Страница:
Она с трудом объяснила, что нуждаются в помощи, заглох мотор, марка машины "Форд фиеста", стоят в десяти километрах от границы, на автобане номер четыре. Услышали ответ, что скоро приедут, ждите.
Через семнадцать! Минут, приехала машина покрашенная в жёлтый свет, с мигалками и надписью на борту: ADAC. Молодой мужчина, поздоровавшись, взял какой-то прибор, присоединил к клеммам аккумулятора, и сказал:
– Alles klar (всё ясно).
Запустив двигатель в своей машине, он стал заряжать аккумулятор.
Через несколько минут он им объяснил, что они могут ехать, и что им этой интенсивной зарядки хватит до Франкфурта, если не пользоваться фарами. И уехал.
Семён сел за руль, и они с Верой долго обсуждали и обыгрывали ситуацию, как всё это было бы на Украине.
– Чудеса, да и только, – заключил Семён.
До наступления темноты они приехали во Франкфурт. **До начала занятий на курсах все уже знали, в каких классах будет заниматься каждая группа и соответственно собрались в них.
Пока не пришёл преподаватель, знакомились. Семён разговаривал с со своим тёзкой из Харькова и услышал, как кто-то хлопнул его по плечу и радостно воскликнул:
– Guten Morgen, Herr (доброе утро, господин) Кот.
Семён слышал знакомый голос, но не сразу сообразил чей он, и обернувшись увидел Ефима Соколова, того самого Фимку, с кем вырос в одном дворе, учился в одном классе, которого всегда защищал, хотя и недолюбливал за непорядочность, нахальство и особенно за последние события, связанные с рэкетом кооператива в котором работал. Но сейчас, в чужой стране и при отсутствии друзей и знакомых, Семён почувствовал в нём родную душу и также радостно ответил:
– Фимка, привет! Как ты-то здесь очутился?
– Я-то, потому что еврей, на законных основаниях, а ты, кажется русский, – ехидно заметил Ефим, зная, что у Семёна отец еврей, да ещё и погиб в армии.
Но Семён не обратил внимания на ехидство.
– Все мы Фима там были русскими, а теперь вот стали евреями.
– Почему все, – спросил харьковчанин, стоявший рядом, – я никогда не был русским и не пытался им быть.
Семён немного смутился и пытался объяснить:
– Я имел ввиду, что мы все воспитаны на русской культуре, и…
– Опять все. Я воспитывался и на еврейской культуре тоже.
– Вот именно, тоже, – вмешался мужчина, как потом выяснилось, из
Санкт-Петербурга, кандидат математических наук, – мы все родом из
Советского Союза.
– И этим гордимся, – съязвил харьковчанин.
– Гордиться, конечно, нечем, но и стыдиться тоже не из-за чего.
– Мужики, звонок, пора по местам.
Зашёл преподаватель, представился. Назвал фамилию и сказал, что он отвечает за их группу, будет преподавать немецкую грамматику.
– Моя фамилия HaibДr (Хайбер) – объяснил он – акулий медведь, так что я не такой добрый, как кажется с виду. **Небольшого роста, плотно сбитый, Хайбер оказался прекрасным преподавателем, не зная по-русски ни слова, кроме давай-давай, которые, иногда, смеясь говорил, он умел разъяснить смысл и содержание сказанных фраз, кое-когда пользуясь мелом и классной доской, рисуя изображения.
Он сделал перекличку и спрашивал обучающихся, откуда они и кто каждый по профессии. Отвечать нужно было на немецком языке, и кто говорил неправильно, он поправлял. Во время переклички Семён услышал фамилию – Соколова. Он посмотрел на женщину, красоту которой отметил ещё до занятий и понял, что это жена Фимки. "С такими умными глазами и такого олуха себе отыскала. Хотя, могут быть разные причины", – думал Семён почти угадывая истину.
В группе оказались кроме харьковчанина и Петербуржца Леонида их жёны, пожилая женщина, бывший преподаватель Днепропетровского строительного института, музыкант из Кишинёва Фима и его жена Люся, инженер-строитель из Кировограда Анатолий и его зять Лёша, художник из Томска – русский мужчина с женой немкой, две молодые русскоговорящие немки, одна из которых по имени Герда, высокая, симпатичная, но язвительная, не терпевшая ни евреев ни русских.
Первых за то, что считала, что они слишком преувеличивают свои страдания перенесённые ими от немцев во время войны, а вторых, за страдания, которым обязаны "русские немцы". Это удивительно было ещё на фоне того, что её отец работал в Омске управляющим крупным строительным трестом и не пожелал выезжать в Германию. Всего группа насчитывала двадцать четыре человека из людей разных национальностей, причём не только иммигрантов, а приехавших специально изучать немецкий язык из разных стран. Это и высокая женщина итальянка, на третий день, которую видели гуляющей с одним из преподавателей, грек, торгующий автомобилями, кинооператор из
Португалии, француз – владелец отеля из Ниццы.
Интерес представлял собой и состав преподавателей. Один, проработавший недолго, высокий худощавый мужчина с громадными крестьянскими ладонями-лапами и с крестьянской фамилией Бауэр, объяснил, что несколько лет работал без отпуска, а на днях уезжает на полгода в Южную Америку, чтобы сплавляться по Амазонке. Кто-то из русских ребят сказал, что сын Рокфеллера тоже сплавлялся по
Амазонке. Бауэр засмеялся и удивился, что эту историю знают и в
Советском Союзе, не подозревая о том, что многие его учащиеся, сидящие перед ним, знали намного больше, чем он сам, особенно негативных моментов, происходящих в капиталистических странах. В своё время во всех газетах писали, смакуя сведения о том, что у самого богатого человека на земле пропал сын, на поиски которого была поднята даже авиация ВВС США, и индейцам было назначено вознаграждение в виде нескольких мешков табака. И какой-то остряк-корреспондент, констатировал, что погиб Рокфеллер-младший не за понюх табака. Эту тему обсуждали минут пятнадцать. И когда Бауэр уехал к индейцам, которых он назвал Kannibalen (людоедами), его сменил седовласый, лет пятидесяти усатый турок по фамилии Muhammеd
(Мухаммед). Он обладал преподавательским талантом: умел вкладывать своим ученикам в голову то, что хотел, но это происходило, если он вёл свои уроки с утра. После второго перерыва Мухаммед появлялся навеселе, а к концу занятий уже пребывал в том состоянии, которое при медицинском освидетельствовании пишут, что обследуемый находится в состоянии среднего алкогольного опьянения.
