Страница:
– И вот что, Моутон… – сказала Кэтрин, не обращая внимания на дочь. – С этого дня я поручаю тебе наблюдать за Сесил. Если когда-нибудь она снова забудется настолько, что позволит себе выходку вроде сегодняшней, ты должен будешь немедленно привезти ее ко мне. Уверена, мы сумеем найти более подходящие развлечения. – Моутон склонил голову и прижал руку к могучей груди, заверяя леди Паджет в своей преданности. – А вы, Месье, меня разочаровали, – сухо заметила Кэтрин. Маленький француз страдальчески закусил губу и низко опустил голову. – Где же ваше достоинство? Человеку, который хотя бы мельком видел короля, не пристало носиться туда-сюда по садовым дорожкам, катая шлюху в похищенном кресле. Неужели для вас не нашлось более пристойного занятия?
– Вы совершенно правы, миледи, совершенно правы. Я горько раскаиваюсь, мне нет оправдания.
– Вряд ли ваше сегодняшнее поведение послужит хорошим примером для наших молодых леди. Надеюсь, вы подумаете об этом и сделаете необходимые выводы.
– Да, миледи, конечно.
– Сеньорита Санчес, как камеристка молодой леди, вы показали полную свою несостоятельность. До конца этой недели к мисс Морган будет приставлена другая особа, которая, надеюсь, сможет справиться со своими обязанностями. Но что же делать с вами? Вы не можете оставаться в моем доме. Вам следует немедленно отправиться обратно на Морганз-Маунд, и я готова взять на себя все расходы.
Блу вспыхнула и заявила:
– Но вы не можете…
Пристальный взгляд леди Кэтрин заставил ее умолкнуть.
– Нет, могу. Это мой дом, и мне решать, кого принимать у себя в доме. Совершенно очевидно, что умение прислуживать леди не входит в число достоинств сеньориты Санчес. Она обладает обширным опытом совсем другого рода.
Изабелла посмотрела на Блу и, виновато улыбнувшись, пробормотала:
– Думаю, леди права. Пожалуй, я уйду отсюда, но останусь в Лондоне. Здесь можно открыть прибыльное дело. А мы с тобой сможем видеться время от времени, – добавила она, снова улыбнувшись.
– Ох, Изабелла, ты хочешь меня бросить?
Изабелла закинула косу за спину и покосилась на леди Кэтрин. Потом наклонилась к Блу и прошептала:
– Это место, понимаешь, оно не для меня. Я не справляюсь с твоими волосами и не умею шнуровать корсаж. Тебе лучше завести другую камеристку, правильно говорит твоя мама. Да и мне так будет спокойнее. – Повернувшись к леди Кэтрин, Изабелла почесала под мышкой и деловито осведомилась: – Вы заплатите мне то, что полагается на обратную дорогу?
Кэтрин колебалась.
– Вы собираетесь открыть бордель на эти деньги? – спросила она наконец.
– И я сделаю вас своей компаньоншей.
Кэтрин в ужасе прижала руку к груди и бросила взгляд на леди Трембл – к счастью, та еще не пришла в себя.
– В этом нет необходимости, – сказала она слабым голосом. – Я заплачу за ваш отъезд, сколько вы сочтете нужным. При условии, что вы сегодня же покинете мой дом.
Сесил в своем кресле наклонилась вперед, глядя на Изабеллу с явной симпатией.
– Нам будет не хватать вашей жизнерадостности, Изабелла. Я желаю вам всего самого лучшего.
– Спасибо, сеньора. И вам того же.
– Сесил, у меня просто нет слов. – Кэтрин бросила выразительный взгляд на дочь, но решила ограничиться лишь замечанием касательно утреннего происшествия. – Ты ведь должна была понимать, что делаешь. Твое положение позволяет тебе самой задавать тон, и не следует идти у кого-то на поводу. Полагаю, что за все возмутительные выходки должна отвечать прежде всего ты.
– Я признаю это, мама, и приношу свои извинения, – с готовностью выпалила Сесил, но Кэтрин не уловила в ее голосе даже намека на сожаление. Глаза девушки по-прежнему сияли от радости. И что было хуже всего, Кэтрин отлично ее понимала. На какое-то мгновение леди Паджет мысленно перенеслась в прошлое, на Морганз-Маунд, когда Бо Билли Морган посадил ее на ветку кедра. Она болтала ногами и весело смеялась, а он бросил ей на колени благоухающую охапку диких роз. Кэтрин тогда страшно гордилась своей храбростью и впервые почувствовала себя по-настоящему свободной. Девятнадцать лет минуло с тех пор, но она все еще ощущала пьянящий аромат кедра, солнечного света и распустившихся цветов. Билли рассмеялся и сказал, что каждый хотя бы раз в жизни должен увидеть мир с ветки дерева. Кэтрин запрокинула голову, подставляя свои золотистые волосы лучам солнца и нежным рукам Уильяма. Она была согласна с ним. Согласна всем сердцем!
– Я позже решу, как тебя наказать, – заявила Кэтрин, осознавая в глубине души, что никакого наказания не последует.
Наконец ее взгляд остановился на Блузетт.
– Останься, – приказала она. – Остальные могут быть свободны.
Хотя Блузетт провела уже три недели под крышей дома леди Паджет, она ни разу не оставалась с матерью наедине. Кэтрин тщательно этого избегала. Пытаясь собраться с мыслями, леди Паджет подошла к столику рядом с креслом тетушки Трембл и налила себе кофе. Трембл уже пришла в себя и теперь тихонько дремала, мерно похрапывая.
– Если вы собираетесь наказать Сесил, то вы должны наказать и меня, – решительно заявила девушка.
– Именно это я и собиралась сделать, – осадила ее Кэтрин, разглядывая свою отвергнутую дочь. Блузетт гордо вскинула голову. В ее глазах читался вызов. Она была подлинной дочерью своего отца. Храброй, дерзкой и такой же красивой, как он. На мгновение Кэтрин залюбовалась дикой, яркой красотой Блу, но тут же сурово нахмурилась. – Сесил виновата, что допустила это бесчинство. А твоя вина состоит в том, что ты подвергла мою дочь опасности.
Блузетт недоуменно подняла брови.
– Но Сесил вовсе не подвергалась опасности.
– Она могла упасть с дерева.
– Моутон подхватил бы ее прежде, чем она успела бы коснуться земли.
– Ты сражалась с ней на шпагах! А это далеко не игрушки! – Кэтрин коротким кивком указала на кровоточащую рану на плече Блу. – То же самое могло случиться и с Сесил!
– Да ничего подобного, черт подери! – возразила Блузетт тем же решительным тоном. – Сесил не умеет фехтовать, но я-то умею. Моя сестра не подвергалась ни малейшей опасности. И ни один волосок не упал с ее головы.
– Я не потерплю больше ничего подобного. Это ясно? – настаивала леди Паджет.
– Вполне.
