3
Патрульный Донован и детектив в штатском Уард в полицейской машине довезли Мейсона до Девятнадцатой улицы. Уже миновало два часа утра, когда они спустились по узким ступенькам квартиры Мейсона.
— Мы осмотримся, прежде чем запускать вас, — сказал Уард. Он был приятным молодым человеком с песочными волосами и массой веснушек на загорелом лице.
Мейсон поискал ключ и вспомнил, что оставил его под ковриком — казалось, это было сто лет назад — для Эприл Шанд. Она должна дожидаться его. Ключ оказался там, где он его оставлял. Траск распахнул дверь.
Вынув револьвер, Донован прошел первым. Мейсон включил свет. Донован миновал гостиную. Уард проверил кухню, спальню и ванную. Из садика, ворча на гостей, появился Муггси. Нагнувшись, Мейсон почесал его за ухом.
— Похоже, в доме все чисто. Осмотрю сад, — сказал Донован.
Уард с интересом окинул взглядом гостиную:
— Отлично вы тут устроились.
Мейсон посмотрел на него так, словно тот был родом с Марса.
— Сигарету? — протянул он мятую пачку.
— Спасибо.
Траск чиркнул зажигалкой, но высечь огонь оказалось для него слишком сложной задачей. Уард вынул свою, и оба они прикурили. Вот тогда Мейсон и увидел конверт, прижатый лампой на столе. Это был один из его конвертов, но крупный четкий почерк оказался ему незнаком.
— Прошу прощения, — сказал Мейсон. Он подошел к столу и вскрыл конверт. На одном из его собственных бланков была записка.
Из садика появился Донован.
— Все чисто, — сказал он. — Но перемахнуть через задний забор — детский номер. Может, кто-то из нас останется, пока не сменят.
— Выпьем? — каким-то далеким голосом предложил Мейсон.
— Мы на службе, — не очень убедительно возразил Уард.
— А мне надо, — произнес Траск. — И чтобы кто-то разделил со мной компанию.
Уард подмигнул Доновану:
— Думаю, в данном случае мы можем сделать исключение.
Мейсон рассеянно, словно в трансе, прошел на кухню и наколол кубики льда. Из маленького шкафчика он взял бутылку бурбона и бутылку джина. Из холодильника вытащил корм для Муггси.
— Угощайтесь, — столь же рассеянно кивнул он двум гостям.
Траск посмотрел, как двое полицейских скромно плеснули себе бурбона. Сам он решил не скромничать. Мейсон посмотрел на Муггси, с наслаждением уплетающего свою порцию.
— Салют! — сказал Уард.
— Салют! — повторил Мейсон и, опрокинув в рот свой стакан, тут же налил вторую порцию. — Уотерс больше смахивал на студента колледжа, чем на копа.
— А он и был из колледжа. — Уард, нахмурившись, уставился в свой стакан. — Как и все следователи комиссии. Колледж — а потом от двух до пяти лет стажировки в роли следователя разных правительственных агентств: города, штата, федерального правительства. Когда шесть лет назад создали комиссию, у нее не было возможности самой готовить себе штаты. Она утаскивала к себе лучших, кого могла найти в ФБР, в окружных прокуратурах, в комитетах сената. До того как Уотерс перешел работать к Гебхардту, он, кажется, был в министерстве юстиции.
Мейсон покачал головой:
— Он один стоил всего королевства Мадженты, вместе взятого.
— Хорошо сказано! — пробормотал Донован. — Не против, если я возьму один из ваших стульев и устроюсь во дворе, мистер Траск?
— Милости просим. Возьмете с собой выпить?
— Не возражаю, — сказал Донован, уходя.
Уард поставил пустой стакан.
— Если вы собираетесь спать, я устроюсь в гостиной.
Вынув из нагрудного кармана очки, Мейсон стал бесцельно полировать их, посматривая на Уарда.
— Надеюсь, вы на самом деле не думаете, что я собираюсь идти в постель?
— Делайте, как вам удобнее. Пока мы здесь, вас никто не побеспокоит.
— Вы не так сообразительны, как я думал. — Мейсон налил себе третью порцию. — Вы полагаете, я боюсь появления Микки Фланнери? Да если бы это могло хоть что-то изменить, я бы молил о его появлении. Вы когда-нибудь были в часовне на похоронах, Уард?
— Конечно.
— В ней с утра лежат Дэвид и Майкл. Двое малышей, семи и восьми лет. У вас есть дети, Уард?
Тот кивнул, сжав зубы:
— Девочке пять, мальчику шесть.
— Что бы вы сделали, если бы кто-то прислал их вам домой в сундуке?
Детектив прищурился:
— Я бы выследил этого сукиного сына и убил бы его.
— Но предполагаете, что я могу пойти спать? Выпейте еще, мистер Уард.
Тот налил себе.
— Мы найдем его, мистер Траск. Можете не сомневаться.
— Давайте расположимся в гостиной, — предложил Мейсон. Он вышел из кухни, оставив Уарда, который с полным стаканом в руке смотрел ему вслед. Детектив в штатском снял шляпу и бросил ее на кухонный столик. На лбу у него были бисеринки пота. Он последовал за Мейсоном.
Тот стоял у окна, глядя в сад, где бодрствовал Донован. Услышав в холле шаги Уарда, Мейсон повернулся к нему:
— Почему бы вам не поговорить со мной как нормальный человек, а не как коп?
Уголки глаз веснушчатого лица Уарда пошли морщинками.
— Черт возьми, мистер Траск, вы хотите от меня услышать, что я понимаю, как вы себе чувствуете? Я могу только представить себе такое. Если бы нечто подобное случилось с моими детьми…
— Похоже, закон не очень эффективен, не так ли? Я только что видел, как на глазах нескольких сотен свидетелей убили человека. И никто ничего не заметил. А ведь докеры — не чудовища, правда, Уард? Они — нормальные люди, у которых есть и семьи, и те же проблемы, что у других?
— Девяносто процентов из них — порядочные люди. И процент этот, возможно, выше, чем в других слоях населения. Хотя у них не те же самые проблемы, мистер Траск.
— Они живут под удушающим покровом страха, который делает из них соглашателей и преступников. А покров этот соткал Маджента.
— В общем-то да.
