Рука животного зацепила листья и отправила их в рот. Зверь принялся жевать, довольно щурясь и причмокивая.
– Кштати, прошти, шеньор! Я ше не предштавилша, – прошамкал узник. – Щас, дай прожевать.
Через минуту он наконец продолжил:
– Быстрый Гонсалес.
– Кто, йо?
Когтистый помолчал.
– Хм… Я. Я – Быстрый Гонсалес. Ленивец из солнечной Колумбии. Имя такое.
– О! А Я Ман-Кей Эм Си, грустить не проси. Происхождения африканского, характера хулиганского. В Англии родился, к цирку прибился. Попал в переплет. Кто меня спасет?
Ленивец выдержал паузу и сказал:
– Ты можешь говорить помедленнее?
– Какой же ты тогда Быстрый Гонсалес? – Ман-Кей аж о рифме забыл.
– Для ленивца я очень даже… – пробурчал узник и отправил в рот очередную пригоршню листьев.
«Вот попал. Полный аврал», – резюмировал Эм Си.
– Гамбург есть большой город, – гордо вещал Петер. – Мы иметь много мостов, большой порт, река Эльба и красивый исторический зданий.
– Ты сам-то бывал в центре Гамбурга? – поинтересовалась Лисена.
Казалось, даже в темноте видны хитринки, блестящие в ее глазах.
– В центре не был. Я имел честь родиться неподалеку от красивый исторический место Бергедорф. Как ты иметь представление про петуха, гуляющего по городу?
– Ну, не знаю. Может, ты представления там давал.
– Давал! Давал! Но шапито есть шатер с непрозрачный стенка. Ты понимайт?
– Натюрлих, – ответила лиса.
Все помолчали, слушая стук колес. Ветер пах предчувствием дождя.
– А там, впереди, не Гамбург ли? – спросил вдруг Михайло Ломоносыч.
Путешественники увидели бескрайнее поле огней.
– Знаете, ребята, я бы с удовольствием слез где-нибудь, не доезжая до города, – проговорил Серега.
– А где мы будем искать Эм Си? Там, где не страшно? – возразил Парфюмер. – Микроавтобус из Гамбурга? Значит, надо ехать в Гамбург.
В обсуждение вступил Гуру Кен:
– Сэм, дружище, а ты не думаешь, что мы с тобой будем нелепо выглядеть на улицах города?
– Не надо иронии, мой сумчатый друг! Я отлично помню, как мы драпали из Тамбова. Город пугает меня так же, как и тебя.
– Кхе… – Михайло посмотрел на закрытое облаками небо, с которого начали падать первые редкие капли. – Где я там спрячусь? А Серега? Там же людей больше, чем мурашей в муравейнике. А леса нету.
– Есть парки, – напомнил Петер.
– Слыхал я про ваши немецкие парки, – отмахнулся медведь. – Три десятка деревьев, аккуратно постриженные кусты, скамейки, мамаши с колясками и дворник, убирающий территорию. Где там укрыться? За мусорной урной?
Гамбургский тенор не нашел, что возразить, но Ломоносыч и не ждал ответа.
– Я всю дорогу думаю над другим вопросом, – продолжал он. – А как, собственно, мы планируем построить розыскные мероприятия? Не в полицию же идти. У ихних полицейских групповой сердечный приступ случится, когда мы заявимся в участок.
Тамбовчане рассмеялись, а Сэм и Петер поежились. Гуру Кен воспринял слова медведя вполне серьезно. Австралиец готов был и в полицию отправиться.
– Полагаю, не открою Америки, если скажу…
Парфюмер расфуфырил шерсть.
– Михайло Ломоносыч, я как гражданин свободной страны протестую. Америка была открыта задолго до тебя.
– Ох, Сэм… Уж чем ты на обезьянина нашего смахиваешь, так это занудливостью. Это выражение такое. Так вот, без местных нам Ман-Кея не сыскать. Стало быть, необходимо сойти возле Гамбурга, а не на вокзале. Познакомимся с аборигенами, попросим помощи. Другие предложения есть?
Предложений не было.
Друзья стали готовиться к высадке. Решили прыгать, как только поезд замедлит ход перед въездом в город.
Ждали они довольно долго. Вот уже и деревня какая-то мимо пронеслась, замелькали какие-то строения с разноцветными огнями на фасадах.
Полил дождь. Крыша вагона мгновенно стала скользкой. Гуру Кен оступился, чуть не упал и не увлек за собой спутников.
– Закон подлости, – крикнул Колючий.
– Это нихт подлость! Это близко море! – как бы оправдываясь, ответил Петер.
– Не важно, – прорычал Михайло. – Если мы свалимся на такой скорости, точно переломаем все кости.
– А наверху промокнем и простудимся, – добавила Лисена.
– Надо отцепить вагон! – осенило Колючего. – Михайло Ломоносыч, выручай!
Медведь удивился:
– Ай да еж, ай да молодец! Пойду попробую.
Осторожно ступая по крыше, превратившейся в мокрый каток, косолапый проследовал к краю вагона, свесился вниз.
По металлическим скобам, играющим роль лестницы, Михайло медленно слез в просвет между вагонами. Здесь царил оглушающий грохот. Он пагубно влиял на способность медведя сконцентрироваться и разомкнуть хитрую сцепку. От адского скрежета и ударов голова дикого тамбовского зверя начала кружиться, перед глазами поплыли алые круги, а лапы ослабли.
Ломоносыч стоял в весьма неудобной позе, рискуя соскользнуть вниз, прямиком под колеса поезда. Слабость, нахлынувшая на медведя под воздействием звуковой атаки, достигла апогея. Передняя лапа, державшаяся за скобу-ступеньку, разжалась, и бурый гигант начал валиться навзничь, но в последний миг Михайло случайно схватился за какой-то рычаг, остановив падение. Под весом Ломоносыча рычаг подвинулся назад, сцепка разомкнулась, и вагон стал отставать от поезда.
– Получилось, – прохрипел Михайло, превозмогая тошноту и головокружение.
Грохот исчез, колеса стучали все реже и тише. Лесной губернатор смотрел на небо, ловил пастью прохладные дождевые капли. К тамбовчанину стали медленно возвращаться силы. Он поднялся, дотянулся до скоб и вскарабкался на крышу.
– Как ты? – крикнула Лисена.
– Порядок! Впереди темнеет, там вроде бы неплохая роща. Еще пять минут, и можно спрыгивать.
Ночное зрение не подвело Ломоносыча, лесок оказался знатным, это была широкая полоса густо посаженных вековых деревьев. Звери аккуратно спрыгнули с замедлившегося вагона.
– Ну, здравствуй, родина гамбургских петухов, – пошутил Колючий, стряхивая капли с иголок.
Глава 3
В лесу было значительно уютнее, чем на вагоне. Путники радовались тишине, земле под лапами, естественным запахам. Дождь прекратился спустя четверть часа.
Все нещадно вымокли, особенно пострадал Петер. Его стало колотить, и Гуру взял его под мышку, чтобы согреть. Вскоре продрогшие путешественники набрели на странный бетонный сарайчик с железной дверью.
Михайло очень хотел согреться сам и помочь друзьям, поэтому высадил дверь с третьего удара.
Внутри гудел какой-то прибор, это настораживало, зато здесь было тепло и сухо. Звери втиснулись в маленькое помещение, улеглись на пол, и вскоре им стало теплее.
Утром на пороге нарисовался странный кабан. Вроде бы свин как свин, однако на его голове красовалась фуражка.
– А! Фрицы в деревне! В ружье! – завопил спросонья Колючий.
Серега пихнул ежа в бок и тут же пожалел об этом: недаром же он Колючий.
– Меня звать не Фриц, – со свистящим подхрюкиванием проговорил кабан. – Я есть Вольфганг.
Серега покатился со смеху:
– Кабан с волчьим именем! Вот потеха! – Серый знал, что «вольф» означает по-немецки «волк».
– Ви есть смеяться над лицом при исполнении!
– Лицом?! – пуще прежнего рассмеялся Серега, глядя на рыло в фуражке.
– Я есть лесной полицейский! – топнул копытом свин, и его слова прозвучали как гром среди ясного неба.
– Да, Серега, это ты умеешь, – пробормотал Михайло. – Всю дорогу молчишь да грустишь, но на хихоньки тебя пробивает в самый неподходящий момент.
– Итак, я иметь сохраняйт порядок. Ви нарушитель! Кто ви такой? Незаконный гастарбайтер?
– Кем это он нас обозвал? – угрожающе спросил Гуру Кен.
– Незаконными эмигрантами, приехавшими на заработки, – пояснила Лисена. – У них, в Европе, это больной вопрос. Мне одна сорока рассказывала. По-моему, настала пора что-нибудь сбрехать.
– Это точно, Василиса, – вздохнул Михайло, поднялся на лапы и осторожно проковылял к выходу.
До сей поры Вольфганг не замечал медведя, который лежал в самом темном углу каморки, закрытый телами друзей. Теперь кабану стало не по себе, он отступил, освободив проем. Ломоносыч привык к такой реакции на свою персону и часто ею пользовался. Не постеснялся и нынче:
– Приветствую тебя, Вольфганг, как первого представителя здешних властей. Меня зовут Михайло Ломоносыч, и я чемодан, то есть дипломат из России.
– А кто есть остальной групп? – судорожно сглатывая, промямлил кабан-полицейский.
Тут Михайло сам подрастерялся. Не потянут Гуру Кен, Парфюмер и особенно Петер на россиян.
Молчание затянулось. Вольфганг постепенно одолевала робость перед бурым хищником.
Положение спасла Лисена:
– Как это, кто мы?! – Она вышла на свет, щуря раскосые глаза. – Неужели вы ничего не слышали о Большой Восьмерке?
– Ну, у людей есть восемь вожаков, которые встречаются раз в год, чтобы решить, где лучше вырубить лес, сколько выловить рыбы или какую землю разрыть в поисках горючей жидкости, на которой ездят их машины, – сбивчиво изложил свое видение Большой Восьмерки кабан.
Тем временем остальные путешественники покинули бетонный сарайчик.
– Ты необычайно верно все обозначил. – Лисена пустила в ход чуть-чуть лести. – Кстати, когда ты забываешь об акценте, тебя значительно легче слушать.
Кабан невольно открыл пасть. Лисена, очаровательно улыбаясь, продолжила:
– Но это их, человеческая, восьмерка. А есть и наша – звериная. Позволь представить каждого. Михайло Ломоносыча ты уже знаешь. Россия. Я Лисаяма Куроеда, Япония. Это Сэм Парфюмер, Соединенные Штаты Америки.
– Скунс? – с усмешкой сказал Вольфганг. – Весьма логично.
– Так, я попросил бы, – завелся Парфюмер, и его хвост угрожающе задрался к небу. – Великая держава не потерпит оскорблений от какого-то полицейского с пятаком вместо носа.
– Уймись, Сэм, – ласково попросила лиса. – Он не имел в виду ничего плохого. Правда, Вольфганг?
– Да-да, – поспешно согласился полицейский.
– Что поделать? Дипломаты. Все на нервах. Я закончу представление, если позволите. – Рыжая изящно поклонилась, играя роль японки. – Сержио Волчини, Италия.
Серега приветственно взмахнул бровями.
– Канада прислала мистера Колючинга.
Колючий раздулся от важности, отчего стал похож на морского ежа.
– Мсье Кеньяк, он же Гуру, Франция.
– Кенгуру из Франции? – озадачился Вольфганг.
– Этнический австралиец, – подтвердил Гуру. – Родители переехали в красавицу Францию, когда я еще сидел в материнской сумке.
– И, наконец, интересы Германии защищает герр Петер.
Гамбургский тенор с достоинством кивнул.
– Мою фатерлянд представляет петух?! – удивился полицейский. – Впрочем, чему удивляться? От людей у нас и вовсе женщина.
– Воистину так, досточтимый Вольфганг, – сокрушенно проговорила Лисена, складывая передние лапки, словно для молитвы. – В странное время мы живем. Мне как лисе чрезвычайно трудно вести переговоры с петухом.
– Понимаю, – хмыкнул кабан. – Я есть другого не понимайт. Если ви есть восьмерка, то почему я наблюдайт семеро?
– Вот это как раз самое важное! – горячо промолвила рыжая. – На вверенной вам территории произошло жуткое преступление, ставящее под угрозу мир во всем мире!
Вольфганг ошеломленно уставился на Лисену. Та разошлась не на шутку:
– Судьбы великих держав нынче вверяются в ваши, хм, копыта! Разве не странно, что столь важные делегаты коротали ночь в убогом человечьем сарайчике, а не под сенью древнего германского леса?
– О, я-я! – отмер кабан. – Это быть мой следующий вопрос. Почему вы вломились в человеческий помещений?
– Эх, уважаемый Вольфганг. Сейчас вам откроется страшная правда, которую лично я предпочла бы считать вымыслом… Э… Я понятно изъясняюсь?
– Ну… Да.
– Итак, мы, представители крупнейших стран мира, прячемся здесь! – Лиса посмотрела на кабана с каким-то обличающим торжеством, дескать, вот как у вас все плохо, господин полицай.
Похоже, удар достиг цели.
– Не понимаю, о чем вы, – пролопотал Вольфганг, пряча крючковатые клыки. – У нас полный порядок. Преступления пресекаются, не успев произойти. За редким исключением.
– Тогда нам не повезло вдвойне, – трагическим голосом произнесла Лисена.
– Да что же стряслось? – не выдержал кабан.
– Посла от Англии, мистера Эм Си Ман-Кея, похитили!
– Кто?!
– Человек. Охотник. Международный преступник.
– С дуба свалиться… – выдохнул Вольфганг.
– И это все, что может сказать местная полиция?! – Михайло навис над кабаном.
– Найн, – сипло запротестовал страж порядка. – Я постараюсь найти важного дипломата из Англии.
– Нет-нет, уважаемый, – вступил в разговор Сэм. – Не ты постараешься! Мы постараемся замять это дело, чтобы мировое сообщество не осудило Германию. А ты обязательно разыщешь Эм Си. В смысле, мистера Ман-Кея.
Кабан беспомощно посмотрел на Петера. Петух развел крыльями, мол, попали мы с тобой, земляк, по полной программе.
– Решено! – тряхнул щетинистой головой Вольфганг. – Я сейчас же хотеть приступить к розыскной работа!
Он развернулся и затопал в глубь леса.
– Мама миа, папа римский! – выдал Серега, вживаясь в шкуру итальянца. – Эй, сеньор! А разве ваша полиция не расспрашивает о потерпевшем и подозреваемом перед тем, как начать поиск?
Кабану стало так стыдно, что он подошел к стволу ближайшего дерева и постучался лбом о кору и лишь потом вернулся к путешественникам.
– Простите, господа. Я хочу знать все подробности. Важна любая мелочь. Постарайтесь говорить кратко и по делу.
Участники Большой Восьмерки поведали Вольфгангу слегка измененную историю пленения афро-англичанина. Получалось, что злобный охотник похитил шимпанзе-дипломата буквально в окрестностях Гамбурга. Ман-Кей как раз произносил речь о необходимости объединения зверей всего мира для противостояния хищнической политике людей. Тут и появился черный микроавтобус с изображением пса-терминатора, из него выскочил здоровенный мужик по имени Гюнтер и выпустил бешеную четверку черных бойцовых псов. Эм Си попался. Остальным удалось бежать.
В рассказах разных животных содержались мелкие противоречия, но кабан-полицейский списал их на счет стресса, пережитого послами. Теперь Вольфганг был вооружен знаниями.
– Я тут же приступайт к следствию! – пообещал он. – Где вы будете разместиться?
– А где бы вы посоветовали? – спросил Ломоносыч. – Сами понимаете, безопасность международного саммита поставлена под угрозу.
– Пойдемте, уважаемые господа! Я быть счастлив проводить вас в безопасный участок.
– Надеюсь, не полицейский, – буркнул «канадец» Колючий.
Утро выдалось солнечным. Легкие облачка парили в голубом небе, а солнце палило, не жалея сил. Словно и не было ночи с ее ветром и дождем. Таков северный приморский климат.
Звери топали на небольшом удалении от кабана, тихо переговариваясь. В основном, восхищались умением Лисены складно наврать с три короба.
– Да ладно вам. Засмущали-то как! – ответила на комплименты лиса.
– Василиса, особь ты моя редчайшая, не юли, – велел Михайло Ломоносыч. – Скромность тебе не к мордашке.
– Ну, как вы не поняли, – сказала рыжая. – Я всего лишь стащила идею наших цирковых друзей! Гуру, Петер, Сэм! Ну, разве вы не помните, как водили нас за нос в тамбовском лесу? Я регулярно ругаю себя за то, что не раскусила тогда ваш обман! Обжулили, черти.
Новоиспеченные «дипломаты» рассмеялись.
Вольфганг оглянулся, морща пятачок. Он отчего-то был уверен: смеются над ним. Есть такой недостаток у тех, кто не уверен в своих силах.
Животное, как человек, – ко всему привыкает. Ман-Кей смирился с тем, что вновь угодил в клетку. В сущности, он всю жизнь провел за решеткой, пока не сбежал из шапито. Между прочим, шимпанзе даже гордился длительным сроком отсидки, ведь в среде рэперов быть реальным гангстером почетно. А там уж не важно, в обезьяннике ты сидел или отмотал срок в йошкар-олинском зоопарке.
Быстрый Гонсалес мало рассказывал, зато умел слушать. Точнее, Ман-Кею казалось, что умел. На самом деле ленивец попросту не успевал вставить ни слова в обезьяний монолог. Сначала Гонсалесу из вежливости хотелось переспросить тараторящего Эм Си, что конкретно он выпалил за последние три минуты, а потом мудрый ленивец свыкся с трепотней афро-англичанина, как свыкаются с работающим за окном отбойным молотком. Ведь его нельзя ни выключить, ни сделать потише.
Ман-Кей взялся изложить Быстрому Гонсалесу свою биографию. Получалось длинно и не особо интересно:
– …Перехожу к пятилетнему юбилею. В пять я как раз болею. Потом, йо, новые гастроли. Сколько номеров мы там запороли! И совсем немного оставалось до Тамбова. Вот там нам было так хреново…
Утром и вечером в подвал с клетками приходила аккуратная немолодая женщина в спецодежде. Она убирала в клетках, меняла узникам воду и давала корм. Эм Си ежедневно получал не очень вызревшие бананы, яблоки и чашку сухофруктов. Съедал все. Как однажды сказал мудрый Михайло, дают – бери, бьют – беги.
Когда Ман-Кею надоедало есть и болтать с Быстрым Гонсалесом, он занимался замком на своей клетке. Замок был типа тех, что вешают на двери подъездов: запирался автоматически, стоило лишь захлопнуть дверь, а отпирался при введении правильного кода. Кнопок было десять. Эм-Си не знал, какие нужно нажать одновременно, поэтому начал подбор наугад. Рука быстро уставала, потому что для нажатия приходилось выгибать кисть и тянуться. Пока это занятие, граничащее с самоистязанием, плодов не давало.
Отдыхая, пленник гадал, где он и можно ли отсюда смыться. Афро-англичанин не представлял, каковы размеры всего дома, ведь кроме узенького загончика для микроавтобуса и подвала он ничего не видел. Первое впечатление было таково: домик маленький, хоть и двухэтажный, дворик игрушечный, бежать некуда, хотя за воротами растет какая-то зелень. Однако Ман-Кей чувствовал, что первое впечатление может обмануть.
В приоткрытые оконца влетали разные звуки, чаще всего предупреждающий кого-то лай собак, постоянным фоном было пение птиц. Иногда совсем близко кто-то ходил. Шум машин доносился крайне редко. Однажды откуда-то из дома загромыхала суровая музыка, подолбила около часа и закончилась. Видимо, хозяин развлекался.
Гюнтер Айзеншпиц действительно поставил компакт-диск с любимым альбомом группы «Rammstein». Он всегда слушал этот альбом, когда ему нужно было серьезно подумать.
Волшебное появление шимпанзе в фургоне беспокоило охотника не меньше встречи с медведем. Слушая монстров немецкого индустриального рока, Гюнтер родил-таки связную гипотезу появления обезьяны в микроавтобусе. Айзеншпиц увязал косолапого с шимпанзе, и истина запылала перед его глазами, как подожженный старый сарай.
«Медведь и обезьяна сбежали из зоопарка! Нет, скорее из цирка, – вывел в уме Гюнтер. – Слишком ярко разодет шимпанзе. А бурый гигант не покалечил меня, а отпустил! А я, дурак, испугался настолько, что и до сих пор в себя не пришел».
Получалось, что привыкший к машинам примат заскочил в фургон, пока были открыты двери. Успокоившись, охотник стал прикидывать, кому бы предложить циркового зверька: «Шимпанзе дрессированный, да-да! Раз он не срывает с себя сине-красные шмотки, то ученый. За такого можно заломить побольше. Так-так, знаю я пару толстосумов с детьми. Им наверняка нужна живая игрушка».
Глава 4
Полицейский Вольфганг привел фальшивых делегатов в весьма уютное местечко. Это была поляна, со всех сторон отделенная от леса густыми зарослями кустарника. Здесь находились еще два кабана в фуражках. Блюстители порядка явно скучали, они, валяясь на траве, вяло отмахивались от мух и со странной синхронностью жевали травинки.
Клыкастые полицейские оживились, завидев семерых спутников Вольфганга.
– Задержанные? – с надеждой спросил кабан покрупнее.
– Нет, – разочаровал коллег Вольфганг.
Он кратко и на редкость толково ввел полицейских в курс дела. Те прониклись высоким статусом гостей и важностью происшествия с английским дипломатом. Кроме того, скучавшие блюстители порядка наконец-то дорвались до настоящего дела.
– Поверьте, господа, мы пятаками землю рыть будем, но найдем пропавшего делегата, – с энтузиазмом заверил гостей молчавший до сего момента кабан.
Он был моложе двух других, зато чувствовалось, что он смышленее и ответственнее старших товарищей.
– Мартин верно заметил, – закивал крупный свин.
Этот кабан оказался начальником полиции. Вольфганг докладывал, в основном, ему. Стоило Мартину открыть рот, и крупный секач недовольно поморщился, как это делают старшие по званию, когда в разговор встревают подчиненные.
Начальника звали Бастианом. Он пригласил иноземцев располагаться:
– Будьте как дома, господа и очаровательная фрау из Японии. Здесь вы находитесь под защитой сил правопорядка. Мы же займемся исправлением досадной ситуации с похищенным англичанином.
Кабаны затеяли бурную деятельность. Бастиан отдавал четкие приказы:
– Вольфганг, ты налаживаешь воздушную разведку. Идешь к птицам, лучше к голубям. Они постоянно летают в город. Заставь их сотрудничать. Мартин, с тебя – поиск данных на охотников, подпадающих под описание, данное господами дипломатами. Я пойду поем, не забывая охранять наших гостей. Все, первая планерка через час на соседней поляне. Выполняйте.
Начальник скрылся в кустах.
– Круто Швайнштайгер взялся, – одобрительно пробормотал Мартин.
– Ну, хоть разомнемся, тряхнем стариной, – мечтательно сказал Вольфганг.
– Тряхнете, – передразнил Мартин. – Смотри, чтобы из вас со Швайни песок не просыпался.
Вольфганг и Мартин за глаза называли Бастиана Швайнштайгером. Тамбовчане и циркачи решили, что начальник кабаньей полиции настоящий тигр, хоть и свинья, хотя Лисена сильно сомневалась в правильности перевода. Откуда иностранцам знать фамилию немецкого футболиста – тезки начальника полиции? Кроме того, полное имя кабана было Себастьян. Бастиан – красивое сокращение, символизирующее несокрушимость полицейского. Бастион, короче.
Наконец, и подчиненные Бастиана покинули неполную Большую Восьмерку.
– Отныне, ребятушки, мы величаем друг друга по именам, которые изобрела Василиса, – сказал Михайло Ломоносыч. – Изображаем высокую дипломатию. Без «спасибо-пожалуйста» ни шагу. Понтов побольше. Всем ясно?
Вопросов не последовало.
– Нам пока остается лишь ждать. Отдыхаем, господа!
Звери разлеглись, где кому удобнее, а неугомонная лиса ускользнула на разведку.
Несколько часов путешественников никто не беспокоил. Погода радовала, ожидание изводило.
Лисена вернулась с прогулки по окрестностям. Она даже забралась в близлежащую деревеньку.
– Не село, а игрушка какая-то, – поделилась она впечатлениями с друзьями. – Все четко распланировано, словно по линейке размечали. Улицы чистенькие, домики опрятненькие, скотные дворы богатые, животные ухоженные. Все какие-то не такие, как наши. Ну, к Петеру мы привыкли, там вся курятина такая… То есть куры. Коровка меня удивила. Манерная, ведет себя будто столбовая дворянка.
– По-моему, Василиса, то есть Лисаяма, ты просто завидуешь, что у них порядка больше, – проговорил Михайло. – Думаешь, что мы по сравнению с ними неполноценные, что ли… Ты мне эти настроения забудь.
– Коровка эта так жалобно-жалобно замычала, будто большая кошка мяукнула: «Ми-у-у», только басом, – тут же перестроилась Лисена.
– Тоже мне, учительница говяжьего языка и литературы, – прикололся Колючий.
А Серега нарочито задумчиво произнес:
– Может, коровка больна?..
– Ах, Сержио, к чему эти мафиозные замашки? – елейным голоском протянула рыжая.
Пока друзья шутили и обменивались подначками, Михайло Ломоносыч задумался. Он мысленно прокрутил весь путь от тамбовского леса до Германии и с огорчением понял: дома что-то не так. «Вот перелетели мы через границу с Белоруссией, – вспоминал медведь. – Стало как-то чище в лесу, в городах и деревнях. Потом была Польша. Там-то мы потоптались, это не сверху смотреть. Но ведь показалось, что еще чище, еще аккуратнее! А тут, в Германии, и вовсе абсолютный порядок, особенно по сравнению с родным Тамбовом. Вроде бы неплохие мы ребята, а самой малости недотягиваем. Тут поленились мусор убрать, там неряшливо что-то сделали… А как начнешь сравнивать, впору плакать. Общее впечатление-то складывается весьма неприятное. Да, все-таки нам еще надо много работать, чтобы наш лес стал лучше, чем здешние угодья!»
Напоследок Михайло дал себе зарок, мол, когда вернется домой, порядок там наведет обязательно.
Вынырнув из потока мыслей, медведь застал зверей уже не в столь веселом настроении.
– А помнишь, Петер, песенку, которую ты переделал специально для нас? – спросил Гуру Кен.
– Какую песенку?
– Ну, нашу! Про цирк, – нетерпеливо пролопотал кенгуру. – Спой, а?
– О, это есть действительно хороший песенка, мсье Кеньяк! – встрепенулся гамбургский тенор и тут же запел:
Работа у нас такая, работа у нас заводная,
и нам не нужна другая, хватает у нас забот.
Снег ли, ветер или дождь весь день идет,
Актерское сердце меня на манеж зовет.
– Я все никак не пойму, – тихо промолвил Колючий, обращаясь к Сереге. – Почему Петер да и этот Вольфганг норовят подпустить акцента, а как дело доходит до пения или серьезного разговора, язык уже не ломают?