Кэтрин подняла чашку с кофе и заставила себя сделать глоток. Когда тишина стала едва ли не гнетущей, она подняла голову и хмуро посмотрела на дочь.
– Я бы хотела кое о чем тебя спросить… Почему ты согласилась приехать сюда?
– Рана неглубокая, и не стоит обращать на нее внимание. Пожалуйста, не беспокойтесь, прошу вас, – прошипела Блу сквозь зубы, как бы проигнорировав вопрос. Взяв салфетку с подноса, она прижала ее к ране, пытаясь остановить кровь.
Щеки Кэтрин вспыхнули. Она явно почувствовала себя неловко.
– Что ж, я рада.
– Само собой. – Блу с презрением взглянула на мать. – Я здесь, потому что на этом настаивал мой отец. И еще потому, что мне было любопытно взглянуть на вас.
– И что же, я оказалась такой, как ты ожидала? – Кэтрин уже ненавидела себя за этот вопрос.
– Если честно, нет. – Судя по тону Блу, реальность оказалась куда хуже ее ожиданий. – Я думала, что леди обязательно должна быть слабой, беспомощной, малодушной, трусливой и лицемерной. – Блузетт твердо взглянула в глаза матери. – Как выяснилось, леди не всегда бывает слабой и беспомощной.
– Понятно, – сказала Кэтрин, стискивая зубы, когда стало ясно, что Блу не собирается к этому ничего добавить. Итак, Блузетт считает ее трусливой и лицемерной. Леди Паджет решила сменить тему разговора, и ее тон стал более жестким. – Ты хочешь исправить свои манеры и найти себе подходящую партию или нет?
– Я ведь здесь, не так ли?
– Но ты ведешь себя так, будто совсем в этом не заинтересована.
– К своему стыду, я лишь недавно поняла, что самый короткий путь домой – это стать леди, как того хочет мой отец. И черт возьми, я круто взялась за дело!
– Только в последнее время. – Леди Кэтрин стиснула зубы. – Правильно ли я поняла, что ты намерена продолжать?
– Да. Но я не собираюсь искать себе мужа. Я хочу вернуться домой.
– Если ни один из поклонников не придется тебе по душе, – что ж, отправляйся домой, я не стану возражать. Но все же стоит попытаться, раз этого хочет твой отец. Ты должна понять, Блузетт, время работает против нас. Чтобы избавить всех нас от унижения, ты должна быть готова уже к сентябрю. Сейчас же, несмотря на значительные успехи, ты еще очень далека от того, чтобы тебя можно было ввести в общество.
– Я делаю все, что от меня зависит, черт подери!
– Нет, Блузетт. Это не так. – Кэтрин твердо встретила гневный взгляд Блу. – Ты признаешь только те правила, которые тебе нравятся или не доставляют особых неудобств, а остальными попросту пренебрегаешь. Ты должна больше стараться. – Леди Паджет перевела дыхание. – С этого дня за каждый твой проступок полагается наказание. За каждое бранное слово, за каждый раз, когда ты появишься без корсета, с распущенными волосами или босиком. За каждый раз, когда твои руки и грудь не будут отбелены. Словом, за каждое нарушение этикета.
– И каким же будет мое наказание? – спросила Блу, по привычке пытаясь схватиться рукой за эфес несуществующей шпаги.
– Я заметила, что у тебя хороший аппетит. Каждая провинность будет стоить тебе одного блюда.
– Да это же черт знает что! Вы хотите уморить голодом собственный приплод?
Довольная тем, что в этом раунде ей удалось взять верх, Кэтрин открыла бюро, достала лист бумаги и сделала на нем две отметки.
– Одно ругательство. Один случай употребления островного жаргона. На ужин получишь на два блюда меньше.
– Проклятие!
– Три блюда долой. Я попрошу помочь мне всех слуг и всех своих домашних. О, вижу, ты не надела корсет – четыре блюда минус.
– Да чтоб я сдохла!
– Пять блюд. – Кэтрин подняла голову и прищурилась. – Жених Сесил должен навестить нас в начале следующей недели. Я больше не могу держать его на расстоянии. К этому времени у тебя появится опытная и умелая служанка, и я надеюсь, что ты будешь выглядеть достаточно благопристойно и сделаешь все, что от тебя зависит. Узнает ли его светлость правду, или же ему скажут, что ты моя племянница, это решит Сесил. Мы предоставим выбор ей и доверимся ее благоразумию. Блу презрительно оттопырила губу.
– Может, лучше запереть меня в моей несчастной комнате? Тогда не нужно будет беспокоиться на мой счет.
– Шесть замечаний.
– Что? «Несчастной»? С каких это пор «несчастная» – это бранное слово? – возмущенно вскричала Блу.
– Это слово неприемлемо.
– Как и я сама, судя по всему! Ну ладно, мы еще посмотрим!
Блузетт ушла, громко хлопнув дверью, а Кэтрин покачала головой и отвернулась к окну. Похоже, им предстоит настоящая битва. Но, слава Богу цель у них одна. Они обе хотят, чтобы Блузетт вернулась домой на Морганз-Маунд.
«Трусливая и лицемерная». Господи, какая нелепость! Но почему ее так больно ранили слова этой дерзкой девчонки?
Глава 11
– Вы совершенно правы, миледи, совершенно правы. Я горько раскаиваюсь, мне нет оправдания.
– Вряд ли ваше сегодняшнее поведение послужит хорошим примером для наших молодых леди. Надеюсь, вы подумаете об этом и сделаете необходимые выводы.
– Да, миледи, конечно.
– Сеньорита Санчес, как камеристка молодой леди, вы показали полную свою несостоятельность. До конца этой недели к мисс Морган будет приставлена другая особа, которая, надеюсь, сможет справиться со своими обязанностями. Но что же делать с вами? Вы не можете оставаться в моем доме. Вам следует немедленно отправиться обратно на Морганз-Маунд, и я готова взять на себя все расходы.
Блу вспыхнула и заявила:
– Но вы не можете…
Пристальный взгляд леди Кэтрин заставил ее умолкнуть.
– Нет, могу. Это мой дом, и мне решать, кого принимать у себя в доме. Совершенно очевидно, что умение прислуживать леди не входит в число достоинств сеньориты Санчес. Она обладает обширным опытом совсем другого рода.
Изабелла посмотрела на Блу и, виновато улыбнувшись, пробормотала:
– Думаю, леди права. Пожалуй, я уйду отсюда, но останусь в Лондоне. Здесь можно открыть прибыльное дело. А мы с тобой сможем видеться время от времени, – добавила она, снова улыбнувшись.
– Ох, Изабелла, ты хочешь меня бросить?
Изабелла закинула косу за спину и покосилась на леди Кэтрин. Потом наклонилась к Блу и прошептала:
– Это место, понимаешь, оно не для меня. Я не справляюсь с твоими волосами и не умею шнуровать корсаж. Тебе лучше завести другую камеристку, правильно говорит твоя мама. Да и мне так будет спокойнее. – Повернувшись к леди Кэтрин, Изабелла почесала под мышкой и деловито осведомилась: – Вы заплатите мне то, что полагается на обратную дорогу?
