Страница:
Миссис Фэддимен-Фиш вскоре перешла к обсуждению слуг — возможно, потому, что публичное обсуждение было единственным способом отомстить им за то, что они говорили о ней за ее спиной, а скорей всего потому, что эта тема больше всего соответствовала ее духовным интересам.
— Вам, видимо, тоже очень трудно найти хорошего дворецкого? — высокомерно обратилась она к миссис Ривз, искоса бросив взгляд на мечущуюся Эстер и всем своим видом давая понять, что, само собой разумеется, обитателям такого дома не по средствам держать дворецкого.
Миссис Ривз вежливо пробормотала что-то неопределенное.
— Эти мучения с прислугой лишают жизнь всякой радости, — застрекотала миссис Фэддимен-Фиш. — Я уже не раз говорила Руперту, что если б не охота, я бы отказалась от нашего поместья, продала бы городской дом и переехала бы в «Ритц», но ведь надо же куда-то приглашать друзей на охоту, а я все время говорю Руперту, что фазаны у нас в Трэкингеме чуть ли не лучшие в Англии, лорд Рэндитаун всегда стрелял там дичь, до того как мы перекупили у него поместье; совершенно очаровательный человек, приглашал меня поехать с ним в Довиль на уик-энд, но Руперт у нас такой старомодный, он так надулся, что я просто не могла уехать. Ну, не обидно ли? А теперь мы снова без дворецкого, потому что в субботу, когда я спустилась немного позже к завтраку, яйца оказались совсем холодные, а бекон просто застыл в жире — и никакого дворецкого, ну я, конечно, позвонила и спросила его, что это значит, а он посмел мне перечить, ну и Руперт, конечно, тут же его рассчитал. Прямо ума не приложу, что с ними делать: они то пьют, то надевают вещи Руперта и отправляются гулять, то грубят мне, то затевают флирт с одной из горничных, а то придерутся к какой-нибудь ерунде и заявляют, что уходят, а повар — ну, просто невозможно достать повара, который умел бы жарить птицу, не говоря уже о том, чтобы приготовить приличный обед, а все, конечно, из-за этого дурацкого социализма — вот они и задирают нос и думают, будто могут творить все, что им взбредет на ум, ах, если бы у нас во главе стоял сильный человек, вроде Муссолини, дворецкого было бы совсем не трудно подобрать, я уверена…
— Кстати, — прервал ее мистер Фэддимен-Фиш, — я в связи с этим вспомнил, что тут как-то на днях, в клубе, сочинил одну эпиграммку. Хотите прочитаю?
— Прочитайте, прочитайте! — заверещал Энси и захлопал в ладоши, словно маленькая девочка, которой обещали устроить именины. — О! — воскликнул он, обращаясь к остальным. — В эпиграммах Руперта столько остроумия, столько яда!
Мистер Фэддимен-Фиш расправил плечи, оглядел стол, дождался, пока все умолкнут, и могучим низким голосом произнес:
— Хи, хи, хи! — пропищали Энси и Бекки.
Миссис Фэддимен-Фиш с любовью посмотрела на мужа, словно говоря: «Се рек Оракул!»
Разговор перешел на политику. Миссис Фэддимен-Фиш жаждала диктатора — только это приведет людей в чувство, сплотит страну и сделает ее сильной, иначе, если дело и дальше так пойдет, скоро те, у кого хоть что-то есть, лишатся всего. Мистер Фэддимен-Фиш считал, что в этом есть доля истины, но, по его мнению, люди, составляющие опору страны, должны объединиться и способствовать сохранению опоры… Энси с раздражением заявил, что он не может с этим согласиться, что в стране полно блестящих молодых людей без всякого будущего, что они устали, им опротивело жить без перспектив, и, насколько он понимает, единственный выход — коммунизм…
— Вот как? — воскликнула мисс Бэрден, глядя на Энси широко раскрытыми, вопрошающими глазами. — Расскажите мне, пожалуйста, подробно-подробно, что же такое коммунизм. Я просто умираю от желания кого-нибудь об этом расспросить.
Волей-неволей мистеру Хоукснитчу пришлось пуститься в объяснения, прерываемые «я, собственно, хотел сказать» и «я вот что имею в виду», отчего ясности не прибавилось ни на йоту. Кто-то произнес слово «бюджет», и Энси, обрадовавшись возможности избавиться от Бекки и коммунизма, а кроме того, вспомнив о своих обязанностях по отношению к хозяевам, сказал: «Об этом спросите мистера Ривза. Он ведь работал в Сити. Пожалуйста, расскажите нам, что вы думаете по поводу бюджета, мистер Ривз».
Несколько смутившись, мистер Ривз только было собрался сказать, что он знает о бюджете не больше, чем обычный рядовой гражданин, но что, с его точки зрения, промышленники и дельцы облагаются слишком уж высокими налогами, как вдруг мисс Бэрден, обратив в его сторону взгляд своих больших глаз, нежно пропела:
— Мне так хотелось бы знать… Ну, пожалуйста, мистер Ривз, расскажите, что там люди делают, в этом Сити?
Мистер Ривз открыл рот и снова закрыл. Что люди делают в Сити? Что делают?… Почему существует такой грабитель, именуемый «конторским столом»?
— Там стараются купить подешевле и продать подороже, — наконец изрек он среди напряженного молчания, становившегося уже невыносимым.
— Но разве это не аморально? — воскликнула мисс Бэрден с таким укором, словно мистер Ривз признался, что подделывает государственные бумаги.
— Во всяком случае, это то, что там происходит, — просто сказал мистер Ривз. — Как вы предлагаете это изменить?
— Нужен диктатор! — сказала миссис Фэддимен-Фиш.
— Ничего подобного, нужна хорошенькая революция, чтоб было много-много крови! — взвизгнул Энси, наслаждаясь собственной смекалкой.
— Ну, а я считаю, что это очень плохо, — сказала мисс Бэрден, давая волю своему чувствительному сердцу. — Вы только подумайте, сколько бедным женщинам приходится переплачивать за платья. Почему Сити должно их грабить?
Во избежание спора мистер Фэддимен-Фиш поспешно предложил собравшимся прослушать еще одну его эпиграмму:
В этот самый момент, когда беседа достигла столь возвышенных сфер, мистер Ривз и допустил один из своих главных gaffes [22] за этот вечер. Поскольку сезон дичи кончился, миссис Ривз вынуждена была прибегнуть к вульгарной замене и подать обычную курицу. Стремясь как-то восполнить сей пробел, она сопроводила ее различными овощами. Ну, а мистер Ривз обожал овощи и чрезвычайно гордился тем, что они нередко поступали с его собственного огорода. Кроме того, когда они поступали с огорода, он находил, что они гораздо вкуснее, и любил порассуждать о том, как выгодно и полезно есть свежие овощи, когда они прямо с огорода попадают на кухню…
— Мамочка, — сказал он, наклоняясь к миссис Ривз и заранее улыбаясь в предвкушении ее ответа, — эти овощи из нашего огорода?
