Литвиненко беспокоило состояние друга. Сильная простуда подкосила его. Сказались переживания последнего года, опять напомнило о себе сердце. Прозоров злился на себя и весь белый свет.

Он не привык чувствовать себя беспомощным. Поэтому он пребывал в великом раздражении, которое усугублялось временным отсутствием прислуги и беспорядком в доме. Маргарита сразу поняла все и взялась за дело, определив себя и в кухарки, и в горничные, и в сиделки.

Доктор ушел, оставив девушке указания по уходу за больным. Прошло несколько дней, Прозоров быстро шел на поправку, но, несмотря на это, стало ясно, что на Рождество им придется остаться в Петербурге. Маргарита тайно ликовала, а Прозоров просто выходил из себя.

– Ты хочешь сказать, что я не доеду до своей усадьбы? – сердито спрашивал он Литвиненко. – Что моя дочь в первый раз в жизни будет встречать Рождество без отца?

– Полно, полно, Платон Петрович, не кипятись! До Цветочного, может, ты и доедешь, да там опять сляжешь. Испортишь молодым праздник. Не забывай, что у Варюшеньки твоей теперь муж есть, так что лежи уж тут, здоровей будешь. А то удумал! Только очухался – и в дорогу, в мороз!

Прозоров недовольно засопел, но про себя он был согласен с доводами друга. А ну как и впрямь вместо праздника причинит дочери-инвалиду лишние хлопоты.

– Маргарита Павловна, спасительница моя, хоть ты останься пока в доме! Одному ужас как тоскливо! – Прозоров просительно взял Марго за руку. – Валентин Михайлович к нам присоединится – вот и компания, так ведь, Литвиненко?

Доктор вяло кивнул, общество Маргариты его явно не привлекало.

Так или иначе, в Цветочное послали телеграмму, и Маргарита осталась на Рождество на Казанской. Хоть она и проводила последние десять лет праздники в этом доме и жила здесь подолгу, сейчас все стало необычным. Дом был пуст без шумной и веселой Варвары. На самом деле Прозоров даже и не подозревал, что так тяжело будет ему без Вари. Он один вырастил ее с малых лет.

Они были большими друзьями, каждый чувствовал и понимал другого с полуслова. И теперь, в ее отсутствие, он непроизвольно тянулся к Маргарите, видя в ней близкого и родного человека.

Девушка понимала, что происходит в душе Платона Петровича, и всячески старалась скрасить его одиночество. Тем более что чувство вины перед ним за покалеченную дочь грызло ее постоянно. Маргарита окружила Прозорова такой нежной заботой, на которую только была способна ее почерневшая душа.

До Рождества оставалось несколько дней.

Дворник принес и поставил в гостиной большую, до потолка, пушистую ель. По всем комнатам распространился ее упоительный аромат. Прозоров уже был на ногах и с жадностью набросился на работу, с которой его разлучила простуда.

Марго хлопотала вокруг елки, украшая ее с фантазией и вкусом. Из Цветочного пришел ответ – Гривины сокрушались, что встретят праздники одни.

Весь город готовился к встрече Рождества, а там и Новый год подоспеет. Витрины магазинов и лавок зазывали покупателей своим изобилием. Богатые магазины привлекали горящей световой рекламой, некоторые гордо светились стосветными лампами «Осрам». Повсюду пестрели разноцветные гирлянды из лампочек; звезды, яркие фонари, придавали сумрачному Петербургу таинственный и сказочный вид. Горожане готовились к балам, банкетам, визитам и прочим приятностям.

В неимоверных количествах покупались подарки, лихорадочно шились новые наряды, почтальоны сбивались с ног, разнося пуды поздравительных посланий. Маргариту завораживал бурлящий Невский проспект. Мимо нескончаемой толпы, спешащей по торцовым тротуарам, проносились лихачи с состоятельными седоками: «Па-ади-берегись!». Разночинный народ, как сельди в бочке, набивался в темно-синие вагоны конки, которые тащили по рельсам лошади-трудяги. Покупатели с тугими кошельками толпились в Гостинном дворе, Пассаже, в Английском магазине, модном «Александр», меховом Мартенса, дорогого белья «Артюр». Публика попроще довольствовалась более скромным и дешевым товаром с Александровского или Апраксина рынков.