Кэтрин колебалась.
– Вы собираетесь открыть бордель на эти деньги? – спросила она наконец.
– И я сделаю вас своей компаньоншей.
Кэтрин в ужасе прижала руку к груди и бросила взгляд на леди Трембл – к счастью, та еще не пришла в себя.
– В этом нет необходимости, – сказала она слабым голосом. – Я заплачу за ваш отъезд, сколько вы сочтете нужным. При условии, что вы сегодня же покинете мой дом.
Сесил в своем кресле наклонилась вперед, глядя на Изабеллу с явной симпатией.
– Нам будет не хватать вашей жизнерадостности, Изабелла. Я желаю вам всего самого лучшего.
– Спасибо, сеньора. И вам того же.
– Сесил, у меня просто нет слов. – Кэтрин бросила выразительный взгляд на дочь, но решила ограничиться лишь замечанием касательно утреннего происшествия. – Ты ведь должна была понимать, что делаешь. Твое положение позволяет тебе самой задавать тон, и не следует идти у кого-то на поводу. Полагаю, что за все возмутительные выходки должна отвечать прежде всего ты.
– Я признаю это, мама, и приношу свои извинения, – с готовностью выпалила Сесил, но Кэтрин не уловила в ее голосе даже намека на сожаление. Глаза девушки по-прежнему сияли от радости. И что было хуже всего, Кэтрин отлично ее понимала. На какое-то мгновение леди Паджет мысленно перенеслась в прошлое, на Морганз-Маунд, когда Бо Билли Морган посадил ее на ветку кедра. Она болтала ногами и весело смеялась, а он бросил ей на колени благоухающую охапку диких роз. Кэтрин тогда страшно гордилась своей храбростью и впервые почувствовала себя по-настоящему свободной. Девятнадцать лет минуло с тех пор, но она все еще ощущала пьянящий аромат кедра, солнечного света и распустившихся цветов. Билли рассмеялся и сказал, что каждый хотя бы раз в жизни должен увидеть мир с ветки дерева. Кэтрин запрокинула голову, подставляя свои золотистые волосы лучам солнца и нежным рукам Уильяма. Она была согласна с ним. Согласна всем сердцем!
– Я позже решу, как тебя наказать, – заявила Кэтрин, осознавая в глубине души, что никакого наказания не последует.
Наконец ее взгляд остановился на Блузетт.
– Останься, – приказала она. – Остальные могут быть свободны.
Хотя Блузетт провела уже три недели под крышей дома леди Паджет, она ни разу не оставалась с матерью наедине. Кэтрин тщательно этого избегала. Пытаясь собраться с мыслями, леди Паджет подошла к столику рядом с креслом тетушки Трембл и налила себе кофе. Трембл уже пришла в себя и теперь тихонько дремала, мерно похрапывая.
– Если вы собираетесь наказать Сесил, то вы должны наказать и меня, – решительно заявила девушка.
– Именно это я и собиралась сделать, – осадила ее Кэтрин, разглядывая свою отвергнутую дочь. Блузетт гордо вскинула голову. В ее глазах читался вызов. Она была подлинной дочерью своего отца. Храброй, дерзкой и такой же красивой, как он. На мгновение Кэтрин залюбовалась дикой, яркой красотой Блу, но тут же сурово нахмурилась. – Сесил виновата, что допустила это бесчинство. А твоя вина состоит в том, что ты подвергла мою дочь опасности.
Блузетт недоуменно подняла брови.
– Но Сесил вовсе не подвергалась опасности.
– Она могла упасть с дерева.
– Моутон подхватил бы ее прежде, чем она успела бы коснуться земли.
– Ты сражалась с ней на шпагах! А это далеко не игрушки! – Кэтрин коротким кивком указала на кровоточащую рану на плече Блу. – То же самое могло случиться и с Сесил!
– Да ничего подобного, черт подери! – возразила Блузетт тем же решительным тоном. – Сесил не умеет фехтовать, но я-то умею. Моя сестра не подвергалась ни малейшей опасности. И ни один волосок не упал с ее головы.
– Я не потерплю больше ничего подобного. Это ясно? – настаивала леди Паджет.
– Вполне.
Кэтрин подняла чашку с кофе и заставила себя сделать глоток. Когда тишина стала едва ли не гнетущей, она подняла голову и хмуро посмотрела на дочь.
– Я бы хотела кое о чем тебя спросить… Почему ты согласилась приехать сюда?
– Рана неглубокая, и не стоит обращать на нее внимание. Пожалуйста, не беспокойтесь, прошу вас, – прошипела Блу сквозь зубы, как бы проигнорировав вопрос. Взяв салфетку с подноса, она прижала ее к ране, пытаясь остановить кровь.
Щеки Кэтрин вспыхнули. Она явно почувствовала себя неловко.
– Что ж, я рада.
– Само собой. – Блу с презрением взглянула на мать. – Я здесь, потому что на этом настаивал мой отец. И еще потому, что мне было любопытно взглянуть на вас.
– И что же, я оказалась такой, как ты ожидала? – Кэтрин уже ненавидела себя за этот вопрос.
– Если честно, нет. – Судя по тону Блу, реальность оказалась куда хуже ее ожиданий. – Я думала, что леди обязательно должна быть слабой, беспомощной, малодушной, трусливой и лицемерной. – Блузетт твердо взглянула в глаза матери. – Как выяснилось, леди не всегда бывает слабой и беспомощной.
– Понятно, – сказала Кэтрин, стискивая зубы, когда стало ясно, что Блу не собирается к этому ничего добавить. Итак, Блузетт считает ее трусливой и лицемерной. Леди Паджет решила сменить тему разговора, и ее тон стал более жестким. – Ты хочешь исправить свои манеры и найти себе подходящую партию или нет?
– Я ведь здесь, не так ли?
– Но ты ведешь себя так, будто совсем в этом не заинтересована.
– К своему стыду, я лишь недавно поняла, что самый короткий путь домой – это стать леди, как того хочет мой отец. И черт возьми, я круто взялась за дело!
– Только в последнее время. – Леди Кэтрин стиснула зубы. – Правильно ли я поняла, что ты намерена продолжать?
– Да. Но я не собираюсь искать себе мужа. Я хочу вернуться домой.
– Если ни один из поклонников не придется тебе по душе, – что ж, отправляйся домой, я не стану возражать. Но все же стоит попытаться, раз этого хочет твой отец. Ты должна понять, Блузетт, время работает против нас. Чтобы избавить всех нас от унижения, ты должна быть готова уже к сентябрю. Сейчас же, несмотря на значительные успехи, ты еще очень далека от того, чтобы тебя можно было ввести в общество.
– Я делаю все, что от меня зависит, черт подери!