Мейсон присел на угол дивана и снял очки. Кончиками пальцев он с силой помассировал веки. И наконец посмотрел на веснушчатого Уарда:
— Если я сообщу вам, что Микки Фланнери не так уж меня интересует, что вы на это скажете, мистер Уард?
— Я бы этого не понял. Только о Микки я и думаю — как о нем с самого утра думают большинство копов города.
— И при первой же встрече они его пристрелят, не так ли, мистер Уард? А что потом?
— Я вас не понимаю, — нахмурился детектив.
— Ведь ничего не изменится. — Мейсон отвел взгляд от Уарда. — Микки — сумасшедший пес, которому позволили бегать без привязи в мире, что находится под контролем Рокки Мадженты. Так что, если его убьют, с привязи спустят другого бешеного пса, такого же опасного. Разрушить надо королевство смерти Рокки Мадженты, мистер Уард. Если бы его не существовало, мой брат не застрелил бы четырех человек и не погиб бы сам. У Майкла и Дэвида, как и у других детей, была бы нормальная счастливая жизнь. Лаура бы не лежала, привязанная к постели, в психиатрической палате. Вы знаете, о чем она попросила меня, когда мы увиделись?
Уард покачал головой.
— Она попросила меня принести яда… или бритвенное лезвие, чтобы она могла перерезать себе горло! Вот что бешеный пес Мадженты сделал с семьей Трасковер. Я предполагаю, что и у Уотерса была семья!
— В общем-то да.
— Перестаньте это повторять! — внезапно гаркнул на него Мейсон. — Перестаньте говорить, что «в общем-то да». Этими словами не описать того, что произошло!
— Прошу прощения.
— Я тоже, — уже спокойнее сказал Траск. — Я слегка не в себе, Уард. Мне довелось выслушать, как работает закон. Рано или поздно он доберется до короля преступного мирка, до Рокки Первого, — и сделают это бухгалтеры! Я не могу ждать, пока наступит то самое «рано или поздно», Уард. Я не имею ни малейшего представления, что мне делать, но не могу сидеть и ждать, пока комиссия квартал за кварталом проверяет финансовые отчеты Мадженты!
— В общем-то да, — сказал Уард и, увидев, как Мейсон гневно посмотрел на него, заторопился: — У нас в городе лучший за многие годы комиссар полиции. У нас в Манхэттене лучший в истории окружной прокурор. Гебхардт и Сассун из комиссии — птицы высокого полета. Они разделяют ваши чувства и мысли, мистер Траск. Вы можете рассчитывать на них. Но они по опыту знают, что есть только один путь одолеть Мадженту: на чем-то прихватить его — не важно на чем. С вашей точки зрения, бухгалтеры работают слишком медленно, как капли точат камень, но рано или поздно, как вы сказали, этот камень рассыпется.
Мейсон заколотил кулаками по коленям:
— Я не могу ждать!
— Я ненавижу коммунизм, — продолжал Уард. — Я ненавижу этого мясника Хрущева. Моя семья и я, как и половина мира, живет в холодном поту в ожидании, что как-нибудь ночью он сорвется с поводка и бросит на нас бомбу. Но что я могу сделать? Приехать в Москву и дать ему по зубам? Да ничего я, черт возьми, не могу сделать — кроме того, чтобы каждый год или два правильно нажимать на рычаг в машине для голосования. Что это мне дает? Это дает мне таких людей, как окружной прокурор, как Гебхардт и Сассун, которые знают, как бороться, и ежедневно, ежечасно ведут борьбу, как умеют только они.
— Но кроме того, нажимая на рычаг, вы получаете жуликоватых судей и продажных политиков.
Уард упрямо замотал головой:
— Сейчас у вас, мистер Траск, нет никакой надежды подступиться к миру порта. Так же как и мне не подобраться к Хрущеву. Пусть с ним разбираются профессионалы. Может, для вас они и неторопливы, но это единственный путь.
— Я много что узнал за последние двадцать четыре часа, — сказал Мейсон голосом, который внезапно обрел ледяные нотки. — О непрекращающемся пиратстве, о взяткодателях и получателях. Что бы там ни было, идет постоянная борьба за власть и контроль. Маджента управляет своим маленьким королевством, но в его пределах должны быть люди, которые ненавидят его, — капитаны, стивидоры, те, кто верит в честные профсоюзы, девяносто процентов докеров, держащих язык за зубами, ибо им надо кормить свои семьи, обеспечивать их и давать детям какое-то образование. Мадженту ненавидят везде и всюду, Уард. Так должно быть! Его ненавидят и честные, порядочные люди и другие пираты, у которых он прихватывает львиную долю добычи. Те, кто и без того живут в страхе, сейчас вдвойне перепуганы — из-за моего брата Джерри, из-за Майкла и Дэвида и из-за Уотерса. Но по тем же причинам они вдвойне ненавидят Мадженту. Наверно, у них есть личные основания не откровенничать с копами, с прокурорами, со следователями комиссии. Но где-то есть кто-то, который многое знает, который полон ненависти, и, если к нему правильно подойти, он поможет накинуть петлю на шею Мадженты.
— Вы несете чушь, мистер Траск. Предоставьте это профи.
Щека Мейсона дернулась нервным тиком.
— Пусть это чушь, Уард. Если бы я знал, как заставить Мадженту застрелить меня на глазах у свидетелей, которые дадут показания, то я бы сразу — сегодня же вечером — пошел бы на встречу с ним. Уард, Маджента не имеет права жить в том мире, в котором живу я.
— В вашем плане нет никакого смысла, и вы сами это знаете. Пусть даже и появятся такие свидетели. Ну, поджарят Рокки за то, что он убил вас. Но его королевство будет и дальше жить по тем же законам. Каким образом? «Король умер, да здравствует король!» Если вы считаете, что, устранив Мадженту, уничтожите его машину, тогда прогуляйтесь рядом с Общественным клубом Томаса Макналти и, как только Рокки покажется, всадите в него пулю — если вас не волнует своя судьба.
— А я говорю, что есть все же те, кто не хочет иметь дело с профи, как вы их называете, но настолько полны ненависти, что готовы помочь! — с силой сказал Мейсон. — Несколько раньше вы посоветовали мне идти спать. Чтобы я мог думать о Лауре, привязанной к койке? О Джерри, о Майкле и Дэвиде? И о молодом Уотерсе? Вы, Уард, один из тех профи, которых упоминали. Кончайте разговаривать со мной как профессионал, поговорим как человек с человеком! Вы знаете порт. Где-то в нем есть человек, полный ненависти к Мадженте, который готов помочь, если увидит, как это сделать. Кто он, Уард? Как мне найти его?
