Страница:
Проблему исторического соотношения Гнездова и Смоленска разные исследователи пытались разрешить по-разному. Уже упоминавшийся АА Спицын считал Гнездово местом первоначального Смоленска, откуда город был перенесен на нынешнее место. Крупнейший дореволюционный исследователь Гнездова В. И. Сизов предполагал, что оба города существовали параллельно, при этом Смоленск играл роль административного центра, а Гнездово — торгово-ремесленного. Местный краевед Г. К. Богуславский высказывал мнение, что Гнездово — это кладбище древнего Смоленска. Весьма любопытно и то обстоятельство, что при раскопках в самом Смоленске не найдено никаких слоев IX–X вв. — только слои XI века и старше. Неизвестно даже, существовала ли в Смоленске древнейшая княжеская цитадель-детинец, и если да, то где она находилась. Здесь нет никаких остатков древних укреплений (не считая каменного кремля конца XVI в.). Предположения о том, что древнейшее ядро Смоленска располагалось на Соборной горе, опровергнуто как раскопками, так и сообщениями письменных источников, согласно которым в XII веке здесь располагался капустный огород. А между тем в Гнездове наблюдается совершенно обратная картина: здесь есть и детинец, и огромный курганный могильник IX–X вв., но нет слоев старше XI века! Так может быть, действительно Гнездово — это и есть древний Смоленск, в начале XI века перенесенный на нынешнее место? Или все же параллельно существовало два соперничающих городских центра, в споре которых победил Смоленск? Окончательного ответа пока нет. Исследования продолжаются…
ПОДОЛ В ДРЕВНЕМ КИЕВЕ
КЛАДЫ СТАРОЙ РЯЗАНИ
ПОДОЛ В ДРЕВНЕМ КИЕВЕ
«За высоким деревянным забором, где еще совсем недавно был живописный зеленый сквер, раскинулась строительная площадка метростроевцев. Несколько летних месяцев в 1972 году ежедневно, с раннего утра и до позднего вечера, сюда нескончаемым потоком шли люди. Это были и крупные экскурсионные группы, и туристы из других городов, и просто прохожие. Видимо, со времен знаменитых подольских контрактовых ярмарок здесь не было такого скопления людей. Что же привлекло их внимание? Что заставило людей, позабыв про неотложные дела, часами простаивать у ограждения глубокого метростроевского котлована? Археология Здесь, на глубине 10–12 м, обнаружены уникальные объекты: срубные жилые и хозяйственные постройки, деревянные сваи, заборы, тротуары, изделия из дерева, березовой коры, глины, черных и цветных металлов, стекла Датируются они X в За весь период археологического изучения Киева подобные историко-культурные памятники обнаружены впервые Их сохранность, а также глубина залегания поражают воображение».
Так известный археолог П. П. Толочко в своей книге «Древний Киев» описывает обстоятельства открытия «Киевских Помпеи» — Подола, древнего киевского торгово-ремесленного посада.
Расположенный между Киевскими горами и Днепром, Подол, он же Нижний город, населенный ремесленниками и торговцами, еще в раннюю эпоху истории Киева играл важную роль в экономической и социально-политической жизни города Первое упоминание о Подоле в летописи относится к 945 году Здесь, в устье реки Почайны, существовала речная гавань, принимавшая шедшие по Днепру торговые флотилии. Здесь еще за полвека до принятия Русью христианства существовал первый христианский храм Киева — Ильинская церковь Значительное место занимал Подол в истории Киева и в последующие века.
Долгие годы знания ученых о древнем Подоле ограничивались лишь летописными свидетельствами. Археологически этот район не мог быть исследован из-за плотной городской застройки и большой мощности культурных напластований, достигающих 10–12 и более метров. Осуществить раскопки на такую глубину чрезвычайно сложно. Из-за нехватки достоверных данных историки были вынуждены довольствоваться лишь предположениями. Подтвердить же или опровергнуть эти гипотезы могли только раскопки. Лишь с их помощью можно было восстановить внешний облик этого района, узнать, что производили жившие здесь ремесленники, что продавали и покупали на здешнем торгу, где располагались торговые дворы и ремесленные слободы, где находилась киевская верфь и в каком месте причаливали к берегу Почайны торговые суда.
Такая возможность появилась у археологов только в 1971 году в связи с началом сооружения второй очереди киевского метрополитена. На отдельных участках строительство велось открытым способом. С целью выяснения геологической ситуации в районе Красной площади Подола строители начали копать глубокие разведочные шурфы. Работы велись вручную, что было на руку археологам: впервые им представилась возможность приоткрыть тайны древнего города, пролежавшего под землей тысячу лет.
Уже первый этап работ принес важное открытие: в шурфах, заложенных на Красной и Почтовой площадях, ученым удалось зафиксировать разрез культурных напластований, уходящих на глубину до 12–14 м. Характерная лепная керамика, обнаруженная в самых нижних отложениях, неоспоримо свидетельствовала о том, что и Верхний, княжеский, город, и посадский Подол возникли практически одновременно. При этом заселение Подола началось задолго до первого упоминания о нем в летописях.
«… Все глубже становился шурф, — писал участник раскопок, киевский археолог К. Н. Гупало. — Мы старались не отстать от быстрых темпов проходки, фиксировали каждый из пройденных слоев. Иногда удавалось даже «покопаться» в стенке шурфа, еще не зашитой досками. Приблизительно до отметки 2 м от уровня современной дневной поверхности (собственно говоря, от асфальта) шел однородный темного, почти черного цвета грунт. Этот культурный слой образовался за последние четыре столетия жизнедеятельности подолян (в XVII–XX вв.). В нижних горизонтах слоя попадались отдельные черепки древнерусского времени. Первый «чистый» слой XII–XIII вв. был зафиксирован на глубине 2,5 м. От верхних, более поздних он отделялся прослойкой песка. Такая же песчаная прослойка находилась и под культурным слоем.
