Страница:
– Раздеваться? Совсем?..
И пока я соображал, совсем или не надо, нарезая что-то под шампанское, они резвились по комнате, и дурачились с поцелуйчиками, и делали всякие там стойки, и кувыркались как-то по-своему, а когда я вошёл с подносом, две феи драже вытянулись застывши щека в щеку в некой мультяшной позе, известной только им – Света уже, конечно, в одних трусиках… – нет, малышня, втроём секса не будет, совсем детишек я не могу.
Девчата прыснули.
У Альки родители очень богатые и очень жестокие, держат бедняжку в невозможной узде. Потому через час бурных Светиных увещеваний и раздумий, как бы оставить подружку ещё, мы посадили её на такси.
– Будешь моим свидетелем на свадьбе? – спросила Света на прощанье.
– Ну… если это любовь… – протянула Алька неопределённо, заставив меня насторожиться насчёт каверзной девичьей породы.
14
Ах да. Мы угощаем Диму чаем. (Дима – любитель чая.)
Я смотрю на огромный Димин зрачок. Неужто и у меня такой же?! У тебя он нереальный, просто огроменный, успокаивает Света. У неё зрачок оранжевый, во весь глаз. Она блестит вся новым платьем, как вода на картинах Куинджи. И ещё ножки так разбросаны, что, наверно, всё там видно, а, пускай.
Это тебе не экстази, Света. Это версаче. Версаче круче.
…ну что, на этот раз, пожалуй, вставило?!.
Напротив развалились хлюпики кудрявые – это Дима у них берёт. А так и не скажешь, что тюрьма-то по ним плачет – золотая молодёжь. Оживлённо беседуют, очарованные все меж собою, глазки бегают доброжелательно – но в пределах опять же своего замкнутого пространства. Ну идиллия.
Дима нас просвещает, пуская дым колечками.
– …не, кокс – это другое. Кокс – это реальная уверенность мысли, свежесть, острота. Просветление сознания колоссальное. То есть ты реально держишь сразу несколько идей. Углубляешь их, развиваешь… Ну, тут проблема какая: нет притока свежей информации – гоняешь одно и то же.
– Ой, точно, – вставляет Света, ложась щекой мне на коленку, – вот мы с Маринкой в Амстердаме. Я такая уже сижу на толчке в гостинице, отключаюсь – бум головой о перегородку, Маринке говорю: «Ты чего?» – она: «Я? Ничего. А ты чего?» Сидели так, тормозили… Прикольно было.
– …вон напротив, – продолжает Дима, пуская дым колечками. – Дилеры мои. Те сразу ясно, накурились. Ты видишь, как тащатся друг от друга. Хохочут, как от щекотки… Столько шмали, а не сторчаться. Потому что профи.
– …не, я больше по таблетке, – продолжает Дима, пуская дым колечками. – Таблетка – она даёт проникновение. То есть как бы обмен энергий с партнёром, контакт на таком высоком внутреннем э-э-э… подъёме.
– …поэтому и секс, – продолжает Дима, пуская дым колечками. – Вот, например, общаешься с девушкой. Так просто общаешься – вроде чего-то не хватает. А потому что таблетка. На таблетке хочешь её раз в десять сильнее. Причём необязательно прямо трахаться – есть такое понятие: виртуальная близость…
Тут я, конечно, сомневаюсь и требую уточнений, но оставляю фразу незавершённой, так как слева проплывает большой зелёный Перчик. (У, привет, давно не виделись.)
Светин глаз зажёгся изумрудным.
– А ты обалденная девочка, Света, – говорит Дима.
– А ты обалденный мальчик, Дима, – говорит Света.
Грех, повисев, не догнаться в «Миксе». «Микс» – он на то и «Микс». Солнце бьёт в неспавший глаз. Часам к шести только слетается под неприметное крыльцо на Новинском бульваре страждущий активный народец со всех концов зевающей, прокуренной, обдолбанной Москвы. В тесном грохочущем мраке не дают покоя промоутеры – а добро пожаловать в «А-приори», не забудьте, афтер-пати сегодня в двенадцать!..
Больше полузала под разнообразным кайфом – этих сразу видно, скачут заведённые, дрыгаются, как дергунчики. Не остановить ничем. В воздухе повис вопрос: у тебя есть?! Ищутся, встречаются обнадёженно светлыми глазками, качают головой: нет, нету. (Семейственность!) Света на корточках рядом с урной, выставив голые ноги: «Боже, как же классно». Ну, а я всё гоняю и гоняю вопрос другого рода, прокручиваю и обратно в мясорубку: что же такое за виртуальная близость и почему это она в настоящий момент отсутствует у нас со Светой?.. (Ведь имела же она, по-видимому, место – прямым сразившим меня намёком – в её сальном перегляде с этим мерзким, никчёмным бонвиваном?!)
Склонился к Свете некий кролик, сказал ей что-то. Света просветлённо закивала ему в ответ.
Кролика я, конечно, тут же прогнал, а недовольную Свету скоро и молча увёз домой.
Вопрос его был:
– Хочешь половинку ?..
Тоже ведь виртуального хотел, подлец.
– Здравствуй… Фиса.
– Извини, забыла поздравить тебя с днём рожденья.
– Ничего. Спасибо, вспомнила.
– Желаю счастья… в личной жизни.
– Спасибо.
– Ну… пока?
– Пока.
Ночь коротка. Ложимся под рассвет. В девять мне вставать, бодрыми телефонными трелями зарабатывать зыбкую уверенность в сегодняшнем дне. Встаю несвежим – тягостно, муторно.
Где Света?! Нет рядом её родного тельца, как всегда, беспробудного, посапывающего до часу с жалобно полуоткрытыми губками. Нет его нигде, ни на кухне, ни в туалете, и в холодильнике тоже нету.
Света на балконе. Голая и заплаканная, забилась в угол. В красных глазах неподдельное горе. Её трясёт. Я никогда не видел её такой.
Хватаюсь за сердце. Что случилось? Господи, что?!.
– Сколько ещё мне терпеть всё это?! Фиса, Фиса… А вот Фиса… Мы с Фисой… А вот у Фисы… Ты всё равно будешь любить свою Фису!! (Тихо, обречённо.) Что нужно было этой с-с-суке?..
Я долго гладил, успокаивал её на кроватке, говорил, что давно ничего не чувствую, что она – маленький Стулик! – сумела затмить великолепную мою мучительницу, а когда она уснула, вытащил ту Фисину фотографию – с порочным ртом и огромными глазами – обсмотрел всю её и сжёг на балконе.
В воскресенье брусчатый Столешников пуст, а пешеход редок. Витрины бутиков туповато отражаются друг в друге. А продавщицам делать нечего, вот и выглядывают на нас, подзывают коллег, провожают улыбками. Конечно – Света в совсем короткой розовой юбчонке – сама купила, «для меня», да ещё и поправляет её всё время, подтягивает, чтоб только-только на попку хватало. Вошла во вкус девчонка. (Вот приятно как Роминому вкусу потакать – а заодно и другим нравиться!..)
Они, продавщицы, наверно, думают – ну пара. Небось, снял её да водит теперь по магазинам – спонсирует. Теперь ведь модно, чтоб мужчина при деньгах – да с совсем молоденькой. Вон их сколько развелось, пятнашек. (Нервным подсознанием женским чуют, стало быть, потенциальную угрозу.)
И невдомёк им, продавщицам, что блузочка и брючки, так очаровательно легшие на озорную фигурку, куплены на предпоследние деньги, от души, по самому что ни на есть внутреннему призванию и, что вообще интересно, против воли маленькой хищницы.
А хищница всего-то хотела кожаный амулетик.
Зачем он ей – какой в нём прок?!
Негодующий румянец на щеке. Слеза!.. Ну просто – маленькая смерть!
– Что ты, Светик, бог с тобой! Ну давай вернёмся быстрее!..
– Теперь уже не надо. Другие купят.
Я не верю. Какие, кто другие?!
– Другие. Желающие сделать приятное!…
Всё когда-нибудь кончается, учит нас жизнь. Надо везти обратно рыжего кота. Я выношу его за шкирку, чтоб не вырвался, другой рукой держу у уха телефон – веду беседу с мамой, получаю наставления по уходу при транспортировке.
– …и ни в коем случае не клади его в багажник.
– Хорошо, мама, – говорю я, захлопывая багажник с погребённым в нём котом.
Когда я забыл о его стонах, переключившись на тревожные мысли о каких-то ещё других , он, наверно, как-то продрался в салон, потому что очутился вдруг рядом, на Светином сиденье – и очумело, безмолвно глядел на ночную Москву.
15
И пока я соображал, совсем или не надо, нарезая что-то под шампанское, они резвились по комнате, и дурачились с поцелуйчиками, и делали всякие там стойки, и кувыркались как-то по-своему, а когда я вошёл с подносом, две феи драже вытянулись застывши щека в щеку в некой мультяшной позе, известной только им – Света уже, конечно, в одних трусиках… – нет, малышня, втроём секса не будет, совсем детишек я не могу.
Девчата прыснули.
У Альки родители очень богатые и очень жестокие, держат бедняжку в невозможной узде. Потому через час бурных Светиных увещеваний и раздумий, как бы оставить подружку ещё, мы посадили её на такси.
– Будешь моим свидетелем на свадьбе? – спросила Света на прощанье.
– Ну… если это любовь… – протянула Алька неопределённо, заставив меня насторожиться насчёт каверзной девичьей породы.
14
А вот Светины мама и папа, представьте, абсолютно лояльны к её времяпровождению. То есть не прямо уж к любому… «Если куда вечером, только с Романом», – говорит строго мама Анна. Ну просто откровенно ко мне благосклонны. (Чувствуют ведь – взрослое, разумное, любящее.) Спросив как-то в полушутку у дочери, насколько она девственница и получив в полушутку ответ, что не совсем, мама Анна взволновалась и схватилась было за корвалол, но тут же успокоилась, выяснив, что первый мужчина у нас – Роман. Порозовела и даже по-подружечьи поинтересовалась, большой ли у него член.
Всё это несказанно воодушевляет меня. Часами могу я выслушивать выдержки из дочкиного детства и отрочества. Правда, дочка говорить долго не даёт. Что-то скулит, недовольно вставляет, иронизирует родным закадровым голоском…
– Мам, отстань от Романа! – вырывает трубку.
На выходные всё равно приходится прикрываться какими-нибудь «Алыми Парусами» (такое воздушное наименование очередного гипотетического дома отдыха). А родителям вроде так и лучше даже, – Света ухмыляется, что неспроста, последнее время довольные такие ходят – в её-то присутствии не получается расслабиться… Вот и кочует Светик, как челночок – пол-недели дома, а пол-недели у Романа. Называет она это своё необычайное и волнительное состояние «каникулами Бонифация».
У меня дома – зверинец. Ситуация для меня совершенно экстраординарная, но приносящая неподдельную радость моей зоофилке – а потому терпимая.
1. Кот Ксён, кастрат, рыжий увалень. (Доставлен от моей мамы по просьбе Светы.) Днём она теребит его, учит всему, меняет ему песочек, а ночью лунный силуэт бродит туда-сюда по перилам балкона, и Светина головка со страху вся зарывается мне в подмышку.
2. Перепёлка… пока без имени. Жалкую, с бьющимся сердечком и подрезанными крыльями, мы выменяли её на сто рублей у какого-то пацана возле «Макдоналдса», и Светик, довольная, что спасла «такого классного чела», то подбрасывала, то нянчила её – дарила радость прохожим, пока мы гуляли по Тверскому. Дома она «свила» ей гнёздышко из коробки, нарезала бумаги, засыпала «Трилла». Возможностей для интересного общения перепёлка пока не обнаруживает, так как всё время норовит удрать. Ну и сиди на своём балконе, обиделась Света. Кот её боится. Я же нахожу создание это на редкость нейтральным и по-птичьи безликим, хотя и похожим на авокадо.
3. Попугай. Не подумайте – не какой-нибудь там неразлучник, а настоящий, большой, австралийский, отливающий радугой, правда, без хохолка…
Ну, это история тёмная.
На днях Светик решила нарастить себе ногти. Она же уже большая! Я, конечно, сделал всё, что мог – я рассказал про Фису, которая только и делала, что наращивала и снимала, наращивала и ломала. Тем более всё же ещё ребёнок: кувырок или там берёзка – и двух ногтей не бывало… Но овны (овечки) – упрямые челы. Выделил 150 долл. И что же?.. Через пару часов впархивает Светик обратно со своими родными искусанными ноготками и с огромной золотой клеткой, а в ней… пёстрая царственная особь, разгневанная, орущая, жутко, утробно каркающая на весь мир, что-де за дел-ла – кр-р-рылья не р-р-распр-р-равить! (Это он считается говорящий.) Вот, Ромик, тебе подарок – ты же мечтал в детстве!.. Знаешь, какой дорогущий – 400 баксов! (Ну, я ещё заработала же в агентстве…) Назовём его Лавром – как нашего будущего сына, помнишь, ты говорил, тебе нравится это имя?..
Такие у нас живые игрушки. Ну а что с ней делать – надо любить.
Вот притаилась Света в туалете, уже как минут пятнадцать… Светина рука в 5 см от орлиного носа, взгляд доверительный, гипнотизирует злодея, вникает в дикое птичье сознание. Лавруша… Лавруша… Хоро-о-оший… Миг – рефлекторный выброс клюва, истошный Светин визг, невыносимые попугаевы крики, крыло опархивает кафель… Ну вот, а ты говоришь – ногти…
Дубль два. Вылупленные круглые зенки теряют агрессию, он даже головку накренил, о чудо!.. Вдруг самолично, по-деловому так, пересаживается с жёрдочки на предложенную палку. Ты чувствуешь душу их, Светка, ты – гений дрессировки!..
И – какашки, разноцветные отметины, по всей ванной.
– Р-ро-о-о-мик! – Это она так, проверка связи. Перед зеркалом, снимает макияж. (Я у неё внутри.)