Несколько мгновений детектив в упор смотрел на Мейсона, после чего очень медленно снял форменный китель и бросил его на диван. Отстегнул наплечную кобуру с револьвером и положил ее рядом с мундиром. Из кармана брюк вынул маленький кожаный бумажник. Открыв его, показал Мейсону полицейскую бляху и бросил бумажник рядом с остальными вещами.
— Будь на месте ваших племянников мои дети, — странным, сдавленным голосом произнес он, — то, сдав комиссару все эти вещи, я бы постарался увидеться с Подлодкой Келлерманом.
— Кто это — Подлодка Келлерман? — со вспыхнувшими глазами спросил Мейсон. — И как я могу его найти?
— Мы осмотримся, прежде чем запускать вас, — сказал Уард. Он был приятным молодым человеком с песочными волосами и массой веснушек на загорелом лице.
Мейсон поискал ключ и вспомнил, что оставил его под ковриком — казалось, это было сто лет назад — для Эприл Шанд. Она должна дожидаться его. Ключ оказался там, где он его оставлял. Траск распахнул дверь.
Вынув револьвер, Донован прошел первым. Мейсон включил свет. Донован миновал гостиную. Уард проверил кухню, спальню и ванную. Из садика, ворча на гостей, появился Муггси. Нагнувшись, Мейсон почесал его за ухом.
— Похоже, в доме все чисто. Осмотрю сад, — сказал Донован.
Уард с интересом окинул взглядом гостиную:
— Отлично вы тут устроились.
Мейсон посмотрел на него так, словно тот был родом с Марса.
— Сигарету? — протянул он мятую пачку.
— Спасибо.
Траск чиркнул зажигалкой, но высечь огонь оказалось для него слишком сложной задачей. Уард вынул свою, и оба они прикурили. Вот тогда Мейсон и увидел конверт, прижатый лампой на столе. Это был один из его конвертов, но крупный четкий почерк оказался ему незнаком.
— Прошу прощения, — сказал Мейсон. Он подошел к столу и вскрыл конверт. На одном из его собственных бланков была записка.
«Мой дорогой Траск!Мейсон положил записку в конверт и спрятал его во внутренний карман пиджака.
Я воспользовалась ключом, чтобы оставить эту записку. Мне удалось перевезти Лауру в первоклассную частную клинику на Двенадцатой Восточной улице. Успокаивающие лекарства наконец оказали воздействие, и она стала транспортабельной. Заместитель комиссара полиции Аллер дал свое согласие — после того, как друг моего друга сказал ему несколько слов. Я сама сняла тут палату на Двенадцатой Восточной улице и буду здесь, пока у тебя не появятся другие планы. Я позволила себе связаться с родителями Лауры и заверила их, что она получает самый лучший медицинский уход.
Береги себя, Траск. Ты еще очень, очень нужен, мой друг.
Эприл Шанд».
Из садика появился Донован.
— Все чисто, — сказал он. — Но перемахнуть через задний забор — детский номер. Может, кто-то из нас останется, пока не сменят.
— Выпьем? — каким-то далеким голосом предложил Мейсон.
— Мы на службе, — не очень убедительно возразил Уард.
— А мне надо, — произнес Траск. — И чтобы кто-то разделил со мной компанию.
Уард подмигнул Доновану:
— Думаю, в данном случае мы можем сделать исключение.
Мейсон рассеянно, словно в трансе, прошел на кухню и наколол кубики льда. Из маленького шкафчика он взял бутылку бурбона и бутылку джина. Из холодильника вытащил корм для Муггси.
— Угощайтесь, — столь же рассеянно кивнул он двум гостям.
Траск посмотрел, как двое полицейских скромно плеснули себе бурбона. Сам он решил не скромничать. Мейсон посмотрел на Муггси, с наслаждением уплетающего свою порцию.
— Салют! — сказал Уард.
— Салют! — повторил Мейсон и, опрокинув в рот свой стакан, тут же налил вторую порцию. — Уотерс больше смахивал на студента колледжа, чем на копа.
— А он и был из колледжа. — Уард, нахмурившись, уставился в свой стакан. — Как и все следователи комиссии. Колледж — а потом от двух до пяти лет стажировки в роли следователя разных правительственных агентств: города, штата, федерального правительства. Когда шесть лет назад создали комиссию, у нее не было возможности самой готовить себе штаты. Она утаскивала к себе лучших, кого могла найти в ФБР, в окружных прокуратурах, в комитетах сената. До того как Уотерс перешел работать к Гебхардту, он, кажется, был в министерстве юстиции.
Мейсон покачал головой:
— Он один стоил всего королевства Мадженты, вместе взятого.
— Хорошо сказано! — пробормотал Донован. — Не против, если я возьму один из ваших стульев и устроюсь во дворе, мистер Траск?
— Милости просим. Возьмете с собой выпить?
— Не возражаю, — сказал Донован, уходя.
Уард поставил пустой стакан.
— Если вы собираетесь спать, я устроюсь в гостиной.
Вынув из нагрудного кармана очки, Мейсон стал бесцельно полировать их, посматривая на Уарда.
— Надеюсь, вы на самом деле не думаете, что я собираюсь идти в постель?
— Делайте, как вам удобнее. Пока мы здесь, вас никто не побеспокоит.
— Вы не так сообразительны, как я думал. — Мейсон налил себе третью порцию. — Вы полагаете, я боюсь появления Микки Фланнери? Да если бы это могло хоть что-то изменить, я бы молил о его появлении. Вы когда-нибудь были в часовне на похоронах, Уард?
— Конечно.
— В ней с утра лежат Дэвид и Майкл. Двое малышей, семи и восьми лет. У вас есть дети, Уард?
Тот кивнул, сжав зубы:
— Девочке пять, мальчику шесть.
— Что бы вы сделали, если бы кто-то прислал их вам домой в сундуке?
Детектив прищурился:
— Я бы выследил этого сукиного сына и убил бы его.
— Но предполагаете, что я могу пойти спать? Выпейте еще, мистер Уард.
Тот налил себе.
— Мы найдем его, мистер Траск. Можете не сомневаться.
