответить на них. "Ведь помимо физической близости между мужчиной и женщиной еще существует дружба..." - говорила она. Но в этом своем мнении она всегда ощущала какой-то порок. "Так, конечно, говорят. Но это смешно, - думала она. - Разве друзья должны спать в одной постели?" Она припоминала десятки наивных доводов в пользу такого брака, то есть взаимная помощь, и прочее, и прочее. "Но ведь это кооператив на паях, а не любовь и не дружба".
   Варя отказывалась от такой дружбы. "Нет, этого я не хочу, - решила она. - Я люблю Сашку. Я не хочу довести себя до отвращения к нему".
   Их жизнь напоминала молчаливый договор людей, заранее решивших, что они никогда не столкуются. Таким образом, все держалось на молчании. Оба они никогда не верили в то, что сумеют вместе прожить всю жизнь. В их отношениях всегда чувствовалось что-то неспокойное и случайное. Обоих это дергало. Варя изводилась, худела. Лихолетов был недоволен, но нервничал меньше, потому что не хотел, да и не умел, думать об этом.
   Вот почему, когда в бригаду пришли путевки, Варя почувствовала, что она спасена. Уезжая учиться, она как бы назначала испытательный срок своей любви.
   Александр понял, что в ее отъезде не все просто, что она уезжает не так, как уезжают другие. Он терпеть не мог всяких осложнений, считал это химерами, и поэтому не верил, что из Вариных занятий получится что-нибудь путное.
   ...Учеба отвлекала Варю от размышлений. Варя была аккуратной студенткой. Учебный год, расписанный по часам, шумная толпа студентов, жизнь, лишенная всяких семейных вспышек, - все это пришлось ей по нраву. Правда, первое время она скучала. Но постепенно привыкла и в Коканд явилась уже отдохнувшей, точно девочка, приехавшая с каникул.
   Ей было грустно, потому что она не нашла здесь никого из старых знакомых. Все разбрелись, кроме Симы. Варя навестила ее. Та по-прежнему служила телефонисткой и ничего в ее жизни не изменилось. Сима как будто застыла. Бывшая подруга показалась Варе пресной и скучной. Блинова Варя стеснялась. Кроме того, он вечно был занят. Здесь, в одиночестве, почти на отдыхе, она постаралась уйти поглубже в больничную практику. Иногда ей вспоминался Александр. Но его молчание ей показалось настолько красноречивым и оскорбительным, что она запретила себе думать о нем.
   Встреча Вари с Юсупом произошла совсем неожиданно.
   31
   Юсуп выбрался из Шир-Абада вместе с Алиматом и его семьей. В Самарканде они остановились на двое суток, а затем отправились в Коканд. Ехали долго, с бесконечными остановками.
   Железные дороги в те годы только еще восстанавливались. Классных вагонов не хватало, пассажирские поезда составлялись главным образом из теплушек. Кондуктора переходили из одного вагона в другой, путешествуя по крышам, влезали в теплушку на ходу, через люк, прорезанный под самой крышей. Поезда ходили так медленно, что пассажиры, проезжая мимо своих кишлаков, часто не дожидались остановок на станциях, а просто выпрыгивали из поезда на ходу, как с телеги.
   Алимат со своими домочадцами тоже ехал в теплушке - он экономил на билетах. Юсуп решил не отставать от него. Это медлительное, по старинке, путешествие напоминало ему юность.
   Поезд с грохотом полз по серой, раскаленной равнине мимо таких же серых кишлаков, сбитых из глины. В долине мелькали сады, запудренные пылью. На горизонте желтели и дымились горы.
   Юсупу было приятно бегать на станциях за кипятком, доставать еду для ребят, беседовать по вечерам о том, как устроится жизнь Алимата в Беш-Арыке, найдется ли для него дом, хватит ли у них денег на первое время, а если не хватит - куда следует пойти на работу.
   Алимат высаживался в Посьетовке. Юсуп выбросил ему багаж и помог сойти женщинам и ребятам.
   - Передай Артыкматову: я приеду к нему завтра на денек повидаться. Пусть меня ждет! - сказал Юсуп.
   Алимат и женщины помахали ему, когда поезд тронулся. Юсуп остался один. Чем ближе подъезжал поезд к станции Коканд, тем сильнее волновался Юсуп. "О чем я беспокоюсь? - думал он. - Встречать меня некому. Дел в Коканде никаких. Отчего же я так волнуюсь?"
   Он объяснял свое волнение все теми же воспоминаниями. Вообще вся эта поездка казалась сейчас погружением в прошлое, и Юсуп не раскаивался в том, что решил отколоть от своей командировки два дня, чтобы провести их так, как ему хочется. "Очень хорошо, что я поехал в Коканд, - убеждал он самого себя. - Мне надо повидать все это. Надо найти Рази-Биби, поговорить с ней. Надо поговорить с Хамдамом. Посмотреть на него. Ведь я был еще мальчишкой, когда поссорился. И поступал безрассудно. Да, да, надо поехать в Беш-Арык и еще раз посмотреть на все".
   Приехав в Коканд, он прямо прошел в комнату дежурного по станции и попросил разрешения воспользоваться телефоном (Юсуп хотел сговориться с Блиновым). Дежурный, увидав его петлички, молча показал ему на аппарат. Юсуп позвонил, но ему сообщили, что Блинова вчера вызвали в Москву.
   Юсуп очень расстроился. "Жалко, не дал телеграммы! Ну, не судьба", подумал он и, поблагодарив дежурного, вышел на площадь. Узбеки-извозчики разом накинулись на него со всех сторон. Взяв одного из них, он решил ехать прямо к Варе в Старый город.
   Проезжая мимо здания Совета, Юсуп увидел неподалеку от него молодую женщину в голубом коротком (до колен, по моде тех лет) батистовом платье.
   Сверкало солнце. Женщина стояла на самом солнцепеке, как будто не замечая полуденного жара.
   Юсуп, остановив извозчика, соскочил с пролетки. Варя с изумлением поглядела на военного, шедшего к ней. Юсуп исхудал после похода, лицо у него заострилось. Но когда он улыбнулся, Варя, узнав его по улыбке, вскрикнула и бросилась ему навстречу. Обняв Юсупа, она смотрела ему в глаза, точно не веря, он ли это.