Дивизионный комиссар Кудрие осекся.
   – Кофе-то хоть есть в вашей конторе? Нет? Вы исключили и мою кофеварку заодно со всем прочим? Найдите мне кофе! Нет, два. Вы тоже выпьете, вместе со мной! Без сахара!
   Распоряжение прошло по диктофону. Где-то в щелку автомата упала монетка.
   Взгляд тестя пылал.
   – Вы воображаете, что мы с вами непохожи, Ксавье? Вы думаете, что, когда я впервые увидел этого Малоссена у себя в кабинете, моя реакция чем-то отличалась от вашей? Какая удача! Настоящий серийный убийца! Скоро я буду сидеть по правую руку от министра! Ведь именно это занимает вас сейчас больше всего, разве нет? Кресло замминистра… ну скажите, что это не так!
   Дивизионный Лежандр прищурился.
   – Что это за лампа у вас на столе?
   – Галогенная.
   – Галогенная… Вам темно, обычного света уже недостаточно? Mehr Licht, MehrLicht[35] больше, больше света, господин германист? Допустим. За кого вы будете голосовать?
   – Что, простите?
   – На президентских выборах. За кого вы будете голосовать?
   Допрашиваемый по всем темам внезапно размножившимися тестями, дивизионный комиссар Лежандр судорожно хватал воздух, ожидая, когда откроется второе дыхание. Кофе прибыл как нельзя более кстати, возвестив гонгом конец этого раунда.
   – Выпьем кофе молча.
   Они замолчали. Мадемуазель «Кофе, господа» была далеко не Элизабет. У этой мадемуазель юбка едва доходила до ног.
   Дивизионный Кудрие поставил пустой стаканчик на стол своего зятя.
   – Это называется кофе? – спросил он.
   И – по новой:
   – Итак, за кого вы будете голосовать?
   – Ну что ж, то есть я еще не совсем определился…
   – Понятно. Нет, нет, не выходите из кабинки, задерните шторку, а то все видно, прозрачность, знаете ли…
   И тут же меняет тему:
   – Значит, вы говорите, обнаружили «темные пятна» в делах, которые я вел? Вы правы. Например, в том, что касается бомб в Магазине… имя виновника и правда не фигурирует на страницах этого дела.
   Он расстегивает ремешки старого портфеля.
   – Но это не Малоссен.
   И достает оттуда картонную папку зеленого имперского цвета.
   – Вы хотите знать, кто?
   И, прежде чем Лежандр успел ответить, имя виновника бросается ему в глаза, четким почерком вырисовываясь в галогенном сиянии.
   Последовавшее затем молчание вылилось наконец в едва слышный шепот:
   – Нет! Но это же… не… наш…
   – Ваш кандидат? Нет, мой мальчик, это его дядя… по отцовской линии! Одна семья. Одна фамилия. Все подробности вы найдете в деле.
   Но пальцы дивизионного комиссара Лежандра держатся на почтительном расстоянии от этого дела.
   – Что, Ксавье, небольшой глоточек прозрачности? Снимайте трубку и звоните вашему министру. Вы не сообщите ему ничего нового. Он все это знает наизусть. Но не думаю, что после этого вы окажетесь у него по правую руку, или по левую, или хотя бы останетесь на месте; нет, дорогой мой, это крышка. Исключение. Жертвами которого уже стали мои люди и моя кофеварка! Ну же, звоните!
   Дивизионный Кудрие пролаял этот последний приказ.
   – Звоните, Ксавье. Немного прозрачности, черт побери!
   – Отец…
   – Звоните вашему министру!
   Но тут телефон зазвонил сам по себе. Звонок приковал дивизионного комиссара Лежандра к месту.
   – Может быть, это он, ваш ненаглядный министр! Снимите трубку.
   Телефон продолжает звонить.
   – Да снимите же трубку, Боже мой! От этого трезвона перепонки полопаются!
   Это был не министр. Судя по тому, как развезло дивизионного Лежандра. Хуже, если такое возможно.
   – Когда?.. Где?.. Судебная экспертиза на месте? Повесив трубку, он спешно поднялся:
   – Только что убили одного из моих людей. Извините, отец, мне нужно быть там.
   – Я с вами.
***
   Решительно, погода не собиралась разгуливаться. Туман завис паутиной над набережными Сены. Голова судмедэксперта Постель-Вагнера вынырнула из багажника черного «ситроена».
   – Как, вы здесь, Постель? Вас не исключили? Вам повезло больше, чем моему Императору.
   В багажнике машины лежал труп. Но судебный медик Постель-Вагнер все же позволил себе улыбнуться в усы.
   – Рад снова видеть вас, господин комиссар.
   Все подступы к набережной перекрыли. Проблесковые маячки перемигивались фонарями могильщиков. Сирену не включали. Дом на набережной Орфевр молча скорбел о потере одного из своих.
   – Кто это был? – спросил дивизионный комиссар Кудрие.
   – Инспектор Перре, – ответил дивизионный комиссар Лежандр.
   – Перре? – переспросил дивизионный комиссар Кудрие.
   – Новый, – пояснил дивизионный комиссар Лежандр.
   – Повреждение спинного мозга на уровне пятого шейного позвонка, – объяснил судебный медик. – Добили ударом в сердце, под лопаткой, вот здесь. Смерть наступила около часа назад.
   – И убийца припарковал машину прямо на набережной, у префектуры… – прокомментировал дивизионный комиссар Кудрие. – Хладнокровный мерзавец.
   – Как узнали? – спросил дивизионный комиссар Лежандр.
   – По телефону, шеф, позвонил какой-то неизвестный, – ответил один молодой инспектор, не сводя глаз с трупа коллеги.
   – Над чем он работал в последнее время, этот Перре? – поинтересовался дивизионный комиссар Кудрие.
   – Дело Малоссена, – ответил дивизионный комиссар Лежандр.
   – Какое именно?
   – Отец, прошу вас…
   – Есть еще кое-что, – вставил молодой, – к пиджаку была приколота записка.
   – Дайте-ка посмотреть.
   Кудрие протянул руку – профессиональная привычка, – но Лежандр его опередил.
 
   Господа полицейские, наступило утро шестнадцатого дня (см. почтовый штемпель). Считайте данное послание возобновлением моего ультиматума. С тем же сроком действия.
 
   Дивизионный комиссар Лежандр, казалось, не верил своим глазам.
   – Да, видимо, придется вернуть ему его лгунью, – шепнул ему на ухо дивизионный комиссар Кудрие.
   Слова тестя не сразу пробились сквозь оцепенение дивизионного комиссара Лежандра.
   – Простите, что вы сказали?
   – Продолжим у вас в кабинете, Ксавье. Поверьте, так будет лучше для всех.
***
   Громкие голоса прорывались сквозь стеклянную дверь и отдавались в стенах коридора, так что пришлось блокировать вход на этаж, как только что это было проделано на набережной.
   Дивизионный комиссар Кудрие размахивал у зятя перед носом письмом, в котором предупреждали, яснее некуда, о расправе над полицейским.
   – Вы получили это письмо с угрозами и не придали этому ни малейшего значения, – гремел дивизионный комиссар Кудрие. – И вот один из ваших только что расплатился по счету!
   – Отец, в последний раз спрашиваю, откуда вы узнали о существовании этого письма? Должен ли я думать…
   – Да? – зашептал вдруг дивизионный комиссар Кудрие. – Думать о чем? О чем вы должны были подумать, дорогой зять?
   У дивизионного комиссара Лежандра даже дыхание перехватило. Он задохнулся при одной мысли о своих подозрениях.
   – …Что я орудую скальпелем, например? Что я прибрал свои удочки и вернулся к вам за рулем «ситроена-15»? Так?
   – Нет, отец, нет, ясное дело…
   – Почему это ясное? Давно ли в голове у полицейского настолько прояснилось? В конце концов, разве это невозможно? Мне так дорог этот Малоссен! Он мог бы быть идеальным зятем, этот Малоссен! Я бы охотно весь ваш отдел пустил под нож, только бы вытащить его из-за решетки!
   – Отец, я совсем не то хотел…
   Кулак дивизионного комиссара Кудрие обрушился на стеклянный стол.
   – Да нет, это именно то, что вы хотели сказать! Это именно то, чего бы вы хотели !
   Внезапно он стих. Он почувствовал, что отшиб себе руку, стуча по этому чертовому столу. Потом он добавил, уже гораздо спокойнее:
   – Только для этого нужна воля.
***
   Л е ж а н д р. …
   К у д р и е. …
   Л е ж а н д р. …
   К у д р и е. Вы мне не нравитесь, Лежандр; и не потому даже, что вы сделали несчастной мою дочь и обрекли на моральное, человеческое одиночество моих внуков, а потому, что вы нацепили на меня эту нелепую униформу тестя.
   Л е ж а н д р. …
   К у д р и е. Кто-то из ваших переслал мне ксерокопию этого письма. Вот вам и прозрачность, милейший.
   Л е ж а н д р. …
   К у д р и е. Вы хотя бы подумали о том, чтобы послать его на экспертизу?
   Л е ж а н д р. …
   К у д р и е. Нет, естественно. Но вы, по крайней мере, заметили, что оно написано от руки? Почерк весьма своеобразный, Лежандр…
   Л е ж а н д р. …
   К у д р и е. Тот же, которым написаны фальшивые письма доктора Френкеля… топорная подделка почерка Малоссена.
   Л е ж а н д р. …
   К у д р и е. …
   Л е ж а н д р. …
   К у д р и е. Привыкайте, коллега, невиновность этого Малоссена просто угнетает. И, если вы хотите задержать вашего серийного убийцу, настоящего, вам придется попотеть. Иначе он сотрет в порошок всю вашу команду, оглянуться не успеете.
   Л е ж а н д р. …
   К у д р и е. …и это скажется на вашей карьере.
   Л е ж а н д р. …
   К у д р и е. Если только сами в живых останетесь.
   Л е ж а н д р. …
   К у д р и е. Я не собираюсь давать вам советы, Лежандр, но, откровенно говоря, в вашем положении держать инспекторов Титюса, Карегга и Силистри в запасе – это чистое самоубийство.
***
   Уже с порога он обернулся:
   – Ах да! чуть не забыл. Это дело: самоубийство комиссара Серкера.
   Он опять открыл свой старый портфель бычьей кожи и достал конверт:
   – Держите.
   Он протянул конверт, не сделав ни шагу вперед. Дивизионный комиссар Лежандр собрал последние силы, чтобы подойти к тестю.
   – Что это?
   – Признание инспектора Пастора.
   – Инспектора Пастора?
   – Да, инспектора Пастора… Не чета вам, уважаемый.

59

   Жизнь господина Лемана с каждым днем осложнялась все больше и больше. Привидения как с цепи сорвались. Они слали ему сообщения в любой час дня и ночи, доставая его там, где он меньше всего этого ожидал. Спрашивал ли Леман счет в баре за какой-нибудь аперитив – чья-то рука успевала оставить на листке пару слов, всего-то: «Кажется, Казо не доехал».
   Леман кидался к официанту со счетом в руке:
   – Кто это написал?
   Официант отстранялся:
   – Спокойно! Это же ваш приятель, вон там, у бильярда.
   – Где?
   Естественно, никакого приятеля.
   – Наверное, ушел. Он хотел сделать вам сюрприз.
   Отправлялся ли он в сортир отлить свой страх, разглядывая привычные взгляду настенные надписи, – натыкался на безобидный вопросик: «Да? с фонариком, что ли?»
   На улице прямо перед ним, откуда ни возьмись, появляются какие-то ужасные дети:
   – Ты тоже в деле? Ты тоже в деле? Ты тоже в деле?
   Он не стал гоняться за детьми.
   Он перестал заглядывать в кафе.
   Он обходил стороной общественные туалеты.
   Он поливал теперь городские стены.
   Он боялся вообще куда-нибудь пойти.
   Он подумывал, как бы ему убежать от себя, чтобы больше не возвращаться.
   Один сутенер-итальянец попытался как-то вступиться за беднягу, обратившись к инспектору, который, кстати, тоже был наполовину итальянец:
   – Перестаньте вы над ним издеваться, Силистри, а то он пустит себе пулю в лоб – и все дела.
   Это не входило в планы инспектора Силистри.
   – Это нежелательно для тебя, Рыбак.
   – Но как же я ему помешаю? Он совсем уже с катушек съехал. Не найдет веревку, чтобы повеситься, так просто перестанет дышать, вот и все.
   Однако инспектору Силистри важно было не потерять господина Лемана.
   – Ладно. Попробуем еще один фокус, последний.
   Последний фокус нащупали пятки Лемана, когда он залез тем вечером в спальный мешок: теперешняя его постель, под лестницей одного старого дома, предназначенного на снос, на улице Туртий. Леман забрюзжал, вылез из мешка, чтобы посмотреть, что туда еще набилось. Он вытащил оттуда пластмассовый футляр, холодный и гладкий. Ему пришлось выползти в поисках фонаря, чтобы определить, что это такое. Оказалось – магнитофонная кассета. Надпись гласила, яснее некуда:
   Убийство сосунка записали, нужно предупредить остальных.
***
   Реакция была мгновенной. Внезапно избавившись от своих привидений, забыв все меры предосторожности, которые он принимал до сих пор, полагая, возможно, что его друзья подвергаются огромному риску, пока он их не предупредит, или, напротив, думая, что эта запись – проделки кого-то из банды, Леман припустил по улицам Парижа.
   В приступах паники люди сегодня уже не обрывают шнурки колокольчиков, они вдавливают кнопки домофонов, по локоть проваливаясь в толщу пластика и бетона.
   Какой-то странный голос ответил на звонок Лемана:
   – Кто там?
   Голос не слишком приветливый, однако мягкий. Женский.
   – Это я. Это Леман!
   – Что ты здесь делаешь? Говорили ведь, что ты…
   – Это ты послала мне кассету?
   – Какую кассету? Я не…
   – Открой, это важно! Нужно прослушать, нужно…
   Раздался щелчок.
   Леман растворился во мраке парадной.
   Напротив кнопки, на которую только что наседал Леман, инспектор Силистри прочел имя, до странности безобидное, какое-то средневековое, удачная находка для трубадура: Пернетта Дютиёль.
***
   В характере инспектора Силистри не было ничего, что роднило бы его с трубадуром. Пернетту Дютиёль долго обхаживать не пришлось: как только ее взяли, она сразу и выдала имя некоего Казнёва (или Казо), который в свою очередь решил воспротивиться инспекторам Карегга и Силистри, что обернулось ему пулей в правом локте – вооруженное сопротивление – и еще одной, под левым коленом – попытка к бегству. Если Леман был уже на пенсии, то Дютиёль и Казо работали на журнал «Болезнь», медицинское издание некоего Сенклера. Пути всех четверых, Сенклера, Казнёва, Лемана и Дютиёль, сходились в одной точке прошлого: Магазин, где все они отправляли службу как раз в то время, когда Бенжамен Малоссен исполнял там весьма спорные обязанности козла отпущения. Когда инспекторы Карегга и Силистри явились на квартиру к господину Сенклеру, там никого не было. Когда же они прибыли с обыском по юридическому адресу издательства, то и здесь его не оказалось. Впрочем, вряд ли журнал сильно страдал от отсутствия директора: номера на следующие четыре месяца были уже полностью составлены, да и на будущее материала было предостаточно. Среди прочих готовящихся к выпуску статей инспектор Силистри отметил следующие:
   «Болезни в истории кино», специальный номер, подготовленный к столетию этого вида искусства;
   «Татуировка и ее мотивации»;
   «Пластическая хирургия как одно из изящных искусств»;
   «Ложь, патология или умение жить?»;
   «Пересадка преступления» (Об изменениях в психике пациентов, перенесших операцию по пересадке органов, на примере недавнего громкого дела, развернувшегося вокруг подозрительной личности некоего Малоссена). Статья, набранная заранее, описывала, предвосхищая события, не состоявшийся пока еще процесс.