— Давайте расположимся в гостиной, — предложил Мейсон. Он вышел из кухни, оставив Уарда, который с полным стаканом в руке смотрел ему вслед. Детектив в штатском снял шляпу и бросил ее на кухонный столик. На лбу у него были бисеринки пота. Он последовал за Мейсоном.
Тот стоял у окна, глядя в сад, где бодрствовал Донован. Услышав в холле шаги Уарда, Мейсон повернулся к нему:
— Почему бы вам не поговорить со мной как нормальный человек, а не как коп?
Уголки глаз веснушчатого лица Уарда пошли морщинками.
— Черт возьми, мистер Траск, вы хотите от меня услышать, что я понимаю, как вы себе чувствуете? Я могу только представить себе такое. Если бы нечто подобное случилось с моими детьми…
— Похоже, закон не очень эффективен, не так ли? Я только что видел, как на глазах нескольких сотен свидетелей убили человека. И никто ничего не заметил. А ведь докеры — не чудовища, правда, Уард? Они — нормальные люди, у которых есть и семьи, и те же проблемы, что у других?
— Девяносто процентов из них — порядочные люди. И процент этот, возможно, выше, чем в других слоях населения. Хотя у них не те же самые проблемы, мистер Траск.
— Они живут под удушающим покровом страха, который делает из них соглашателей и преступников. А покров этот соткал Маджента.
— В общем-то да.
Мейсон присел на угол дивана и снял очки. Кончиками пальцев он с силой помассировал веки. И наконец посмотрел на веснушчатого Уарда:
— Если я сообщу вам, что Микки Фланнери не так уж меня интересует, что вы на это скажете, мистер Уард?
— Я бы этого не понял. Только о Микки я и думаю — как о нем с самого утра думают большинство копов города.
— И при первой же встрече они его пристрелят, не так ли, мистер Уард? А что потом?
— Я вас не понимаю, — нахмурился детектив.
— Ведь ничего не изменится. — Мейсон отвел взгляд от Уарда. — Микки — сумасшедший пес, которому позволили бегать без привязи в мире, что находится под контролем Рокки Мадженты. Так что, если его убьют, с привязи спустят другого бешеного пса, такого же опасного. Разрушить надо королевство смерти Рокки Мадженты, мистер Уард. Если бы его не существовало, мой брат не застрелил бы четырех человек и не погиб бы сам. У Майкла и Дэвида, как и у других детей, была бы нормальная счастливая жизнь. Лаура бы не лежала, привязанная к постели, в психиатрической палате. Вы знаете, о чем она попросила меня, когда мы увиделись?
Уард покачал головой.
— Она попросила меня принести яда… или бритвенное лезвие, чтобы она могла перерезать себе горло! Вот что бешеный пес Мадженты сделал с семьей Трасковер. Я предполагаю, что и у Уотерса была семья!
— В общем-то да.
— Перестаньте это повторять! — внезапно гаркнул на него Мейсон. — Перестаньте говорить, что «в общем-то да». Этими словами не описать того, что произошло!
— Прошу прощения.
— Я тоже, — уже спокойнее сказал Траск. — Я слегка не в себе, Уард. Мне довелось выслушать, как работает закон. Рано или поздно он доберется до короля преступного мирка, до Рокки Первого, — и сделают это бухгалтеры! Я не могу ждать, пока наступит то самое «рано или поздно», Уард. Я не имею ни малейшего представления, что мне делать, но не могу сидеть и ждать, пока комиссия квартал за кварталом проверяет финансовые отчеты Мадженты!
— В общем-то да, — сказал Уард и, увидев, как Мейсон гневно посмотрел на него, заторопился: — У нас в городе лучший за многие годы комиссар полиции. У нас в Манхэттене лучший в истории окружной прокурор. Гебхардт и Сассун из комиссии — птицы высокого полета. Они разделяют ваши чувства и мысли, мистер Траск. Вы можете рассчитывать на них. Но они по опыту знают, что есть только один путь одолеть Мадженту: на чем-то прихватить его — не важно на чем. С вашей точки зрения, бухгалтеры работают слишком медленно, как капли точат камень, но рано или поздно, как вы сказали, этот камень рассыпется.
Мейсон заколотил кулаками по коленям:
— Я не могу ждать!
— Я ненавижу коммунизм, — продолжал Уард. — Я ненавижу этого мясника Хрущева. Моя семья и я, как и половина мира, живет в холодном поту в ожидании, что как-нибудь ночью он сорвется с поводка и бросит на нас бомбу. Но что я могу сделать? Приехать в Москву и дать ему по зубам? Да ничего я, черт возьми, не могу сделать — кроме того, чтобы каждый год или два правильно нажимать на рычаг в машине для голосования. Что это мне дает? Это дает мне таких людей, как окружной прокурор, как Гебхардт и Сассун, которые знают, как бороться, и ежедневно, ежечасно ведут борьбу, как умеют только они.
— Но кроме того, нажимая на рычаг, вы получаете жуликоватых судей и продажных политиков.
Уард упрямо замотал головой:
— Сейчас у вас, мистер Траск, нет никакой надежды подступиться к миру порта. Так же как и мне не подобраться к Хрущеву. Пусть с ним разбираются профессионалы. Может, для вас они и неторопливы, но это единственный путь.
— Я много что узнал за последние двадцать четыре часа, — сказал Мейсон голосом, который внезапно обрел ледяные нотки. — О непрекращающемся пиратстве, о взяткодателях и получателях. Что бы там ни было, идет постоянная борьба за власть и контроль. Маджента управляет своим маленьким королевством, но в его пределах должны быть люди, которые ненавидят его, — капитаны, стивидоры, те, кто верит в честные профсоюзы, девяносто процентов докеров, держащих язык за зубами, ибо им надо кормить свои семьи, обеспечивать их и давать детям какое-то образование. Мадженту ненавидят везде и всюду, Уард. Так должно быть! Его ненавидят и честные, порядочные люди и другие пираты, у которых он прихватывает львиную долю добычи. Те, кто и без того живут в страхе, сейчас вдвойне перепуганы — из-за моего брата Джерри, из-за Майкла и Дэвида и из-за Уотерса. Но по тем же причинам они вдвойне ненавидят Мадженту. Наверно, у них есть личные основания не откровенничать с копами, с прокурорами, со следователями комиссии. Но где-то есть кто-то, который многое знает, который полон ненависти, и, если к нему правильно подойти, он поможет накинуть петлю на шею Мадженты.