Эта характерная особенность подольской стратиграфии — чередование культурных слоев со слоями песка — была уже известна по предыдущим исследованиям. О ней писали еще историки XIX в.
На глубине около 4 м ниже очередного культурного слоя снова пошел песок. Прошли метр, два, три — песок не заканчивался. Неужели материк? И ниже ничего нет!
Несколько фрагментов керамики, добытых при проходке последнего слоя, позволяли предварительно датировать его XI–XII вв. А где же слои более древние? И будут ли они вообще? Возможно, этот мощный слой песка был оставлен наводнением 945 года и прав был летописец, утверждавший, что на Подоле «не седяху людье»?
Пока мы рассуждали, песок окончился. Толщина песчаного намыва 3,5 м. Под ним новый культурный слой. Время его — тоже XI в. Но как разительно отличается он от вышележащего! Влажный на ощупь, с остатками щепы, обрезков и обломков деревянных предметов и… лесными орехами. Глубина около 7,5 м. Под культурным слоем — снова песок. И вдруг на светлом фоне — какое-то темное пятно. Попросили приостановить проходку.
Буквально по сантиметрам снимаем песок. Работаем по очереди (размеры шурфа 2x1,5 м, двоим негде развернуться). Темное пятно сужается, его контуры приобретают прямоугольные очертания. Показалась толстая доска. Под углом к ней еще две Погребение! Мы расчищаем крышку гроба. Сомнений уже нет. От первоначального плана поднять захоронение наверх монолитом пришлось отказаться — не позволяли размеры шурфа. Наконец, расчистка закончена. Находка описана, зарисована.
Яркая вспышка фотоаппарата на миг освещает сумрак колодца. Все. Это действительно была большая удача. Будь шурф заложен на метр-два в сторону, этого открытия не произошло бы. Кости скелета, за исключением черепа, почти истлели. Погребение ориентировано головой на северо-запад. На шее покойной — девочки 5–6 лет — было ожерелье из цветных стеклянных и пастовых бус.
Собственно гроб представлял собой деревянную долбленую колоду. Крышка гроба имела четыре ручки. Погребение было «опущено» с уровня вышележащего культурного слоя. Глубина могилы составляла всего около метра.
Ниже слоя песка, в котором было найдено погребение, снова пошел культурный слой. Последний из таких слоев зафиксирован на отметке 10,20 (глубже проходка шурфа не велась из-за сильного притока воды). Кроме фрагментов керамики в этом слое впервые найдены деревянные изделия: несколько поплавков для рыболовных сетей и деревянная уключина. Так впервые в 1971 году мы заглянули в окно, нет, скорее в щель, прорубленную сквозь пласты веков. Конечно, тогда далеко не все можно было разглядеть в полутемной глубине шурфа. Многие детали ускользали от взгляда исследователей. Но главное было ясно. Мы стояли на пороге открытий».
Четкое чередование темных и светлых слоев на разрезе (темные слои — результат жизни и деятельности человека, светлые — песок) говорило о том, что в существовании Подола были неоднократные перерывы из-за разливов Днепра. Керамика X — начала XI вв., залегавшая на глубине 8–9 м от современной поверхности, подтверждает выводы геологов о том, что именно в этот период в районе Киева наводнения происходили особенно часто. Периодические разливы вынуждали древних подолян покидать обжитые места, подниматься выше, надстраивать или перестраивать свои усадьбы. И чем больше песчаные наносы, тем сохраннее оказываются археологические объекты, погребенные под ними. Поэтому при раскопках вполне можно было ожидать находок отдельных полусгнивших бревен, следов построек. Но то, что предстало перед глазами исследователей, превзошло все ожидания.
В раскопе на Красной площади исследователи обнаружили 13 срубных сооружений, залегавших на разных уровнях. Пять из них составляли единый жилищно-хозяйственный комплекс X века — усадьбу. Она была окружена деревянным забором, состоящим из дубовых досок шириной до 20 см. Четыре сруба располагались по периметру усадьбы, пятый — видимо, более ранний — несколько выпадал из общего плана. Сохранность срубов, сложенных из сосновых бревен, была поразительной: возвышаясь над землей на шесть — десять венцов, они походили не на строения тысячелетней давности, а на начатые и незавершенные постройки наших дней. За десять веков они даже не потемнели! Такого не знала даже богатая на деревянные находки археология Новгорода.
Как же могли так хорошо сохраниться постройки, сделанные из дерева — недолговечного и подверженного разрушению материала? Дело в том, что они оказались как бы загерметизированными многометровой песчаной подушкой. Это случилось во время одного из наводнений сотни лет тому назад.
В юго-западной части усадьбы находился жилой дом, выделявшийся среди остальных сооружений большими размерами и толщиной стен. Он был срублен из сосновых бревен длиной более 6 м и диаметром 20–25 см. Между венцами сохранилась прокладка из мха. Примерно половину помещения занимал пол, настеленный из широких колотых досок, в другой половине лежали остатки рухнувшего перекрытия. Прямоугольный проем (80x90 см) вел на чердак (или второй этаж). Северный угол дома занимала печь.
Как оказалось, этот дом сооружался дважды: под ним был обнаружен еще один сруб, имевший аналогичную планировку, но превосходящий верхний размерами (7,3x7,8 м). Он сохранился на высоту четырех венцов. Особой прочностью отличались фундаменты — под южной стеной было уложено толстое (около 40 см в диаметре) дубовое бревно, однако предохранить сруб от разрушения оно не смогло. Именно в этом месте произошла значительная (до 60 см) просадка дома, вынудившая его хозяев перестраиваться. При этом неразобранные нижние венцы старого дома послужили новому своеобразным фундаментом.
