Разумеется, не только «Сионские мудрецы» воплощают этот тип интернациональной заговорщицкой силы: вредоносные божества, невидимые демоны и другие черти не столько исчезли из современного секуляризованного и расставшегося с иллюзиями пространства, сколько претерпели метаморфозу. Они превратились либо в существа, наделенные сознательными интенциями, либо в детерминизмы, обладающие ужасными эффектами (расовая или нездоровая наследственность, дьявольская сила бессознательного и т. д.). Поэтому можно вместе с Поппером сформулировать гипотезу эволюционистского типа: различные современные варианты теории заговора, трактуемые одновременно как пережитки и перевоплощения, это секуляризованные формы определенных религиозных верований:
4. Феномен заговора в зеркальной галерее
II. Распространение «Протоколов» в мире: запуск, остановки, новые подъемы
1. Запуск и резкие остановки: 1920–1921 гг.
1.1. Роль газеты Times в 1920 г.
Социологическая теория заговора» […] основана на идее, в соответствии с которой все социальные феномены – и в частности те, что в целом считаются нежелательными – безработица, бедность, дефицит, – это прямое следствие плана, задуманного определенными индивидами или мощными объединениями. Между тем эта концепция очень распространена, хотя, на мой взгляд, мы имеем дело с довольно примитивным типом суеверия. Он древнее историцизма (в котором можно видеть перевоплощение этой теории заговора) и является в своем современном варианте секуляризации религиозных суеверий. Больше не верят в проделки гомеровских божеств, которым приписывали перипетии Троянской войны. Место этих божеств ныне заняли Сионские мудрецы, монополии, капиталисты или империалисты[61].Итак, мы подходим к различению двух основных видов использования теории заговора. В первую очередь это социологическое и психосоциальное использование: представление заговора позволяет ответить на социальный запрос, касающийся несчастий, потрясений и катастроф, поражающих человечество. Теория заговора вносит связность в это собрание негативных и опасных феноменов, она утверждает, что существует связь, переплетение всех форм несчастий и зол. А благодаря мифу о еврейском заговоре ответ уточняется, дополняется обозначение тайных виновников бед с помощью определения скрытой конечной цели, знание которой позволяет все прояснить: налицо заговор с целью овладения миром. Во вторую очередь теория заговора дает строго психологическое объяснение, которое позволяет ответить скептикам или людям наивным, ставящим следующие вопросы: почему люди не открывают глаза? Например, почему они не верят в подлинность и достоверность «Протоколов»? Почему, наконец, загораживаются от света, льющегося на них? Ответ конспирационизма прост и логически безупречен: этих несчастных ослепили заговорщики, что одновременно говорит об их ужасной мощи.
4. Феномен заговора в зеркальной галерее
Знаменитый экономический закон Т. Грешема, согласно которому «плохие деньги вытесняют хорошие», очень ярко проявляется и на идеологическом поле, в частности в области производства интеллектуальных продуктов, касающихся «еврейского вопроса», «антисемитизма» и т. д. Мифологические подходы вытеснили оттуда критические подходы. По словам Якоба Буркхардта, в интеллектуальной жизни возобладала эра «ужасных упрощающих» авторов, паразитирующих на идеологических разрывах, логика которых состоит в том, чтобы рассматривать любого противника как абсолютного врага. Именно в такое время врага можно сатанизировать, поступая с ним как с воплощением Зла. Анри де Ман в своей прекрасной книге «Эра масс и упадок цивилизации» (1951)[62] обращается к пророчеству Буркхардта:
В своем очень глубоком исследовании Максим Родинсон столкнулся с этой проблемой, критически осмысливая неявный социоцентризм очевидности, широко принятый в еврейских сообществах Запада, – очевидности, в соответствии с которой якобы имеются «связность, непрерывность, прочное единство» феноменов вражды к евреям, постулируется единая и постоянная вражда к ним, проходящая через всю мировую историю[72]. Подобное увековеченное видение антисемитизма состоит в том, что он представляется естественным, превращается в необходимость, даже в судьбу. Перед нами способ сделать нормальной, «фатальной» антиеврейскую ненависть. Короче говоря, М. Родинсон по-своему высвечивал одну из главных эпистемологических слабостей большей части литературы по «истории антисемитизма»: двойную веру в однородность и в неизменность всех проявлений враждебности и ненависти по отношению к евреям (с помощью категории «антисемитизм»). Убеждение в исключительности жертвы (мы самые преследуемые среди преследуемых, мы единственные избранники несчастья и т. д.) является к тому же одним из наиболее распространенных в человеческих группах убеждений, как и этноцентрическая презумпция (мы – самые лучшие, самые человечные среди человеческих существ, даже единственные настоящие люди). Такие социоцентрические иллюзии могут образовывать ядра политических мифов, способных интегрироваться в ту или иную идеологию – от национализма до традиционализма.