— Вы несете чушь, мистер Траск. Предоставьте это профи.
Щека Мейсона дернулась нервным тиком.
— Пусть это чушь, Уард. Если бы я знал, как заставить Мадженту застрелить меня на глазах у свидетелей, которые дадут показания, то я бы сразу — сегодня же вечером — пошел бы на встречу с ним. Уард, Маджента не имеет права жить в том мире, в котором живу я.
— В вашем плане нет никакого смысла, и вы сами это знаете. Пусть даже и появятся такие свидетели. Ну, поджарят Рокки за то, что он убил вас. Но его королевство будет и дальше жить по тем же законам. Каким образом? «Король умер, да здравствует король!» Если вы считаете, что, устранив Мадженту, уничтожите его машину, тогда прогуляйтесь рядом с Общественным клубом Томаса Макналти и, как только Рокки покажется, всадите в него пулю — если вас не волнует своя судьба.
— А я говорю, что есть все же те, кто не хочет иметь дело с профи, как вы их называете, но настолько полны ненависти, что готовы помочь! — с силой сказал Мейсон. — Несколько раньше вы посоветовали мне идти спать. Чтобы я мог думать о Лауре, привязанной к койке? О Джерри, о Майкле и Дэвиде? И о молодом Уотерсе? Вы, Уард, один из тех профи, которых упоминали. Кончайте разговаривать со мной как профессионал, поговорим как человек с человеком! Вы знаете порт. Где-то в нем есть человек, полный ненависти к Мадженте, который готов помочь, если увидит, как это сделать. Кто он, Уард? Как мне найти его?
Несколько мгновений детектив в упор смотрел на Мейсона, после чего очень медленно снял форменный китель и бросил его на диван. Отстегнул наплечную кобуру с револьвером и положил ее рядом с мундиром. Из кармана брюк вынул маленький кожаный бумажник. Открыв его, показал Мейсону полицейскую бляху и бросил бумажник рядом с остальными вещами.
— Будь на месте ваших племянников мои дети, — странным, сдавленным голосом произнес он, — то, сдав комиссару все эти вещи, я бы постарался увидеться с Подлодкой Келлерманом.
— Кто это — Подлодка Келлерман? — со вспыхнувшими глазами спросил Мейсон. — И как я могу его найти?
4
В частной клинике на Двенадцатой Восточной улице было тихо и прохладно. Утром, едва только минуло девять, Мейсона провели в приемную дежурного врача Шнейдера.
— Я только что осматривал миссис Трасковер, — сообщил он Мейсону. — Она проснулась. Хоть и не хотела, но все же выпила немного фруктового сока и кофе. Она в очень нестабильном состоянии из-за эмоционального перевозбуждения, но самая опасная стадия его уже миновала.
— Ремней больше не требуется?
— Не требуется, но мы все время смотрим за ней. Она то и дело погружается в черное отчаяние; оно ее захлестывает, как океанские волны. Когда я был у нее, она спрашивала о вас.
— Да?
— Она — необычная женщина, мистер Траск. Играть с ней бесполезно. Она прекрасно понимает, что произошло, и не хочет, чтобы ее пытались отвлечь от этих мыслей. Вы можете посетить ее, но не пытайтесь уклоняться от разговоров о том, о чем она желает говорить. Приехали родители миссис Трасковер, но пока они ее не видели. Я объяснил им, что еще день-другой с ней не стоит встречаться. Родители и сами раздавлены случившимся, мистер Траск, и я думаю, что, если они увидятся с дочерью, начнется вакханалия взаимной жалости.
— Что мисс Шанд?
Доктор Шнейдер сдержанно улыбнулся:
— Совершенно необычная юная особа. Не знаю, в курсе ли вы, как она поставила всех на уши, чтобы прошлой ночью перевезти сюда миссис Трасковер.
— Нет.
Шнейдер продолжал улыбаться:
— Не уверен, звонила ли она в Белый дом, но мисс Шанд подняла на ноги всех соответствующих чиновников в городе, требуя от них проявить милосердие, а также двух из наших крупнейших спонсоров. Она действовала с такой обаятельной напористостью, что устоять перед ней не смог никто. Мисс Шанд и сама устроилась тут, в клинике, и, насколько я в курсе дела, продолжает спать — но, видит бог, она это заслужила!
Бесшумный лифт поднял Траска, и дежурная медсестра проводила его к отдельной палате в самом конце коридора. Она была приоткрыта, и Мейсон увидел на туалетном столике большой букет цветов. Без сомнения, цветочник бурно протестовал, но Эприл в середине ночи вытащила его из постели.
Кровать Лауры была отгорожена ширмой. Молодая медсестра поднялась со стула в углу комнаты и подошла к дверям.
— Если я вам понадоблюсь, то буду рядом в холле, — сказала она.
Лаура лежала на спине, глядя в потолок. На ней была светло-розовая ночная рубашка с вышивкой — скорее всего, Эприл. Она опустила взгляд, когда Мейсон остановился в ногах ее кровати. Он сел на стул рядом, и они молча уставились друг на друга. Траск осторожно протянул руку и оставил ее лежать на покрывале.
Помедлив, Лаура положила на его пальцы свою ладонь:
— Мейсон, это твоими стараниями меня перевезли в другое место?
— На самом деле все устроил мой друг.
— Благодарю. Но впрочем, мне все равно, где я нахожусь.
— Я понимаю, — только и смог сказать он, не в силах найти слов.
— Им удалось?.. Они знают кто?.. Мне тут никто не расскажет.
— Они думают, что знают. Но его еще не поймали.
Она чуть приподнялась на локте:
— Знаешь, ты был прав, Мейсон. Не важно, кто это сделал. Важно, что существует такой мир, где… где такие исчадия ада могут уничтожить свободного человека. Ты назвал его мирком Мадженты.
— С ним покончат, — сказал Траск, стараясь утешить ее. — Мне рассказывали, какая с ним ведется борьба.
— Знаешь, Мейсон, я собираюсь поправиться. Я собираюсь выйти отсюда на своих ногах — и такая же здоровая, как и остальные. А затем я доберусь до него!
— Теперь ты не должна даже думать об этом.
— Ради бога, о чем же еще ты хочешь, чтобы я думала, Мейсон? — Она снова откинулась на подушки, яростно мотая головой из стороны в сторону. — Ты не видел тот сундук, Мейсон. Ты не видел их… как они, скорчившись, лежали в нем.