Дендрохронологический анализ срубов показал, что эти постройки относятся к 913-1047 гг. Но дендрохронология определяет только год рубки дерева. Как долго существовала данная постройка, остается в точности неизвестным. Ученые предполагают, что самый первый сруб усадьбы мог простоять до 970-х годов.
В постройках и на территории усадьбы археологи нашли множество различных предметов утвари: стаканчик из бересты, деревянную лопату с обгоревшими краями, резную деревянную посуду, глиняные горшки, гребень из резной кости, бронзовый игольник, стеклянную фигурку для игры в шашки. В различных местах усадьбы сохранились деревянные вымостки, которые в виде нешироких тротуаров были проложены между двумя хозяйственными постройками, а также вдоль жилого дома. Судя по археологическим материалам Новгорода, подобные элементы благоустройства чаще всего встречаются в зажиточных усадьбах. О том, что и владелец подольской усадьбы явно был богатым человеком, свидетельствуют обнаруженные при раскопках византийские монеты, принадлежавшие императорам Константину VIII (1025–1028) и Роману II (959–963), золоченые бронзовые изделия, резная кость, набор точеной столовой посуды. Кто же был хозяин усадьбы — ремесленник или купец?
Следов какого-либо производства на территории усадьбы археологи не обнаружили. Зато византийские монеты, амфоры, гирьки от весов, скорлупа грецких орехов, косточки персиков свидетельствуют о принадлежности хозяина усадьбы к купеческому сословию. Причем это был не мелкий торговец, а богатый «гость», возможно ездивший и в Византию.
Одновременно с исследованиями на Красной площади велись раскопки в котловане между улицами Героев Триполья и Хоревой, в 250–300 м к северо-западу от первого участка. Здесь также удалось раскопать срубные сооружения, относящихся к одной усадьбе, и отрезки двух городских улиц, огражденных деревянными заборами. Ширина одной из них, проходившей вдоль береговой линии Днепра, была 6 м, другой, ведшей к реке, — около 3 м. На пересечении этих улиц стояла усадьба X века, постройки которой располагались вдоль линии заборов. В некоторых срубах (их средняя площадь составляла 25 кв. м) были хорошо сохранившиеся глинобитные печи, в других — погреба. Один из жилых домов был окружен деревянной — вероятно двухъярусной — галереей, опиравшейся на толстые, около 30 см диаметром, колонны.
В археологии раскопки жилищ всегда занимали важное место. Жилище — один из основных показателей уровня развития материальной и духовной культуры общества. По образному выражению историка архитектуры Ю. П. Спегальского, жилище — это своего рода зеркало, отражающее жизнь народа, которому оно принадлежит. Срубные постройки и целые усадьбы в 1970-х годах были раскопаны во многих местах Подола. Количество обнаруженных древних срубов превышает 60. Раскопки Подола дали неоспоримые доказательства для утверждения: горожане торгово-ремесленного центра Киева жили в надземных рубленых домах, а не в полуземлянках с глинобитными стенами, как это предполагалось ранее.
Жилые и хозяйственные постройки располагались на отдельных земельных участках — усадьбах, представлявших собой замкнутое пространство. Площадь таких усадеб составляла от 300 до 1000 кв. м. Характерно, что границы усадеб, установленные, вероятно, в момент первоначальной застройки участка, оставались неизменными на протяжении столетий. Возможно, это было связано с ограниченностью территории, пригодной для застройки.
Усадьбы со стороны улиц и между собой ограждались заборами. Большинство заборов были дощатыми, но найдены и ограждения в виде плетня. Некоторые из них сохранились на высоту до 1,2 м. Интересно, что на Подоле ни разу не встретились мостовые, подобные новгородским.
По подсчетам ученых, в XI–XIII вв. на Подоле могло одновременно существовать 4000 усадеб, на которых проживало (при среднестатистической семье в шесть человек) 24 тыс. жителей. Территория Подола составляла в древности около половины всей площади Киева, и по плотности населения он, вероятно, был одним из густонаселенных районов столицы.
По этническому составу население Подола было довольно пестрым. Помимо славян, как это следует из текста «Киево-Печерского Патерика», в Киеве той поры проживали «латиняне» — то есть выходцы из Западной Европы, сирийцы, евреи, армяне. О том, что колония армянских купцов располагалась именно на Подоле, свидетельствуют остатки армянской церкви, обнаруженные в 1975 году. Пол постройки состоял из разноцветных поливных плиток, стены сложены из плинфы, фундаменты — из крупных необработанных валунов.,
В Киеве существовала и крупная колония немецких купцов, имевших здесь свои «латинские» церкви во имя Пресвятой Девы Марии и во имя св. Николая. Эти храмы также располагались на Подоле — под горой Щекавицей. В Киеве проживали купцы из Италии, Польши, Чехии, сотни (если не тысячи) выходцев из стран Востока, здесь существовала большая хазарская торговая колония. Такая полиэтничность населения, занимавшегося прежде всего торговлей, не только способствовала проникновению в столицу Древней Руси культурных достижений Запада и Востока, но и накладывала свой отпечаток на общественно-политическую жизнь города.
Так известный археолог П. П. Толочко в своей книге «Древний Киев» описывает обстоятельства открытия «Киевских Помпеи» — Подола, древнего киевского торгово-ремесленного посада.
Расположенный между Киевскими горами и Днепром, Подол, он же Нижний город, населенный ремесленниками и торговцами, еще в раннюю эпоху истории Киева играл важную роль в экономической и социально-политической жизни города Первое упоминание о Подоле в летописи относится к 945 году Здесь, в устье реки Почайны, существовала речная гавань, принимавшая шедшие по Днепру торговые флотилии. Здесь еще за полвека до принятия Русью христианства существовал первый христианский храм Киева — Ильинская церковь Значительное место занимал Подол в истории Киева и в последующие века.