Говорили, что он работал преподавателем в университете, имел учёную степень и научное звание, но из-за его увлечения, не приветствуемое в Германии, сначала перешёл в школу, а потом оказался на этих курсах. Будучи под шафе, он повышал и так свой зычный голос до крика, гримасничал, в общем, чудил. Вначале его чудачества смешили, потом вызывали неприятие, и, наконец, возмущение. Обучаемые теряли драгоценное время, а иностранцы, сами оплачивающие учёбу, и деньги. На его лекциях стали разговаривать, и однажды он заорал:
– HЖren Sie den jЭdischen Basar auf (Прекратите еврейский базар)
Математик Леонид вскочил, и уже немного знавший язык, в полной тишине строго сказал:
– Что Вы себе позволяете? Сейчас не тридцать девятый год и антисемитизм преследуется законом.
Мухаммед, хоть и был изрядно пьян, но сообразил, что за это можно и с работы вылететь, и срок схлопотать.
– Извините, я не хотел никого оскорбить. Прекратите турецкий базар, – и объяснил, что слово "Basar" турецкого происхождения.
Все засмеялись, потому что Мухаммед был единственным турком в аудитории. Учащиеся из бывшего СССР не понимали, что и в Германии, а значит в капиталистическом мире, могут процветать такие вещи, как пьянство преподавателей, да ещё на работе. Некоторое время, наверное, после угроз хозяев школы, Мухаммед завязывал, и тогда лучшего преподавателя на курах не было. Но проходило две, максимум три недели, и он опять шёл в разнос.
Разговорную речь преподавала, вернее, разговаривала фрау Шмидт.
По её словам, она знала несколько языков, что для Германии не удивительно, имела свой домик в Испании на берегу моря, но её внешний вид поражал и мужчин и женщин. Возраст её, мягко говоря, приближался к пятидесяти, но как и большинство женщин, она хотела внешне выглядеть моложе, но делала это странным образом. Макияж применяла так неумело, что подчёркивала недостатки лица, а пудру наносила толстым слоем так, что она заполняла морщины на коже, а потом в течении дня выпадала из них кусками. Волосы на голове были собраны иногда в клубок, иногда собраны на затылке в рулон, но всегда так неаккуратно, что из них торчали в разные стороны пучки.
Кто-то из ребят сказал, что ей голову градом побило.
Ежедневно фрау Шмидт являлась в других "нарядах". Это были кофты, юбки, платья, шарфики, обувь всевозможных цветов и фасонов, но так не гармонирующие друг с другом, что странней наряды трудно было бы придумать. Но всё бы ничего, если бы эта одежда была не мятой и свежей. Казалось, что фрау Шмидт облачалась в содержимое из мусорных контейнеров, такое всё было мятое, а порой в пятнах. Она любила прохаживаться между столами, и её вид заставлял многих отворачиваться от неё, а она, не понимая истинной причины отвращения, специально заговаривала с теми, кто отворачивался. На переменах, называемых у немцев паузами, женщины возмущались её видом, а мужчины применяли выражения, соответствующие ему.
Но к удивлению, к концу занятий к её виду привыкли, а занятия фрау Шмидт проводила с немецкой аккуратностью и педантичностью. **В учебной части предупреждали, что занятия пропускать нельзя, а если пропустишь, то нужно представить справку от врача или организации, которая отвлекла от занятий, и вначале все так и делали, а потом уходили кому куда нужно.
Успеваемость была разная. Большинство русскоязычных учащихся к концу курсов понимали разговорный язык, могли правильно составить предложение, но некоторым из них немецкий давался туго. Не допустили к экзаменам сибиряка-художника, говорившего, что и русский язык ему тяжело в детстве давался, и пожилого инженера-строителя из
Кировограда, так как из-за глухоты он не только не мог понять немецкий язык, а и русскую речь половину слышал, а половину догадывался о чём говорят. Он получил слуховой аппарат, но тот ему не помогал. Анатолий разъяснял следующим образом:
– Вы помните старый анекдот, в котором говорят, что некоторые слышат, когда им говорят "на" и не слышат, когда говорят "дай". А в нём заложен смысл, который я понял только сейчас. Наш родной слух избирателен. Мы слышим то, что хотим слышать, например, дирижёры слышат в оркестре отдельные инструменты, или водитель слышит работу двигателя, или отдельных его частей. А слуховой аппарат слышит децибелы, и ему все равно их происхождение. Так я слышу трамвай, идущий за окном, и не слышу преподавателя.
Марине часто приходилось пропускать занятия, но она учила немецкий язык вечерами, а Ефим пользовался тем, что немного знал разговорный идиш, который немцы понимают, так как в нём 80% немецких слов. Ему часто преподаватели делали замечания, что нужно говорить по-немецки, а не по-еврейски.
Все допущенные к экзаменам их сдали, и получили свидетельства об окончании языковых курсов.
Марину и Соколова разместили в общежитии. Комната, в которой помещалась двухэтажная деревянная кровать, стол и пара стульев дополнялась нишей с электроплитой, душем в пластиковой кабине и туалетом.
Марина поставила Соколову условия, что готовить ему она не будет, деньги, положенные ей, она заберёт и будет распоряжаться ими по своему усмотрению. Их обоих часто вызывали в арбайтсамт, но работу не предлагали, а только отмечали, что работы для них нет. Но даже если бы Марине предложили работу, то она бы искала повод от неё отказаться, потому что уже через месяц после приезда стала выполнять работу, порученную ей шефом.
Первых двоих девушек она встретила в аэропорту. Обе они были киевлянки. Одной было девятнадцать, другой двадцать лет. Они спросили Марину, какую работу она им предоставит, но она ответила, что выполняет функцию сопровождающей, а работу они получат у хозяев, куда она их привезёт. К удивлению Марины, они предполагали, что их ждёт самая древняя профессия, и даже стремились к этому. Марина подумала, что эти дуры не знают, что их ведут на продажу, как тысячелетия назад вели рабынь на невольничий рынок, а кому они достанутся, хану или гладиатору они не знали, их как коров поведут на скотский базар, а там они пойдут под быка и будут давать молоко.
Но даже Марина догадывалась, что корове живётся лучше, чем проститутке, проданной в секс-рабство. Корова раз в год идёт под племенного быка, а здесь придётся обслуживать ежедневно столько самцов разных пород, сколько выдержит и даже больше, а денег ожидаемых ими, они не получат. Хорошо ещё, если кормить нормально будут, и жить придётся не по-скотски.
