Страница:
– Захирею на этой работе, уже два раза пропустил занятия в спортзале, – сказал он себе, нажал на кнопку и позвал в микрофон:
– Господин Клаппен, зайдите, ко мне, пожалуйста.
Никто не откликнулся и тогда полковник переключился на секретаря.
– Пригласите ко мне начальника юридического отдела Клаппена, когда он появится.
– Javohl Herr Oberst! – Слушаюсь, господин полковник!
Вечером Котик пришёл с работы уставший. Обеспечить людей работой и материалом становилось всё труднее, и не потому, что не было того и другого, а как раз наоборот. Освоившиеся с работой люди, всё быстрее справлялись с объектами, требовали всё больше материалов, которые нужно было заказать или завезти самому. Семён заключил договор с транспортной фирмой, которая по согласованному с ним графиком подвозила всё необходимое, но брала за это значительные деньги, и Семён подумывал обзавестись собственным средним грузовиком. Всё больше требовалось согласований с различными организациями, в том числе и с Орднунгсамтом по установке дорожных знаков. Не так давно произошёл казус, который Семён никак не мог предусмотреть.
Перед выполнением наружных малярных работ тротуары в обязательном порядке застилаются каким-то материалом, чтобы не запачкались и после окончания работ не пришлось бы их отмывать и чистить, что очень трудоёмко и дорого. Обычно закупают упаковочный материл из которого изготавливаются пакеты для сока, молока и других жидкостей.
Он достаточно плотный и не сдувается ветром, и его можно иногда применить повторно, так как верхняя плёнка остаётся целой после употребления. Такой материал продаётся типографией, когда по какой-то причине он непригоден для изготовления пакетов.
И вот, выполняя работы в центре города, рабочие бригады Котика, застелили тротуар полуфабрикатом для упаковки сока, на котором изображались гроздья винограда и лицо девочки, срывающей эти гроздья. На второй день после начала работ, Семён приехал на объект и увидел, как двое мужчин и женщина фотографируют объект, рабочих и подстилающий материал. Он спросил, в чём дело, и получил разъяснение, повергшее его в шок. Оказалось, что это родители той самой девочки, изображённой на материале, по которому ходят люди, чем самым это наносит моральный ущерб и девочке, и родителям. Они показали документы, по которым уже выиграли в суде у одной строительной фирмы десять тысяч марок и у другой пятнадцать, но чтобы не создавать судебного дела они согласятся взять с фирмы господина Котика пять тысяч наличными.
Семён даже вначале растерялся от такого натиска, но потом собрался, попросил дать документы ему в руки и начал их рассматривать. Бланки, печати – всё было как будто натуральное и
Котик подумал, что опять попал в неприятность. Он попросил фотографию, где девочка была бы сфотографирована вместе с родителями, и они ему её предоставили. Семён рассматривал фотографию и какое-то сомнение вкралось к нему и не давало покоя. Девочка сидела на руках у отца, а мать стояла рядом, но что-то неестественное просматривалось в позе девочки. Он внимательней посмотрел на шейку, и увидел, что голова ребёнка смонтирована на другую фотографию. Семён сам играл с Маргаритой на компьютере и при помощи программы "Фотошоп" делал нечто подобное. И говорили они с непонятным акцентом. Он попросил у родителей документы, но они ему сказали, что паспортов у них с собой нет, а у отца есть только водительские права.
– Покажите права, – попросил Семён.
Мужчина, назвавшийся отцом, вынул из портмоне права показал их
Семёну.
– Дайте я посмотрю внимательней, – но мужчина только протянул ближе к глазам.
Семён увидел, что права немецкие, но его удивила фамилия владельца Botjanu, и место его рождения Belzi. И он всё понял.
– Вы чего морочите мне бейцилы, аферисты, – сказал он по-русски, и у "матери" полезли глаза на лоб.
Один из мужчин, что-то сказал другому, видимо, давая понять, что надо сматываться, но Котик схватил "отца" за руку и держал, как клещами. Тот дёрнулся, но его усилия даже не хватило, чтобы Семён сдвинулся с места. Рабочие наблюдали за всем этим, быстро очутились рядом и окружили "родителей" и Семёна. Прохожие тоже начали останавливаться, и Семён отпустил руку Ботяну.
– Панайоти, сбегай к телефону, вызови полицию, а мы их здесь придержим.
– Я только переоденусь, здесь будка метров за двести.
– Парень, не надо. Мы не знали, что вы свои, иначе бы не подошли,
– запросился мужчина на хорошем русском, но с молдавским акцентом.
– Какие вы свои? Сволочи вы. Мы вкалываем с утра до вечера, а вы хотите эти копейки у нас отнять. Набить бы вам морды, да в Германии этого нельзя делать, – вспомнил Семён.
– Лучше набейте, только не надо полиции.
– Семён, я готов. Бежать к телефону? – спросил Панайоти.
– Да ладно, пусть идут к чёртовой матери. Не хочется на них время тратить. Пошли вон, скоты.
Аферисты молча пошли к машине и уже возле неё, стали спорить между собой на своём языке.
– Тебе бы уже надо обзавестись мобильным телефоном, я вчера прочитал в газете, что в Германии каждый пятый владелец автомобиля имеет в машине телефон, – сказал Панайоти Семёну.
– Да, я уже подумываю, в субботу пойду в "Сатурн", выберу себе какой-то. Ну всё, хлопцы, давайте работать.
Подходя к дому Семён вспомнил эту историю и улыбнулся. Боже, как много здесь всевозможных аферистов, обманщиков, мошенников и прочей разной дряни. Каждый день рассказывают что кого-то облапошили. То по телефону, то воспользуются банковской карточкой, то всучат втридорога недоброкачественную вещь. И, как правило, попадаются на эту удочку иммигранты. Даже в Одессе он не знал столько способов обмана. Но Котик был доволен собой, что не влип, хотя способ, который придумали молдаване, отличался оригинальностью.
Открыв почтовый ящик, Семён писем не обнаружил, и понял, что Вера пришла домой раньше и вынула почту. Напевая про себя песенку "Ах,
Одесса, жемчужина у моря", он зашёл в дом и весело приветствовал Веру:
– Привет работникам капиталистического прилавка.
– Привет, привет! – ответила Вера.
Семён подошёл к ней, поцеловал.
– Жрать хочу, страшно.
– Сейчас будет готова картошка. Я зашла в русский магазин, купила твоей любимой копчёной скумбрии.
– Вот спасибо. Не понимаю, почему у немцев она только горячего копчения.
– Наверное быстрее готовить. Она и у них вкусная.
– Но наша идёт лучше под водочку.