Миссис Ривз покраснела до корней волос. Какой ужас! Назвать ее при всех «мамочкой», словно они какие-то плебеи, да к тому же еще упомянуть об этой дурацкой причуде жителя предместья выращивать овощи у себя в огороде…
— Право не знаю, душа моя, — ответила она сладчайшим голоском. — Это я предоставляю решать повару.
— Естественно! — презрительно фыркнула миссис Фэддимен-Фиш. — Правда, я убеждена, что мой повар и садовники втайне от меня сбывают на рынок всю спаржу, выращенную в моих теплицах, и всю мою раннюю клубнику.
Мистер Ривз, насупившись, с укоризной посмотрел на жену. Он не одобрял вранья, а уж он-то знал не хуже ее, что она полдня прохлопотала на кухне, а потом заставила Эстер под дождем собирать овощи на огороде…
— Вы, наверно, знаете Вернон Трейл? — в волнении спросила миссис Ривз, надеясь перевести разговор на нечто более содержательное.
В ответ раздался дружный взрыв хохота, — женским голосам вторило раскатистое, басовитое «ха-ха-ха!» мистера Фэддимен-Фиша. Знают ли они Вернон Трейл? Конечно, они ее знают. Они знают всех, кто хоть как-то известен, — во всяком случае, могут говорить обо всех, как если бы знали их лично, а больше ведь ничего и не требуется.
— Бедняжка Верни! — взвизгнул Энси. — Да она бы умерла со смеху, если б кто-нибудь сказал ей, что мы ее не знаем!
И вся компания набросилась на мисс Трейл, как голодные псы на жирную кость.
— Ей ведь уже никак не меньше сорока, — заметила Бекки.
— А рот у нее какой — настоящая пасть, — заверещала миссис Фэддимен-Фиш. — Когда я вижу ее, у меня появляется такое чувство, какое, наверно, испытывал Иона, увидев кита.
— И что только мужчины в ней находят, просто не понимаю, — язвительно произнес Энси. — Она до того женственна, просто тошнит…
— Так или иначе, а с Дональдом Каствудом она неплохо ладила, — сказала Бекки. — А теперь, я слышала, она со своим издателем…
— Что ж, сочетание бизнеса с удовольствием, — весело произнес мистер Фэддимен-Фиш. — Муза в двойной упряжке — каково, а? М-да, неплохо сказано, надо будет это запомнить.
— А книги у нее — это же просто ужас, — застонал Энси. — Все про каких-то жен мясников и про то, как они рожают детей. Я считаю, что цензор должен был бы их запретить. Правда, их никто не читает.
— Да, расходятся ее книги не слишком бойко, не слишком, — снисходительно произнес мистер Фэддимен-Фиш. — Но есть такие книготорговцы, которые положительно на ней помешаны, говорят, что она очень хорошо идет в предместьях.
— Хм, в предместьях, — фыркнула мисс Бэрден.
— В предместьях? — эхом повторила миссис Фэддимен-Фиш, как спросил бы сноб, не поняв значения вульгарного слова.
Тут словно прорвалась плотина, и на слушателей хлынул поток скандальных и не слишком достоверных историй из жизни различных писателей, которые, как оказалось, вроде бы все принадлежали к числу близких друзей Фэддимен-Фишей. Зато произведений их почти не касались, разве что кто-нибудь изрекал, например, такое глубоко продуманное суждение: «Его последняя книга — нечто совершенно немыслимое», или: «Ну, а мне показалось, что она не так нестерпимо скучна, как остальные». А мистер Фэддимен-Фиш время от времени вставлял: «Она хорошо идет, учтите, хорошо идет», явно не желая давать в обиду книготорговлю. Миссис Ривз застенчиво упомянула имя Д.-Г. Лоуренса: она недавно прочитала такую странную книгу о нем.
— Но он же умер! — заметил мистер Фэддимен-Фиш, до крайности удивляясь услышанному. — Книги его в дешевом издании расходятся, конечно, вовсю, но он уже не имеет никакого значения: он же умер.
Вот так-то.
И они перешли к обсуждению книг, которые им были по душе. Энси знал одного молодого человека, «совершенно очаровательного, дорогая», который выпустил книгу о вышивании: «вы непременно должны ее прочесть, это поразительное произведение». У мисс Бэрден оказался двоюродный брат, молодой человек, только что окончивший университет, который пишет стихи — «прелестнее я ничего не читала», но эти идиоты издатели не желают даже взглянуть на них. Миссис Фэддимен-Фиш восторгалась книгой о Гитлере, написанной бывшим моряком, «принадлежащим к одной из наших самых родовитых семей»; но мистер Фэддимен-Фиш считал, что это книга посредственная: не раскупают. Он был всецело за роман, написанный одной молодой женщиной, — «вот кому надо дать Нобелевскую премию». Миссис Фэддимен-Фиш тотчас, вся исходя желчью, набросилась на роман, — а вернее, на молодую женщину.
Мистер Ривз не без чувства неловкости слушал все это и удивлялся. Зачем они выливают здесь эти ушаты грязи? Где же он был столько лет и почему до сих пор не знал, какие на самом деле мерзкие существа эти известные писатели? И почему те, о которых он слышал, такие низкие люди, а те, о ком никто не слышал, — такие замечательные?
Но у него не было времени поразмыслить над этой странной проблемой, ибо дамы удалились, и ему пришлось заняться портвейном. Он чувствовал, как в нем закипает раздражение всякий раз, когда взгляд его падал на темные галстуки мужчин, и он представлял себе, до чего же глупо выглядит он во фраке. Мистер Фэддимен-Фиш, налив себе портвейна, передал графин Энси.
— Минуточку, минуточку, — залопотал Энси, перед которым еще стояла полная рюмка, ибо он отказался отдать ее Эстер. — Я сначала допью этот дивный кларет.
Мистер Ривз, только было отхлебнувший портвейна, поперхнулся и отчаянно раскашлялся в салфетку. Кларет!…
— Извините, — еле выдохнул он, — портвейн не в то горло попал.
