– Ши, птичка моя… ха-ха… о– ха-ха… Не к добру! Слышали бы нас господа из Службы!
Ши моего юмора не поняла:
– Ну, оговорилась. Дети соль просыпали, все цены выросли, на улицу нос не высунуть – вот уж потеха, смешнее не бывает. Подмели? Марш в свои комнаты… мучители мои… Прыг-прыг отсюда, – вот как… Сержусь, но умеренно… Ни на кого. На обоих одинаково… Если поцелуете мамочку и упрыгаете отсюда до обеда – перестану сердиться. И папочку своего с собою забирайте, на кухне уже не повернуться от всех этих кулей да коробок…
Но папочка в моем лице решил остаться на кухне и остался, отбил все атаки оппозиции: недаром, все-таки, я в качалку ходил и в спецвойсках обучался…
– Хорошо, но, чур, сиди смирно, как воробушек, и не вздумай помогать! И без того тут наломано, наколото, набросано, намусорено… На вот пока, поешь каротину, говорят, очень хорошо помогает от близорукости. На том мы с Шонной и поладили: я за столом сижу, морковкой хрумкаю, Шонна в фартуке по кухне рассекает, обед готовит. Дети вдалеке, если судить по крикам, кого-то линчуют, но лучше туда не ходить и правых с виноватыми не искать, бесполезно…
– Я уже звонила девочкам – практически все до единого материалы рухнули: только некрологи и специальные интервью. Все до единого, у всех! Ты представляешь?
– Я представляю. Сейчас все и у всех кувырком пойдет. Какое счастье, что я в получку наличными закинулся: иду, такой, сегодня вдоль прилавков: банки закрыты, банкоматы не работают, карточки не принимают…
– Да ты что?..
– Угу. Тринадцать тысяч у нас есть, живыми деньгами, этого вполне хватит на пару месяцев, даже если полностью кислород перекроют. Если разумно расходовать, вот как сегодня. Нет, ну скажи – я молодец?
– Молодец. У меня где-то пятьсот. И еще за прошлый месяц должны эти, гламурники…
– И мне должны всякие разные «Совы» да банки… Только, боюсь, будем спрашивать с покойного Кутона, шучу. Да нет, Ши, все нормально, это я на самый-самый дерьмовый вариант событий расчеты кладу, а так – на все у нас хватит, и еще на мороженое останется.
Сам-то я так говорю Шонне, а внутри, про себя… да и про себя точно так же думаю: выдержим!
– Что ты так морщишься все время, когда наклоняешься? Живот болит?
– Нет… Скорее, в спину… в шею надуло… там, на работе… Дай еще морковочки?
– На, зайчик, на… Ты сегодня весь день дома, с нами, так?
– Нет, пообедаю, отдохну, да надо будет в офис съездить на пару часов, типа, дежурство у нас организовали. Глупость, но…
– На моторе поедешь?
– Не знаю, надо подумать. Можно было бы и на моторе, да наверняка патрули будут доставать, я вчера насмотрелся и сегодня, пока в магазин ходил… Скорее, пёхом, или на такси.
– Но ты не допоздна, не как вчера? – Не-е-т, выруливаю я, наконец, с вранья на правдивую дорогу, – засветло вернусь, слово даю.
– Ты уж постарайся, Ричик, знаешь, как мы все волнуемся за тебя?
– И ты?
– А я самая первая!
– И дети?
– И дети самые первые. Поди, накостыляй им как следует и через умывальник веди к столу.
Ши права, надо бы им, конечно, «накостылять», развеселились уже до слез и баловства, но за всю свою отцовскую жизнь я ни разу на детишек руку не поднял, не то что Элли – Жана ни единой затрещиной не пригладил, они же дети мои… Но, само собой, в комнату к Жану ворвавшись, навел им и шороху и строгости, мало не показалось. В семье ведь как: возьмись лупцевать детей каждый божий день – они привыкнут, если не к боли, то к повадкам дурака-родителя, а уровень послушания вряд ли от этого изменится в лучшую сторону. У кого собаки есть – знают: заведешь в обычай держать пса на строгом ошейнике, – он простого перестает слушаться и только ждет повода, чтобы начать безобразничать. А дети-то – люди, не хуже нас с вами понимают и слова, и строгость. Моим, мои строгие слова, – в очень большое наказание, хотя никакого рукоприкладства за словами не стоит, просто не любят и боятся, когда папа ими недоволен. А так, в обыденной жизни – любят, меня и Шонну. Шонну больше, но это – считал и считаю – абсолютно естественно и нормально: она их мама, она их вынашивала, рожала, кормила грудью, нянчила… Мне моего хватает. Жалко, что их всего-лишь двое, а не пятеро-семеро..
