— Но почему? — спросил Мейсон. Его прищуренные глаза были полны боли. — В этом нет никакого смысла. Никакого…
— Есть смысл! — рявкнул Силвермен. — Ты думал, что в порту никто и слова не проронит, потому что там полно секретов? Да там вообще нету никаких тайн — только никто и рта не раскроет в суде и не будет говорить даже под присягой. Я знаю о тебе и о Микки Фланнери. Я даже знаю, что ты ему говорил, — мол, хочешь расплатиться с настоящим боссом. Ты думаешь, что это детский садик, Траск? Да пятилетний ребенок мог бы догадаться, к чему ты клонишь, а Микки Фланнери — далеко не пятилетний малыш! Смысл в том, чтобы заткнуть тебе рот! Остановить тебя, чтобы ты не лез в эти дела!
Мейсон медленно помотал головой из стороны в сторону.
— Ты сам не знаешь, во что ты залез по самые уши! — взорвался Силвермен, потный от гнева. — С миссис Трасковер похитители говорить не будут. Только с тобой! Они будут договариваться только с тобой, и ни с кем иным! И тебе придется иметь с ними дело, Траск! Придется!
— Что вы хотите, чтобы я сделал? — мрачным ровным голосом спросил Мейсон. Он не смотрел на Лауру. У него не было сил поднять на нее глаза.
— Первым делом держать язык за зубами. Никому ни слова. Если хоть пикнешь на радио, где ты работаешь, я вобью тебе зубы в глотку.
Мейсон отвел платок ото рта и в упор посмотрел на полисмена.
— Я бы хотел, чтобы вы перестали орать на меня, капитан Силвермен, — тихо сказал он. — Если надо что-то делать, то давайте обсудим все спокойно и вежливо. Вы думаете, меня это не волнует? Вы думаете, что я не отдал бы правую руку… — У него дрогнул голос, и он замолчал.
Силвермен вытащил из кармана большой носовой платок в красную клетку и вытер блестящий лысый череп.
— О'кей, — помолчав, произнес он. — О'кей. Вам лучше присесть, миссис Трасковер. Вы не в себе.
Отрицательно покачав головой, Лаура осталась стоять на месте, со жгучей ненавистью глядя на Мейсона.
— В данной ситуации есть только две версии, Траск, из которых мы можем исходить, — взяв себя в руки, сказал Силвермен. Он посмотрел на Лауру. Под глазами у него висели мешки. — На станции подземки Джерри Трасковер убил четверых человек. То есть может идти речь о мести. Банда Фланнери на это способна. Может, семья Хоукинса. Или родственники Пиларсика. Гантри я списываю. Чем бы этот парень тут ни занимался, он был одиноким волком. Да, тут может быть месть. В таком случае да поможет нам Бог.
Из ярко-красных губ Лауры вырвался сдавленный стон. Она вцепилась в спинку стула, чтобы устоять на ногах.
Силвермен быстро вскочил.
— Но я так не думаю! — воскликнул он, словно стараясь разуверить Лауру. — Ты стал совать свой нос не в свое дело, Траск. А эти ребята обычно не ждут, пока из цветочков появятся ягодки. Они общипывают почки. В ту минуту, когда ты сделал Микки Фланнери свое идиотское предложение, они уже поняли, к чему ты клонишь. Я думаю, они сделали ход, чтобы притормозить тебя, пока не договорятся с тобой. Поэтому я и считаю, что они будут звонить тебе. Поэтому я и не позволил тебе зайти в квартиру, пока не поговорю с тобой. Там уже могла быть записка; ты мог услышать телефонный звонок и наговорить, чего не надо.
— А что надо?
— Делай все, что тебе скажут. Если тебе прикажут уехать из города, уезжай. Судя по словам миссис Трасковер, зеленые у тебя есть. Если они попросят денег — в чем я сомневаюсь, — плати. Что бы они ни потребовали, соглашайся. Лишь когда дети будут в безопасности, мы сможем прикинуть наш очередной ход.
— Вы сообщили в ФБР? — спросил Мейсон.
Силвермен снова не смог сдержать гневной вспышки:
— Таков закон. Но этим делом занимаюсь я! Миссис Трасковер позвонила мне, и я сразу же послал за тобой двоих ребят. Я знаю банду, которая тут орудует. Чтобы сыграть свою партию, придется их подождать.
— Думаете, что за всем этим стоит Рокки Маджента?
— Кто упоминал Рокки?
— Насколько я понял, тут ничего не делается без одобрения сверху, то есть его одобрения.
— Если ты это усвоил, то должен понимать, почему миссис Трасковер в таком состоянии и почему я позволил себе орать на тебя.
У Мейсона дрогнул голос:
— Значит, мы играем с ним в классики по его правилам и нам останется лишь поблагодарить Мадженту, если он вернет ребят живыми и здоровыми?
— Да, сэр! Именно это мы и будем делать!
Мейсон набрал в грудь воздуха и снова приложил к губам запятнанный кровью платок.
— Вы собирались дать мне инструкции, — сказал он.
Силвермен кивнул:
— Иди домой и жди, пока с тобой не свяжутся. Соглашайся на все, что бы они ни потребовали. Мы и пальцем не можем пошевелить, пока не вернем детей миссис Трасковер.
— А если я так ничего и не услышу?
— Завтра ты встречаешься с Микки Фланнери, — напомнил Силвермен.
— Вы и это знаете?
— Конечно знаю. Если так ничего и не услышишь ко времени встречи — иди на нее! Микки, может быть, сыграет роль посыльного. Ты все поймешь. Но никому ни слова. Даже самому близкому другу. Никому.
— Понятно. — Мейсон перевел взгляд на Лауру: — Ты, конечно, понимаешь, что мне и в голову не могло прийти…
— Мейсон, прошу тебя, уходи, — простонала она.
— Возвращайся домой на такси — и сиди в квартире, пока тебе не позвонят, — напутствовал Траска Силвермен. — Это ясно?
— Сделаю все, как мне сказано, — мрачно согласился Мейсон, по-прежнему не отводя глаз от Лауры.
Она отвернулась, словно больше не могла выносить его присутствия.
2
— Есть смысл! — рявкнул Силвермен. — Ты думал, что в порту никто и слова не проронит, потому что там полно секретов? Да там вообще нету никаких тайн — только никто и рта не раскроет в суде и не будет говорить даже под присягой. Я знаю о тебе и о Микки Фланнери. Я даже знаю, что ты ему говорил, — мол, хочешь расплатиться с настоящим боссом. Ты думаешь, что это детский садик, Траск? Да пятилетний ребенок мог бы догадаться, к чему ты клонишь, а Микки Фланнери — далеко не пятилетний малыш! Смысл в том, чтобы заткнуть тебе рот! Остановить тебя, чтобы ты не лез в эти дела!
Мейсон медленно помотал головой из стороны в сторону.
