Страница:
Поэтому, когда Союзники приказали расчленить конгломераты и продать их акции, Ковидак и Ален Кутэн пришли в восторг, уверенные, что это означает конец «Мудзин» и других дзайбацу. О, нет. «Мудзин» и бумажной скрепки не потерял, и благодарить за это можно было американцев.
К 1946 году Америка и Россия уже стали врагами. А в Азии коммунисты пытались захватить контроль над Китаем, Филиппинами и Малайей. В Америке разросся страх перед Красной Угрозой, и ей был нужен сильный тихоокеанский союзник в священной войне против безбожного марксизма. Так что дзайбацу нельзя трогать, сказали Соединенные Штаты. И репарации они платить не должны. Все прощено. Почему? Потому что дзайбацу необходимы в «холодной войне». Теперь Япония будет получать торговые кредиты и всю помощь, нужную для того, чтобы найти рынки сбыта взамен утерянных в Азии и на Тихом океане. Ковидака столь резкая перемена политики возмутила. Он ничего не мог понять.
Результаты токийских процессов взбесили его еще больше. Суды получились преступно мягкими: после трех лет заседаний лишь семеро обвиняемых были приговорены к смертной казни через повешение. Семеро. И догадайтесь, кто решил сохранить жизнь императору Хирохито — решение настолько идиотское, что Ковидак чуть не плакал, узнав о нем, и вслух извинился перед своей мертвой женой. Генерал Дуглас Макартур. Он настоял, чтобы императора даже не судили.
Почему? Потому что уничтожить Хирохито, заявил Макартур, означает уничтожить японскую нацию. Ковидак сказал Кутэну: «Глупый я. Все это время мне казалось, что суть как раз в том, чтобы уничтожить японскую нацию. И я говорю — повесим этого проклятого императора, уж он-то знал, что где происходит и участие принимал. Поверь мне, девственниц в публичном доме не бывает.»
Как бы то ни было, именно император косвенным образом указал на убийцу Касс Ковидак.
Однажды зимой, серый день уже клонился к вечеру, в токийском офисе Ковидака и Кутэна появился худой нервный японец в потрепанном темном костюме, он сказал, что совесть не дает ему покоя, он должен очистить свою душу. Он нарушил приказ императора сложить оружие — значит, совершил преступление. Солдат убивает на войне, продолжал этот человек, но уничтожать беспомощных пленных уже после того, как император приказал всем солдатам прекратить боевые действия, означает нарушить божественный закон, ибо император является наместником Бога на земле.
Японец хотел стереть это пятно со своей чести, потом вместе с женой и двумя детьми покинуть Японию, начать новую жизнь в другой стране. Его зовут, сказал он, капитан Осима, он был комендантом тюремного лагеря, в котором убили миссис Ковидак и других. Сейчас он расскажет правду о том, как «чудом уцелел» Уоррен Ганис.
Но прежде Осима рассказал Ковидаку вещи, которые мог знать лишь человек, видевший Касс в тюремном лагере. А именно — что Уоррен Ганис сжег письма Ковидака жене, но сперва перевел их для семьи Гэннаи, которая управляла лагерем, и всего персонала. В одном письме Ковидак упоминал чудесный вечер, который они провели во французском посольстве, где среди гостей был Уинстон Черчилль. Писал он и о смотренной вместе пьесе «Как важно быть серьезным» в театре «Глоуб».
Потрясенный Ковидак несколько минут не мог прийти в себя. Он плакал, а Осима тем временем продолжал рассказывать, назвал в числе убийц людей из «Мудзин», Ясуду и Рэйко Гэннаи. Затем Осима обрисовал заговор, целью которого было обогатить «Мудзин» в будущем, и предупредил, что свои обвинения в открытом суде не повторит, так как боится за свою жизнь. Ему нужны деньги и помощь союзников, чтобы эмигрировать в другую азиатскую страну, где он изменит имя и станет молиться, чтобы семья Гэннаи никогда его не нашла.
Ковидак умолял Исполнительный комитет Союзных войск разрешить слушание капитана Осимы на закрытом заседании, дать ему статус охраняемого свидетеля. Комитет не смог прийти к единому мнению. Некоторые члены отнеслись к просьбе Ковидака положительно, другие считали, что Осима должен открыто выступить на суде, это позволит связать «Мудзин» с массовым побоищем. Что же до Уоррена Ганиса, то комитет отказывался верить, что он участвовал в убийствах. Нелепая идея, сказали они. Американские парни таких чудовищных преступлений не совершают. Это противоречит законам Божьим и человеческим.
Ковидак эти ослиные рассуждения проигнорировал и принял версию Осимы об Уоррене Ганисе. Американскому парню как будто само небо помогло остаться живым. Мало кому во время войны так везло. Судьба сдала ему лучшие карты, а Касс проиграла. Нет, Ковидак был уверен, что Уоррен Ганис уцелел не по воле случая, сыграл роль другой фактор.
Комитет, однако же, его подозрений не разделял. Он объявил дело закрытым: Уоррен Ганис сейчас в Америке, он стал известен и все ему сочувствуют — ничего странного, если учесть, сколько пришлось пережить молодому человеку. И ничем нельзя подтвердить дикую версию Осимы о том, что Ганис покинул Японию, убил своих родителей в Америке, затем вернулся в Японию и ждал, когда его обнаружат союзники. Все это как часть плана обогащения «Мудзин» в будущем? Чепуха.
Обвинить американского юношу в военных преступлениях — это нечто совершенно немыслимое, заявил Исполнительный комитет. Американское правительство не закатит себе публичную оплеуху, как бы ни просил об этом Ковидак. Американцы любят героев, и, как перед Богом, нет сейчас в стране большего героя, чем Уоррен Ганис. Никто, ни Ковидак и ни Осима, не отнимет этот прекрасный момент у американского народа.