Долгие годы знания ученых о древнем Подоле ограничивались лишь летописными свидетельствами. Археологически этот район не мог быть исследован из-за плотной городской застройки и большой мощности культурных напластований, достигающих 10–12 и более метров. Осуществить раскопки на такую глубину чрезвычайно сложно. Из-за нехватки достоверных данных историки были вынуждены довольствоваться лишь предположениями. Подтвердить же или опровергнуть эти гипотезы могли только раскопки. Лишь с их помощью можно было восстановить внешний облик этого района, узнать, что производили жившие здесь ремесленники, что продавали и покупали на здешнем торгу, где располагались торговые дворы и ремесленные слободы, где находилась киевская верфь и в каком месте причаливали к берегу Почайны торговые суда.
Такая возможность появилась у археологов только в 1971 году в связи с началом сооружения второй очереди киевского метрополитена. На отдельных участках строительство велось открытым способом. С целью выяснения геологической ситуации в районе Красной площади Подола строители начали копать глубокие разведочные шурфы. Работы велись вручную, что было на руку археологам: впервые им представилась возможность приоткрыть тайны древнего города, пролежавшего под землей тысячу лет.
Уже первый этап работ принес важное открытие: в шурфах, заложенных на Красной и Почтовой площадях, ученым удалось зафиксировать разрез культурных напластований, уходящих на глубину до 12–14 м. Характерная лепная керамика, обнаруженная в самых нижних отложениях, неоспоримо свидетельствовала о том, что и Верхний, княжеский, город, и посадский Подол возникли практически одновременно. При этом заселение Подола началось задолго до первого упоминания о нем в летописях.
«… Все глубже становился шурф, — писал участник раскопок, киевский археолог К. Н. Гупало. — Мы старались не отстать от быстрых темпов проходки, фиксировали каждый из пройденных слоев. Иногда удавалось даже «покопаться» в стенке шурфа, еще не зашитой досками. Приблизительно до отметки 2 м от уровня современной дневной поверхности (собственно говоря, от асфальта) шел однородный темного, почти черного цвета грунт. Этот культурный слой образовался за последние четыре столетия жизнедеятельности подолян (в XVII–XX вв.). В нижних горизонтах слоя попадались отдельные черепки древнерусского времени. Первый «чистый» слой XII–XIII вв. был зафиксирован на глубине 2,5 м. От верхних, более поздних он отделялся прослойкой песка. Такая же песчаная прослойка находилась и под культурным слоем.
Эта характерная особенность подольской стратиграфии — чередование культурных слоев со слоями песка — была уже известна по предыдущим исследованиям. О ней писали еще историки XIX в.
На глубине около 4 м ниже очередного культурного слоя снова пошел песок. Прошли метр, два, три — песок не заканчивался. Неужели материк? И ниже ничего нет!
Несколько фрагментов керамики, добытых при проходке последнего слоя, позволяли предварительно датировать его XI–XII вв. А где же слои более древние? И будут ли они вообще? Возможно, этот мощный слой песка был оставлен наводнением 945 года и прав был летописец, утверждавший, что на Подоле «не седяху людье»?
Пока мы рассуждали, песок окончился. Толщина песчаного намыва 3,5 м. Под ним новый культурный слой. Время его — тоже XI в. Но как разительно отличается он от вышележащего! Влажный на ощупь, с остатками щепы, обрезков и обломков деревянных предметов и… лесными орехами. Глубина около 7,5 м. Под культурным слоем — снова песок. И вдруг на светлом фоне — какое-то темное пятно. Попросили приостановить проходку.
Буквально по сантиметрам снимаем песок. Работаем по очереди (размеры шурфа 2x1,5 м, двоим негде развернуться). Темное пятно сужается, его контуры приобретают прямоугольные очертания. Показалась толстая доска. Под углом к ней еще две Погребение! Мы расчищаем крышку гроба. Сомнений уже нет. От первоначального плана поднять захоронение наверх монолитом пришлось отказаться — не позволяли размеры шурфа. Наконец, расчистка закончена. Находка описана, зарисована.
Яркая вспышка фотоаппарата на миг освещает сумрак колодца. Все. Это действительно была большая удача. Будь шурф заложен на метр-два в сторону, этого открытия не произошло бы. Кости скелета, за исключением черепа, почти истлели. Погребение ориентировано головой на северо-запад. На шее покойной — девочки 5–6 лет — было ожерелье из цветных стеклянных и пастовых бус.
Собственно гроб представлял собой деревянную долбленую колоду. Крышка гроба имела четыре ручки. Погребение было «опущено» с уровня вышележащего культурного слоя. Глубина могилы составляла всего около метра.
Ниже слоя песка, в котором было найдено погребение, снова пошел культурный слой. Последний из таких слоев зафиксирован на отметке 10,20 (глубже проходка шурфа не велась из-за сильного притока воды). Кроме фрагментов керамики в этом слое впервые найдены деревянные изделия: несколько поплавков для рыболовных сетей и деревянная уключина. Так впервые в 1971 году мы заглянули в окно, нет, скорее в щель, прорубленную сквозь пласты веков. Конечно, тогда далеко не все можно было разглядеть в полутемной глубине шурфа. Многие детали ускользали от взгляда исследователей. Но главное было ясно. Мы стояли на пороге открытий».
Четкое чередование темных и светлых слоев на разрезе (темные слои — результат жизни и деятельности человека, светлые — песок) говорило о том, что в существовании Подола были неоднократные перерывы из-за разливов Днепра. Керамика X — начала XI вв., залегавшая на глубине 8–9 м от современной поверхности, подтверждает выводы геологов о том, что именно в этот период в районе Киева наводнения происходили особенно часто. Периодические разливы вынуждали древних подолян покидать обжитые места, подниматься выше, надстраивать или перестраивать свои усадьбы. И чем больше песчаные наносы, тем сохраннее оказываются археологические объекты, погребенные под ними. Поэтому при раскопках вполне можно было ожидать находок отдельных полусгнивших бревен, следов построек. Но то, что предстало перед глазами исследователей, превзошло все ожидания.
В раскопе на Красной площади исследователи обнаружили 13 срубных сооружений, залегавших на разных уровнях. Пять из них составляли единый жилищно-хозяйственный комплекс X века — усадьбу. Она была окружена деревянным забором, состоящим из дубовых досок шириной до 20 см. Четыре сруба располагались по периметру усадьбы, пятый — видимо, более ранний — несколько выпадал из общего плана. Сохранность срубов, сложенных из сосновых бревен, была поразительной: возвышаясь над землей на шесть — десять венцов, они походили не на строения тысячелетней давности, а на начатые и незавершенные постройки наших дней. За десять веков они даже не потемнели! Такого не знала даже богатая на деревянные находки археология Новгорода.
Как же могли так хорошо сохраниться постройки, сделанные из дерева — недолговечного и подверженного разрушению материала? Дело в том, что они оказались как бы загерметизированными многометровой песчаной подушкой. Это случилось во время одного из наводнений сотни лет тому назад.
В юго-западной части усадьбы находился жилой дом, выделявшийся среди остальных сооружений большими размерами и толщиной стен. Он был срублен из сосновых бревен длиной более 6 м и диаметром 20–25 см. Между венцами сохранилась прокладка из мха. Примерно половину помещения занимал пол, настеленный из широких колотых досок, в другой половине лежали остатки рухнувшего перекрытия. Прямоугольный проем (80x90 см) вел на чердак (или второй этаж). Северный угол дома занимала печь.
Как оказалось, этот дом сооружался дважды: под ним был обнаружен еще один сруб, имевший аналогичную планировку, но превосходящий верхний размерами (7,3x7,8 м). Он сохранился на высоту четырех венцов. Особой прочностью отличались фундаменты — под южной стеной было уложено толстое (около 40 см в диаметре) дубовое бревно, однако предохранить сруб от разрушения оно не смогло. Именно в этом месте произошла значительная (до 60 см) просадка дома, вынудившая его хозяев перестраиваться. При этом неразобранные нижние венцы старого дома послужили новому своеобразным фундаментом.
Дендрохронологический анализ срубов показал, что эти постройки относятся к 913-1047 гг. Но дендрохронология определяет только год рубки дерева. Как долго существовала данная постройка, остается в точности неизвестным. Ученые предполагают, что самый первый сруб усадьбы мог простоять до 970-х годов.
В постройках и на территории усадьбы археологи нашли множество различных предметов утвари: стаканчик из бересты, деревянную лопату с обгоревшими краями, резную деревянную посуду, глиняные горшки, гребень из резной кости, бронзовый игольник, стеклянную фигурку для игры в шашки. В различных местах усадьбы сохранились деревянные вымостки, которые в виде нешироких тротуаров были проложены между двумя хозяйственными постройками, а также вдоль жилого дома. Судя по археологическим материалам Новгорода, подобные элементы благоустройства чаще всего встречаются в зажиточных усадьбах. О том, что и владелец подольской усадьбы явно был богатым человеком, свидетельствуют обнаруженные при раскопках византийские монеты, принадлежавшие императорам Константину VIII (1025–1028) и Роману II (959–963), золоченые бронзовые изделия, резная кость, набор точеной столовой посуды. Кто же был хозяин усадьбы — ремесленник или купец?
Следов какого-либо производства на территории усадьбы археологи не обнаружили. Зато византийские монеты, амфоры, гирьки от весов, скорлупа грецких орехов, косточки персиков свидетельствуют о принадлежности хозяина усадьбы к купеческому сословию. Причем это был не мелкий торговец, а богатый «гость», возможно ездивший и в Византию.
Одновременно с исследованиями на Красной площади велись раскопки в котловане между улицами Героев Триполья и Хоревой, в 250–300 м к северо-западу от первого участка. Здесь также удалось раскопать срубные сооружения, относящихся к одной усадьбе, и отрезки двух городских улиц, огражденных деревянными заборами. Ширина одной из них, проходившей вдоль береговой линии Днепра, была 6 м, другой, ведшей к реке, — около 3 м. На пересечении этих улиц стояла усадьба X века, постройки которой располагались вдоль линии заборов. В некоторых срубах (их средняя площадь составляла 25 кв. м) были хорошо сохранившиеся глинобитные печи, в других — погреба. Один из жилых домов был окружен деревянной — вероятно двухъярусной — галереей, опиравшейся на толстые, около 30 см диаметром, колонны.
В археологии раскопки жилищ всегда занимали важное место. Жилище — один из основных показателей уровня развития материальной и духовной культуры общества. По образному выражению историка архитектуры Ю. П. Спегальского, жилище — это своего рода зеркало, отражающее жизнь народа, которому оно принадлежит. Срубные постройки и целые усадьбы в 1970-х годах были раскопаны во многих местах Подола. Количество обнаруженных древних срубов превышает 60. Раскопки Подола дали неоспоримые доказательства для утверждения: горожане торгово-ремесленного центра Киева жили в надземных рубленых домах, а не в полуземлянках с глинобитными стенами, как это предполагалось ранее.
Жилые и хозяйственные постройки располагались на отдельных земельных участках — усадьбах, представлявших собой замкнутое пространство. Площадь таких усадеб составляла от 300 до 1000 кв. м. Характерно, что границы усадеб, установленные, вероятно, в момент первоначальной застройки участка, оставались неизменными на протяжении столетий. Возможно, это было связано с ограниченностью территории, пригодной для застройки.
Усадьбы со стороны улиц и между собой ограждались заборами. Большинство заборов были дощатыми, но найдены и ограждения в виде плетня. Некоторые из них сохранились на высоту до 1,2 м. Интересно, что на Подоле ни разу не встретились мостовые, подобные новгородским.
По подсчетам ученых, в XI–XIII вв. на Подоле могло одновременно существовать 4000 усадеб, на которых проживало (при среднестатистической семье в шесть человек) 24 тыс. жителей. Территория Подола составляла в древности около половины всей площади Киева, и по плотности населения он, вероятно, был одним из густонаселенных районов столицы.
По этническому составу население Подола было довольно пестрым. Помимо славян, как это следует из текста «Киево-Печерского Патерика», в Киеве той поры проживали «латиняне» — то есть выходцы из Западной Европы, сирийцы, евреи, армяне. О том, что колония армянских купцов располагалась именно на Подоле, свидетельствуют остатки армянской церкви, обнаруженные в 1975 году. Пол постройки состоял из разноцветных поливных плиток, стены сложены из плинфы, фундаменты — из крупных необработанных валунов.,
В Киеве существовала и крупная колония немецких купцов, имевших здесь свои «латинские» церкви во имя Пресвятой Девы Марии и во имя св. Николая. Эти храмы также располагались на Подоле — под горой Щекавицей. В Киеве проживали купцы из Италии, Польши, Чехии, сотни (если не тысячи) выходцев из стран Востока, здесь существовала большая хазарская торговая колония. Такая полиэтничность населения, занимавшегося прежде всего торговлей, не только способствовала проникновению в столицу Древней Руси культурных достижений Запада и Востока, но и накладывала свой отпечаток на общественно-политическую жизнь города.
КЛАДЫ СТАРОЙ РЯЗАНИ
Первое упоминание о Рязани встречается на страницах «Повести временных лет». Многочисленность упоминаний Рязани в летописях и сам их характер свидетельствуют о том, что этот город на Оке, столица независимого Рязанского княжества, уже в XI–XII вв. был крупным, хорошо укрепленным, обладающим большими политическими правами, со значительным населением. Исключительное значение Рязани определялось не столько его природными богатствами, сколько значением Оки как крупнейшего наряду с Волгой и Днепром торгового пути. Ока обеспечивала широкую торговлю не только Киевской Руси, но и всей Европы с Востоком. На рынок Рязани стекались парча и золототканые одежды из Византии, жемчуг и драгоценные камни из Индии, предметы искусства, пестрые ткани и благовония с Востока, янтарь из Прибалтики, знаменитые франкские мечи, олово, воск, мед; здесь продавали ловчих соколов, меха соболей и горностаев, торговали скотом и невольниками. Являясь крупным торговым центром, Рязань была и значительным центром культуры, искусства и художественного ремесла.
Нашествие монгольских орд во главе с Батыем в 1237 году положило конец процветанию Рязани. Ее стены после пятидневной осады были сокрушены стенобитными машинами, город взят и разгромлен, все его жители зверски вырезаны. Погибла и княжеская семья, и рязанский епископ. Трагедия гибели Рязани рассказана в «Повести о разорении Рязани Батыем» — одном из наиболее драматических произведений древнерусской литературы. Такие детали повести, как описание покрытых копотью стен разоренного собора, и другие свидетельствуют, что она принадлежит перу если не очевидца, то, во всяком случае, человека, говорившего с непосредственными участниками событий, то есть она была написана еще в XIII столетии, хотя дошла до нас в списках XVII века.
Рязань, первой из русских городов принявшая на себя удар монгольских полчищ, канула в небытие навсегда. Столица княжества была перенесена на 50 км западней — в Переяславль-Рязанский, за которым в XVIII столетии окончательно закрепилось имя Рязани. А Старая Рязань постепенно стала упоминаться лишь как мелкий городок, а с XVII века — уже как село.
Старая Рязань, как и все крупные города Поочья, располагалась на правом берегу Оки, который крутыми обрывами подходит к самой воде и царит над бескрайними просторами Мещерской низменности. О славном прошлом древней столицы Поочья сегодня напоминает лишь двухкилометровое кольцо оплывших валов, окружающих огромное распаханное пространство. Плато Старой Рязани представляет собой неправильный четырехугольник, вытянутый с севера на юг. С запада его ограничивают крутые обрывы берега Оки, с севера — речка Серебрянка, с юга — Черная речка. В северной части плато возвышается изолированный холм, отделенный от остальной территории городища оврагом. Это древнейшая часть Старой Рязани — кремль-детинец, относящийся к X веку. Он обнесен линией валов высотой 3,5 м, которые вместе со стенами и рвами в свое время представляли довольно внушительную оборонительную цепь. К юго-востоку от детинца раскинулась территория собственно города, обнесенная внешней линией валов, даже сегодня достигающих высоты 9 м. Эта внешняя цепь укреплений возведена, по археологическим данным, в XII столетии.
Две дороги и поныне пролегают на месте древних улиц Рязани. Одна соединяет Пронские ворота (их место отмечает разрыв в линии валов) с Северными воротами во внутреннем кольце укреплений. Другая идет к восточным Исадским воротам.
На протяжении многих столетий окрестные крестьяне, распахивая Старо-Рязанское городище, находили здесь различные древности. Известны и находки богатых кладов, содержащих, по-видимому, немалые художественные ценности. К сожалению, ни один из кладов, найденных в Старой Рязани до XIX столетия, до нас не дошел. Между тем именно клады привлекли внимание исследователей к Старо-Рязанскому городищу.
В 1822 году один крестьянин, опахивая края дороги неподалеку от того места, где позднее был раскопан Спасский собор, наткнулся на золотые предметы исключительной ценности. Их общий вес составлял 6 фунтов 83 золотника (2,807 кг). Первые специалисты, описывавшие этот клад, дали ему название «рязанских барм», но до сих пор назначение этих предметов остается спорным. По мнению одних исследователей, они входили в состав женского убора, по мнению других — являлись частью княжеского наряда. Как бы то ни было, «рязанские бармы» представляют собой признанный шедевр древнерусского ювелирного искусства.
В состав клада входят три небольших золотых медальона с изображениями Богоматери, Св. Ирины и Св. Варвары; два крупных колта [15]с изображениями святых князей Бориса и Глеба на одной стороне и драгоценными камнями на другой; шесть золотых колтов, покрытых драгоценными камнями и сканью; две цепи из золотых ажурных бусин со сканью, зернью, жемчугом и самоцветами. Ныне этот клад хранится в Оружейной палате в Москве.
Конечно, главным сокровищем клада являются медальоны. Особенно замечателен медальон с образом «Богоматерь Оранта» безусловно византийской работы, выполненный в технике перегородчатой эмали. Лик Богоматери исполнен с такой одухотворенностью, что невольно приходит мысль о живописи Кажется невероятным, что подобный эффект достигнут средствами эмали. Вероятно, активные связи с Византией обусловили появление этого образка в Рязанском княжестве — скорее всего в конце XI- начале XII вв., и возможно в качестве почетного дара. Исключительные художественные достоинства образка, а возможно, и какая-то связанная с ним история или его религиозное значение стали причиной того, что уже в Рязани местные мастера сделали для него еще два медальона со вставными иконами — «Св. Ирина» и «Св. Варвара».
Назначение входящих в состав клада колтов не вполне ясно; по-видимому они носились на груди, и в таком случае основной была сторона, покрытая камнями: крупным белым яхонтом в центре, окруженным жемчугом, с сапфирами, рубинами, аметистами, топазами вокруг него. Поверхность между камнями покрыта рельефной сканью из толстых золотых жгутов. Замечателен и рисунок скани, и оригинальная, исключительная по совершенству техника ее наложения.
Изображения святых на оборотной стороне выполнены в технике перегородчатой эмали. Пролежав в земле шестьсот лет, эмаль несколько выветрилась и потускнела, но все же сохранила яркость красок. Фигуры Бориса и Глеба окружены жемчужной обнизью и широкой каймой из скани с драгоценными камнями. По краям с обеих сторон колты окружены еще одной жемчужной обнизью.
Создание ювелирного ансамбля «рязанских барм» специалисты связывают с образом «Богоматерь Оранта». Безусловно, «бармы» не являются рядовой продукцией и были изготовлены по особому — скорее всего княжескому — заказу.
Сенсационное открытие «рязанских барм» вызвало большой интерес к древностям Старой Рязани. Начало научных исследований Старо-Рязанского городища связано с именем археолога-любителя, «купеческого сына» Д Тихомирова. Приступив в 1836 году к раскопкам, он исходил из предположения, что место находки «барм» указывает на то, что здесь находился княжеский дворец. Внимание Тихомирова привлекли два обширных холма, которые местные жители упорно называли курганами, но которые явно не могли быть могилами. Один из этих «курганов» был раскопан Тихомировым. Под ним оказались руины кафедрального собора древней столицы Поочья — Успенского. Помимо многочисленных обломков кирпича-плинфы, белокаменных колонн и постаментов, Тихомиров нашел здесь восемь каменных саркофагов, в которых покоились останки рязанских князей и княгинь, а также множество поспешных захоронений, сделанных, очевидно, зимой 1237 года, когда уцелевшие жители окрестных деревень погребали тела убитых Батыем рязанцев После Батыева погрома Успенский собор еще какое-то время существовал.
Учитель С. Н Завьялов составил тщательные планы раскопанного Тихомировым Успенского собора в Рязани. Изучая их, специалисты пришли к выводу, что рязанский храм был чрезвычайно похож на Успенский собор Елецкого монастыря в Чернигове. Даже по размерам собор в Рязани был точной копией черниговского: его высота составляла 16,5 «тмутараканских саженей», то есть 25 м, длина (без притвора) — 20 «тмутараканских саженей», ширина — 13 саженей.
Нашествие монгольских орд во главе с Батыем в 1237 году положило конец процветанию Рязани. Ее стены после пятидневной осады были сокрушены стенобитными машинами, город взят и разгромлен, все его жители зверски вырезаны. Погибла и княжеская семья, и рязанский епископ. Трагедия гибели Рязани рассказана в «Повести о разорении Рязани Батыем» — одном из наиболее драматических произведений древнерусской литературы. Такие детали повести, как описание покрытых копотью стен разоренного собора, и другие свидетельствуют, что она принадлежит перу если не очевидца, то, во всяком случае, человека, говорившего с непосредственными участниками событий, то есть она была написана еще в XIII столетии, хотя дошла до нас в списках XVII века.
Рязань, первой из русских городов принявшая на себя удар монгольских полчищ, канула в небытие навсегда. Столица княжества была перенесена на 50 км западней — в Переяславль-Рязанский, за которым в XVIII столетии окончательно закрепилось имя Рязани. А Старая Рязань постепенно стала упоминаться лишь как мелкий городок, а с XVII века — уже как село.
Старая Рязань, как и все крупные города Поочья, располагалась на правом берегу Оки, который крутыми обрывами подходит к самой воде и царит над бескрайними просторами Мещерской низменности. О славном прошлом древней столицы Поочья сегодня напоминает лишь двухкилометровое кольцо оплывших валов, окружающих огромное распаханное пространство. Плато Старой Рязани представляет собой неправильный четырехугольник, вытянутый с севера на юг. С запада его ограничивают крутые обрывы берега Оки, с севера — речка Серебрянка, с юга — Черная речка. В северной части плато возвышается изолированный холм, отделенный от остальной территории городища оврагом. Это древнейшая часть Старой Рязани — кремль-детинец, относящийся к X веку. Он обнесен линией валов высотой 3,5 м, которые вместе со стенами и рвами в свое время представляли довольно внушительную оборонительную цепь. К юго-востоку от детинца раскинулась территория собственно города, обнесенная внешней линией валов, даже сегодня достигающих высоты 9 м. Эта внешняя цепь укреплений возведена, по археологическим данным, в XII столетии.
Две дороги и поныне пролегают на месте древних улиц Рязани. Одна соединяет Пронские ворота (их место отмечает разрыв в линии валов) с Северными воротами во внутреннем кольце укреплений. Другая идет к восточным Исадским воротам.
На протяжении многих столетий окрестные крестьяне, распахивая Старо-Рязанское городище, находили здесь различные древности. Известны и находки богатых кладов, содержащих, по-видимому, немалые художественные ценности. К сожалению, ни один из кладов, найденных в Старой Рязани до XIX столетия, до нас не дошел. Между тем именно клады привлекли внимание исследователей к Старо-Рязанскому городищу.
В 1822 году один крестьянин, опахивая края дороги неподалеку от того места, где позднее был раскопан Спасский собор, наткнулся на золотые предметы исключительной ценности. Их общий вес составлял 6 фунтов 83 золотника (2,807 кг). Первые специалисты, описывавшие этот клад, дали ему название «рязанских барм», но до сих пор назначение этих предметов остается спорным. По мнению одних исследователей, они входили в состав женского убора, по мнению других — являлись частью княжеского наряда. Как бы то ни было, «рязанские бармы» представляют собой признанный шедевр древнерусского ювелирного искусства.
В состав клада входят три небольших золотых медальона с изображениями Богоматери, Св. Ирины и Св. Варвары; два крупных колта [15]с изображениями святых князей Бориса и Глеба на одной стороне и драгоценными камнями на другой; шесть золотых колтов, покрытых драгоценными камнями и сканью; две цепи из золотых ажурных бусин со сканью, зернью, жемчугом и самоцветами. Ныне этот клад хранится в Оружейной палате в Москве.
Конечно, главным сокровищем клада являются медальоны. Особенно замечателен медальон с образом «Богоматерь Оранта» безусловно византийской работы, выполненный в технике перегородчатой эмали. Лик Богоматери исполнен с такой одухотворенностью, что невольно приходит мысль о живописи Кажется невероятным, что подобный эффект достигнут средствами эмали. Вероятно, активные связи с Византией обусловили появление этого образка в Рязанском княжестве — скорее всего в конце XI- начале XII вв., и возможно в качестве почетного дара. Исключительные художественные достоинства образка, а возможно, и какая-то связанная с ним история или его религиозное значение стали причиной того, что уже в Рязани местные мастера сделали для него еще два медальона со вставными иконами — «Св. Ирина» и «Св. Варвара».
Назначение входящих в состав клада колтов не вполне ясно; по-видимому они носились на груди, и в таком случае основной была сторона, покрытая камнями: крупным белым яхонтом в центре, окруженным жемчугом, с сапфирами, рубинами, аметистами, топазами вокруг него. Поверхность между камнями покрыта рельефной сканью из толстых золотых жгутов. Замечателен и рисунок скани, и оригинальная, исключительная по совершенству техника ее наложения.
Изображения святых на оборотной стороне выполнены в технике перегородчатой эмали. Пролежав в земле шестьсот лет, эмаль несколько выветрилась и потускнела, но все же сохранила яркость красок. Фигуры Бориса и Глеба окружены жемчужной обнизью и широкой каймой из скани с драгоценными камнями. По краям с обеих сторон колты окружены еще одной жемчужной обнизью.
Создание ювелирного ансамбля «рязанских барм» специалисты связывают с образом «Богоматерь Оранта». Безусловно, «бармы» не являются рядовой продукцией и были изготовлены по особому — скорее всего княжескому — заказу.
Сенсационное открытие «рязанских барм» вызвало большой интерес к древностям Старой Рязани. Начало научных исследований Старо-Рязанского городища связано с именем археолога-любителя, «купеческого сына» Д Тихомирова. Приступив в 1836 году к раскопкам, он исходил из предположения, что место находки «барм» указывает на то, что здесь находился княжеский дворец. Внимание Тихомирова привлекли два обширных холма, которые местные жители упорно называли курганами, но которые явно не могли быть могилами. Один из этих «курганов» был раскопан Тихомировым. Под ним оказались руины кафедрального собора древней столицы Поочья — Успенского. Помимо многочисленных обломков кирпича-плинфы, белокаменных колонн и постаментов, Тихомиров нашел здесь восемь каменных саркофагов, в которых покоились останки рязанских князей и княгинь, а также множество поспешных захоронений, сделанных, очевидно, зимой 1237 года, когда уцелевшие жители окрестных деревень погребали тела убитых Батыем рязанцев После Батыева погрома Успенский собор еще какое-то время существовал.
Учитель С. Н Завьялов составил тщательные планы раскопанного Тихомировым Успенского собора в Рязани. Изучая их, специалисты пришли к выводу, что рязанский храм был чрезвычайно похож на Успенский собор Елецкого монастыря в Чернигове. Даже по размерам собор в Рязани был точной копией черниговского: его высота составляла 16,5 «тмутараканских саженей», то есть 25 м, длина (без притвора) — 20 «тмутараканских саженей», ширина — 13 саженей.