   Каждый из этих сюжетов живо заинтересовал инспектора Силистри. Особенно два последних. Тем более что при обыске на квартире у Сенклера нашли фотографию зеленоглазой красавицы в розовом английском костюме, значащейся в полиции под именем Мари-Анж Куррье и имеющей репутацию большой лгуньи.
***
   Так как связь между Титюсом и Силистри была прервана, информация передавалась через Жервезу. Таким образом, инспектор Титюс, проникнув в тот день в камеру Мари-Анж, явился не с пустыми руками.
   – У меня плохая новость, Мари-Анж.
   Инспектор Титюс не знал, с чего начать.
   – Вряд ли это вас обрадует.
   Он поставил термос на привинченный к полу столик.
   – Сегодня – шоколад. Лучший! Как у шеф-повара: плиточку развели на медленном огне, и капельку молотого кофе, в самом конце.
   И позолоченные ложечки: всё для вашего удовольствия.
   – Я опять в фаворе, Мари-Анж.
   Она взглянула на него в упор.
   – Да, у Лежандра с его методистами что-то не заладилось. Вот он и вспомнил про меня.
   Он захотел ее ободрить:
   – Эй! У меня пока испытательный срок. Нужно еще, чтобы я прошел.
   К шоколаду он захватил коробку бельгийского песочного печенья, белого, как пляжи южных морей.
   – Весь интерес в том, что теперь я могу проходить к вам бесплатно, экономя на пошлине. И у вас больше нет возможности меня выставить. Может быть, вы предпочитаете разговаривать в комнате для допросов? То есть как положено…
   Нет, очевидно, она не предпочитала. Держа в пальцах маленькую солонку, Титюс посыпал чашку Мари-Анж.
   – Немного горького шоколада, сверху…
   Он прилежно ухаживал за ней. Ему хотелось бы, чтобы она представила, что сидит на террасе кафе с видом на Люксембургский сад, к примеру.
   – Не люблю я тюрьму.
   Титюс говорил правду. Но это у него вырвалось невольно. И он решил воспользоваться своей же оплошностью.
   – И мне не нравится, что вы сидите за решеткой вместо другого.
   Полный провал. Он никогда не думал, что женщина может вложить столько презрения в одну улыбку. Он тут же попытался исправить промах:
   – Я хочу сказать, что предпочел бы видеть вас вдвоем в одной камере.
   Улыбка Мари-Анж несколько изменилась.
   – Вы думаете, что существует такая любовь, которая вынесет это? Медленное старение в одной камере?
   Улыбка Мари-Анж начала бледнеть.
   – Во всяком случае, нам с моей лапуней это не под силу. Даже нам! А мы уже пережили все, что только можно.
   Улыбка Мари-Анж совсем исчезла. Мари-Анж было глубоко плевать на любовь Титюса.
   – Нет, нет, вы правы, в конечном счете пусть лучше он будет гулять, а вы сидеть.
   Она глубоко вздохнула. Она едва сдерживалась, чтобы не выцарапать ему глаза.
   – Заметьте, бывает и похуже! Каково попасть в тюрьму ни за что?! Как этому Малоссену… которого вы не знаете.
   Упоминание о Малосене, сидящем за решеткой, немного ее успокоило. И потом, ей следовало быть терпеливой с инспектором Титюсом. Он рассказал ей немало интересного.
   И он на этом не остановился.
   – Вот уж кому не везет, так это Малоссену! Как вляпался с самого рождения, так и сидит теперь в этом, невероятно! Представьте, вы не единственная, кто хочет его потопить. Тут еще одна компания скинула ему связку трупов на шею. Будто бы он взорвал целую семью в Веркоре, ну, в этом партизанском крае. Оказалось, что это неправда, вы подумайте! Скажу больше: наглая ложь! Они сами все устроили. Мы их прижали на прошлой неделе, голубчиков: двое мужиков и баба. Работали на журнал «Болезнь». Знаете такой?
   Она едва дышала.
   – Главный, кажется, тоже в деле. Сенклер его зовут…
   Внутри у нее все напряглось.
   – Но ему удалось улизнуть.
   Отпустило.
   Титюс смотрел на нее, поверх печенья.
   – Вот я и сопоставил. Что-то не верится мне, чтобы люди, которые знать друг друга не знают, стали зачем-то топить одного и того же несчастного олуха. Для простой случайности это слишком. Не может быть, чтобы эти два дела, ваше и их, не были связаны между собой. К тому же они-то прекрасно его знают, этого Малоссена. Так вот я и хочу спросить, эти взрыватели из Веркора случаем не ваши друзья, Мари-Анж? Если честно… Какие-нибудь дальние знакомые? Нет?
   Нет, нет, что-то она не припоминает.
   – Леман, Дютиёль, Казнёв и Сенклер, эти имена ни о чем вам не говорят?
   Нет, с именами, тем более.
   Титюс расплылся в широкой улыбке облегчения.
   – Вот и прекрасно! Потому что, скажу вам по правде, такое не часто встречается.
   На дне термоса шоколад был более густой. Еще по глотку и одно печенье, последнее. Но он отдал его ей. Она же разделила поровну.
   – Спасибо, – сказал он.
   И продолжил:
   – Для меня это ничего не меняет, все та же нерешенная проблема на руках…
   Пауза.
   – Вы помните, отец…
   Он нахмурился.
   – Что меня выводит, так это то, что сколько я ни бьюсь над этим, не вижу никакого другого кандидата, кроме одного. Одного!
   Чело его разгладилось, пылая яростью.
   – Я не понимаю, как этот подонок мог сделать такое Жервезе! Он! Жервезе! Черт!
   В уголках губ у нее остался след от шоколада.
   – Извините. Я начинаю нервничать, только представлю этот пронырливый сперматозоид. У вас шоколад остался, вот здесь, в уголках…
   Он протянул руку и вытер след кончиком мизинца. Она не отстранилась. За все эти недели он впервые прикоснулся к ней.
   – Мне нужно идти.
   Он встал.
   – Все бы хорошо, да только теперь мне придется каждый раз составлять отчет.
   Она помогла ему уложить грязную посуду в корзину.
   Стоя на пороге камеры, когда дверь уже чуть приоткрылась, он сказал:
   – Ах да! Я и забыл. Скоро Малоссена отпускают. Лежандр и следователь Кеплен не вполне с этим согласны, но их понемногу выводят на правильный путь.

60

   Кудрие лично приехал за мной в следственный изолятор, даже в камеру зашел. Такое не часто случается, и нашего маленького капрала, должно быть, в этой лавочке боялись как огня, если судить по тому, с какой нежностью стали относиться ко мне за неделю до его посещения: отдельная камера после косметического ремонта, роскошная постель, отличное трехразовое питание, читай, сколько хочешь, витамины по часам, в общем, настоящий кошмар заслуженного налогоплательщика. Если в дверь моей камеры стучали, то только за тем, чтобы осведомиться, не нужно ли мне чего-нибудь. Мне даже пришлось настоять, чтобы убрали телевизор, лампу для загара и тренажеры.
   – Если бы я знал, что вам здесь так хорошо живется, я бы и не подумал бросать удочки и бежать в комиссариат, чтобы вытащить вас отсюда, – пошутил Кудрие, вытаскивая меня из этого кокона.
   Он все не унимался, пока инспектор Карегга вез нас к свободному миру:
   – Я всегда подозревал, что у вас наверху есть длинная рука, Малоссен…
   Мир почти не изменился за месяцы моего заточения. На предвыборных плакатах красовались физиономии кандидатов в президенты, но они были те же, что и всегда. Интересно, сколько мне надо было бы отсидеть, чтобы этот курятник хоть немного обновился? Тридцать лет по полной? Нет, мало. С другой стороны, я даже рад был увидеть знакомые физиономии: в глазах по-прежнему пустота, зато широкое небо над головами.
   – Карегга и Силистри поймали друзей из Веркора, – объявил Кудрие, нарушив мою мечтательную задумчивость. – Они, оказывается, работали на Сенклера.
   Я переспросил, будто сквозь сон:
   – Сенклер? Сенклер из Магазина?
   – Да, он же из журнала «Болезнь», – продолжил Кудрие. – Тот, который потерял из-за вас свое место в Магазине несколько лет назад, и тот, которого вы не так давно расписали лучше некуда. Такое впечатление, что инспектор Карегга служит в полиции только для того, чтобы вытаскивать вас из лап этого Сенклера, Малоссен. Ему спасибо надо сказать.
   – Спасибо, инспектор.
   – Не за что, – ответил Карегга, глядя в зеркало заднего вида, – вы избавили меня от бумажной работы в юридическом отделе.
   Предвыборные обещания тянулись бесконечной чередой, перемежаясь с праздничными плакатами, возвещающими столетие кинематографа. Солнце сияло. Почки распускались. Голуби прели на теплом асфальте тротуаров.
   Кудрие пустился объяснять:
   – Вас случайно отобрали, Малоссен. Когда ваш брат Жереми пригласил Лемана сыграть себя самого в его пьесе, он впустил волка в овчарню. Чего только Леман там у вас не наслушался. В частности, он узнал, что Жюли объявлена наследницей Иова Бернардена. Эта история с Уникальным Фильмом весьма его заинтересовала.
   Вот, значит, как, время развязки подошло? Мне вдруг так это все опротивело. Кто? Как? Почему? Какая разница… Нужно будет перекинуться парой слов с Жереми. Вот о чем я думал, пока машина везла меня домой… Предостеречь Жереми от соблазнов развязки.
   – Все началось тогда, когда ваш близкий друг Сюзанна, хозяйка «Зебры», выставила Короля Живых Мертвецов, иными словами, когда она запретила ему присутствовать на показе Уникального Фильма.
   Все-таки странное безразличие. Я целые месяцы метался в клетке своей мысли, всей душой жаждал раскрытия этой тайны, а теперь мне просто хочется спать, и только. Уснуть. На своей постели. На груди у Жюли. Под спокойный шелест каштанов, глядящих в наше раскрытое окно.
   – Вы меня слушаете, Малоссен?
   Я кивнул, что слушаю, а сам не мог отвести глаз от парадного города, дефилирующего за стеклами машины.
   – Леман подумал, что можно неплохо на этом заработать, предложив единоличный сеанс Королю Живых Мертвецов, – продолжал Кудрие. – Он подкинул идею Сенклеру, который отправился к Королю. Король не сказал «нет». Пока старик Бернарден с сыном ездили в Австрию хоронить Лизль, Леман, Казнёв и Дютиёль обчистили дом в Веркоре. Когда Король увидел фильм, ему захотелось большего: купить его, но, чтобы все было легально, с подписанным контрактом и так далее. Сенклер вызвался уладить сделку. Король больше и не вникал ни во что. Некоторое время спустя он уже был владельцем Уникального Фильма. Акт о продаже, все по закону.
   Да…
   Да, да…
   Лучше мне не знать, как Сенклер заставил старого Иова поставить свою подпись.
   – Все остальное – инициатива этой банды. Они выполнили условия контракта, прикарманили барыши и могли бы ехать себе по домам. Но они предпочли остаться там и дождаться вас, Малоссен! Разослав эти фальшивые письма Френкеля с вашим почерком, они приклеили вам на лоб подходящий мотив. Они ждали вас. Они знали, что вы с Жюли должны приехать за Уникальным Фильмом. Они и факс вам отправили от имени старого Иова. Они же украли ваш грузовик. Девушка из гостиницы и студент Клеман – тоже их рук дело. Сенклер объявил всеобщую мобилизацию для борьбы с вами. Его правая рука, некто Казнёв, привлек еще пару-тройку банд из своих дружков. Просто невероятно, как Сенклер ценит вас. Он сам написал о вас длинную статью: «Пересадка преступных наклонностей»…