Марина заранее узнала куда и как приводить товар. Покупателями оказались муж и жена, люди среднего возраста и интеллигентной внешности. Говорили они по-русски, но Марина уловила у мужчины белорусский акцент.
Их резиденция находилась в районе "Вестенд", самом богатым и красивым районом Франкфурта, где сохранились частные дома довоенной постройки. Их трёхэтажный дом находился в глубине, и за оградой и зелёным насаждением не просматривался. Но хозяева предупредили, что товар нужно заводить с другой стороны квартала. Они показали в какую калитку надо звонить. Когда Марина проходила через двор, то увидела в углу вольер, в котором находились две чёрные немецкие овчарки.
С вокзала Марина позвонила по телефону и сообщила, что через пятнадцать минут приедет. Она взяла такси, и не доехав сотню метров до назначенного места, остановила такси за углом, рассчиталась, и когда убедилась, что такси скрылось из виду, пошла к калитке. Открыл им здоровенный детина "кавказкой" национальности, своим свирепым видом напомнивший Марине Дрына. Марина с девушками прошла через двор, и они зашли в дом. Их встретили хозяева и повели в вестибюль.
Сначала мадам вызвала одну девушку, а через минут пятнадцать другую.
Затем Марину завели в небольшую комнату, и хозяйка выложила перед ней деньги. Марина пересчитала деньги и вопросительно посмотрела на хозяйку.
– Вас удивляет сумма? – спросила та и, не дождавшись ответа продолжила, – Почему не максимум? Марина кивнула, – А почему не минимум? Мы так ставили условия, что если мы товар принимаем, то минимальная цена пять тысяч марок, максимальная – десять. Старшая хороша, но ей уже двадцать, а младшая с кривыми зубами, а это отрицательный фактор и вы знаете, как к этому относятся наши клиенты.
Марина не знала их клиентов, но догадывалась, что здесь бывает только элитная публика. Она про себя решила подыскивать и других покупателей, потому что слова "…что если мы товар принимаем…" наводят на мысль, а что будет, если не примут. Куда ей деваться с несчастными? Вести в общежитие? Нанимать гостиницу или жильё? Она знала, что шеф потребует отчитаться за каждый пфенинг. Сейчас она промолчала, забрала деньги и уехала в общежитие. После нескольких подобных встреч у неё скопилась довольно приличная сумма и следовало бы её определить куда-то. В общежитии держать опасно, в Германии положить на счёт в банке нельзя, ей и Соколову откажут в социальной помощи, а это тоже деньги, тем более, что он не должен знать о тех, которые сейчас есть у Марины. Говорят, что можно положить в банк в
Люксембурге, но тот является членом Европейского союза, и его банки прозрачны для правительства Германии. А Швейцария, банки которой не разглашают тайны, закрыта для простого посещения, нужна виза.
Марина нашла выход из положения. Она взяла двухдневную туристическую поездку в Цюрих и Женеву, где визу оформляла турфирма, только недавно организованная москвичкой, работающей ранее в младшем отделении "Интуриста" – молодёжном "Спутнике". Назвала она фирму своим именем: "Фридатур". Собственно вся фирма и состояла из одного человека: самой Фриды, выполнявшей роль хозяина, экскурсовода, бухгалтера, кассира и всего того, чем занимаются турфирмы. Она и открывала визы своим клиентам. В свою первую поездку Марина решила взять небольшую сумму денег, так как не знала условий на границе и возможности положить их на счёт.
Автобус отправлялся рано утром от железнодорожного вокзала.
Фрида, женщина лет сорока, с морщинистым лицом старалась развлечь пассажиров всякими байками. Марина старалась их слушать, но мысли разбегались и сосредоточивались на одном – удастся ли положить деньги в банк и будет ли таможенный досмотр. Эти мысли держали
Марину в постоянном напряжении. Не доезжая до Швейцарской границы автобус въехал в небольшой городок, название которого Марина не запомнила, а вернее не обратила на него внимания. Кто-то из туристов спросил, куда они едут, и Фрида ответила, что не скажет до прибытия на место, потому что решила сделать всем сюрприз. "Только сюрпризов мне не хватало", – подумала Марина. Автобус остановился на стоянке, от которой вниз спускались ступени. Пройдя по ним вышли на небольшую площадку над рекой и ахнули – прямо перед ними в метрах пятидесяти с двадцатиметровой высоты, обтекая скалы, тремя потоками падала река
Рейн. Внизу, разбиваясь о скалы, поднимались миллиарды брызг. Их освещало солнце и образовалась радуга, одним концом упирающаяся в замок, стоящий внизу у воды рядом с водопадом справа от него, вторым концом дуга упиралась в левую сторону водопада, поросшую лесом.
Небольшой замок построили то ли в средние века, то ли недавно, но он придавал всей картине сказочный вид, и кто-то сказал, что своей красотой не имеет себе равных. Ему возразили, что не нужно сравнивать красоты, и каждая красота по своему уникальна. Завершал всю картину мост через Рейн над водопадом и радугой с движущимися по нёму через каждых несколько минут поездами.
Фрида что-то объясняла, говорила о тысячах кубометров воды, падающих в секунду, и ещё о каких-то данных, но Марина её не слышала и не только из-за шума воды. В минуту высшего вдохновения не до цифр. Пришла мысль о том, что когда-то придёт время и её Света тоже здесь побывает, и не будет знать она, чего стоило её матери то, что она здесь стоит.
Когда отъехали от водопада, Фрида стала собирать паспорта, чтобы сдать их пограничникам для проверки. Она сказала, что, возможно, они не будут проверять каждого туриста в отдельности, а только пересчитают их количество. Но оказалось, что у двоих человек – мужа и жены нет паспортов – забыли дома. Фрида была в шоке. Что делать?
Высаживать их и пусть добираются сами домой или объезжать погранпункт по другой дороге, но это потеря трёх часов времени и дополнительные затраты, оплачивать которые она должна сама. Ехать через погранпункт рискованно, потому что если обнаружатся беспаспортные туристы, то будет произведена тщательная проверка с таможенным досмотром, что Марину никак не устраивало. В автобусе начался шум и скандал. Многие требовали высадить виновников, а некоторые стали обвинять Фриду за то, что она не проверила паспорта при посадке. Фрида была многоопытный гид и зная, что скандал ни к чему хорошему не приведёт, повысив тон, громко в микрофон сказала:
– Ну-ка прекратите все базарить. Это вам не в России, чтобы сразу искать и наказывать виновных! Я сама постараюсь выйти из положения.
Приехали на погранпункт, и Фрида с пачкой паспортов пошла к пограничникам. В автобусе стояла абсолютная тишина. Все боялись, сто автобус повернут назад, но Марина боялась другого. Она просто не знала, что как и Германию, Швейцарию не интересует кто и сколько везёт наличных денег, и её страх был беспочвенен. Наконец Фрида вышла из помещения, села в автобус и стала без слов раздавать паспорта, что дальше? Дальше она дала водителю команду:
– For (вперёд)! – открылся шлагбаум, и они въехали на территорию
Швейцарии.
Марина заранее обусловила с Фридой место встречи в конце дня, и когда группа вышла на первую экскурсию, Марина незаметно отделилась от толпы и пошла в банк, намеченный ею заранее. В банке её пригласили сесть за отдельный столик и сотрудник спросил её на немецком языке, что она желает.
– Первое, я бы желала, объясняться на французском.
– Мадам из Франции?
– Нет, я из Украины?
– Простите, а где это?
– Вы слыхали о городе Одессе?
– Да, да! Одесса – мама! – обрадовался клерк.
Марина засмеялась:
– А Ростов -папа, – добавила она.
– Что? – не понял клерк.
Марине пришлось объяснять. В заключение она сказала:
– Я бы хотела открыть счёт в вашем банке, и сейчас положить на него небольшую сумму из немецких марок.
– Какую, небольшую? – настороженно спросил служащий банка.
– Десять тысяч, – ответила Марина, и он с облегчением вздохнул.
– Какой вопрос? Нет проблем. И на какой счёт Вы хотите положить деньги?
И он начал объяснять Марине какие есть у них счета и какие преимущества имеет каждый из них. Можно даже выбрать обезличенный вариант, по которому мог любой человек получить деньги, если будет знать пароль. Но Марина выбрала обыкновенный сберегательный счёт с начислением 2% годовых, Деньги с него могла снять только Марина и в любое удобное для неё время. Вся процедура заняла не больше часа, и
Марина вышла в город. Центральная улица Цюриха чем-то напоминала
Марине Одессу, но чем, она не могла понять. Может быть неширокой проезжей частью и зеленью, может мирно снующими и хорошо одетыми людьми, а может, подумала Марина, тем, что я сделала своё дело и на душе стало спокойнее.
Следующий день группа до вечера осматривала Женеву. Марина опять отделилась от группы, пошла к реке и долго сидела на её берегу, глядя как Женевского озера вытекает река Рона и много километров течёт по земле Франции. Потом она пошла к Женевскому озеру и смотрела на знаменитый фонтан, бьющий на большую высоту прямо из воды. Город с прекрасной и разнообразной архитектурой, Женева, не производила впечатления, как одна из деловых столиц Европы и мира.
Она казалась курортным городом с массой мест для отдыха и отдыхающими в ней людьми.
Марина осталась довольна прошедшим днём, в автобусе она уснула и проснулась, когда поздно ночью приехали во Франкфурт. На трамвае она доехала до общежития, открыла своим ключом комнату и когда зажгла свет, то увидела, что Соколов с кем-то барахтается в кровати.
Женщина взвизгнула, но тот не прекратил своего занятия. Марина вышла сначала в коридор, потом на улицу и стала ожидать пока выйдет женщина. Но через полчаса никто не вышел, и Марина подумала, что женщина тоже живёт в общежитии. Марина вернулась в комнату. Соколов лежал, отвернувшись к стене, а совсем молоденькая, не старше 16-17 лет девчонка сидела за столом и испуганно глядела на Марину и, видимо, ждала от неё вопросов. Но Марина разделась, зашла в душевую, смыла с себя дорожную усталость и вышла в комнату. Она посмотрела на девчонку и спросила её:
– Ты говоришь по-русски?
– Погано. Я розмовляю на украiнськiй мовi.
– Дуже добре. Як довго ти будеш тут сидiти? – и они дальше говорили по-украински.
– Тётя, не выгоняйте меня. Я посижу до утра и уйду. А сейчас меня на улице заберёт полиция. Меня уже два раза забирали и обещали посадить в тюрьму, если я не покину Германию.
– Откуда ты приехала?
– Из Закарпатья. Я приехала с группой и осталась. Говорили, что в
Германии можно устроиться на работу и здесь хорошо платят. Но я уже больше месяца всюду ищу работу и не могу найти.
– А на что живёшь?
– Иногда кто-то покормит, иногда мужики денег дадут. Мне один дал
40 марок, так я неделю на них жила. И в машине катал всю ночь.
Правда, помучил сильно.
Марине жалко стало девчонку, но чем она могла помочь? Отвести и сдать своим покупателям было нереально. Во-первых, не хотела брать грех на душу, во вторых, девчонка знала где она живёт, и в-третьих, не возьмут её там и даром, потому что у неё под левым глазом опустилось и вывернулось веко так, что очень уродовало лицо. Ночью её брали, видимо, не видя этого дефекта.
Марина сказала девушке, что она может до утра поспать в её кровати, но та отказалась, и Марина взяв с собой томик Шиллера, полезла на свою двухэтажную кровать. Уже под утро она уснула. Когда проснулась, услышала разговор который шёпотом вела девушка, обращаясь к проснувшемуся Ефиму:
– Дядя, ви ж менi обицялы двадцять марок, а даете тiльки п'ять.
– Я обещал за ночь, а харил тебя только час, – громко отвечал ей
Ефим.
– Я ж не вынувата, що ця тьотя прийшла, – сквозь слёзы доказывала девушка.
– Давай, давай, дуй отсюда. Уже светло за окном.
Девушка продолжала всхлипывать. Марина перегнулась с кровати и приказным тоном сказала Ефиму:
– Если обещал, отдай, не мучай девчонку.
– Смотри, нашлась тут защитница обиженных, – бурчал Соколов, но вынул из портмоне деньги и отдал девчонке, которая юркнула за дверь.
Марина повернулась к стенке в надежде уснуть, но Соколова прорвало:
– Чего ты прикидываешься такой порядочной? А ты отдавала деньги, когда кидала продавцов машин. Ты помнишь, как тебя умоляли и плакали, а ты…
– Заткнись, – остановила его Марина, – этот грех несу я и мне его искупать придётся, а ты хотя бы ещё раз откроешь рот, я попрошу шефа прислать сюда кого-нибудь, чтобы с тобой разобрались.