— Ты сам не знаешь, во что ты залез по самые уши! — взорвался Силвермен, потный от гнева. — С миссис Трасковер похитители говорить не будут. Только с тобой! Они будут договариваться только с тобой, и ни с кем иным! И тебе придется иметь с ними дело, Траск! Придется!
— Что вы хотите, чтобы я сделал? — мрачным ровным голосом спросил Мейсон. Он не смотрел на Лауру. У него не было сил поднять на нее глаза.
— Первым делом держать язык за зубами. Никому ни слова. Если хоть пикнешь на радио, где ты работаешь, я вобью тебе зубы в глотку.
Мейсон отвел платок ото рта и в упор посмотрел на полисмена.
— Я бы хотел, чтобы вы перестали орать на меня, капитан Силвермен, — тихо сказал он. — Если надо что-то делать, то давайте обсудим все спокойно и вежливо. Вы думаете, меня это не волнует? Вы думаете, что я не отдал бы правую руку… — У него дрогнул голос, и он замолчал.
Силвермен вытащил из кармана большой носовой платок в красную клетку и вытер блестящий лысый череп.
— О'кей, — помолчав, произнес он. — О'кей. Вам лучше присесть, миссис Трасковер. Вы не в себе.
Отрицательно покачав головой, Лаура осталась стоять на месте, со жгучей ненавистью глядя на Мейсона.
— В данной ситуации есть только две версии, Траск, из которых мы можем исходить, — взяв себя в руки, сказал Силвермен. Он посмотрел на Лауру. Под глазами у него висели мешки. — На станции подземки Джерри Трасковер убил четверых человек. То есть может идти речь о мести. Банда Фланнери на это способна. Может, семья Хоукинса. Или родственники Пиларсика. Гантри я списываю. Чем бы этот парень тут ни занимался, он был одиноким волком. Да, тут может быть месть. В таком случае да поможет нам Бог.
Из ярко-красных губ Лауры вырвался сдавленный стон. Она вцепилась в спинку стула, чтобы устоять на ногах.
Силвермен быстро вскочил.
— Но я так не думаю! — воскликнул он, словно стараясь разуверить Лауру. — Ты стал совать свой нос не в свое дело, Траск. А эти ребята обычно не ждут, пока из цветочков появятся ягодки. Они общипывают почки. В ту минуту, когда ты сделал Микки Фланнери свое идиотское предложение, они уже поняли, к чему ты клонишь. Я думаю, они сделали ход, чтобы притормозить тебя, пока не договорятся с тобой. Поэтому я и считаю, что они будут звонить тебе. Поэтому я и не позволил тебе зайти в квартиру, пока не поговорю с тобой. Там уже могла быть записка; ты мог услышать телефонный звонок и наговорить, чего не надо.
— А что надо?
— Делай все, что тебе скажут. Если тебе прикажут уехать из города, уезжай. Судя по словам миссис Трасковер, зеленые у тебя есть. Если они попросят денег — в чем я сомневаюсь, — плати. Что бы они ни потребовали, соглашайся. Лишь когда дети будут в безопасности, мы сможем прикинуть наш очередной ход.
— Вы сообщили в ФБР? — спросил Мейсон.
Силвермен снова не смог сдержать гневной вспышки:
— Таков закон. Но этим делом занимаюсь я! Миссис Трасковер позвонила мне, и я сразу же послал за тобой двоих ребят. Я знаю банду, которая тут орудует. Чтобы сыграть свою партию, придется их подождать.
— Думаете, что за всем этим стоит Рокки Маджента?
— Кто упоминал Рокки?
— Насколько я понял, тут ничего не делается без одобрения сверху, то есть его одобрения.
— Если ты это усвоил, то должен понимать, почему миссис Трасковер в таком состоянии и почему я позволил себе орать на тебя.
У Мейсона дрогнул голос:
— Значит, мы играем с ним в классики по его правилам и нам останется лишь поблагодарить Мадженту, если он вернет ребят живыми и здоровыми?
— Да, сэр! Именно это мы и будем делать!
Мейсон набрал в грудь воздуха и снова приложил к губам запятнанный кровью платок.
— Вы собирались дать мне инструкции, — сказал он.
Силвермен кивнул:
— Иди домой и жди, пока с тобой не свяжутся. Соглашайся на все, что бы они ни потребовали. Мы и пальцем не можем пошевелить, пока не вернем детей миссис Трасковер.
— А если я так ничего и не услышу?
— Завтра ты встречаешься с Микки Фланнери, — напомнил Силвермен.
— Вы и это знаете?
— Конечно знаю. Если так ничего и не услышишь ко времени встречи — иди на нее! Микки, может быть, сыграет роль посыльного. Ты все поймешь. Но никому ни слова. Даже самому близкому другу. Никому.
— Понятно. — Мейсон перевел взгляд на Лауру: — Ты, конечно, понимаешь, что мне и в голову не могло прийти…
— Мейсон, прошу тебя, уходи, — простонала она.
— Возвращайся домой на такси — и сиди в квартире, пока тебе не позвонят, — напутствовал Траска Силвермен. — Это ясно?
— Сделаю все, как мне сказано, — мрачно согласился Мейсон, по-прежнему не отводя глаз от Лауры.
Она отвернулась, словно больше не могла выносить его присутствия.
2
Стояла темнота — душная и непроглядная, — когда Мейсон вылез из машины в полуквартале от своего дома и зашел в аптеку за аспирином. У него раскалывалась голова от боли. Никуда нельзя было деться от влажной духоты, которая вот уже несколько дней окутывала город. Даже с приходом ночи ничего не менялось, слышалось только урчание вентиляторов и кондиционеров в окнах кирпичных и каменных домов в районе Ирвинг-Плейс.
Опустив голову и уставившись взглядом в растрескавшиеся плиты тротуара, Мейсон шел по противоположной стороне улицы. Что-то заставило его посмотреть в сторону своей двери. Он увидел, как в густой тени, разгораясь и снова тускнея, тлеет красноватый кончик сигареты.
У Мейсона напряглись все мышцы. Там его кто-то ждал. Никто, кроме него, не пользовался этой дверью, к которой с улицы вели две ступеньки вниз. Он слегка замедлил шаги, но продолжал идти, минуя здание на противоположной стороне. Траск ничего не видел, кроме красного кончика сигареты.
На углу квартала он пересек улицу и теперь уже по своей стороне двинулся обратно к дому. Теперь Мейсон мог подойти незаметно, скрытый ступенями, которые поднимались к парадным дверям. Двигался он очень быстро и, приостановившись на секунду у лестницы, резким движением обогнул ее, протянув руки к тому, кто ждал его у входа.
— Траск! — раздался тихий тревожный вскрик.
Он держал чьи-то обнаженные прохладные запястья. Сигарета упала на изразцовый пол у входа. До него донесся тонкий запах духов.