Мистер Фэддимен-Фиш с сосредоточенным видом заговорил о делах. Что ж, положение у него складывается не слишком блестяще, но ведь могло быть и хуже. Он считал, что торговля может снова стать на ноги только при одном условии — если уменьшат на шиллинг подоходный налог. Мистер Ривз согласился. Но что тогда будет с вооружением? Мистер Фэддимен-Фиш согласился, что вооружение — оно, конечно, необходимо, на него давно не обращали внимания, но низшие классы вообще отвыкли платить налоги, надо обложить налогом все предметы первой необходимости отечественного производства, за исключением изданий — «естественного средства просвещения нации». Мистер Ривз заметил, что он считал бы правильным облагать пошлиной все импортируемые товары, — только не бумагу, прервал его мистер Фэддимен-Фиш, — но с тем, чтобы облагать пошлиной внутреннюю торговлю, он никак не может согласиться. Энси спросил, а почему бы, собственно, правительству не прекратить платежей по военным займам, — тогда в стране была бы уйма денег. Мистер Фэддимен-Фиш сказал, что это привело бы к разорению вдов и сирот, — родственников у него не было, зато было вложено шестьдесят тысяч в военные займы, — а мистер Ривз пояснил, что это подорвало бы в людях доверие к правительству. Он считал, что слишком много денег уходит на жалованье уайт-холловским бюрократам, — вот где можно было бы навести немалую экономию. Конечно, конечно, — согласились все.
— Просто не могу понять, зачем нам вообще нужны правительственные учреждения, — раздраженно заявил Энси. — Я уверен, что мне от них нет ни малейшей пользы.
— Зато мы выбрасываем на ветер миллионы им на пособия, — сказал мистер Фэддимен-Фиш. — Кстати, позвольте я вам расскажу одну историю, которую на прошлой неделе я слышал в клубе…
Школьники очень остры на язык.
Они присоединились к дамам. Миссис Фэддимен-Фиш плела нескончаемую историю о том, какая им попалась мерзкая горничная — по ее милости они лишились лучшего своего дворецкого, ибо негодяйка имела наглость выйти за него замуж; под конец история эта каким-то непонятным образом перешла в другую — про индийского раджу, который сделал ей предложение в бассейне Монте-Карло. Тут возник обмен мнениями на тему о том, кто куда намерен ехать летом. Мисс Бэрден собиралась отбыть в Югославию и в восточную часть Средиземного моря — на «мамочкиной яхте». Миссис Фэддимен-Фиш думала отправиться в Канн, — теперь модно туда ездить летом, — и вернуться обратно с таким расчетом, чтобы к двенадцатому попасть в Шотландию, но вот беда: она никак не может решить, чье принять приглашение — лорда Мэрмана или же лорда Стейлхэма. А как бы они решили? Энси сказал, что это просто чудовищно: герцогиня Саламанкская пригласила его на все лето в свое удивительное поместье в Испании, так эта противная заварушка, которая у них там идет, все испортила… если бы она еще успела закончиться к середине июня, тогда все было бы в порядке, и он мог бы поехать…
Ривзы сидели молча: они никуда не выезжали дальше Остенде и Парижа. Миссис Ривз сказала что-то насчет красоты Елисейских полей, но миссис Фэддимен-Фиш величественно заявила, что Париж теперь больше не в моде. И там такая скучища, добавила мисс Бэрден, половину ночных кабачков закрыли по милости этих дурацких социалистов, которые стоят там у власти. Это напомнило мистеру Фэддимен-Фишу эпиграмму, которую он написал про мосье Блюма…
— Мистер Саймонс, — с порога объявила Эстер.
И в комнату весело ввалился мистер Саймонс в допотопном костюме для гольфа, — миссис Ривз он показался еще огромнее и нелепее, чем всегда. Мистера Ривза он приветствовал по-дикарски восторженно, миссис Ривз — смиренно, а когда стал обходить гостей, то и вовсе сник, столкнувшись с ледяным — кто, черт побери, этот хам? — приемом.
Он жалобно посмотрел на мистера Ривза.
— Я тут приберег для тебя, старина, немножко коньячку шестьдесят пятого года, — не слишком тактично заявил мистер Ривз.
— День сегодня — совсем пропащий, — неуверенно начал мистер Саймонс. — Пошел было я после обеда в клуб, но по такой мокрети даже мяча не видно…
— У вас тут есть гольф-клуб? — снисходительно осведомилась миссис Фэддимен-Фиш.
— Преотличный, — обрадовавшись, поспешил сообщить мистер Ривз. — Пятая лунка — просто блеск, правда, Джо?
— Это точно, — расплывшись в улыбке, подтвердил мистер Саймонс.
— Подумать только! — изрекла миссис Фэддимен-Фиш таким тоном, точно наличие гольф-клуба в Мэрвуде было чем-то до крайности нелепым и возмутительным. — Впрочем, теперь гольф-клубы, наверно, есть везде. Мой муж, конечно, играет во «Ржи и сандвиче» — по-моему, вы никогда не играете под Лондоном, правда, дорогой?
— Нет, разумеется, нет, — высокомерно заявил мистер Фэддимен-Фиш, — когда я прихожу в клуб, я хочу знать своих партнеров — ха-ха-ха!
— А вы охотитесь? — осведомилась миссис Фэддимен-Фиш.
— Случается, иной раз хожу по следу, — сказал мистер Саймонс. — Забавное занятие…
— Это?! — фыркнула миссис Фэддимен-Фиш. — Но я-то имела в виду настоящую охоту… А теперь, дорогой, по-моему, нам, право же, пора…
В тот вечер мистер Ривз раздевался машинально, — видимо, он был погружен в глубокие думы. Время от времени он замирал и озадаченно почесывал ухо. Мистер Ривз не принадлежал к числу тех, кто быстро распознает людей или склонен судить их чересчур строго. Он, к примеру, никогда не мог понять иных ворчунов, которые вечно недовольны положением дел в мире. Да, конечно, не все обстоит идеально, но кто же, кроме круглого дурака, может предполагать что-то другое? Мистер Ривз считал, что ему живется не так уж плохо. Ну, а люди — что ж, ты иди своим путем, а они пусть идут своим; а если столкнешься с кем-нибудь, постарайся быть поучтивее — все и обойдется! Мистер Ривз гордился своим умением жить в ладу почти со всеми. А вот сейчас, после этого последнего вечера, ему было не по себе, он чувствовал какое-то раздражение, точно его вздумали опекать, как малое дитя, и притом довольно назойливо… Он, наконец, натянул свою полосатую пижаму и, остановившись перед зеркалом, почесал подбородок.
Миссис Ривз, лежа в постели, исподтишка наблюдала за ним, но не говорила ни слова. Она отлично видела, что он не в духе, и не желала давать повода для воркотни. Мистер Ривз принялся расхаживать по комнате.
— Странноватый у нас получился обед, правда? — заметил он.
— Тебе он не понравился, душа моя?
— Да, не совсем. И дело тут не в еде — она как раз была неплохая, а… Видишь ли, сейчас, когда я уже не работаю, мне кажется, мы не должны так транжирить деньги…
— Но ведь это бывает не часто, душа моя, — и все для тебя же делается, и я приложила столько усилий, чтобы получилось как надо, — плаксиво затянула миссис Ривз.
— Хм, — изрек мистер Ривз. — Что ж, это очень мило с твоей стороны. Но почему ты прежде не спросила, хочу ли я этого?
— А потому, душа моя, что ты такой апатичный и на любое мое предложение отвечаешь: «Нет». А с тех пор как отошел от дел, ты бродишь как неприкаянный, и я сочла своим долгом попытаться чем-то тебя заинтересовать, познакомить с новыми людьми, людьми выдающимися.
— Хм, — изрек мистер Ривз. — Какие-то они чересчур надутые, слишком уж снобы, ты не считаешь?
— Ну, а откуда у человека могут появиться новые интересы в жизни, если он не встречается с новыми людьми? — продолжала миссис Ривз, пропустив мимо ушей его замечание.
— Так-то оно, конечно, так, — согласился мистер Ривз. — Да только…
— Это такая любезность со стороны мистера Хоукснитча, что он постарался привезти их сюда, чтобы ты не скучал в воскресный вечер, — не отступалась миссис Ривз. — Он же хочет помочь тебе, душа моя. Он считает, что такой интеллигентный человек, как ты, должен активно интересоваться искусством, музыкой, литературой, и он сказал, что познакомит тебя со своими друзьями из мира искусств…
— Это еще для чего? — не сдавался мистер Ривз, вспомнив о мистере Хьютоне.
— Но, душа моя, леди Блейкбридж очень точно заметила: если ты не будешь au fait [23] всего, ты просто не сможешь вращаться в обществе…
— А я не уверен в том, что мне так уж этого хочется, — заметил мистер Ривз.
— Ты никогда не ходишь теперь в театры, — только в кино…
— Куда дешевле, да и больше получаешь удовольствия за свои денежки, — упорно стоял на своем мистер Ривз.
— Ты никогда не ходишь в концерты или на выставки картин, не читаешь хороших современных книг, например, таких, какие пишет Вернон Трейл…
— Судя по сегодняшним отзывам, не такое уж она диво! Как видно, распутная бабенка — только и всего!
— Глупости! Просто это их манepa выражаться, — недовольным тоном произнесла миссис Ривз. — Решили немножко пошутить на ее счет… среди своих. А так — они ее очень любят.
— Ну, я иначе понимаю шутки, — сказал мистер Ривз. — И мне бы не хотелось, чтобы кто-нибудь так меня любил.
— Как это неумно! — воскликнула миссис Ривз. — Ты столько лет провел в конторе, что забыл, как люди ведут себя в обычной жизни.
— Доля истины в этом есть, — признал мистер Ривз. — И все же…
— Надо же наконец стать человеком, приобщиться к культуре, — настаивала миссис Ривз, бессознательно цитируя мистера Хоукснитча. — Ну, почему ты не умеешь сходиться с людьми?
— Очень даже умею, черт побери, — заявил мистер Ривз.
— Ну, конечно, со всякими ужасными субъектами, вроде Джо Саймонса! А вот когда попадаешь в общество людей из высших классов, так молчишь, воды в рот набравши. У тебя комплекс неполноценности!
— Какой же может быть комплекс неполноценности, когда я у себя дома! — возмутился мистер Ривз.
— В том-то и дело! — торжествующе воскликнула миссис Ривз, ловя его на слове. — Если ты перестанешь знаться с жалкими прихлебателями, вроде Джо Саймонса, а начнешь встречаться с настоящими людьми, ты поймешь разницу. Ты думаешь, мне приятно, что мой муж ведет себя, как серый, неотесанный делец?
— Подумаешь! — сказал мистер Ривз. — А кто, скажи на милость, оплачивает эти побрякушки и эти разглагольствования? Дельцы!
— Ох! — патетически вздохнула миссис Ривз. — Право же, душа моя, если ты хочешь что-нибудь получить от своего нового образа жизни, ты должен расстаться с этой торгашеской привычкой оценивать все на деньги. Предположим, тебе и в самом деле приходится немножко раскошелиться, так разве ты не получаешь взамен куда большие ценности?
— Разрази меня гром, если я вижу их, эти ценности, — сказал мистер Ривз.
— Но ты же по-настоящему и не пытался их увидеть. А все из-за предвзятого взгляда на вещи, от которого ты не можешь избавиться. Тебя знакомят с леди Блейкбридж, а ты потом только и делаешь что поносишь ее друзей. Ты просто груб с мистером Хоукснитчем, который так старается ради тебя.
— Терпеть не могу этого малого, — заявил мистер Ривз, скривив губы, точно ему в рот попала какая-то мерзость. — Какой-то он невсамделишный, с души воротит.
— Знаешь, если он вызывает в тебе такие чувства, лучше нам, пожалуй, оставить тебя в покое, но каково все это мне слышать, — мне, которая из кожи вон лезет, чтобы сделать твою жизнь счастливей…
— Ну, хватит, хватит, — прервал ее мистер Ривз. — Давай прекратим это.
— Но ты все-таки попытайся, душа моя! Ну, пожалуйста, постарайся приобщиться к культуре.
— Хм, — произнес мистер Ривз, не желая связывать себя никакими обещаниями.
Он выключил свет и настроился на сон. В комнате долго царила тишина.
— Послушай, Джейн! — вдруг произнес мистер Ривз.
— Да, душа моя!
— Этот твой мистер Энси — большой знаток вин, да?
— Я ведь тебе уже говорила об этом.
— Ну, конечно, — сказал мистер Ривз, прыская в простыню, совсем как за столом он прыснул в салфетку. — Считает кларетом Волней девятнадцатого года. Ха, ха, ха! О, господи, господи! Ха, ха, ха! «Я сначала допью этот дивный кларет». Ха, ха, ха!
Миссис Ривз промолчала; мистер Ривз еще немного похихикал, и тишина ночи поглотила все звуки.
ШЕСТЬ
— Вам, видимо, тоже очень трудно найти хорошего дворецкого? — высокомерно обратилась она к миссис Ривз, искоса бросив взгляд на мечущуюся Эстер и всем своим видом давая понять, что, само собой разумеется, обитателям такого дома не по средствам держать дворецкого.
Миссис Ривз вежливо пробормотала что-то неопределенное.
— Эти мучения с прислугой лишают жизнь всякой радости, — застрекотала миссис Фэддимен-Фиш. — Я уже не раз говорила Руперту, что если б не охота, я бы отказалась от нашего поместья, продала бы городской дом и переехала бы в «Ритц», но ведь надо же куда-то приглашать друзей на охоту, а я все время говорю Руперту, что фазаны у нас в Трэкингеме чуть ли не лучшие в Англии, лорд Рэндитаун всегда стрелял там дичь, до того как мы перекупили у него поместье; совершенно очаровательный человек, приглашал меня поехать с ним в Довиль на уик-энд, но Руперт у нас такой старомодный, он так надулся, что я просто не могла уехать. Ну, не обидно ли? А теперь мы снова без дворецкого, потому что в субботу, когда я спустилась немного позже к завтраку, яйца оказались совсем холодные, а бекон просто застыл в жире — и никакого дворецкого, ну я, конечно, позвонила и спросила его, что это значит, а он посмел мне перечить, ну и Руперт, конечно, тут же его рассчитал. Прямо ума не приложу, что с ними делать: они то пьют, то надевают вещи Руперта и отправляются гулять, то грубят мне, то затевают флирт с одной из горничных, а то придерутся к какой-нибудь ерунде и заявляют, что уходят, а повар — ну, просто невозможно достать повара, который умел бы жарить птицу, не говоря уже о том, чтобы приготовить приличный обед, а все, конечно, из-за этого дурацкого социализма — вот они и задирают нос и думают, будто могут творить все, что им взбредет на ум, ах, если бы у нас во главе стоял сильный человек, вроде Муссолини, дворецкого было бы совсем не трудно подобрать, я уверена…
— Кстати, — прервал ее мистер Фэддимен-Фиш, — я в связи с этим вспомнил, что тут как-то на днях, в клубе, сочинил одну эпиграммку. Хотите прочитаю?
— Прочитайте, прочитайте! — заверещал Энси и захлопал в ладоши, словно маленькая девочка, которой обещали устроить именины. — О! — воскликнул он, обращаясь к остальным. — В эпиграммах Руперта столько остроумия, столько яда!
Мистер Фэддимен-Фиш расправил плечи, оглядел стол, дождался, пока все умолкнут, и могучим низким голосом произнес:
— Отлично, а? Понимаете, вся ситуация как на ладони, что? Ха, ха, ха!
Говорят, Абиссиния пала
Под бархатной лапой Муссо.
Но как бы Муссо не заткнулся
Под могучим напором Брит-то!
— Хи, хи, хи! — пропищали Энси и Бекки.
Миссис Фэддимен-Фиш с любовью посмотрела на мужа, словно говоря: «Се рек Оракул!»
Разговор перешел на политику. Миссис Фэддимен-Фиш жаждала диктатора — только это приведет людей в чувство, сплотит страну и сделает ее сильной, иначе, если дело и дальше так пойдет, скоро те, у кого хоть что-то есть, лишатся всего. Мистер Фэддимен-Фиш считал, что в этом есть доля истины, но, по его мнению, люди, составляющие опору страны, должны объединиться и способствовать сохранению опоры… Энси с раздражением заявил, что он не может с этим согласиться, что в стране полно блестящих молодых людей без всякого будущего, что они устали, им опротивело жить без перспектив, и, насколько он понимает, единственный выход — коммунизм…
— Вот как? — воскликнула мисс Бэрден, глядя на Энси широко раскрытыми, вопрошающими глазами. — Расскажите мне, пожалуйста, подробно-подробно, что же такое коммунизм. Я просто умираю от желания кого-нибудь об этом расспросить.
Волей-неволей мистеру Хоукснитчу пришлось пуститься в объяснения, прерываемые «я, собственно, хотел сказать» и «я вот что имею в виду», отчего ясности не прибавилось ни на йоту. Кто-то произнес слово «бюджет», и Энси, обрадовавшись возможности избавиться от Бекки и коммунизма, а кроме того, вспомнив о своих обязанностях по отношению к хозяевам, сказал: «Об этом спросите мистера Ривза. Он ведь работал в Сити. Пожалуйста, расскажите нам, что вы думаете по поводу бюджета, мистер Ривз».
Несколько смутившись, мистер Ривз только было собрался сказать, что он знает о бюджете не больше, чем обычный рядовой гражданин, но что, с его точки зрения, промышленники и дельцы облагаются слишком уж высокими налогами, как вдруг мисс Бэрден, обратив в его сторону взгляд своих больших глаз, нежно пропела:
— Мне так хотелось бы знать… Ну, пожалуйста, мистер Ривз, расскажите, что там люди делают, в этом Сити?
Мистер Ривз открыл рот и снова закрыл. Что люди делают в Сити? Что делают?… Почему существует такой грабитель, именуемый «конторским столом»?
— Там стараются купить подешевле и продать подороже, — наконец изрек он среди напряженного молчания, становившегося уже невыносимым.
— Но разве это не аморально? — воскликнула мисс Бэрден с таким укором, словно мистер Ривз признался, что подделывает государственные бумаги.
— Во всяком случае, это то, что там происходит, — просто сказал мистер Ривз. — Как вы предлагаете это изменить?
— Нужен диктатор! — сказала миссис Фэддимен-Фиш.
— Ничего подобного, нужна хорошенькая революция, чтоб было много-много крови! — взвизгнул Энси, наслаждаясь собственной смекалкой.
— Ну, а я считаю, что это очень плохо, — сказала мисс Бэрден, давая волю своему чувствительному сердцу. — Вы только подумайте, сколько бедным женщинам приходится переплачивать за платья. Почему Сити должно их грабить?
Во избежание спора мистер Фэддимен-Фиш поспешно предложил собравшимся прослушать еще одну его эпиграмму:
— Ну, как? Чертовски смешно, да? Вы уловили мою мысль, да? Наш флот стережет покой акул — каково! Ха, ха, ха! Очень любят эти флотские порисоваться и изобразить дело так, будто никогда не страдают от морской болезни. «Стерегут покой акул из Сити-йя». Да сам Папа римский ничего лучшего не написал.
Море омывает Англии зеленые поля.
Ангелы-хранители ее взмывают ввысь;
Наши боевые корабли, точно рысь,
Стерегут покой акул из Сити-йя.
В этот самый момент, когда беседа достигла столь возвышенных сфер, мистер Ривз и допустил один из своих главных gaffes [22] за этот вечер. Поскольку сезон дичи кончился, миссис Ривз вынуждена была прибегнуть к вульгарной замене и подать обычную курицу. Стремясь как-то восполнить сей пробел, она сопроводила ее различными овощами. Ну, а мистер Ривз обожал овощи и чрезвычайно гордился тем, что они нередко поступали с его собственного огорода. Кроме того, когда они поступали с огорода, он находил, что они гораздо вкуснее, и любил порассуждать о том, как выгодно и полезно есть свежие овощи, когда они прямо с огорода попадают на кухню…
— Мамочка, — сказал он, наклоняясь к миссис Ривз и заранее улыбаясь в предвкушении ее ответа, — эти овощи из нашего огорода?
Миссис Ривз покраснела до корней волос. Какой ужас! Назвать ее при всех «мамочкой», словно они какие-то плебеи, да к тому же еще упомянуть об этой дурацкой причуде жителя предместья выращивать овощи у себя в огороде…
— Право не знаю, душа моя, — ответила она сладчайшим голоском. — Это я предоставляю решать повару.
— Естественно! — презрительно фыркнула миссис Фэддимен-Фиш. — Правда, я убеждена, что мой повар и садовники втайне от меня сбывают на рынок всю спаржу, выращенную в моих теплицах, и всю мою раннюю клубнику.
Мистер Ривз, насупившись, с укоризной посмотрел на жену. Он не одобрял вранья, а уж он-то знал не хуже ее, что она полдня прохлопотала на кухне, а потом заставила Эстер под дождем собирать овощи на огороде…
— Вы, наверно, знаете Вернон Трейл? — в волнении спросила миссис Ривз, надеясь перевести разговор на нечто более содержательное.
В ответ раздался дружный взрыв хохота, — женским голосам вторило раскатистое, басовитое «ха-ха-ха!» мистера Фэддимен-Фиша. Знают ли они Вернон Трейл? Конечно, они ее знают. Они знают всех, кто хоть как-то известен, — во всяком случае, могут говорить обо всех, как если бы знали их лично, а больше ведь ничего и не требуется.
— Бедняжка Верни! — взвизгнул Энси. — Да она бы умерла со смеху, если б кто-нибудь сказал ей, что мы ее не знаем!
И вся компания набросилась на мисс Трейл, как голодные псы на жирную кость.
— Ей ведь уже никак не меньше сорока, — заметила Бекки.
— А рот у нее какой — настоящая пасть, — заверещала миссис Фэддимен-Фиш. — Когда я вижу ее, у меня появляется такое чувство, какое, наверно, испытывал Иона, увидев кита.
— И что только мужчины в ней находят, просто не понимаю, — язвительно произнес Энси. — Она до того женственна, просто тошнит…
— Так или иначе, а с Дональдом Каствудом она неплохо ладила, — сказала Бекки. — А теперь, я слышала, она со своим издателем…
— Что ж, сочетание бизнеса с удовольствием, — весело произнес мистер Фэддимен-Фиш. — Муза в двойной упряжке — каково, а? М-да, неплохо сказано, надо будет это запомнить.
— А книги у нее — это же просто ужас, — застонал Энси. — Все про каких-то жен мясников и про то, как они рожают детей. Я считаю, что цензор должен был бы их запретить. Правда, их никто не читает.
— Да, расходятся ее книги не слишком бойко, не слишком, — снисходительно произнес мистер Фэддимен-Фиш. — Но есть такие книготорговцы, которые положительно на ней помешаны, говорят, что она очень хорошо идет в предместьях.
— Хм, в предместьях, — фыркнула мисс Бэрден.
— В предместьях? — эхом повторила миссис Фэддимен-Фиш, как спросил бы сноб, не поняв значения вульгарного слова.
Тут словно прорвалась плотина, и на слушателей хлынул поток скандальных и не слишком достоверных историй из жизни различных писателей, которые, как оказалось, вроде бы все принадлежали к числу близких друзей Фэддимен-Фишей. Зато произведений их почти не касались, разве что кто-нибудь изрекал, например, такое глубоко продуманное суждение: «Его последняя книга — нечто совершенно немыслимое», или: «Ну, а мне показалось, что она не так нестерпимо скучна, как остальные». А мистер Фэддимен-Фиш время от времени вставлял: «Она хорошо идет, учтите, хорошо идет», явно не желая давать в обиду книготорговлю. Миссис Ривз застенчиво упомянула имя Д.-Г. Лоуренса: она недавно прочитала такую странную книгу о нем.
— Но он же умер! — заметил мистер Фэддимен-Фиш, до крайности удивляясь услышанному. — Книги его в дешевом издании расходятся, конечно, вовсю, но он уже не имеет никакого значения: он же умер.
Вот так-то.
И они перешли к обсуждению книг, которые им были по душе. Энси знал одного молодого человека, «совершенно очаровательного, дорогая», который выпустил книгу о вышивании: «вы непременно должны ее прочесть, это поразительное произведение». У мисс Бэрден оказался двоюродный брат, молодой человек, только что окончивший университет, который пишет стихи — «прелестнее я ничего не читала», но эти идиоты издатели не желают даже взглянуть на них. Миссис Фэддимен-Фиш восторгалась книгой о Гитлере, написанной бывшим моряком, «принадлежащим к одной из наших самых родовитых семей»; но мистер Фэддимен-Фиш считал, что это книга посредственная: не раскупают. Он был всецело за роман, написанный одной молодой женщиной, — «вот кому надо дать Нобелевскую премию». Миссис Фэддимен-Фиш тотчас, вся исходя желчью, набросилась на роман, — а вернее, на молодую женщину.
Мистер Ривз не без чувства неловкости слушал все это и удивлялся. Зачем они выливают здесь эти ушаты грязи? Где же он был столько лет и почему до сих пор не знал, какие на самом деле мерзкие существа эти известные писатели? И почему те, о которых он слышал, такие низкие люди, а те, о ком никто не слышал, — такие замечательные?
Но у него не было времени поразмыслить над этой странной проблемой, ибо дамы удалились, и ему пришлось заняться портвейном. Он чувствовал, как в нем закипает раздражение всякий раз, когда взгляд его падал на темные галстуки мужчин, и он представлял себе, до чего же глупо выглядит он во фраке. Мистер Фэддимен-Фиш, налив себе портвейна, передал графин Энси.
— Минуточку, минуточку, — залопотал Энси, перед которым еще стояла полная рюмка, ибо он отказался отдать ее Эстер. — Я сначала допью этот дивный кларет.
Мистер Ривз, только было отхлебнувший портвейна, поперхнулся и отчаянно раскашлялся в салфетку. Кларет!…
— Извините, — еле выдохнул он, — портвейн не в то горло попал.
Мистер Фэддимен-Фиш с сосредоточенным видом заговорил о делах. Что ж, положение у него складывается не слишком блестяще, но ведь могло быть и хуже. Он считал, что торговля может снова стать на ноги только при одном условии — если уменьшат на шиллинг подоходный налог. Мистер Ривз согласился. Но что тогда будет с вооружением? Мистер Фэддимен-Фиш согласился, что вооружение — оно, конечно, необходимо, на него давно не обращали внимания, но низшие классы вообще отвыкли платить налоги, надо обложить налогом все предметы первой необходимости отечественного производства, за исключением изданий — «естественного средства просвещения нации». Мистер Ривз заметил, что он считал бы правильным облагать пошлиной все импортируемые товары, — только не бумагу, прервал его мистер Фэддимен-Фиш, — но с тем, чтобы облагать пошлиной внутреннюю торговлю, он никак не может согласиться. Энси спросил, а почему бы, собственно, правительству не прекратить платежей по военным займам, — тогда в стране была бы уйма денег. Мистер Фэддимен-Фиш сказал, что это привело бы к разорению вдов и сирот, — родственников у него не было, зато было вложено шестьдесят тысяч в военные займы, — а мистер Ривз пояснил, что это подорвало бы в людях доверие к правительству. Он считал, что слишком много денег уходит на жалованье уайт-холловским бюрократам, — вот где можно было бы навести немалую экономию. Конечно, конечно, — согласились все.
— Просто не могу понять, зачем нам вообще нужны правительственные учреждения, — раздраженно заявил Энси. — Я уверен, что мне от них нет ни малейшей пользы.
— Зато мы выбрасываем на ветер миллионы им на пособия, — сказал мистер Фэддимен-Фиш. — Кстати, позвольте я вам расскажу одну историю, которую на прошлой неделе я слышал в клубе…
Школьники очень остры на язык.
Они присоединились к дамам. Миссис Фэддимен-Фиш плела нескончаемую историю о том, какая им попалась мерзкая горничная — по ее милости они лишились лучшего своего дворецкого, ибо негодяйка имела наглость выйти за него замуж; под конец история эта каким-то непонятным образом перешла в другую — про индийского раджу, который сделал ей предложение в бассейне Монте-Карло. Тут возник обмен мнениями на тему о том, кто куда намерен ехать летом. Мисс Бэрден собиралась отбыть в Югославию и в восточную часть Средиземного моря — на «мамочкиной яхте». Миссис Фэддимен-Фиш думала отправиться в Канн, — теперь модно туда ездить летом, — и вернуться обратно с таким расчетом, чтобы к двенадцатому попасть в Шотландию, но вот беда: она никак не может решить, чье принять приглашение — лорда Мэрмана или же лорда Стейлхэма. А как бы они решили? Энси сказал, что это просто чудовищно: герцогиня Саламанкская пригласила его на все лето в свое удивительное поместье в Испании, так эта противная заварушка, которая у них там идет, все испортила… если бы она еще успела закончиться к середине июня, тогда все было бы в порядке, и он мог бы поехать…
Ривзы сидели молча: они никуда не выезжали дальше Остенде и Парижа. Миссис Ривз сказала что-то насчет красоты Елисейских полей, но миссис Фэддимен-Фиш величественно заявила, что Париж теперь больше не в моде. И там такая скучища, добавила мисс Бэрден, половину ночных кабачков закрыли по милости этих дурацких социалистов, которые стоят там у власти. Это напомнило мистеру Фэддимен-Фишу эпиграмму, которую он написал про мосье Блюма…
— Мистер Саймонс, — с порога объявила Эстер.
И в комнату весело ввалился мистер Саймонс в допотопном костюме для гольфа, — миссис Ривз он показался еще огромнее и нелепее, чем всегда. Мистера Ривза он приветствовал по-дикарски восторженно, миссис Ривз — смиренно, а когда стал обходить гостей, то и вовсе сник, столкнувшись с ледяным — кто, черт побери, этот хам? — приемом.
Он жалобно посмотрел на мистера Ривза.
— Я тут приберег для тебя, старина, немножко коньячку шестьдесят пятого года, — не слишком тактично заявил мистер Ривз.
— День сегодня — совсем пропащий, — неуверенно начал мистер Саймонс. — Пошел было я после обеда в клуб, но по такой мокрети даже мяча не видно…
— У вас тут есть гольф-клуб? — снисходительно осведомилась миссис Фэддимен-Фиш.
— Преотличный, — обрадовавшись, поспешил сообщить мистер Ривз. — Пятая лунка — просто блеск, правда, Джо?
— Это точно, — расплывшись в улыбке, подтвердил мистер Саймонс.
— Подумать только! — изрекла миссис Фэддимен-Фиш таким тоном, точно наличие гольф-клуба в Мэрвуде было чем-то до крайности нелепым и возмутительным. — Впрочем, теперь гольф-клубы, наверно, есть везде. Мой муж, конечно, играет во «Ржи и сандвиче» — по-моему, вы никогда не играете под Лондоном, правда, дорогой?
— Нет, разумеется, нет, — высокомерно заявил мистер Фэддимен-Фиш, — когда я прихожу в клуб, я хочу знать своих партнеров — ха-ха-ха!
— А вы охотитесь? — осведомилась миссис Фэддимен-Фиш.
— Случается, иной раз хожу по следу, — сказал мистер Саймонс. — Забавное занятие…
— Это?! — фыркнула миссис Фэддимен-Фиш. — Но я-то имела в виду настоящую охоту… А теперь, дорогой, по-моему, нам, право же, пора…
В тот вечер мистер Ривз раздевался машинально, — видимо, он был погружен в глубокие думы. Время от времени он замирал и озадаченно почесывал ухо. Мистер Ривз не принадлежал к числу тех, кто быстро распознает людей или склонен судить их чересчур строго. Он, к примеру, никогда не мог понять иных ворчунов, которые вечно недовольны положением дел в мире. Да, конечно, не все обстоит идеально, но кто же, кроме круглого дурака, может предполагать что-то другое? Мистер Ривз считал, что ему живется не так уж плохо. Ну, а люди — что ж, ты иди своим путем, а они пусть идут своим; а если столкнешься с кем-нибудь, постарайся быть поучтивее — все и обойдется! Мистер Ривз гордился своим умением жить в ладу почти со всеми. А вот сейчас, после этого последнего вечера, ему было не по себе, он чувствовал какое-то раздражение, точно его вздумали опекать, как малое дитя, и притом довольно назойливо… Он, наконец, натянул свою полосатую пижаму и, остановившись перед зеркалом, почесал подбородок.
Миссис Ривз, лежа в постели, исподтишка наблюдала за ним, но не говорила ни слова. Она отлично видела, что он не в духе, и не желала давать повода для воркотни. Мистер Ривз принялся расхаживать по комнате.
— Странноватый у нас получился обед, правда? — заметил он.
— Тебе он не понравился, душа моя?
— Да, не совсем. И дело тут не в еде — она как раз была неплохая, а… Видишь ли, сейчас, когда я уже не работаю, мне кажется, мы не должны так транжирить деньги…
— Но ведь это бывает не часто, душа моя, — и все для тебя же делается, и я приложила столько усилий, чтобы получилось как надо, — плаксиво затянула миссис Ривз.
— Хм, — изрек мистер Ривз. — Что ж, это очень мило с твоей стороны. Но почему ты прежде не спросила, хочу ли я этого?
— А потому, душа моя, что ты такой апатичный и на любое мое предложение отвечаешь: «Нет». А с тех пор как отошел от дел, ты бродишь как неприкаянный, и я сочла своим долгом попытаться чем-то тебя заинтересовать, познакомить с новыми людьми, людьми выдающимися.
— Хм, — изрек мистер Ривз. — Какие-то они чересчур надутые, слишком уж снобы, ты не считаешь?
— Ну, а откуда у человека могут появиться новые интересы в жизни, если он не встречается с новыми людьми? — продолжала миссис Ривз, пропустив мимо ушей его замечание.
— Так-то оно, конечно, так, — согласился мистер Ривз. — Да только…
— Это такая любезность со стороны мистера Хоукснитча, что он постарался привезти их сюда, чтобы ты не скучал в воскресный вечер, — не отступалась миссис Ривз. — Он же хочет помочь тебе, душа моя. Он считает, что такой интеллигентный человек, как ты, должен активно интересоваться искусством, музыкой, литературой, и он сказал, что познакомит тебя со своими друзьями из мира искусств…
— Это еще для чего? — не сдавался мистер Ривз, вспомнив о мистере Хьютоне.
— Но, душа моя, леди Блейкбридж очень точно заметила: если ты не будешь au fait [23] всего, ты просто не сможешь вращаться в обществе…
— А я не уверен в том, что мне так уж этого хочется, — заметил мистер Ривз.
— Ты никогда не ходишь теперь в театры, — только в кино…
— Куда дешевле, да и больше получаешь удовольствия за свои денежки, — упорно стоял на своем мистер Ривз.
— Ты никогда не ходишь в концерты или на выставки картин, не читаешь хороших современных книг, например, таких, какие пишет Вернон Трейл…
— Судя по сегодняшним отзывам, не такое уж она диво! Как видно, распутная бабенка — только и всего!
— Глупости! Просто это их манepa выражаться, — недовольным тоном произнесла миссис Ривз. — Решили немножко пошутить на ее счет… среди своих. А так — они ее очень любят.
— Ну, я иначе понимаю шутки, — сказал мистер Ривз. — И мне бы не хотелось, чтобы кто-нибудь так меня любил.
— Как это неумно! — воскликнула миссис Ривз. — Ты столько лет провел в конторе, что забыл, как люди ведут себя в обычной жизни.
— Доля истины в этом есть, — признал мистер Ривз. — И все же…
— Надо же наконец стать человеком, приобщиться к культуре, — настаивала миссис Ривз, бессознательно цитируя мистера Хоукснитча. — Ну, почему ты не умеешь сходиться с людьми?
— Очень даже умею, черт побери, — заявил мистер Ривз.
— Ну, конечно, со всякими ужасными субъектами, вроде Джо Саймонса! А вот когда попадаешь в общество людей из высших классов, так молчишь, воды в рот набравши. У тебя комплекс неполноценности!
— Какой же может быть комплекс неполноценности, когда я у себя дома! — возмутился мистер Ривз.
— В том-то и дело! — торжествующе воскликнула миссис Ривз, ловя его на слове. — Если ты перестанешь знаться с жалкими прихлебателями, вроде Джо Саймонса, а начнешь встречаться с настоящими людьми, ты поймешь разницу. Ты думаешь, мне приятно, что мой муж ведет себя, как серый, неотесанный делец?
— Подумаешь! — сказал мистер Ривз. — А кто, скажи на милость, оплачивает эти побрякушки и эти разглагольствования? Дельцы!
— Ох! — патетически вздохнула миссис Ривз. — Право же, душа моя, если ты хочешь что-нибудь получить от своего нового образа жизни, ты должен расстаться с этой торгашеской привычкой оценивать все на деньги. Предположим, тебе и в самом деле приходится немножко раскошелиться, так разве ты не получаешь взамен куда большие ценности?
— Разрази меня гром, если я вижу их, эти ценности, — сказал мистер Ривз.
— Но ты же по-настоящему и не пытался их увидеть. А все из-за предвзятого взгляда на вещи, от которого ты не можешь избавиться. Тебя знакомят с леди Блейкбридж, а ты потом только и делаешь что поносишь ее друзей. Ты просто груб с мистером Хоукснитчем, который так старается ради тебя.
— Терпеть не могу этого малого, — заявил мистер Ривз, скривив губы, точно ему в рот попала какая-то мерзость. — Какой-то он невсамделишный, с души воротит.
— Знаешь, если он вызывает в тебе такие чувства, лучше нам, пожалуй, оставить тебя в покое, но каково все это мне слышать, — мне, которая из кожи вон лезет, чтобы сделать твою жизнь счастливей…
— Ну, хватит, хватит, — прервал ее мистер Ривз. — Давай прекратим это.
— Но ты все-таки попытайся, душа моя! Ну, пожалуйста, постарайся приобщиться к культуре.
— Хм, — произнес мистер Ривз, не желая связывать себя никакими обещаниями.
Он выключил свет и настроился на сон. В комнате долго царила тишина.
— Послушай, Джейн! — вдруг произнес мистер Ривз.
— Да, душа моя!
— Этот твой мистер Энси — большой знаток вин, да?
— Я ведь тебе уже говорила об этом.
— Ну, конечно, — сказал мистер Ривз, прыская в простыню, совсем как за столом он прыснул в салфетку. — Считает кларетом Волней девятнадцатого года. Ха, ха, ха! О, господи, господи! Ха, ха, ха! «Я сначала допью этот дивный кларет». Ха, ха, ха!
Миссис Ривз промолчала; мистер Ривз еще немного похихикал, и тишина ночи поглотила все звуки.
ШЕСТЬ
Мистер Ривз вовсе не намерен был действовать исподтишка. Если бы его допросили с пристрастием, он, несомненно, сказал бы, что не в его натуре что-то утаивать. Играть честно, в открытую, было его девизом. Он никогда не срубил бы втихую вишневого дерева и не поставил бы потом себе в заслугу то, что признался в содеянном. Он срубил свое вишневое дерево на глазах у всего света.