– Нет, Блузетт. Это не так. – Кэтрин твердо встретила гневный взгляд Блу. – Ты признаешь только те правила, которые тебе нравятся или не доставляют особых неудобств, а остальными попросту пренебрегаешь. Ты должна больше стараться. – Леди Паджет перевела дыхание. – С этого дня за каждый твой проступок полагается наказание. За каждое бранное слово, за каждый раз, когда ты появишься без корсета, с распущенными волосами или босиком. За каждый раз, когда твои руки и грудь не будут отбелены. Словом, за каждое нарушение этикета.
– И каким же будет мое наказание? – спросила Блу, по привычке пытаясь схватиться рукой за эфес несуществующей шпаги.
– Я заметила, что у тебя хороший аппетит. Каждая провинность будет стоить тебе одного блюда.
– Да это же черт знает что! Вы хотите уморить голодом собственный приплод?
Довольная тем, что в этом раунде ей удалось взять верх, Кэтрин открыла бюро, достала лист бумаги и сделала на нем две отметки.
– Одно ругательство. Один случай употребления островного жаргона. На ужин получишь на два блюда меньше.
– Проклятие!
– Три блюда долой. Я попрошу помочь мне всех слуг и всех своих домашних. О, вижу, ты не надела корсет – четыре блюда минус.
– Да чтоб я сдохла!
– Пять блюд. – Кэтрин подняла голову и прищурилась. – Жених Сесил должен навестить нас в начале следующей недели. Я больше не могу держать его на расстоянии. К этому времени у тебя появится опытная и умелая служанка, и я надеюсь, что ты будешь выглядеть достаточно благопристойно и сделаешь все, что от тебя зависит. Узнает ли его светлость правду, или же ему скажут, что ты моя племянница, это решит Сесил. Мы предоставим выбор ей и доверимся ее благоразумию. Блу презрительно оттопырила губу.
– Может, лучше запереть меня в моей несчастной комнате? Тогда не нужно будет беспокоиться на мой счет.
– Шесть замечаний.
– Что? «Несчастной»? С каких это пор «несчастная» – это бранное слово? – возмущенно вскричала Блу.
– Это слово неприемлемо.
– Как и я сама, судя по всему! Ну ладно, мы еще посмотрим!
Блузетт ушла, громко хлопнув дверью, а Кэтрин покачала головой и отвернулась к окну. Похоже, им предстоит настоящая битва. Но, слава Богу цель у них одна. Они обе хотят, чтобы Блузетт вернулась домой на Морганз-Маунд.
«Трусливая и лицемерная». Господи, какая нелепость! Но почему ее так больно ранили слова этой дерзкой девчонки?
Глава 11
– Не наклоняйся над тарелкой. Не вытирай пальцы о скатерть. И, ради Бога, не макай грудь в блюдо с едой!
– У меня нет никакой еды! Только три стебелька чертовой спаржи! Я умираю с голоду!
Леди Кэтрин живо кивнула Сесил, и та сделала пометку на листке, лежащем наготове рядом с бокалом вина.
– Я вовсе не хотела сказать «чертовой», – запричитала Блу. – У меня случайно вырвалось!
Сесил бросила на сестру сочувственный взгляд, но даже и не подумала вычеркнуть пометку.
– Ты говорила, что любишь меня, – упрекнула ее Блу, мрачно уставившись в пустую тарелку.
Все остальные с удовольствием поглощали баранину, пирог с олениной и блинчики со взбитыми сливками. От аппетитных запахов рот Блу наполнился слюной, а в желудке громко заурчало.
– Я очень люблю тебя, милая Блузетт. Это для твоей же пользы.
– Я поверю, что голодание идет мне на пользу, когда куры начнут мочиться ключевой водой!
Леди Кэтрин кивнула, и на листке Сесил появилась еще одна жирная пометка. Блу в отчаянии закрыла глаза и застонала.
– Полно, полно, дорогая. Сесил права. – Тетушка Трембл промокнула салфеткой накрашенные губы. – Давайте поговорим о чем-нибудь другом, чтобы ты отвлеклась и не думала о еде. Со вчерашней почтой я получила пьесу Марло. Может, мы почитаем ее после ужина, вместо того чтобы играть в карты? Там есть отличная роль для обаятельной пожилой леди, и она как будто специально создана для меня.
– Я устала до чертиков от чтения пьес! И меня уже тошнит от игры в мушку и в фараон!
Леди Кэтрин кивнула тетушке Трембл, и та с озабоченным видом прищелкнула языком, достала из рукава листок и сделала на нем отметку.
– Ох, Блузетт, а ведь у тебя все так хорошо получалось, – пробормотала Сесил.
– Что? У меня хорошо получалось? Да я просто тут недоедаю! Я теперь могу свободно дышать, когда надеваю свой корсет. Могу поклясться, что скоро совсем истаю, останутся одни кости!
– Хм. – Тетушка Трембл, леди Кэтрин и Сесил обменялись неуверенными взглядами. – Стоит ли поставить за это галочку?
– Сказать «могу поклясться» – это не то же самое, что выругаться, – заявила Сесил, вставая на защиту сестры.
– Согласна, – подтвердила Кэтрин. – Но ни одна леди не позволит себе упомянуть за столом о своем нижнем белье. Думаю, за это следует добавить еще одну отметку.
Сесил и Трембл неохотно кивнули, сочувственно поглядывая на Блу.
– Черт побери, да у меня уже можно ребра пересчитать!
– Сесил, будь добра, добавь еще одну отметку, – невозмутимо заметила леди Кэтрин.
Моутон и Блузетт, катившие кресло Сесил, остановились, и все трое с подозрительно невинным видом уставились на леди Кэтрин.
– Вы снова бегали наперегонки вместе с Сесил? Я этого не потерплю! Сесил, почему ты это допускаешь? Я не знаю, что мне с вами делать и чего от вас ожидать!
– Пожалуйста, простите нас, миледи, – проворковала Блу. – Если не ошибаюсь, нас уже ждет учитель танцев.
Кэтрин прищурилась, выражая недоверие.
– Тебе не удастся меня обмануть.
– Месье ждет у тебя в комнате, мама. Он не знает, что надеть к приезду Эдварда, ему необходим твой совет. – Глаза Сесил лукаво блестели, а по щекам разлился румянец.
– Мадам Трюффо перед уходом просила меня засвидетельствовать вам свое почтение, – добавила Блу, довольная, что не допустила пока ни единой оплошности. – Она заверила нас, что бальные платья будут готовы на этой неделе.
Кэтрин бросила на нее хмурый взгляд.
– Не стоит заставлять ждать мистера Беллами.
Когда троица скрылась из виду, леди Паджед услышала ликующий крик Блузетт:
– Ни единой проклятой отметки! Вот это да, черт подери!
Повернувшись на каблуках, Кэтрин подошла к краю галереи, облокотилась о перила и достала из складок веера лист бумаги.
– Я все слышала, – холодно заметила она и поставила на листке жирную галочку.