— Лаура, прекрати!
Она снова приподнялась на локте, но теперь смотрела на Траска проницательным взглядом заговорщика:
— Обещай, Мейсон! Обещай, что у тебя не сдадут нервы! Обещай, что мы продолжим войну, ты и я, пока Майкл и Дэвид… пока они… — Но тут Лаура сломалась и зашлась в жестоких сдавленных рыданиях.
Из холла прибежала медсестра:
— Думаю, вам лучше уйти, мистер Траск.
— Да, — растерянно сказал он. — Да.
Покинув палату, Мейсон по коридору пошел к лифту. Из-за спины его окликнул чей-то голос:
— Траск!
Моргнув, он повернулся. Дверь палаты рядом с Лаурой была открыта, и на пороге сонной девочкой стояла Эприл Шанд. Она ждала его, и он вернулся. Копна ее светлых волос находилась в беспорядке. Пусть и одетая в дорогой халат винного цвета, это была не та Эприл Шанд, которую все знали как кинозвезду. Перед Мейсоном стояла просто очаровательная, только что проснувшаяся женщина.
— Я услышала твой голос, — сказала она. — И тут ты двинулся к выходу прежде, чем я успела привести себя в порядок. — Эприл посмотрела на дверь палаты Лауры и снова перевела взгляд на Траска. Ни в вопросах, ни в ответах не было необходимости. Она коснулась его рукой. — Зайди на минуту. В холле такое эхо…
Он последовал за ней в стерильно чистую палату.
— Если я закажу кофе, у тебя будет время выпить его?
Мейсон отрицательно покачал головой:
— У меня вряд ли даже есть время как следует поблагодарить тебя за все, что ты сделала. Понятно, каких усилий это потребовало. Стоит представить Лауру в той городской больнице…
— Не думай об этом. Она здесь. За ней будет самый лучший уход. Это оказалось нетрудно, Траск. Кое-кто был передо мной в долгу. Я и собрала все эти обязательства. Как ты?
— Мне рассказали о человеке, который может помочь мне. Вот к нему я и направляюсь.
— Помочь в чем?
— Никто не собирается вступать в борьбу, Эприл! — с болью сказал он.
Она стояла почти вплотную к нему, и от ее теплого душистого запаха у него кружилась голова. Эприл положила ему руки на плечи.
— Послушай меня, Траск. Ты собираешься ввязаться в борьбу. Я это знаю. А сейчас и ты узнаешь кое-что. И я должна драться — после того, как провела несколько часов с этой молодой женщиной в соседней комнате. Но мы должны четко знать, что собираемся делать, Траск. Мы не можем вслепую ходить вокруг да около, крутя хвост ослу. Я боюсь за тебя, Траск, — ты полон гнева, ярости, раздражения. Если эти чувства ослепят тебя, ты, скорее всего, станешь тем, кем не хочешь быть, — мертвым героем. Тот, с кем ты собираешься встретиться, — он сможет тебе помочь? Знает ли он суть дела? Знает ли он те правила, по которым придется играть?
— Он ненавидит Мадженту.
— Но знает ли он, как вести с ним войну, Траск?
— Скорее всего, знает. Всю жизнь он провел в порту. Он — стивидор. Его называют Подлодка. Подлодка Келлерман.
— Мой дорогой Траск. Не теряй умение оценивать ситуацию спокойно и вдумчиво — иначе все впустую. Вот это — результат тупой, дикой мести. — Она кивнула в сторону палаты Лауры.
Не сводя с киноактрисы глаз, он пригнулся и нежно поцеловал ее в губы:
— Ты — удивительная девушка. Как хорошо было бы знать тебя в другое время… и в каком-то другом мире.
— Почему же в другом? — Улыбаясь, она отпрянула от него, у нее были на удивление блестящие глаза. — Я стану звездой дешевых киношек, а ты — автором, который будет жаловаться: что же я сделала с его лучшей книгой. Ты — просто невероятная личность, Траск. Будем на связи?
— Конечно.
— Если я смогу что-то еще для тебя сделать, кроме того, чтобы ухаживать за Лаурой, — обещаешь, что позвонишь мне?
— Обещаю.
— Траск!
Он остановился у дверей.
У нее дрогнул голос:
— Да пребудет с тобой Господь, мой дорогой Траск.
— Я только что осматривал миссис Трасковер, — сообщил он Мейсону. — Она проснулась. Хоть и не хотела, но все же выпила немного фруктового сока и кофе. Она в очень нестабильном состоянии из-за эмоционального перевозбуждения, но самая опасная стадия его уже миновала.
— Ремней больше не требуется?
— Не требуется, но мы все время смотрим за ней. Она то и дело погружается в черное отчаяние; оно ее захлестывает, как океанские волны. Когда я был у нее, она спрашивала о вас.
— Да?
— Она — необычная женщина, мистер Траск. Играть с ней бесполезно. Она прекрасно понимает, что произошло, и не хочет, чтобы ее пытались отвлечь от этих мыслей. Вы можете посетить ее, но не пытайтесь уклоняться от разговоров о том, о чем она желает говорить. Приехали родители миссис Трасковер, но пока они ее не видели. Я объяснил им, что еще день-другой с ней не стоит встречаться. Родители и сами раздавлены случившимся, мистер Траск, и я думаю, что, если они увидятся с дочерью, начнется вакханалия взаимной жалости.
— Что мисс Шанд?
Доктор Шнейдер сдержанно улыбнулся:
— Совершенно необычная юная особа. Не знаю, в курсе ли вы, как она поставила всех на уши, чтобы прошлой ночью перевезти сюда миссис Трасковер.
— Нет.
Шнейдер продолжал улыбаться:
— Не уверен, звонила ли она в Белый дом, но мисс Шанд подняла на ноги всех соответствующих чиновников в городе, требуя от них проявить милосердие, а также двух из наших крупнейших спонсоров. Она действовала с такой обаятельной напористостью, что устоять перед ней не смог никто. Мисс Шанд и сама устроилась тут, в клинике, и, насколько я в курсе дела, продолжает спать — но, видит бог, она это заслужила!