Ефим ещё хотел сказать Марине, что он догадывается, откуда у неё в чемодане деньги, он уже два раза в него лазил после того как подобрал ключ, и оба раза взял оттуда хорошую сумму, но спохватился, что если он скажет о деньгах, то эта сволочная баба догадается, что и ему перепало, тогда точно приедет Дрын. Он молчал, а Марина сказала, сменив жёсткий тон, на более спокойный:
Через семнадцать! Минут, приехала машина покрашенная в жёлтый свет, с мигалками и надписью на борту: ADAC. Молодой мужчина, поздоровавшись, взял какой-то прибор, присоединил к клеммам аккумулятора, и сказал:
– Alles klar (всё ясно).
Запустив двигатель в своей машине, он стал заряжать аккумулятор.
Через несколько минут он им объяснил, что они могут ехать, и что им этой интенсивной зарядки хватит до Франкфурта, если не пользоваться фарами. И уехал.
Семён сел за руль, и они с Верой долго обсуждали и обыгрывали ситуацию, как всё это было бы на Украине.
– Чудеса, да и только, – заключил Семён.
До наступления темноты они приехали во Франкфурт. **До начала занятий на курсах все уже знали, в каких классах будет заниматься каждая группа и соответственно собрались в них.
Пока не пришёл преподаватель, знакомились. Семён разговаривал с со своим тёзкой из Харькова и услышал, как кто-то хлопнул его по плечу и радостно воскликнул:
– Guten Morgen, Herr (доброе утро, господин) Кот.
Семён слышал знакомый голос, но не сразу сообразил чей он, и обернувшись увидел Ефима Соколова, того самого Фимку, с кем вырос в одном дворе, учился в одном классе, которого всегда защищал, хотя и недолюбливал за непорядочность, нахальство и особенно за последние события, связанные с рэкетом кооператива в котором работал. Но сейчас, в чужой стране и при отсутствии друзей и знакомых, Семён почувствовал в нём родную душу и также радостно ответил:
– Фимка, привет! Как ты-то здесь очутился?
– Я-то, потому что еврей, на законных основаниях, а ты, кажется русский, – ехидно заметил Ефим, зная, что у Семёна отец еврей, да ещё и погиб в армии.
Но Семён не обратил внимания на ехидство.
– Все мы Фима там были русскими, а теперь вот стали евреями.
– Почему все, – спросил харьковчанин, стоявший рядом, – я никогда не был русским и не пытался им быть.
Семён немного смутился и пытался объяснить:
– Я имел ввиду, что мы все воспитаны на русской культуре, и…
– Опять все. Я воспитывался и на еврейской культуре тоже.
– Вот именно, тоже, – вмешался мужчина, как потом выяснилось, из
Санкт-Петербурга, кандидат математических наук, – мы все родом из
Советского Союза.
– И этим гордимся, – съязвил харьковчанин.
– Гордиться, конечно, нечем, но и стыдиться тоже не из-за чего.
– Мужики, звонок, пора по местам.
Зашёл преподаватель, представился. Назвал фамилию и сказал, что он отвечает за их группу, будет преподавать немецкую грамматику.
– Моя фамилия HaibДr (Хайбер) – объяснил он – акулий медведь, так что я не такой добрый, как кажется с виду. **Небольшого роста, плотно сбитый, Хайбер оказался прекрасным преподавателем, не зная по-русски ни слова, кроме давай-давай, которые, иногда, смеясь говорил, он умел разъяснить смысл и содержание сказанных фраз, кое-когда пользуясь мелом и классной доской, рисуя изображения.
Он сделал перекличку и спрашивал обучающихся, откуда они и кто каждый по профессии. Отвечать нужно было на немецком языке, и кто говорил неправильно, он поправлял. Во время переклички Семён услышал фамилию – Соколова. Он посмотрел на женщину, красоту которой отметил ещё до занятий и понял, что это жена Фимки. "С такими умными глазами и такого олуха себе отыскала. Хотя, могут быть разные причины", – думал Семён почти угадывая истину.
В группе оказались кроме харьковчанина и Петербуржца Леонида их жёны, пожилая женщина, бывший преподаватель Днепропетровского строительного института, музыкант из Кишинёва Фима и его жена Люся, инженер-строитель из Кировограда Анатолий и его зять Лёша, художник из Томска – русский мужчина с женой немкой, две молодые русскоговорящие немки, одна из которых по имени Герда, высокая, симпатичная, но язвительная, не терпевшая ни евреев ни русских.
Первых за то, что считала, что они слишком преувеличивают свои страдания перенесённые ими от немцев во время войны, а вторых, за страдания, которым обязаны "русские немцы". Это удивительно было ещё на фоне того, что её отец работал в Омске управляющим крупным строительным трестом и не пожелал выезжать в Германию. Всего группа насчитывала двадцать четыре человека из людей разных национальностей, причём не только иммигрантов, а приехавших специально изучать немецкий язык из разных стран. Это и высокая женщина итальянка, на третий день, которую видели гуляющей с одним из преподавателей, грек, торгующий автомобилями, кинооператор из
Португалии, француз – владелец отеля из Ниццы.
Интерес представлял собой и состав преподавателей. Один, проработавший недолго, высокий худощавый мужчина с громадными крестьянскими ладонями-лапами и с крестьянской фамилией Бауэр, объяснил, что несколько лет работал без отпуска, а на днях уезжает на полгода в Южную Америку, чтобы сплавляться по Амазонке. Кто-то из русских ребят сказал, что сын Рокфеллера тоже сплавлялся по
Амазонке. Бауэр засмеялся и удивился, что эту историю знают и в
Советском Союзе, не подозревая о том, что многие его учащиеся, сидящие перед ним, знали намного больше, чем он сам, особенно негативных моментов, происходящих в капиталистических странах. В своё время во всех газетах писали, смакуя сведения о том, что у самого богатого человека на земле пропал сын, на поиски которого была поднята даже авиация ВВС США, и индейцам было назначено вознаграждение в виде нескольких мешков табака. И какой-то остряк-корреспондент, констатировал, что погиб Рокфеллер-младший не за понюх табака. Эту тему обсуждали минут пятнадцать. И когда Бауэр уехал к индейцам, которых он назвал Kannibalen (людоедами), его сменил седовласый, лет пятидесяти усатый турок по фамилии Muhammеd
(Мухаммед). Он обладал преподавательским талантом: умел вкладывать своим ученикам в голову то, что хотел, но это происходило, если он вёл свои уроки с утра. После второго перерыва Мухаммед появлялся навеселе, а к концу занятий уже пребывал в том состоянии, которое при медицинском освидетельствовании пишут, что обследуемый находится в состоянии среднего алкогольного опьянения.
Говорили, что он работал преподавателем в университете, имел учёную степень и научное звание, но из-за его увлечения, не приветствуемое в Германии, сначала перешёл в школу, а потом оказался на этих курсах. Будучи под шафе, он повышал и так свой зычный голос до крика, гримасничал, в общем, чудил. Вначале его чудачества смешили, потом вызывали неприятие, и, наконец, возмущение. Обучаемые теряли драгоценное время, а иностранцы, сами оплачивающие учёбу, и деньги. На его лекциях стали разговаривать, и однажды он заорал:
– HЖren Sie den jЭdischen Basar auf (Прекратите еврейский базар)
Математик Леонид вскочил, и уже немного знавший язык, в полной тишине строго сказал:
– Что Вы себе позволяете? Сейчас не тридцать девятый год и антисемитизм преследуется законом.
Мухаммед, хоть и был изрядно пьян, но сообразил, что за это можно и с работы вылететь, и срок схлопотать.
– Извините, я не хотел никого оскорбить. Прекратите турецкий базар, – и объяснил, что слово "Basar" турецкого происхождения.
Все засмеялись, потому что Мухаммед был единственным турком в аудитории. Учащиеся из бывшего СССР не понимали, что и в Германии, а значит в капиталистическом мире, могут процветать такие вещи, как пьянство преподавателей, да ещё на работе. Некоторое время, наверное, после угроз хозяев школы, Мухаммед завязывал, и тогда лучшего преподавателя на курах не было. Но проходило две, максимум три недели, и он опять шёл в разнос.
Разговорную речь преподавала, вернее, разговаривала фрау Шмидт.
По её словам, она знала несколько языков, что для Германии не удивительно, имела свой домик в Испании на берегу моря, но её внешний вид поражал и мужчин и женщин. Возраст её, мягко говоря, приближался к пятидесяти, но как и большинство женщин, она хотела внешне выглядеть моложе, но делала это странным образом. Макияж применяла так неумело, что подчёркивала недостатки лица, а пудру наносила толстым слоем так, что она заполняла морщины на коже, а потом в течении дня выпадала из них кусками. Волосы на голове были собраны иногда в клубок, иногда собраны на затылке в рулон, но всегда так неаккуратно, что из них торчали в разные стороны пучки.
Кто-то из ребят сказал, что ей голову градом побило.
Ежедневно фрау Шмидт являлась в других "нарядах". Это были кофты, юбки, платья, шарфики, обувь всевозможных цветов и фасонов, но так не гармонирующие друг с другом, что странней наряды трудно было бы придумать. Но всё бы ничего, если бы эта одежда была не мятой и свежей. Казалось, что фрау Шмидт облачалась в содержимое из мусорных контейнеров, такое всё было мятое, а порой в пятнах. Она любила прохаживаться между столами, и её вид заставлял многих отворачиваться от неё, а она, не понимая истинной причины отвращения, специально заговаривала с теми, кто отворачивался. На переменах, называемых у немцев паузами, женщины возмущались её видом, а мужчины применяли выражения, соответствующие ему.
Но к удивлению, к концу занятий к её виду привыкли, а занятия фрау Шмидт проводила с немецкой аккуратностью и педантичностью. **В учебной части предупреждали, что занятия пропускать нельзя, а если пропустишь, то нужно представить справку от врача или организации, которая отвлекла от занятий, и вначале все так и делали, а потом уходили кому куда нужно.
Успеваемость была разная. Большинство русскоязычных учащихся к концу курсов понимали разговорный язык, могли правильно составить предложение, но некоторым из них немецкий давался туго. Не допустили к экзаменам сибиряка-художника, говорившего, что и русский язык ему тяжело в детстве давался, и пожилого инженера-строителя из
Кировограда, так как из-за глухоты он не только не мог понять немецкий язык, а и русскую речь половину слышал, а половину догадывался о чём говорят. Он получил слуховой аппарат, но тот ему не помогал. Анатолий разъяснял следующим образом:
– Вы помните старый анекдот, в котором говорят, что некоторые слышат, когда им говорят "на" и не слышат, когда говорят "дай". А в нём заложен смысл, который я понял только сейчас. Наш родной слух избирателен. Мы слышим то, что хотим слышать, например, дирижёры слышат в оркестре отдельные инструменты, или водитель слышит работу двигателя, или отдельных его частей. А слуховой аппарат слышит децибелы, и ему все равно их происхождение. Так я слышу трамвай, идущий за окном, и не слышу преподавателя.
Марине часто приходилось пропускать занятия, но она учила немецкий язык вечерами, а Ефим пользовался тем, что немного знал разговорный идиш, который немцы понимают, так как в нём 80% немецких слов. Ему часто преподаватели делали замечания, что нужно говорить по-немецки, а не по-еврейски.
Все допущенные к экзаменам их сдали, и получили свидетельства об окончании языковых курсов.
Марину и Соколова разместили в общежитии. Комната, в которой помещалась двухэтажная деревянная кровать, стол и пара стульев дополнялась нишей с электроплитой, душем в пластиковой кабине и туалетом.
Марина поставила Соколову условия, что готовить ему она не будет, деньги, положенные ей, она заберёт и будет распоряжаться ими по своему усмотрению. Их обоих часто вызывали в арбайтсамт, но работу не предлагали, а только отмечали, что работы для них нет. Но даже если бы Марине предложили работу, то она бы искала повод от неё отказаться, потому что уже через месяц после приезда стала выполнять работу, порученную ей шефом.
Первых двоих девушек она встретила в аэропорту. Обе они были киевлянки. Одной было девятнадцать, другой двадцать лет. Они спросили Марину, какую работу она им предоставит, но она ответила, что выполняет функцию сопровождающей, а работу они получат у хозяев, куда она их привезёт. К удивлению Марины, они предполагали, что их ждёт самая древняя профессия, и даже стремились к этому. Марина подумала, что эти дуры не знают, что их ведут на продажу, как тысячелетия назад вели рабынь на невольничий рынок, а кому они достанутся, хану или гладиатору они не знали, их как коров поведут на скотский базар, а там они пойдут под быка и будут давать молоко.
Но даже Марина догадывалась, что корове живётся лучше, чем проститутке, проданной в секс-рабство. Корова раз в год идёт под племенного быка, а здесь придётся обслуживать ежедневно столько самцов разных пород, сколько выдержит и даже больше, а денег ожидаемых ими, они не получат. Хорошо ещё, если кормить нормально будут, и жить придётся не по-скотски.
Марина заранее узнала куда и как приводить товар. Покупателями оказались муж и жена, люди среднего возраста и интеллигентной внешности. Говорили они по-русски, но Марина уловила у мужчины белорусский акцент.
Их резиденция находилась в районе "Вестенд", самом богатым и красивым районом Франкфурта, где сохранились частные дома довоенной постройки. Их трёхэтажный дом находился в глубине, и за оградой и зелёным насаждением не просматривался. Но хозяева предупредили, что товар нужно заводить с другой стороны квартала. Они показали в какую калитку надо звонить. Когда Марина проходила через двор, то увидела в углу вольер, в котором находились две чёрные немецкие овчарки.
С вокзала Марина позвонила по телефону и сообщила, что через пятнадцать минут приедет. Она взяла такси, и не доехав сотню метров до назначенного места, остановила такси за углом, рассчиталась, и когда убедилась, что такси скрылось из виду, пошла к калитке. Открыл им здоровенный детина "кавказкой" национальности, своим свирепым видом напомнивший Марине Дрына. Марина с девушками прошла через двор, и они зашли в дом. Их встретили хозяева и повели в вестибюль.
Сначала мадам вызвала одну девушку, а через минут пятнадцать другую.
Затем Марину завели в небольшую комнату, и хозяйка выложила перед ней деньги. Марина пересчитала деньги и вопросительно посмотрела на хозяйку.
– Вас удивляет сумма? – спросила та и, не дождавшись ответа продолжила, – Почему не максимум? Марина кивнула, – А почему не минимум? Мы так ставили условия, что если мы товар принимаем, то минимальная цена пять тысяч марок, максимальная – десять. Старшая хороша, но ей уже двадцать, а младшая с кривыми зубами, а это отрицательный фактор и вы знаете, как к этому относятся наши клиенты.
Марина не знала их клиентов, но догадывалась, что здесь бывает только элитная публика. Она про себя решила подыскивать и других покупателей, потому что слова "…что если мы товар принимаем…" наводят на мысль, а что будет, если не примут. Куда ей деваться с несчастными? Вести в общежитие? Нанимать гостиницу или жильё? Она знала, что шеф потребует отчитаться за каждый пфенинг. Сейчас она промолчала, забрала деньги и уехала в общежитие. После нескольких подобных встреч у неё скопилась довольно приличная сумма и следовало бы её определить куда-то. В общежитии держать опасно, в Германии положить на счёт в банке нельзя, ей и Соколову откажут в социальной помощи, а это тоже деньги, тем более, что он не должен знать о тех, которые сейчас есть у Марины. Говорят, что можно положить в банк в
Люксембурге, но тот является членом Европейского союза, и его банки прозрачны для правительства Германии. А Швейцария, банки которой не разглашают тайны, закрыта для простого посещения, нужна виза.
Марина нашла выход из положения. Она взяла двухдневную туристическую поездку в Цюрих и Женеву, где визу оформляла турфирма, только недавно организованная москвичкой, работающей ранее в младшем отделении "Интуриста" – молодёжном "Спутнике". Назвала она фирму своим именем: "Фридатур". Собственно вся фирма и состояла из одного человека: самой Фриды, выполнявшей роль хозяина, экскурсовода, бухгалтера, кассира и всего того, чем занимаются турфирмы. Она и открывала визы своим клиентам. В свою первую поездку Марина решила взять небольшую сумму денег, так как не знала условий на границе и возможности положить их на счёт.
Автобус отправлялся рано утром от железнодорожного вокзала.
Фрида, женщина лет сорока, с морщинистым лицом старалась развлечь пассажиров всякими байками. Марина старалась их слушать, но мысли разбегались и сосредоточивались на одном – удастся ли положить деньги в банк и будет ли таможенный досмотр. Эти мысли держали
Марину в постоянном напряжении. Не доезжая до Швейцарской границы автобус въехал в небольшой городок, название которого Марина не запомнила, а вернее не обратила на него внимания. Кто-то из туристов спросил, куда они едут, и Фрида ответила, что не скажет до прибытия на место, потому что решила сделать всем сюрприз. "Только сюрпризов мне не хватало", – подумала Марина. Автобус остановился на стоянке, от которой вниз спускались ступени. Пройдя по ним вышли на небольшую площадку над рекой и ахнули – прямо перед ними в метрах пятидесяти с двадцатиметровой высоты, обтекая скалы, тремя потоками падала река
Рейн. Внизу, разбиваясь о скалы, поднимались миллиарды брызг. Их освещало солнце и образовалась радуга, одним концом упирающаяся в замок, стоящий внизу у воды рядом с водопадом справа от него, вторым концом дуга упиралась в левую сторону водопада, поросшую лесом.
Небольшой замок построили то ли в средние века, то ли недавно, но он придавал всей картине сказочный вид, и кто-то сказал, что своей красотой не имеет себе равных. Ему возразили, что не нужно сравнивать красоты, и каждая красота по своему уникальна. Завершал всю картину мост через Рейн над водопадом и радугой с движущимися по нёму через каждых несколько минут поездами.
Фрида что-то объясняла, говорила о тысячах кубометров воды, падающих в секунду, и ещё о каких-то данных, но Марина её не слышала и не только из-за шума воды. В минуту высшего вдохновения не до цифр. Пришла мысль о том, что когда-то придёт время и её Света тоже здесь побывает, и не будет знать она, чего стоило её матери то, что она здесь стоит.
Когда отъехали от водопада, Фрида стала собирать паспорта, чтобы сдать их пограничникам для проверки. Она сказала, что, возможно, они не будут проверять каждого туриста в отдельности, а только пересчитают их количество. Но оказалось, что у двоих человек – мужа и жены нет паспортов – забыли дома. Фрида была в шоке. Что делать?
Высаживать их и пусть добираются сами домой или объезжать погранпункт по другой дороге, но это потеря трёх часов времени и дополнительные затраты, оплачивать которые она должна сама. Ехать через погранпункт рискованно, потому что если обнаружатся беспаспортные туристы, то будет произведена тщательная проверка с таможенным досмотром, что Марину никак не устраивало. В автобусе начался шум и скандал. Многие требовали высадить виновников, а некоторые стали обвинять Фриду за то, что она не проверила паспорта при посадке. Фрида была многоопытный гид и зная, что скандал ни к чему хорошему не приведёт, повысив тон, громко в микрофон сказала:
– Ну-ка прекратите все базарить. Это вам не в России, чтобы сразу искать и наказывать виновных! Я сама постараюсь выйти из положения.
Приехали на погранпункт, и Фрида с пачкой паспортов пошла к пограничникам. В автобусе стояла абсолютная тишина. Все боялись, сто автобус повернут назад, но Марина боялась другого. Она просто не знала, что как и Германию, Швейцарию не интересует кто и сколько везёт наличных денег, и её страх был беспочвенен. Наконец Фрида вышла из помещения, села в автобус и стала без слов раздавать паспорта, что дальше? Дальше она дала водителю команду:
– For (вперёд)! – открылся шлагбаум, и они въехали на территорию
Швейцарии.
Марина заранее обусловила с Фридой место встречи в конце дня, и когда группа вышла на первую экскурсию, Марина незаметно отделилась от толпы и пошла в банк, намеченный ею заранее. В банке её пригласили сесть за отдельный столик и сотрудник спросил её на немецком языке, что она желает.
– Первое, я бы желала, объясняться на французском.
– Мадам из Франции?
– Нет, я из Украины?
– Простите, а где это?
– Вы слыхали о городе Одессе?
– Да, да! Одесса – мама! – обрадовался клерк.
Марина засмеялась:
– А Ростов -папа, – добавила она.
– Что? – не понял клерк.
Марине пришлось объяснять. В заключение она сказала:
– Я бы хотела открыть счёт в вашем банке, и сейчас положить на него небольшую сумму из немецких марок.
– Какую, небольшую? – настороженно спросил служащий банка.
– Десять тысяч, – ответила Марина, и он с облегчением вздохнул.
– Какой вопрос? Нет проблем. И на какой счёт Вы хотите положить деньги?
И он начал объяснять Марине какие есть у них счета и какие преимущества имеет каждый из них. Можно даже выбрать обезличенный вариант, по которому мог любой человек получить деньги, если будет знать пароль. Но Марина выбрала обыкновенный сберегательный счёт с начислением 2% годовых, Деньги с него могла снять только Марина и в любое удобное для неё время. Вся процедура заняла не больше часа, и
Марина вышла в город. Центральная улица Цюриха чем-то напоминала
Марине Одессу, но чем, она не могла понять. Может быть неширокой проезжей частью и зеленью, может мирно снующими и хорошо одетыми людьми, а может, подумала Марина, тем, что я сделала своё дело и на душе стало спокойнее.
Следующий день группа до вечера осматривала Женеву. Марина опять отделилась от группы, пошла к реке и долго сидела на её берегу, глядя как Женевского озера вытекает река Рона и много километров течёт по земле Франции. Потом она пошла к Женевскому озеру и смотрела на знаменитый фонтан, бьющий на большую высоту прямо из воды. Город с прекрасной и разнообразной архитектурой, Женева, не производила впечатления, как одна из деловых столиц Европы и мира.
Она казалась курортным городом с массой мест для отдыха и отдыхающими в ней людьми.
Марина осталась довольна прошедшим днём, в автобусе она уснула и проснулась, когда поздно ночью приехали во Франкфурт. На трамвае она доехала до общежития, открыла своим ключом комнату и когда зажгла свет, то увидела, что Соколов с кем-то барахтается в кровати.
Женщина взвизгнула, но тот не прекратил своего занятия. Марина вышла сначала в коридор, потом на улицу и стала ожидать пока выйдет женщина. Но через полчаса никто не вышел, и Марина подумала, что женщина тоже живёт в общежитии. Марина вернулась в комнату. Соколов лежал, отвернувшись к стене, а совсем молоденькая, не старше 16-17 лет девчонка сидела за столом и испуганно глядела на Марину и, видимо, ждала от неё вопросов. Но Марина разделась, зашла в душевую, смыла с себя дорожную усталость и вышла в комнату. Она посмотрела на девчонку и спросила её:
– Ты говоришь по-русски?
– Погано. Я розмовляю на украiнськiй мовi.
– Дуже добре. Як довго ти будеш тут сидiти? – и они дальше говорили по-украински.
– Тётя, не выгоняйте меня. Я посижу до утра и уйду. А сейчас меня на улице заберёт полиция. Меня уже два раза забирали и обещали посадить в тюрьму, если я не покину Германию.
– Откуда ты приехала?
– Из Закарпатья. Я приехала с группой и осталась. Говорили, что в
Германии можно устроиться на работу и здесь хорошо платят. Но я уже больше месяца всюду ищу работу и не могу найти.
– А на что живёшь?
– Иногда кто-то покормит, иногда мужики денег дадут. Мне один дал
40 марок, так я неделю на них жила. И в машине катал всю ночь.
Правда, помучил сильно.
Марине жалко стало девчонку, но чем она могла помочь? Отвести и сдать своим покупателям было нереально. Во-первых, не хотела брать грех на душу, во вторых, девчонка знала где она живёт, и в-третьих, не возьмут её там и даром, потому что у неё под левым глазом опустилось и вывернулось веко так, что очень уродовало лицо. Ночью её брали, видимо, не видя этого дефекта.
Марина сказала девушке, что она может до утра поспать в её кровати, но та отказалась, и Марина взяв с собой томик Шиллера, полезла на свою двухэтажную кровать. Уже под утро она уснула. Когда проснулась, услышала разговор который шёпотом вела девушка, обращаясь к проснувшемуся Ефиму:
– Дядя, ви ж менi обицялы двадцять марок, а даете тiльки п'ять.
– Я обещал за ночь, а харил тебя только час, – громко отвечал ей
Ефим.
– Я ж не вынувата, що ця тьотя прийшла, – сквозь слёзы доказывала девушка.
– Давай, давай, дуй отсюда. Уже светло за окном.
Девушка продолжала всхлипывать. Марина перегнулась с кровати и приказным тоном сказала Ефиму:
– Если обещал, отдай, не мучай девчонку.
– Смотри, нашлась тут защитница обиженных, – бурчал Соколов, но вынул из портмоне деньги и отдал девчонке, которая юркнула за дверь.
Марина повернулась к стенке в надежде уснуть, но Соколова прорвало:
– Чего ты прикидываешься такой порядочной? А ты отдавала деньги, когда кидала продавцов машин. Ты помнишь, как тебя умоляли и плакали, а ты…
– Заткнись, – остановила его Марина, – этот грех несу я и мне его искупать придётся, а ты хотя бы ещё раз откроешь рот, я попрошу шефа прислать сюда кого-нибудь, чтобы с тобой разобрались.
Ефим ещё хотел сказать Марине, что он догадывается, откуда у неё в чемодане деньги, он уже два раза в него лазил после того как подобрал ключ, и оба раза взял оттуда хорошую сумму, но спохватился, что если он скажет о деньгах, то эта сволочная баба догадается, что и ему перепало, тогда точно приедет Дрын. Он молчал, а Марина сказала, сменив жёсткий тон, на более спокойный: