Страница:
— Я люблю тебя, — сказал он, и его слова прозвучали без всякого пафоса. Они были простыми, как правда, и в них не чувствовалось вызова.
Филаделфия вспомнила, как он восхищался ее мужеством, и ей захотелось быть мужественной для него. Она перестала сопротивляться, приготовившись разделить его страсть и сделать его счастливым.
— Я люблю тебя, — прошептала она.
Повернув ее спиной к себе, он повел ее к кровати, осторожно положил на нее, и она раскрыла ему свои объятия с единственной мыслью — доставить ему удовольствие.
Саратога, август 1875 года
— Ваши указания выполнены, сэр, — сказал управляющий отелем «Грэнд-юнион» молодой аристократической паре, стоявшей перед ним. — Ваши чемоданы прибыли три дня назад, и мы распаковали их в ожидании вашего приезда. Я полагаю, что вы останетесь довольны.
— Посмотрим, — ответил красивый мужчина, окинув небрежным взглядом вестибюль самого известного отеля в Саратоге-Спрингс. — Я не знаю этой части Америки, но полагаю, что можно сделать и исключение после того, как ты побывал в более цивилизованных городах.
— Вы хорошо провели время в Нью-Йорке? Молодой мужчина равнодушно посмотрел на управляющего.
— Я говорю о таких городах, как Неаполь, Париж и Лондон, когда в них не идет дождь. Я нахожу ваш Нью-Йорк душным, вонючим и грязным. Толкотня на улицах и слишком много собак, которые того и гляди вцепятся в тебя зубами. Город утомил мою молодую жену. Она очень хрупкая, и у нее слабая грудь. — Он безразлично посмотрел на жену, стоявшую рядом. С ее шляпки свисала густая вуаль, не позволяющая рассмотреть лицо. — Вот почему мы здесь. Нам надо прийти в себя от вашего Нью-Йорка.
— Понимаю, — вежливо ответил управляющий, сразу причислив высокомерного, одетого в дорогой костюм мужчину к числу трудных клиентов. Богатые иностранцы всегда были самыми привередливыми гостями. Он решил приставить к ним Полли, старшую горничную. Она умеет обращаться с иностранцами, всегда услужлива и обходительна. А так как молодая леди больна, надо будет шепнуть доктору Клари, чтобы он заглянул к ним и оставил свою визитку.
— Не хотите ли подняться к себе в комнаты, сэр?
— Моя жена желает. Полагаю, что здесь поблизости нет мест, где джентльмен может провести время в свое удовольствие? Поезд укачал меня.
— Здесь есть «Спрингс»…
— Минеральная вода? — Красивое лицо молодого мужчины исказилось от отвращения. — Я бы скорее выпил скипидар. До открытия скачек придется ждать еще несколько дней. Есть ли тут какие-нибудь другие развлечения?
— Возможно, вас заинтересуют карты? — спросил управляющий, таинственно понизив голос.
Эдуардо улыбнулся чарующей улыбкой, которая весьма удивила управляющего.
— Конечно!
— Я мог бы поспособствовать вам в этом деле, — ответил управляющий. — И сделаю это с большим удовольствием.
— Нет, черт возьми!
Пораженный чудесным, с красивыми модуляциями голосом, раздавшимся из-под вуали, управляющий посмотрел на молодую леди, и увидел, что она положила на плечо мужа руку, затянутую в белую перчатку. Лицо молодого мужчины моментально стало холодным как лед. Он повернулся к жене и что-то прошептал ей на ухо, отчего она с видимым ужасом отпрянула от него. Но муж схватил ее за запястье и, понизив голос, стал что-то втолковывать на иностранном языке. Управляющий не понял ни слова, но он видел результат его воздействия на нее. С каждой сердитой фразой она все ниже опускала голову, а потом и вовсе закрыла лицо рукой, как бы защищаясь от брани мужа Голоса в вестибюле моментально стихли, и все присутствующие стали наблюдать за разыгрывающейся перед ними драмой.
Когда муж наконец отпустил молодую леди, она слегка пошатнулась, приложила покрасневшую в запястье руку к груди и начала жалобно всхлипывать.
Словно по мановению волшебной палочки с ее мужем произошла разительная перемена. Он выглядел ошеломленным, и на его лице появилось выражение вины. Застонав словно от боли, он привлек к себе ее содрогавшееся от рыданий тело. Шепча слова утешения, он прижимал ее к себе, пока она не успокоилась. Затем он повернулся к управляющему и сказал:
— Где расположены наши комнаты? Почему вы заставляете больных дам так долго ждать в вестибюле, пока они не начинают плакать от слабости?
— Простите, сэр, — кротко бросил управляющий, прекрасно сознавая, что должен держать при себе мнение о том, чем вызвано горе леди. — Следуйте к лифту за коридорным. — Он позвонил в колокольчик, который держал в руке. — Питер, проводи… — он посмотрел в регистрационный бланк, — чету Милаззо в их номер.
Наблюдая, как молодой мужчина с величайшей осторожностью ведет свою жену через вестибюль, он еще раз вспомнил правило отеля, гласящее о том, что клиент всегда прав, если он только не отказывается платить по счетам или не устраивает публичные скандалы. Ссоры между мужьями и их женами не подпадали под эту категорию, как бы ему ни хотелось, чтобы это был именно тот случай.
Кроме того, он видел горящий взгляд черных глаз молодого мужчины и хорошо понимал, что стоит за ним. Он был самым бесшабашным игроком. Да это и неудивительно для обладателя такой наружности, к тому же достаточно богатого. Правда, его кожа несколько темновата, но уже многие леди бросают восторженные взгляды в его сторону, нимало не смущаясь присутствием молодой жены. Он будет хорошим клиентом, привлекающим все взоры и швыряющим деньги за карточными столами. «Надо сразу же сообщить о нем мистеру Моррисси», — пробормотал он себе под нос. К тому же можно рассчитывать на щедрые чаевые. Управляющий снова заглянул в регистрационный бланк: Милаззо. Неаполитанец.
Витторио Милаззо ввел свою молодую жену в элегантно обставленный номер отеля и сразу повел в спальню. Коридорный, терпеливо ожидавший у двери, слышал, как супруги обменялись несколькими фразами. Леди казалась расстроенной, а мужчина, судя по голосу, был раздражен и нетерпелив. Наконец синьор Милаззо вышел в гостиную, держась рукой за голову.
Увидев коридорного, он остановился.
— Ты! — закричал он сердито. — Почему ты шпионишь за мной?
— Я не шпионю, сэр. Просто остался ждать на случай, если вам что-то потребуется. Наш отель может вам предоставить все, что душа пожелает.
— Покоя! — недовольно крикнул мужчина. — Во что он мне обойдется?
— Примите наши наилучшие пожелания, — быстро сказал мальчик, понимая, что чаевые, которых он ждал, безвозвратно потеряны. Он поклонился и открыл дверь.
— Стой! — Мужчина поднял руку, в то время как другой полез в карман. Достав деньги, он вложил их в руку коридорного. — Моей жене нужен лимонад, чтобы прийти в себя. Я сделаю его сам. Для этого мне необходимы свежие лимоны, вода, сахар и лед. Принеси все немедленно. — Он посмотрел на деньги в руке мальчика. — Это для тебя, а все остальное запиши на мой счет.
Коридорный взглянул на долларовую купюру, лежавшую на ладони, и его веснушчатое лицо просияло улыбкой.
— Спасибо, сэр! Я моментально принесу вам вес необходимое!
Когда дверь за коридорным закрылась, мужчина запер ее на ключ и прислонился к стене.
— Витторио!
— Мы одни, — ответил он и, увидев в дверях спальни белокурую головку, начал громко смеяться.
Филаделфия вопросительно посмотрела на Эдуардо, но, когда он распахнул для нее свои объятия, она, быстро подбежав к двери, бросилась в них. Всепоглощающее чувство быть с ним рядом полностью завладело ею.
— Я была уверена, что нас вышвырнут вон, — сказала она.
— Бедная незнайка! — Эдуардо поцеловал ее в макушку, все еще удивляясь блеску ее золотистых волос. — Ты полагаешь, что ссора между мужем и женой является основанием для выселения из отеля? В таком месте, как это, семейные ссоры так же обычны, как листья на деревьях.
Филаделфия скользнула руками ему под рубашку и обняла за талию.
— Я была так смущена, что чуть не убежала.
— Вместо этого ты заплакала, что гораздо лучше. — Он положил подбородок ей на затылок. — Трогательная сцена. Почему только она не пришла мне в голову, когда мы репетировали.
Филаделфия дернула головой так, что Эдуардо прикусил язык.
— У меня и у самой есть воображение.
— Н… сомне… юсь, что… ее…
— Что ты сказал?
— Из… тебя я при… сил яз… к.
— О! Прости меня!
— Тог… поц… уй его.
Улыбаясь, Филаделфия обхватила его голову руками и наклонила ее к себе. Затем раскрыла пальцами ему рот и сказала:
— Открой пошире.
Эдуардо подчинился и высунул язык, но в его глазах было удивление.
Всего три недели назад Филаделфия бы не осмелилась сделать нечто подобное, но, проведя в его объятиях двадцать одну ночь, перестала бояться той страсти, которую пробуждали в ней прикосновения Эдуардо. Она облизала свои губы, осторожно взяла ими кончик языка и осторожно пососала его. Глаза Эдуардо вспыхнули торжеством.
Обычно в миг сексуального влечения она терялась, но этот момент обогатил ее новым опытом взаимоотношений между мужчиной и женщиной. Если она будет слушаться зова своего сердца, то сможет сама доставлять ему удовольствие, а не просто отвечать на его ласки. Она вновь нежно облизала его язык.
Эдуардо тихо застонал и крепче прижал ее к себе.
Когда она наконец покончила с этой сладкой пыткой, дыхание ее участилось, а в глазах вспыхнула страсть.
— Теперь лучше? — спросила она.
— Нет. Мне не хватает твоих поцелуев.
— Ты их больше не получишь! — ответила она, упираясь руками ему в грудь. — Ты оказался плохим мужем. Вот теперь иди и разыгрывай эту роль перед другой аудиторией. Кроме того, уже почти полдень.
Эдуардо взял в руку прядь ее светлых волос, упавших на лоб, и намотал себе на палец.
— Я еще не продемонстрировал тебе, как чудесно заниматься любовью при свете дня. А еще приятнее это делать в тени дерева, кожей чувствуя тепло солнца.
— Ты говоришь так, словно у тебя большой опыт в этом деле.
— Ты ревнуешь! — воскликнул он с нескрываемым удовольствием, теснее прижимая ее к себе. — Меня? Menina, у тебя нет на это причин.
Филаделфия повернулась в его объятиях, прижавшись спиной к его груди.
— Почему я должна тебе верить? Ты красивый мужчина. Ты богат. Тебе не надо работать, чтобы прокормить себя. Ты не грубый, хотя на твоей спине и запястьях отвратительные шрамы. — Вспомнив о них, он спросила: — Кстати, ты никогда не говорил мне, кто так истязал тебя?
— Разве? Но не надо отвлекаться, menina. Продолжай описывать мой характер.
— Я знаю, что многие богатые неженатые мужчины имеют любовниц, много любовниц, потому что могут себе это позволить.
— Много? — с удивлением спросил он. — Ты хочешь, чтобы я завел себе гарем?
— Нет, — твердо ответила Филаделфия, удивляясь, как такая мысль могла прийти ей в голову. — Сейчас у тебя только одна наложница. — Эти слова вырвались у нее невольно, и она была готова задушить себя за это. Она вовсе так не думала, но почему-то сказала. Ее чувство к нему было гораздо глубже, чем просто плотское желание. Она всей душой хотела быть желанной, любимой и защищенной. Она хотела, чтобы он всегда был рядом, но, к сожалению, они никогда не говорили о будущем.
Эдуардо развернул ее к себе лицом и заставил посмотреть ему в глаза.
— Ты мне не любовница! — сказал он. — Ты моя любовь.
— Какая разница?
Вопрос чуть не заставил Эдуардо выругаться, но он вовремя прикусил язык и, прежде чем отпустить Филаделфию, начал горячо ее целовать.
— Позже, menina, мы продолжим нашу дискуссию, а сейчас ты синьора Милаззо.
Филаделфия села на один из двух низких диванов, обитых желтым шелком в кремовую полосочку, которые стояли по сторонам красивого мраморного камина, а Эдуардо пошел открывать дверь коридорному, принесшему все необходимое для лимонада.
— Все как вы заказывали, — сказал мальчик, внося поднос.
Проработав в отеле три года и уже считая себя ветераном, коридорный видел в его стенах много хорошеньких и богатых молодых женщин, но миссис Милаззо, с ее золотистыми кудрями и в белом полотняном платье на желтом диване, запомнится ему на всю жизнь.
Поставив поднос на столик рядом с ней, он снял с головы фуражку и поклонился ей.
— Надеюсь, что вы скоро почувствуете себя лучше, мадам, — проговорил он и, увидев ее ласковую улыбку, продолжил: — Климат Саратоги творит чудеса с теми, у кого слабое здоровье. А ваше присутствие здесь произведет сенсацию. Если вам что-нибудь понадобится, пусть даже самая малость, сразу звоните мне.
Филаделфия прикрыла рот рукой, чтобы не рассмеяться.