— Траск!
Отступив на шаг, он щелкнул зажигалкой. На него с легким испугом смотрели темно-голубые глаза Эприл Шанд.
— Мой бедный Траск, — сказала она.
— Ради бога, каким образом…
— Я ждала вас. Пыталась связаться с вами по телефону, но вы не отвечали. Затем по радио услышала новости. И подумала, что, наверно, должна рассказать вам…
— Новости?
— О ваших маленьких племянниках, — объяснила она. — Похоже, что за вас взялись всерьез.
Огонек зажигалки потух. Темнота скрыла тот нервный тик, который стал дергать щеку Мейсона. Он нашел ключи в кармане брюк.
— Не зайдете ли на минуту?
— Конечно.
Прикрыв дверь, Траск щелкнул выключателем. Муггси радостно заскулил при виде хозяина. И в узком холле, и в гостиной в дальнем конце его стало светло. Он отступил в сторону, чтобы пропустить Эприл. Оказавшись в гостиной, она повернулась лицом к нему:
— Есть что-то еще кроме того, что сообщили по радио, Траск?
Он беспомощно потянулся к нагрудному карману за очками.
— Вы сказали, что слышали о Дэвиде и Майкле по радио? Когда?
— Примерно полчаса назад. Я поговорила с побережьем. И подумала, что вам это может пригодиться. Я…
— Какая станция? Что они сказали?
В глазах Эприл стояла боль. Боль за него.
— Я не знаю, что это была за станция, Траск. Я… я просто крутила настройку, искала какую-нибудь музыку. Программа прервалась выпуском сводки новостей. Сообщили, что дети полицейского, который прошлым вечером стал жертвой душевного расстройства, — вашего брата — были похищены. И еще сказали, что тут можно подозревать месть уголовного мира.
На маленьком столике в дальнем конце комнаты зазвонил телефон.
— Простите, — сдавленно сказал Мейсон и заторопился к телефону.
Это был Силвермен.
— Все стало известно, — сказал он.
— Я уже слышал. Каким образом?
— Стараниями несчастного дешевого сельского репортеришки из Поулинга. Дедушка и бабушка держали рот на замке, но, я предполагаю, сосед рассказал приятелю, тот — кузену, а тот… Черт побери!
— Это может иметь значение? Разве теперь они не станут связываться с нами?
— Откуда я знаю? — проворчал Силвермен. — Что бы там ни было, оставайся на месте и жди.
— Да.
— И делай все, что они скажут! Понятно? Все, что они потребуют.
— Да.
— Запиши номер моего служебного телефона. Если меня нет на месте, там будут знать, где меня найти. — Капитан медленно продиктовал номер телефона, и Мейсон записал его на листке блокнота.
— Вы все же думаете, что они будут связываться со мной?
— Надежда только на Бога. Не занимай телефон. Если позвонит приятель, скажи, что ждешь междугородного звонка и не можешь занимать линию.
— Да.
— И молись, мистер Траск.
— Да, — голосом, упавшим до шепота, согласился Мейсон.
Эприл продолжала стоять у дверей, где он оставил ее. Она ждала возможности поговорить с ним. Пока еще звезда не вымолвила ни единой глупости, типа как она ему сочувствует или до чего очаровательная комната.
— Прошу прощения, что я так невежливо с вами обошелся.
Эприл отмахнулась:
— Думаю, у нас нет времени обращать на это внимание. Мне кажется, две вещи связаны между собой. Студия не имеет ровно никакого отношения к той краже, Траск. Можете быть в этом уверены. Не было никакой инсценировки. Я думала, вы не отвечаете по телефону в силу известной причины — из-за детей. Но когда вы не отозвались на звонок в дверь, я решила подождать несколько минут и, если не придете, оставить вам записку. Но если вы хотите остаться один…
— Прошу вас, не уходите, — взмолился Мейсон.
На ней было легкое летнее платье в черно-белую полоску. Тонкую талию перехватывала серебряная цепочка, а конец ярко-красного шарфа, лежавшего на плечах, свисал к левому бедру. Она держала в руках красную сумочку, и такого же цвета были ее туфельки. Войдя в комнату, она положила сумочку на центральный стол. Глаза у нее оставались слегка прищуренными, и в них светилось сочувствие.
— Вы не обязаны оставаться, — сказал Мейсон. — Но при мысли, что я окажусь один… я просто схватился за вас…
— Конечно, я останусь, — улыбнулась она ему. — Вы помните, что когда-то я работала официанткой в гостинице? Хотите, я сварю вам кофе или что-то в этом роде?
— Думаю, я не отказался бы выпить. А вы?
— Нет, спасибо. Я сделаю себе чашечку кофе.
Они вместе направились на кухню, где стоял стеклянный кофейник с ситечком. Она решила охладить кофе. Мейсон наколол льда и налил себе солидную порцию бурбона. Свой кофе со льдом Эприл принесла обратно в гостиную. Он предложил ей располагаться в большом кресле у окна, выходившего в садик. Все было очень вежливо. Очень корректно. Мейсон сделал небольшой глоток напитка, на мгновение приковался взглядом к его янтарному содержимому, а затем разом покончил с ним. Он с силой поставил стакан на стол.
— Почему? — тихо спросила Эприл.
— В полиции считают, что из-за меня. Во всяком случае, надеются, что из-за меня. Я хотел разобраться с Джерри. Я вам рассказывал. Полицейские думают, дело в том, что я встретился с братом Фланнери, одного из тех, кого убил Джерри, и я должен все уладить с этими ребятами.
— Но конечно же преступники не считают, что вы представляете для них опасность, Траск?
— Будем надеяться, что именно так они и считают. В противном случае…
— То есть это может быть месть, как сказали по радио?
Он кивнул:
— Так что нам остается только ждать и надеяться, что они мне позвонят. И я сделаю все, что они мне скажут.
Глаза ее гневно вспыхнули.
— Использовать двоих невинных ребятишек, чтобы справиться с вами! Сколько им лет, Траск?
— Семь и восемь. Хорошие ребята. Лаура прекрасно воспитывает их. — Он осторожно коснулся припухшей губы.
— Что это с вашей физиономией?
Повернувшись, он в упор посмотрел на нее:
— Это мне врезала Лаура. Добрую старую плюху по зубам.
— Траск!
— Она считает меня виновным, — объяснил Мейсон. Он взял свой стакан, с удивлением обнаружил, что тот пуст, и снова поставил его на стол.
— Виновным?
Он повернулся к ней спиной и уставился в темноту сада.
— Я вам рассказывал. Я попытался разобраться в том механизме, который сделал из Джерри убийцу и погубил его. Она меня предупреждала. Как и остальные меня останавливали. Она предупреждала. Я сделал всего лишь два никчемных осторожных шажка — поговорил с Микки Фланнери и с вами. И вот что случилось. Она думает…
— Должно быть, она впала в истерику из-за своих страхов, — предположила Эприл. — В такой ситуации ничего не соображаешь. Она должна была кого-то ударить. Вот увидите. Когда она придет в себя…
— Как они будут обходиться с двумя малышами семи и восьми лет? — вскричал Мейсон. — Будут ли о них заботиться? Кормить? Они ни для кого не представляют опасности, Эприл! Они не…
— Спокойнее, Траск!
У ног Мейсона жалобно скулил Муггси.
— Я помню себя примерно в этом возрасте. — Траск погладил собаку по голове. — На каникулах мы всей семьей поехали куда-то в горы. Мы с Джерри получили разрешение разбить бивуак и остаться в нем на ночь. От гостиницы мы отошли не дальше чем на милю. С собой у нас была еда, спальные мешки и все остальное. Затем рядом с нами появился какой-то мужчина. У него пробивалась борода, потому что он не брился несколько дней. Одежда была в лохмотьях. От него плохо пахло. Просто воняло!
Мейсон рассеянно подошел к дальнему окну.
— Он забрал все наши припасы и заставил нас готовить ему есть. Он нес какую-то кровожадную чепуху — что он с нами сделает, если мы позовем на помощь или кому-нибудь расскажем. Скорее всего, он был просто голоден. Но когда он сидел рядом, ел наши запасы, скалил свои черные щербатые зубы, я… я умирал от страха. Он так и остался в памяти. Вплоть до сегодняшнего дня, если я чего-то пугаюсь, всплывает эта бородатая ухмыляющаяся физиономия. И сейчас Майкла и Дэвида, может, окружают такие же рожи. Черт бы их побрал, кем бы они ни были!
— Если Лаура — такая женщина, как вы описали ее, то у ребят должно хватить смелости.
— Мой дорогая Эприл, только этим утром они услышали, что их отец мертв! Откуда у двух малышей спустя несколько часов после такого известия может взяться смелость? Внезапно исчезла половина их мира — и к тому же их грубо лишили и второй половины!
— Вот тогда-то и появляется мужество, Траск… когда в нем возникает необходимость. Лаура должна была научить их.
— Когда-то мы с ней едва не поженились, — каким-то далеким голосом сказал Мейсон. Он помотал головой, словно ему было трудно собраться с мыслями. — Единственный раз, когда я был по-настоящему влюблен. Я служил в армии, и нас собирались отправлять в Корею. До отправки мы должны были пожениться, Лаура и я. Она так этого хотела. Она хотела принадлежать мне до того… — Мейсон засмеялся, но в голосе его была горечь. Он повернулся и взглянул на Эприл. — Почему я вам все это рассказываю?
— Может, потому, что я рядом… а вам необходимо выговориться.
Мейсон снова безрадостно засмеялся:
— Я был исключением. Мой отец был копом. Мой старший брат Эд был копом. Копом был Джерри. Только не я. Можете себе представить, каким дешевым ничтожеством я выглядел в их глазах? Я любил читать. Любил музыку. Мне не нравилось командовать окружающими и приказывать им, как себя вести. Я не любил оружие и ночные вахты. Я лелеял бредовые идеи, что есть какие-то другие способы защищать закон и порядок — то есть пригодные для меня. Понимаете? Я ни в коем случае не презирал копов. Я испытывал к ним глубокое уважение. Я понимал, с каким напряжением им приходится работать. Но я думал, что у меня есть данные для работы в другой сфере. В семье же считали, что у меня просто не хватает мозгов, чтобы делать работу копа. Может, я бы и не справился с ней. А может, я обманывался на свой счет. Я… я любил их, пусть даже они относились ко мне с легким презрением. Джерри называл меня «пыхтелка». Но они были моей семьей. Матери я не помню. Она умерла, когда мне было два года. Я привел Лауру познакомиться с ними еще до того, как мы… как мы решили пожениться. Она… она, я думаю, была какой-то особой девушкой. Мы любили одни и те же вещи. Мы… просто нам было хорошо вместе. Мы подходили друг другу. — Он сделал глубокий вдох. — А они были такие мощные и уверенные — папа и ребята. Они так и искрились юмором, немного грубоватым, но живым и веселым, они очаровывали своей силой и бесстрашием. Вечер был бурным и шумным… тот вечер, когда мы пришли. Я с Лаурой. Большой радости он мне не доставил, поскольку в основном братья прохаживались по моему адресу — я еще ребенок, я не такой, как они. Скорее всего, они не хотели меня обидеть. Может, у них была такая манера общения. Но они веселили Лауру, и потом мы смеялись, вспоминая этот вечер. Она сказала, что, как ей кажется, она прекрасно уживется с моей семьей. В ту же ночь красные китайцы хлынули через границу Северной Кореи. Порядок отправки изменили. Моя часть должна была отплывать на следующий день. У меня не нашлось времени даже увидеться с Лаурой… успел только поговорить с ней по телефону. «Если тебе что-то понадобится, — сказал я ей, — обращайся к папе и к ребятам». Я предполагал, ей что-нибудь будет нужно. Ей потребуется узнать обо мне, поговорить обо мне. Она была одинока. А через два месяца я получил от нее письмо «Дорогой Джон»[1]. Она вышла замуж за Джерри.
— Бедный Траск!
— Да, это было тяжело. Я долгое время испытывал к ним ненависть… когда мне выпадала возможность подумать о них. Нас окружала смерть и хаос. Но наконец… наконец, когда через два года я демобилизовался и плыл домой, то осознал, что ненависть исчезла. Мой брат Эд писал мне и убеждал, что, может, все оно и к лучшему. Лаура и Джерри счастливы, рассказывал он. Родился Майкл, и скоро на свет должен появиться Дэвид. Если она счастлива с Джерри, то вряд ли была бы счастлива со мной. Эд старался, чтобы я это увидел, и, похоже, он своего добился. Только Эда уже не было, когда я оказался дома. Он погиб в перестрелке с грабителями. Мертвый герой. Папа умер от инфаркта — в тот день, когда я сошел на берег в Сан-Франциско. Еще один мертвый герой. И я не был уверен, что смогу ужиться с той единственной семьей, в дом которой я должен войти. Конечно, я зашел повидаться с ними. Все было, как тому и полагалось быть. Джерри, Лаура, двое малышей… Но что-то тут было не то. Я не понимал, что именно. Они оба сделали свой выбор. Они обрели свою семью. Джерри никогда не интересовался другими женщинами. По-своему он любил Лауру и был предан ей. Она заботилась о доме и ребятах. Джерри обеспечивал ее, и дом не оставлял желать лучшего. Но мне казалось, оба они испытывали какое-то чувство вины передо мной. И к тому же вели себя так, словно на мне лежала некая ответственность. Особенно Лаура. Словно она ненавидела мою свободу, мой уход в тот мир, где я всегда и собирался быть. Они с презрением отнеслись к тому, что я из деловых соображений сократил фамилию. Это, конечно, идиотство, но мне стало казаться, я несу ответственность за все то, чего у них не было. Лаура… ну, как будто я мог остановить ее в том, что она сделала. Словно я отвечал за это. Я перестал видеться с ними, пока Джерри не получил травму и не оказался в больнице. Тогда я навестил его. У него была полицейская страховка, но ее не хватало. Какие-то деньги у меня имелись. Я хотел помочь. Он и слышать об этом не желал. Словно я оскорбил его предложением помощи. Мне казалось, Джерри страдал от мысли, что, приняв от меня помощь, он тем самым даст понять Лауре, какую она сделала ошибку. То есть я и пошевелиться не мог без того, чтобы кого-то из них не обидеть. И когда я пришел тем утром — после того, как услышал о Джерри, — она вела себя точно так же. Полна ненависти ко мне, словно я был во всем виноват. И сегодня вечером… Ну да, полиция выдала ей идею, что причиной похищения детей была моя попытка разобраться в этой истории. — Когда он повернулся, Эприл увидела, что его глаза наполнены болью. — У меня никогда ничего не было, кроме любви к ней. Это она ушла от меня, а не я от нее!
Эприл чуть заметно улыбнулась:
— Сдается мне, Траск, что она до сих пор очень любит вас. И очень сильно.
— Вы с ума сошли!
— Я — вроде тоже женщина. Все мы немножко сумасшедшие. И несколько чрезмерно гордимся своими достоинствами.
Зазвонил телефон.
И Эприл, и Мейсон оцепенели. Затем он, как робот, сделал три или четыре шага к столику и поднял трубку:
— Да?
Он услышал знакомый голос, хрипловатый от алкоголя:
— Мейсон? Это Макс Уолтер.
— Сейчас я не могу разговаривать, Макс. Я…
— Я слышал новость по радио. Боже мой, Мейсон! Я не могу помочь тебе… но послушай меня. Делай все, что они тебе скажут. Понял?
— Да.
— Я тебя предупреждал. Я говорил тебе… о той бочке с цементом!
— Повесь трубку, Макс. Я не могу занимать линию.
— Ага. Если я могу тебе как-то помочь… если ты хочешь с кем-то поговорить… даже с Маджентой… может, я смогу это организовать.
— Спасибо, Макс. Пока.
Он положил трубку и вдруг с силой грохнул кулаком по столу.
— «Делай все, что тебе скажут!» Это все талдычат. Преступники могут довести человека до смертоубийства! Они могут похитить детей, а нам остается лишь молчать и ничего не делать — кроме того, что они нам скажут! Да что это за мир, черт возьми?
Повернувшись, он пошел в темную комнату, снова повернулся и остановился, глядя на Эприл.
— Маленький мирок, состоящий не больше чем из двадцати кварталов к северу и к югу и из трех — к западу и к востоку. Мир, где правит Рокки. Говорят, ты и вздохнуть не можешь без его одобрения. И убить не можешь без его одобрения. И не можешь похитить детей без его одобрения. Что мне делать, Эприл? Просто сидеть и говорить «Да, сэр» и «Нет, сэр»?
— Думаю, что да, — тихо сказала Эприл. — Думаю, именно так вы и должны себя вести, пока дети не вернутся к Лауре.
У него вырвался сдавленный выдох, как из спущенного баллона.
— Конечно, вы правы. — Он прижал пальцы к векам закрытых глаз. Затем медленно опустил руки. — Я глубоко благодарен за ваш визит. Я не имел никакого права просить вас оставаться и слушать мои бредни. — Мейсон сделал шаг к столу и взял ее сумочку. — Спасибо. Большое спасибо.
— Вы хотите, чтобы я ушла? — Она продолжала сидеть в кресле.
— Нет, конечно же я не хочу, чтобы вы уходили! — заорал он. — Я себя чувствую беспомощным ребенком! Я хочу, чтобы меня кто-то держал за руку. Но вы сейчас рискуете приобрести сомнительную известность. Вы не можете так рисковать. Вы не можете…
Она прервала его:
— Знаете что, Траск? Пять лет я не имела отношения хоть к слабому подобию реальной жизни. В кино я не могла взять мужчину за руку без того, чтобы об этом тут же не было упомянуто в колонке светских сплетен. Я не могла иметь тех друзей, которые не нравились студии. Я не могла носить ту одежду, которая не нравилась студии. Я даже не могла высказывать мысли, предварительно не одобренные студией. И внезапно выяснилось, что во всем этом благословенном мире нет никого, кто хоть что-то по-настоящему значил для меня. И что я за это получила? — Она засмеялась. — Какие-то паршивые баксы! И вот в «Уолдорфе» вы мне на золотом блюде выложили вашу историю. Это настоящая беда, настоящая необходимость в помощи, Траск! И я подумала про себя: пять лет я стояла спиной к настоящей жизни — и все для того, чтобы стать величиной. И я сказала себе — к чертям собачьим! Вы хотите, чтобы я держала вас за руку, — и я тоже хочу держать вас за руку. Я хочу снова чувствовать себя женщиной, а не манекеном в витрине.
— Эприл!..
— Похоже, я слишком хорошо сжилась со своими ролями. — Она снова засмеялась. — Не верю даже своим собственным словам. Но все же думаю, Траск, что теперь все по-настоящему.
Встав, актриса пересекла комнату, подошла к Мейсону и взяла его за руку:
— Ты хотел держать меня за руку — так держи. Ты хотел поплакать — плачь. Если хочешь рассказывать пошлые анекдоты, или болтать о своей любовной жизни, или выплакать свои беды — валяй!
Какое-то мгновение он смотрел на нее и отвернулся, чтобы скрыть нежданные слезы.
— Да благословит тебя Бог, — пробормотал он.
— Чтобы стало легче, надо чем-то заняться, — небрежно сказала Эприл. — Тебе надо поесть. Бог знает сколько нам придется ждать их звонка. Тебе надо отдохнуть. А то ты прямо не в себе, друг мой. Так что ложись на диван. А я что-нибудь сооружу на кухне. Если можешь уснуть, поспи — и помни, что я здесь, и, если телефон зазвонит, я тебя тут же подниму. Когда придет время действовать, ты должен быть в форме, Траск. А теперь слушайся маму!
Опустив голову и уставившись взглядом в растрескавшиеся плиты тротуара, Мейсон шел по противоположной стороне улицы. Что-то заставило его посмотреть в сторону своей двери. Он увидел, как в густой тени, разгораясь и снова тускнея, тлеет красноватый кончик сигареты.
У Мейсона напряглись все мышцы. Там его кто-то ждал. Никто, кроме него, не пользовался этой дверью, к которой с улицы вели две ступеньки вниз. Он слегка замедлил шаги, но продолжал идти, минуя здание на противоположной стороне. Траск ничего не видел, кроме красного кончика сигареты.
На углу квартала он пересек улицу и теперь уже по своей стороне двинулся обратно к дому. Теперь Мейсон мог подойти незаметно, скрытый ступенями, которые поднимались к парадным дверям. Двигался он очень быстро и, приостановившись на секунду у лестницы, резким движением обогнул ее, протянув руки к тому, кто ждал его у входа.
— Траск! — раздался тихий тревожный вскрик.
Он держал чьи-то обнаженные прохладные запястья. Сигарета упала на изразцовый пол у входа. До него донесся тонкий запах духов.
— Траск!
Отступив на шаг, он щелкнул зажигалкой. На него с легким испугом смотрели темно-голубые глаза Эприл Шанд.
— Мой бедный Траск, — сказала она.
— Ради бога, каким образом…
— Я ждала вас. Пыталась связаться с вами по телефону, но вы не отвечали. Затем по радио услышала новости. И подумала, что, наверно, должна рассказать вам…
— Новости?
— О ваших маленьких племянниках, — объяснила она. — Похоже, что за вас взялись всерьез.
Огонек зажигалки потух. Темнота скрыла тот нервный тик, который стал дергать щеку Мейсона. Он нашел ключи в кармане брюк.
— Не зайдете ли на минуту?
— Конечно.
Прикрыв дверь, Траск щелкнул выключателем. Муггси радостно заскулил при виде хозяина. И в узком холле, и в гостиной в дальнем конце его стало светло. Он отступил в сторону, чтобы пропустить Эприл. Оказавшись в гостиной, она повернулась лицом к нему:
— Есть что-то еще кроме того, что сообщили по радио, Траск?
Он беспомощно потянулся к нагрудному карману за очками.
— Вы сказали, что слышали о Дэвиде и Майкле по радио? Когда?
— Примерно полчаса назад. Я поговорила с побережьем. И подумала, что вам это может пригодиться. Я…
— Какая станция? Что они сказали?
В глазах Эприл стояла боль. Боль за него.
— Я не знаю, что это была за станция, Траск. Я… я просто крутила настройку, искала какую-нибудь музыку. Программа прервалась выпуском сводки новостей. Сообщили, что дети полицейского, который прошлым вечером стал жертвой душевного расстройства, — вашего брата — были похищены. И еще сказали, что тут можно подозревать месть уголовного мира.
На маленьком столике в дальнем конце комнаты зазвонил телефон.
— Простите, — сдавленно сказал Мейсон и заторопился к телефону.
Это был Силвермен.
— Все стало известно, — сказал он.
— Я уже слышал. Каким образом?
— Стараниями несчастного дешевого сельского репортеришки из Поулинга. Дедушка и бабушка держали рот на замке, но, я предполагаю, сосед рассказал приятелю, тот — кузену, а тот… Черт побери!
— Это может иметь значение? Разве теперь они не станут связываться с нами?
— Откуда я знаю? — проворчал Силвермен. — Что бы там ни было, оставайся на месте и жди.
— Да.
— И делай все, что они скажут! Понятно? Все, что они потребуют.
— Да.
— Запиши номер моего служебного телефона. Если меня нет на месте, там будут знать, где меня найти. — Капитан медленно продиктовал номер телефона, и Мейсон записал его на листке блокнота.
— Вы все же думаете, что они будут связываться со мной?
— Надежда только на Бога. Не занимай телефон. Если позвонит приятель, скажи, что ждешь междугородного звонка и не можешь занимать линию.
— Да.
— И молись, мистер Траск.
— Да, — голосом, упавшим до шепота, согласился Мейсон.
Эприл продолжала стоять у дверей, где он оставил ее. Она ждала возможности поговорить с ним. Пока еще звезда не вымолвила ни единой глупости, типа как она ему сочувствует или до чего очаровательная комната.
— Прошу прощения, что я так невежливо с вами обошелся.
Эприл отмахнулась:
— Думаю, у нас нет времени обращать на это внимание. Мне кажется, две вещи связаны между собой. Студия не имеет ровно никакого отношения к той краже, Траск. Можете быть в этом уверены. Не было никакой инсценировки. Я думала, вы не отвечаете по телефону в силу известной причины — из-за детей. Но когда вы не отозвались на звонок в дверь, я решила подождать несколько минут и, если не придете, оставить вам записку. Но если вы хотите остаться один…
— Прошу вас, не уходите, — взмолился Мейсон.
На ней было легкое летнее платье в черно-белую полоску. Тонкую талию перехватывала серебряная цепочка, а конец ярко-красного шарфа, лежавшего на плечах, свисал к левому бедру. Она держала в руках красную сумочку, и такого же цвета были ее туфельки. Войдя в комнату, она положила сумочку на центральный стол. Глаза у нее оставались слегка прищуренными, и в них светилось сочувствие.
— Вы не обязаны оставаться, — сказал Мейсон. — Но при мысли, что я окажусь один… я просто схватился за вас…
— Конечно, я останусь, — улыбнулась она ему. — Вы помните, что когда-то я работала официанткой в гостинице? Хотите, я сварю вам кофе или что-то в этом роде?
— Думаю, я не отказался бы выпить. А вы?
— Нет, спасибо. Я сделаю себе чашечку кофе.
Они вместе направились на кухню, где стоял стеклянный кофейник с ситечком. Она решила охладить кофе. Мейсон наколол льда и налил себе солидную порцию бурбона. Свой кофе со льдом Эприл принесла обратно в гостиную. Он предложил ей располагаться в большом кресле у окна, выходившего в садик. Все было очень вежливо. Очень корректно. Мейсон сделал небольшой глоток напитка, на мгновение приковался взглядом к его янтарному содержимому, а затем разом покончил с ним. Он с силой поставил стакан на стол.
— Почему? — тихо спросила Эприл.
— В полиции считают, что из-за меня. Во всяком случае, надеются, что из-за меня. Я хотел разобраться с Джерри. Я вам рассказывал. Полицейские думают, дело в том, что я встретился с братом Фланнери, одного из тех, кого убил Джерри, и я должен все уладить с этими ребятами.
— Но конечно же преступники не считают, что вы представляете для них опасность, Траск?
— Будем надеяться, что именно так они и считают. В противном случае…
— То есть это может быть месть, как сказали по радио?
Он кивнул:
— Так что нам остается только ждать и надеяться, что они мне позвонят. И я сделаю все, что они мне скажут.
Глаза ее гневно вспыхнули.
— Использовать двоих невинных ребятишек, чтобы справиться с вами! Сколько им лет, Траск?
— Семь и восемь. Хорошие ребята. Лаура прекрасно воспитывает их. — Он осторожно коснулся припухшей губы.
— Что это с вашей физиономией?
Повернувшись, он в упор посмотрел на нее:
— Это мне врезала Лаура. Добрую старую плюху по зубам.
— Траск!
— Она считает меня виновным, — объяснил Мейсон. Он взял свой стакан, с удивлением обнаружил, что тот пуст, и снова поставил его на стол.
— Виновным?
Он повернулся к ней спиной и уставился в темноту сада.
— Я вам рассказывал. Я попытался разобраться в том механизме, который сделал из Джерри убийцу и погубил его. Она меня предупреждала. Как и остальные меня останавливали. Она предупреждала. Я сделал всего лишь два никчемных осторожных шажка — поговорил с Микки Фланнери и с вами. И вот что случилось. Она думает…
— Должно быть, она впала в истерику из-за своих страхов, — предположила Эприл. — В такой ситуации ничего не соображаешь. Она должна была кого-то ударить. Вот увидите. Когда она придет в себя…
— Как они будут обходиться с двумя малышами семи и восьми лет? — вскричал Мейсон. — Будут ли о них заботиться? Кормить? Они ни для кого не представляют опасности, Эприл! Они не…
— Спокойнее, Траск!
У ног Мейсона жалобно скулил Муггси.
— Я помню себя примерно в этом возрасте. — Траск погладил собаку по голове. — На каникулах мы всей семьей поехали куда-то в горы. Мы с Джерри получили разрешение разбить бивуак и остаться в нем на ночь. От гостиницы мы отошли не дальше чем на милю. С собой у нас была еда, спальные мешки и все остальное. Затем рядом с нами появился какой-то мужчина. У него пробивалась борода, потому что он не брился несколько дней. Одежда была в лохмотьях. От него плохо пахло. Просто воняло!
Мейсон рассеянно подошел к дальнему окну.
— Он забрал все наши припасы и заставил нас готовить ему есть. Он нес какую-то кровожадную чепуху — что он с нами сделает, если мы позовем на помощь или кому-нибудь расскажем. Скорее всего, он был просто голоден. Но когда он сидел рядом, ел наши запасы, скалил свои черные щербатые зубы, я… я умирал от страха. Он так и остался в памяти. Вплоть до сегодняшнего дня, если я чего-то пугаюсь, всплывает эта бородатая ухмыляющаяся физиономия. И сейчас Майкла и Дэвида, может, окружают такие же рожи. Черт бы их побрал, кем бы они ни были!
— Если Лаура — такая женщина, как вы описали ее, то у ребят должно хватить смелости.
— Мой дорогая Эприл, только этим утром они услышали, что их отец мертв! Откуда у двух малышей спустя несколько часов после такого известия может взяться смелость? Внезапно исчезла половина их мира — и к тому же их грубо лишили и второй половины!
— Вот тогда-то и появляется мужество, Траск… когда в нем возникает необходимость. Лаура должна была научить их.
— Когда-то мы с ней едва не поженились, — каким-то далеким голосом сказал Мейсон. Он помотал головой, словно ему было трудно собраться с мыслями. — Единственный раз, когда я был по-настоящему влюблен. Я служил в армии, и нас собирались отправлять в Корею. До отправки мы должны были пожениться, Лаура и я. Она так этого хотела. Она хотела принадлежать мне до того… — Мейсон засмеялся, но в голосе его была горечь. Он повернулся и взглянул на Эприл. — Почему я вам все это рассказываю?
— Может, потому, что я рядом… а вам необходимо выговориться.
Мейсон снова безрадостно засмеялся:
— Я был исключением. Мой отец был копом. Мой старший брат Эд был копом. Копом был Джерри. Только не я. Можете себе представить, каким дешевым ничтожеством я выглядел в их глазах? Я любил читать. Любил музыку. Мне не нравилось командовать окружающими и приказывать им, как себя вести. Я не любил оружие и ночные вахты. Я лелеял бредовые идеи, что есть какие-то другие способы защищать закон и порядок — то есть пригодные для меня. Понимаете? Я ни в коем случае не презирал копов. Я испытывал к ним глубокое уважение. Я понимал, с каким напряжением им приходится работать. Но я думал, что у меня есть данные для работы в другой сфере. В семье же считали, что у меня просто не хватает мозгов, чтобы делать работу копа. Может, я бы и не справился с ней. А может, я обманывался на свой счет. Я… я любил их, пусть даже они относились ко мне с легким презрением. Джерри называл меня «пыхтелка». Но они были моей семьей. Матери я не помню. Она умерла, когда мне было два года. Я привел Лауру познакомиться с ними еще до того, как мы… как мы решили пожениться. Она… она, я думаю, была какой-то особой девушкой. Мы любили одни и те же вещи. Мы… просто нам было хорошо вместе. Мы подходили друг другу. — Он сделал глубокий вдох. — А они были такие мощные и уверенные — папа и ребята. Они так и искрились юмором, немного грубоватым, но живым и веселым, они очаровывали своей силой и бесстрашием. Вечер был бурным и шумным… тот вечер, когда мы пришли. Я с Лаурой. Большой радости он мне не доставил, поскольку в основном братья прохаживались по моему адресу — я еще ребенок, я не такой, как они. Скорее всего, они не хотели меня обидеть. Может, у них была такая манера общения. Но они веселили Лауру, и потом мы смеялись, вспоминая этот вечер. Она сказала, что, как ей кажется, она прекрасно уживется с моей семьей. В ту же ночь красные китайцы хлынули через границу Северной Кореи. Порядок отправки изменили. Моя часть должна была отплывать на следующий день. У меня не нашлось времени даже увидеться с Лаурой… успел только поговорить с ней по телефону. «Если тебе что-то понадобится, — сказал я ей, — обращайся к папе и к ребятам». Я предполагал, ей что-нибудь будет нужно. Ей потребуется узнать обо мне, поговорить обо мне. Она была одинока. А через два месяца я получил от нее письмо «Дорогой Джон»[1]. Она вышла замуж за Джерри.
— Бедный Траск!
— Да, это было тяжело. Я долгое время испытывал к ним ненависть… когда мне выпадала возможность подумать о них. Нас окружала смерть и хаос. Но наконец… наконец, когда через два года я демобилизовался и плыл домой, то осознал, что ненависть исчезла. Мой брат Эд писал мне и убеждал, что, может, все оно и к лучшему. Лаура и Джерри счастливы, рассказывал он. Родился Майкл, и скоро на свет должен появиться Дэвид. Если она счастлива с Джерри, то вряд ли была бы счастлива со мной. Эд старался, чтобы я это увидел, и, похоже, он своего добился. Только Эда уже не было, когда я оказался дома. Он погиб в перестрелке с грабителями. Мертвый герой. Папа умер от инфаркта — в тот день, когда я сошел на берег в Сан-Франциско. Еще один мертвый герой. И я не был уверен, что смогу ужиться с той единственной семьей, в дом которой я должен войти. Конечно, я зашел повидаться с ними. Все было, как тому и полагалось быть. Джерри, Лаура, двое малышей… Но что-то тут было не то. Я не понимал, что именно. Они оба сделали свой выбор. Они обрели свою семью. Джерри никогда не интересовался другими женщинами. По-своему он любил Лауру и был предан ей. Она заботилась о доме и ребятах. Джерри обеспечивал ее, и дом не оставлял желать лучшего. Но мне казалось, оба они испытывали какое-то чувство вины передо мной. И к тому же вели себя так, словно на мне лежала некая ответственность. Особенно Лаура. Словно она ненавидела мою свободу, мой уход в тот мир, где я всегда и собирался быть. Они с презрением отнеслись к тому, что я из деловых соображений сократил фамилию. Это, конечно, идиотство, но мне стало казаться, я несу ответственность за все то, чего у них не было. Лаура… ну, как будто я мог остановить ее в том, что она сделала. Словно я отвечал за это. Я перестал видеться с ними, пока Джерри не получил травму и не оказался в больнице. Тогда я навестил его. У него была полицейская страховка, но ее не хватало. Какие-то деньги у меня имелись. Я хотел помочь. Он и слышать об этом не желал. Словно я оскорбил его предложением помощи. Мне казалось, Джерри страдал от мысли, что, приняв от меня помощь, он тем самым даст понять Лауре, какую она сделала ошибку. То есть я и пошевелиться не мог без того, чтобы кого-то из них не обидеть. И когда я пришел тем утром — после того, как услышал о Джерри, — она вела себя точно так же. Полна ненависти ко мне, словно я был во всем виноват. И сегодня вечером… Ну да, полиция выдала ей идею, что причиной похищения детей была моя попытка разобраться в этой истории. — Когда он повернулся, Эприл увидела, что его глаза наполнены болью. — У меня никогда ничего не было, кроме любви к ней. Это она ушла от меня, а не я от нее!
Эприл чуть заметно улыбнулась:
— Сдается мне, Траск, что она до сих пор очень любит вас. И очень сильно.
— Вы с ума сошли!
— Я — вроде тоже женщина. Все мы немножко сумасшедшие. И несколько чрезмерно гордимся своими достоинствами.
Зазвонил телефон.
И Эприл, и Мейсон оцепенели. Затем он, как робот, сделал три или четыре шага к столику и поднял трубку:
— Да?
Он услышал знакомый голос, хрипловатый от алкоголя:
— Мейсон? Это Макс Уолтер.
— Сейчас я не могу разговаривать, Макс. Я…
— Я слышал новость по радио. Боже мой, Мейсон! Я не могу помочь тебе… но послушай меня. Делай все, что они тебе скажут. Понял?
— Да.
— Я тебя предупреждал. Я говорил тебе… о той бочке с цементом!
— Повесь трубку, Макс. Я не могу занимать линию.
— Ага. Если я могу тебе как-то помочь… если ты хочешь с кем-то поговорить… даже с Маджентой… может, я смогу это организовать.
— Спасибо, Макс. Пока.
Он положил трубку и вдруг с силой грохнул кулаком по столу.
— «Делай все, что тебе скажут!» Это все талдычат. Преступники могут довести человека до смертоубийства! Они могут похитить детей, а нам остается лишь молчать и ничего не делать — кроме того, что они нам скажут! Да что это за мир, черт возьми?
Повернувшись, он пошел в темную комнату, снова повернулся и остановился, глядя на Эприл.
— Маленький мирок, состоящий не больше чем из двадцати кварталов к северу и к югу и из трех — к западу и к востоку. Мир, где правит Рокки. Говорят, ты и вздохнуть не можешь без его одобрения. И убить не можешь без его одобрения. И не можешь похитить детей без его одобрения. Что мне делать, Эприл? Просто сидеть и говорить «Да, сэр» и «Нет, сэр»?
— Думаю, что да, — тихо сказала Эприл. — Думаю, именно так вы и должны себя вести, пока дети не вернутся к Лауре.
У него вырвался сдавленный выдох, как из спущенного баллона.
— Конечно, вы правы. — Он прижал пальцы к векам закрытых глаз. Затем медленно опустил руки. — Я глубоко благодарен за ваш визит. Я не имел никакого права просить вас оставаться и слушать мои бредни. — Мейсон сделал шаг к столу и взял ее сумочку. — Спасибо. Большое спасибо.
— Вы хотите, чтобы я ушла? — Она продолжала сидеть в кресле.
— Нет, конечно же я не хочу, чтобы вы уходили! — заорал он. — Я себя чувствую беспомощным ребенком! Я хочу, чтобы меня кто-то держал за руку. Но вы сейчас рискуете приобрести сомнительную известность. Вы не можете так рисковать. Вы не можете…
Она прервала его:
— Знаете что, Траск? Пять лет я не имела отношения хоть к слабому подобию реальной жизни. В кино я не могла взять мужчину за руку без того, чтобы об этом тут же не было упомянуто в колонке светских сплетен. Я не могла иметь тех друзей, которые не нравились студии. Я не могла носить ту одежду, которая не нравилась студии. Я даже не могла высказывать мысли, предварительно не одобренные студией. И внезапно выяснилось, что во всем этом благословенном мире нет никого, кто хоть что-то по-настоящему значил для меня. И что я за это получила? — Она засмеялась. — Какие-то паршивые баксы! И вот в «Уолдорфе» вы мне на золотом блюде выложили вашу историю. Это настоящая беда, настоящая необходимость в помощи, Траск! И я подумала про себя: пять лет я стояла спиной к настоящей жизни — и все для того, чтобы стать величиной. И я сказала себе — к чертям собачьим! Вы хотите, чтобы я держала вас за руку, — и я тоже хочу держать вас за руку. Я хочу снова чувствовать себя женщиной, а не манекеном в витрине.
— Эприл!..
— Похоже, я слишком хорошо сжилась со своими ролями. — Она снова засмеялась. — Не верю даже своим собственным словам. Но все же думаю, Траск, что теперь все по-настоящему.
Встав, актриса пересекла комнату, подошла к Мейсону и взяла его за руку:
— Ты хотел держать меня за руку — так держи. Ты хотел поплакать — плачь. Если хочешь рассказывать пошлые анекдоты, или болтать о своей любовной жизни, или выплакать свои беды — валяй!
Какое-то мгновение он смотрел на нее и отвернулся, чтобы скрыть нежданные слезы.
— Да благословит тебя Бог, — пробормотал он.
— Чтобы стало легче, надо чем-то заняться, — небрежно сказала Эприл. — Тебе надо поесть. Бог знает сколько нам придется ждать их звонка. Тебе надо отдохнуть. А то ты прямо не в себе, друг мой. Так что ложись на диван. А я что-нибудь сооружу на кухне. Если можешь уснуть, поспи — и помни, что я здесь, и, если телефон зазвонит, я тебя тут же подниму. Когда придет время действовать, ты должен быть в форме, Траск. А теперь слушайся маму!