В этой предпраздничной суете Марго забежала в свой домик на Васильевском проведать Аграфе-; ну Тихоновну и передать ей гостинцев от Прозорова. Там-то и ждал ее нарядный конверт, надписанный знакомой любимой рукой. Марго долго не решалась его открыть. Наконец, собравшись с духом, она прочитала письмо, где помимо поздравлений, были и следующие строки:

"Милая! Я долго думал, благо размеренное течение нашей тутошней жизни позволяет это. Рок!

Фатум! Вот что предопределило ход событий. Мы должны покориться судьбе, она пугает меня своей беспощадностью. Пусть будет, как будет. Наши чувства не умерли, они просто ушли очень глубоко. Наша любовь навсегда останется с нами, но она не должна стать тайными оковами для нас обоих. Поэтому, ты свободна в своих действиях и должна позаботиться о себе. Для меня не будет большей радости узнать, что ты счастлива и благополучна! Навеки твой Д. Г.".

Маргарита перечитала письмо и задумалась.

Что она чувствовала? Боль, гнев, досаду? Нет, кажется, все умерло. «Пусть будет, как будет».

И письмо полетело в печку, где тотчас обратилось в жалкую кучку пепла.

Поздно вечером того же дня Маргарите не спалось. Она гнала от себя мысли о человеке, которого она так страстно любила и который, как она теперь понимала, все-таки предал ее. Раньше она винила во всем только Варвару, Гривин же казался лишь жертвой, неспособной оказать сопротивление. Но эта неспособность и стала теперь в ее глазах главной виной Дмитрия. Струсил, смалодушничал, предал! Мало любил, а может, и вовсе обманывал? Ох, лучше не думать об этом!

В таких размышлениях Маргарита ходила по комнате, рассуждая сама с собой. Дверь в темный коридор оставалась полуоткрытой, и она не заметила, как проходивший мимо Прозоров остановился напротив. Платон Петрович шел к себе, он устал и еще не совсем оправился. Глядя под ноги, он заметил полосу света на полу. Он поднял голову и увидел свою воспитанницу, которая, не видя его, полуодетая, ходила по своей комнате, что-то бормоча. Прозоров остолбенел. Словно молния прошла сквозь все его существо. Он вдруг увидел не дочь покойного друга, которую он знал с детства, а роскошную, пленительную молодую красавицу. Сквозь тонкую батистовую сорочку виднелось полное упругое тело, мягко колыхалась пышная грудь, медные волосы рассыпались по плечам. Он шагнул в комнату и, прежде чем девушка успела его заметить, прошел несколько шагов. Когда Маргарита увидела огромную фигуру Прозорова, бесшумно выросшую рядом, она сильно вздрогнула и замерла. Платон Петрович, точно не помня себя, дотронулся до округлого плеча, провел рукой по нежной шейке и вдруг, резко притянув девушку к себе, поцеловал в угол рта.

Маргарита почувствовала запах его любимого одеколона – «Царский вереск». Она не сопротивлялась. Силы были слишком неравны. Несчастная покорилась, зная, что подобное часто случается с бедными родственницами, воспитанницами и гувернантками. Только ни в каком страшном сне не могла представить себя в такой гнусной роли и Прозорова, которого всю жизнь свято уважала.

Вот и покарал Господь за черные дела и мысли!

Преподнесла судьба подарочек к Рождеству в виде поруганной девичьей чести! На побледневшем ее лице отразилась такая смертная тоска, что потерявший было голову Прозоров опомнился и отшатнулся. Секунду они смотрели друг на друга, она с ужасом и отвращением, а он со стыдом и страстью одновременно.

– Прошу меня простить, совсем ополоумел, видно горячка подействовала, – пробормотал он и почти бегом бросился вон.

Маргариту всю затрясло. Прочь, прочь из этого дома, от этой семьи, из-за которой она погубила свою душу и чуть не лишилась своей непорочности. Она заметалась по комнате, кидая, как попало. Пусть она будет в нищете. Пусть пропадет, но никогда, никогда не переступит этого порога! Но куда же идти ночью? Надобно хоть рассвета дождаться! С этой мыслью девушка сиротливо замерла на кровати. Неизвестно, сколько прошло времени, Марго начала дремать, как вновь услышала шаги хозяина дома. Прозоров шел спокойно и тяжело, словно размышляя о чем-то. Дойдя до дверей комнаты воспитанницы, он остановился и постучал. У Марго перехватило горло, поэтому ответа не последовало.

Прозоров постучал легонько еще раз и вошел.

Марго вскочила с кровати и смотрела на него с нескрываемым ужасом.

– Маргарита! Маргарита Павловна! Не пугайтесь, ради Бога! Попробуйте прочувствовать, каково мне! Я не хотел вас обидеть, причинить вам зло, вы же знаете меня! Для меня вы всегда были как дочь! Но именно почему-то сегодня я увидел в вас не девочку, не ребенка, за которого нес ответственность перед Богом, а прекрасную женщину, такую желанную, притягательную! Я не могу жить в одиночестве, я сойду с ума! Вы так давно в моем доме, так оставайтесь же в нем навсегда, хозяйкой, моей женой!

Маргарита решила, что ослышалась:

– Изволите насмехаться надо мной, Платон Петрович! Пользуетесь тем, что я всем вам обязана?

– Нет, я говорю совершенно серьезно и, главное, искренне! Я сейчас действительно понял, что и для меня и для вас – этот брак – большая удача! Мы так продолжительно жили под одной крышей, так долго знаем друг друга! Вы достаточно хорошо понимаете меня, а я – вас! Нам не надо притираться и привыкать, узнавать привычки и скрытые недостатки.

Марго усмехнулась про себя. Скрытые недостатки, тайные страсти и пороки? Они так и останутся скрытыми. Ну что ж, пожалуй, это предложение руки и сердца пришлось как раз кстати.

«Ты свободна в своих действиях и должна сама позаботиться о себе», – всплыли в памяти строки. Пусть будет, что будет.

Платон Петрович, пытаясь понять, что происходит в душе Марго, неотрывно смотрел на девушку. Его поразило выражение ее лица, которое он не смог понять, какое-то внутреннее смятение, борьба, даже скрытое торжество промелькнуло.

Или ему показалось?

– Я буду счастлива, Платон Петрович, стать вашею женой! – наконец выдавила из себя Маргарита и нерешительно потянулась к нему.

Прозоров нежно обнял ее и поцеловал в лоб.

Теперь она стала его невестой.

Глава десятая

– Ну, вы меня поразили Платон Петрович! – едва и мог вымолвить доктор Литвиненко, когда услышал новость. Даже пепел от папиросы, которую он раскурил, упал на брюки доктора, что выдало сильное замешательство Валентина Михайловича, отличавшегося большой аккуратностью.

Прозоров довольно хохотнул, ему льстила такая реакция друга.

– Я и сам, брат, удивлен, как стремительно все произошло! Но, знаешь, ни о чем не жалею, разве только о том, что не сделал этого раньше.

И поверишь ли, Валентин, точно живой воды выпил! Душа поет, себя чувствую, будто двадцать лет долой!

– Вот то-то и оно, что двадцать лет! Ведь ты ей в отцы годишься, ровесница она Варваре! Такая разница в летах!

– Не боюсь я этого, Маргарита Павловна девушка разумная и добропорядочная!

Доктор с сомнением покачал головой.

– Послушай, Платон Петрович, я, конечно, понимаю, седина в бороду, бес в ребро.., молодая девушка и все такое.., в уме помутилось.., не совладал… На зачем жениться?!

– А! Так я и знай – без злобы ответил Прозоров. – У всех дурное на уме, ну и я было попался, но вовремя одумался! Ничего не было, если хочешь знать! Влюблен я, влюблен!

И хочу повести Марго под венец, как честный человек!

– Ну да, да! – продолжал сомневаться доктор. – А дети что скажут?

– Вот вопрос вопросов! Не знаю, как и подступиться. Вероятно, Варваре не понравится, хоть и подруги они.

– Именно поэтому и не одобрит, – резонно заметил доктор. – Женщины как-то по-другому мыслят в подобных вопросах. Однако, может, все это и неплохо? Во всяком случае, ты знаешь ее с детства, можно сказать, сам и вырастил себе жену, как цветок на клумбе!

Оба рассмеялись и продолжили дегустировать коньяк в клубах папиросного дыма.

На самом деле Прозорова очень волновала реакция дочери. Он чувствовал, что Гривиным не понравится его решение. Конечно, тут будет и ревность, и соперничество за влияние, но главное – наследство, которое придется делить. При мысли о завещании он поморщился, как от зубной боли. Но выхода не было, надобно ехать в Цветочное, самому везти новость.

Маргарита продолжала жить у Аграфены Тихоновны на Васильевском. Прозоров приезжал каждый день навестить невесту. Аграфена Тихоновна, так же как и Литвиненко, заподозрила Прозорова в дурном поступке по отношению к сироте. Она, конечно, обрадовалась, когда услышала из уст Платона Петровича о благородном желании жениться на своей бедной воспитаннице.

– Да сохранит вас Господь, батюшка, – всхлипнула старуха и смущенно отвернулась. – Не уберегла девку!

Прозоров понял ее мысли и прямо, без околичностей заявил:

– Маргарита Павловна чиста перед Богом и своей совестью. Она, как всякая добропорядочная девушка, может смело одеть под венец белую фату, символ целомудрия!

– Ох, прости, батюшка Платон Петрович, прости и ты, Маргошенька! Я тут слезы распустила, так это от радости, что все так славно получилось! Вот, детонька, родители твои с небес сейчас смотрят да радуются, какое счастье привалило их бедной девочке! И все ты, благодетель! – Тут она совсем разрыдалась и бросилась на грудь Прозорову, который не знал, куда деваться от смущения и досады.

* * *

После разговора с доктором и объяснений со старухой, Прозоров стал еще больше бояться встречи с дочерью и ее мужем. Они, верно, будут мыслить так же, поэтому визит в Цветочное все откладывал. Но медлить до бесконечности было невозможно, так как подобные новости разлетаются, как на крыльях ветра, и никак нельзя было допустить, чтобы посторонние люди принесли эту важную весть в виде грязных слухов и сплетен.

Поэтому в конце концов решено было ехать, и вместе с Маргаритой.

Варвара Платоновна находилась в гостиной, когда услышала шум подъезжающего экипажа, и чрезвычайно удивилась, увидев отца и подругу. Инвалидная коляска, которой она управляла теперь очень ловко, быстро поехала навстречу гостям.

– Папа, милый, отчего не дали знать, что за экспромт?

– Проказница, ты уже не рада видеть родного отца? Мы с Маргаритой Павловной вторглись в ваше гнездышко и нарушили ваше уединение? – смеясь, сказал Прозоров и нежно поцеловал дочь.

Наклонясь к ее лицу, он отметил здоровый блеск глаз, спокойствие и умиротворенность. Господи, только бы Дмитрий смог сделать ее счастливой! Как, однако же, жестока судьба, у бедной Вари никогда не будет ребеночка! Правда, может такое случиться, что порадуется он не внуком, а собственным сынком?

Прозоров старался до поры до времени гнать от себя эти сладостные мысли. Но чуткая его дочь сразу поняла, что отец приехал не только просто навестить молодых.

Послали за Гривиным. Управляющий тотчас же примчался, не скрывая радостного удивления от визита тестя и подруги жены. Когда суматоха через некоторое время улеглась, подошло и время обеда. Все собрались в столовой за овальным столом, уставленным фамильным серебром. За окном вечерело, быстро таял короткий зимний день.

Варвара приказала зажечь лампы и свечи на столе Беседа лилась непринужденная и легкая, обсуждали дела в мастерских, сплетничали о столичных знакомых, перебирали мелкие милые домашние подробности. Марго видела, что Прозоров доволен тем, как живут Гривины, как ладят меж собой. Но внутри его чувствовалось напряжение, он готовился к решающим словам Еще по дороге они уговорились, что Платон Петрович скажет все сам. И теперь Марго ждала этого ежесекундно.

Обед подходил к концу. Подали кофе, пирожные и папиросы. Гривин размяк и с наслаждением курил, откинувшись на стуле. Прозоров повертел свою папиросу в руках, но потом передумал и произнес:

– Рад, дети мои, рад за вас! Чувствую, хорошо живется вам тут! Может, и вы за меня порадуетесь?

– Что же вы хотите такого приятного о себе сообщить нам, дорогой Платон Петрович? – дымя, спросил зять.

– А то, мои дорогие, что я собрался жениться! – выдохнул Прозоров.

Повисло гробовое молчание. Марго опустила глаза, избегая встретится взглядом с будущей падчерицей. Но Варя смотрела на отца. Ее с детства преследовал страх отцовой женитьбы. Она заранее ненавидела любую женщину, которая могла бы встать меж ней и отцом. Последнее время Варя почти уже не боялась – все-таки возраст! И вот тебе новость!

– Ты познакомишь нас? – ледяным тоном произнесла она.

– Вы давно знакомы, – улыбнулся Прозоров и посмотрел на свою избранницу.

Во вновь наступившей тишине из Вариных рук очень громко упала крохотная серебряная чайная ложечка. Варвара резко оттолкнула свое кресло от края стола. Если б она могла, то вскочила бы и бросилась вон!

– Какая неожиданная новость! – пробормотал Гривин. И видя, что молчание жены становится неприличным, поспешно добавил:

– Мы рады, очень рады и поздравляем от души!

Произошел обмен дежурными поцелуями и пожимание рук, после чего все разошлись в великом смятении чувств. Прозоров повез кресло дочери в ее комнату.

– Ты не рада этой новости, ты считаешь, что я совершаю ошибку, не так ли?

Варя думала именно так, но что-то в тоне отца заставило ее промолчать. Немного в их жизни было моментов, когда Прозоров игнорировал мнение дочери. Варваре стало не по себе. Она даже помыслить не могла, что Маргарита, эта жалкая девчонка, эта бесприданница, так окрутит сильного и волевого Платона Петровича! Так сильно, что ее, Вари, мнение уже не в счет!

– Я пытаюсь понять, папа, – осторожно сказала Варя. – Но мне сложно представить, почему вдруг – Маргарита, и почему вдруг теперь, когда она десять лет или более жила у нас?

– Неисповедимы пути Господни, девочка. Тебе была бы неприятна любая женщина в роли мачехи. Так уж Марго ты знаешь давно, обойдется, привыкните и будете по-прежнему любить друг Друга.

– Вряд ли, – вырвалось у Варвары.

– Ну, так я тебе скажу, – рассердился отец, – как я решил, так и будет! Мы тут все взрослые люди, понимаем, о чем речь идет. За меня, мое здоровье ты не беспокойся, доктор Литвиненко жениться разрешил. А ежели вас с Дмитрием волнует завещание, наследство, знай, ты моя дочь и пока единственная наследница, я так же люблю тебя, как и раньше, поэтому, будьте покойны, никого не обижу!

Варваре стало совестно, щеки порозовели, но Про себя она отметила слова о единственном наследнике, пока… От этого стало совсем тошно, так как мысль о невозможности родить собственного ребенка и вообще о нормальном и полноценном общении с собственным мужем оставалась постоянной болью в ее сердце.

Прозоров отвез кресло в комнату дочери и ушел. Как только стихли его шаги, Варвара самостоятельно двинулась к будущей мачехе. Маргарита ждала Варю и не удивилась поскрипыванию колес.

– Я так и знала, что ты придешь. – Она пошире открыла дверь чтобы Варя могла беспрепятственно въехать.

– Было бы странно, если бы я не попыталась поговорить с вами, уважаемая Маргарита Павловна, – с сарказмом ответила Варвара.

– Полно, оставь этот тон, Варя, теперь все переменилось, пусть даже если ты этого и не хочешь.

– Да, не хочу, и как честный и искренний человек не таюсь и говорю об этом тебе прямо в лицо! Ты воспользовалась временной слабостью отца, его одиночеством, ты навязала ему себя! – Варя от волнения даже закружилась по комнате так, что Марго пришлось схватить кресло за ручку.

– Прошу тебя не злись! Ты думаешь, что все эти годы я вынашивала планы женитьбы на твоем отце? Что я… – Тут Маргарита осеклась.

Опять унижение? Опять Варвара пытается ею помыкать? Оправдываться перед ней? Ну уж нет, теперь настал ее, Маргариты, час! Внезапно успокоившись, она произнесла новым, несвойственным ей тоном:

– Впрочем, ты можешь думать все, что тебе заблагорассудится, мне все равно! На решении Платона Петровича это не отразится. И я на этот раз не отступлю! – Она отвернулась к окну, показывая тем самым, что разговор закончен.

Обескураженная Варвара выехала в коридор и задумалась. Ее поразила и злость Маргариты, и ее неожиданная самоуверенность, и главное – последняя фраза! Что она значит? Какая ужасная обида таилась за этими словами? Неужели их жизненные тропинки когда-то пересеклись, а Варя этого не поняла? Но что она отняла у подруги?

Варвара почувствовала, что истина где-то близко, но от переживаний ей стало нехорошо, и она поспешила к себе, отложив эти опасные размышления.

Пока Маргарита находилась в Цветочном, Гривин тоже искал возможность с ней поговорить. Мысль об этом браке отравляла ему жизнь.

С одной стороны, теперь рушились его расчеты на безраздельное управление всем жениным наследством. Ради чего он женился на калеке?

С другой стороны, он с тоской понял, что действительно испытывает к Маргарите сильные чувства.

Однажды Дмитрию удалось застать Маргариту в библиотеке, точно как в день их первого объяснения.

– Позвольте мне, дорогая Маргарита Павловна, еще раз выразить вам мою радость по поводу счастливого поворота вашей судьбы! Какая удачная партия! – многозначительно произнес Дмитрий, целуя протянутую ручку.

Марго вздохнула, поставила книгу на полку и процитировала Гривину строки из его рождественского поздравления:

– «Ты свободна в своих действиях и должна сама позаботиться о себе. Для меня не будет большего счастья узнать, что ты благополучна». Не так ли, Дмитрий Иванович!

– Именно так! Меня особенно радует, что теперь мы станем вроде бы родней, одной семьей.

У нас будут общие интересы, ведь мы так хорошо понимаем друг друга, правда, Марго! – последние слова были произнесены с нежным придыханием, но девушка ответила резко:

– Нет, Митя! Теперь у каждого из нас свой путь, свои интересы! Но ты не бойся, отец Варвару не обидит и я не покушаюсь на богатство Платона Петровича, не деньги меня прельщают, – с особым выражением ответила Маргарита.

– Разве? – вскинулся уязвленный Гривин.

Ему были крайне досадны слова его бывшей возлюбленной. – А что же, позвольте спросить, привлекает вас в браке с человеком вдвое старше вас?

– Возможность быть самой собой. Быть любимой и ценимой.

– Но разве я не люблю тебя! – позабывшись, вскричал Дмитрий. – Разве мои страдания ничего не значат! Разве ты уже все забыла! – Он попытался приблизиться к ней, но Маргарита оттолкнула его.

– Позабыла? Разве можно забыть такую боль, когда режут ножом! Разве можно выбросить из памяти мой чудовищный грех, который я взяла на свою душу ради тебя?

Гривин с удивлением уставился на нее:

– О каком грехе ты говоришь?

Марго с ужасом замолчала, она поняла, что проговорилась. Слово за слово, Гривин как клещами вытянул из нее историю о Кондратии, соли и лошади. Дмитрий был поражен, что несчастная девушка действительно считает себя виноватой.

Он, может быть, и поверил бы в подобные рассказы, если бы вся злополучная история с падением не произошла на его глазах.

– Помилуй, Марго, неужели ты и впрямь думаешь о колдовстве? Это полная чепуха! Твой Кондратии либо больной сумасшедший, либо шарлатан и большой артист, который внушил тебе эту чертовщину за возможность получить свои дурацкие книжонки!

– Но ведь случилось!

– Дьявольское совпадение! В жизни много происходит необъяснимого, которое кажется мистическим, но ты преувеличиваешь свою роль в этом несчастье! Все гораздо проще. Надо было ожидать чего угодно от этой взбалмошной и неуправляемой кобылы, я всегда предупреждал Платона Петровича, что нельзя девушке, пусть даже такой великолепной наезднице, кататься на ней. Вот и вся магия. – Гривин дружески потрепал Маргариту по плечу.

Та нежность, которая, казалось, уже была утрачена, снова охватила их души. Марго была благодарна Дмитрию за то, что несколькими словами развеял ее непроходящее чувство вины.

А Гривин понял, что еще ничего для него не потеряно.

Однако все это чрезвычайно его поразило своей странностью. Он не верил в колдовство доморощенного мага и полагал, что девушка не сказала ему всей правды об истинном средстве отравления. Гривин теперь взирал на Марго со страхом и каким-то восторгом, она оказалась сильнее его в борьбе за место под солнцем. Он еще больше укрепился в мысли о том, что и в дальнейшем они должны оставаться союзниками, и сказал об этом Маргарите.

Когда Гривин наконец покинул библиотеку, Марго принялась думать о том, что наделал ее язык. Сначала она испугалась, но потом пришла к выводу, что Гривин ее не выдаст, а если и проговорится, в этот бред никто не поверит.

Между тем, Прозоров решил венчаться с Маргаритой в Цветочном, как в свое время хотела Варя. Были отданы все распоряжения на этот счет и назначен день свадьбы, после чего жених и невеста уехали в Петербург.

Глава одиннадцатая

Для Маргариты настали безумные дни. Прозоров спешил со свадьбой, ему хотелось как можно скорее наверстать упущенное за годы вдовства. Поэтому времени для предсвадебных приготовлений оставалось очень мало. К обычным хлопотам о подвенечном платье, свадебном обеде, приглашении гостей, добавилась переделка дома на Казанской улице. Новая хозяйка, новый дом!