— Вы очень добры, сэр. Надеюсь, что отель по заслугам оценивает вашу услужливость.
Эдуардо, прислонившись к двери, с интересом наблюдал за сценой. Редкий мужчина оставался равнодушным к красоте Филаделфии. Ему придется не спускать с нее глаз, а то у нее не будет отбоя от поклонников. Когда коридорный с глупой улыбкой на лице подошел к двери, Эдуардо так посмотрел на него, что тот вспыхнул и ускорил шаг.
— Как тебе не стыдно, — сказала Филаделфия, едва за коридорным закрылась дверь. — Ты напугал его.
— Я? Вот и хорошо. Пусть знает, как глазеть на чужую жену.
— Он не сделал ничего плохого. К тому же он еще мальчик.
— У него пробиваются усы, — ответил Эдуардо, подходя к ней. — Значит, он уже взрослый.
— Неужели ты ревнуешь? — с удивлением спросила Филаделфия.
Эдуардо пожал плечами. Неужто она все еще не верит, какое глубокое чувство он питает к ней? Возможно, ему стоит напомнить, что он родился и вырос в джунглях, воздух которых проник ему в кровь и вызывает самые примитивные эмоции. Он не хочет, чтобы какой-нибудь мужчина смотрел на нее с восхищением и вожделением. В глубине души он остался собственником, и ему хочется уберечь ее от похотливых взглядов других мужчин и их порочных мыслей.
Филаделфия наблюдала за ним, удивляясь, как сильно он изменился. Она готова поклясться, что до этого не видела на его непроницаемом лице ни намека на какие-либо чувства. Но ревность? Он не относится к тому типу людей, которые боятся что-либо потерять.
Впрочем, она не принадлежит ему. От одной этой мысли настроение у Филаделфии упало. Она его любовница, и то временная. Он часто повторяет, что любит ее. Однако совсем недавно даже не сумел ответить на вопрос, какая разница между любовницей и любимой женщиной. Она с мольбой посмотрела на него.
— Наверное, настоящие мужья ревнуют меньше, потому что они дали обет верности.
— Ты права. — Эдуардо резко повернулся, якобы для того, чтобы взять шляпу и тросточку, но стрела ее обвинения угодила ему прямо в сердце.
Он знал, что сама мысль о том, что она его любовница, причиняет ей боль. Филаделфия, наверное, недоумевает, отчего он не предлагает выйти за него замуж. Однако как он может объяснить ей, что совесть ему не позволяет жениться на дочери человека, которого он погубил. Эта дилемма встала перед ним в последние дни их отдыха, когда он узнал, что один из его врагов все еще жив. Только его жизнь начала налаживаться, как прошлое дало о себе знать, и он тут же вспомнил, что связан кровной клятвой с Тайроном.
Эдуардо написал Тайрону, повинуясь долгу чести. Но он решил дать ему возможность одному вступить в этот бой. Он должен наконец хоть немного отдохнуть от суматохи всех этих лет. К тому же он не может подвергать опасности Филаделфию.
Вот почему они приехали в Саратогу. Он не оставил мысли о продаже драгоценностей, но главным образом они приехали сюда из-за нее. Тайрон может начать разыскивать его, а он не хочет, чтобы тот его обнаружил.
— Если у тебя есть все необходимое, то я пойду подышу свежим воздухом. Прогулка поможет мне нагулять аппетит для ленча.
— Хорошо. — ответила Филаделфия, чувствуя возникшее между ними напряжение. — Встретимся за ленчем.
Когда Эдуардо ушел, она снова вернулась в спальню и открыла шкаф, чтобы повесить свою накидку. Увиденное потрясло ее до глубины души: шкаф был забит всевозможной одеждой. Платьев разных фасонов и назначения было столько, что у нее глаза разбежались. Откуда они здесь взялись? Она взяла платье из белого батиста с пышной юбкой и приложила к себе. Оно оказалось ей впору.
Эдуардо! Он однажды уже покупал ей платье, но на этот раз он накупил их больше, чем необходимо Их было не менее двух дюжин.
— Подходит?
— Эдуардо! Я думала, ты уже ушел. — Он улыбнулся и шагнул в комнату.
— Я забыл сказать об одежде. Если что-нибудь тебе не нравится, то я отошлю это обратно.
— Платья великолепны, но ты слишком потратился. А как ты узнал мой размер?
Он подошел к ней, взял платье и бросил его на ближайший стул.
— Помнишь, я заказывал тебе платья в Чикаго? Я сохранил твои мерки. Все эти платья были заказаны перед нашим отъездом из Нью-Йорка.
— А как ты догадался, что я соглашусь поехать с тобой в Саратогу? Тогда мы это даже не обсуждали.
— Я решил, что найду способ уговорить тебя. — Сердце Филаделфии учащенно забилось. Стоило ему дотронуться до нее, и она сдалась.
— Ты заставляешь меня думать, что я легко попалась в расставленные тобой сети.
— Какие еще сети?
Эдуардо засунул палец за ворот ее дорожного платья и нежно потер им шею. Когда он заказывал одежду, то просто надеялся соблазнить красивую женщину, но оказалось иначе: он влюбился в нее.
— Это я попался в сети.
Она хотела возразить, но его рука больно сжала ей грудь.
— Почему ты вернулся? Ты же собирался подышать свежим воздухом.
— Я предпочитаю быть с тобой, menina.
Глава 13
Филаделфия вспомнила, как он восхищался ее мужеством, и ей захотелось быть мужественной для него. Она перестала сопротивляться, приготовившись разделить его страсть и сделать его счастливым.
— Я люблю тебя, — прошептала она.
Повернув ее спиной к себе, он повел ее к кровати, осторожно положил на нее, и она раскрыла ему свои объятия с единственной мыслью — доставить ему удовольствие.
Саратога, август 1875 года
— Ваши указания выполнены, сэр, — сказал управляющий отелем «Грэнд-юнион» молодой аристократической паре, стоявшей перед ним. — Ваши чемоданы прибыли три дня назад, и мы распаковали их в ожидании вашего приезда. Я полагаю, что вы останетесь довольны.
— Посмотрим, — ответил красивый мужчина, окинув небрежным взглядом вестибюль самого известного отеля в Саратоге-Спрингс. — Я не знаю этой части Америки, но полагаю, что можно сделать и исключение после того, как ты побывал в более цивилизованных городах.
— Вы хорошо провели время в Нью-Йорке? Молодой мужчина равнодушно посмотрел на управляющего.
— Я говорю о таких городах, как Неаполь, Париж и Лондон, когда в них не идет дождь. Я нахожу ваш Нью-Йорк душным, вонючим и грязным. Толкотня на улицах и слишком много собак, которые того и гляди вцепятся в тебя зубами. Город утомил мою молодую жену. Она очень хрупкая, и у нее слабая грудь. — Он безразлично посмотрел на жену, стоявшую рядом. С ее шляпки свисала густая вуаль, не позволяющая рассмотреть лицо. — Вот почему мы здесь. Нам надо прийти в себя от вашего Нью-Йорка.
— Понимаю, — вежливо ответил управляющий, сразу причислив высокомерного, одетого в дорогой костюм мужчину к числу трудных клиентов. Богатые иностранцы всегда были самыми привередливыми гостями. Он решил приставить к ним Полли, старшую горничную. Она умеет обращаться с иностранцами, всегда услужлива и обходительна. А так как молодая леди больна, надо будет шепнуть доктору Клари, чтобы он заглянул к ним и оставил свою визитку.
— Не хотите ли подняться к себе в комнаты, сэр?
— Моя жена желает. Полагаю, что здесь поблизости нет мест, где джентльмен может провести время в свое удовольствие? Поезд укачал меня.
— Здесь есть «Спрингс»…
— Минеральная вода? — Красивое лицо молодого мужчины исказилось от отвращения. — Я бы скорее выпил скипидар. До открытия скачек придется ждать еще несколько дней. Есть ли тут какие-нибудь другие развлечения?
— Возможно, вас заинтересуют карты? — спросил управляющий, таинственно понизив голос.
Эдуардо улыбнулся чарующей улыбкой, которая весьма удивила управляющего.
— Конечно!
— Я мог бы поспособствовать вам в этом деле, — ответил управляющий. — И сделаю это с большим удовольствием.
— Нет, черт возьми!
Пораженный чудесным, с красивыми модуляциями голосом, раздавшимся из-под вуали, управляющий посмотрел на молодую леди, и увидел, что она положила на плечо мужа руку, затянутую в белую перчатку. Лицо молодого мужчины моментально стало холодным как лед. Он повернулся к жене и что-то прошептал ей на ухо, отчего она с видимым ужасом отпрянула от него. Но муж схватил ее за запястье и, понизив голос, стал что-то втолковывать на иностранном языке. Управляющий не понял ни слова, но он видел результат его воздействия на нее. С каждой сердитой фразой она все ниже опускала голову, а потом и вовсе закрыла лицо рукой, как бы защищаясь от брани мужа Голоса в вестибюле моментально стихли, и все присутствующие стали наблюдать за разыгрывающейся перед ними драмой.
Когда муж наконец отпустил молодую леди, она слегка пошатнулась, приложила покрасневшую в запястье руку к груди и начала жалобно всхлипывать.
Словно по мановению волшебной палочки с ее мужем произошла разительная перемена. Он выглядел ошеломленным, и на его лице появилось выражение вины. Застонав словно от боли, он привлек к себе ее содрогавшееся от рыданий тело. Шепча слова утешения, он прижимал ее к себе, пока она не успокоилась. Затем он повернулся к управляющему и сказал:
— Где расположены наши комнаты? Почему вы заставляете больных дам так долго ждать в вестибюле, пока они не начинают плакать от слабости?
— Простите, сэр, — кротко бросил управляющий, прекрасно сознавая, что должен держать при себе мнение о том, чем вызвано горе леди. — Следуйте к лифту за коридорным. — Он позвонил в колокольчик, который держал в руке. — Питер, проводи… — он посмотрел в регистрационный бланк, — чету Милаззо в их номер.
Наблюдая, как молодой мужчина с величайшей осторожностью ведет свою жену через вестибюль, он еще раз вспомнил правило отеля, гласящее о том, что клиент всегда прав, если он только не отказывается платить по счетам или не устраивает публичные скандалы. Ссоры между мужьями и их женами не подпадали под эту категорию, как бы ему ни хотелось, чтобы это был именно тот случай.
Кроме того, он видел горящий взгляд черных глаз молодого мужчины и хорошо понимал, что стоит за ним. Он был самым бесшабашным игроком. Да это и неудивительно для обладателя такой наружности, к тому же достаточно богатого. Правда, его кожа несколько темновата, но уже многие леди бросают восторженные взгляды в его сторону, нимало не смущаясь присутствием молодой жены. Он будет хорошим клиентом, привлекающим все взоры и швыряющим деньги за карточными столами. «Надо сразу же сообщить о нем мистеру Моррисси», — пробормотал он себе под нос. К тому же можно рассчитывать на щедрые чаевые. Управляющий снова заглянул в регистрационный бланк: Милаззо. Неаполитанец.
Витторио Милаззо ввел свою молодую жену в элегантно обставленный номер отеля и сразу повел в спальню. Коридорный, терпеливо ожидавший у двери, слышал, как супруги обменялись несколькими фразами. Леди казалась расстроенной, а мужчина, судя по голосу, был раздражен и нетерпелив. Наконец синьор Милаззо вышел в гостиную, держась рукой за голову.
Увидев коридорного, он остановился.
— Ты! — закричал он сердито. — Почему ты шпионишь за мной?
— Я не шпионю, сэр. Просто остался ждать на случай, если вам что-то потребуется. Наш отель может вам предоставить все, что душа пожелает.
— Покоя! — недовольно крикнул мужчина. — Во что он мне обойдется?
— Примите наши наилучшие пожелания, — быстро сказал мальчик, понимая, что чаевые, которых он ждал, безвозвратно потеряны. Он поклонился и открыл дверь.
— Стой! — Мужчина поднял руку, в то время как другой полез в карман. Достав деньги, он вложил их в руку коридорного. — Моей жене нужен лимонад, чтобы прийти в себя. Я сделаю его сам. Для этого мне необходимы свежие лимоны, вода, сахар и лед. Принеси все немедленно. — Он посмотрел на деньги в руке мальчика. — Это для тебя, а все остальное запиши на мой счет.
Коридорный взглянул на долларовую купюру, лежавшую на ладони, и его веснушчатое лицо просияло улыбкой.
— Спасибо, сэр! Я моментально принесу вам вес необходимое!
Когда дверь за коридорным закрылась, мужчина запер ее на ключ и прислонился к стене.
— Витторио!
— Мы одни, — ответил он и, увидев в дверях спальни белокурую головку, начал громко смеяться.
Филаделфия вопросительно посмотрела на Эдуардо, но, когда он распахнул для нее свои объятия, она, быстро подбежав к двери, бросилась в них. Всепоглощающее чувство быть с ним рядом полностью завладело ею.
— Я была уверена, что нас вышвырнут вон, — сказала она.
— Бедная незнайка! — Эдуардо поцеловал ее в макушку, все еще удивляясь блеску ее золотистых волос. — Ты полагаешь, что ссора между мужем и женой является основанием для выселения из отеля? В таком месте, как это, семейные ссоры так же обычны, как листья на деревьях.
Филаделфия скользнула руками ему под рубашку и обняла за талию.
— Я была так смущена, что чуть не убежала.
— Вместо этого ты заплакала, что гораздо лучше. — Он положил подбородок ей на затылок. — Трогательная сцена. Почему только она не пришла мне в голову, когда мы репетировали.
Филаделфия дернула головой так, что Эдуардо прикусил язык.
— У меня и у самой есть воображение.
— Н… сомне… юсь, что… ее…
— Что ты сказал?
— Из… тебя я при… сил яз… к.
— О! Прости меня!
— Тог… поц… уй его.
Улыбаясь, Филаделфия обхватила его голову руками и наклонила ее к себе. Затем раскрыла пальцами ему рот и сказала:
— Открой пошире.
Эдуардо подчинился и высунул язык, но в его глазах было удивление.
Всего три недели назад Филаделфия бы не осмелилась сделать нечто подобное, но, проведя в его объятиях двадцать одну ночь, перестала бояться той страсти, которую пробуждали в ней прикосновения Эдуардо. Она облизала свои губы, осторожно взяла ими кончик языка и осторожно пососала его. Глаза Эдуардо вспыхнули торжеством.
Обычно в миг сексуального влечения она терялась, но этот момент обогатил ее новым опытом взаимоотношений между мужчиной и женщиной. Если она будет слушаться зова своего сердца, то сможет сама доставлять ему удовольствие, а не просто отвечать на его ласки. Она вновь нежно облизала его язык.
Эдуардо тихо застонал и крепче прижал ее к себе.
Когда она наконец покончила с этой сладкой пыткой, дыхание ее участилось, а в глазах вспыхнула страсть.
— Теперь лучше? — спросила она.
— Нет. Мне не хватает твоих поцелуев.
— Ты их больше не получишь! — ответила она, упираясь руками ему в грудь. — Ты оказался плохим мужем. Вот теперь иди и разыгрывай эту роль перед другой аудиторией. Кроме того, уже почти полдень.
Эдуардо взял в руку прядь ее светлых волос, упавших на лоб, и намотал себе на палец.
— Я еще не продемонстрировал тебе, как чудесно заниматься любовью при свете дня. А еще приятнее это делать в тени дерева, кожей чувствуя тепло солнца.
— Ты говоришь так, словно у тебя большой опыт в этом деле.
— Ты ревнуешь! — воскликнул он с нескрываемым удовольствием, теснее прижимая ее к себе. — Меня? Menina, у тебя нет на это причин.
Филаделфия повернулась в его объятиях, прижавшись спиной к его груди.
— Почему я должна тебе верить? Ты красивый мужчина. Ты богат. Тебе не надо работать, чтобы прокормить себя. Ты не грубый, хотя на твоей спине и запястьях отвратительные шрамы. — Вспомнив о них, он спросила: — Кстати, ты никогда не говорил мне, кто так истязал тебя?
— Разве? Но не надо отвлекаться, menina. Продолжай описывать мой характер.
— Я знаю, что многие богатые неженатые мужчины имеют любовниц, много любовниц, потому что могут себе это позволить.
— Много? — с удивлением спросил он. — Ты хочешь, чтобы я завел себе гарем?
— Нет, — твердо ответила Филаделфия, удивляясь, как такая мысль могла прийти ей в голову. — Сейчас у тебя только одна наложница. — Эти слова вырвались у нее невольно, и она была готова задушить себя за это. Она вовсе так не думала, но почему-то сказала. Ее чувство к нему было гораздо глубже, чем просто плотское желание. Она всей душой хотела быть желанной, любимой и защищенной. Она хотела, чтобы он всегда был рядом, но, к сожалению, они никогда не говорили о будущем.
Эдуардо развернул ее к себе лицом и заставил посмотреть ему в глаза.
— Ты мне не любовница! — сказал он. — Ты моя любовь.
— Какая разница?
Вопрос чуть не заставил Эдуардо выругаться, но он вовремя прикусил язык и, прежде чем отпустить Филаделфию, начал горячо ее целовать.
— Позже, menina, мы продолжим нашу дискуссию, а сейчас ты синьора Милаззо.
Филаделфия села на один из двух низких диванов, обитых желтым шелком в кремовую полосочку, которые стояли по сторонам красивого мраморного камина, а Эдуардо пошел открывать дверь коридорному, принесшему все необходимое для лимонада.
— Все как вы заказывали, — сказал мальчик, внося поднос.
Проработав в отеле три года и уже считая себя ветераном, коридорный видел в его стенах много хорошеньких и богатых молодых женщин, но миссис Милаззо, с ее золотистыми кудрями и в белом полотняном платье на желтом диване, запомнится ему на всю жизнь.
Поставив поднос на столик рядом с ней, он снял с головы фуражку и поклонился ей.
— Надеюсь, что вы скоро почувствуете себя лучше, мадам, — проговорил он и, увидев ее ласковую улыбку, продолжил: — Климат Саратоги творит чудеса с теми, у кого слабое здоровье. А ваше присутствие здесь произведет сенсацию. Если вам что-нибудь понадобится, пусть даже самая малость, сразу звоните мне.
Филаделфия прикрыла рот рукой, чтобы не рассмеяться.
— Вы очень добры, сэр. Надеюсь, что отель по заслугам оценивает вашу услужливость.
Эдуардо, прислонившись к двери, с интересом наблюдал за сценой. Редкий мужчина оставался равнодушным к красоте Филаделфии. Ему придется не спускать с нее глаз, а то у нее не будет отбоя от поклонников. Когда коридорный с глупой улыбкой на лице подошел к двери, Эдуардо так посмотрел на него, что тот вспыхнул и ускорил шаг.
— Как тебе не стыдно, — сказала Филаделфия, едва за коридорным закрылась дверь. — Ты напугал его.
— Я? Вот и хорошо. Пусть знает, как глазеть на чужую жену.
— Он не сделал ничего плохого. К тому же он еще мальчик.
— У него пробиваются усы, — ответил Эдуардо, подходя к ней. — Значит, он уже взрослый.
— Неужели ты ревнуешь? — с удивлением спросила Филаделфия.
Эдуардо пожал плечами. Неужто она все еще не верит, какое глубокое чувство он питает к ней? Возможно, ему стоит напомнить, что он родился и вырос в джунглях, воздух которых проник ему в кровь и вызывает самые примитивные эмоции. Он не хочет, чтобы какой-нибудь мужчина смотрел на нее с восхищением и вожделением. В глубине души он остался собственником, и ему хочется уберечь ее от похотливых взглядов других мужчин и их порочных мыслей.
Филаделфия наблюдала за ним, удивляясь, как сильно он изменился. Она готова поклясться, что до этого не видела на его непроницаемом лице ни намека на какие-либо чувства. Но ревность? Он не относится к тому типу людей, которые боятся что-либо потерять.
Впрочем, она не принадлежит ему. От одной этой мысли настроение у Филаделфии упало. Она его любовница, и то временная. Он часто повторяет, что любит ее. Однако совсем недавно даже не сумел ответить на вопрос, какая разница между любовницей и любимой женщиной. Она с мольбой посмотрела на него.
— Наверное, настоящие мужья ревнуют меньше, потому что они дали обет верности.
— Ты права. — Эдуардо резко повернулся, якобы для того, чтобы взять шляпу и тросточку, но стрела ее обвинения угодила ему прямо в сердце.
Он знал, что сама мысль о том, что она его любовница, причиняет ей боль. Филаделфия, наверное, недоумевает, отчего он не предлагает выйти за него замуж. Однако как он может объяснить ей, что совесть ему не позволяет жениться на дочери человека, которого он погубил. Эта дилемма встала перед ним в последние дни их отдыха, когда он узнал, что один из его врагов все еще жив. Только его жизнь начала налаживаться, как прошлое дало о себе знать, и он тут же вспомнил, что связан кровной клятвой с Тайроном.
Эдуардо написал Тайрону, повинуясь долгу чести. Но он решил дать ему возможность одному вступить в этот бой. Он должен наконец хоть немного отдохнуть от суматохи всех этих лет. К тому же он не может подвергать опасности Филаделфию.
Вот почему они приехали в Саратогу. Он не оставил мысли о продаже драгоценностей, но главным образом они приехали сюда из-за нее. Тайрон может начать разыскивать его, а он не хочет, чтобы тот его обнаружил.
— Если у тебя есть все необходимое, то я пойду подышу свежим воздухом. Прогулка поможет мне нагулять аппетит для ленча.
— Хорошо. — ответила Филаделфия, чувствуя возникшее между ними напряжение. — Встретимся за ленчем.
Когда Эдуардо ушел, она снова вернулась в спальню и открыла шкаф, чтобы повесить свою накидку. Увиденное потрясло ее до глубины души: шкаф был забит всевозможной одеждой. Платьев разных фасонов и назначения было столько, что у нее глаза разбежались. Откуда они здесь взялись? Она взяла платье из белого батиста с пышной юбкой и приложила к себе. Оно оказалось ей впору.
Эдуардо! Он однажды уже покупал ей платье, но на этот раз он накупил их больше, чем необходимо Их было не менее двух дюжин.
— Подходит?
— Эдуардо! Я думала, ты уже ушел. — Он улыбнулся и шагнул в комнату.
— Я забыл сказать об одежде. Если что-нибудь тебе не нравится, то я отошлю это обратно.
— Платья великолепны, но ты слишком потратился. А как ты узнал мой размер?
Он подошел к ней, взял платье и бросил его на ближайший стул.
— Помнишь, я заказывал тебе платья в Чикаго? Я сохранил твои мерки. Все эти платья были заказаны перед нашим отъездом из Нью-Йорка.
— А как ты догадался, что я соглашусь поехать с тобой в Саратогу? Тогда мы это даже не обсуждали.
— Я решил, что найду способ уговорить тебя. — Сердце Филаделфии учащенно забилось. Стоило ему дотронуться до нее, и она сдалась.
— Ты заставляешь меня думать, что я легко попалась в расставленные тобой сети.
— Какие еще сети?
Эдуардо засунул палец за ворот ее дорожного платья и нежно потер им шею. Когда он заказывал одежду, то просто надеялся соблазнить красивую женщину, но оказалось иначе: он влюбился в нее.
— Это я попался в сети.
Она хотела возразить, но его рука больно сжала ей грудь.
— Почему ты вернулся? Ты же собирался подышать свежим воздухом.
— Я предпочитаю быть с тобой, menina.
Глава 13
Эдуардо поднял глаза от карт, которые он держал в руках, и внимательно оглядел лица людей, плотным кольцом обступивших карточный стол.
Вот уже почти неделю изо дня в день он играл в покер, регулярно проигрывая, но пока не нашел человека, который мог бы ввести его в казино «Моррисси-клаб-хаус», самое фешенебельное заведение в Саратоге. Но сегодня, как ему казалось, удача должна была повернуться к нему лицом.
Справа от него сидел мистер Оран Бичем, широкогрудый, краснолицый торговец лошадьми из Кентукки. Они познакомились на длинной деревянной веранде отеля «Грэнд-юнион», где обычно сидела половина курортников, наблюдая, как вторая половина дефилирует вдоль авеню, вырядившись в свои лучшие одежды, сшитые по последней моде.
Именно Бичем, общительный, улыбчивый человек с серебряной фляжкой в кармане, был тем самым человеком, который, узнав, что молодой иностранец хочет немного развлечься, пригласил его к себе наверх для дружеской игры. Игра в карты была регулярным послеобеденным развлечением для этих мужчин, и Эдуардо с удовольствием присоединился к ним. Мистер Бичем был широкой натурой, и вскоре на столе появилось превосходное кентуккийское виски, приятное, как солнечный свет, и настолько крепкое, что обжигало пищевод.
Справа от Бичема сидел молодой человек в возрасте студента колледжа по имени Том Ховеллс. У него была копна рыжих кудрей, которые он безуспешно пытался приручить, разделив на прямой пробор и смазав обе половинки бриллиантином. Но, несмотря на все свои ухищрения, он был похож на переросшего ребенка. Эдуардо сразу решил, что он слишком наивный, чтобы играть по-крупному, а если и будет, то потом угрызения совести замучают его.
Третьим из играющих был Хью Вебстер, дантист из Кливленда. Среднего возраста, лысеющий, с тонким лицом и такими глубокими оспинами на нем, что оно походило на терку; он мало разговаривал и играл с таким серьезным видом, словно заключал крупную сделку. В его игре не было заметно никакого мошенничества.
Четвертый игрок, новый член их компании, называл себя Реджиналдом Спеллингом. Он был одет по последней моде, носил бриллиантовую булавку для галстука и даже смачивал усы духами. Это был красавец с кудрявыми каштановыми волосами, с синевато-серыми глазами, гладкими, как у женщины, руками и постоянной улыбкой палице. Эдуардо сразу подметил жемчужный блеск его кожи и ленивую манеру поведения, которая отличает профессионального игрока. Это был тот самый человек, который мог бы помочь ему войти в казино «Моррисси».
Эдуардо старался подавить угрызения совести, вызванные его поведением с Филаделфией. Каждый день со времени их приезда в Саратогу он оставлял ее совершенно одну, в то время как сам развлекался, создавая мнение о себе. Он даже провел три последних вечера в компании самодовольных мужчин и женщин, которые кичились своим богатством. Он выпил больше положенного, играл в «фараона» и для стороннего наблюдателя проиграл больше, чем обычно. Со своими деньгами и очарованием он быстро стал любимцем женщин. За это время он даже открыл в себе способность быть кокетливым, как женщина, обещая много и почти ничего не давая. Филаделфия была единственной женщиной, с которой ему хотелось спать. Но результат его поведения не замедлил сказаться.
Вчера вечером он поссорился с Филаделфией. Он объяснил ей, что все, что он делает, он делает для них обоих. Он не винил ее за то, что она рассердилась, уловив запах духов другой женщины, исходивший от его одежды. И только когда она выгнала его из своей спальни, он понял, какую допустил ошибку. Пожалуй, им пора уезжать. У него сердце не лежало к карточной игре. Он зря терял время и понимал это.
— Фу! — Мистер Бичем вытер носовым платком вспотевший лоб. — Жена постоянно держит эти комнаты закрытыми. Я открою ставни, здесь невозможно дышать.
— Прекрасная идея, — сказал Эдуардо. — Женщины вечно создают нам неудобства. Они не понимают, что у мужчин могут быть свои развлечения.
Мистер Бичем грубо расхохотался:
— Полегче, сынок. Ты только недавно надел на себя эти кандалы. Ты еще должен наслаждаться ласками своей молодой жены.
Эдуардо пожал плечами:
— В моей стране мужчины женятся для брачного союза, положения и перспективы. Все остальное не имеет значения, если, конечно, ты не хочешь обзавестись наследником.
— Ну, сынок, — начал Бичем, удивленно подняв брови, — я видел твою жену во время ленча. Позволь заметить, что она очень хорошенькая.
— Хорошенькая, как оранжерейный цветок, — слегка раздраженно ответил Эдуардо. — Она слаба здоровьем. Она плохо переносит и жару, и холод, и влажность. Путешествие расшатало ее нервную систему. Это весьма печально.
Бичем оглядел других мужчин, сидевших за столом, но, поняв, что они ничего не добавят к их разговору, продолжал:
— Моя Мей в девичестве тоже была слаба здоровьем, но после того как родила нашего первенца Джошуа, сразу поправилась. У нас сейчас пятеро детей, и Мей еще никогда не была так здорова. Дай своей жене время, сынок. Возможно, Саратога — это именно то, что ей нужно. Я поговорю с Мей и попрошу, чтобы она пригласила твою жену принимать ванны вместе с ней. Мей клянется, что они помогают восстановить здоровье.
— Полагаю, что от этого не будет вреда, — сказал Эдуардо, пожав плечами. — Во всяком случае, здесь есть и другие восхитительные развлечения.
За столом воцарилась напряженная тишина, а Эдуардо мысленно попросил извинения у Филаделфии за свои слова.
Когда партия закончилась, он, намеренно снова проиграв, с отвращением бросил карты на стол и спросил:
— Неужели в этом городе нет других игр, кроме карт? Они мне изрядно поднадоели.
— Здесь есть «Моррисси-клаб-хаус», — ответил Ховеллс и покраснел.
— Я уже слышал об этом месте, — отозвался Эдуардо. — Почему мы не можем пойти туда?
— Мы люди женатые, а это такое заведение, которое Мей никогда не одобрит, — заметил Бичем с глупой улыбкой на лице.
— Почему жена вмешивается в ваши дела? — удивился Эдуардо.
— Первый этаж открыт для широкой публики — там есть и карты, и рулетка, и кости, — сказал Спеллинг, с любопытством глядя на Эдуардо.
— А что наверху? — спросил тот.
— Там частные покои, и туда пускают только избранных. — Капризное лицо Эдуардо просветлело.
— Вот где, наверное, идет настоящая игра. Думаю, что там можно проиграть сумму, от которой кровь вскипит в жилах. Я должен пойти туда.
— На вашем месте я был бы осмотрительнее, мистер Милаззо, — сказал Бичем. — Там крутятся всякие подозрительные личности, которые, не успеешь глазом моргнуть, обчистят твои карманы.
— Я знаю подобных людей, мистер Бичем. Такая игра, как наша, это все равно что званый чай.
— Ну, — начал Бичем, не зная, считать себя оскорбленным или нет, — если мы вам не по вкусу, то, как я думаю, мы можем вас простить.
Эдуардо сожалел, что оскорбил такого поистине прекрасного человека, но философски рассудил, что все это часть игры. Он поднялся, вынул деньги и положил на стол свой проигрыш.
— Сожалею, что приходится покидать вас, джентльмены. Я прекрасно провел с вами время.
Ко всеобщему удивлению, Спеллинг тоже поднялся:
— Если хотите, мистер Милаззо, то я с удовольствием рекомендую вас мистеру Моррисси.
— Это возможно? Прямо сейчас? — Спеллинг кивнул:
— Не возражаете, чтобы сопровождать меня в клаб-хаус?
— Разумеется! — С ликующей улыбкой Эдуардо взял со стола свой стакан, осушил его и посмотрел на мистера Бичема. — Это кентуккийское виски самое прекрасное, что есть в Америке. Передайте мои поздравления вашему винокуру. Я прихвачу с собой домой некоторое количество бутылок.
Бичему не нравилось бесстыдство молодого аристократа и его явно не американское отношение к жене, но тот, кто оценил кентуккийское виски, не может быть уж совсем плохим человеком. Придя к такому мнению, Бичем поднялся и протянул руку:
Вот уже почти неделю изо дня в день он играл в покер, регулярно проигрывая, но пока не нашел человека, который мог бы ввести его в казино «Моррисси-клаб-хаус», самое фешенебельное заведение в Саратоге. Но сегодня, как ему казалось, удача должна была повернуться к нему лицом.
Справа от него сидел мистер Оран Бичем, широкогрудый, краснолицый торговец лошадьми из Кентукки. Они познакомились на длинной деревянной веранде отеля «Грэнд-юнион», где обычно сидела половина курортников, наблюдая, как вторая половина дефилирует вдоль авеню, вырядившись в свои лучшие одежды, сшитые по последней моде.
Именно Бичем, общительный, улыбчивый человек с серебряной фляжкой в кармане, был тем самым человеком, который, узнав, что молодой иностранец хочет немного развлечься, пригласил его к себе наверх для дружеской игры. Игра в карты была регулярным послеобеденным развлечением для этих мужчин, и Эдуардо с удовольствием присоединился к ним. Мистер Бичем был широкой натурой, и вскоре на столе появилось превосходное кентуккийское виски, приятное, как солнечный свет, и настолько крепкое, что обжигало пищевод.
Справа от Бичема сидел молодой человек в возрасте студента колледжа по имени Том Ховеллс. У него была копна рыжих кудрей, которые он безуспешно пытался приручить, разделив на прямой пробор и смазав обе половинки бриллиантином. Но, несмотря на все свои ухищрения, он был похож на переросшего ребенка. Эдуардо сразу решил, что он слишком наивный, чтобы играть по-крупному, а если и будет, то потом угрызения совести замучают его.
Третьим из играющих был Хью Вебстер, дантист из Кливленда. Среднего возраста, лысеющий, с тонким лицом и такими глубокими оспинами на нем, что оно походило на терку; он мало разговаривал и играл с таким серьезным видом, словно заключал крупную сделку. В его игре не было заметно никакого мошенничества.
Четвертый игрок, новый член их компании, называл себя Реджиналдом Спеллингом. Он был одет по последней моде, носил бриллиантовую булавку для галстука и даже смачивал усы духами. Это был красавец с кудрявыми каштановыми волосами, с синевато-серыми глазами, гладкими, как у женщины, руками и постоянной улыбкой палице. Эдуардо сразу подметил жемчужный блеск его кожи и ленивую манеру поведения, которая отличает профессионального игрока. Это был тот самый человек, который мог бы помочь ему войти в казино «Моррисси».
Эдуардо старался подавить угрызения совести, вызванные его поведением с Филаделфией. Каждый день со времени их приезда в Саратогу он оставлял ее совершенно одну, в то время как сам развлекался, создавая мнение о себе. Он даже провел три последних вечера в компании самодовольных мужчин и женщин, которые кичились своим богатством. Он выпил больше положенного, играл в «фараона» и для стороннего наблюдателя проиграл больше, чем обычно. Со своими деньгами и очарованием он быстро стал любимцем женщин. За это время он даже открыл в себе способность быть кокетливым, как женщина, обещая много и почти ничего не давая. Филаделфия была единственной женщиной, с которой ему хотелось спать. Но результат его поведения не замедлил сказаться.
Вчера вечером он поссорился с Филаделфией. Он объяснил ей, что все, что он делает, он делает для них обоих. Он не винил ее за то, что она рассердилась, уловив запах духов другой женщины, исходивший от его одежды. И только когда она выгнала его из своей спальни, он понял, какую допустил ошибку. Пожалуй, им пора уезжать. У него сердце не лежало к карточной игре. Он зря терял время и понимал это.
— Фу! — Мистер Бичем вытер носовым платком вспотевший лоб. — Жена постоянно держит эти комнаты закрытыми. Я открою ставни, здесь невозможно дышать.
— Прекрасная идея, — сказал Эдуардо. — Женщины вечно создают нам неудобства. Они не понимают, что у мужчин могут быть свои развлечения.
Мистер Бичем грубо расхохотался:
— Полегче, сынок. Ты только недавно надел на себя эти кандалы. Ты еще должен наслаждаться ласками своей молодой жены.
Эдуардо пожал плечами:
— В моей стране мужчины женятся для брачного союза, положения и перспективы. Все остальное не имеет значения, если, конечно, ты не хочешь обзавестись наследником.
— Ну, сынок, — начал Бичем, удивленно подняв брови, — я видел твою жену во время ленча. Позволь заметить, что она очень хорошенькая.
— Хорошенькая, как оранжерейный цветок, — слегка раздраженно ответил Эдуардо. — Она слаба здоровьем. Она плохо переносит и жару, и холод, и влажность. Путешествие расшатало ее нервную систему. Это весьма печально.
Бичем оглядел других мужчин, сидевших за столом, но, поняв, что они ничего не добавят к их разговору, продолжал:
— Моя Мей в девичестве тоже была слаба здоровьем, но после того как родила нашего первенца Джошуа, сразу поправилась. У нас сейчас пятеро детей, и Мей еще никогда не была так здорова. Дай своей жене время, сынок. Возможно, Саратога — это именно то, что ей нужно. Я поговорю с Мей и попрошу, чтобы она пригласила твою жену принимать ванны вместе с ней. Мей клянется, что они помогают восстановить здоровье.
— Полагаю, что от этого не будет вреда, — сказал Эдуардо, пожав плечами. — Во всяком случае, здесь есть и другие восхитительные развлечения.
За столом воцарилась напряженная тишина, а Эдуардо мысленно попросил извинения у Филаделфии за свои слова.
Когда партия закончилась, он, намеренно снова проиграв, с отвращением бросил карты на стол и спросил:
— Неужели в этом городе нет других игр, кроме карт? Они мне изрядно поднадоели.
— Здесь есть «Моррисси-клаб-хаус», — ответил Ховеллс и покраснел.
— Я уже слышал об этом месте, — отозвался Эдуардо. — Почему мы не можем пойти туда?
— Мы люди женатые, а это такое заведение, которое Мей никогда не одобрит, — заметил Бичем с глупой улыбкой на лице.
— Почему жена вмешивается в ваши дела? — удивился Эдуардо.
— Первый этаж открыт для широкой публики — там есть и карты, и рулетка, и кости, — сказал Спеллинг, с любопытством глядя на Эдуардо.
— А что наверху? — спросил тот.
— Там частные покои, и туда пускают только избранных. — Капризное лицо Эдуардо просветлело.
— Вот где, наверное, идет настоящая игра. Думаю, что там можно проиграть сумму, от которой кровь вскипит в жилах. Я должен пойти туда.
— На вашем месте я был бы осмотрительнее, мистер Милаззо, — сказал Бичем. — Там крутятся всякие подозрительные личности, которые, не успеешь глазом моргнуть, обчистят твои карманы.
— Я знаю подобных людей, мистер Бичем. Такая игра, как наша, это все равно что званый чай.
— Ну, — начал Бичем, не зная, считать себя оскорбленным или нет, — если мы вам не по вкусу, то, как я думаю, мы можем вас простить.
Эдуардо сожалел, что оскорбил такого поистине прекрасного человека, но философски рассудил, что все это часть игры. Он поднялся, вынул деньги и положил на стол свой проигрыш.
— Сожалею, что приходится покидать вас, джентльмены. Я прекрасно провел с вами время.
Ко всеобщему удивлению, Спеллинг тоже поднялся:
— Если хотите, мистер Милаззо, то я с удовольствием рекомендую вас мистеру Моррисси.
— Это возможно? Прямо сейчас? — Спеллинг кивнул:
— Не возражаете, чтобы сопровождать меня в клаб-хаус?
— Разумеется! — С ликующей улыбкой Эдуардо взял со стола свой стакан, осушил его и посмотрел на мистера Бичема. — Это кентуккийское виски самое прекрасное, что есть в Америке. Передайте мои поздравления вашему винокуру. Я прихвачу с собой домой некоторое количество бутылок.
Бичему не нравилось бесстыдство молодого аристократа и его явно не американское отношение к жене, но тот, кто оценил кентуккийское виски, не может быть уж совсем плохим человеком. Придя к такому мнению, Бичем поднялся и протянул руку: