Здание уголовного суда было воздвигнуто в двадцатых годах. Его роскошные расписные потолки, великолепные резные двери и светлые мраморные плиты курьезно контрастировали с темными делами, которые здесь слушались. При входе меня тщательно обыскали, вытряхнули из сумочки и карманов буквально все – кучу старых рецептов, даже «тампакс», а заодно серьгу, каковую я считала навсегда потерянной на пляже. Судебный пристав знавал меня еще по старым временам, когда мне выпадала доля болтаться здесь в течение долгих часов судебных слушаний. Мы поговорили о его внуках, затем я поднялась на третий этаж, где заседал ночной суд.
Предварительное слушание по делу Хамфриса представило Дика во всем его утонченном блеске. Жемчужно-серый сюртук застегнут на все пуговицы. Светлые волосы расчесаны так, будто он всего секунду назад выпрыгнул из парикмахерской. Дик олицетворял собой импозантность. Рядом с ним Хамфрис выглядел приземленно и озабоченно: этакий законопослушный гражданин, случайно угодивший в шестеренки не очень понятных ему событий, но изо всех сил старающийся расставить их в правильном и справедливом порядке.
Прокурор Джейн Ле Маршан была хорошо подготовлена. Она выступала в качестве государственного обвинителя, умело и бегло ориентируясь во всех обстоятельствах дела. Однако не поддержала требование не выпускать обвиняемого на свободу под залог, учитывая, что свидетельство об убийстве исходило от человека, которого уже не было в живых. Судья постановил, что есть основания судить Хамфриса судом присяжных. Залог был определен в сумме ста пятидесяти тысяч долларов, а дело занесено в компьютер для будущего судопроизводства с участием присяжных заседателей.
Дик с большим изяществом выписал чек на десять процентов суммы залога и вместе с Хамфрисом появился в прожекторном море теле – и фотовспышек. А я не удержалась – дала репортерам домашний телефон и адрес Дика. Скромновато, но мне ужасно не хотелось, чтобы он отделался слишком легко, без дополнительных осложнений.
Роулингс прихватил меня у выхода из зала.
– Ну что ж, мисс Ви., нам придется выстроить прочный бастион доказательств, когда дело дойдет до суда.
– Вы имеете в виду, до первого заседания такого суда, – с горечью сказала я. – А это произойдет через пять лет. Хотите биться об заклад?
Он устало почесал лоб.
– Забудьте про это. Мы старались уговорить судью дать нам возможность задержать Хамфриса еще на сутки для углубленного допроса. Ах, как мне хотелось, чтобы он хоть одну ночь провел за решеткой! Но ваш пронырливый экс-муж оказался нам не по зубам. Хотите, пойдем куда-нибудь выпьем? Или поедим?
Это застало меня врасплох.
– О, я бы не против... что-нибудь легкое... Увы, у меня полно неотложной работы. Глядишь, выявится что-либо полезное для нас в этой истории...
Я не договорила, что, может быть, наоборот, все расстроится окончательно. Он сузил глаза.
– Послушайте, Варшавски, вы и так ночь превратили в день. Разве сегодня мало было сделано?
Я засмеялась, но ничего не сказала. Мы пробились через толпу репортеров и частокол видеокамер к выходу. Там Дик покровительственно держал руку на плече Хамфриса. Не иначе в свое время он прошел курс занятий по теме: как держать себя на телевидении. Для полноты драматического эффекта он встал на самую верхнюю ступеньку.
– У моего клиента, – вещал Дик, – сегодня выдался долгий и трудный день. Я верю, что мисс Варшавски, будучи вполне объективным и благожелательным детективом, невольно допустила некоторые крайности, вызванные эмоциональной вовлеченностью в жизнь врача, который, к несчастью, сегодня покончил с собой.
У меня в глазах помутилось. Кровь застучала в висках; я продралась сквозь толпу к Дику. Увидев меня, он напрягся и подтащил Хамфриса поближе к себе. Кто-то услужливо сунул мне микрофон чуть ли не в нос. Я собрала всю свою волю в кулак, чтобы улыбнуться, а не грохнуть Дика аппаратом по черепу.
– Это я – эмоциональная мисс Варшавски, – пояснила я с максимально возможной бодростью. – Поскольку мистеру Ярборо пришлось покинуть гольф и мчаться в суд, у него, к несчастью, не было времени ознакомиться с фактами. Когда он прочитает завтрашнюю газету и узнает о конфликте, в который вступил его клиент с законом штата Иллинойс, мистер Ярборо, возможно, пожалеет, что не остался на спортивной площадке. В толпе раздался взрыв смеха. Я нырнула в темноту, увертываясь от града вопросов, но все же не удержалась и оглянулась через плечо на Дика, пытавшегося восстановить самообладание. Идя к машине, я поискала глазами Роулингса, но того нигде не было видно.
Дик тотчас свернул пресс-конференцию и повлек Хамфриса к «мерседесу»... Я заметила, что они взяли курс на север, к скоростным автострадам. Мне понадобилось выжимать все силенки из моего «шеви», чтобы не отстать от быстроходного спортивного автомобиля. Выскочив на шоссе Кеннеди, ведущее к аэропорту, О'Хара, «мерседес» прибавил газ и, то и дело выбиваясь из общего потока, обгонял машины, ехавшие впереди.
Наступили сумерки – не самое лучшее время для погони. Если бы не мощные яркие огни «мерседеса», я потеряла бы его из виду. Когда выехали на магистраль, параллельную взлетному полю О'Хара, которая шла по той самой земле, что вне его досягаемости, я неожиданно заметила, что коричневый «бьюик-ле сабр» прицепился ко мне неотвязным хвостом. Эта магистраль платная, надо замедлить ход, чтобы бросить монетки в автоматический «сборщик подати». Я остановилась, «бьюик» обогнул меня. Устремившись вперед, он через несколько километров догнал «мерседес», обошел его спереди, неподалеку от Алгонкин-роуд, но потом вернулся и снова последовал за мной на небольшом расстоянии.
Мы все держали скорость свыше ста двадцати километров; моя колымага отчаянно вибрировала и если бы, не дай Бог, внезапно остановилась, «бьюик» меня просто бы переехал. Мои руки, сжимавшие «баранку», дрожали от напряжения.
Не посигналив Дик свернул с магистрали. Меня занесло вправо, когда я сворачивала за ним. На какую-то долю секунды колеса «шеви» оторвались от бетона, я увидела, как «бьюик» почти впритирку объехал два тормозящих, свирепо сигналивших экипажа, затем каким-то непостижимым образом приблизился к «мерседесу», успевшему удалиться примерно на полмили.
Я похлопала по рулевому колесу. Давай газуй, старушка. Покажи, на что способна. А ну-ка, жми, крошка!.. Что из того, что ты стоишь на сорок «штук» дешевле, ведь ты же от этого не хуже?.. «Шеви» возмущенно задрожал, но выжал сто сорок и сократил дистанцию между мной и «мерсом».
Тем временем «бьюик» продолжал гнаться за мной на расстоянии примерно тридцати метров. Мой револьвер по-прежнему лежал в «бардачке», но я не могла себе позволить хотя бы на миг оторвать пальцы от руля, чтобы достать его. Хотя было уже очевидно, что дорожно-патрульная служба не даст всем троим далеко уехать на такой скорости.
Я вся взмокла, когда мы уже значительно медленнее въехали на Нортвест-хайвей. Мчаться здесь было невозможно из-за частых светофоров и патрульных мотоциклистов, которые постоянно курсировали в округе.
Затормозив у светофора, я сняла с цепочки ключик от «бардачка». При следующей краткой остановке я открыла его, выхватила револьвер и сунула в карман пиджака.
Хамфрис обитал в Баррингтоне, а это – добрых пятьдесят миль от центра Чикаго. Дик гнал машину с такой скоростью, что мы преодолели расстояние за рекордно короткий срок и вскоре уже подъезжали к коттеджу Хамфриса. Дик свернул на малую дорогу, ведущую прямо к дому, а я и «бьюик», не сбавляя хода, проехали мимо. Едва «мерседес» скрылся из виду, «бьюик», газанув, сделал полный резкий разворот и, объехав, меня, повернул в обратную сторону, к шоссе.
Я остановила машину и замерла, уронив голову на руль; руки противно дрожали, мне необходимо было поесть. За целый день – ни крошки во рту. Казалось, что изматывающие перипетии сожгли весь сахар в моей крови. Будь у меня напарник, я послала бы его за едой, а сама осталась бы в засаде. Но факт оставался фактом: пришлось рискнуть и отправиться на поиски ближайшей закусочной. Я наткнулась на придорожный буфет, взяла двойной гамбургер, стаканчик шоколадного крема и картофельные чипсы. Поглощенная пища властно повелевала не двигаться, выспаться.
Я пробормотала нечто вроде того, мол, дело есть дело и, поборов сонливость, вернулась к жилищу Хамфриса. У него был большой участок земли. Укрытый пышными кронами особняк с дороги был едва различим. В темноте виднелся лишь кусочек облицованного туфом фронтона, освещаемого фонарем. Я свернула в небольшую аллейку и стала ждать. Сама не зная чего. Развалилась на сиденье, закрыла было глаза, но тотчас открыла, видимо, оттого, что появилась машина с зажженными фарами. Это был черный «бьюик». В темноте освещая себе дорогу, он направлялся к шоссе. Я озябла, все тело напряглось до предела. С большим трудом удалось развернуть «шеви» и догнать «бьюик», когда тот уже сворачивал на магистраль. Через несколько миль я догадалась, что мы держим путь в госпиталь. Я поубавила ход: какой смысл покупать билет, если фильм давно и хорошо известен, а кроме того, я отнюдь не претендовала на первую премию в авторалли...
Часы на автомобильной панели показывали полночь, когда я подкатила к гостевой стоянке «Дружбы». Приближаясь к воротам, я не вынимала руку из кармана, где лежал револьвер. Внимательно, очень внимательно осматривала вереницы автомобилей, но «бьюика» среди них не было.
Ярко, освещенные пустые холлы были знакомы так же хорошо, как мой собственный офис. У меня создалось полумистическое ощущение, что вот-вот смотритель здания вскочит со своего стульчика, дабы поздороваться со мной, а стайка медсестер подбежит проинформировать о состоянии таких-то и таких-то больных.
Нет... Никто не заговорил со мной, пока я шла по коридорам административного крыла. Правда, на этот раз дверь не была заперта на ключ. Я осторожно приоткрыла ее: холл был пуст. Медленно пошла вперед, прислушиваясь, но не слыша ни единого звука. Ручка двери «предбанника» Джеки тоже повернулась свободно. Лампочка не горела, однако огни автостоянки отбрасывали внутрь помещения яркие блики, так что мебель была хорошо различима. Из-под двери кабинета Хамфриса струился свет, хотя трудно было сказать, был ли там кто-нибудь.
Сдерживая дыхание, я медленно повернула ручку и слегка приоткрыла дверь, стараясь сделать это так, чтобы она не скрипнула. Щель не давала возможности разглядеть что-нибудь в офисе, зато теперь он хорошо прослушивался. Кто-то хриплым голосом произнес:
– Нам ведь что интересно, братец? Нам интересно, что ты там болтаешь легавым. Плевать мы хотели на твоего кореша доктора, плевать нам на то, что он наговорил. Он сдох, с него взятки гладки. Но мой стукач сказал, что ты показываешь на меня. Ну-ка, расскажи мне об этом...
Это был Серджио, я узнала бы его голос из тысячи при любых обстоятельствах. Я лихорадочно рассуждала: разумеется, следовало дать знать полиции. Но, во-первых, было бы трудно заставить их прислушаться ко мне, не говоря уже о том, что вряд ли удалось бы убедить их нагрянуть бесшумно, без литавров и фанфар, словно при Втором Пришествии. Во-вторых, мою голову сверлила мысль: почему Хамфрис приехал для встречи с Серджио именно в госпиталь, вместо того чтобы уладить все по дороге, в каком-нибудь укромном местечке? И если в «бьюике» был Серджио, почему он не убил меня, когда я спала, уронив голову на руль?..
Тут послышался голос Хамфриса:
– Вот уж не знаю, кто ваш информатор и почему он так осведомлен в этой истории. Но могу вас заверить, что я полиции ничего не сказал. Судите сами: они же меня отпустили.
Кто-то ударил его, он застонал. А может, они с силой выкручивали ему руки, чтобы он был пооткровеннее и рассказал то, что им хотелось от него узнать.
– Я же не вчера родился, приятель. Тебя выпустили не потому, что ты не проходишь по делу об убийстве. Легавые отпустили тебя, потому что ты им сказал то, что они желали услышать... И они будут на седьмом небе, если какая-нибудь мелкота возьмет убийство на себя, а шикарный деляга-богатей сорвется с крючка... Усек?
– Я думаю, – заявил Хамфрис, – что мы могли бы поговорить лучше, если вы уберете нож от моей шеи. – Надо было отдать Хамфрису должное: он не терял хладнокровия под нажимом и продолжал: – Видите ли, у нас есть одна проблемка. Что там ни говори, но убили Малькольма Треджьера вы, а не я.
– Может, убили, а может, нет... Но даже если убили, так ведь по твоему приказу. А это означает пособничество в убийстве. И тебе по, такому обвинению намотают столько лет... Страшно подумать! И уж ты поверь, мы тебя с собой потащим, если пойдем ко дну. Ну а кроме всего прочего, есть еще один пустячок – Фабиано. Мой человек. Да-да, братец. Это ты его замочил. В тебе совесть есть? Это подобные тебе, шикарные деловые, так поступают с несчастными дурачками... Ну вот. Прежде чем опять будешь о чем-нибудь толковать с легавыми, заруби себе на носу: мы в кусты прятаться не будем, мы за тебя не в ответе!
Хамфрис помолчал, потом снова тихо застонал.
– Какого черта вам нужно?
– Ага, приятель, вот это уже разговор. Что мне нужно? Хочу услышать, как ты скажешь магические слова: я убил Фабиано Эрнандеза.
Снова молчание, затем опять стон.
– Ну, телись, телись, братец. Времени у нас полно, вся ночь. Никто не услышит, если даже визжать будешь.
Сдавленным голосом Хамфрис наконец сказал:
– О'кей. Я пристрелил этого парня. Но он же был подонком, неудачником, негодяем. И если вы сюда пожаловали, чтобы отомстить за его смерть, то зря потратили время из-за кучи дерьма, которая гроша ломаного не стоит...
Я перевела дыхание и, выхватив револьвер, с силой толкнула дверь в офис.
– Не двигаться! – заорала я, целясь в Серджио.
Он стоял с ножом напротив Хамфриса, а татуированный скручивал руки Алана за спиной. Двое других «Львов» торчали по бокам, у каждого – револьвер. Окно позади письменного стола, очевидно, было разбито вдребезги сразу же после прихода Хамфриса, которого они застали врасплох.
– Бросай оружие! – рявкнула я.
Куда там... Они прицелились в меня. Я выстрелила, свалила одного, но промазала в другого. Тот тоже выстрелил, однако я молниеносно нагнулась, и пуля ушла в пол. Серджио отпрянул от Хамфриса. Краешком глаза я увидела, что он занес руку, чтобы метнуть в меня нож, но пуля достала его раньше; перевалившись через кресло, он рухнул на ковер. Я еще раз выпалила по второму бандиту, тот выронил револьвер, когда Серджио валился с ног.
– Не стреляй! Не стреляй! – взвизгнул он фальцетом.
Роулингс пробрался в – офис по осколкам оконного стекла.
– Черт бы вас побрал, Варшавски. Вам было мало того, что вы уже натворили?
Я чуть не потеряла равновесие, руки тряслись.
– Роулингс! Так это вы были в «бьюике»! А я-то думала... Серджио. Но ведь утром вы же вели «шеви», разве не так?
Блеснули золотые коронки.
– «Бьюик» – это моя машина. Надеялся, что вы ее не узнаете. Ну и поскольку вы – дама решительная, счел за лучшее погоняться за вами, посмотреть, что же именно вы предпримете...Почему, как вы думаете, вам сошло с рук сумасшедшее превышение скорости? Хо-хо! Ведь вас лично эскортировал полицейский... Ну ладно. Теперь к вам, Хамфрис. Простите, впрочем, мистер Хамфрис. На мой взгляд, у нас уже столько материала, что вам не отвертеться. Как я сказал вам несколько часов назад, у вас есть право молчать, не отвечать на вопросы. Но если вы пренебрежете этим правом...
Хамфрис покачал головой. Кровь вытекала из ножевых ранок на шее.
– Не трудитесь, – сказал он. – Я эту сказку наизусть знаю. И кстати, если вы все время были поблизости, то почему не вмешались, когда этот ничтожный подонок грозил перерезать мне горло?
– Будьте спокойны, Хамфрис. Несмотря на то, что мне очень хотелось, чтобы он это сделал, я бы этого не допустил. Видите ли, я как бы уподобился ему, тоже хотел услышать, как вы произнесете магические слова. А именно: что это вы убили Фабиано Эр-нандеза. Мисс Варшавски тоже это слышала. Так что, уверен, у нас есть все необходимое, чтобы убедить судей.
Я подошла к Серджио. Пуля Роулингса попала ему в плечо. Оружие такого калибра может сильно покалечить, но Серджио выдюжит... «Лев», которого подстрелила я, валялся на персидском ковре, стеная и портя ворс сгустками крови. Татуировка и другой телохранитель-застыли рядом, погруженные в мрачное молчание.
Мне кажется, Хамфрис, – сказал Роулингс, – это даже хорошо, что вы будете сидеть в тюрьме. Каждый день взирать на кровавые пятна, изгадившие ковер и письменный стол?! Да ведь это напрочь разобьет ваше сердце... И кстати, есть в этом доме врач?
Глава 35
Предварительное слушание по делу Хамфриса представило Дика во всем его утонченном блеске. Жемчужно-серый сюртук застегнут на все пуговицы. Светлые волосы расчесаны так, будто он всего секунду назад выпрыгнул из парикмахерской. Дик олицетворял собой импозантность. Рядом с ним Хамфрис выглядел приземленно и озабоченно: этакий законопослушный гражданин, случайно угодивший в шестеренки не очень понятных ему событий, но изо всех сил старающийся расставить их в правильном и справедливом порядке.
Прокурор Джейн Ле Маршан была хорошо подготовлена. Она выступала в качестве государственного обвинителя, умело и бегло ориентируясь во всех обстоятельствах дела. Однако не поддержала требование не выпускать обвиняемого на свободу под залог, учитывая, что свидетельство об убийстве исходило от человека, которого уже не было в живых. Судья постановил, что есть основания судить Хамфриса судом присяжных. Залог был определен в сумме ста пятидесяти тысяч долларов, а дело занесено в компьютер для будущего судопроизводства с участием присяжных заседателей.
Дик с большим изяществом выписал чек на десять процентов суммы залога и вместе с Хамфрисом появился в прожекторном море теле – и фотовспышек. А я не удержалась – дала репортерам домашний телефон и адрес Дика. Скромновато, но мне ужасно не хотелось, чтобы он отделался слишком легко, без дополнительных осложнений.
Роулингс прихватил меня у выхода из зала.
– Ну что ж, мисс Ви., нам придется выстроить прочный бастион доказательств, когда дело дойдет до суда.
– Вы имеете в виду, до первого заседания такого суда, – с горечью сказала я. – А это произойдет через пять лет. Хотите биться об заклад?
Он устало почесал лоб.
– Забудьте про это. Мы старались уговорить судью дать нам возможность задержать Хамфриса еще на сутки для углубленного допроса. Ах, как мне хотелось, чтобы он хоть одну ночь провел за решеткой! Но ваш пронырливый экс-муж оказался нам не по зубам. Хотите, пойдем куда-нибудь выпьем? Или поедим?
Это застало меня врасплох.
– О, я бы не против... что-нибудь легкое... Увы, у меня полно неотложной работы. Глядишь, выявится что-либо полезное для нас в этой истории...
Я не договорила, что, может быть, наоборот, все расстроится окончательно. Он сузил глаза.
– Послушайте, Варшавски, вы и так ночь превратили в день. Разве сегодня мало было сделано?
Я засмеялась, но ничего не сказала. Мы пробились через толпу репортеров и частокол видеокамер к выходу. Там Дик покровительственно держал руку на плече Хамфриса. Не иначе в свое время он прошел курс занятий по теме: как держать себя на телевидении. Для полноты драматического эффекта он встал на самую верхнюю ступеньку.
– У моего клиента, – вещал Дик, – сегодня выдался долгий и трудный день. Я верю, что мисс Варшавски, будучи вполне объективным и благожелательным детективом, невольно допустила некоторые крайности, вызванные эмоциональной вовлеченностью в жизнь врача, который, к несчастью, сегодня покончил с собой.
У меня в глазах помутилось. Кровь застучала в висках; я продралась сквозь толпу к Дику. Увидев меня, он напрягся и подтащил Хамфриса поближе к себе. Кто-то услужливо сунул мне микрофон чуть ли не в нос. Я собрала всю свою волю в кулак, чтобы улыбнуться, а не грохнуть Дика аппаратом по черепу.
– Это я – эмоциональная мисс Варшавски, – пояснила я с максимально возможной бодростью. – Поскольку мистеру Ярборо пришлось покинуть гольф и мчаться в суд, у него, к несчастью, не было времени ознакомиться с фактами. Когда он прочитает завтрашнюю газету и узнает о конфликте, в который вступил его клиент с законом штата Иллинойс, мистер Ярборо, возможно, пожалеет, что не остался на спортивной площадке. В толпе раздался взрыв смеха. Я нырнула в темноту, увертываясь от града вопросов, но все же не удержалась и оглянулась через плечо на Дика, пытавшегося восстановить самообладание. Идя к машине, я поискала глазами Роулингса, но того нигде не было видно.
Дик тотчас свернул пресс-конференцию и повлек Хамфриса к «мерседесу»... Я заметила, что они взяли курс на север, к скоростным автострадам. Мне понадобилось выжимать все силенки из моего «шеви», чтобы не отстать от быстроходного спортивного автомобиля. Выскочив на шоссе Кеннеди, ведущее к аэропорту, О'Хара, «мерседес» прибавил газ и, то и дело выбиваясь из общего потока, обгонял машины, ехавшие впереди.
Наступили сумерки – не самое лучшее время для погони. Если бы не мощные яркие огни «мерседеса», я потеряла бы его из виду. Когда выехали на магистраль, параллельную взлетному полю О'Хара, которая шла по той самой земле, что вне его досягаемости, я неожиданно заметила, что коричневый «бьюик-ле сабр» прицепился ко мне неотвязным хвостом. Эта магистраль платная, надо замедлить ход, чтобы бросить монетки в автоматический «сборщик подати». Я остановилась, «бьюик» обогнул меня. Устремившись вперед, он через несколько километров догнал «мерседес», обошел его спереди, неподалеку от Алгонкин-роуд, но потом вернулся и снова последовал за мной на небольшом расстоянии.
Мы все держали скорость свыше ста двадцати километров; моя колымага отчаянно вибрировала и если бы, не дай Бог, внезапно остановилась, «бьюик» меня просто бы переехал. Мои руки, сжимавшие «баранку», дрожали от напряжения.
Не посигналив Дик свернул с магистрали. Меня занесло вправо, когда я сворачивала за ним. На какую-то долю секунды колеса «шеви» оторвались от бетона, я увидела, как «бьюик» почти впритирку объехал два тормозящих, свирепо сигналивших экипажа, затем каким-то непостижимым образом приблизился к «мерседесу», успевшему удалиться примерно на полмили.
Я похлопала по рулевому колесу. Давай газуй, старушка. Покажи, на что способна. А ну-ка, жми, крошка!.. Что из того, что ты стоишь на сорок «штук» дешевле, ведь ты же от этого не хуже?.. «Шеви» возмущенно задрожал, но выжал сто сорок и сократил дистанцию между мной и «мерсом».
Тем временем «бьюик» продолжал гнаться за мной на расстоянии примерно тридцати метров. Мой револьвер по-прежнему лежал в «бардачке», но я не могла себе позволить хотя бы на миг оторвать пальцы от руля, чтобы достать его. Хотя было уже очевидно, что дорожно-патрульная служба не даст всем троим далеко уехать на такой скорости.
Я вся взмокла, когда мы уже значительно медленнее въехали на Нортвест-хайвей. Мчаться здесь было невозможно из-за частых светофоров и патрульных мотоциклистов, которые постоянно курсировали в округе.
Затормозив у светофора, я сняла с цепочки ключик от «бардачка». При следующей краткой остановке я открыла его, выхватила револьвер и сунула в карман пиджака.
Хамфрис обитал в Баррингтоне, а это – добрых пятьдесят миль от центра Чикаго. Дик гнал машину с такой скоростью, что мы преодолели расстояние за рекордно короткий срок и вскоре уже подъезжали к коттеджу Хамфриса. Дик свернул на малую дорогу, ведущую прямо к дому, а я и «бьюик», не сбавляя хода, проехали мимо. Едва «мерседес» скрылся из виду, «бьюик», газанув, сделал полный резкий разворот и, объехав, меня, повернул в обратную сторону, к шоссе.
Я остановила машину и замерла, уронив голову на руль; руки противно дрожали, мне необходимо было поесть. За целый день – ни крошки во рту. Казалось, что изматывающие перипетии сожгли весь сахар в моей крови. Будь у меня напарник, я послала бы его за едой, а сама осталась бы в засаде. Но факт оставался фактом: пришлось рискнуть и отправиться на поиски ближайшей закусочной. Я наткнулась на придорожный буфет, взяла двойной гамбургер, стаканчик шоколадного крема и картофельные чипсы. Поглощенная пища властно повелевала не двигаться, выспаться.
Я пробормотала нечто вроде того, мол, дело есть дело и, поборов сонливость, вернулась к жилищу Хамфриса. У него был большой участок земли. Укрытый пышными кронами особняк с дороги был едва различим. В темноте виднелся лишь кусочек облицованного туфом фронтона, освещаемого фонарем. Я свернула в небольшую аллейку и стала ждать. Сама не зная чего. Развалилась на сиденье, закрыла было глаза, но тотчас открыла, видимо, оттого, что появилась машина с зажженными фарами. Это был черный «бьюик». В темноте освещая себе дорогу, он направлялся к шоссе. Я озябла, все тело напряглось до предела. С большим трудом удалось развернуть «шеви» и догнать «бьюик», когда тот уже сворачивал на магистраль. Через несколько миль я догадалась, что мы держим путь в госпиталь. Я поубавила ход: какой смысл покупать билет, если фильм давно и хорошо известен, а кроме того, я отнюдь не претендовала на первую премию в авторалли...
Часы на автомобильной панели показывали полночь, когда я подкатила к гостевой стоянке «Дружбы». Приближаясь к воротам, я не вынимала руку из кармана, где лежал револьвер. Внимательно, очень внимательно осматривала вереницы автомобилей, но «бьюика» среди них не было.
Ярко, освещенные пустые холлы были знакомы так же хорошо, как мой собственный офис. У меня создалось полумистическое ощущение, что вот-вот смотритель здания вскочит со своего стульчика, дабы поздороваться со мной, а стайка медсестер подбежит проинформировать о состоянии таких-то и таких-то больных.
Нет... Никто не заговорил со мной, пока я шла по коридорам административного крыла. Правда, на этот раз дверь не была заперта на ключ. Я осторожно приоткрыла ее: холл был пуст. Медленно пошла вперед, прислушиваясь, но не слыша ни единого звука. Ручка двери «предбанника» Джеки тоже повернулась свободно. Лампочка не горела, однако огни автостоянки отбрасывали внутрь помещения яркие блики, так что мебель была хорошо различима. Из-под двери кабинета Хамфриса струился свет, хотя трудно было сказать, был ли там кто-нибудь.
Сдерживая дыхание, я медленно повернула ручку и слегка приоткрыла дверь, стараясь сделать это так, чтобы она не скрипнула. Щель не давала возможности разглядеть что-нибудь в офисе, зато теперь он хорошо прослушивался. Кто-то хриплым голосом произнес:
– Нам ведь что интересно, братец? Нам интересно, что ты там болтаешь легавым. Плевать мы хотели на твоего кореша доктора, плевать нам на то, что он наговорил. Он сдох, с него взятки гладки. Но мой стукач сказал, что ты показываешь на меня. Ну-ка, расскажи мне об этом...
Это был Серджио, я узнала бы его голос из тысячи при любых обстоятельствах. Я лихорадочно рассуждала: разумеется, следовало дать знать полиции. Но, во-первых, было бы трудно заставить их прислушаться ко мне, не говоря уже о том, что вряд ли удалось бы убедить их нагрянуть бесшумно, без литавров и фанфар, словно при Втором Пришествии. Во-вторых, мою голову сверлила мысль: почему Хамфрис приехал для встречи с Серджио именно в госпиталь, вместо того чтобы уладить все по дороге, в каком-нибудь укромном местечке? И если в «бьюике» был Серджио, почему он не убил меня, когда я спала, уронив голову на руль?..
Тут послышался голос Хамфриса:
– Вот уж не знаю, кто ваш информатор и почему он так осведомлен в этой истории. Но могу вас заверить, что я полиции ничего не сказал. Судите сами: они же меня отпустили.
Кто-то ударил его, он застонал. А может, они с силой выкручивали ему руки, чтобы он был пооткровеннее и рассказал то, что им хотелось от него узнать.
– Я же не вчера родился, приятель. Тебя выпустили не потому, что ты не проходишь по делу об убийстве. Легавые отпустили тебя, потому что ты им сказал то, что они желали услышать... И они будут на седьмом небе, если какая-нибудь мелкота возьмет убийство на себя, а шикарный деляга-богатей сорвется с крючка... Усек?
– Я думаю, – заявил Хамфрис, – что мы могли бы поговорить лучше, если вы уберете нож от моей шеи. – Надо было отдать Хамфрису должное: он не терял хладнокровия под нажимом и продолжал: – Видите ли, у нас есть одна проблемка. Что там ни говори, но убили Малькольма Треджьера вы, а не я.
– Может, убили, а может, нет... Но даже если убили, так ведь по твоему приказу. А это означает пособничество в убийстве. И тебе по, такому обвинению намотают столько лет... Страшно подумать! И уж ты поверь, мы тебя с собой потащим, если пойдем ко дну. Ну а кроме всего прочего, есть еще один пустячок – Фабиано. Мой человек. Да-да, братец. Это ты его замочил. В тебе совесть есть? Это подобные тебе, шикарные деловые, так поступают с несчастными дурачками... Ну вот. Прежде чем опять будешь о чем-нибудь толковать с легавыми, заруби себе на носу: мы в кусты прятаться не будем, мы за тебя не в ответе!
Хамфрис помолчал, потом снова тихо застонал.
– Какого черта вам нужно?
– Ага, приятель, вот это уже разговор. Что мне нужно? Хочу услышать, как ты скажешь магические слова: я убил Фабиано Эрнандеза.
Снова молчание, затем опять стон.
– Ну, телись, телись, братец. Времени у нас полно, вся ночь. Никто не услышит, если даже визжать будешь.
Сдавленным голосом Хамфрис наконец сказал:
– О'кей. Я пристрелил этого парня. Но он же был подонком, неудачником, негодяем. И если вы сюда пожаловали, чтобы отомстить за его смерть, то зря потратили время из-за кучи дерьма, которая гроша ломаного не стоит...
Я перевела дыхание и, выхватив револьвер, с силой толкнула дверь в офис.
– Не двигаться! – заорала я, целясь в Серджио.
Он стоял с ножом напротив Хамфриса, а татуированный скручивал руки Алана за спиной. Двое других «Львов» торчали по бокам, у каждого – револьвер. Окно позади письменного стола, очевидно, было разбито вдребезги сразу же после прихода Хамфриса, которого они застали врасплох.
– Бросай оружие! – рявкнула я.
Куда там... Они прицелились в меня. Я выстрелила, свалила одного, но промазала в другого. Тот тоже выстрелил, однако я молниеносно нагнулась, и пуля ушла в пол. Серджио отпрянул от Хамфриса. Краешком глаза я увидела, что он занес руку, чтобы метнуть в меня нож, но пуля достала его раньше; перевалившись через кресло, он рухнул на ковер. Я еще раз выпалила по второму бандиту, тот выронил револьвер, когда Серджио валился с ног.
– Не стреляй! Не стреляй! – взвизгнул он фальцетом.
Роулингс пробрался в – офис по осколкам оконного стекла.
– Черт бы вас побрал, Варшавски. Вам было мало того, что вы уже натворили?
Я чуть не потеряла равновесие, руки тряслись.
– Роулингс! Так это вы были в «бьюике»! А я-то думала... Серджио. Но ведь утром вы же вели «шеви», разве не так?
Блеснули золотые коронки.
– «Бьюик» – это моя машина. Надеялся, что вы ее не узнаете. Ну и поскольку вы – дама решительная, счел за лучшее погоняться за вами, посмотреть, что же именно вы предпримете...Почему, как вы думаете, вам сошло с рук сумасшедшее превышение скорости? Хо-хо! Ведь вас лично эскортировал полицейский... Ну ладно. Теперь к вам, Хамфрис. Простите, впрочем, мистер Хамфрис. На мой взгляд, у нас уже столько материала, что вам не отвертеться. Как я сказал вам несколько часов назад, у вас есть право молчать, не отвечать на вопросы. Но если вы пренебрежете этим правом...
Хамфрис покачал головой. Кровь вытекала из ножевых ранок на шее.
– Не трудитесь, – сказал он. – Я эту сказку наизусть знаю. И кстати, если вы все время были поблизости, то почему не вмешались, когда этот ничтожный подонок грозил перерезать мне горло?
– Будьте спокойны, Хамфрис. Несмотря на то, что мне очень хотелось, чтобы он это сделал, я бы этого не допустил. Видите ли, я как бы уподобился ему, тоже хотел услышать, как вы произнесете магические слова. А именно: что это вы убили Фабиано Эр-нандеза. Мисс Варшавски тоже это слышала. Так что, уверен, у нас есть все необходимое, чтобы убедить судей.
Я подошла к Серджио. Пуля Роулингса попала ему в плечо. Оружие такого калибра может сильно покалечить, но Серджио выдюжит... «Лев», которого подстрелила я, валялся на персидском ковре, стеная и портя ворс сгустками крови. Татуировка и другой телохранитель-застыли рядом, погруженные в мрачное молчание.
Мне кажется, Хамфрис, – сказал Роулингс, – это даже хорошо, что вы будете сидеть в тюрьме. Каждый день взирать на кровавые пятна, изгадившие ковер и письменный стол?! Да ведь это напрочь разобьет ваше сердце... И кстати, есть в этом доме врач?
Глава 35
Последний заплыв летом
Предосеннее солнце сияло вовсю, согревая песок и танцуя бликами на воде. Дети галдели, прощаясь с последним днем летних каникул. Супружеские пары расправлялись с содержимым корзинок, набитых едой для прощального пикника на пляже. Кто-то из отдыхающих настраивал транзисторные приемники на бейсбольный матч, кто-то – на рок-музыку. Казалось, что спортивный комментатор состязался в эфире с диск-жокеем. Я тупо смотрела на окружавшую меня мешанину.
– В чем дело, куколка? Отчего бы тебе не пойти в воду? Лови последний шанс, пока погода не изменилась...
Мистер Контрерас возлежал в пластиковом шезлонге под огромным зонтом. Я взяла его с собой в Пентуотер, прибрежный городок на озере Мичиган, поставив нерушимое условие: все время быть только в тени. И надеялась, что он будет спать, как сурок. Увы, с выздоровлением машинист стал куда более несносным, чем в прошлые времена.
– Ну что, так-таки не можешь выкинуть этого доктора из своего сердечка, моя куколка? Но поверь мне, он твоего мизинца не стоил. Это я тебе говорю.
Я повернулась к нему, сделав бессильный жест правой рукой, но ничего не сказала. Мои чувства не складывались в обычные слова. Не так уж и хорошо знала я Питера, чтобы тот занозой сидел в моей душе. Последняя сцена еще жила в моей памяти. Это было ужасно. Но это не было тяжким бременем.
Я с полным основанием могла бы считать себя героиней, мировой чемпионкой, если хотите. Хамфриса и Серджио надежно упрятали за решетку, отказав в просьбе внести залог, да к тому же Серджио угодил в тюремный госпиталь, где ему подлечивали плечо. Субботний номер «Геральд стар» стал грандиозной сенсацией; в ней весьма рельефно отобразилась помпезная напыщенность Дика... Он позвонил мне после того, как в течение суток мы во второй раз арестовали Хамфриса, и пообещал откусить мне голову. Я веселилась, как дитя. По крайней мере, Лотти так определила мою реакцию на угрозы Дика. Бедняга, его слишком занесло от ярости! Убежденность в том, что он несравненный знаток уголовного права, совсем вскружила ему голову, и он не хотел признать, что в этой области я не меньший знаток, чем он...
Субботним вечером, перед моим отъездом за город, мне нанесла визит Тесса. В ней смешались разнородные чувства. Благодарность за то, что я таки загнала в угол убийц Малькольма, а также неловкость из-за неверия в меня. Она приехала в одно время с Роулингсом; тот хотел не только проведать меня, но также поработать над нашими показаниями в суде. Я была и рада и не рада тому, что он пригласил меня поужинать. Правда, Тесса утащила его на обед, и это тоже не очень тронуло меня. Конечно, Роулингс был занятным компаньоном, но частному детективу не годится поддерживать чересчур тесные отношения с полицией... Вот я и чувствовала себя так, словно меня спеленали, завернули в кокон беспамятства... Что это? Летаргия, которую почти невозможно стряхнуть с себя?
Мистер Контрерас наблюдал за мной с возрастающей озабоченностью.
– Жизнь продолжается, крошка, – изрек он наконец. – Когда Клара умерла, я было подумал: ну, парень, это – конец. Ведь мы же пятьдесят один год были женаты! Ей-богу, мы ведь еще в школе женихались. Ну, ясное дело, я учиться бросил, но она-то – нет. И вот мы ждали, когда она закончит учиться. Чтобы свадьба была как надо. А потом?.. И дрались же мы с ней, моя радость. Ух, как дрались! Да тебе такое даже присниться не может... Зато, я подчеркиваю, мы всегда с ней жили очень счастливо...
Вот это-то тебе и нужно, куколка моя. Тебе необходим твердый парень, с которым можно подраться всласть, но добрый. Милые дерутся – только тешатся. Конечно, он должен быть таким добрым, чтобы тебе всегда жилось с ним счастливо. И уж, конечно, не таким, как этот твой, бывший. Вот уж чего в толк никак не возьму, как тебя угораздило выйти за него замуж... Э, да что там говорить, и этот твой доктор... Сказал же я тебе, что он – слабак. Сразу сказал. Стоило мне на него лишь раз посмотреть...
Я окаменела. Знал бы Контрерас, что душу мою грызли отнюдь не мысли о докторе... Возможно, душа просто опустошена, выгорела. Слишком много было огромного города, слишком долго возилась я с таким дерьмом, как Серджио и Алан Хамфрис. Кто знает, вероятно, мне следовало бы бросить сыскное дело, продать квартиру и удалиться на покой куда-нибудь в Пентуотер. Я постаралась нарисовать такую картину: вотя в этом захудалом городишке, где жителей раз-два и обчелся, и все друг друга знают, всю подноготную. Что ж, добрая бутылка виски каждодневно скрашивала бы жизнь... Сама идея вызвала у меня короткий смешок.
– Вот это правильно, куколка. Слава Богу, в конце концов ты над собой подсмеиваться стала. Если бы я, например, залег пластом, не вставая, и только бы и делал, что слезы лил по всем своим жизненным ошибкам, да я ведь в своих же слезах и утоп бы. Не-ет, ты взгляни на жизнь с другой стороны. Собака у нас теперь есть. Ну, хорошо, хорошо, у тебя есть собака. Не спорю. Но, скажи, кто будет ее кормить и выгуливать, когда ты будешь часами где-нибудь шляться? А? Вот мне и компаньон, если не будет писать на мои помидоры, конечно! Что ты скажешь, девочка? Ну?
Пеппи поняла, что эти слова были обращены непосредственно к ней. Она оставила палку, которую пыталась разгрызть, и лизнула руку Контрераса. Затем вернулась, схватила палку и положила рядом со мной, описывая хвостом круги. Пересилив себя, я встала. Пеппи тоже вскочила и стала прыгать и бегать, не помня себя от восторга. Я подобрала палку и швырнула прямо в заходящее солнце.
– В чем дело, куколка? Отчего бы тебе не пойти в воду? Лови последний шанс, пока погода не изменилась...
Мистер Контрерас возлежал в пластиковом шезлонге под огромным зонтом. Я взяла его с собой в Пентуотер, прибрежный городок на озере Мичиган, поставив нерушимое условие: все время быть только в тени. И надеялась, что он будет спать, как сурок. Увы, с выздоровлением машинист стал куда более несносным, чем в прошлые времена.
– Ну что, так-таки не можешь выкинуть этого доктора из своего сердечка, моя куколка? Но поверь мне, он твоего мизинца не стоил. Это я тебе говорю.
Я повернулась к нему, сделав бессильный жест правой рукой, но ничего не сказала. Мои чувства не складывались в обычные слова. Не так уж и хорошо знала я Питера, чтобы тот занозой сидел в моей душе. Последняя сцена еще жила в моей памяти. Это было ужасно. Но это не было тяжким бременем.
Я с полным основанием могла бы считать себя героиней, мировой чемпионкой, если хотите. Хамфриса и Серджио надежно упрятали за решетку, отказав в просьбе внести залог, да к тому же Серджио угодил в тюремный госпиталь, где ему подлечивали плечо. Субботний номер «Геральд стар» стал грандиозной сенсацией; в ней весьма рельефно отобразилась помпезная напыщенность Дика... Он позвонил мне после того, как в течение суток мы во второй раз арестовали Хамфриса, и пообещал откусить мне голову. Я веселилась, как дитя. По крайней мере, Лотти так определила мою реакцию на угрозы Дика. Бедняга, его слишком занесло от ярости! Убежденность в том, что он несравненный знаток уголовного права, совсем вскружила ему голову, и он не хотел признать, что в этой области я не меньший знаток, чем он...
Субботним вечером, перед моим отъездом за город, мне нанесла визит Тесса. В ней смешались разнородные чувства. Благодарность за то, что я таки загнала в угол убийц Малькольма, а также неловкость из-за неверия в меня. Она приехала в одно время с Роулингсом; тот хотел не только проведать меня, но также поработать над нашими показаниями в суде. Я была и рада и не рада тому, что он пригласил меня поужинать. Правда, Тесса утащила его на обед, и это тоже не очень тронуло меня. Конечно, Роулингс был занятным компаньоном, но частному детективу не годится поддерживать чересчур тесные отношения с полицией... Вот я и чувствовала себя так, словно меня спеленали, завернули в кокон беспамятства... Что это? Летаргия, которую почти невозможно стряхнуть с себя?
Мистер Контрерас наблюдал за мной с возрастающей озабоченностью.
– Жизнь продолжается, крошка, – изрек он наконец. – Когда Клара умерла, я было подумал: ну, парень, это – конец. Ведь мы же пятьдесят один год были женаты! Ей-богу, мы ведь еще в школе женихались. Ну, ясное дело, я учиться бросил, но она-то – нет. И вот мы ждали, когда она закончит учиться. Чтобы свадьба была как надо. А потом?.. И дрались же мы с ней, моя радость. Ух, как дрались! Да тебе такое даже присниться не может... Зато, я подчеркиваю, мы всегда с ней жили очень счастливо...
Вот это-то тебе и нужно, куколка моя. Тебе необходим твердый парень, с которым можно подраться всласть, но добрый. Милые дерутся – только тешатся. Конечно, он должен быть таким добрым, чтобы тебе всегда жилось с ним счастливо. И уж, конечно, не таким, как этот твой, бывший. Вот уж чего в толк никак не возьму, как тебя угораздило выйти за него замуж... Э, да что там говорить, и этот твой доктор... Сказал же я тебе, что он – слабак. Сразу сказал. Стоило мне на него лишь раз посмотреть...
Я окаменела. Знал бы Контрерас, что душу мою грызли отнюдь не мысли о докторе... Возможно, душа просто опустошена, выгорела. Слишком много было огромного города, слишком долго возилась я с таким дерьмом, как Серджио и Алан Хамфрис. Кто знает, вероятно, мне следовало бы бросить сыскное дело, продать квартиру и удалиться на покой куда-нибудь в Пентуотер. Я постаралась нарисовать такую картину: вотя в этом захудалом городишке, где жителей раз-два и обчелся, и все друг друга знают, всю подноготную. Что ж, добрая бутылка виски каждодневно скрашивала бы жизнь... Сама идея вызвала у меня короткий смешок.
– Вот это правильно, куколка. Слава Богу, в конце концов ты над собой подсмеиваться стала. Если бы я, например, залег пластом, не вставая, и только бы и делал, что слезы лил по всем своим жизненным ошибкам, да я ведь в своих же слезах и утоп бы. Не-ет, ты взгляни на жизнь с другой стороны. Собака у нас теперь есть. Ну, хорошо, хорошо, у тебя есть собака. Не спорю. Но, скажи, кто будет ее кормить и выгуливать, когда ты будешь часами где-нибудь шляться? А? Вот мне и компаньон, если не будет писать на мои помидоры, конечно! Что ты скажешь, девочка? Ну?
Пеппи поняла, что эти слова были обращены непосредственно к ней. Она оставила палку, которую пыталась разгрызть, и лизнула руку Контрераса. Затем вернулась, схватила палку и положила рядом со мной, описывая хвостом круги. Пересилив себя, я встала. Пеппи тоже вскочила и стала прыгать и бегать, не помня себя от восторга. Я подобрала палку и швырнула прямо в заходящее солнце.