Единственное, что мог сделать комитет, это встретиться частным образом с Осимой и определить, заслуживают ли его показания дальнейшего изучения. Но Ковидак еще не успел сообщить ему об этом, когда бывший комендант лагеря, вместе с женой и детьми, погиб в своей машине — она столкнулась с бензовозом и сгорела. И Ковидак, и Кутэн назвали это убийством, отметив, что у Осимы не было своей машины и не было денег, чтобы ее купить. Осима, сообщил Ковидак комитету, едва наскребал горстку риса для своей семьи каждый день. Все Осима спали на железнодорожной станции, вместе с тысячами других бездомных японцев, и передвигались пешком. Где же такой человек взял деньги на машину, а если он ее одолжил, то почему не появился хозяин? Ну, а если машина украдена, то опять же, почему хозяин об этом не заявил?
Теперь Ковидака уже нельзя было остановить. По его настоянию Исполнительный комитет Союзных войск вызвал Ясуду и Рэйко Гэннаи для допроса. Он уверял, неустанно уверял комитет, что именно они стоят за массовыми убийствами в лагере, но хотя он это чувствовал, даже знал, доказать не мог.
Без Осимы уже и не докажет. А комитет отпустил супругов Гэннаи за отсутствием подтверждающих улик, Ковидаку в то же время приказал этим делом больше не заниматься. Но когда Гэннаи покидали зал слушаний, он преградил им дорогу и сказал: «Предупреждаю вас обоих. Я не отступлюсь, пока не смогу доказательно обвинить вас в убийстве Касс. И передайте своему молодому мистеру Ганису, чтобы оглядывался через плечо, потому что я много лет буду наступать на его тень. А теперь убирайтесь оба к черту».
Он плюнул Ясуде Гэннаи в лицо и хотел ударить, но его удержали Кутэн и военный полицейский, американец в белом шлеме. Потом Ковидак неделю пил и плакал, Кутэн помог ему пережить это время, помог тем, что просто его слушал. Ковидак говорил, что потеря человека, которого любишь, хуже любой смерти, и он бы умер тысячу раз, чтобы хоть еще один раз обнять Касс. Ее потеря что-то навсегда в нем убила. Он уже не может любить, но может ненавидеть. Глядя на досье «Мудзин» и семьи Гэннаи, разбросанные по офису, он повторял: я могу ненавидеть.
Ковидак оставил военную службу в 1949 году, понимая, что к рутине гражданской службы вернуться уже не сможет, зная, что Англия изменилась так же сильно, как и он. Высшие классы, будь они прокляты, вели себя так, будто войны никогда не было. Но для большинства людей первые послевоенные годы были самыми суровыми в истории страны, не хватало буквально всего, рационирование было жестче, чем в годы войны.
Конечно, устраивались прекрасные балы в Виндзоре, Саттон-плэйс и в богатых частных домах, но все сильнее веяли ветры перемен. Правительство готовило новые законы, направленные против аристократии. Всяческие привилегии планировалось отменить, начиналась эра простого человека. Могла родиться новая Англия.
Стремясь ускорить этот процесс, Ковидак решил баллотироваться в парламент. И, к собственному удивлению, победил на выборах. Но после нескольких лет борьбы с консерваторами, лейбористами, маразматическими лордами, идиотами социалистами и разнообразными фанатиками он из парламента ушел. Тошно было смотреть на межпартийную грызню, от которой страдала вся страна.
К тому времени он был достаточно богат и мог жить в соответствии со своими вкусами. Родители умерли, он им унаследовал. Продал собственность в Сюррее, дом в Лондоне и переехал в Амершэм, где была похоронена Касс. И в шестидесятилетнем возрасте занятий ему хватало, уходить на покой он не собирался. Читал лекции в Оксфорде по азиатским вопросам, писал о Японии и Китае для «Нью Стэйтсмэн» и «Таймс Литэрэри Саплимент», работал в БиБиСи радиокомментатором.
Но главное, он наблюдал за «Мудзин», заполняя картотечные ящики информацией о компании, ее персонале, ее политике, успехах и неудачах. Часть собранной информации вошла в книгу об «экономическом чуде» Японии, связывая с этим явлением Уоррена Ганиса, однако об уничтожении пленных в лагере и убийстве родителей Ганиса Ковидак не упоминал. Не упоминал потому, что не было доказательств.
И вдруг буквально потоком пошла порочащая информация о «Мудзин», семье Гэннаи и Ганисе, так или иначе имеющая отношение к болезни Ясуды Гэннаи и борьбе за его президентское кресло. Кто-то настолько стремился к высшей власти в «Мудзин», что не побоялся перетряхнуть грязное белье компании на публике и связать известнейшего издателя Америки с давно забытым массовым убийством. Этот кто-то для выхода на Ковидака использовал Сержа Кутэна, сына Алена, и японку по имени Ханако Ватанабэ.
И Серж Кутэн, и Ханако сказали Ковидаку, что получают информацию от г-на Никкэи, счетовода в «Мудзин», но тот не истинный источник, а лишь посредник. Истинный источник им не известен. Сомневаться в их словах не было оснований; Ковидак знал Сержа с детства и считал хорошим парнем — может, немного бабник, но парень хороший. А красавица Ханако вряд ли стала бы интриговать, ей больше нравилось зажигать свечу с обоих концов. Да, они говорили правду. Ковидаку казалось вполне логичным, что его неизвестный благодетель в «Мудзин», имеющий доступ к секретам компании, хочет иметь какой-то буфер между собою и Ковидаком. И не без причин. Ковидак уже достаточно знал о «Мудзин», чтобы уверенно предсказывать: рано или поздно он высчитает, кто именно скрывается под именем Аикути, Скрытый Меч. А тем временем пусть накапливается грязь, пусть досье толстеют и позволят Ковидаку отомстить наконец через сорок лет.
Он должен сделать это ради Касс и Алена, которые не увидят, как рухнет «Мудзин». Аикути, надо полагать, знал о совместных делах Алена с Ковидаком, иначе зачем бы он использовал Сержа как посыльного?
Озабоченность Ковидака в отношении «Мудзин» разделяла одна американка, сенатор Фрэн Маклис из Нью-Йорка, женщина порой резковатая, но не лишенная шарма и довольно умная. Работая в комитете Конгресса по азиатским делам, она постепенно стала усматривать нечто зловещее в мировом успехе японского бизнеса. Сенатор Маклис оказалась одной из первых в стране противников японской торговой политики.
Несколько лет назад Ковидак написал ей, поздравил с прекрасной речью в Конгрессе: она добивалась наказания электронного подразделения «Мудзин» за демпинг телевизоров в Америке, продажу за бесценок — таким подлым путем компания пыталась захватить рынок. «Мудзин», заявила она, хочет погубить американских производителей телевизоров, продавая свои по таким ценам, что устоять невозможно. А когда конкурентов не станет, цены поднимутся.
Ковидак в том же письме упомянул и о своем интересе к «Мудзин», согласился с ее трактовкой намерений конгломерата, но предсказал, что американский Конгресс мер не примет. Законодательному органу трудно, а то и невозможно, сказал он, достигнуть консенсуса по какому бы то ни было вопросу…
Август 1985
Ковидак скармливал кусочки чеддара мурлыкающему Эдвину Друду, который печенку съел и устроился на коленях у хозяина. Черт возьми. Ковидак забыл о сегодняшней почте, она лежала на столе и смотрела ему в лицо. Увлеченно работал над книгой, потом позвонил его редактор из Лондона, сказал, что адвокаты издателя хотят взглянуть на рукопись. Не может ли Ковидак сразу отправить ее по почте? Не может.
Проклятые адвокаты. Все равно они ничего не понимают. Ковидак заявил, что ни один редактор, ни один издатель, ни один адвокат и запятой у него не увидят, пока не будет закончена вся книга.
Он взял со стола пачку конвертов, увидел письмо от издателя, вспомнил разговор с дураком редактором и отбросил конверт через плечо нераспечатанным. Другие письма: из книжного клуба, от его бухгалтера, из лондонского киноклуба, который он давно бросил. И простой белый конверт из Цюриха, адресован ему, обратного адреса нет. Может быть, швейцарские гномы сообщают, что умер его дальний родственник и оставил ему несчетные миллионы? Он взял нож для бумаг и с любопытством вскрыл конверт.
Вытащил единственный лист бумаги, развернул и сразу посмотрел на подпись внизу. Аикути. Только одно слово, тоже отпечатанное, как и все остальные на листке. Аикути. Тот самый пока безупречный источник информации о кознях «Мудзин» и преступном прошлом Уоррена Ганиса. Чувствуя, как сильнее забилось сердце, Ковидак надел бифокальные очки, усадил Эдвина Друда на стол и начал читать.
Верил ли он содержанию письма? Инстинкт подсказывал верить каждому слову. Более того, внутренний голос криком приказывал каждому слову верить… Рэйко Гэннаи уже доводилось убивать. Нет причин, почему бы она не стала убивать, а ведь речь идет о целом царстве. Да, Аикути говорил правду. Достаточным доказательством было уже его упоминание об убийстве Осимы, а существование Виктора Полтавы — акт неоспоримый. Oни. Самый разыскиваемый международный головорез после Карлоса Шакала и еще более психически неуравновешенный, так можно ли спать спокойно, зная, что он направляется в твою сторону?
Oни. Зверь в человечьей коже. Воистину демон. До Ковидака доходили слухи, связывавшие его с «Мудзин», но письмо оказалось первым подтверждением этих слухов. Что же до Рэйко Гэннаи, Императрицы, то она слухом не была. В традициях теневых правителей Японии, она являлась настоящим хозяином царства под названием «Мудзин», она уничтожала соперников, тратила и делала состояния, губила души людей во имя власти. Такая женщина без колебаний заключит союз с Они.
Ковидак отбросил свои очки на стол. Ужасно, что так получилось с Сержем. Ковидак знал его с самого раннего детства. Гостил в его домах в Париже и Довиле, молодой человек ему нравился, хотя вообще-то Ковидак французов не любил.
Ханако… Просто отвратительно, как поступила с ней Императрица. Ковидак позаботится, чтобы британское посольство в Бангкоке занялось делом о похищении Ханако. И неплохо будет еще позвонить утром в МИ-15 и лондонскую полицию, они скорее разберутся с Они, чем местные амершэмские констебли.
С самого утра. МИ-15 и лондонская полиция. Пусть скажут Ковидаку, что делать в ожидании демона.
Эдвин Друд вдруг поднял голову — он ел персики со сливками на столе — уставился в открытое окно, потом выгнул спину, хвост выставив как ручку метлы. Он зашипел в направлении окна. Ну и ну. Что случилось с животным? У Друди уши прижались к черепу… Ковидак никогда не видел своего кота таким встревоженным, в столь напряженной позе обороны.
Что-то влетело в окно, темный предмет, упавший в нескольких футах от стола. Маленький, покрытый пылью, размером с книгу. Книга. Ковидак поднялся со своего тронного кресла, взял книгу в руки. Матерь Божья. Это молитвенник, который был похоронен вместе с Касс. Какой-то подонок осквернил ее могилу. Выкопал гроб и…
Ковидак весь кипел. Его душила ярость. Такая подлость не останется безнаказанной. Сам он и накажет преступника, вот как перед Богом. К черту нормы цивилизованного поведения, он другую щеку не подставит. От перевозбуждения Ковидаку не хватало воздуха. Он был вынужден сделать несколько глубоких вдохов и только тогда к нему вернулся голос.
— Мерзавец! Грязная сволочь, кто бы ты ни был! — прокричал старик в открытое окно.
За окном кто-то рассмеялся.
Ковидак сморгнул слезы. Огляделся по сторонам в поисках своей трости из кости кита — тяжелая трость, можно проломить череп человеку, что он и собирался сейчас сделать.
Звуки бьющегося стекла. Где-то сзади Ковидак увидел, как еще один маленький темный предмет влетает в разбитое окно и падает на кровать. Он поспешил туда, прижимая молитвенник к груди.
На кровати лежал полурассыпавшийся томик стихов Браунинга, который он положил в гроб Касс.
Он сел на кровать и заплакал, даже не пытаясь сдержать печаль и тоску. Кошмар. Вот что это такое, жуткий кошмар, и он желал всем сердцем поскорее проснуться. Но, черт возьми, зол он был беспредельно, поэтому решительно встал, готовый выйти наружу и расправиться с гадиной, которая делает такие невыразимые вещи.
Разбилось стекло в кухне. Он побежал туда, с книгами в руках, и увидел нечто очень странное. Даже невероятное. Исчадье ада, а как же еще назвать человека, делающего такие вещи, выбило все стекло из одной рамы и сейчас проталкивало вовнутрь грязную обесцвеченную простыню. Какой ужас…
Простыня сшибла герань в горшке с подоконника, та в свою очередь перебила грязные тарелки и чашки, и вот уже простыня преодолела окно целиком и накрыла кухонную раковину, скрывая герань, посуду и краны. Ковидак не мог понять, что он такое видит, но через несколько мгновений понял, и когда он понял, что смотрит не на простыню, а на полуистлевшее свадебное платье Касс, то в отчаянии рухнул на колени.
Ковидак потянулся к платью, и тут погас свет, а переднюю дверь вышибли ударом ноги — стукнувшись о стену, дверь заодно разбила зеркало, а Ковидак, до безумия испуганный этими звуками, отшатнулся спиною на раковину, прокричав дрожащим голосом:
— Кто там? Я говорю — кто там?
Никакого ответа. И никто не вошел в дверь. Он опять сморгнул слезы, гнев еще бушевал в нем, но рос и ужас перед происходящим.
— Кто там?
Молчание.
Дверной проем оставался пустым. Ковидак выглянул наружу и увидел только освещенную луной дорогу и группу кипарисов, которые сам же когда-то посадил.
Потом он услышал голос. Мужской голос неподалеку от двери. Слова на английском, но с иностранным акцентом. Хриплый голос. Исходящий из глубин груди. Леденящий.
— Ты сбежал и оставил ее, старик. Покинул жену, когда она больше всего в тебе нуждалась. Получается, что вся твоя жизнь — ложь, правильно? Хочешь, я расскажу, как обращалась с ней охрана лагеря? Такого удовольствия, как они, ты от нее не получал.
Ковидак поднялся на ноги и сделал шаг в сторону голоса. Он держал свадебное платье в руках, а гнев пылал в нем как никогда раньше. Ему было необходимо оружие. Что угодно. Нож. Кочерга.
Голос:
— Она уже не лежит в своем гробу, старик. Можно сказать, я дал тебе возможность еще раз увидеть свою драгоценную жену. Она здесь, ждет тебя. Лежит на земле и смотрит в небо, но я тебе вот что скажу, старик: поспеши сюда, а то за нее возьмутся собаки и крысы. Черви свою работу уже сделали, могу тебя заверить. Ты узнал книги, которые я только что послал тебе воздушной почтой. Ха-ха-ха. Воздушная почта. Правда, забавно? Может, ты продашь эти книги и купишь себе персиков. Я знаю, что ты любишь персики, старик.
Ковидак весь дрожал от ярости. Пора встретиться с этим чудовищем как мужчина с мужчиной, даже если Ковидаку придется действовать голыми руками. Такие люди не должны жить. Он разрыл могилу Касс…
Ковидак увидел это в дверной проем. Две точки света на извилистой дороге, ведущей к дому. Машина. А когда она приблизилась, он увидел голубую мигалку на крыше и чуть не закричал от радости. Полиция. Слава Богу. Слава, слава Богу. Он закричал:
— Полиция уже здесь и мы тебя сейчас возьмем, поганый мерзавец! Мы тебя поймаем и я лично выбью из тебя дух, сволочь! Можешь мне поверить!
Глаза Ковидака уже привыкли к темноте, а в окна и дверь вливалось немного лунного света, так что он, оглядевшись, различил очертания камина и, по-прежнему сжимая в руках свадебное платье Касс, направился туда — за кочергой. Уничтожить это чудовище. Сейчас он его и уничтожит, и никто, ни полиция, ни Иисус, сын Бога, Ковидака не остановит.
Сейчас, у дома Ковидака, сюрпризом явилось появление полицейской машины, а из этого родилась злость. Но злость может стать проблемой — если он ей позволит. Она захватит контроль над его умом, мышление затуманится, ослабит способность отличать овец от козлиц, как сказал бы его русский отец. Нет, он себе не позволит злиться на этот неожиданный поворот событий, он приспособится и приспособится быстро.
В план Полтавы входило вывести Ковидака из равновесия, осквернив могилу его жены, а если это не доведет старика до самоубийства, тогда Полтава собирался его убить так, чтобы казалось, будто Ковидак сам отнял у себя жизнь. Полтава хотел также унести книгу о «Мудзин» и все документы, имеющие к ней отношение. Эти материалы он отдаст Ганису для оценки, а тот передаст их затем госпоже Гэннаи. Просто. Вопрос нескольких часов. Два дня, не больше, искусства у Полтавы достанет.
К 1946 году Америка и Россия уже стали врагами. А в Азии коммунисты пытались захватить контроль над Китаем, Филиппинами и Малайей. В Америке разросся страх перед Красной Угрозой, и ей был нужен сильный тихоокеанский союзник в священной войне против безбожного марксизма. Так что дзайбацу нельзя трогать, сказали Соединенные Штаты. И репарации они платить не должны. Все прощено. Почему? Потому что дзайбацу необходимы в «холодной войне». Теперь Япония будет получать торговые кредиты и всю помощь, нужную для того, чтобы найти рынки сбыта взамен утерянных в Азии и на Тихом океане. Ковидака столь резкая перемена политики возмутила. Он ничего не мог понять.
Результаты токийских процессов взбесили его еще больше. Суды получились преступно мягкими: после трех лет заседаний лишь семеро обвиняемых были приговорены к смертной казни через повешение. Семеро. И догадайтесь, кто решил сохранить жизнь императору Хирохито — решение настолько идиотское, что Ковидак чуть не плакал, узнав о нем, и вслух извинился перед своей мертвой женой. Генерал Дуглас Макартур. Он настоял, чтобы императора даже не судили.
Почему? Потому что уничтожить Хирохито, заявил Макартур, означает уничтожить японскую нацию. Ковидак сказал Кутэну: «Глупый я. Все это время мне казалось, что суть как раз в том, чтобы уничтожить японскую нацию. И я говорю — повесим этого проклятого императора, уж он-то знал, что где происходит и участие принимал. Поверь мне, девственниц в публичном доме не бывает.»
Как бы то ни было, именно император косвенным образом указал на убийцу Касс Ковидак.
Однажды зимой, серый день уже клонился к вечеру, в токийском офисе Ковидака и Кутэна появился худой нервный японец в потрепанном темном костюме, он сказал, что совесть не дает ему покоя, он должен очистить свою душу. Он нарушил приказ императора сложить оружие — значит, совершил преступление. Солдат убивает на войне, продолжал этот человек, но уничтожать беспомощных пленных уже после того, как император приказал всем солдатам прекратить боевые действия, означает нарушить божественный закон, ибо император является наместником Бога на земле.
Японец хотел стереть это пятно со своей чести, потом вместе с женой и двумя детьми покинуть Японию, начать новую жизнь в другой стране. Его зовут, сказал он, капитан Осима, он был комендантом тюремного лагеря, в котором убили миссис Ковидак и других. Сейчас он расскажет правду о том, как «чудом уцелел» Уоррен Ганис.
Но прежде Осима рассказал Ковидаку вещи, которые мог знать лишь человек, видевший Касс в тюремном лагере. А именно — что Уоррен Ганис сжег письма Ковидака жене, но сперва перевел их для семьи Гэннаи, которая управляла лагерем, и всего персонала. В одном письме Ковидак упоминал чудесный вечер, который они провели во французском посольстве, где среди гостей был Уинстон Черчилль. Писал он и о смотренной вместе пьесе «Как важно быть серьезным» в театре «Глоуб».
Потрясенный Ковидак несколько минут не мог прийти в себя. Он плакал, а Осима тем временем продолжал рассказывать, назвал в числе убийц людей из «Мудзин», Ясуду и Рэйко Гэннаи. Затем Осима обрисовал заговор, целью которого было обогатить «Мудзин» в будущем, и предупредил, что свои обвинения в открытом суде не повторит, так как боится за свою жизнь. Ему нужны деньги и помощь союзников, чтобы эмигрировать в другую азиатскую страну, где он изменит имя и станет молиться, чтобы семья Гэннаи никогда его не нашла.
Ковидак умолял Исполнительный комитет Союзных войск разрешить слушание капитана Осимы на закрытом заседании, дать ему статус охраняемого свидетеля. Комитет не смог прийти к единому мнению. Некоторые члены отнеслись к просьбе Ковидака положительно, другие считали, что Осима должен открыто выступить на суде, это позволит связать «Мудзин» с массовым побоищем. Что же до Уоррена Ганиса, то комитет отказывался верить, что он участвовал в убийствах. Нелепая идея, сказали они. Американские парни таких чудовищных преступлений не совершают. Это противоречит законам Божьим и человеческим.
Ковидак эти ослиные рассуждения проигнорировал и принял версию Осимы об Уоррене Ганисе. Американскому парню как будто само небо помогло остаться живым. Мало кому во время войны так везло. Судьба сдала ему лучшие карты, а Касс проиграла. Нет, Ковидак был уверен, что Уоррен Ганис уцелел не по воле случая, сыграл роль другой фактор.
Комитет, однако же, его подозрений не разделял. Он объявил дело закрытым: Уоррен Ганис сейчас в Америке, он стал известен и все ему сочувствуют — ничего странного, если учесть, сколько пришлось пережить молодому человеку. И ничем нельзя подтвердить дикую версию Осимы о том, что Ганис покинул Японию, убил своих родителей в Америке, затем вернулся в Японию и ждал, когда его обнаружат союзники. Все это как часть плана обогащения «Мудзин» в будущем? Чепуха.
Обвинить американского юношу в военных преступлениях — это нечто совершенно немыслимое, заявил Исполнительный комитет. Американское правительство не закатит себе публичную оплеуху, как бы ни просил об этом Ковидак. Американцы любят героев, и, как перед Богом, нет сейчас в стране большего героя, чем Уоррен Ганис. Никто, ни Ковидак и ни Осима, не отнимет этот прекрасный момент у американского народа.
Единственное, что мог сделать комитет, это встретиться частным образом с Осимой и определить, заслуживают ли его показания дальнейшего изучения. Но Ковидак еще не успел сообщить ему об этом, когда бывший комендант лагеря, вместе с женой и детьми, погиб в своей машине — она столкнулась с бензовозом и сгорела. И Ковидак, и Кутэн назвали это убийством, отметив, что у Осимы не было своей машины и не было денег, чтобы ее купить. Осима, сообщил Ковидак комитету, едва наскребал горстку риса для своей семьи каждый день. Все Осима спали на железнодорожной станции, вместе с тысячами других бездомных японцев, и передвигались пешком. Где же такой человек взял деньги на машину, а если он ее одолжил, то почему не появился хозяин? Ну, а если машина украдена, то опять же, почему хозяин об этом не заявил?
Теперь Ковидака уже нельзя было остановить. По его настоянию Исполнительный комитет Союзных войск вызвал Ясуду и Рэйко Гэннаи для допроса. Он уверял, неустанно уверял комитет, что именно они стоят за массовыми убийствами в лагере, но хотя он это чувствовал, даже знал, доказать не мог.
Без Осимы уже и не докажет. А комитет отпустил супругов Гэннаи за отсутствием подтверждающих улик, Ковидаку в то же время приказал этим делом больше не заниматься. Но когда Гэннаи покидали зал слушаний, он преградил им дорогу и сказал: «Предупреждаю вас обоих. Я не отступлюсь, пока не смогу доказательно обвинить вас в убийстве Касс. И передайте своему молодому мистеру Ганису, чтобы оглядывался через плечо, потому что я много лет буду наступать на его тень. А теперь убирайтесь оба к черту».
Он плюнул Ясуде Гэннаи в лицо и хотел ударить, но его удержали Кутэн и военный полицейский, американец в белом шлеме. Потом Ковидак неделю пил и плакал, Кутэн помог ему пережить это время, помог тем, что просто его слушал. Ковидак говорил, что потеря человека, которого любишь, хуже любой смерти, и он бы умер тысячу раз, чтобы хоть еще один раз обнять Касс. Ее потеря что-то навсегда в нем убила. Он уже не может любить, но может ненавидеть. Глядя на досье «Мудзин» и семьи Гэннаи, разбросанные по офису, он повторял: я могу ненавидеть.
Ковидак оставил военную службу в 1949 году, понимая, что к рутине гражданской службы вернуться уже не сможет, зная, что Англия изменилась так же сильно, как и он. Высшие классы, будь они прокляты, вели себя так, будто войны никогда не было. Но для большинства людей первые послевоенные годы были самыми суровыми в истории страны, не хватало буквально всего, рационирование было жестче, чем в годы войны.
Конечно, устраивались прекрасные балы в Виндзоре, Саттон-плэйс и в богатых частных домах, но все сильнее веяли ветры перемен. Правительство готовило новые законы, направленные против аристократии. Всяческие привилегии планировалось отменить, начиналась эра простого человека. Могла родиться новая Англия.
Стремясь ускорить этот процесс, Ковидак решил баллотироваться в парламент. И, к собственному удивлению, победил на выборах. Но после нескольких лет борьбы с консерваторами, лейбористами, маразматическими лордами, идиотами социалистами и разнообразными фанатиками он из парламента ушел. Тошно было смотреть на межпартийную грызню, от которой страдала вся страна.
К тому времени он был достаточно богат и мог жить в соответствии со своими вкусами. Родители умерли, он им унаследовал. Продал собственность в Сюррее, дом в Лондоне и переехал в Амершэм, где была похоронена Касс. И в шестидесятилетнем возрасте занятий ему хватало, уходить на покой он не собирался. Читал лекции в Оксфорде по азиатским вопросам, писал о Японии и Китае для «Нью Стэйтсмэн» и «Таймс Литэрэри Саплимент», работал в БиБиСи радиокомментатором.
Но главное, он наблюдал за «Мудзин», заполняя картотечные ящики информацией о компании, ее персонале, ее политике, успехах и неудачах. Часть собранной информации вошла в книгу об «экономическом чуде» Японии, связывая с этим явлением Уоррена Ганиса, однако об уничтожении пленных в лагере и убийстве родителей Ганиса Ковидак не упоминал. Не упоминал потому, что не было доказательств.
И вдруг буквально потоком пошла порочащая информация о «Мудзин», семье Гэннаи и Ганисе, так или иначе имеющая отношение к болезни Ясуды Гэннаи и борьбе за его президентское кресло. Кто-то настолько стремился к высшей власти в «Мудзин», что не побоялся перетряхнуть грязное белье компании на публике и связать известнейшего издателя Америки с давно забытым массовым убийством. Этот кто-то для выхода на Ковидака использовал Сержа Кутэна, сына Алена, и японку по имени Ханако Ватанабэ.
И Серж Кутэн, и Ханако сказали Ковидаку, что получают информацию от г-на Никкэи, счетовода в «Мудзин», но тот не истинный источник, а лишь посредник. Истинный источник им не известен. Сомневаться в их словах не было оснований; Ковидак знал Сержа с детства и считал хорошим парнем — может, немного бабник, но парень хороший. А красавица Ханако вряд ли стала бы интриговать, ей больше нравилось зажигать свечу с обоих концов. Да, они говорили правду. Ковидаку казалось вполне логичным, что его неизвестный благодетель в «Мудзин», имеющий доступ к секретам компании, хочет иметь какой-то буфер между собою и Ковидаком. И не без причин. Ковидак уже достаточно знал о «Мудзин», чтобы уверенно предсказывать: рано или поздно он высчитает, кто именно скрывается под именем Аикути, Скрытый Меч. А тем временем пусть накапливается грязь, пусть досье толстеют и позволят Ковидаку отомстить наконец через сорок лет.
Он должен сделать это ради Касс и Алена, которые не увидят, как рухнет «Мудзин». Аикути, надо полагать, знал о совместных делах Алена с Ковидаком, иначе зачем бы он использовал Сержа как посыльного?
Озабоченность Ковидака в отношении «Мудзин» разделяла одна американка, сенатор Фрэн Маклис из Нью-Йорка, женщина порой резковатая, но не лишенная шарма и довольно умная. Работая в комитете Конгресса по азиатским делам, она постепенно стала усматривать нечто зловещее в мировом успехе японского бизнеса. Сенатор Маклис оказалась одной из первых в стране противников японской торговой политики.
Несколько лет назад Ковидак написал ей, поздравил с прекрасной речью в Конгрессе: она добивалась наказания электронного подразделения «Мудзин» за демпинг телевизоров в Америке, продажу за бесценок — таким подлым путем компания пыталась захватить рынок. «Мудзин», заявила она, хочет погубить американских производителей телевизоров, продавая свои по таким ценам, что устоять невозможно. А когда конкурентов не станет, цены поднимутся.
Ковидак в том же письме упомянул и о своем интересе к «Мудзин», согласился с ее трактовкой намерений конгломерата, но предсказал, что американский Конгресс мер не примет. Законодательному органу трудно, а то и невозможно, сказал он, достигнуть консенсуса по какому бы то ни было вопросу…
* * *
АнглияАвгуст 1985
Ковидак скармливал кусочки чеддара мурлыкающему Эдвину Друду, который печенку съел и устроился на коленях у хозяина. Черт возьми. Ковидак забыл о сегодняшней почте, она лежала на столе и смотрела ему в лицо. Увлеченно работал над книгой, потом позвонил его редактор из Лондона, сказал, что адвокаты издателя хотят взглянуть на рукопись. Не может ли Ковидак сразу отправить ее по почте? Не может.
Проклятые адвокаты. Все равно они ничего не понимают. Ковидак заявил, что ни один редактор, ни один издатель, ни один адвокат и запятой у него не увидят, пока не будет закончена вся книга.
Он взял со стола пачку конвертов, увидел письмо от издателя, вспомнил разговор с дураком редактором и отбросил конверт через плечо нераспечатанным. Другие письма: из книжного клуба, от его бухгалтера, из лондонского киноклуба, который он давно бросил. И простой белый конверт из Цюриха, адресован ему, обратного адреса нет. Может быть, швейцарские гномы сообщают, что умер его дальний родственник и оставил ему несчетные миллионы? Он взял нож для бумаг и с любопытством вскрыл конверт.
Вытащил единственный лист бумаги, развернул и сразу посмотрел на подпись внизу. Аикути. Только одно слово, тоже отпечатанное, как и все остальные на листке. Аикути. Тот самый пока безупречный источник информации о кознях «Мудзин» и преступном прошлом Уоррена Ганиса. Чувствуя, как сильнее забилось сердце, Ковидак надел бифокальные очки, усадил Эдвина Друда на стол и начал читать.
"Уважаемый мистер лорд Ковидак:Ковидак подумал: ошибаешься, приятель, кое-что я о тебе знаю. Ты японец, ты приехал в Цюрих с распорядителями из «Мудзин», вы там завершаете сделку, приобретение старейшего универсального магазина. Я знаю, что в тебе много ненависти, ты хочешь свалить своих. О, кое-что я о тебе знаю…
Как вам известно, я не могу раскрыть свое имя, но это я посылаю информацию, которую до недавнего времени вы получали через мистера Сержа Кутэна и Ханако Ватанабэ. В доказательство того, что я и есть тот человек, могу привести свою осведомленность о вашей книге, вы пишите ее о группе «Мудзин» и Уоррене Ганисе, а пишите потому, что речь идет об убийстве вашей жены Ганисом. Я знаю также, что последняя информация, которую вы получили от Сержа Кутэна, касалась убийства капитана Осимы в июле 1947 года.
После убийства Сержа Кутэна и похищения Ханако Ватанабэ я вынужден обратиться к вам прямо — с большим риском для себя, пожалуйста, поймите. Письмо я отправляю из Цюриха для секретности и никакую личную информацию обо мне извлечь из него невозможно. Я специально за этим слежу."
"У меня для вас есть некоторые правды, м-р лорд Ковидак. Я говорю, что Сержа Кутэна убили, и так и есть, хотя он жив, потому что его мозг умер от яда и никогда не будет радоваться жизни. Это сделал Виктор Полтава, наемный убийца, известный как Они. Полтава также похитил Ханако Ватанабэ, невесту Кутэна, ее сейчас можно найти в Бангкоке, в баре под названием «Стэкс» на Патпонг-роуд, хозяин бара бывший главстаршина американского флота Тайрон Брайс. Сделано это по приказу Рэйко Гэннаи. Она знала о м-ре Кутэне и мисс Ватанабэ, знает и о вашей книге. Рэйко Гэннаи защищает свое положение в «Мудзин» и защищает Уоррена Ганиса.С письмом в руке, Ковидак покусывал дужку очков и думал — вот уж это неожиданность, есть о чем подумать, а что же с этим делать-то, а? Он был взволнован, встревожен. Очень хотелось знать, что же это за физические доказательства, обещанные Аикути — ну и страх, конечно, появился из-за возможного визита Полтавы.
У мисс Ватанабэ очень печальная судьба. Она вынуждена работать проституткой, потому что ее приучили к героину. Рэйко Гэннаи делает это с женами в «Мудзин», которые вызывают ее гнев, и отправляет в бордели Таиланда, Гонконга, Тайваня и Филиппин, и всегда женщин заставляют употреблять героин и быть проститутками. Нужно, чтобы кто-нибудь посетил бар «Стэкс» и увидел там Ханако Ватанабэ. На ней серебряная маска лисы.
Пожалуйста, знайте, скоро я дам вам физические доказательства того, что Уоррен Ганис убил вашу жену. Доказательства будут окончательные и вам больше ничего не понадобится для осуществления вашей мести. Позвольте сказать, что эти доказательства важны, так как они станут последними фрагментами головоломки, к тому времени игра будет закончена и я уже сделаю то, что решил сделать. Рэйко Геннаи и Уоррен Ганис после этих доказательств станут бывшими людьми. Я пользуюсь этим случаем и предупреждаю, что Полтава собирается уничтожить вас и других людей на Западе, вы должны быть осторожны.
Аикути."
Верил ли он содержанию письма? Инстинкт подсказывал верить каждому слову. Более того, внутренний голос криком приказывал каждому слову верить… Рэйко Гэннаи уже доводилось убивать. Нет причин, почему бы она не стала убивать, а ведь речь идет о целом царстве. Да, Аикути говорил правду. Достаточным доказательством было уже его упоминание об убийстве Осимы, а существование Виктора Полтавы — акт неоспоримый. Oни. Самый разыскиваемый международный головорез после Карлоса Шакала и еще более психически неуравновешенный, так можно ли спать спокойно, зная, что он направляется в твою сторону?
Oни. Зверь в человечьей коже. Воистину демон. До Ковидака доходили слухи, связывавшие его с «Мудзин», но письмо оказалось первым подтверждением этих слухов. Что же до Рэйко Гэннаи, Императрицы, то она слухом не была. В традициях теневых правителей Японии, она являлась настоящим хозяином царства под названием «Мудзин», она уничтожала соперников, тратила и делала состояния, губила души людей во имя власти. Такая женщина без колебаний заключит союз с Они.
Ковидак отбросил свои очки на стол. Ужасно, что так получилось с Сержем. Ковидак знал его с самого раннего детства. Гостил в его домах в Париже и Довиле, молодой человек ему нравился, хотя вообще-то Ковидак французов не любил.
Ханако… Просто отвратительно, как поступила с ней Императрица. Ковидак позаботится, чтобы британское посольство в Бангкоке занялось делом о похищении Ханако. И неплохо будет еще позвонить утром в МИ-15 и лондонскую полицию, они скорее разберутся с Они, чем местные амершэмские констебли.
С самого утра. МИ-15 и лондонская полиция. Пусть скажут Ковидаку, что делать в ожидании демона.
Эдвин Друд вдруг поднял голову — он ел персики со сливками на столе — уставился в открытое окно, потом выгнул спину, хвост выставив как ручку метлы. Он зашипел в направлении окна. Ну и ну. Что случилось с животным? У Друди уши прижались к черепу… Ковидак никогда не видел своего кота таким встревоженным, в столь напряженной позе обороны.
Что-то влетело в окно, темный предмет, упавший в нескольких футах от стола. Маленький, покрытый пылью, размером с книгу. Книга. Ковидак поднялся со своего тронного кресла, взял книгу в руки. Матерь Божья. Это молитвенник, который был похоронен вместе с Касс. Какой-то подонок осквернил ее могилу. Выкопал гроб и…
Ковидак весь кипел. Его душила ярость. Такая подлость не останется безнаказанной. Сам он и накажет преступника, вот как перед Богом. К черту нормы цивилизованного поведения, он другую щеку не подставит. От перевозбуждения Ковидаку не хватало воздуха. Он был вынужден сделать несколько глубоких вдохов и только тогда к нему вернулся голос.
— Мерзавец! Грязная сволочь, кто бы ты ни был! — прокричал старик в открытое окно.
За окном кто-то рассмеялся.
Ковидак сморгнул слезы. Огляделся по сторонам в поисках своей трости из кости кита — тяжелая трость, можно проломить череп человеку, что он и собирался сейчас сделать.
Звуки бьющегося стекла. Где-то сзади Ковидак увидел, как еще один маленький темный предмет влетает в разбитое окно и падает на кровать. Он поспешил туда, прижимая молитвенник к груди.
На кровати лежал полурассыпавшийся томик стихов Браунинга, который он положил в гроб Касс.
Он сел на кровать и заплакал, даже не пытаясь сдержать печаль и тоску. Кошмар. Вот что это такое, жуткий кошмар, и он желал всем сердцем поскорее проснуться. Но, черт возьми, зол он был беспредельно, поэтому решительно встал, готовый выйти наружу и расправиться с гадиной, которая делает такие невыразимые вещи.
Разбилось стекло в кухне. Он побежал туда, с книгами в руках, и увидел нечто очень странное. Даже невероятное. Исчадье ада, а как же еще назвать человека, делающего такие вещи, выбило все стекло из одной рамы и сейчас проталкивало вовнутрь грязную обесцвеченную простыню. Какой ужас…
Простыня сшибла герань в горшке с подоконника, та в свою очередь перебила грязные тарелки и чашки, и вот уже простыня преодолела окно целиком и накрыла кухонную раковину, скрывая герань, посуду и краны. Ковидак не мог понять, что он такое видит, но через несколько мгновений понял, и когда он понял, что смотрит не на простыню, а на полуистлевшее свадебное платье Касс, то в отчаянии рухнул на колени.
Ковидак потянулся к платью, и тут погас свет, а переднюю дверь вышибли ударом ноги — стукнувшись о стену, дверь заодно разбила зеркало, а Ковидак, до безумия испуганный этими звуками, отшатнулся спиною на раковину, прокричав дрожащим голосом:
— Кто там? Я говорю — кто там?
Никакого ответа. И никто не вошел в дверь. Он опять сморгнул слезы, гнев еще бушевал в нем, но рос и ужас перед происходящим.
— Кто там?
Молчание.
Дверной проем оставался пустым. Ковидак выглянул наружу и увидел только освещенную луной дорогу и группу кипарисов, которые сам же когда-то посадил.
Потом он услышал голос. Мужской голос неподалеку от двери. Слова на английском, но с иностранным акцентом. Хриплый голос. Исходящий из глубин груди. Леденящий.
— Ты сбежал и оставил ее, старик. Покинул жену, когда она больше всего в тебе нуждалась. Получается, что вся твоя жизнь — ложь, правильно? Хочешь, я расскажу, как обращалась с ней охрана лагеря? Такого удовольствия, как они, ты от нее не получал.
Ковидак поднялся на ноги и сделал шаг в сторону голоса. Он держал свадебное платье в руках, а гнев пылал в нем как никогда раньше. Ему было необходимо оружие. Что угодно. Нож. Кочерга.
Голос:
— Она уже не лежит в своем гробу, старик. Можно сказать, я дал тебе возможность еще раз увидеть свою драгоценную жену. Она здесь, ждет тебя. Лежит на земле и смотрит в небо, но я тебе вот что скажу, старик: поспеши сюда, а то за нее возьмутся собаки и крысы. Черви свою работу уже сделали, могу тебя заверить. Ты узнал книги, которые я только что послал тебе воздушной почтой. Ха-ха-ха. Воздушная почта. Правда, забавно? Может, ты продашь эти книги и купишь себе персиков. Я знаю, что ты любишь персики, старик.
Ковидак весь дрожал от ярости. Пора встретиться с этим чудовищем как мужчина с мужчиной, даже если Ковидаку придется действовать голыми руками. Такие люди не должны жить. Он разрыл могилу Касс…
Ковидак увидел это в дверной проем. Две точки света на извилистой дороге, ведущей к дому. Машина. А когда она приблизилась, он увидел голубую мигалку на крыше и чуть не закричал от радости. Полиция. Слава Богу. Слава, слава Богу. Он закричал:
— Полиция уже здесь и мы тебя сейчас возьмем, поганый мерзавец! Мы тебя поймаем и я лично выбью из тебя дух, сволочь! Можешь мне поверить!
Глаза Ковидака уже привыкли к темноте, а в окна и дверь вливалось немного лунного света, так что он, оглядевшись, различил очертания камина и, по-прежнему сжимая в руках свадебное платье Касс, направился туда — за кочергой. Уничтожить это чудовище. Сейчас он его и уничтожит, и никто, ни полиция, ни Иисус, сын Бога, Ковидака не остановит.
* * *
Когда Виктор Полтава изучал английский язык, ему встретилось слово «сюрприз», он почему-то решил, что оно означает большой успех в соревновании. Но учитель японец, услышав от него такое толкование — в словарь Полтава не заглянул — ударил его по уху бамбуковой палкой и посоветовал впредь пользоваться словарем. Потом, естественно, он хорошо усвоил, что такое сюрприз.Сейчас, у дома Ковидака, сюрпризом явилось появление полицейской машины, а из этого родилась злость. Но злость может стать проблемой — если он ей позволит. Она захватит контроль над его умом, мышление затуманится, ослабит способность отличать овец от козлиц, как сказал бы его русский отец. Нет, он себе не позволит злиться на этот неожиданный поворот событий, он приспособится и приспособится быстро.
В план Полтавы входило вывести Ковидака из равновесия, осквернив могилу его жены, а если это не доведет старика до самоубийства, тогда Полтава собирался его убить так, чтобы казалось, будто Ковидак сам отнял у себя жизнь. Полтава хотел также унести книгу о «Мудзин» и все документы, имеющие к ней отношение. Эти материалы он отдаст Ганису для оценки, а тот передаст их затем госпоже Гэннаи. Просто. Вопрос нескольких часов. Два дня, не больше, искусства у Полтавы достанет.