Душа встаёт и разворачивает знамёна.
Снимая макияж, она использует пятнадцать ватных шариков!.. Чуть коснувшись вздёрнутого носа, бросает их в унитаз. Девственно чистые, изумлённо падают они в толчок – один за другим.
Она разбрасывает вещи по комнате. Раздеваясь, оставляет всё где попало – «Ну Ро-о-омик, потом уберу». Так шортики-маечки и валяются по полдня вперемежку с фантиками да жёрдочками, доставляя мне, аккуратисту, невыразимые муки.
– Светик, ты хочешь нас сглазить?! Осталось только походить вокруг против часовой стрелки, – говорю я, нечуждый колдовского знания.
Она пропадает в ванной минут по сорок. Что можно делать в ванной сорок минут?! Мне-то достаточно пяти! Н-ну, как ты думаешь, Р-р-ра-ман-н… Знаешь, какой кайф, чисто механический, душем, напор побольше… Хочешь посмотреть?…
– И кого же ты себе при этом представляешь, – говорю упавшим голосом, готовлюсь к худшему.
– Ну кого – конечно, тебя!.. Ой, ты уходишь! Ну приходи быстрее, а то вот чем я тут без тебя буду заниматься!.. – Задирает юбку, ложится, отодвигает трусики, расставляет ноги к зеркалу… – Что, твоя Фиса так не делала?.. Ага. Вот ты уже и не уходишь…
Третий день обещает убрать на балконе – всякие каки, перья и другие отходы жизнедеятельности подзабытой перепёлки. Морщится, смеясь сама над собой. Вздыхая, надевает резиновые перчатки… Через час балкон сияет, а перепёлка снесла со страха яичко – в тёмную крапинку.
– Ну, как вам моя овечка? – между делом задаю вопрос домработнице Ольге Александровне.
– Взгляд у неё тяжёлый, – хмуро отвечает Ольга Александровна. – Уже не овечка.
Увидев балкон, расплывается, кивает заговорщически:
– Хорошая, хорошая девочка. Красивая.
Ей нравится всё моё. Красные тёртые джинсы. Седина в висках. Выемки на задней дельте. Зимняя резина, сложенная штабелями в предбаннике. Чем от меня пахнет. Мой старый телефон «Sony», у которого отвалилась крышка и потому больше такого, щербатого, ни у кого нет. Ну, и, конечно, эклипс, лучшая в мире машина. А как же «Ауди ТТ»?!. – Фи-и, тэ-тэ. Пылесос !
Лето на исходе, надо же загорать! Надо же вообще принцессу куда-то прокатить. Мама Анна: вы не против, Роман, если я возьму её на юг – на недельку?.. Светик смеётся, делает мне губами: против, против. (Лучше с тобой в этих лужах, чем на море без тебя.) Я же молчу загадочно, считаю деньжата, готовлю сюрприз.
И так насыщены наши дни суматошной активностью, что загорать-то уже поздновато становится. А тем более ехать куда в хорошее место. Вот сегодня. Знойный, душный полдень. Чуть проснулись – Свету наращивать ногти (чем бы дитя ни тешилось), сам в спортзал. Покатались на лошадке – уже семь. Ну, солнце вообще-то до одиннадцати. Везу Светика в местный тропарёвский водоём, где работяги с пивом. Купаться с ними и с лягушками она мне не разрешает. А всё равно весело: шампанское из горла, весовые терпкие оливки, «Алхимик» Коэльо… Всерьёз-то его не почитаешь, открой наугад, пальцем ткни – везде овечки.
(А ногти действительно красивые – длинные, с золотыми розами.)
И в обязательном порядке – остановка возле ларька. Киндер-сюрприз! Один – Светику под нос, другой – под сиденье про запас.
– Ура-а-а! Я загадала желание: если купишь мне яичко – значит, ты меня любишь!..
На рынке Коньково – ажиотаж. Сногсшибательное зрелище. Золотой олешек!.. Почти голый!! Декольте спереди, декольте сзади, ноги стройнющие (от ушей прямо) – в золотых, опять же, копытцах!.. Это Света примеряет новый выходной наряд. Платье и туфли, давно облюбованные мною. (Как на заказ – всё под цвет ногтей.)
Румянец возбуждения. Вся в зеркале. Сутулится – нарочно. И жест – два пальца в рот. Ну-ну. Это, значит, восторг так подкатывает к горлу – но неудобно за себя, вчера ещё пацанку в клешах… Стесняемся юной шибающей прелести перед экстазами продавщиц.
Дома – генеральный стриптиз под «Снэп». (Смешные милые дрыгания – ну не умеем мы танцевать!) Под платьем, конечно, ничего… Про душ после секса забыла, час уже перед зеркалом – теперь уж можно вдоволь оценивающе поизгибаться. Пооткрывать в себе женщину.
«I’m not a girl, Not yet a woma-a-a-an…» – напевает механически любимую Бритни Спирс.
И, как проснулась, смотрит на меня, сияет счастием:
– …а уже блядь!..
(И всё же: что можно, спрашиваю я вас, сказать о человеке, который всерьёз без ума от Бритни Спирс или там от Алсу?!!)
Всё это несказанно воодушевляет меня. Часами могу я выслушивать выдержки из дочкиного детства и отрочества. Правда, дочка говорить долго не даёт. Что-то скулит, недовольно вставляет, иронизирует родным закадровым голоском…
– Мам, отстань от Романа! – вырывает трубку.
На выходные всё равно приходится прикрываться какими-нибудь «Алыми Парусами» (такое воздушное наименование очередного гипотетического дома отдыха). А родителям вроде так и лучше даже, – Света ухмыляется, что неспроста, последнее время довольные такие ходят – в её-то присутствии не получается расслабиться… Вот и кочует Светик, как челночок – пол-недели дома, а пол-недели у Романа. Называет она это своё необычайное и волнительное состояние «каникулами Бонифация».
У меня дома – зверинец. Ситуация для меня совершенно экстраординарная, но приносящая неподдельную радость моей зоофилке – а потому терпимая.
1. Кот Ксён, кастрат, рыжий увалень. (Доставлен от моей мамы по просьбе Светы.) Днём она теребит его, учит всему, меняет ему песочек, а ночью лунный силуэт бродит туда-сюда по перилам балкона, и Светина головка со страху вся зарывается мне в подмышку.
2. Перепёлка… пока без имени. Жалкую, с бьющимся сердечком и подрезанными крыльями, мы выменяли её на сто рублей у какого-то пацана возле «Макдоналдса», и Светик, довольная, что спасла «такого классного чела», то подбрасывала, то нянчила её – дарила радость прохожим, пока мы гуляли по Тверскому. Дома она «свила» ей гнёздышко из коробки, нарезала бумаги, засыпала «Трилла». Возможностей для интересного общения перепёлка пока не обнаруживает, так как всё время норовит удрать. Ну и сиди на своём балконе, обиделась Света. Кот её боится. Я же нахожу создание это на редкость нейтральным и по-птичьи безликим, хотя и похожим на авокадо.
3. Попугай. Не подумайте – не какой-нибудь там неразлучник, а настоящий, большой, австралийский, отливающий радугой, правда, без хохолка…
Ну, это история тёмная.
На днях Светик решила нарастить себе ногти. Она же уже большая! Я, конечно, сделал всё, что мог – я рассказал про Фису, которая только и делала, что наращивала и снимала, наращивала и ломала. Тем более всё же ещё ребёнок: кувырок или там берёзка – и двух ногтей не бывало… Но овны (овечки) – упрямые челы. Выделил 150 долл. И что же?.. Через пару часов впархивает Светик обратно со своими родными искусанными ноготками и с огромной золотой клеткой, а в ней… пёстрая царственная особь, разгневанная, орущая, жутко, утробно каркающая на весь мир, что-де за дел-ла – кр-р-рылья не р-р-распр-р-равить! (Это он считается говорящий.) Вот, Ромик, тебе подарок – ты же мечтал в детстве!.. Знаешь, какой дорогущий – 400 баксов! (Ну, я ещё заработала же в агентстве…) Назовём его Лавром – как нашего будущего сына, помнишь, ты говорил, тебе нравится это имя?..
Такие у нас живые игрушки. Ну а что с ней делать – надо любить.
Вот притаилась Света в туалете, уже как минут пятнадцать… Светина рука в 5 см от орлиного носа, взгляд доверительный, гипнотизирует злодея, вникает в дикое птичье сознание. Лавруша… Лавруша… Хоро-о-оший… Миг – рефлекторный выброс клюва, истошный Светин визг, невыносимые попугаевы крики, крыло опархивает кафель… Ну вот, а ты говоришь – ногти…
Дубль два. Вылупленные круглые зенки теряют агрессию, он даже головку накренил, о чудо!.. Вдруг самолично, по-деловому так, пересаживается с жёрдочки на предложенную палку. Ты чувствуешь душу их, Светка, ты – гений дрессировки!..
И – какашки, разноцветные отметины, по всей ванной.
– Р-ро-о-о-мик! – Это она так, проверка связи. Перед зеркалом, снимает макияж. (Я у неё внутри.)
Душа встаёт и разворачивает знамёна.
Снимая макияж, она использует пятнадцать ватных шариков!.. Чуть коснувшись вздёрнутого носа, бросает их в унитаз. Девственно чистые, изумлённо падают они в толчок – один за другим.
Она разбрасывает вещи по комнате. Раздеваясь, оставляет всё где попало – «Ну Ро-о-омик, потом уберу». Так шортики-маечки и валяются по полдня вперемежку с фантиками да жёрдочками, доставляя мне, аккуратисту, невыразимые муки.
– Светик, ты хочешь нас сглазить?! Осталось только походить вокруг против часовой стрелки, – говорю я, нечуждый колдовского знания.
Она пропадает в ванной минут по сорок. Что можно делать в ванной сорок минут?! Мне-то достаточно пяти! Н-ну, как ты думаешь, Р-р-ра-ман-н… Знаешь, какой кайф, чисто механический, душем, напор побольше… Хочешь посмотреть?…
– И кого же ты себе при этом представляешь, – говорю упавшим голосом, готовлюсь к худшему.
– Ну кого – конечно, тебя!.. Ой, ты уходишь! Ну приходи быстрее, а то вот чем я тут без тебя буду заниматься!.. – Задирает юбку, ложится, отодвигает трусики, расставляет ноги к зеркалу… – Что, твоя Фиса так не делала?.. Ага. Вот ты уже и не уходишь…
Третий день обещает убрать на балконе – всякие каки, перья и другие отходы жизнедеятельности подзабытой перепёлки. Морщится, смеясь сама над собой. Вздыхая, надевает резиновые перчатки… Через час балкон сияет, а перепёлка снесла со страха яичко – в тёмную крапинку.
– Ну, как вам моя овечка? – между делом задаю вопрос домработнице Ольге Александровне.
– Взгляд у неё тяжёлый, – хмуро отвечает Ольга Александровна. – Уже не овечка.
Увидев балкон, расплывается, кивает заговорщически:
– Хорошая, хорошая девочка. Красивая.
Ей нравится всё моё. Красные тёртые джинсы. Седина в висках. Выемки на задней дельте. Зимняя резина, сложенная штабелями в предбаннике. Чем от меня пахнет. Мой старый телефон «Sony», у которого отвалилась крышка и потому больше такого, щербатого, ни у кого нет. Ну, и, конечно, эклипс, лучшая в мире машина. А как же «Ауди ТТ»?!. – Фи-и, тэ-тэ. Пылесос !
Лето на исходе, надо же загорать! Надо же вообще принцессу куда-то прокатить. Мама Анна: вы не против, Роман, если я возьму её на юг – на недельку?.. Светик смеётся, делает мне губами: против, против. (Лучше с тобой в этих лужах, чем на море без тебя.) Я же молчу загадочно, считаю деньжата, готовлю сюрприз.
И так насыщены наши дни суматошной активностью, что загорать-то уже поздновато становится. А тем более ехать куда в хорошее место. Вот сегодня. Знойный, душный полдень. Чуть проснулись – Свету наращивать ногти (чем бы дитя ни тешилось), сам в спортзал. Покатались на лошадке – уже семь. Ну, солнце вообще-то до одиннадцати. Везу Светика в местный тропарёвский водоём, где работяги с пивом. Купаться с ними и с лягушками она мне не разрешает. А всё равно весело: шампанское из горла, весовые терпкие оливки, «Алхимик» Коэльо… Всерьёз-то его не почитаешь, открой наугад, пальцем ткни – везде овечки.
(А ногти действительно красивые – длинные, с золотыми розами.)
И в обязательном порядке – остановка возле ларька. Киндер-сюрприз! Один – Светику под нос, другой – под сиденье про запас.
– Ура-а-а! Я загадала желание: если купишь мне яичко – значит, ты меня любишь!..
На рынке Коньково – ажиотаж. Сногсшибательное зрелище. Золотой олешек!.. Почти голый!! Декольте спереди, декольте сзади, ноги стройнющие (от ушей прямо) – в золотых, опять же, копытцах!.. Это Света примеряет новый выходной наряд. Платье и туфли, давно облюбованные мною. (Как на заказ – всё под цвет ногтей.)
Румянец возбуждения. Вся в зеркале. Сутулится – нарочно. И жест – два пальца в рот. Ну-ну. Это, значит, восторг так подкатывает к горлу – но неудобно за себя, вчера ещё пацанку в клешах… Стесняемся юной шибающей прелести перед экстазами продавщиц.
Дома – генеральный стриптиз под «Снэп». (Смешные милые дрыгания – ну не умеем мы танцевать!) Под платьем, конечно, ничего… Про душ после секса забыла, час уже перед зеркалом – теперь уж можно вдоволь оценивающе поизгибаться. Пооткрывать в себе женщину.
«I’m not a girl, Not yet a woma-a-a-an…» – напевает механически любимую Бритни Спирс.
И, как проснулась, смотрит на меня, сияет счастием:
– …а уже блядь!..
(И всё же: что можно, спрашиваю я вас, сказать о человеке, который всерьёз без ума от Бритни Спирс или там от Алсу?!!)
* * *
Здесь, наверху, в меховой утробе «Цеппелина», насыщенный лиловый мрак. Здесь всё ясно, чётко и уверенно. Волнами распирает грудь свобода. Мы сидим (или лежим?) на ворсистых подушках, нагнетаем обмен энергий. Сверху почему-то пристроился Дима (наш старый знакомый). Чувство такое, что вот сейчас улетим, но можно и не вставать. А кругом всё мех, мех…Ах да. Мы угощаем Диму чаем. (Дима – любитель чая.)
Я смотрю на огромный Димин зрачок. Неужто и у меня такой же?! У тебя он нереальный, просто огроменный, успокаивает Света. У неё зрачок оранжевый, во весь глаз. Она блестит вся новым платьем, как вода на картинах Куинджи. И ещё ножки так разбросаны, что, наверно, всё там видно, а, пускай.
Это тебе не экстази, Света. Это версаче. Версаче круче.
…ну что, на этот раз, пожалуй, вставило?!.
Напротив развалились хлюпики кудрявые – это Дима у них берёт. А так и не скажешь, что тюрьма-то по ним плачет – золотая молодёжь. Оживлённо беседуют, очарованные все меж собою, глазки бегают доброжелательно – но в пределах опять же своего замкнутого пространства. Ну идиллия.
Дима нас просвещает, пуская дым колечками.
– …не, кокс – это другое. Кокс – это реальная уверенность мысли, свежесть, острота. Просветление сознания колоссальное. То есть ты реально держишь сразу несколько идей. Углубляешь их, развиваешь… Ну, тут проблема какая: нет притока свежей информации – гоняешь одно и то же.
– Ой, точно, – вставляет Света, ложась щекой мне на коленку, – вот мы с Маринкой в Амстердаме. Я такая уже сижу на толчке в гостинице, отключаюсь – бум головой о перегородку, Маринке говорю: «Ты чего?» – она: «Я? Ничего. А ты чего?» Сидели так, тормозили… Прикольно было.
– …вон напротив, – продолжает Дима, пуская дым колечками. – Дилеры мои. Те сразу ясно, накурились. Ты видишь, как тащатся друг от друга. Хохочут, как от щекотки… Столько шмали, а не сторчаться. Потому что профи.
– …не, я больше по таблетке, – продолжает Дима, пуская дым колечками. – Таблетка – она даёт проникновение. То есть как бы обмен энергий с партнёром, контакт на таком высоком внутреннем э-э-э… подъёме.
– …поэтому и секс, – продолжает Дима, пуская дым колечками. – Вот, например, общаешься с девушкой. Так просто общаешься – вроде чего-то не хватает. А потому что таблетка. На таблетке хочешь её раз в десять сильнее. Причём необязательно прямо трахаться – есть такое понятие: виртуальная близость…
Тут я, конечно, сомневаюсь и требую уточнений, но оставляю фразу незавершённой, так как слева проплывает большой зелёный Перчик. (У, привет, давно не виделись.)
Светин глаз зажёгся изумрудным.
– А ты обалденная девочка, Света, – говорит Дима.
– А ты обалденный мальчик, Дима, – говорит Света.
Грех, повисев, не догнаться в «Миксе». «Микс» – он на то и «Микс». Солнце бьёт в неспавший глаз. Часам к шести только слетается под неприметное крыльцо на Новинском бульваре страждущий активный народец со всех концов зевающей, прокуренной, обдолбанной Москвы. В тесном грохочущем мраке не дают покоя промоутеры – а добро пожаловать в «А-приори», не забудьте, афтер-пати сегодня в двенадцать!..
Больше полузала под разнообразным кайфом – этих сразу видно, скачут заведённые, дрыгаются, как дергунчики. Не остановить ничем. В воздухе повис вопрос: у тебя есть?! Ищутся, встречаются обнадёженно светлыми глазками, качают головой: нет, нету. (Семейственность!) Света на корточках рядом с урной, выставив голые ноги: «Боже, как же классно». Ну, а я всё гоняю и гоняю вопрос другого рода, прокручиваю и обратно в мясорубку: что же такое за виртуальная близость и почему это она в настоящий момент отсутствует у нас со Светой?.. (Ведь имела же она, по-видимому, место – прямым сразившим меня намёком – в её сальном перегляде с этим мерзким, никчёмным бонвиваном?!)
Склонился к Свете некий кролик, сказал ей что-то. Света просветлённо закивала ему в ответ.
Кролика я, конечно, тут же прогнал, а недовольную Свету скоро и молча увёз домой.
Вопрос его был:
– Хочешь половинку ?..
Тоже ведь виртуального хотел, подлец.
* * *
– Алё, Роман?– Здравствуй… Фиса.
– Извини, забыла поздравить тебя с днём рожденья.
– Ничего. Спасибо, вспомнила.
– Желаю счастья… в личной жизни.
– Спасибо.
– Ну… пока?
– Пока.
Ночь коротка. Ложимся под рассвет. В девять мне вставать, бодрыми телефонными трелями зарабатывать зыбкую уверенность в сегодняшнем дне. Встаю несвежим – тягостно, муторно.
Где Света?! Нет рядом её родного тельца, как всегда, беспробудного, посапывающего до часу с жалобно полуоткрытыми губками. Нет его нигде, ни на кухне, ни в туалете, и в холодильнике тоже нету.
Света на балконе. Голая и заплаканная, забилась в угол. В красных глазах неподдельное горе. Её трясёт. Я никогда не видел её такой.
Хватаюсь за сердце. Что случилось? Господи, что?!.
– Сколько ещё мне терпеть всё это?! Фиса, Фиса… А вот Фиса… Мы с Фисой… А вот у Фисы… Ты всё равно будешь любить свою Фису!! (Тихо, обречённо.) Что нужно было этой с-с-суке?..
Я долго гладил, успокаивал её на кроватке, говорил, что давно ничего не чувствую, что она – маленький Стулик! – сумела затмить великолепную мою мучительницу, а когда она уснула, вытащил ту Фисину фотографию – с порочным ртом и огромными глазами – обсмотрел всю её и сжёг на балконе.
В воскресенье брусчатый Столешников пуст, а пешеход редок. Витрины бутиков туповато отражаются друг в друге. А продавщицам делать нечего, вот и выглядывают на нас, подзывают коллег, провожают улыбками. Конечно – Света в совсем короткой розовой юбчонке – сама купила, «для меня», да ещё и поправляет её всё время, подтягивает, чтоб только-только на попку хватало. Вошла во вкус девчонка. (Вот приятно как Роминому вкусу потакать – а заодно и другим нравиться!..)
Они, продавщицы, наверно, думают – ну пара. Небось, снял её да водит теперь по магазинам – спонсирует. Теперь ведь модно, чтоб мужчина при деньгах – да с совсем молоденькой. Вон их сколько развелось, пятнашек. (Нервным подсознанием женским чуют, стало быть, потенциальную угрозу.)
И невдомёк им, продавщицам, что блузочка и брючки, так очаровательно легшие на озорную фигурку, куплены на предпоследние деньги, от души, по самому что ни на есть внутреннему призванию и, что вообще интересно, против воли маленькой хищницы.
А хищница всего-то хотела кожаный амулетик.
Зачем он ей – какой в нём прок?!
Негодующий румянец на щеке. Слеза!.. Ну просто – маленькая смерть!
– Что ты, Светик, бог с тобой! Ну давай вернёмся быстрее!..
– Теперь уже не надо. Другие купят.
Я не верю. Какие, кто другие?!
– Другие. Желающие сделать приятное!…
Всё когда-нибудь кончается, учит нас жизнь. Надо везти обратно рыжего кота. Я выношу его за шкирку, чтоб не вырвался, другой рукой держу у уха телефон – веду беседу с мамой, получаю наставления по уходу при транспортировке.
– …и ни в коем случае не клади его в багажник.
– Хорошо, мама, – говорю я, захлопывая багажник с погребённым в нём котом.
Когда я забыл о его стонах, переключившись на тревожные мысли о каких-то ещё других , он, наверно, как-то продрался в салон, потому что очутился вдруг рядом, на Светином сиденье – и очумело, безмолвно глядел на ночную Москву.
15
– Ну что, Ромео великовозрастный, – хихикает мой Перец, повесившись на люстре, выставив красный зад. – Как я нарисовался-то в вашем «Цеппелине», а? Класс?!
– Но ты был зелёный, – изумляюсь я, пытаюсь ущипнуть его за ягодицу. (Руки ватные, и не выходит.)
– Красный, зелёный, – какая разница. Ты больше вглубь смотри, трубадур… Вот давай. (Подставляет мне задницу.) Разбор твоих полётов. Что ты видишь там, в глубине-то?
– Ну что. Жопа.
– Аб-солютно, my dear! Причём твоя. Я вообще – это ты. Что, ещё не понял?!
Вот те на.
– …только в негативе как бы. Типа ты у нас такой мягкий, податливый, влюблённый, а я, видишь, жёсткий, да ещё и разноцветный бываю…
– Ты – светофор?! – озаряюсь я.
– Я – проводник, – парирует Перец, раскачиваясь на люстре. – Твоего могучего, но совершенно бесполезного эфирного тела.
– Куда проводник?.. – (Что-то я запутался.)
– Куда! – в тонкий мир!
(Ой, ой, сколько информации!)
– Так вот, значит, жопа. Мы всё время, всё время с тобой в этом самом месте оказываемся. И не надоело тебе, дарлинг?.. Ты думаешь, это я всё подстроил – ну, в клубе, с виртуальными-то делами? Ошибаешься, мон ами. Ты пойми. Вот подсознание твоё посылает импульс. Назойливая такая мыслеформа – хуже осы: вот, мальчики, любуйтесь – какая красавица, да ещё моя!.. И всё вьётся, вьётся над лысиной, а поле моё торсионное – оно же не камень, оно же в обратную сторону начинает раскручиваться… Больно ведь!! Приходится всё вокруг так разрулить, так на ситуацию воздействовать, что желание твоё выходит изнанкою, во как! – и прямо тебе же по лбу. Понял?!
– Ой-ой, но кто мог предположить, что всё так сложно?..
– Во-от, жизнь сложна. Но это не вдаваясь. Я с тобой вообще верчусь, как уж… Ну что, больше не будешь?
– Не буду, – искренне прозрев, отвечаю я. – Жалко ведь тебя.
– Да ты себя жалей. Ты думаешь, ты принц?.. Ни кола, ни двора, одни романтические позывы вне времени и пространства. Она что, думаешь, по определению должна была в тебя втюриться? Дали тебе её, такую, как ты хотел, не для того, чтоб в штаны наложить от счастья… Ты помнишь хоть, что обещал кому-то?.. Быть на высоте?! Так будь! А то принцессу сделал из обыкновенной девчонки, пискли, она же тебе на голову села!
– А я всё знаю, – защищаюсь я уже не на шутку, поражённый изыску самозванца. Поднявшись с постели, кидаю искренние фразы в зависшее передо мною глумливое дупло. – Я… я многое заранее как бы ей прощаю, потому что встаю на её место, потому что чувствую её неуловимое… нутро. Потому что знаю, что любить её надо, как она есть, со всеми её… лошадками. Да, я плыву по течению. Я уже почти поверил в её слова. Слова могут расходиться с делом, она вообще вся несовместимая! Но она искренна!! Какой-то бред…
– Бред. И в глазах большей части здравомыслящего человечества сюжет ваш яйца выеденного не стоит.
– Большая часть здравомыслящего человечества для меня нерепрезентативна, потому что циники да обыватели. Ты с люстры слезешь когда-нибудь?….
Люстра качнулась и обдала снопом светиков. Никого на ней, конечно, нет – почему же она покачивается?.. Подумав об этом без удивления, я повернулся набок, чтобы послушать продолжение, но в надвигающийся обратно сон влез вопрос: откуда, где, почему я сплю?! Темно – но ещё не ночь. Да, помню, прилёг на минутку часов в девять… и, сражённый недосыпом, выключился до одиннадцати?!. Да, помню ещё – сегодня вторник, я же обещал сводить Светку в «Кабану», показать ей наконец-то настоящий мужской стриптиз… А сама она не звонит?! Ох, хуже нет так просыпаться.
…но сколько же во мне патетики, даже во сне!
– Давай сегодня отдохнём, Светик – ведь середина недели, – говорю с тяжёлой головой.
– В принципе, ничего страшного – я погуляю с одноклассницей, – холодно отвечает она. Подойдёт ещё мальчик, как раз Фомичёв… Но вообще-то ты обещал.
Ладно, ладно. Обещал. (Помню откуда-то, с особой остротой переживается невыполнение обещаний в отроческом возрасте.) Но Фомичёв… – это, не иначе, чтоб вызвать во мне муки ревности, сожаление от неприсутствия, чувство неуверенности в моменте.
Ну, смешная.
В час, заряженный холодным душем и кофе, я у её подъезда. Что-то изменилось?.. Да нет, всё так же вроде щебечет, улыбается… Ага, на ней просвечивающий хитон «Шамбала»… – мальчикам, мальчикам понравиться!
(Да, ребят из «Диллон-шоу» знаю я давно, ещё с тех пор, как хотел пристроить к ним изнывающую от безделья танцовщицу Фису; но квинтет не состоялся, несмотря на то, что все падали от её красоты и ломкости, от того, как смотрелось её изгибчатое тело на фоне мускулистых мужских фигур… Неподвластный человеческой логике шоу-бизнес, ёшкин кот!)
…и какой же чёрт меня дёргает ввести туда – Свету? Посмотреть, как будет выглядеть она среди фанатеющих девчонок, вечно дежурящих в первых рядах, готовых облизать, облапать, отдаться прямо на сцене? Она не такая, я это чувствую. Не в том смысле, что пуританка, но… другая.
…да просто – проверить, взглянуть на её реакцию!
…и?.. Что-то ещё? (Основной мотив спрятался где-то рядом и не желает так просто показаться…) Но я уже, кажется, знаю. Я хочу поиграть с подсознанием, спровоцировать его ещё разок! Такой вот наш вызов тонким мирам.
Уверенным плечом пролагаю Светику путь в первые ряды.
Под «Карузо» Паваротти величаво вышагивает прямо на шеренгу заждавшихся девчат чёрный красавец Диллон. (Первый стриптизёр Москвы – если, конечно, забыть про Тарзана.) Он полугол. Великолепный торс блестит лиловым светом. Простыня чудом держится на бёдрах. Тело дышит рельефом. Талия – сантиметров семьдесят пять. В спортзале, говорит, я раз в две недели, ем одни хлопья и запиваю «Эвервессом». Ну, африканская порода!.. Лицо, правда, специфическое, глаза широко расставлены – то дурашливые, то звериные, то обидчивые. (Сейчас это лицо страшно и сосредоточено. Задумал что-то.)
– И вот он – тот самый Диллон?.. – недоумённо оборачивается Света (почему это девчата всё норовят дотянуться до него и потрогать).
Ступает следом маленький Игорёк. Вообще-то он не маленький, он 1.92, он объёмен и прорисован. Он смазлив той полуженской красотой, которая либо нравится, либо отталкивает. Он зациклен на себе. Ему 18.
– Самодовольный маленький слизняк, – бросает Света. – С таким никогда и ни за что.
Вот так мы их. (Я обнимаю её сзади, обхватываю крепче.)
Начинается действо. Под пафосную арию они синхронно воздевают руки спиной к залу. (Обращение к богам?) Подпрыгнув, схватываются в смертном бою. Падают измождённо на пол. Оказывается, это разминка: из первых рядов вытаскивает Диллон наугад счастливицу – и жертва, трепещущая и замершая в благоговейном экстазе, тут же оказывается в горизонтальном положении над залом – на фиолетовых напряжённых руках. (При этом на лице у Диллона – наивная улыбка.) Дав Диллону бережно покласть её на пол, Игорь с размаха бьёт его ногой. Оправившись, Диллон отшвыривает Игорька метра на три, и тот улетает в зрителей. Схлестнувшись руками, они катаются по залу, будто мерясь силой.
В потных звериных движениях – мощь и неподдельный мужской кураж. Девчонка лежит ни жива, ни мертва. Публика замерла, уже почти поверила. Светик морщится – боже, какой ужас.
Но «Карузо» сменяется лирическим нежным напевом, и гладиаторы решают помириться. (Странно, они ещё живы и полны сил.) Дружески хлопнувшись руками, синхронно склоняются они над подзабытой девушкой. Диллон стаскивает юбку, Игорёк занимается кофточкой. Жертва улыбается, посматривает на хохочущих подруг. Жертве нравится.
Вот она в одних трусиках. Уткнувшись ей носом между ног, Диллон достаёт губами длиннющий волосок (якобы). Во-о-о какой, показывает в недоумении. Публика хлопает в ладоши. Наконец, разложив поудобней вошедшую во вкус девицу, разномастные самцы начинают приходовать её с двух сторон в синхронном ритмичном колыхании.
Светик в ужасе.
– Как могут они так легко выходить, эти девки?.. Это же себя вообще не уважать!
Это что, Светик. Сейчас она, собрав повсюду вещички, убежит одеваться прямо к голым парням в гримёрку. И вскоре оттуда торжественной поступью выйдет шоу в полном составе – и длинноволосый жгучий Андрей (считает себя красавцем, отчего вечно щурит глаз, обводя аудиторию адским взглядом), и приятный во всех отношениях Володя «Маугли» (отчего снялся в клипе у Марины Хлебниковой), и душевный, кудрявый, небольших габаритов, пропорциональный Саша, несколько напоминающий овечку (отчего тут же понравится Свете). Выйдут они, если не ошибаюсь, под волнующую «Prism of life» «Энигмы», выйдут в белых одеждах ангелов, станут в ряд по росту, раскроются в ритм руками наверх, как пауки, – и рассыпятся, уплывут в стороны поочерёдно – каждый в свой такт… (Надо смотреть, однако, – скудность языковых средств не позволяет нам высказать апофеоз.)
– Но ты был зелёный, – изумляюсь я, пытаюсь ущипнуть его за ягодицу. (Руки ватные, и не выходит.)
– Красный, зелёный, – какая разница. Ты больше вглубь смотри, трубадур… Вот давай. (Подставляет мне задницу.) Разбор твоих полётов. Что ты видишь там, в глубине-то?
– Ну что. Жопа.
– Аб-солютно, my dear! Причём твоя. Я вообще – это ты. Что, ещё не понял?!
Вот те на.
– …только в негативе как бы. Типа ты у нас такой мягкий, податливый, влюблённый, а я, видишь, жёсткий, да ещё и разноцветный бываю…
– Ты – светофор?! – озаряюсь я.
– Я – проводник, – парирует Перец, раскачиваясь на люстре. – Твоего могучего, но совершенно бесполезного эфирного тела.
– Куда проводник?.. – (Что-то я запутался.)
– Куда! – в тонкий мир!
(Ой, ой, сколько информации!)
– Так вот, значит, жопа. Мы всё время, всё время с тобой в этом самом месте оказываемся. И не надоело тебе, дарлинг?.. Ты думаешь, это я всё подстроил – ну, в клубе, с виртуальными-то делами? Ошибаешься, мон ами. Ты пойми. Вот подсознание твоё посылает импульс. Назойливая такая мыслеформа – хуже осы: вот, мальчики, любуйтесь – какая красавица, да ещё моя!.. И всё вьётся, вьётся над лысиной, а поле моё торсионное – оно же не камень, оно же в обратную сторону начинает раскручиваться… Больно ведь!! Приходится всё вокруг так разрулить, так на ситуацию воздействовать, что желание твоё выходит изнанкою, во как! – и прямо тебе же по лбу. Понял?!
– Ой-ой, но кто мог предположить, что всё так сложно?..
– Во-от, жизнь сложна. Но это не вдаваясь. Я с тобой вообще верчусь, как уж… Ну что, больше не будешь?
– Не буду, – искренне прозрев, отвечаю я. – Жалко ведь тебя.
– Да ты себя жалей. Ты думаешь, ты принц?.. Ни кола, ни двора, одни романтические позывы вне времени и пространства. Она что, думаешь, по определению должна была в тебя втюриться? Дали тебе её, такую, как ты хотел, не для того, чтоб в штаны наложить от счастья… Ты помнишь хоть, что обещал кому-то?.. Быть на высоте?! Так будь! А то принцессу сделал из обыкновенной девчонки, пискли, она же тебе на голову села!
– А я всё знаю, – защищаюсь я уже не на шутку, поражённый изыску самозванца. Поднявшись с постели, кидаю искренние фразы в зависшее передо мною глумливое дупло. – Я… я многое заранее как бы ей прощаю, потому что встаю на её место, потому что чувствую её неуловимое… нутро. Потому что знаю, что любить её надо, как она есть, со всеми её… лошадками. Да, я плыву по течению. Я уже почти поверил в её слова. Слова могут расходиться с делом, она вообще вся несовместимая! Но она искренна!! Какой-то бред…
– Бред. И в глазах большей части здравомыслящего человечества сюжет ваш яйца выеденного не стоит.
– Большая часть здравомыслящего человечества для меня нерепрезентативна, потому что циники да обыватели. Ты с люстры слезешь когда-нибудь?….
Люстра качнулась и обдала снопом светиков. Никого на ней, конечно, нет – почему же она покачивается?.. Подумав об этом без удивления, я повернулся набок, чтобы послушать продолжение, но в надвигающийся обратно сон влез вопрос: откуда, где, почему я сплю?! Темно – но ещё не ночь. Да, помню, прилёг на минутку часов в девять… и, сражённый недосыпом, выключился до одиннадцати?!. Да, помню ещё – сегодня вторник, я же обещал сводить Светку в «Кабану», показать ей наконец-то настоящий мужской стриптиз… А сама она не звонит?! Ох, хуже нет так просыпаться.
…но сколько же во мне патетики, даже во сне!
– Давай сегодня отдохнём, Светик – ведь середина недели, – говорю с тяжёлой головой.
– В принципе, ничего страшного – я погуляю с одноклассницей, – холодно отвечает она. Подойдёт ещё мальчик, как раз Фомичёв… Но вообще-то ты обещал.
Ладно, ладно. Обещал. (Помню откуда-то, с особой остротой переживается невыполнение обещаний в отроческом возрасте.) Но Фомичёв… – это, не иначе, чтоб вызвать во мне муки ревности, сожаление от неприсутствия, чувство неуверенности в моменте.
Ну, смешная.
В час, заряженный холодным душем и кофе, я у её подъезда. Что-то изменилось?.. Да нет, всё так же вроде щебечет, улыбается… Ага, на ней просвечивающий хитон «Шамбала»… – мальчикам, мальчикам понравиться!
(Да, ребят из «Диллон-шоу» знаю я давно, ещё с тех пор, как хотел пристроить к ним изнывающую от безделья танцовщицу Фису; но квинтет не состоялся, несмотря на то, что все падали от её красоты и ломкости, от того, как смотрелось её изгибчатое тело на фоне мускулистых мужских фигур… Неподвластный человеческой логике шоу-бизнес, ёшкин кот!)
…и какой же чёрт меня дёргает ввести туда – Свету? Посмотреть, как будет выглядеть она среди фанатеющих девчонок, вечно дежурящих в первых рядах, готовых облизать, облапать, отдаться прямо на сцене? Она не такая, я это чувствую. Не в том смысле, что пуританка, но… другая.
…да просто – проверить, взглянуть на её реакцию!
…и?.. Что-то ещё? (Основной мотив спрятался где-то рядом и не желает так просто показаться…) Но я уже, кажется, знаю. Я хочу поиграть с подсознанием, спровоцировать его ещё разок! Такой вот наш вызов тонким мирам.
Уверенным плечом пролагаю Светику путь в первые ряды.
Под «Карузо» Паваротти величаво вышагивает прямо на шеренгу заждавшихся девчат чёрный красавец Диллон. (Первый стриптизёр Москвы – если, конечно, забыть про Тарзана.) Он полугол. Великолепный торс блестит лиловым светом. Простыня чудом держится на бёдрах. Тело дышит рельефом. Талия – сантиметров семьдесят пять. В спортзале, говорит, я раз в две недели, ем одни хлопья и запиваю «Эвервессом». Ну, африканская порода!.. Лицо, правда, специфическое, глаза широко расставлены – то дурашливые, то звериные, то обидчивые. (Сейчас это лицо страшно и сосредоточено. Задумал что-то.)
– И вот он – тот самый Диллон?.. – недоумённо оборачивается Света (почему это девчата всё норовят дотянуться до него и потрогать).
Ступает следом маленький Игорёк. Вообще-то он не маленький, он 1.92, он объёмен и прорисован. Он смазлив той полуженской красотой, которая либо нравится, либо отталкивает. Он зациклен на себе. Ему 18.
– Самодовольный маленький слизняк, – бросает Света. – С таким никогда и ни за что.
Вот так мы их. (Я обнимаю её сзади, обхватываю крепче.)
Начинается действо. Под пафосную арию они синхронно воздевают руки спиной к залу. (Обращение к богам?) Подпрыгнув, схватываются в смертном бою. Падают измождённо на пол. Оказывается, это разминка: из первых рядов вытаскивает Диллон наугад счастливицу – и жертва, трепещущая и замершая в благоговейном экстазе, тут же оказывается в горизонтальном положении над залом – на фиолетовых напряжённых руках. (При этом на лице у Диллона – наивная улыбка.) Дав Диллону бережно покласть её на пол, Игорь с размаха бьёт его ногой. Оправившись, Диллон отшвыривает Игорька метра на три, и тот улетает в зрителей. Схлестнувшись руками, они катаются по залу, будто мерясь силой.
В потных звериных движениях – мощь и неподдельный мужской кураж. Девчонка лежит ни жива, ни мертва. Публика замерла, уже почти поверила. Светик морщится – боже, какой ужас.
Но «Карузо» сменяется лирическим нежным напевом, и гладиаторы решают помириться. (Странно, они ещё живы и полны сил.) Дружески хлопнувшись руками, синхронно склоняются они над подзабытой девушкой. Диллон стаскивает юбку, Игорёк занимается кофточкой. Жертва улыбается, посматривает на хохочущих подруг. Жертве нравится.
Вот она в одних трусиках. Уткнувшись ей носом между ног, Диллон достаёт губами длиннющий волосок (якобы). Во-о-о какой, показывает в недоумении. Публика хлопает в ладоши. Наконец, разложив поудобней вошедшую во вкус девицу, разномастные самцы начинают приходовать её с двух сторон в синхронном ритмичном колыхании.
Светик в ужасе.
– Как могут они так легко выходить, эти девки?.. Это же себя вообще не уважать!
Это что, Светик. Сейчас она, собрав повсюду вещички, убежит одеваться прямо к голым парням в гримёрку. И вскоре оттуда торжественной поступью выйдет шоу в полном составе – и длинноволосый жгучий Андрей (считает себя красавцем, отчего вечно щурит глаз, обводя аудиторию адским взглядом), и приятный во всех отношениях Володя «Маугли» (отчего снялся в клипе у Марины Хлебниковой), и душевный, кудрявый, небольших габаритов, пропорциональный Саша, несколько напоминающий овечку (отчего тут же понравится Свете). Выйдут они, если не ошибаюсь, под волнующую «Prism of life» «Энигмы», выйдут в белых одеждах ангелов, станут в ряд по росту, раскроются в ритм руками наверх, как пауки, – и рассыпятся, уплывут в стороны поочерёдно – каждый в свой такт… (Надо смотреть, однако, – скудность языковых средств не позволяет нам высказать апофеоз.)