Бесшумный лифт поднял Траска, и дежурная медсестра проводила его к отдельной палате в самом конце коридора. Она была приоткрыта, и Мейсон увидел на туалетном столике большой букет цветов. Без сомнения, цветочник бурно протестовал, но Эприл в середине ночи вытащила его из постели.
Кровать Лауры была отгорожена ширмой. Молодая медсестра поднялась со стула в углу комнаты и подошла к дверям.
— Если я вам понадоблюсь, то буду рядом в холле, — сказала она.
Лаура лежала на спине, глядя в потолок. На ней была светло-розовая ночная рубашка с вышивкой — скорее всего, Эприл. Она опустила взгляд, когда Мейсон остановился в ногах ее кровати. Он сел на стул рядом, и они молча уставились друг на друга. Траск осторожно протянул руку и оставил ее лежать на покрывале.
Помедлив, Лаура положила на его пальцы свою ладонь:
— Мейсон, это твоими стараниями меня перевезли в другое место?
— На самом деле все устроил мой друг.
— Благодарю. Но впрочем, мне все равно, где я нахожусь.
— Я понимаю, — только и смог сказать он, не в силах найти слов.
— Им удалось?.. Они знают кто?.. Мне тут никто не расскажет.
— Они думают, что знают. Но его еще не поймали.
Она чуть приподнялась на локте:
— Знаешь, ты был прав, Мейсон. Не важно, кто это сделал. Важно, что существует такой мир, где… где такие исчадия ада могут уничтожить свободного человека. Ты назвал его мирком Мадженты.
— С ним покончат, — сказал Траск, стараясь утешить ее. — Мне рассказывали, какая с ним ведется борьба.
— Знаешь, Мейсон, я собираюсь поправиться. Я собираюсь выйти отсюда на своих ногах — и такая же здоровая, как и остальные. А затем я доберусь до него!
— Теперь ты не должна даже думать об этом.
— Ради бога, о чем же еще ты хочешь, чтобы я думала, Мейсон? — Она снова откинулась на подушки, яростно мотая головой из стороны в сторону. — Ты не видел тот сундук, Мейсон. Ты не видел их… как они, скорчившись, лежали в нем.
— Лаура, прекрати!
Она снова приподнялась на локте, но теперь смотрела на Траска проницательным взглядом заговорщика:
— Обещай, Мейсон! Обещай, что у тебя не сдадут нервы! Обещай, что мы продолжим войну, ты и я, пока Майкл и Дэвид… пока они… — Но тут Лаура сломалась и зашлась в жестоких сдавленных рыданиях.
Из холла прибежала медсестра:
— Думаю, вам лучше уйти, мистер Траск.
— Да, — растерянно сказал он. — Да.
Покинув палату, Мейсон по коридору пошел к лифту. Из-за спины его окликнул чей-то голос:
— Траск!
Моргнув, он повернулся. Дверь палаты рядом с Лаурой была открыта, и на пороге сонной девочкой стояла Эприл Шанд. Она ждала его, и он вернулся. Копна ее светлых волос находилась в беспорядке. Пусть и одетая в дорогой халат винного цвета, это была не та Эприл Шанд, которую все знали как кинозвезду. Перед Мейсоном стояла просто очаровательная, только что проснувшаяся женщина.
— Я услышала твой голос, — сказала она. — И тут ты двинулся к выходу прежде, чем я успела привести себя в порядок. — Эприл посмотрела на дверь палаты Лауры и снова перевела взгляд на Траска. Ни в вопросах, ни в ответах не было необходимости. Она коснулась его рукой. — Зайди на минуту. В холле такое эхо…
Он последовал за ней в стерильно чистую палату.
— Если я закажу кофе, у тебя будет время выпить его?
Мейсон отрицательно покачал головой:
— У меня вряд ли даже есть время как следует поблагодарить тебя за все, что ты сделала. Понятно, каких усилий это потребовало. Стоит представить Лауру в той городской больнице…
— Не думай об этом. Она здесь. За ней будет самый лучший уход. Это оказалось нетрудно, Траск. Кое-кто был передо мной в долгу. Я и собрала все эти обязательства. Как ты?
— Мне рассказали о человеке, который может помочь мне. Вот к нему я и направляюсь.
— Помочь в чем?
— Никто не собирается вступать в борьбу, Эприл! — с болью сказал он.
Она стояла почти вплотную к нему, и от ее теплого душистого запаха у него кружилась голова. Эприл положила ему руки на плечи.
— Послушай меня, Траск. Ты собираешься ввязаться в борьбу. Я это знаю. А сейчас и ты узнаешь кое-что. И я должна драться — после того, как провела несколько часов с этой молодой женщиной в соседней комнате. Но мы должны четко знать, что собираемся делать, Траск. Мы не можем вслепую ходить вокруг да около, крутя хвост ослу. Я боюсь за тебя, Траск, — ты полон гнева, ярости, раздражения. Если эти чувства ослепят тебя, ты, скорее всего, станешь тем, кем не хочешь быть, — мертвым героем. Тот, с кем ты собираешься встретиться, — он сможет тебе помочь? Знает ли он суть дела? Знает ли он те правила, по которым придется играть?
— Он ненавидит Мадженту.
— Но знает ли он, как вести с ним войну, Траск?
— Скорее всего, знает. Всю жизнь он провел в порту. Он — стивидор. Его называют Подлодка. Подлодка Келлерман.
— Мой дорогой Траск. Не теряй умение оценивать ситуацию спокойно и вдумчиво — иначе все впустую. Вот это — результат тупой, дикой мести. — Она кивнула в сторону палаты Лауры.
Не сводя с киноактрисы глаз, он пригнулся и нежно поцеловал ее в губы:
— Ты — удивительная девушка. Как хорошо было бы знать тебя в другое время… и в каком-то другом мире.
— Почему же в другом? — Улыбаясь, она отпрянула от него, у нее были на удивление блестящие глаза. — Я стану звездой дешевых киношек, а ты — автором, который будет жаловаться: что же я сделала с его лучшей книгой. Ты — просто невероятная личность, Траск. Будем на связи?
— Конечно.
— Если я смогу что-то еще для тебя сделать, кроме того, чтобы ухаживать за Лаурой, — обещаешь, что позвонишь мне?
— Обещаю.
— Траск!
Он остановился у дверей.
У нее дрогнул голос:
— Да пребудет с тобой Господь, мой дорогой Траск.
5
Помещения «ККК» — Компании Карла Келлермана — располагались на Баттери-Плейс. Они занимали весь тринадцатый этаж здания, окна которого с запада и с юга смотрели на гавань. Зеленовато-серая статуя Свободы, высясь над проливом, в это утро провожала прощальным взглядом «Куин Элизабет», которая, тая в горячей дымке, направлялась к родным берегам. В утренней жаре звучали колокола на паромном причале Статен-Айленда, напоминая бесконечный церковный перезвон. Слева лежал Губернаторский остров с его старым каменным фортом, красными кирпичными казармами и светло-зеленым административным зданием. В гавани прямо под окнами «ККК» сновали лихтеры с грузовыми машинами на борту; их упорно толкали или тащили буксиры, причальные брусья которых были обложены резиновыми шинами. К югу просматривались очертания массивного здания терминала Буша в Бруклине, сухие доки, строения нового причала. Под этими окнами ежегодно проходили сто пятьдесят миллионов тонн груза, доставляемого по воде, тридцать шесть миллионов тонн иностранных товаров, что приходили на борту двенадцати тысяч судов, плававших под флагами более чем ста шестидесяти тысяч судоходных компаний. Половина кофе, потребляемого в Соединенных Штатах, проходила под этими окнами, направляясь к одному из полутора тысяч пирсов, молов и причалов гавани; четверть всего сахара, чтобы подслащивать этот кофе; шестьдесят шесть процентов всей резины и девяносто шесть процентов медной руды. На расстоянии дальности свистка от этих окон раскинулись многие из могучих промышленных комплексов, выпускавших станки, химикаты, лекарства, бензин, рельсы и подъемное оборудование, смазочные масла, жиры и другие товары. На том же расстоянии от «ККК» тянулись ввысь здания грузоэкспедиторов и таможенных брокеров, морских терминалов и пристаней, складов, ангаров и других стивидорских фирм, подобных «ККК», хранилища тяжелого подъемного оборудования; в затоне стояли баржи, буксиры и плавучие краны для разгрузки лихтеров; здесь же располагались портовые службы обеспечения и ремонта судов, а также оптовые рыбные и овощные рынки.
Перед глазами Мейсона простиралось «маленькое королевство» Рокки Мадженты. Через часть порта-колосса, которую контролировал Маджента, проходили миллионы и миллионы долларов. Участок Рокки был одним из самых богатых кусков этого сказочного пирога.
— И вы серьезно считаете, мистер Траск, — сказал длиннолицый человек, сидящий за широким столом, — что Рокки Маджента или любой, кто по локоть запустил руки в мешок с золотом, позволит, чтобы его беспокоило жужжание такой мошки, как вы?
Мейсон, который располагался лицом к столу в кресле с высокой спинкой, не мигая смотрел на Карла Келлермана. Президент «ККК» был человеком без возраста, хотя Уард намекнул Мейсону, что тому уже за семьдесят. Он источал несокрушимое жизненное здоровье. Его волосы, или, точнее, остатки их, были коротко подстрижены. Взгляд светло-голубых глаз, хотя в них постоянно плескалось веселье, отдавал ледяным холодом. Когда он улыбался, были видны его белые крепкие зубы, из которых он почти не выпускал черенок трубки. На столе перед ним находилась длинная подставка, хранившая пару дюжин других трубок. Штук десять из них лежали перед хозяином, который ершиком прочищал их черенки. Еще столько же стояли в ряд перед Келлерманом, уже набитые табаком. Две трубки, наполненные пеплом, лежали в большой медной пепельнице. На стене за блестящей головой хозяина тянулся ряд фотографий. На одной из них запечатлена немецкая субмарина, команда которой выстроилась на палубе. Ее командиром являлся Келлерман, который тогда был на сорок лет моложе, — пройдя две мировые войны, он сохранил свою улыбку. Так объяснялось прозвище, под которым его знали друзья и враги в гавани, — Подлодка. Здесь же находился фотопортрет с автографом покойного адмирала фон Тирпица, а также изображения других фигур, хорошо известных в политической жизни страны, — бывшего мэра Нью-Йорка, вице-президента Соединенных Штатов, бывшего министра юстиции, в свое время вовлеченного в известный скандал с военно-морским флотом. Подлодка Келлерман был допущен в высокие сферы и вращался в них.
Перед глазами Мейсона простиралось «маленькое королевство» Рокки Мадженты. Через часть порта-колосса, которую контролировал Маджента, проходили миллионы и миллионы долларов. Участок Рокки был одним из самых богатых кусков этого сказочного пирога.
— И вы серьезно считаете, мистер Траск, — сказал длиннолицый человек, сидящий за широким столом, — что Рокки Маджента или любой, кто по локоть запустил руки в мешок с золотом, позволит, чтобы его беспокоило жужжание такой мошки, как вы?
Мейсон, который располагался лицом к столу в кресле с высокой спинкой, не мигая смотрел на Карла Келлермана. Президент «ККК» был человеком без возраста, хотя Уард намекнул Мейсону, что тому уже за семьдесят. Он источал несокрушимое жизненное здоровье. Его волосы, или, точнее, остатки их, были коротко подстрижены. Взгляд светло-голубых глаз, хотя в них постоянно плескалось веселье, отдавал ледяным холодом. Когда он улыбался, были видны его белые крепкие зубы, из которых он почти не выпускал черенок трубки. На столе перед ним находилась длинная подставка, хранившая пару дюжин других трубок. Штук десять из них лежали перед хозяином, который ершиком прочищал их черенки. Еще столько же стояли в ряд перед Келлерманом, уже набитые табаком. Две трубки, наполненные пеплом, лежали в большой медной пепельнице. На стене за блестящей головой хозяина тянулся ряд фотографий. На одной из них запечатлена немецкая субмарина, команда которой выстроилась на палубе. Ее командиром являлся Келлерман, который тогда был на сорок лет моложе, — пройдя две мировые войны, он сохранил свою улыбку. Так объяснялось прозвище, под которым его знали друзья и враги в гавани, — Подлодка. Здесь же находился фотопортрет с автографом покойного адмирала фон Тирпица, а также изображения других фигур, хорошо известных в политической жизни страны, — бывшего мэра Нью-Йорка, вице-президента Соединенных Штатов, бывшего министра юстиции, в свое время вовлеченного в известный скандал с военно-морским флотом. Подлодка Келлерман был допущен в высокие сферы и вращался в них.