– Что-о? Это ты считаешь, руки и лицо помыл?
– Считаю. – отвечает сын. Хэ… считает он. Любой другой на моем месте смутился бы перед этим уверенным и строгим взором праведника, но я, ученый долгим опытом отцовской жизни, даже и не дрогнул. Ни единым мускулом лица.
– Вот как? На-ка, полотенце, вытри… А теперь посмотри: что это за грязь, чья она?.. Элли, ау, сейчас за ухо и к лампочке! Ну-ка ты покажи? Принимается, бегом к маме. Жан остается на перемывку.
Я абсолютно не реагирую на сыновью логику, что, мол, даже если как-то и что-то – все равно грязь покинула руки и осела на полотенце…
– Полотенце ты будешь стирать позже, вручную, но лично, а сейчас перейдем к фасу. Загляни в зеркало, выстави вперед правую щеку… правую… да, и повтори насчет достаточной чистоты?.. С мылом, голубчик. Э! Да ты полотенце не тем краем взял, вытирай вот этим, которым чистые руки высушивал… О-о, брат… Помнится, ты у меня спрашивал, что такое политика двойных стандартов? Вот она и есть: для папы и мамы – руки чистые, а прикасаться к полотенцу после «чистых» рук – пусть Клинт Иствуд… А? Я уже мыл, сыночек, я чистыми руками держался за чистую морковку, чтобы ты знал. Но – изволь: беру мыло… мою… смываю… вытираю… Чисто? Что и требовалось доказать. Да идем, идем, не шумите! Мы тут в министерство иностранных дел тренируемся поступать!..
Решил я, все-таки, на перекладных до спортзала добираться, не стал рисковать мотором ради тренировки.
«Папа, а кто его убил?»
Гм… Тот еще вопросик. Да будь я проклят, если хотя бы примерно это представляю! В огромном спортзале народу – четыре человека, вместо обычных двух десятков, из музыкального сопровождения – только репродуктор, настроенный на первый общенациональный канал. По нему утверждается, что личность преступника установлена достоверно, что по тщательно подготовленному плану действовал уголовник из старинной террористической организации, но он только исполнитель, а все нити ведут за рубеж, через океан… У нас в Бабилоне, «через океан» – это всегда и исключительно Европа, как будто Аргентина и Берег Слоновой кости через речку… Или, там Вашингтон… Через океан – значит, англичане, а не греки и не поляки. Да только не похоже все это на правду, хотя бы потому, что уркам старого замеса не положено работать на государство, ни на наше, ни на чужое. Если же работал – значит, не урка. Если урка – значит, не работал, ни на наших, ни на англичан. В таких вещах мы все более-менее разбираемся, кто из «совоподобных» структур. И уж всяко в Службе и в Конторе знают об этом не хуже нашего… Говорят – значит есть у них план и резон. Но мне плевать – кто там, что там, какой резон, по какой причине… У меня в субботу свидание с одним господинчиком из Службы, мне надо кости и мышцы подразмять, точность в движениях подправить… Ой, болят мышцы-то… Хорошо, хоть, не кости…
Вернулся я домой, как и обещал, засветло. Тут меня мое семейство прихватило по полной программе, насчет того, чтобы с завтрашнего дня я снял их всех с домашнего ареста. Они осыпали меня аргументами с ног до головы, грозили и улещивали, подлизывались и обижались, а я только тряс головой и ушами… и все-таки не выдержал.
– Точно, что у них занятия в школе? Ты проверяла лично?
– С Эллиной классной разговаривала, совершенно точно. Они распорядились удвоить на эти дни школьную охрану и нас просят проявлять бдительность.
– Гм, гм… А если мы не пустим их в школу… Тихо оба. Тогда что? Нарушение дисциплины?
– Нет, Ричик. Они сказали, что до окончания траурных церемоний – на наше усмотрение, но рекомендуют не сбивать учебный процесс.
– Ну, папочка, ну пожалуйста…
– Давай, отпустим их? Ричик? Они же весь дом разрушат? И мне тоже бы надо съездить по адресам кое-каким? Ну, разреши?..
– Сговорились за моей спиной… Интриганы. Ладно… Тихо! – я сказал. После уроков сразу домой, и только вместе. Понятно?
– Понятно!
– Ур-ра нашему папочке!
– Да, дети, иначе наш папа превратится в страшного черного зубастого зверя и всех нас съест. Так… галдеж прекратили! Дети!..
– А кто их из школы встретит, если тебе тоже надо куда-то ехать?
– Я и встречу. Утром провожу, бегом в редакцию, бегом обратно. А во второй половине дня никуда не пойду, ни за хлебом, ни за соком, буду следить за их автобусом.
– Договорились.
Вот так и выпадают из времени: ума не приложу, каким медом в школе намазано, что дети туда просятся, имея возможность «откосить»? Они объясняют, что дома скучно, если нет возможности выходить в гости, или принимать гостей, или просто гулять на улице… Это весомый аргумент… Но – все-таки странные пошли времена.
На работе у нас абсолютный застой, и даже заказчики «адюльтерного» отдела не качают права, понимая форс-мажорные обстоятельства.
Расстрелы гангстеров и всяких там грабителей, насильников, злостных хулиганов, схваченных на месте преступления, стали чуть ли ни обыденностью, прямо по телевизору дважды показали сцену казни, копию той, что мы наблюдали однажды ночью возле площади Победы. В силу этого, практически невозможно проводить никакие оперативные мероприятия ни по какой из наших тем: военные, дорвавшиеся до безнаказанного судопроизводства, – озорной народ, перепутают с преступниками, за руки, за ноги раскачают – и на Луну. Заказывай потом специальные молебны по невинно убиенному имя рек. Мой отдел – мог бы трудиться, казалось бы, но заданий сверху нам не спускают, я ведь нечасто работаю всю тему «от и до», в большинстве случаев – обтачиваю какую-нибудь вспомогательную деталь из общей чужой проблемы… Это означает, в свою очередь, что в обозримом будущем рассчитывать на премии не приходится, голый оклад – д-дзынь мелко-мелко… Хорошо еще, если сам оклад будет, без задержек… Впрочем, мгла потихонечку рассасывается: мобильные трубки основных провайдеров уже включили, хотя и с предупреждением, что они могут прослушиваться, в рамках проводимых розыскных мероприятий. И то хлеб. Мало-помалу, банкоматы заработали, но цены магазинные не хотят уползать обратно в кастрюлю… Вот вам и военная диктатура: цены на хлеб примять не могут. Будем надеяться дальше: как пообещал нам новый Господин Президент Мастертон, военные патрули, комендантский час, расстрелы и тому подобные чрезвычайные прелести – ненадолго, он ручается в этом перед нацией словом Президента. Поверим же ему – лишь бы поскорее.
А тут и суббота подошла… Была у меня мыслишка – взять кого-нибудь из ребят для подстраховки, но потом я же и устыдился ее: во-первых, нечестно будет, мы же с этим Борелем один на один договорились… А во-вторых – времена лихие: за эти дни «пожар-вокзал» на улицах слегка ослаб, но военных самосудов пока никто не отменял, мало ли – загремим в непонятное с этой дракой? Я, в таком бубновом случае, за себя и по делу отвечу, а привлеченный мною конфидент – за что? Даже деньги ведь не предложишь за такое, неловко… А если и предложишь, и если возьмет – на фиг мне такой секундант и союзник?
Короче, решил я сам-один ехать, на своем моторе. Существовал шанец, что этот малый отдубасит меня так, что и мотор меня слушаться перестанет, но – пусть уж будет эта вероятность, зато сразу после драки, если она пройдет благополучно, я как бы в укрывище окажусь, почти дома, а не потрепанным уличным прохожим, на всеобщий обзор открытым.
Таким образом, я, что мог, заранее рассчитал: прямо в гараже выбросил из мотора все, могущее показаться подозрительным, если, паче чаяния, меня на месте прихватят и обыщут, с Шонной попрощался обыденным образом, как всегда перед рабочим днем, а сам к парку.
Не знаю, сколько лет этой традиции, – бабкам-дедкам в том парке женихаться и невеститься, – но еще при родителях, когда они детьми были, тот обычай существовал, они рассказывали: как выходной – так до глубокого вечера гуляет в парке лихая орда, пьет, поет и пляшет, хрустя, под баяны и дудки. Редко когда забредают в веселое общество юнцы младше шестидесяти пяти, в основном там в ходу настоящая геронтофилия.
Успел я к полудню и чуть поранее, народу на вытоптанном загоне – в самом уголку, судачат и закусывают, пока еще без музыки и танцев…
Так… Ага… А этот капитан Борель не один пришел, в компании с напарником, или кто он там ему… Тоже здоровый лось, на полголовы меня выше. Секундант, что ли?
– Это Фил. Он будет сечь по сторонам обстановку, пока мы с тобой… Не возражаешь?
– Секундант, что ли?
– Вроде того. Ты как – пустой, или с приблудами?
– Я… Видишь ли, капитан, я блатного языка не понимаю, другой жизнью живу. Кастета при мне нет, ножа и цепей – тоже. О стволах мы еще тогда договорились при той встрече. А ты?
– И я пустой. – Борель вытягивает в мою сторону растопыренные ладони и я зайцем отскакиваю.
Оба они заржали, надо мною, конечно же… Типа, что вот, мол, еще до драки перепуган… Пусть смеются, а я из того исхожу, что в важном деле не до эстетики, там результат подавай, результат всему голова и основная цель. А что отпрыгнул – мало ли… Осторожность лишней никогда не бывает.
– Вон полянка, то что надо. Отойдем туда? – Эти двое туда головы повернули, потом друг на друга глянули…
– Подходит.
– Как будем махаться? Я лично – так как есть, в свитере, в ботинках… – Борель сдвинул кепку, почесал левую залысину, потом вообще кепку снял, напарнику отдал….
– И я так же. Ну что, совенок? До первой крови будем, или пока о пощаде не взмолишься?
– До беспамятства.
– До чего, до чего? – Это они почти хором переспросили.
– До полного вырубона одного из нас. Пока рылом в землю не уткнешься, чтобы тебя твой напарник на себе волок, как мешок с костями.
– Ага. Ну, меня, предположим, отнесут – а ты как же? Ежели, не дай бог…
– Бросите так лежать. Дождя нет, луж нет, мороза нет, не замерзну и не захлебнусь.
– Принима… – Этот Борель – не из бездельников и шустряк: ха! – прямым справа в меня!
Если бы я стоял, ресницами шевелил, ожидая, пока он окончит пустую фразу, то драка на этом бы и завершилась, на обоюдопринятых условиях и совершенно не в мою пользу. Однако я был настороже: поднырнул под его коварный выпад и провел тоже правый в корпус… И все-таки он был слишком скор: от его удара-то я ушел, а свой, нацеленный в солнечное сплетение, «запозорил», вместо того, чтобы пополам Бореля согнуть – неуклюже толкнул.
Отскочили мы друг от друга, маячим в пределах прямой досягаемости, собираемся с мыслями… «Вот бы он ногой махнул» – это я про себя думаю, в надежде, что он именно это и попробует. Зачем? А вот зачем: разминки перед дракой не было, грунт, хотя и утоптанный, – неровный, неоднородный, одеты мы не по-спортивному, ожидать в таких условиях точности и скорости в ударе ногой – было бы неоправданным оптимизмом со стороны бьющего… На этом бы и поймать орла за хобот… Но он, хитрец, только руками финтит… Хорошо, я попробую… ложным ударом… Точно! Он только и ждал, когда я ногой взмахну: сразу же тык полшага в сторону и шаг вперед, чтобы встречным в челюсть меня пригладить… Но в результате сам получил, не ногой, правда, а кулаком в скулу. Башка у него – прямо из железа, кожа лопнула, а ему хоть бы хны, даже не «поплыл». Мало того – меня достал, аж бенгальский огонь в левом глазу вспыхнул! Вот такие мы оказались бойцы, что он, что я: на ринге, небось, или в спортзале – нет ребят пластичнее да изобретательнее, а тут – какая там красота с выучкой – сошлись два дурака вплотную, в грубом размене ударами, кто кого… Чуть ли ни целую минуту, считая с первого его замаха, продолжались наши игрища, прежде чем Борель «потек», потерял хлесткость в ударах и зашатался…
Ангел меня хранил, вернее земная ипостась его, тень майора Герциля, нашего армейского наставника по ближнему бою: только благодаря его дрессуре приучился я в любой драке рыскать сознанием по сторонам: этот битюг, наш секундант, бросился третьим в нашу махаловку, причем взял не мою сторону… Но я сразу же хорошо и удачно встретил его с левой, так, что он припал на карачки на несколько секунд, а когда встал – прежней силы и задора в нем уже не было… Эх, если бы я не пропускал ударов… Но я их пропускал. Боль – она даже сквозь адреналин боль, хорошо хоть, эти два героя «по-честному» дрались, без вспомогательных предметов… Н-да… Не знаю, как бы оно дальше там сложилось: только я успел еще раз поставить на четвереньки второго «лося», как – свисток! Воспоминание о свистке меня потом долго смешило, когда уже и синяки сошли… Короче: я наполовину оглушен, но держусь, а эти двое изрядно дальше моего прошли по пути в рукотворную нирвану; ан набежали военные вперемежку с лягавыми – смешанный патруль – и в таком плачевном виде всех троих повязали, повезли в лягавку.
Мне повезло несказанно: они меня практически не били, только при посадке в кунг и во время выемки, у отделения полиции. Моим коварным соперникам повезло гораздо меньше… Рассовали нас по трем разным камерам и моя аккурат возле дежурной комнаты, почти все слышно, хотя и не видно. Первого Бореля дернули в дежурку. Он там – бу-бу-бу, свиньи, поплатитесь, я капитан… Хрясь! И Матюги с обоих сторон. Хрясь еще! – половина матюгов стихла, кто-то из них стонет… Потом телефонные пол-разговора:
– Марко, ты? Короче, пузырь ставишь… Але? Дуй сюда, мы «служака» прихватили. Не, ну ты же давно мечтал… Нет, конечно, но уж два раза в рыло, даже три – позволю. И Джоху захвати, пусть тоже оттянется малость, их тут у нас много, на всех хватит…
Много? Это я – много? Да я здесь третий лишний. Хотя, если возьмутся бить – придется согласиться и потерпеть, – в чужой монастырь, как говорится…
Метелили двух капитанов «Службы» прилично; я сижу, такой, руки за спину в наручниках, прижавшись горячим ухом к стенке, слушаю и жду своей очереди. Казалось бы, с чего лягавым такую безрассудную храбрость проявлять – представителей «органов» топтать? Но они ребята ушлые, я их будущие оправдания слышал: «Скажем: некогда на месте было разбирать – кто и что. Есть приказ, есть военное положение. Они оказали сопротивление и… и!.. Парни! Всем внимание!… Они, эти уроды, не сразу нам признались… понимаете? Не сразу вынули и предъявили нам ихние „корочки“. Что же нам, жопы лизать хулиганам и убийцам? Во время военного положения, когда вся страна… и тэдэ и тэпэ… Просекаете? Только так! Третьего давайте, бабки говорили, что он, вроде, отдельно от них… Сюда его. А ты, Марко, звони в „Службу“ и срочным голосом докладывай о находке удостоверений. Пусть едут забирают. Конина с тебя, как договаривались. Как это за что, марамой? За доставленное удовольствие…'
Контора со Службой традиционно друг друга недолюбливают и уж не упустят случая безнаказанно поглумиться над соседями по силовому блоку. Если бы военные присутствовали, они, вероятнее всего, пресекли бы лягавские забавы, но те давно уже покинули отделение, оставив специалистам завершать начатое. Почему безнаказанно? В данном случае – именно так. Лягавые – далеко не всегда дураки, они сообразили, что пресекли отнюдь не спецоперацию, иначе бы косвенным образом, но были бы предупреждены, и они, и патрули в районе парка… Или не вмешиваться, или в течение такого-то времени обходить участок местности такой-то…
Только-только поставили меня под ясны очи летёхе, дежурному офицеру, как звонок: это Служба среагировала на сигнал о поимке их сотрудников… Меня спросили насчет удостоверения, но найденное их не впечатлило: главный летёха кивнул просто – этот не с ними – и меня опять в камеру, опять ждать. Четверти часа не прошло – вваливаются двое с громкими голосами и начинают наводить свои, «служебные» порядки… С ними врач… Мама дорогая! Такого шелкового и лояльного к интересам «Службы» лягавого мне лично слышать не доводилось: вот-вот бросит чувак все наслуженное и попросится в Службу, простым вахтером!.. «Как только мы узнали… так точно!.. Мы же понимаем!.. Немедленно поручил унтер-офицеру позвонить и доложить.. Конечно! Готов извиниться, единственно, что ребята не в себе, угрожают, напраслину возводят… Виноват! Господа офицеры, конечно же, я только их возраст имел в ви… Слушаюсь. Вот протоколы допросов… Да в том-то и дело, что и пальцем не тронули! Несмотря на то, что они постоянно нам угрожали… Это их тот, третий, разделал, который в камере сидит… Пойдемте, конечно…"
И повел лейтенант Каймак этих инспекторов на экскурсию, ко мне в камеру, по пути докладывая мои установочные данные… А раненых капитанов – в дежурку пока, их там врач обрабатывает на скорую руку… Зашли, глянули на меня…
– И этого что – тоже пальцем не тронули??? – Ай да вопрос! Если бы летёха посмел задохнуться от возмущения за проявленные к нему подозрения – он бы так и сделал… Да и я бы даже на Страшном суде показал чистую правду: кроме пинка и затрещины на входе-выходе из крытого кузова, кунга, не трогали они меня… Тех – да, а меня – пока нет.
– Так точно. Ваши сотрудники постарались, на месте задержания, мы ни при чем.
– А вы что скажете?
Ничего я им не сказал, кивнул, да и все.
Их мой ответ устроил, они и вышли, не говоря более ни слова в мою сторону. А я остался.
Туда-сюда, прошло где-то с полчаса – подписали они какие-то протоколы, чего-то там пробубнили в свои трубки, и уехали, захватив с собой обоих моих противников. Те, кстати уж, говорили еще меньше моего при «инспекторах», если точнее – молчали мертво. Подозреваю, напортачили они своим поведением по служебной линии.
– Уснул? Вставай, с тобой теперь разберемся.
Посадили меня напротив лейтенанта Каймака, тот за столом смирно сидит, дубинки не касается… Имя… возраст… место работы… место жительства… Все и разбрелись кто куда из комнаты, остались мы вдвоем с лейтенантом.
– А ничего они тебя разукрасили, по-новогоднему. В чем дело было? – Он спрашивает, а я пытаюсь к зеркалу повернуться, да левый глаз совершенно заплыл, не раздвинуть усилиями лицевых мышц…
– Так ты же сам объяснил этим… чайникам… Прогуливались отдельно. Напали друг на друга, на почве внезапно вспыхнувших взаимно-неприязненных отношений.
– Ты не остри, ты смирно себя веди. И я тогда передохну, чаю выпью.
– Дуэль была, один на один. А тот, Монтега, который с ним был, взял и вмешался, двое на одного.
– Из-за бабы?
– Хм… Да. А откуда ты-то прознал? Они, вроде бы…
– Оттуда. Есть у нас свои каналы, тоже не пальцем деланы, хоть и не шпики. Ну, что дальше-то думать будем, «Сова», твоим сообщим, или как?.. – Прощупывает варианты, сукин сын, в том числе и взяточные… Может, дать, может – быстрее будет, нежели ждать, пока наши вызволят? Лучше бы без них, без «Совы»… Формально-то я нарушил приказ генерального, почистил рыло Борелю… Хотя и не тогда, и не в офисе…
– Ты чего? А? Эй, сова? В голове не так?.. – Поперхнулся летёха и оглядывается кругом себя: чего это я такое узрел?
А я в один миг позабыл и про драку, и что зубы ноют, и что глаз не видит… У летёхи мыльница играет, маленький музыкальный центр, и не из радио, а от компакт-диска звуки исходят… У меня аж гусиная кожа по всему телу.
– Нет, нет… Все нормально. Слушай, лейтенант, ты в курсе, что это за песня?
– А тебе что? – удивляется лейтенант моему вопросу, но – видит как я встрепенулся, даже левый глаз чуточку виден стал; в другое, более благополучное для моего лица время, можно было бы сказать: шары на лоб. Соизволил все же ответить. – Это есть такая симпотная вещичка: «Застегни рот, ангел». Роллинг стоунз исполняют. А тебе-то что?
– Я ее три года, четвертый ищу! И вот, негаданно случайно…
– Еще бы! Это, брат, не тетины трусы, вещь коллекционная. Я ее специально оцифровывал, деньги платил. Мне брательник из Штатов привез, говорит, что краденая. Она ведь в никакой альбом не входит, знаешь об этом?
– Ха… Еще бы я не знал… Слушай, лейтенант, а? Дай мне ее записать? Или продай, я заплачу?
– А чего тебе вдруг зачесалось? Зачем? Тоже, что ли музыкой интересуешься? Типа, Роллингами?
– Да, разумеется. А ты?
– Почитаю их величайшими в мире. Я если хочешь знать, на их концерте был, в девяностом, когда они к нам приезжали с «Колесами»!
– И я был. Полный угар! Я метрах в двадцати от сцены был, не дальше.
– Точно! И я тоже, только я ближе, в оцеплении стоял. Помнишь, как Мик шваброй в надувного волка тыкал, а тот лопнул и его накрыл? – Летёха сказал – и сам же прыснул от воспоминаний.
– Конечно, помню, черт подери! И волка, и обеих баб. Роллинги сейчас в новое турне едут, «Мосты Вавилона» катать. У них ведь новый номерной альбом, в курсе?
– Погоди… Ричард, да? Погоди, Рик, я слышал немножко не так, что альбом называется «Мосты Бабилона»! И сделан он в честь нас, нашего города. И что они к нам опять специально приедут, на специальную презентацию.
– Нет, увы, в том-то и дело! Как бы нашим ни хотелось так думать… Приехать-то они, может, и приедут, нам на радость… Отстегни браслеты, я покажу написание… – Летеха чуть ли ни проворнее кенгуру ко мне прыгнул – руки высвобождать, – …и это… ручку с листком. Ой… пальцы… Смотри, я сразу на «бабилосе» разницу показываю: они пишут на латинице как v, а мы читаем как b, и наоборот: пишут Ваbylon, а мы читаем, как Vavilon, то есть Вавилон. Просекаешь? На международных же всяких документах мы пишемся Vavilon, а читаемся как и положено: Бабилон.
– А-а… Врубился. Давай, чаю налью? Умыться хочешь? Мы сейчас быстренько протокол сообразим и… Погоди… запасное полотенце дам… Сам найдешь умывальник, там, в торце?
В служебном туалете лягавского участка я, наконец, полюбовался собою в зеркале. Блестяще! Суровая мужская красота, ничего лишнего: левое подглазье – черно-красное, кожа лопнула, правое подглазье – классическое темно-синее с прозеленью. Нос, на удивление, в полном порядке, но зато нижняя губа и левое ухо безобразно распухли. Все зубы целы – это уже супербонус сегодняшнего дня, и вообще мне везет с зубами в драках… Тьфу-тьфу-тьфу!.. На лбу царапина, длиною в две зубочистки, на правой щеке такая же… Откуда? Может кто-нибудь из этих молодцов царапается как баба? Не припомню в горячке… Руки, пальцы ноют… Как я буду ими рисовать в ближайшие дни? Что значит, оправдание? У меня семь вечеров в неделю – одни оправдания, а кто рисовать будет?… Да, разделали под орех… Конечно же, меня согревала и утешала мысль, что «служивцам» досталось ничуть не меньше моего, даже побольше, причем по отдельности каждому из них, а если суммировать с побоями, которые они огребли от лягавых… Бедолаги… Плюс им наверняка маячит серьезное служебное расследование… Ничего, ничего, будут знать, как нападать вдвоем на одного. Будь все по-честному, все бы мы успели в лучшем виде: Фил Монтега, с Борелем на плечах, – в одну бы сторону пошел, а я – в другую.. так нет же…