– Нашим мужикам под водку всё идёт. Когда они уже напьются?
– Вот этого, дорогие сударыни, не дождётесь. Хотел сказать Madam, или Frau, но и у мадам и у фрау Mannen давно не пьют, а мы сегодня по рюмашечке пропустим.
После ужина Семён уселся в кресло перед телевизором в благодушном настроении и спросил жену:
– Вер, ты почту брала?
– А ты что, не видел в прихожей лежит на обувном комоде.
– Ой, так вставать неохота, принеси, пожалуйста.
– У меня руки мокрые, помою посуду и подам.
Семён, кряхтя поднялся, прошёл в прихожую и взял почту. Кроме газеты "Русская Германия" и городской бесплатной газеты "Frankfurter
Nachrichten" были ещё три конверта. Одно из Одессы от Вериных родителей, другое рекламное с логотипом "ADAC" и третье непонятно от кого, но с обратной стороны Семён увидел герб Франкфурта и вскрыл в конверт. В нём лежало несколько листов бумаги. Семён почему-то занервничал, раскрыл бумаги и в сопроводительном письме прочитал, что при нём направляются копии материалов встречного иска, поданного франкфуртской полицией, против гражданина Украины Котика, оказавшего сопротивление полиции при задержании, и нанёсшего вред здоровью двоим полицейским и материальный ущерб гражданину Украины Соколову
(ныне покойному).
Семёну стало жарко. Он пытался читать содержимое встречного иска, но у него ничего не получалось от волнения и от того, что в официальных бумагах, написанных немцами, по несколько раз повторялись одни и те же фразы, и кроме того, юридические термины и сноски на номера всевозможных законов, с параграфами и сокращениями, которых Семён просто не знал. Он посмотрел на часы, и хотя уже часы показывали за восемь вечера, позвонил в адвокатскую контору Бамбергу.
– Rechtsanwahl Bamberg, guten Abend! – Адвокат Бамберг, добрый вечер!
– Это Семён Котик, извините, что беспокою Вас так поздно, но я получил только что бумаги из полиции, что они подали на меня встречный иск.
– Ну и что тебя так взволновало?
– А то, что теперь я получу по полной программе. Не надо нам было шевелить муравейник.
– Не волнуйся, это обычная практика. Лучшая защита – нападение, – в голосе адвоката Семёну послышалась неуверенность.
– Боюсь я, что…
– Не надо боятся, приходи завтра к десяти. Тебя это устроит?
– Я бы и сейчас пришёл.
– Я сейчас ухожу, у меня деловая встреча, а мы сделаем так: брось бумаги в наш почтовый ящик, но напиши, что это мне, а в десять, нет в одиннадцать приходи сам, я уже с ними поработаю. Годится?
– Хорошо.
– Auf Widersein!
– TschЭ?!
– Что там такое? – спросила Вера из кухни.
– Ты же слышала.
– Я тебе говорила, что не надо было подавать на полицию в суд.
– Я теперь и сам понимаю, что не надо было.
– Послушался этого придурка Бамберга, вот теперь и получишь.
– Ты, вроде, как рада. Придурок не придурок, а то дело выиграл.
– Да не он выиграл, а Галя.
– Ладно, давай прекратим, и так кошки заскребли по душе. С таким хорошим настроением пришёл и на тебе!
Семён почти всю ночь не спал. Утром до работы опустил письмо в почтовый ящик адвокатской конторы, а в одиннадцать приехал к
Бамбергу. Секретарь сказала Семёну, что господин Бамберг, просил прощения у господина Котика, он срочно уехал по вызову одного из клиентов в полицию, и будет в четырнадцать часов, но просит Котика позвонить предварительно по телефону. Семён поехал по рабочим делам, и в два часа приехал к Бамбергу. Тот сидел и разбирался в иске против Котика. Семён опять ему сказал, что напрасно они полезли к полиции со своим требованием о возмещении ущерба, и Бамберг, чувствующий укор в свою сторону сказал, раздражённо:
– Вы, господин Котик, можете забрать своё исковое заявление назад, но это уже ничего не даст. Свой иск полиция не заберёт, а Вам придётся все судебные расходы, связанные с Вашим иском, оплатить самому. Страховая компания не будет потакать Вашим прихотям: подал иск, забрал иск.
Семён видел, что Бамберг оскорбился его упрёком, поэтому и перешёл на "Вы", но обострять отношение не хотел и только спросил:
– Так что же мне теперь ожидать?
– Ничего страшного. Постараемся свести к минимуму твою вину.
– К минимуму?! А что мне полагается по минимуму?
– По этой статье и тем повреждениям, которые ты нанёс полиции, закон предусматривает от одного до пяти лет лишения свободы.
– Хорошенькая перспектива.
– К сожалению, дело ещё усугубляется твоими показаниями в первый день следствия.
– Я не давал никаких показаний без Вас.
– Как это не давал? Вот здесь пересказываются показания, которые ты наговорил на диктофон.
– Так я же не подписывал никаких бумаг.
– Это не имеет значения. Слово не воробей – так говорят в России?
И если бы я знал, что ты давал эти показания, я бы и не стал подавать иск о возмещении морального ущерба, – как бы оправдался
Бамберг.
С этого дня началась новая раскрутка старого дела.
Котика несколько раз вызывали к следователю, и он приходил только с адвокатом. Котик по большей части молчал, так как имел на это право, а говорил за него Бамберг. Но как понимал Семён всё это составляло следственный ритуал, предусмотренный законом. Суд тоже не заставил себя долго ждать и не прошло и двух месяцев со с дня начала следствия, как пришла повестка явиться в суд. Семён понимал, что не отвертится, но надеялся на минимальное наказание, тем не менее собрал всех своих рабочих в одной из комнат ремонтируемого дома и объявил, что скоро закроет фирму, так как дальше, по всей вероятности, работать не сможет. Он ожидал чего угодно, но не того что произошло. Самый старший по возрасту рабочий, мастер на все руки
Павел Афанасьевич Ерёменко, человек с интересной судьбой, сказал:
– Семён, мы здесь ежедневно обсуждали этот вопрос и решили просить тебя не закрывать фирму и не распродавать оборудование.
– А как так можно, ребята, оно же всё пропадёт, а я оставляю семью с долгами? Ведь многое приобретено в кредит.
– Я знаю подобный случай, когда хозяин автомастерской попал в подобное положение. У него, правда, работало четыре человека, но он оставил одному их них доверенность на право руководства, а жена хозяина вела всю бухгалтерию, и только она подписывала банковские документы. Мы знаем, что Вера и так ведёт бухгалтерию, так что полдела сделано. А твоя доля и доля фирмы будет тебе начисляться ежемесячно. И мы не потеряем работу.
– Всё, хлопцы, не так просто. Меня везде знают, а Панайоти,
(только ему я могу передать дело) знает немногих и его толком не знают.
– Узнают.
– Задали вы мне задачу. Я подумаю. Риска здесь много.
– Кто не рискует…
– Знаю – тот не пьёт шампанского, но тут не до шампанского.
Ладно, подумаю и завтра скажу.
У Семёна и самого проскальзывала подобная мысль, но она не задерживалась в его сознании, потому что он понимал, что с чужой собственностью не обращаются как со своей, а другой стороны, он знал немало случаев, когда друзья, организовавшие кооператив, обманывали друг друга, когда начинали вертеться приличные деньги. Да что там друзья?! Братья становились врагами, отцы проклинали сынов. Да, но все финансовые дела он доверит жене. Ну и что? А что, мало есть случаев, когда жёны уходят к более удачливым и богатым? Но если не верить своим близким, то горит оно всё на свете. И Семёну пришла в голову совсем недавняя история, произошедшая с его соседом, с которым он когда-то конфликтовал.
После смерти жены, Эфрони несколько лет жил холостяком. Но однажды Семён заметил, что из машины Эфрони, заехавшего во двор, вышла пожилая, но молодящаяся женщина. Она ежедневно выводила на прогулку собаку – старую как и она сама, немецкую овчарку, с полусогнутыми ногами и длинной, но причесанной шерстью.
Соседка, всё знающая, что и с кем происходит в доме, рассказала, что Эфрони женился и даже собирается переехать жить к жене, у которой где-то есть свой дом. Эфрони купил же новый "Мерседес", которым очень гордился, буквально каждый раз сдувал с него пыль и чистил пылесосом, наверное, шерсть сыпавшуюся с собаки. А затем ни
Эфрони, ни женщины с собакой не стало видно, и Семён понял, что он сменил место жительства. И только недавно та же соседка рассказала
Вере следующую историю.
Ещё задолго до женитьбы, Эфрони, которому уже тогда было за семьдесят, оставил доверенность на всё своё имущество и деньги, лежащие в швейцарском банке, своему единственному сыну, живущему в
Израиле. Между отцом и сыном (и святым духом) были нормальные отношения, пока отец не женился. Но после женитьбы, Эфрони обнаружил на своём счёте в Швейцарии всего пять Швейцарских Франков, и, наведя справки, узнал, что остальные и немалые деньги переведены на счёт сына в Израиль. Эфрони стало плохо с сердцем, но через несколько дней ему полегчало, и он, просмотрев бумаги, не обнаружил "Большой бриф" на новый "Мерседес", документ, определяющий владельца автомобиля, несмотря на кого произведена регистрация. Он догадался, что документ забрал сын, недавно приезжавший с женой и детьми в гости к отцу. Эфрони не мог поверить, что его сын, которого он любил как любят еврейские отцы своих единственных сынов, которому он дал всё – высшее образование, купил дом, помог организовать своё дело, попросту обворовал отца. Отношения между отцом и сыном (и святым духом) испортились и даже стали враждебными.
Соседка не знала, общался ли Эфрони с сыном после того, но зала, что он подал в суд и по всем пунктам проиграл. Сын воспользовался доверенностью на право пользования деньгами, а "Большой бриф" он не украл, а взял, как берут свою вещь. Эфрони не выдержал предательства и вскоре умер. Соседка, рассказав об этом, жалела Эфрони, но рассуждала, что можно понять и сына. Если бы отец умер раньше, чем сын успел завладеть деньгами и машиной, то большая часть его состояния досталась бы чужой женщине, хотя она, якобы утверждала, что ни на что не претендовала бы.
Когда хоронили Соколова, Семён увидел могилу Деборы Эфрони
(Debora Efroni), где на красивом полированном красном граните золотом блестели недавно выбитые свежие буквы – Moshe Efroni (Мойше
Эфрони).
Подобные ассоциации приходили на мысль Котику, но ничего лучшего, чем предложение своих работяг, оказавшихся не глупее его, он придумать не мог.
Все сомнения у него отпали после разговора с Верой, которая, как и все жёны, сказала ему, что она и сама об этом думала, но боялась, что раз предложит она, то Семён, как и все мужчины, сделает наоборот.
На следующий день Семён сообщил о своём решении бригаде, и начал бегать по инстанциям, оформляя всё документально. Оформление стоило дополнительных расходов, но экономить на них, Котику не приходило в голову.
За день до процесса Семён сказал Вере, чтобы она не приходила на заседание суда, но она расплакалась и ответила ему, что не может не придти, она и так боится, что его в наручниках уведут от неё и Риты на целых пять лет. Семён согласился, но просил её держать себя в руках при любом исходе процесса. Утром, в назначенное время, он пришёл в городской суд и увидел свою бригаду в полном составе. Он спросил их почему они не работают, на что ему ответили, что его дело касается их не в меньшей степени, чем его самого. Семёну была приятна такая поддержка и он вошёл в здание суда.
Марина приехала к себе в санаторий и её не покидали мысли о дальнейшей своей судьбе и будущем дочери. Она работала, двигалась, выполняла все свои обязанности, но назойливое состояние отвлечённой задумчивости не проходило. Она вспоминала последнее свидание с шефом и автоматически начинала переставлять буквы и цифры кода, данного им, и злилась на себя, что ничего с собой поделать не может. Она иногда в разговоре с Ядвигой переспрашивала сказанную той фразу и ловила на себе её вопросительный взгляд. Как-то Марина, будучи у
Ядвиги дома, спросила её, что такое зомбирование, чем и как оно может быть вызвано, и Ядвига, понимая откуда возник этот вопрос, долго и доходчиво объясняла, что это явление придуманное когда-то фантастами, на самом деле имеет место, но ещё недостаточно изучено, а исследования, которые проводятся по этой теме в некоторых странах засекречены, и в серьёзной научной литературе не публикуются. Такое воздействие на человека могут производить психотропные аппараты, но их производство или засекречено, или не существует в природе, а жёлтая пресса в погоне за количеством тиража газет и журналов каждый раз подпитывает интерес читателей очередными сенсациями, якобы разоблачающими КГБ, ЦРУ, МОССАД и другие организации плаща и кинжала.
– Скажи, Ядвига, а можно загипнотизировать человека в течении двух-трёх часов так, чтобы он неотступно думал об одном и том же.
– Нет, Мариночка. Гипноз может длиться непродолжительное время и одним сеансом его невозможно оставить в мозгу надолго. Другое дело – длительное внушение, как это делается в некоторых запрещённых сектах типа, забыла название, да вот в Швейцарии совершили массовое самоубийство, и в Японии есть нечто подобное. А за два-три часа можно человеку сообщить некоторые сведения, которые будут волновать его некоторое время и даже привести к психическому расстройству.
Если тебя что-то подобное волнует, я могу предложить тебе хороший, новейший препарат, снимающий напряжение, не имеющий побочных эффектов и не вызывающий привыкания. И принимать его надо только раз в сутки.
Ядвига встала, взяла из серванта коробочку с медикаментом и протянула Марине.
– Возьми, я для себя на всякий случай приготовила.
– Хитрюга, ты, Ядвига, – засмеялась Марина, – я же вижу, что ты за мной наблюдаешь, как за подопытным кроликом, и только ждёшь минуту, когда мне можно его дать.
– Хорошо иметь умную подругу. Я знаю, что ты сильный человек, и преодолела бы свои треволнения и без лекарств, только несколько дольше.
Марина несколько стала успокаиваться, но размышляя о том, что говорил ей шеф, вспомнила, как он сказал о своём уходе из общественной памяти, подумала: "Лучше бы ты действительно ушёл из жизни – своей и моей", – и испугалась своей мысли. Она даже оглянулась, не стоит ли сзади неё кто-то и не слышит что она подумала. Это произошло ночью, когда она читала при свете настольной лампы, но она увидела только шевелящуюся занавеску у раскрытого настежь окна. Ей померещилось, что за занавеской кто-то стоит, и она встала на полусогнутых дрожащих ногах, отдёрнула занавеску и убедилась, что там никого нет. Марина посмотрела в окно и увидела, что по асфальтированной тропинке при тусклом фонарном свете женщина прогуливает небольшую породистую собачку. Напротив окна дикий кролик щипал травку. Заслышав приближающуюся собаку, кролик привстал, насторожился, собачка, увидев кролика, приостановилась, но, видимо, вспомнив о своём благородном породистом происхождении и соответствующем воспитании, всем своим видом показала, что животное с длинными ушами и белым задом, не годятся ей в соперники или напарники для игры, пошла дальше.
Марину эта сценка рассмешила, и она уже спокойно подумала: "Боже, до чего же я дошла, что стала пугаться своих собственных мыслей.
Хотя, наверное, и стоит. Ведь я раньше никому и никогда не желала смерти. Но в который раз я себя спрашиваю и не нахожу ответа, а кто же на самом деле человек, которого я называю своим шефом или Юрой? Я даже не знаю его настоящего имени!"
Как могла Марина знать настоящее имя человека, который и сам мог его забыть, так как давно ним не пользовался, а записано оно было 45 лет тому назад в записях актов гражданского состояния (ЗАГСе) г.
Комсомольска на Амуре. Отец там работал начальником особого отдела при воинской части, а мать врачом в местной тюрьме, и опекала политических заключённых из которых дознаватели выбивали признания в грехах, которых они не совершали. Когда в этой семье родился мальчик, назвали его Феликсом, но, к сожалению, имя отца не совсем совпадало с именем чекиста N1, а совпадала только первая буква, а вот фамилия вообще подкачала. И хотя отец – Эдуард Резник был записан в паспорте русским, тем не мене при всех проверках и аттестациях, положенных в его ведомстве, говорили:
– Наверное, этот Резник жид. Ну и что, что не похож. Слишком заумен для нашего брата.
Не удивительно, что Феликс Эдуардович Резник пошёл по стопам своих родителей. Его в органах заметили рано, ещё в школе и через родителей направляли действия Феликса. Так, родители в восьмом классе, якобы наняли сыну опытного репетитора по иностранному языку, а на самом деле знаток английского работал в тех же самых органах.
Феликс много читал, хорошо учился по всем предметам, но его физическое состояние желало быть лучшим и ему посоветовали поступить на экономическое отделение "плехановки". Надо отметить, что Феликс тоже понял, что его опекают органы: преподаватель английского не был похож на учителя, за которого себя выдавал. Его рассказы о
Соединённых штатах и других англоязычных странах выдавали его настоящую профессию, потому что туризм в капиталистические страны ещё не практиковался, а люди, в силу каких-то причин побывавшие за рубежом, ещё не научились, несмотря на хрущёвскую оттепель, говорить об этом вслух. Да и отец не разрешал сыну никому говорить о том, что он учится с репетитором. Учитель английского в школе догадывался, что Феликс Резник не сам овладевает знаниями, да ещё на таком уровне, что читает английские книги в оригинале, но сам,
"отсидевший" в лагерях двенадцать лет, и знавший где работают родители ученика, никаких вопросов никому не задавал и особо не восхищался успехами мальчика.
При поступлении в институт Резник заметил, что оценка по письменной математике завышена, так как он знал, что допустил незначительную ошибку. Жил он в общежитии и его уже тогда привлекали к "работе". Он потихоньку стучал на своих однокашников, и видел, что его труды не пропадают даром. Так, паренёк из Латвии, несколько раз высказывал недовольство существующими порядками в СССР, говорил о правах человека, о низком благосостоянии населения, и договорился до того, что на экзаменах его завалили по всем предметам и отчисли из института. Другие случаи также вселяли гордость в сердце молодого негодяя, но он не понимал всей низости, которую совершает, и искренне считал, что помогает своей Родине, партии и правительству очищаться от своих врагов.
Но у Феликса существовало отличие от своих родителей в том, как формировалось отношение к своей работе. Родители до конца жизни оставались коммунистическими фанатиками и никакие изменения во внутренней жизни страны не могли изменить их мнения. Для них
Советская власть являлась самой лучшей властью в мире, советские люди жили лучше всех в мире, советский суд сажал только преступников и врагов народа и т.д. и т.п.
Сын же рос в другое время, был более образован, мог читать иностранную литературу в оригинале и многое стал понимать раньше, чем бы хотелось его руководителям, взявшим на себя роль духовников.
Особенно на него повлияла капиталистическая действительность, которую он увидел, учась за границей. Англия на него произвела колоссальное впечатление – он видел, что жизнь, быт, политические свободы здесь намного выше советских. Но Феликса воспитали циником, и он не мерил одежду жизни англичан на себя, он знал, что работая в органах будет жить лучше других, а политические свободы нужны горлопанам сидящих по тюрьмам. Правда, он знал случаи, когда сотрудники органов перебегали на сторону потенциального врага, но жизнь, которая им была уготовлена за границей, его никак не устраивала. Всякие там Резуны-Суворовы, Гордиевские и др. жили в свободном обществе в подполье, меняли фамилию, внешность и ожидали казнь от рук своих бывших начальников. А что она наступит, Феликс никогда не сомневался.
– Господин Клаппен, зайдите, ко мне, пожалуйста.
Никто не откликнулся и тогда полковник переключился на секретаря.
– Пригласите ко мне начальника юридического отдела Клаппена, когда он появится.
– Javohl Herr Oberst! – Слушаюсь, господин полковник!
Вечером Котик пришёл с работы уставший. Обеспечить людей работой и материалом становилось всё труднее, и не потому, что не было того и другого, а как раз наоборот. Освоившиеся с работой люди, всё быстрее справлялись с объектами, требовали всё больше материалов, которые нужно было заказать или завезти самому. Семён заключил договор с транспортной фирмой, которая по согласованному с ним графиком подвозила всё необходимое, но брала за это значительные деньги, и Семён подумывал обзавестись собственным средним грузовиком. Всё больше требовалось согласований с различными организациями, в том числе и с Орднунгсамтом по установке дорожных знаков. Не так давно произошёл казус, который Семён никак не мог предусмотреть.
Перед выполнением наружных малярных работ тротуары в обязательном порядке застилаются каким-то материалом, чтобы не запачкались и после окончания работ не пришлось бы их отмывать и чистить, что очень трудоёмко и дорого. Обычно закупают упаковочный материл из которого изготавливаются пакеты для сока, молока и других жидкостей.
Он достаточно плотный и не сдувается ветром, и его можно иногда применить повторно, так как верхняя плёнка остаётся целой после употребления. Такой материал продаётся типографией, когда по какой-то причине он непригоден для изготовления пакетов.
И вот, выполняя работы в центре города, рабочие бригады Котика, застелили тротуар полуфабрикатом для упаковки сока, на котором изображались гроздья винограда и лицо девочки, срывающей эти гроздья. На второй день после начала работ, Семён приехал на объект и увидел, как двое мужчин и женщина фотографируют объект, рабочих и подстилающий материал. Он спросил, в чём дело, и получил разъяснение, повергшее его в шок. Оказалось, что это родители той самой девочки, изображённой на материале, по которому ходят люди, чем самым это наносит моральный ущерб и девочке, и родителям. Они показали документы, по которым уже выиграли в суде у одной строительной фирмы десять тысяч марок и у другой пятнадцать, но чтобы не создавать судебного дела они согласятся взять с фирмы господина Котика пять тысяч наличными.
Семён даже вначале растерялся от такого натиска, но потом собрался, попросил дать документы ему в руки и начал их рассматривать. Бланки, печати – всё было как будто натуральное и
Котик подумал, что опять попал в неприятность. Он попросил фотографию, где девочка была бы сфотографирована вместе с родителями, и они ему её предоставили. Семён рассматривал фотографию и какое-то сомнение вкралось к нему и не давало покоя. Девочка сидела на руках у отца, а мать стояла рядом, но что-то неестественное просматривалось в позе девочки. Он внимательней посмотрел на шейку, и увидел, что голова ребёнка смонтирована на другую фотографию. Семён сам играл с Маргаритой на компьютере и при помощи программы "Фотошоп" делал нечто подобное. И говорили они с непонятным акцентом. Он попросил у родителей документы, но они ему сказали, что паспортов у них с собой нет, а у отца есть только водительские права.
– Покажите права, – попросил Семён.
Мужчина, назвавшийся отцом, вынул из портмоне права показал их
Семёну.
– Дайте я посмотрю внимательней, – но мужчина только протянул ближе к глазам.
Семён увидел, что права немецкие, но его удивила фамилия владельца Botjanu, и место его рождения Belzi. И он всё понял.
– Вы чего морочите мне бейцилы, аферисты, – сказал он по-русски, и у "матери" полезли глаза на лоб.
Один из мужчин, что-то сказал другому, видимо, давая понять, что надо сматываться, но Котик схватил "отца" за руку и держал, как клещами. Тот дёрнулся, но его усилия даже не хватило, чтобы Семён сдвинулся с места. Рабочие наблюдали за всем этим, быстро очутились рядом и окружили "родителей" и Семёна. Прохожие тоже начали останавливаться, и Семён отпустил руку Ботяну.
– Панайоти, сбегай к телефону, вызови полицию, а мы их здесь придержим.
– Я только переоденусь, здесь будка метров за двести.
– Парень, не надо. Мы не знали, что вы свои, иначе бы не подошли,
– запросился мужчина на хорошем русском, но с молдавским акцентом.
– Какие вы свои? Сволочи вы. Мы вкалываем с утра до вечера, а вы хотите эти копейки у нас отнять. Набить бы вам морды, да в Германии этого нельзя делать, – вспомнил Семён.
– Лучше набейте, только не надо полиции.
– Семён, я готов. Бежать к телефону? – спросил Панайоти.
– Да ладно, пусть идут к чёртовой матери. Не хочется на них время тратить. Пошли вон, скоты.
Аферисты молча пошли к машине и уже возле неё, стали спорить между собой на своём языке.
– Тебе бы уже надо обзавестись мобильным телефоном, я вчера прочитал в газете, что в Германии каждый пятый владелец автомобиля имеет в машине телефон, – сказал Панайоти Семёну.
– Да, я уже подумываю, в субботу пойду в "Сатурн", выберу себе какой-то. Ну всё, хлопцы, давайте работать.
Подходя к дому Семён вспомнил эту историю и улыбнулся. Боже, как много здесь всевозможных аферистов, обманщиков, мошенников и прочей разной дряни. Каждый день рассказывают что кого-то облапошили. То по телефону, то воспользуются банковской карточкой, то всучат втридорога недоброкачественную вещь. И, как правило, попадаются на эту удочку иммигранты. Даже в Одессе он не знал столько способов обмана. Но Котик был доволен собой, что не влип, хотя способ, который придумали молдаване, отличался оригинальностью.
Открыв почтовый ящик, Семён писем не обнаружил, и понял, что Вера пришла домой раньше и вынула почту. Напевая про себя песенку "Ах,
Одесса, жемчужина у моря", он зашёл в дом и весело приветствовал Веру:
– Привет работникам капиталистического прилавка.
– Привет, привет! – ответила Вера.
Семён подошёл к ней, поцеловал.
– Жрать хочу, страшно.
– Сейчас будет готова картошка. Я зашла в русский магазин, купила твоей любимой копчёной скумбрии.
– Вот спасибо. Не понимаю, почему у немцев она только горячего копчения.
– Наверное быстрее готовить. Она и у них вкусная.
– Но наша идёт лучше под водочку.
– Нашим мужикам под водку всё идёт. Когда они уже напьются?
– Вот этого, дорогие сударыни, не дождётесь. Хотел сказать Madam, или Frau, но и у мадам и у фрау Mannen давно не пьют, а мы сегодня по рюмашечке пропустим.
После ужина Семён уселся в кресло перед телевизором в благодушном настроении и спросил жену:
– Вер, ты почту брала?
– А ты что, не видел в прихожей лежит на обувном комоде.
– Ой, так вставать неохота, принеси, пожалуйста.
– У меня руки мокрые, помою посуду и подам.
Семён, кряхтя поднялся, прошёл в прихожую и взял почту. Кроме газеты "Русская Германия" и городской бесплатной газеты "Frankfurter
Nachrichten" были ещё три конверта. Одно из Одессы от Вериных родителей, другое рекламное с логотипом "ADAC" и третье непонятно от кого, но с обратной стороны Семён увидел герб Франкфурта и вскрыл в конверт. В нём лежало несколько листов бумаги. Семён почему-то занервничал, раскрыл бумаги и в сопроводительном письме прочитал, что при нём направляются копии материалов встречного иска, поданного франкфуртской полицией, против гражданина Украины Котика, оказавшего сопротивление полиции при задержании, и нанёсшего вред здоровью двоим полицейским и материальный ущерб гражданину Украины Соколову
(ныне покойному).
Семёну стало жарко. Он пытался читать содержимое встречного иска, но у него ничего не получалось от волнения и от того, что в официальных бумагах, написанных немцами, по несколько раз повторялись одни и те же фразы, и кроме того, юридические термины и сноски на номера всевозможных законов, с параграфами и сокращениями, которых Семён просто не знал. Он посмотрел на часы, и хотя уже часы показывали за восемь вечера, позвонил в адвокатскую контору Бамбергу.
– Rechtsanwahl Bamberg, guten Abend! – Адвокат Бамберг, добрый вечер!
– Это Семён Котик, извините, что беспокою Вас так поздно, но я получил только что бумаги из полиции, что они подали на меня встречный иск.
– Ну и что тебя так взволновало?
– А то, что теперь я получу по полной программе. Не надо нам было шевелить муравейник.
– Не волнуйся, это обычная практика. Лучшая защита – нападение, – в голосе адвоката Семёну послышалась неуверенность.
– Боюсь я, что…
– Не надо боятся, приходи завтра к десяти. Тебя это устроит?
– Я бы и сейчас пришёл.
– Я сейчас ухожу, у меня деловая встреча, а мы сделаем так: брось бумаги в наш почтовый ящик, но напиши, что это мне, а в десять, нет в одиннадцать приходи сам, я уже с ними поработаю. Годится?
– Хорошо.
– Auf Widersein!
– TschЭ?!
– Что там такое? – спросила Вера из кухни.
– Ты же слышала.
– Я тебе говорила, что не надо было подавать на полицию в суд.
– Я теперь и сам понимаю, что не надо было.
– Послушался этого придурка Бамберга, вот теперь и получишь.
– Ты, вроде, как рада. Придурок не придурок, а то дело выиграл.
– Да не он выиграл, а Галя.
– Ладно, давай прекратим, и так кошки заскребли по душе. С таким хорошим настроением пришёл и на тебе!
Семён почти всю ночь не спал. Утром до работы опустил письмо в почтовый ящик адвокатской конторы, а в одиннадцать приехал к
Бамбергу. Секретарь сказала Семёну, что господин Бамберг, просил прощения у господина Котика, он срочно уехал по вызову одного из клиентов в полицию, и будет в четырнадцать часов, но просит Котика позвонить предварительно по телефону. Семён поехал по рабочим делам, и в два часа приехал к Бамбергу. Тот сидел и разбирался в иске против Котика. Семён опять ему сказал, что напрасно они полезли к полиции со своим требованием о возмещении ущерба, и Бамберг, чувствующий укор в свою сторону сказал, раздражённо:
– Вы, господин Котик, можете забрать своё исковое заявление назад, но это уже ничего не даст. Свой иск полиция не заберёт, а Вам придётся все судебные расходы, связанные с Вашим иском, оплатить самому. Страховая компания не будет потакать Вашим прихотям: подал иск, забрал иск.
Семён видел, что Бамберг оскорбился его упрёком, поэтому и перешёл на "Вы", но обострять отношение не хотел и только спросил:
– Так что же мне теперь ожидать?
– Ничего страшного. Постараемся свести к минимуму твою вину.
– К минимуму?! А что мне полагается по минимуму?
– По этой статье и тем повреждениям, которые ты нанёс полиции, закон предусматривает от одного до пяти лет лишения свободы.
– Хорошенькая перспектива.
– К сожалению, дело ещё усугубляется твоими показаниями в первый день следствия.
– Я не давал никаких показаний без Вас.
– Как это не давал? Вот здесь пересказываются показания, которые ты наговорил на диктофон.
– Так я же не подписывал никаких бумаг.
– Это не имеет значения. Слово не воробей – так говорят в России?
И если бы я знал, что ты давал эти показания, я бы и не стал подавать иск о возмещении морального ущерба, – как бы оправдался
Бамберг.
С этого дня началась новая раскрутка старого дела.
Котика несколько раз вызывали к следователю, и он приходил только с адвокатом. Котик по большей части молчал, так как имел на это право, а говорил за него Бамберг. Но как понимал Семён всё это составляло следственный ритуал, предусмотренный законом. Суд тоже не заставил себя долго ждать и не прошло и двух месяцев со с дня начала следствия, как пришла повестка явиться в суд. Семён понимал, что не отвертится, но надеялся на минимальное наказание, тем не менее собрал всех своих рабочих в одной из комнат ремонтируемого дома и объявил, что скоро закроет фирму, так как дальше, по всей вероятности, работать не сможет. Он ожидал чего угодно, но не того что произошло. Самый старший по возрасту рабочий, мастер на все руки
Павел Афанасьевич Ерёменко, человек с интересной судьбой, сказал:
– Семён, мы здесь ежедневно обсуждали этот вопрос и решили просить тебя не закрывать фирму и не распродавать оборудование.
– А как так можно, ребята, оно же всё пропадёт, а я оставляю семью с долгами? Ведь многое приобретено в кредит.
– Я знаю подобный случай, когда хозяин автомастерской попал в подобное положение. У него, правда, работало четыре человека, но он оставил одному их них доверенность на право руководства, а жена хозяина вела всю бухгалтерию, и только она подписывала банковские документы. Мы знаем, что Вера и так ведёт бухгалтерию, так что полдела сделано. А твоя доля и доля фирмы будет тебе начисляться ежемесячно. И мы не потеряем работу.
– Всё, хлопцы, не так просто. Меня везде знают, а Панайоти,
(только ему я могу передать дело) знает немногих и его толком не знают.
– Узнают.
– Задали вы мне задачу. Я подумаю. Риска здесь много.
– Кто не рискует…
– Знаю – тот не пьёт шампанского, но тут не до шампанского.
Ладно, подумаю и завтра скажу.
У Семёна и самого проскальзывала подобная мысль, но она не задерживалась в его сознании, потому что он понимал, что с чужой собственностью не обращаются как со своей, а другой стороны, он знал немало случаев, когда друзья, организовавшие кооператив, обманывали друг друга, когда начинали вертеться приличные деньги. Да что там друзья?! Братья становились врагами, отцы проклинали сынов. Да, но все финансовые дела он доверит жене. Ну и что? А что, мало есть случаев, когда жёны уходят к более удачливым и богатым? Но если не верить своим близким, то горит оно всё на свете. И Семёну пришла в голову совсем недавняя история, произошедшая с его соседом, с которым он когда-то конфликтовал.
После смерти жены, Эфрони несколько лет жил холостяком. Но однажды Семён заметил, что из машины Эфрони, заехавшего во двор, вышла пожилая, но молодящаяся женщина. Она ежедневно выводила на прогулку собаку – старую как и она сама, немецкую овчарку, с полусогнутыми ногами и длинной, но причесанной шерстью.
Соседка, всё знающая, что и с кем происходит в доме, рассказала, что Эфрони женился и даже собирается переехать жить к жене, у которой где-то есть свой дом. Эфрони купил же новый "Мерседес", которым очень гордился, буквально каждый раз сдувал с него пыль и чистил пылесосом, наверное, шерсть сыпавшуюся с собаки. А затем ни
Эфрони, ни женщины с собакой не стало видно, и Семён понял, что он сменил место жительства. И только недавно та же соседка рассказала
Вере следующую историю.
Ещё задолго до женитьбы, Эфрони, которому уже тогда было за семьдесят, оставил доверенность на всё своё имущество и деньги, лежащие в швейцарском банке, своему единственному сыну, живущему в
Израиле. Между отцом и сыном (и святым духом) были нормальные отношения, пока отец не женился. Но после женитьбы, Эфрони обнаружил на своём счёте в Швейцарии всего пять Швейцарских Франков, и, наведя справки, узнал, что остальные и немалые деньги переведены на счёт сына в Израиль. Эфрони стало плохо с сердцем, но через несколько дней ему полегчало, и он, просмотрев бумаги, не обнаружил "Большой бриф" на новый "Мерседес", документ, определяющий владельца автомобиля, несмотря на кого произведена регистрация. Он догадался, что документ забрал сын, недавно приезжавший с женой и детьми в гости к отцу. Эфрони не мог поверить, что его сын, которого он любил как любят еврейские отцы своих единственных сынов, которому он дал всё – высшее образование, купил дом, помог организовать своё дело, попросту обворовал отца. Отношения между отцом и сыном (и святым духом) испортились и даже стали враждебными.
Соседка не знала, общался ли Эфрони с сыном после того, но зала, что он подал в суд и по всем пунктам проиграл. Сын воспользовался доверенностью на право пользования деньгами, а "Большой бриф" он не украл, а взял, как берут свою вещь. Эфрони не выдержал предательства и вскоре умер. Соседка, рассказав об этом, жалела Эфрони, но рассуждала, что можно понять и сына. Если бы отец умер раньше, чем сын успел завладеть деньгами и машиной, то большая часть его состояния досталась бы чужой женщине, хотя она, якобы утверждала, что ни на что не претендовала бы.
Когда хоронили Соколова, Семён увидел могилу Деборы Эфрони
(Debora Efroni), где на красивом полированном красном граните золотом блестели недавно выбитые свежие буквы – Moshe Efroni (Мойше
Эфрони).
Подобные ассоциации приходили на мысль Котику, но ничего лучшего, чем предложение своих работяг, оказавшихся не глупее его, он придумать не мог.
Все сомнения у него отпали после разговора с Верой, которая, как и все жёны, сказала ему, что она и сама об этом думала, но боялась, что раз предложит она, то Семён, как и все мужчины, сделает наоборот.
На следующий день Семён сообщил о своём решении бригаде, и начал бегать по инстанциям, оформляя всё документально. Оформление стоило дополнительных расходов, но экономить на них, Котику не приходило в голову.
За день до процесса Семён сказал Вере, чтобы она не приходила на заседание суда, но она расплакалась и ответила ему, что не может не придти, она и так боится, что его в наручниках уведут от неё и Риты на целых пять лет. Семён согласился, но просил её держать себя в руках при любом исходе процесса. Утром, в назначенное время, он пришёл в городской суд и увидел свою бригаду в полном составе. Он спросил их почему они не работают, на что ему ответили, что его дело касается их не в меньшей степени, чем его самого. Семёну была приятна такая поддержка и он вошёл в здание суда.
Марина приехала к себе в санаторий и её не покидали мысли о дальнейшей своей судьбе и будущем дочери. Она работала, двигалась, выполняла все свои обязанности, но назойливое состояние отвлечённой задумчивости не проходило. Она вспоминала последнее свидание с шефом и автоматически начинала переставлять буквы и цифры кода, данного им, и злилась на себя, что ничего с собой поделать не может. Она иногда в разговоре с Ядвигой переспрашивала сказанную той фразу и ловила на себе её вопросительный взгляд. Как-то Марина, будучи у
Ядвиги дома, спросила её, что такое зомбирование, чем и как оно может быть вызвано, и Ядвига, понимая откуда возник этот вопрос, долго и доходчиво объясняла, что это явление придуманное когда-то фантастами, на самом деле имеет место, но ещё недостаточно изучено, а исследования, которые проводятся по этой теме в некоторых странах засекречены, и в серьёзной научной литературе не публикуются. Такое воздействие на человека могут производить психотропные аппараты, но их производство или засекречено, или не существует в природе, а жёлтая пресса в погоне за количеством тиража газет и журналов каждый раз подпитывает интерес читателей очередными сенсациями, якобы разоблачающими КГБ, ЦРУ, МОССАД и другие организации плаща и кинжала.
– Скажи, Ядвига, а можно загипнотизировать человека в течении двух-трёх часов так, чтобы он неотступно думал об одном и том же.
– Нет, Мариночка. Гипноз может длиться непродолжительное время и одним сеансом его невозможно оставить в мозгу надолго. Другое дело – длительное внушение, как это делается в некоторых запрещённых сектах типа, забыла название, да вот в Швейцарии совершили массовое самоубийство, и в Японии есть нечто подобное. А за два-три часа можно человеку сообщить некоторые сведения, которые будут волновать его некоторое время и даже привести к психическому расстройству.
Если тебя что-то подобное волнует, я могу предложить тебе хороший, новейший препарат, снимающий напряжение, не имеющий побочных эффектов и не вызывающий привыкания. И принимать его надо только раз в сутки.
Ядвига встала, взяла из серванта коробочку с медикаментом и протянула Марине.
– Возьми, я для себя на всякий случай приготовила.
– Хитрюга, ты, Ядвига, – засмеялась Марина, – я же вижу, что ты за мной наблюдаешь, как за подопытным кроликом, и только ждёшь минуту, когда мне можно его дать.
– Хорошо иметь умную подругу. Я знаю, что ты сильный человек, и преодолела бы свои треволнения и без лекарств, только несколько дольше.
Марина несколько стала успокаиваться, но размышляя о том, что говорил ей шеф, вспомнила, как он сказал о своём уходе из общественной памяти, подумала: "Лучше бы ты действительно ушёл из жизни – своей и моей", – и испугалась своей мысли. Она даже оглянулась, не стоит ли сзади неё кто-то и не слышит что она подумала. Это произошло ночью, когда она читала при свете настольной лампы, но она увидела только шевелящуюся занавеску у раскрытого настежь окна. Ей померещилось, что за занавеской кто-то стоит, и она встала на полусогнутых дрожащих ногах, отдёрнула занавеску и убедилась, что там никого нет. Марина посмотрела в окно и увидела, что по асфальтированной тропинке при тусклом фонарном свете женщина прогуливает небольшую породистую собачку. Напротив окна дикий кролик щипал травку. Заслышав приближающуюся собаку, кролик привстал, насторожился, собачка, увидев кролика, приостановилась, но, видимо, вспомнив о своём благородном породистом происхождении и соответствующем воспитании, всем своим видом показала, что животное с длинными ушами и белым задом, не годятся ей в соперники или напарники для игры, пошла дальше.
Марину эта сценка рассмешила, и она уже спокойно подумала: "Боже, до чего же я дошла, что стала пугаться своих собственных мыслей.
Хотя, наверное, и стоит. Ведь я раньше никому и никогда не желала смерти. Но в который раз я себя спрашиваю и не нахожу ответа, а кто же на самом деле человек, которого я называю своим шефом или Юрой? Я даже не знаю его настоящего имени!"
Как могла Марина знать настоящее имя человека, который и сам мог его забыть, так как давно ним не пользовался, а записано оно было 45 лет тому назад в записях актов гражданского состояния (ЗАГСе) г.
Комсомольска на Амуре. Отец там работал начальником особого отдела при воинской части, а мать врачом в местной тюрьме, и опекала политических заключённых из которых дознаватели выбивали признания в грехах, которых они не совершали. Когда в этой семье родился мальчик, назвали его Феликсом, но, к сожалению, имя отца не совсем совпадало с именем чекиста N1, а совпадала только первая буква, а вот фамилия вообще подкачала. И хотя отец – Эдуард Резник был записан в паспорте русским, тем не мене при всех проверках и аттестациях, положенных в его ведомстве, говорили:
– Наверное, этот Резник жид. Ну и что, что не похож. Слишком заумен для нашего брата.
Не удивительно, что Феликс Эдуардович Резник пошёл по стопам своих родителей. Его в органах заметили рано, ещё в школе и через родителей направляли действия Феликса. Так, родители в восьмом классе, якобы наняли сыну опытного репетитора по иностранному языку, а на самом деле знаток английского работал в тех же самых органах.
Феликс много читал, хорошо учился по всем предметам, но его физическое состояние желало быть лучшим и ему посоветовали поступить на экономическое отделение "плехановки". Надо отметить, что Феликс тоже понял, что его опекают органы: преподаватель английского не был похож на учителя, за которого себя выдавал. Его рассказы о
Соединённых штатах и других англоязычных странах выдавали его настоящую профессию, потому что туризм в капиталистические страны ещё не практиковался, а люди, в силу каких-то причин побывавшие за рубежом, ещё не научились, несмотря на хрущёвскую оттепель, говорить об этом вслух. Да и отец не разрешал сыну никому говорить о том, что он учится с репетитором. Учитель английского в школе догадывался, что Феликс Резник не сам овладевает знаниями, да ещё на таком уровне, что читает английские книги в оригинале, но сам,
"отсидевший" в лагерях двенадцать лет, и знавший где работают родители ученика, никаких вопросов никому не задавал и особо не восхищался успехами мальчика.
При поступлении в институт Резник заметил, что оценка по письменной математике завышена, так как он знал, что допустил незначительную ошибку. Жил он в общежитии и его уже тогда привлекали к "работе". Он потихоньку стучал на своих однокашников, и видел, что его труды не пропадают даром. Так, паренёк из Латвии, несколько раз высказывал недовольство существующими порядками в СССР, говорил о правах человека, о низком благосостоянии населения, и договорился до того, что на экзаменах его завалили по всем предметам и отчисли из института. Другие случаи также вселяли гордость в сердце молодого негодяя, но он не понимал всей низости, которую совершает, и искренне считал, что помогает своей Родине, партии и правительству очищаться от своих врагов.
Но у Феликса существовало отличие от своих родителей в том, как формировалось отношение к своей работе. Родители до конца жизни оставались коммунистическими фанатиками и никакие изменения во внутренней жизни страны не могли изменить их мнения. Для них
Советская власть являлась самой лучшей властью в мире, советские люди жили лучше всех в мире, советский суд сажал только преступников и врагов народа и т.д. и т.п.
Сын же рос в другое время, был более образован, мог читать иностранную литературу в оригинале и многое стал понимать раньше, чем бы хотелось его руководителям, взявшим на себя роль духовников.
Особенно на него повлияла капиталистическая действительность, которую он увидел, учась за границей. Англия на него произвела колоссальное впечатление – он видел, что жизнь, быт, политические свободы здесь намного выше советских. Но Феликса воспитали циником, и он не мерил одежду жизни англичан на себя, он знал, что работая в органах будет жить лучше других, а политические свободы нужны горлопанам сидящих по тюрьмам. Правда, он знал случаи, когда сотрудники органов перебегали на сторону потенциального врага, но жизнь, которая им была уготовлена за границей, его никак не устраивала. Всякие там Резуны-Суворовы, Гордиевские и др. жили в свободном обществе в подполье, меняли фамилию, внешность и ожидали казнь от рук своих бывших начальников. А что она наступит, Феликс никогда не сомневался.