Родинсон предлагал неологизм для более специфического обозначения: убеждения в обреченности на всеобщую ненависть: panekhthrisme. Но предоставим этому автору возможность самому изложить основы его критической позиции:
Разум масс ныне реагирует лишь на самые грубые эффекты черного и белого. Чем сложнее становится мир, тем больше люди склонны не обращать внимания на нюансы и детали и доверяться простейшим образам, содержащим только очень ясный и только очень темный аспекты. Противоположные понятия, которые соединяют подобным образом (например, пару тезис – антитезис), чтобы выделить их с помощью контраста, поэтому особенно подходят для роли символов состояния эмоционального возбуждения[63].Манихейское упрощение выражается в том факте, что сами идеологии «милитаризуются»:
Когда ты принимаешь чью-либо сторону, то надо принимать ее полностью […]. Теперь существуют только друзья и враги, герои и предатели […]. Вне этой модели какая-нибудь моральная и физическая жизнь невозможна, следует быть за или против вещи в форме «изма», который ведет умы в данный момент: вне этих двух сторон выбор невозможен, и тем более невозможным он окажется в день Страшного суда, где будут только праведники и проклятые[64].Анри де Ман хорошо разглядел замкнутый круг нетерпимостей, дурную бесконечность нетерпимости, реагирующей на нетерпимость:
Люди каждодневно испытывают на себе нетерпимость, деспотизм и жестокость, отвечая на них не иначе как проявлением такой же нетерпимости, такого же деспотизма и такой же жестокости. Все это было бы немыслимо без «ужасных упрощающих», которые сфабриковали мозг массы[65].Упрощение, находящееся в центре конспирационистской теории[66], – это то, что освещает неверным светом политическое поле. Всякое объяснение при помощи единственного и простого фактора представляет собой мифологизацию. На это резонно обратил внимание Даниэл Белл, изучая вопрос о «популистской» демагогии в США. Что касается североамериканских популистов конца XIX и начала XX в., обличавших одновременно власть денег и власть евреев, то этот автор замечал в 1960 г.:
Эти люди были «ужасными упрощающими». Вся политика объявлялась ими конспирационистской, и в центр картины ставились «международные банкиры» и «менялы». Таким образом, когда в конце тридцатых годов стала вырисовываться война, недоверие по отношению к банкирам, являвшееся корневым в брюзжащей популистской ментальности, сосредоточилось на евреях[67].Но от анализируемого Рене Жираром[68] процесса миметического соперничества не ускользают и реакции против теории мирового еврейского заговора. Таким образом, антиантисемитские установки могут зеркально воспроизводить антисемитские установки, с которыми первые сражаются; международному еврейскому заговору будет противопоставлен мировой антисемитский заговор. Конспирационистская идея оккультной организации внешне разнородных и спонтанных действий начинает выглядеть так, как если бы ее разделяли самые непримиримые противники. Когнитивное смещение изображения, которое труднее всего исправить, как раз и состоит в том, чтобы вырваться из порочного круга взаимных конспирационистских обвинений. В своем капитальном труде о «Протоколах» Анри Роллен не смог это сделать, как и позже Норман Кон. Оба они зеркально воспроизвели тот тип мысли, который анализировали и который разоблачали; отвечать осуждением «Коричневого интернационала»[69] или «Антисемитского интернационала»[70] на осуждение «Еврейского (или «иудеомасонского») интернационала» значит оставаться в полемическом поле, в зеркальной галерее, где один миф о заговоре порождает бесчисленное количество двойников. На идею о сатанизирующей сущности еврея-заговорщика отвечает соответствующая идея об антиеврее-конспираторе. Редко появляются работы об «антисемитизме», авторы которых смогли остаться на расстоянии от этого воображаемого «дьявольского» заговора, приписываемого оккультным эссенциализируемым органам и силам[71].
В своем очень глубоком исследовании Максим Родинсон столкнулся с этой проблемой, критически осмысливая неявный социоцентризм очевидности, широко принятый в еврейских сообществах Запада, – очевидности, в соответствии с которой якобы имеются «связность, непрерывность, прочное единство» феноменов вражды к евреям, постулируется единая и постоянная вражда к ним, проходящая через всю мировую историю[72]. Подобное увековеченное видение антисемитизма состоит в том, что он представляется естественным, превращается в необходимость, даже в судьбу. Перед нами способ сделать нормальной, «фатальной» антиеврейскую ненависть. Короче говоря, М. Родинсон по-своему высвечивал одну из главных эпистемологических слабостей большей части литературы по «истории антисемитизма»: двойную веру в однородность и в неизменность всех проявлений враждебности и ненависти по отношению к евреям (с помощью категории «антисемитизм»). Убеждение в исключительности жертвы (мы самые преследуемые среди преследуемых, мы единственные избранники несчастья и т. д.) является к тому же одним из наиболее распространенных в человеческих группах убеждений, как и этноцентрическая презумпция (мы – самые лучшие, самые человечные среди человеческих существ, даже единственные настоящие люди). Такие социоцентрические иллюзии могут образовывать ядра политических мифов, способных интегрироваться в ту или иную идеологию – от национализма до традиционализма.
Родинсон предлагал неологизм для более специфического обозначения: убеждения в обреченности на всеобщую ненависть: panekhthrisme. Но предоставим этому автору возможность самому изложить основы его критической позиции:
Любой народ, любая социальная группа стремится увидеть в нападениях, которым она подвергается – даже в сопротивлении собственным нападениям, – проявления беспричинной злобы к ним остального человечества, сговора Зла против Добра, которое, очевидно, этот народ или группа представляет. Я предложил, быть может с некоторым педантизмом, назвать данный, очень общий феномен панэктризмом (от греч. ekhthros – враг). Предлагаемые объяснения (например, в религиозном иудаизме – зависть «наций» к богоизбранному народу) являются лишь объяснениями этого мифологического видения. Напротив, в параллельном антисемитском подходе в качестве центрального мифа выступает именно постоянная, фундаментальная, сущностная склонность евреев к нанесению вреда на протяжении всей истории, и объяснение этих воображаемых черт следует искать в религиозной или светской проблематике, в психологической, социологической, биологической или другой науке[73].Таким образом, этот порочный круг образуется от прямого конфликтного столкновения двух вредоносных сущностей, функционируя в рамках обратимого манихейского мифа. Но можно ли выйти из этого круга? Избежать симметричных стигматизаций, усиления полемики? Из круга можно выйти, только зная его. Такова наша гипотеза. Гипотеза, восходящая к традиции Спинозы.
II. Распространение «Протоколов» в мире: запуск, остановки, новые подъемы
После ряда русских изданий «Протоколов» (1903–1917) эта антиеврейская фальшивка была переведена на немецкий язык в январе 1920 г., а затем, в том же году, – на английский (в Великобритании и в США), на французский, венгерский и польский. В следующем году к уже существующим многочисленным перепечаткам книги – русским, немецким, англо-американским – добавляются ее итальянское издание, новые переводы на французский и английский языки. Именно в 1920–1921 гг. «разоблачительный» документ начинает свое триумфальное шествие по свету. Однако уже летом 1921 г. появляется филологическое доказательство того, что речь идет лишь о плагиате. Эта операция по развенчанию мифа затормозит распространение фальшивки, по крайней мере в тех кругах, которые воспринимают рациональную аргументацию.
С весны 1921 г. и вплоть до последних месяцев 1933 г. циркуляции «Протоколов» в Европе мешала публичная демонстрация того, что этот «документ» являлся поддельным. Приход к власти национал-социалистов обусловит новый подъем массовой антиеврейской пропаганды, которой «Протоколы» требуются в качестве текста, разоблачающего тайные замыслы «Сионских мудрецов».
С весны 1921 г. и вплоть до последних месяцев 1933 г. циркуляции «Протоколов» в Европе мешала публичная демонстрация того, что этот «документ» являлся поддельным. Приход к власти национал-социалистов обусловит новый подъем массовой антиеврейской пропаганды, которой «Протоколы» требуются в качестве текста, разоблачающего тайные замыслы «Сионских мудрецов».
1. Запуск и резкие остановки: 1920–1921 гг.
1.1. Роль газеты Times в 1920 г.
Именно лондонская Times, известная своей серьезностью и умеренностью, произвела 8 мая 1920 г. «мировой запуск “Протоколов”» и разоблачила их как программу Pax judanca, адского «Заговора евреев против христианства», как напишет два года спустя Юрбен Гойе[74]. 17 ноября 1921 г. этот самый Гойе уточнял:
Из легитимирующей передовицы Times был прежде всего взят анализ «Протоколов» в форме их резюме; из анализа, который бесчисленное количество раз воспроизвели профессиональные антисемиты[83], был затем взят ряд риторических вопросов, поднимавших с ловкой осторожностью тему «еврейской опасности» и сосредоточенных на аргументе о «волнующих совпадениях», который отсылал читателя к «пророческой» силе, выявляемой благодаря тексту. Это «пророческое» содержание парадоксально, ибо «Сионские мудрецы» рассказывают о том, что они сделали, описывают то, что они делают и что будут делать. Истинностное значение «Протоколов» будет им приписано их распространителями, в частности, с помощью аргумента, утверждающего, что история развертывается в соответствии с планами какого-то активного и сверхмощного меньшинства. Это парадокс, поскольку они обращаются к пророческому свойству в мире, где сама идея пророчества лишена смысла: судьба и Провидение в современности как бесконечном процессе секуляризации и упразднения трансцендентностей заменены могуществом человеческой воли, а также воли действующих меньшинств, которые составляют собственно современный аспект конспирационистского видения, выражаемого «Протоколами» и проистекающего из их толкования.
Резюме в газете Times из семи пунктов – «скрупулезно точное», по оценке Ю. Гойе[84], – распространители и комментаторы «Протоколов» немедленно начинают цитировать и использовать. Оно быстро совершит путешествие вокруг антисемитского мира или, скорее, поможет создать антисемитский мир, тот мир, в котором мы частично живем – иногда этого не зная – в начале XXI в.
Анонимный журналист из Times так оправдывал их представление и анализ на ее страницах:
Times 1920 года известила мир о «Протоколах» как доказательстве ужасного еврейского заговора против народов[75].Неподписанная передовица (ее автором был У. Стид)[76] имела следующий заголовок: «Еврейская опасность» [The Jewish Peril], памфлет, вызывающий беспокойство. Требуется расследование»[77]. Статья начиналась следующими словами:
До настоящего времени Times не придавала значения этой странной книжке [ «Протоколам»]. Однако же ее распространение идет полным ходом, и ее чтение способно встревожить думающую публику. Никогда ранее какую-либо расу или религию не обвиняли в столь зловещем заговоре[78].Уже 20 мая 1920 г. Ю. Гойе не скрывал своего крайнего удивления:
Times объявляет еврейскую опасность. […] Наконец Times потрясена.Тема «еврейской опасности» и, более точно, тема всемирного еврейского заговора попадала в круг вопросов, подлежащих обсуждению, то есть приемлемых, даже достойных уважения. А главное, тематика «Протоколов» могла теперь найти широкий отклик, ее распространение выходило, таким образом, за пределы узкого круга обычных потребителей антиеврейской духовной пищи. «Протоколы», выходившие из круга, предназначенного для патентованных антисемитов, были, таким образом, поставлены на путь их будущего превращения в «бестселлер». Роже Ламбелен прекрасно понял в 1921 г., что создается условие культурной приемлемости «Протоколов»:
Вплоть до директорства Норсклиффа [sic] газета была цинично проеврейской. Ныне она делает попытки быть независимой[79].
Явно представляется, что еврейская опасность, о которой свидетельствовало такое количество симптомов и фактов, по-настоящему открылась для широкой публики лишь тогда, когда появился перевод фрагмента русской книги, попавшей в каталог Британского музея в августе 1906 г.; эта книга называлась «Великое в малом и Антихрист как близкая политическая возможность. Записки православного» (2-е издание, исправленное и дополненное. Царское Село, 1905). Перевод ее был напечатан в декабре 1919 г. издательством Eyre and Spottiswoode под названием «Еврейская опасность: Протоколы сионских мудрецов». На эту книгу в Англии долго не обращали бы внимания, если бы одному редактору Times не пришла в голову мысль посвятить ей статью и дать на нее самую подробную рецензию, которую можно резюмировать в одном тревожном вопросе: «Если эта книга есть выражение истины, то не уцелели ли мы от германского мира лишь для того, чтобы испытать на себе условия еврейского мира?»[80]Передовица Times, несмотря на ее осторожные нюансы[81], отныне будет постоянно являться гарантией подлинности – или дополнительным доводом в пользу тезиса о подлинности документа – в околопротокольных книгах о всемирном еврейском заговоре, созданных распространителями и обработчиками «Протоколов» в самых различных контекстах; для антисемитских агитаторов предгитлеровской эры, отмечает Л. Поляков, «эта статья обозначила нулевой год их Хиджры»[82]. Вот факт, относящийся к распространению «Протоколов», который часто игнорировали позднейшие историографы, сосредоточившиеся на национал-социалистическом феномене: эксплуатация «Протоколов» нацистами будет лишь одной из превратностей (но наиболее заметной) в процессе глобализации ударной брошюры, и она могла бы остаться только сравнительно секретным оружием (например, пропагандистским инструментом, который точечно применялся некоторыми русскими белогвардейцами в период с 1917 по 1921 г.).
Мысль об очевидности еврейского заговора была тогда усвоена настолько, что газета La Croix посвятила 7 октября 1920 г. статью «еврейской опасности», начав ее с перечисления уже стандартизированных признаков: «Об этом снова говорят. Значительное участие евреев в большевистской революции, признанными вождями которой они являются; место, занимаемое ими в политических и финансовых конгрессах; связи, которые они имеют почти повсюду с официальными лицами; особое расположение к ним в Палестине со стороны английского правительства, – все это снова привлекает внимание к еврейской опасности, о которой, как кажется, забыли, испытывая страх перед германской опасностью. […] В своем значительном большинстве народ Израиля перестал поклоняться истинному Богу и поклоняется Сатане.
Из легитимирующей передовицы Times был прежде всего взят анализ «Протоколов» в форме их резюме; из анализа, который бесчисленное количество раз воспроизвели профессиональные антисемиты[83], был затем взят ряд риторических вопросов, поднимавших с ловкой осторожностью тему «еврейской опасности» и сосредоточенных на аргументе о «волнующих совпадениях», который отсылал читателя к «пророческой» силе, выявляемой благодаря тексту. Это «пророческое» содержание парадоксально, ибо «Сионские мудрецы» рассказывают о том, что они сделали, описывают то, что они делают и что будут делать. Истинностное значение «Протоколов» будет им приписано их распространителями, в частности, с помощью аргумента, утверждающего, что история развертывается в соответствии с планами какого-то активного и сверхмощного меньшинства. Это парадокс, поскольку они обращаются к пророческому свойству в мире, где сама идея пророчества лишена смысла: судьба и Провидение в современности как бесконечном процессе секуляризации и упразднения трансцендентностей заменены могуществом человеческой воли, а также воли действующих меньшинств, которые составляют собственно современный аспект конспирационистского видения, выражаемого «Протоколами» и проистекающего из их толкования.
Резюме в газете Times из семи пунктов – «скрупулезно точное», по оценке Ю. Гойе[84], – распространители и комментаторы «Протоколов» немедленно начинают цитировать и использовать. Оно быстро совершит путешествие вокруг антисемитского мира или, скорее, поможет создать антисемитский мир, тот мир, в котором мы частично живем – иногда этого не зная – в начале XXI в.
Анонимный журналист из Times так оправдывал их представление и анализ на ее страницах:
Так каковы же максимы, которые формулируют «Протоколы» и в которых английским читателям приходится разбираться самостоятельно, поскольку никакого публичного обсуждения этой темы не было? Взятые в целом, указанные максимы содержат следующие мысли…[85]