– Мне кажется, мои волосы выглядят просто прекрасно.
– Я бы так не сказала. – Кэтрин придирчиво оглядела Блу поверх золотого ободка на чашке с шоколадом. В последние два дня Блузетт вместе с Сесил и Трембл принимала участие в утреннем ритуале у постели Кэтрин. Поскольку Блу лишилась права на собственную порцию шоколада, она сидела, сложив руки на коленях, и лишь вдыхала его аромат, заглядывая в чашку Сесил. – Я поговорю с твоей горничной, – добавила леди Паджет.
Блузетт тяжко вздохнула и подняла глаза к потолку.
– Даже моя горничная не может ничего сделать правильно.
Кэтрин откинулась на подушки и ничего не ответила. Пеньюары дам пахли туберозой и апельсиновой водой. Голову Трембл украшал белый кружевной чепец, а молодые леди были причесаны по-домашнему, в свободной манере. Разглядывая две склоненные рядом головки – темную и светлую, – леди Паджет невольно залюбовалась девушками. Блу, яркая, живая брюнетка, и Сесил, хрупкая прелестная блондинка. Нужно очень внимательно всматриваться, чтобы заметить легкое сходство. Обеих девушек отличали высокие, четко очерченные скулы и полные, красиво очерченные губы. Но вряд ли кому-нибудь пришло бы в голову, что юные леди являются сестрами.
– Тебе не терпится снова увидеть Эдварда? – спросила Блу, обращаясь к Сесил.
Кэтрин тяжело вздохнула. Ни на минуту нельзя ослабить бдительность.
– Ты не должна называть Эдвардом герцога Дьюбери. Это слишком фамильярно. Упоминая о нем, тебе следует говорить «его светлость».
– Даже сейчас, когда я в кругу семьи?
Кэтрин недовольно поморщилась.
– Ну конечно.
– Я всегда рада видеть Эдварда, – поспешила вмешаться Сесил, прежде чем успел разгореться спор. – И я так хочу, чтобы ты поскорее с ним познакомилась, дорогая Блу.
– Только не вздумай плеваться в его присутствии, – предостерегла леди Кэтрин.
– И не пускай ветры, дорогая, – добавила тетушка Трембл. Ее глаза блеснули от удовольствия, как бывало всякий раз, когда она отваживалась сделать какое-нибудь необычное заявление.
– Блузетт не сделает ничего такого, что поставило бы нас в неудобное положение, мама.
Кэтрин снова вздохнула. Блузетт и Сесил при всем своем внешнем несходстве привязались друг к другу и были неразлучны, как нитка с иголкой. Оставалось лишь надеяться, что Сесил сумеет оказать влияние на сестру, а не наоборот.
– Я… хотела спросить… могу я задать вопрос о том, что волнует нас с Сесил? – робко поинтересовалась Блу.
– Да, пожалуйста, – ответила Кэтрин, устраиваясь на подушках поудобнее. Возможно, было еще слишком рано себя поздравлять, но пока все шло просто прекрасно. Они беседовали вот уже целый час, а Блузетт не заработала ни единого замечания. Хотя леди Паджет никогда бы в этом не созналась, в глубине души она сочувствовала дочери. Мадам Трюффо жаловалась, что платья Блу стали слишком свободны в талии, так сильно она похудела.
– Ну… – Лицо Блу приняло серьезное выражение. Чувствовалось, что она с трудом подбирает слова. – Мы хотели узнать, не упоминали ли доктора насчет перепихона. Может ли Сесил этим заниматься?
– Перепихона? – Тетушка Трембл нахмурилась. – Я, кажется, не вполне понимаю. Видимо, это какая-то новая мода? Что такое перепихон? Кэтрин, я ведь говорила тебе, что если мы будем сидеть здесь все лето, мы пропустим все самое интересное. Теперь, когда Блу уже почти готова к тому, чтобы ее представили обществу, мы должны чаще бывать в свете.
– Перепихон – это то же самое, что… забыла, как это называется. А, вспомнила, перепихнуться – это все равно что… Ну, это то, чем занимаются муж и жена, чтобы зачать ребенка. – Лицо Сесил вспыхнуло.
– О Боже! Господи! – Трембл так яростно замахала веером, что кружева на ее чепце затрепетали, точно крылья бабочки. – О Боже! – Глаза ее закатились, голова безвольно поникла, и старушка обмякла в своем кресле. Блу наклонилась к ней.
– Ну вот, она снова упала в обморок. Почему она так часто это делает?
– В дни ее молодости считалось хорошим тоном обладать тонкой чувствительностью, – объяснила Сесил, направляя свое кресло поближе к Трембл, чтобы поднести к ее носу флакон с нюхательной солью. Но, уже достав флакон, девушка задумалась, стоит ли приводить тетю в чувство, раз им предстоит обсуждать столь щекотливую тему. – Бедняжка, – сочувственно произнесла Сесил. – Какая неприятность. Тетя терпеть не может пропускать все самое интересное.
Наконец Кэтрин пришла в себя настолько, что обрела способность говорить.
– Ты хочешь знать, может ли Сесил… сможет ли… – бессвязно залепетала она.
– Да, мы хотим знать, смогут ли Сесил и его светлость перепихнуться. И еще, сможет ли Сесил получить при этом удовольствие, или же вся радость достанется только его светлости. Мы хотели бы выяснить, в каком состоянии ее интимные места.
Кэтрин выронила из рук чашку, и темное пятно расползлось по покрывалу. Лицо леди Паджет стало багровым.
– Такие вещи не обсуждают! Никогда! Ни при каких обстоятельствах!
Впервые в жизни Кэтрин позавидовала способности Трембл падать в обморок при каждом удобном случае. Блу нахмурилась.
– Почему ни при каких обстоятельствах? Мы ведь обсуждаем еду и, помнится, даже говорили о том, как следует мочиться. Тетя Трембл, например, каждый день готова рассуждать о своем кишечнике. Она то и дело сомневается, не следует ли ей принять слабительное, и никто при этом не возражает. То, что волнует нас с Сесил – лишь еще одна сторона жизни. Почему же в ней следует видеть нечто особенное?
– Потому что! Вот и все!
Лицо Сесил стало красным, как солнце на закате.
– Если доктора упоминали об этом, мама, я умоляю тебя рассказать мне. – Будь это возможно, щеки Сесил стали бы еще краснее. – Эдвард ждет от меня наследника. Если я не могу иметь детей…
– Хватит! Я не желаю больше слышать ни слова об этом! – И она еще радовалась, что сумела придать цивилизованный облик этой дикарке. Какая наивность! Кэтрин прижала дрожащую руку ко лбу. – Вон! Оставьте меня, вы обе. Это будет стоить вам целых пяти отметок, – взвизгнула она. – Вам обеим!
– Но это несправедливо! Сесил не сделала ничего дурного! Она имеет право знать, как обстоит дело с ее интимными частями тела, разве нет?
– Моутон! Моутон! Ты мне нужен! – Чернокожий гигант мгновенно появился на пороге. – Убери их отсюда!
Огромные руки Моутона пришли в движение, Блу неохотно кивнула в ответ на безмолвную тираду и направилась к двери вслед за креслом Сесил. Дождавшись, когда Моутон вывезет Сесил в коридор, она обернулась и хмуро взглянула на мать:
– Если Сесил не может всего этого и не в состоянии иметь детей, с вашей стороны неправильно настаивать на браке.
– Да как ты смеешь судить о вещах, в которых ничего не смыслишь? Сесил любит Эдварда!
– Да. И она страстно хочет иметь детей. Но имейте в виду, если она не может иметь детей, она предпочла бы отказаться и от Эдварда. Сесил думает, что такой брак был бы обманом и несправедливостью по отношению к нему, и она права. Так способна ли Сесил зачать?
– Сесил прикована к креслу. Если она не выйдет за его светлость, она не выйдет замуж вообще. Кому нужна жена-калека? Это совершенно очевидно.
– Может ли она иметь детей?
– Я не стану это обсуждать!
Блу покачала головой и задумчиво посмотрела наледи Кэтрин.
– Значит, не может.
– Я этого не говорила! Доктора надеются, что Сесил еще сможет ходить!
– Надежда – это еще не уверенность. Без общей постели и без детей брак превращается в деловое соглашение.
– А что такое, по-твоему, брак, если не деловое соглашение? Именно так было и так будет всегда. И этот брак состоится, как было задумано.
Блузетт окинула мать долгим презрительным взглядом. Прежде чем закрыть дверь, она лизнула большой палец и сплюнула на пол.
– Ты хочешь, чтобы Сесил навеки осталась старой девой? – крикнула Кэтрин, обращаясь к закрытой двери. Она с силой швырнула чашку об стену и в отчаянии закрыла лицо руками.
Месье зашел в комнату Блу, чтобы придирчиво оглядеть ее, прежде чем они спустятся в гостиную дожидаться приезда герцога Дьюбери. Нацепив на нос очки, Месье медленно обошел девушку кругом, вертя головой, увенчанной париком.
– Отлично, – заключил он, облегченно вздохнув. – Ее светлость не найдет ни одного изъяна.
Блу встала перед зеркалом, удивленно разглядывая себя. Куда исчезла та нескладная девица, которая не так давно появилась на пороге дома леди Кэтрин? Эта молодая женщина в зеркале была совсем из другого мира. Молль, новая камеристка, завила и уложила блестящие темные волосы Блу в пышную высокую прическу. Локоны, ниспадавшие на обнаженные плечи девушки, напоминали сверкающий водопад. Платье изумрудного шелка, которое выбрала для нее леди Кэтрин, было расшито жемчугом и украшено крошечными шелковыми розами под цвет ее губ. Загорелая кожа Блу так и не стала такой аристократически белой, как у Сесил, но благодаря миндальным притираниям приобрела светло-золотистый оттенок. Умело наложенные румяна «Французская вишня» оттеняли природную красоту девушки.
– Приседай, не наклоняйся, – напутствовал ее Месье, – вытирая лоб кружевным платком. – Помни, как правильно обращаться к его светлости. Не начинай разговор, пока он не заговорит первым. Твоя шнуровка позволяет тебе свободно дышать? Ты не должна хрипеть или задыхаться в присутствии герцога.
– Я нормально дышу. Теперь я почти не замечаю, что на мне корсет. – Девушка говорила с грустью, почти с сожалением. Она изменилась. Прежняя Блу Морган исчезла. – Ты тоже стал другим, – мягко заметила она, наблюдая в зеркале за маленьким французом.
Сегодня на Месье был тщательно ухоженный парик, подстриженный до вполне разумных размеров. Его шею украшал белоснежный шейный платок, Составляя резкий контраст со строгим темным камзолом и такими же бриджами. Куда-то пропали вульгарные пряжки с блестящими камнями, переливающаяся парча и атлас. Теперь в одежде Месье не было ярких, кричащих цветов и их рискованных комбинаций. Не было ни его знаменитых очков с треснувшими стеклами, ни резких цветочных ароматов. Неожиданно Блу почувствовала, что ей не хватает прежнего Месье. В горле появился противный ком.
– Ох, Месье, что с нами случилось? – Изабелла ушла. О Моутоне вполне можно было сказать то же самое. Он включил Сесил в круг своей опеки, она нуждалась в ней гораздо больше, чем Блу. Теперь Сесил не разрешала катать свое кресло никому, кроме Моутона. Черный великан продолжал спать в холле, но отныне он ложился не на пороге Блу, а посередине между дверями в комнаты сестер. Одевался он примерно так же, как Месье. А шил для него герр Кауниц, любимый портной лорда Паджета. Теперь Моутон уже не казался таким грозным и устрашающим.
– У меня нет никакой еды! Только три стебелька чертовой спаржи! Я умираю с голоду!
Леди Кэтрин живо кивнула Сесил, и та сделала пометку на листке, лежащем наготове рядом с бокалом вина.
– Я вовсе не хотела сказать «чертовой», – запричитала Блу. – У меня случайно вырвалось!
Сесил бросила на сестру сочувственный взгляд, но даже и не подумала вычеркнуть пометку.
– Ты говорила, что любишь меня, – упрекнула ее Блу, мрачно уставившись в пустую тарелку.
Все остальные с удовольствием поглощали баранину, пирог с олениной и блинчики со взбитыми сливками. От аппетитных запахов рот Блу наполнился слюной, а в желудке громко заурчало.
– Я очень люблю тебя, милая Блузетт. Это для твоей же пользы.
– Я поверю, что голодание идет мне на пользу, когда куры начнут мочиться ключевой водой!
Леди Кэтрин кивнула, и на листке Сесил появилась еще одна жирная пометка. Блу в отчаянии закрыла глаза и застонала.
– Полно, полно, дорогая. Сесил права. – Тетушка Трембл промокнула салфеткой накрашенные губы. – Давайте поговорим о чем-нибудь другом, чтобы ты отвлеклась и не думала о еде. Со вчерашней почтой я получила пьесу Марло. Может, мы почитаем ее после ужина, вместо того чтобы играть в карты? Там есть отличная роль для обаятельной пожилой леди, и она как будто специально создана для меня.
– Я устала до чертиков от чтения пьес! И меня уже тошнит от игры в мушку и в фараон!
Леди Кэтрин кивнула тетушке Трембл, и та с озабоченным видом прищелкнула языком, достала из рукава листок и сделала на нем отметку.
– Ох, Блузетт, а ведь у тебя все так хорошо получалось, – пробормотала Сесил.
– Что? У меня хорошо получалось? Да я просто тут недоедаю! Я теперь могу свободно дышать, когда надеваю свой корсет. Могу поклясться, что скоро совсем истаю, останутся одни кости!
– Хм. – Тетушка Трембл, леди Кэтрин и Сесил обменялись неуверенными взглядами. – Стоит ли поставить за это галочку?
– Сказать «могу поклясться» – это не то же самое, что выругаться, – заявила Сесил, вставая на защиту сестры.
– Согласна, – подтвердила Кэтрин. – Но ни одна леди не позволит себе упомянуть за столом о своем нижнем белье. Думаю, за это следует добавить еще одну отметку.
Сесил и Трембл неохотно кивнули, сочувственно поглядывая на Блу.
– Черт побери, да у меня уже можно ребра пересчитать!
– Сесил, будь добра, добавь еще одну отметку, – невозмутимо заметила леди Кэтрин.
* * *
– Что здесь происходит?Моутон и Блузетт, катившие кресло Сесил, остановились, и все трое с подозрительно невинным видом уставились на леди Кэтрин.
– Вы снова бегали наперегонки вместе с Сесил? Я этого не потерплю! Сесил, почему ты это допускаешь? Я не знаю, что мне с вами делать и чего от вас ожидать!
– Пожалуйста, простите нас, миледи, – проворковала Блу. – Если не ошибаюсь, нас уже ждет учитель танцев.
Кэтрин прищурилась, выражая недоверие.
– Тебе не удастся меня обмануть.
– Месье ждет у тебя в комнате, мама. Он не знает, что надеть к приезду Эдварда, ему необходим твой совет. – Глаза Сесил лукаво блестели, а по щекам разлился румянец.
– Мадам Трюффо перед уходом просила меня засвидетельствовать вам свое почтение, – добавила Блу, довольная, что не допустила пока ни единой оплошности. – Она заверила нас, что бальные платья будут готовы на этой неделе.
Кэтрин бросила на нее хмурый взгляд.
– Не стоит заставлять ждать мистера Беллами.
Когда троица скрылась из виду, леди Паджед услышала ликующий крик Блузетт:
– Ни единой проклятой отметки! Вот это да, черт подери!
Повернувшись на каблуках, Кэтрин подошла к краю галереи, облокотилась о перила и достала из складок веера лист бумаги.
– Я все слышала, – холодно заметила она и поставила на листке жирную галочку.
– Мне кажется, мои волосы выглядят просто прекрасно.
– Я бы так не сказала. – Кэтрин придирчиво оглядела Блу поверх золотого ободка на чашке с шоколадом. В последние два дня Блузетт вместе с Сесил и Трембл принимала участие в утреннем ритуале у постели Кэтрин. Поскольку Блу лишилась права на собственную порцию шоколада, она сидела, сложив руки на коленях, и лишь вдыхала его аромат, заглядывая в чашку Сесил. – Я поговорю с твоей горничной, – добавила леди Паджет.
Блузетт тяжко вздохнула и подняла глаза к потолку.
– Даже моя горничная не может ничего сделать правильно.
Кэтрин откинулась на подушки и ничего не ответила. Пеньюары дам пахли туберозой и апельсиновой водой. Голову Трембл украшал белый кружевной чепец, а молодые леди были причесаны по-домашнему, в свободной манере. Разглядывая две склоненные рядом головки – темную и светлую, – леди Паджет невольно залюбовалась девушками. Блу, яркая, живая брюнетка, и Сесил, хрупкая прелестная блондинка. Нужно очень внимательно всматриваться, чтобы заметить легкое сходство. Обеих девушек отличали высокие, четко очерченные скулы и полные, красиво очерченные губы. Но вряд ли кому-нибудь пришло бы в голову, что юные леди являются сестрами.
– Тебе не терпится снова увидеть Эдварда? – спросила Блу, обращаясь к Сесил.
Кэтрин тяжело вздохнула. Ни на минуту нельзя ослабить бдительность.
– Ты не должна называть Эдвардом герцога Дьюбери. Это слишком фамильярно. Упоминая о нем, тебе следует говорить «его светлость».
– Даже сейчас, когда я в кругу семьи?
Кэтрин недовольно поморщилась.
– Ну конечно.
– Я всегда рада видеть Эдварда, – поспешила вмешаться Сесил, прежде чем успел разгореться спор. – И я так хочу, чтобы ты поскорее с ним познакомилась, дорогая Блу.
– Только не вздумай плеваться в его присутствии, – предостерегла леди Кэтрин.
– И не пускай ветры, дорогая, – добавила тетушка Трембл. Ее глаза блеснули от удовольствия, как бывало всякий раз, когда она отваживалась сделать какое-нибудь необычное заявление.
– Блузетт не сделает ничего такого, что поставило бы нас в неудобное положение, мама.
Кэтрин снова вздохнула. Блузетт и Сесил при всем своем внешнем несходстве привязались друг к другу и были неразлучны, как нитка с иголкой. Оставалось лишь надеяться, что Сесил сумеет оказать влияние на сестру, а не наоборот.
– Я… хотела спросить… могу я задать вопрос о том, что волнует нас с Сесил? – робко поинтересовалась Блу.
– Да, пожалуйста, – ответила Кэтрин, устраиваясь на подушках поудобнее. Возможно, было еще слишком рано себя поздравлять, но пока все шло просто прекрасно. Они беседовали вот уже целый час, а Блузетт не заработала ни единого замечания. Хотя леди Паджет никогда бы в этом не созналась, в глубине души она сочувствовала дочери. Мадам Трюффо жаловалась, что платья Блу стали слишком свободны в талии, так сильно она похудела.
– Ну… – Лицо Блу приняло серьезное выражение. Чувствовалось, что она с трудом подбирает слова. – Мы хотели узнать, не упоминали ли доктора насчет перепихона. Может ли Сесил этим заниматься?
– Перепихона? – Тетушка Трембл нахмурилась. – Я, кажется, не вполне понимаю. Видимо, это какая-то новая мода? Что такое перепихон? Кэтрин, я ведь говорила тебе, что если мы будем сидеть здесь все лето, мы пропустим все самое интересное. Теперь, когда Блу уже почти готова к тому, чтобы ее представили обществу, мы должны чаще бывать в свете.
– Перепихон – это то же самое, что… забыла, как это называется. А, вспомнила, перепихнуться – это все равно что… Ну, это то, чем занимаются муж и жена, чтобы зачать ребенка. – Лицо Сесил вспыхнуло.
– О Боже! Господи! – Трембл так яростно замахала веером, что кружева на ее чепце затрепетали, точно крылья бабочки. – О Боже! – Глаза ее закатились, голова безвольно поникла, и старушка обмякла в своем кресле. Блу наклонилась к ней.
– Ну вот, она снова упала в обморок. Почему она так часто это делает?
– В дни ее молодости считалось хорошим тоном обладать тонкой чувствительностью, – объяснила Сесил, направляя свое кресло поближе к Трембл, чтобы поднести к ее носу флакон с нюхательной солью. Но, уже достав флакон, девушка задумалась, стоит ли приводить тетю в чувство, раз им предстоит обсуждать столь щекотливую тему. – Бедняжка, – сочувственно произнесла Сесил. – Какая неприятность. Тетя терпеть не может пропускать все самое интересное.
Наконец Кэтрин пришла в себя настолько, что обрела способность говорить.
– Ты хочешь знать, может ли Сесил… сможет ли… – бессвязно залепетала она.
– Да, мы хотим знать, смогут ли Сесил и его светлость перепихнуться. И еще, сможет ли Сесил получить при этом удовольствие, или же вся радость достанется только его светлости. Мы хотели бы выяснить, в каком состоянии ее интимные места.
Кэтрин выронила из рук чашку, и темное пятно расползлось по покрывалу. Лицо леди Паджет стало багровым.
– Такие вещи не обсуждают! Никогда! Ни при каких обстоятельствах!
Впервые в жизни Кэтрин позавидовала способности Трембл падать в обморок при каждом удобном случае. Блу нахмурилась.
– Почему ни при каких обстоятельствах? Мы ведь обсуждаем еду и, помнится, даже говорили о том, как следует мочиться. Тетя Трембл, например, каждый день готова рассуждать о своем кишечнике. Она то и дело сомневается, не следует ли ей принять слабительное, и никто при этом не возражает. То, что волнует нас с Сесил – лишь еще одна сторона жизни. Почему же в ней следует видеть нечто особенное?
– Потому что! Вот и все!
Лицо Сесил стало красным, как солнце на закате.
– Если доктора упоминали об этом, мама, я умоляю тебя рассказать мне. – Будь это возможно, щеки Сесил стали бы еще краснее. – Эдвард ждет от меня наследника. Если я не могу иметь детей…
– Хватит! Я не желаю больше слышать ни слова об этом! – И она еще радовалась, что сумела придать цивилизованный облик этой дикарке. Какая наивность! Кэтрин прижала дрожащую руку ко лбу. – Вон! Оставьте меня, вы обе. Это будет стоить вам целых пяти отметок, – взвизгнула она. – Вам обеим!
– Но это несправедливо! Сесил не сделала ничего дурного! Она имеет право знать, как обстоит дело с ее интимными частями тела, разве нет?
– Моутон! Моутон! Ты мне нужен! – Чернокожий гигант мгновенно появился на пороге. – Убери их отсюда!
Огромные руки Моутона пришли в движение, Блу неохотно кивнула в ответ на безмолвную тираду и направилась к двери вслед за креслом Сесил. Дождавшись, когда Моутон вывезет Сесил в коридор, она обернулась и хмуро взглянула на мать:
– Если Сесил не может всего этого и не в состоянии иметь детей, с вашей стороны неправильно настаивать на браке.
– Да как ты смеешь судить о вещах, в которых ничего не смыслишь? Сесил любит Эдварда!
– Да. И она страстно хочет иметь детей. Но имейте в виду, если она не может иметь детей, она предпочла бы отказаться и от Эдварда. Сесил думает, что такой брак был бы обманом и несправедливостью по отношению к нему, и она права. Так способна ли Сесил зачать?
– Сесил прикована к креслу. Если она не выйдет за его светлость, она не выйдет замуж вообще. Кому нужна жена-калека? Это совершенно очевидно.
– Может ли она иметь детей?
– Я не стану это обсуждать!
Блу покачала головой и задумчиво посмотрела наледи Кэтрин.
– Значит, не может.
– Я этого не говорила! Доктора надеются, что Сесил еще сможет ходить!
– Надежда – это еще не уверенность. Без общей постели и без детей брак превращается в деловое соглашение.
– А что такое, по-твоему, брак, если не деловое соглашение? Именно так было и так будет всегда. И этот брак состоится, как было задумано.
Блузетт окинула мать долгим презрительным взглядом. Прежде чем закрыть дверь, она лизнула большой палец и сплюнула на пол.
– Ты хочешь, чтобы Сесил навеки осталась старой девой? – крикнула Кэтрин, обращаясь к закрытой двери. Она с силой швырнула чашку об стену и в отчаянии закрыла лицо руками.
Месье зашел в комнату Блу, чтобы придирчиво оглядеть ее, прежде чем они спустятся в гостиную дожидаться приезда герцога Дьюбери. Нацепив на нос очки, Месье медленно обошел девушку кругом, вертя головой, увенчанной париком.
– Отлично, – заключил он, облегченно вздохнув. – Ее светлость не найдет ни одного изъяна.
Блу встала перед зеркалом, удивленно разглядывая себя. Куда исчезла та нескладная девица, которая не так давно появилась на пороге дома леди Кэтрин? Эта молодая женщина в зеркале была совсем из другого мира. Молль, новая камеристка, завила и уложила блестящие темные волосы Блу в пышную высокую прическу. Локоны, ниспадавшие на обнаженные плечи девушки, напоминали сверкающий водопад. Платье изумрудного шелка, которое выбрала для нее леди Кэтрин, было расшито жемчугом и украшено крошечными шелковыми розами под цвет ее губ. Загорелая кожа Блу так и не стала такой аристократически белой, как у Сесил, но благодаря миндальным притираниям приобрела светло-золотистый оттенок. Умело наложенные румяна «Французская вишня» оттеняли природную красоту девушки.
– Приседай, не наклоняйся, – напутствовал ее Месье, – вытирая лоб кружевным платком. – Помни, как правильно обращаться к его светлости. Не начинай разговор, пока он не заговорит первым. Твоя шнуровка позволяет тебе свободно дышать? Ты не должна хрипеть или задыхаться в присутствии герцога.
– Я нормально дышу. Теперь я почти не замечаю, что на мне корсет. – Девушка говорила с грустью, почти с сожалением. Она изменилась. Прежняя Блу Морган исчезла. – Ты тоже стал другим, – мягко заметила она, наблюдая в зеркале за маленьким французом.
Сегодня на Месье был тщательно ухоженный парик, подстриженный до вполне разумных размеров. Его шею украшал белоснежный шейный платок, Составляя резкий контраст со строгим темным камзолом и такими же бриджами. Куда-то пропали вульгарные пряжки с блестящими камнями, переливающаяся парча и атлас. Теперь в одежде Месье не было ярких, кричащих цветов и их рискованных комбинаций. Не было ни его знаменитых очков с треснувшими стеклами, ни резких цветочных ароматов. Неожиданно Блу почувствовала, что ей не хватает прежнего Месье. В горле появился противный ком.
– Ох, Месье, что с нами случилось? – Изабелла ушла. О Моутоне вполне можно было сказать то же самое. Он включил Сесил в круг своей опеки, она нуждалась в ней гораздо больше, чем Блу. Теперь Сесил не разрешала катать свое кресло никому, кроме Моутона. Черный великан продолжал спать в холле, но отныне он ложился не на пороге Блу, а посередине между дверями в комнаты сестер. Одевался он примерно так же, как Месье. А шил для него герр Кауниц, любимый портной лорда Паджета. Теперь Моутон уже не казался таким грозным и устрашающим.