Страница:
– Ну а пушка? – со своего места за партой напомнил Лукашевич. – Вы не рассказали о пушке, товарищ подполковник.
Барнавели весело посмотрел на него и сказал так:
– «Вулкан» – пушка отличная и боезапас у неё побольше, чем у нашей ГШ-301, но я надеюсь, товарищи офицеры, что вы не окажетесь такими дураками, чтобы подпустить противника на пушечный выстрел и позволить ему вставить себе фитиль по самые гланды.
После того, как вопрос о пушке себя исчерпал, столь же подробному и столь же разгромному разбору был подвергнут хвалёный штурмовик F/A-18 «Хорнет».
– Я начинаю жалеть американцев, – шепнул Лукашевич сидящему рядом Стуколину.
Тот небрежно двинул плечом. Он американцев не жалел ни при каких обстоятельствах. Враг есть враг.
– Таким образом, товарищи офицеры, – продолжал Барнавели, – даже десяток американских истребителей не представляют существенной угрозы для звена «журавлей». Но чтобы вы не расслаблялись и у вас не возникали шапкозакидательские настроения, поговорим теперь о главной угрозе для нашей авиагруппы – стандартных зенитно-ракетных комплексах американского авианосца типа «Китти Хок»… [76]
(Руслан Рашидов, кстати, всегда держался особняком и эти посиделки не посещал, что, впрочем, никого не расстроило).
Поскольку на «Нитке» пилотам представилась возможность вновь почувствовать себя в шкуре учащихся, то и байки, которыми они обменивались, были из серии «А вот когда нас перевели на третий курс…».
Зайдя вечером в холл, можно было увидеть пятерых или шестерых офицеров, устроившихся в расставленных полукругом креслах и слушающих очередную историю, неторопливо и со смаком рассказываемую капитаном Золотарёвым:
– …Или вот такой случай. Я ведь в училище по направлению пришёл, а до того срочную оттрубил – от звонка до звонка. Служил я в московском округе. После «учебки» попал в гвардейскую часть – авиация ПВО. Специальность у меня тогда была радиомеханик, взвод связи при КДП. Месяц стажировки, и заступаю на первое самостоятельное дежурство. Ну, значит, принял по смене станцию, средства пожаротушения и ящик с ракетницей «для подачи визуальных сигналов аэродромным службам в случае отсутствия радиосвязи». Сел обеспечивать связь – корпус станции протёр, кабели подёргал, произвёл пылеудаление… Ночь, в общем, прошла спокойно, а утром – в семь часов – в бункер влетает старший смены и орёт: «Ты, козёл!!! Тут сидишь, а на ВПП чёрте что происходит!!! А ну бегом, и чтоб через три минуты…». Я думаю: «Ни фига себе, это что же там такое?» Выбегаю на поле. А там – мать-мать-мать – всё поле усеяно… коровами! – Слушатели улыбаются, легко представив себе картинку. – Немаленькое такое стадо, я вам скажу. Голов на пятьдесят-шестьдесят. Прогуливаются себе, травку щиплют… Бегу назад – к старшему смены: мол, что делать-то? И откуда это зверьё на полосе? «А они, – говорит, – сквозь нашу поломанную ограду проходят. Из совхоза соседнего. Их там на голодном пайке держат, а у нас, блин, травка зелёная, керосином политая. Эти рогатые как накушаются, так и… срyт прямо на ВПП. А вдруг боевая тревога? А если самолёт с нашим лётчиком по этой уделанной полосе взлетать начнёт? Движки ведь всё с бетонки всасывают. Как ты думаешь, далеко ли улетит наш гвардейский перехватчик, если у него двигатели дерьмом забиты? Бери, короче, ракетницу, записывай расход боеприпасов в журнал и иди их пугать, пока с полосы не уберутся. Стреляй прямо по рогам – не бойся». Беру, пишу и бегу «стрелять коров». Влетаю, значит, в середину стада и пытаюсь матами уговорить коров уйти по-хорошему. А они смотрят на меня такими печальными красивыми глазами… А рядом с ближайшем коровой такой умильный телёночек с чёрным пятном на полморды – ну не могу я прямо в них стрелять! Ну, короче, пальнул не по рогам, а над рогами. Грохнуло так, что у меня у самого уши заложило. А уж коровы! Вы бы только видели. Как подпрыгнут все разом, разворот на сто восемьдесят градусов с одновременным опорожнением кишечника. И сразу – на максимальную скорость… А ошмётки этого горячего так и полетели в меня – еле, блин, увернулся! Но самое интересное было потом: сигнальная ракета опередила стадо и плавно так повисла у них перед мордами метрах в трёх от земли. При этом – вой, свист, чад. Ну, бурёнки разом офигевают от этого жуткого зрелища, разворачиваются, и теперь все рога несутся прямо на меня! Ну, думаю, финиш – отстрелялся… В общем, бежал я так, как никогда потом не бегал. И на ходу пытался выковырять гильзу из ракетницы – первый раз в жизни, понимаешь, выстрелил из ракетницы, а гильзу взяло и распёрло… А сзади топочет стадо из шестидесяти голов крупного рогатого скота. Расшвыривает при этом свеженаваленный навоз… Во-от… А второй выстрел я сделал уже на бегу – через плечо и в сторону. Как, блин, натуральный ковбой из вестерна. Рогатые шyганyлись в сторону и встали… Стоим, значит, смотрим друг на друга с ужасом, дыхание переводим… А тут вдруг слышу – дикое ржание. Со стороны КДП. Поворачиваюсь, а там… весь личный состав дежурной смены – вповалку на крыше! Морды красные, животы надрывают. Потом-то я узнал, что через такое «посвящение» проводили всех новеньких на объекте…
Сергей Золотарёв был основным рассказчиком, любившим и умевшим завладевать вниманием публики. Другие офицеры выступали в этой роли гораздо реже, но и их отдельные истории пользовались успехом у слушателей.
Однажды и Лукашевич рассказал эпизод из своей молодости. Любопытно, что его друзья – Стуколин с Громовым – до последнего времени не знали об этой подробности биографии Алексея, настолько тот умело её скрывал. А тут – видимо, под влиянием момента – вдруг взял и «раскололся».
– Курсанты, как вы знаете, в караулы на заступают, – начал рассказ Лукашевич, когда слушатели расселись по своим местам. – Разве что по праздникам или выходным – чтобы роте охраны дать отдохнуть. В дневной караул курсантов ставят только к знамени полка, да одного человека отправляют на ДСП – дежурным по стоянке подразделения, самолёты своей эскадрильи охранять. Не знаю, как у кого, но у нас дежурство на стоянке было из разряда «не бей лежачего». Так что туда уходили в основном для того, чтобы спокойненько письмо домой черкануть, почитать книжку, уединиться. Причём, желательно в выходной день, потому что когда идут полёты и по рулёжке тащат то один самолёт, то другой – бумажная волокита и доклады по начальству отнимают всё свободное время… И вот как-то одним тёплым июльским воскресеньем напросился я в этот наряд. Взял автомат и попёрся на стоянку. Пересчитал машины, проверил сохранность чехлов, принял, приступил. Написал письмо, почитал книжку, повалялся на травке, разомлел. Решил в холодке посидеть, перебрался в тенёк под крыло и от скуки начал щёлкать затвором, выбрасывать патроны. Выщелкну все, заново набиваю и так по кругу. После ужина пришел караул – какой-то узбек с разводящим – и я засобирался домой. Вот тут-то и выяснилось, что у меня в магазине не хватает одного патрона! Я, честно говоря, чуть не рехнулся от ужаса. Времена тогда были строгие. За один патрон и под трибунал можно было попасть. Кинулись мы втроем с часовым и разводящим искать этот проклятый боеприпас. А тут уже темнеть начало. ДСП других эскадрилий давно ушли, а мы всё травку руками прочёсываем. Чего только я не придумывал: уж и босиком по ней топтался, и руками чуть не гектар прошарил. Нету патрона. Как в воду канул. А самое ужасное в том, что я не помню, под каким самолетом сидел, а их на стоянке полка под сотню стояло. В казарму вернешься, но ведь там прежде, чем автомат в «оружейку» сдать, магазин старшине предъявить нужно. Что я ему предъявлю? И как объясню недостачу? В общем, нечего тут думать – искать надо. Я уже зубами от страха клацать начал. Видел себя разжалованным, отчисленным и посаженным. Так патрон и не нашли. Тут узбек подумал и насоветовал, как «оружейку» обмануть. Говорит, щепку вместо патрона в середину магазина сунь – никто проверять не будет. Так и поступили. Пришел, поставил автомат, сдал магазин – он у нас, к слову говоря, «расхожий» был, специально для ДСП, прямо на сейфе лежал – а утром ни свет ни заря опять на стоянку побежал. Тот же самый часовой был – хоть в этом мне повезло, узнал он меня, не застрелил. Опять ползаем, ищем. И нашли-таки! Под колесо основной стойки он, зараза такая, закатился. И не видно его, и не слышно, пока мордой на бетон не ляжешь. Назад я даже не бежал, а летел окрылённый. Патрон в карман «хабэшки» положил, поближе к сердцу, пуговицу застегнул и еще рукой придерживал для верности. Душа поёт! Вот вспомнишь это дело и подумаешь: как, в сущности, мало нужно курсанту для счастья…
Попытка уговорить знаменитого рассказчика Громова выдать какую-нибудь байку из его «эзотерической» серии не увенчалась успехом.
«Повода нет, – отвечал он на просьбы друзей. – Будет повод – будет история».
В замен эзотерики опять же по многочисленным просьбам Константин как-то поведал офицерам подробности малоизвестной, но по-настоящему страшной катастрофы, в результате которой он лишился сразу четверых своих сослуживцев по пилотажной группе «Русские Витязи». Случилось это 12 декабря 1995 года. Группа из двух «спарок» и трёх «боевых» «Су-27» возвращались с авиационной выставки «ЛИМА-95», проводившейся на аэродроме Лангкави, что в Малайзии. В те времена на самолёты пилотажных групп ещё не устанавливалось аэронавигационное оборудование, соответствующее международным стандартам, а потому в качестве ведомого использовался транспортник-тяжеловес «Ил-76». Истребители, следовавшие за ним, были фактически слепы и глухи. Это и сыграло роковую роль. При подлёте к вьетнамской авиабазе Камрань, служившей перевалочным пунктом, группа попала в густую облачность. Командир экипажа «Ила» генерал-майор Гребенников растерялся и дал неверную наводку. Три истребителя из пяти, до последнего державшиеся ведомого, врезались в сопку. Погибла элита пилотажной группы: полковник Борис Григорьев, подполковники Николай Гречанов, Николай Кордюков и Александр Сыровой. Этот день стал самым чёрным в истории «Русских Витязей», и до сих пор память о страшной гибели товарищей бередила душу Громова сильнее, чем собственный горький опыт.
– Эх, – вздохнул Сергей Золотарёв, когда Громов закончил рассказ, – жизнь наша… Даже помянуть ребят нечем.
Помянуть погибших «витязей» действительно было нечем: на «Нитке» царил суровый сухой закон, о чём офицеры были заранее предупреждены.
– А почему ты, подполковник, из «Витязей» ушёл? – спросил Золотарёв Громова.
– Да так, – неохотно ответил Громов, – было одно дело…
(Стуколин потом в индивидуальном порядке рассказал Золотарёву, что это было за «дело»:
– Он в Ле-Бурже выступал. Вроде как с французом воздушный бой разыгрывали. Ну и врезались друг в друга. Костя катапультировался, а француз – всмятку.
– Ишь ты, – Золотарёв присвистнул. – А почему? Их же натаскивают.
– Натаскивают, – согласно кивнул Стуколин, – но там чего-то не сходится. Француз флаттер [78]на крыло словил и выйти не успел. С другой стороны, «Мираж» – машина надёжная, и пилот был опытный. Потом в нашей прессе версия мелькала, будто бы с французом приступ случился – журналюги что-то про наследственную болезнь раскопали. А автоматическая система управления, сам понимаешь, не справилась. «Мираж», говорят, прямо в воздухе разваливаться начал. А крайним оказался Костя…)
Среди других развлечений имелась хорошая семиструнная гитара. Оказалось, что многие из пилотов владеют этим инструментом. Даже Громов не отказывал себе в удовольствии исполнить пару-другую песен из репертуара туристов-альпинистов-спелеологов. Пел и специфические песни лётчиков, лучшие из которых сочинены были, разумеется, не офицерами, а вполне гражданскими и приземлёнными людьми, умеющими не стесняться своих чувств.
«Наш человек, – говорили они. – Нормальный, смелый, за свои слова отвечает делом. Не то что эти старые продажные пердуны. И полковник к тому же – знает, почём солдатская лямка».
Им импонировали его решительные заявления, очевидный патриотизм и простой, доходчивый юморок. Особенно сильное впечатление на офицеров произвёли перелёт премьера на спарке [80]«Су-27УБ» и его похвала в адрес этой и без того выдающейся машины.
«Наш Президент! – твердили сторонники. – Наконец-то по-человечески заговорил. Армия теперь поднимется. И авиация».
Данную точку зрения на фаворита «президентской гонки» разделял и Алексей Стуколин. Поэтому он был сильно удивлён, когда двое его друзей – Алексей Лукашевич и Сергей Золотарёв – вдруг выступили против.
Оппоненты аргументировали свою позицию так.
– Ну ты подумай, Алексей, – говорил, к примеру, Лукашевич, – этих старых пердунов мы хотя бы знаем. Нам известно, кто они, чего каждый из них стоит. И чего предложит, когда к власти придёт. А что мы знаем об этом полковнике? Только то, что он полковник КГБ, а КГБ – это далеко не армия. А то, что он на спарке летал, – так это чистой воды реклама.
– Мы о нём многое знаем! – горячился Стуколин. – Он наконец-то чеченов прижал, а то замотали в конец. И это… задолженности погашает.
– Ельцин четыре года назад тоже погашал, а толку?
Тут уже встревал Золотарёв:
– А ты в Чечне был?! – с яростью наседал он на Стуколина. – Видел, что там делается? Ах, не был? Ну тогда и не выступай! С чеченами он, блин, «разобрался», как же! Как в первую войну не знали толком, ради чего всё это, так и во вторую.
– Вы что, за коммунистов голосовать собираетесь? – заходил с другого конца Стуколин. – Они вам построят коммунизм… лет через семьдесят.
– Ты стрелку, значит, не переводи, – огрызался Золотарёв. – На твоём Путине тоже свет клином не сошёлся.
– В самом деле, – подтверждал Лукашевич. – Нашёл тоже кандидата. Я вот, например, за Говорухина голосовать собираюсь. Мне его «Пираты» до сих пор нравятся. [81]И мужик он стойкий.
Громов по вопросу о выборах занял нейтральную позицию.
«Поживём – увидим», – говаривал он, когда его припирали к стене, требуя конкретного ответа.
Наверное, он знал больше остальных, но предпочитал не распространяться о своём знании. Остальные же спорили до хрипоты, как это всегда среди русских бывает, когда речь заходит о высокой политике. И, как это всегда бывает, не находили точек соприкосновения. Что, впрочем, не мешало им быть довольно крепким и слаженно работающим коллективом.
Чтобы, по выражению старшего инструктора Барнавели, «совмещать приятное с полезным», задания, которые выдавались пилотам, всегда содержали в себе отработку того или иного боевого манёвра – в конце концов, на «Нитке» собрались не зелёные курсанты, и они умели уже побольше того, чтобы бесконечно выстраивать в воздухе простейшие «коробочки». [82]Как известно, маневренные возможности «Су-33» просто фантастичны, но старший инструктор, отслуживший несколько лет в Центре боевого применения авиации, отлично понимал, что в большинстве случаев эти манёвры, производящие сильное впечатление на завсегдатаев авиационных шоу, в реальном бою неприменимы: у обыкновенного кадрового пилота, оказавшегося в сложной ситуации, нет времени на выработку хитрых тактических ходов – ему бы отстреляться и уйти от ответных ракет, вот и вся премудрость. Кроме того, Барнавели помнил, как трудно заставить даже опытного морского лётчика активно маневрировать над открытой водной поверхностью. Выработанная ещё в училище привычка ориентироваться по линейным размерам наземных объектов, помноженная на недоверие к радиовысотомеру, стала серьёзным препятствием при переподготовке пилотов для ВМФ. Естественное опасение не рассчитать дистанцию и зацепить воду накладывало отпечаток на психологические реакции лётчиков, исключая сложное маневрирование на низких высотах. Поэтому Тимур Мерабович настаивал на том, что в случае прямого военного столкновения между авиагруппами противнику нужно навязывать ближний высотный бой. В этом варианте высокие маневренные характеристики «Су-33» давали русским пилотам заметное преимущество.
Чтобы закрепить соответствующие рефлексы, старший инструктор разделил обучающихся на два условных авиакрыла по четыре звена в каждом. По чётным дням за противника играло «первое авиакрыло», по нечётным – «второе». Несмотря на то, что самолёты потенциального противника были менее маневренны, чем «Су-33», Барнавели не стал вводить ограничения на возможности «противного авиакрыла» (так прозвали его лётчики), но настаивал, чтобы пилоты, играющие за врага, придерживались тактики воздушного боя, принятой в авиации ВМФ США. В частности, изучались наступательные манёвры «High-speed Yo-Yo» («Быстрый двойной вираж»), «Lag pursuit roll» («Бочка» с последующим отставанием от цели), «Low-speed Yo-Yo» («Медленный двойной вираж») и главный оборонительный манёвр – «управляемая бочка» на форсаже с большим радиусом вращения. Учащиеся должны были выработать ответную тактику, сводящую действия противника на нет. И хотя каждый понимал, что предсказать развитие реального воздушного боя невозможно, подобная практика весьма способствовала закреплению необходимых навыков.
Бои шли с переменным успехом, что способствовало возникновению духа здорового соперничества между звеньями и вызывало горячие обсуждения постфактум. Лётчики хвастались своими успехами, словно мальчишки, не доигравшие в «войнушку». Только Барнавели всегда был готов добавить свой фитиль в чужую бочку с мёдом, показывая на разборах, как много просчётов было допущено победившей стороной. Победители не спорили – им хватало самого факта победы.
В холле общежития, где устраивались ежевечерние посиделки, появилась грифельная доска. На ней энтузиасты начертили мелом таблицу, в которой по вертикали были расположены графы звеньев, а по горизонтали отмечалось количество побед и поражений каждого звена. На основании данных таблицы определялись победитель дня и звено-чемпион. Ещё через некоторое время, после того, как обозначились фавориты, заработал подпольный тотализатор. Ставки в нём были невысоки, но всё искупал азарт.
Примерно в то же самое время начались учебные взлёты и посадки на главное сооружение комплекса «Нитка» – объект «Палуба», один к одному имитирующий посадочную палубу тяжёлого крейсера типа «Адмирал Кузнецов». Инструкторы старались довести действия пилотов в этих случаях до автоматизма – малейший просчёт здесь может привести к катастрофе.
Палуба тяжёлого авианесущего крейсера по своей планировке мало отличается от американских аналогов, однако за счёт отсутствия катапульт и углового посадочного выступа она выглядит много изящнее. Лукашевич первую свою посадку совершил почти идеально, зацепив второй аэрофинишер. А вот Стуколину не повезло – как показала контрольная фотосъёмка, тормозной гак его самолёт проскочил в двух метрах над палубой, и Алексею пришлось делать второй заход.
Помимо учебных боёв и отработки взлёта-посадки, старший инструктор подкинул ещё одну тему, озаглавленную им как «Взлом системы противовоздушной обороны авианесущей ударной группировки». Эта задачка была посложнее, чем открытый воздушный бой. Кроме самолётов авиакрыла, «Джон Ф.Кеннеди» имел на вооружении три восьмиконтейнерные пусковые установки зенитных ракетных комплексов «Си Спэрроу» с радиусом действия в 14 километров и три 20-миллиметровых артиллерийских комплекса «Вулкан – Фаланкс» с дальностью стрельбы до полутора километров. Если же к этому приплюсовать зенитные средства, находящиеся на кораблях боевого охранения, то задача вообще казалась невыполнимой. Разумеется, Барнавели не мог обеспечить своим подопечным «натурное испытание», поэтому атака на авианосец отрабатывалась на тренажёрах.
– Сначала необходимо определиться с конечной целью атаки, – говорил Тимур Мерабович на очередной лекции. – Авианосец имеет несколько уязвимых точек. Во-первых, это катапульты – выведи их из строя, и авиакрыло не сможет взлететь. Во-вторых, это блоки аэрофинишеров – выведи их из строя, и авиакрыло не сможет взлететь, потому что потеряет возможность вернуться. В-третьих, это центр управления воздушным движением, который находится на верхнем ярусе «острова», – выведи его из строя, и авиакрыло лишится командования. Однако противник прекрасно знает о своих уязвимых местах, и на этих направлениях сосредоточены все его силы. А противокорабельных ракет «Москит» у нас не так много, чтобы расходовать их вхолостую. Поэтому главной нашей целью в случае необходимости станет сам авианосец, а точнее – его корпус в районе ватерлинии и в местах сварных швов. «Москиты» обладают достаточной мощностью, чтобы преодолеть защиту и взломать корпус, а любой американский авианосец имеет одну неприятную особенность: у них низкая остойчивость, то есть способность корабля, выведенного из положения равновесия внешними силами, вновь возвращаться в это положение. При заполнении части отсеков водой авианосец, конечно же, не затонет, но крен полётной палубы на величину, превышающую пять градусов, уже является для него серьёзной проблемой. Таким образом, товарищи офицеры, мы определились с целью и убедились, что можем вставить авианосцу фитиль по самые гланды. Теперь поговорим о вариантах достижения этой цели…
К седьмой неделе пилоты изрядно устали и запросились в отпуск.
– Тут же курорт, – волновались они. – Сакское озеро. Евпатория в двадцати километрах. Лечебные воды. Море. Увольнительная требуется…
– Вы сюда не отдыхать приехали, – резонно возражал им начальник «Нитки» Шапиро. – Кому не нравится – попрошу.
За обучающихся заступился Громов:
– Андрей Андреич, нельзя же так в самом деле. Как закончится цикл, ребятам сразу на задание, – когда они ещё в Крым попадут?
Заступничество Громова не произвело на начальника «Нитки» сколько-нибудь заметного впечатления. Он имел строжайшие инструкции на этот счёт: те, кто планировал экспедицию на «Варяге», очевидно, опасались, что кто-нибудь из привлечённых к операции пилотов влипнет во время отпуска в «историю» или сболтнёт лишнего в койке с местной девахой.
На уступки пилотам Шапиро пошёл только после чрезвычайного происшествия, когда один из учащихся заснул за штурвалом, совершая так называемый «патрульный облёт» по большому радиусу «Нитки». На КДП заподозрили неладное только на седьмой минуте «слепого» полёта, когда лётчик не выдал «квитанцию». [83]Шапиро тут же велел очистить воздушное пространство и послал дежурный перехватчик посмотреть, что там случилось. Пилот перехватчика, облетев истребитель, доложил, что фонарь кабины закрыт, а следовательно, лётчик находится внутри. К счастью для всех, пролёт перехватчика вызвал сильный боковой вихрь, что привело к срыву потока на крыле учебного «Су-33» и потере поперечной устойчивости. Об этом лётчику доложил речевой информатор – причём, довольно визгливым голосом. Тот проснулся и взял управление на себя, что и спасло ситуацию. В результате провинившийся был отчислен, а остальные получили возможность брать краткосрочный отпуск и ездить в Евпаторию с сопровождающим из числа офицеров «Нитки».
Барнавели весело посмотрел на него и сказал так:
– «Вулкан» – пушка отличная и боезапас у неё побольше, чем у нашей ГШ-301, но я надеюсь, товарищи офицеры, что вы не окажетесь такими дураками, чтобы подпустить противника на пушечный выстрел и позволить ему вставить себе фитиль по самые гланды.
После того, как вопрос о пушке себя исчерпал, столь же подробному и столь же разгромному разбору был подвергнут хвалёный штурмовик F/A-18 «Хорнет».
– Я начинаю жалеть американцев, – шепнул Лукашевич сидящему рядом Стуколину.
Тот небрежно двинул плечом. Он американцев не жалел ни при каких обстоятельствах. Враг есть враг.
– Таким образом, товарищи офицеры, – продолжал Барнавели, – даже десяток американских истребителей не представляют существенной угрозы для звена «журавлей». Но чтобы вы не расслаблялись и у вас не возникали шапкозакидательские настроения, поговорим теперь о главной угрозе для нашей авиагруппы – стандартных зенитно-ракетных комплексах американского авианосца типа «Китти Хок»… [76]
* * *
Так проходили дни за днями. Пилоты работали по шестнадцать часов в сутки без выходных и увольнительных. От обилия новой информации пухла голова, от постоянных окриков «шкрабов» [77]звенело в ушах, и кадровые лётчики, давно забывшие, что это такое – быть курсантом, сильно уставали. Впрочем, раньше или позже человек ко всему привыкает, и уже к концу первой недели они научились выкраивать время на то, чтобы собраться компанией в холле офицерского общежития, покурить, посмотреть новости по спутниковому каналу «НТВ+», перекинуться в картишки или просто «потравить байки».(Руслан Рашидов, кстати, всегда держался особняком и эти посиделки не посещал, что, впрочем, никого не расстроило).
Поскольку на «Нитке» пилотам представилась возможность вновь почувствовать себя в шкуре учащихся, то и байки, которыми они обменивались, были из серии «А вот когда нас перевели на третий курс…».
Зайдя вечером в холл, можно было увидеть пятерых или шестерых офицеров, устроившихся в расставленных полукругом креслах и слушающих очередную историю, неторопливо и со смаком рассказываемую капитаном Золотарёвым:
– …Или вот такой случай. Я ведь в училище по направлению пришёл, а до того срочную оттрубил – от звонка до звонка. Служил я в московском округе. После «учебки» попал в гвардейскую часть – авиация ПВО. Специальность у меня тогда была радиомеханик, взвод связи при КДП. Месяц стажировки, и заступаю на первое самостоятельное дежурство. Ну, значит, принял по смене станцию, средства пожаротушения и ящик с ракетницей «для подачи визуальных сигналов аэродромным службам в случае отсутствия радиосвязи». Сел обеспечивать связь – корпус станции протёр, кабели подёргал, произвёл пылеудаление… Ночь, в общем, прошла спокойно, а утром – в семь часов – в бункер влетает старший смены и орёт: «Ты, козёл!!! Тут сидишь, а на ВПП чёрте что происходит!!! А ну бегом, и чтоб через три минуты…». Я думаю: «Ни фига себе, это что же там такое?» Выбегаю на поле. А там – мать-мать-мать – всё поле усеяно… коровами! – Слушатели улыбаются, легко представив себе картинку. – Немаленькое такое стадо, я вам скажу. Голов на пятьдесят-шестьдесят. Прогуливаются себе, травку щиплют… Бегу назад – к старшему смены: мол, что делать-то? И откуда это зверьё на полосе? «А они, – говорит, – сквозь нашу поломанную ограду проходят. Из совхоза соседнего. Их там на голодном пайке держат, а у нас, блин, травка зелёная, керосином политая. Эти рогатые как накушаются, так и… срyт прямо на ВПП. А вдруг боевая тревога? А если самолёт с нашим лётчиком по этой уделанной полосе взлетать начнёт? Движки ведь всё с бетонки всасывают. Как ты думаешь, далеко ли улетит наш гвардейский перехватчик, если у него двигатели дерьмом забиты? Бери, короче, ракетницу, записывай расход боеприпасов в журнал и иди их пугать, пока с полосы не уберутся. Стреляй прямо по рогам – не бойся». Беру, пишу и бегу «стрелять коров». Влетаю, значит, в середину стада и пытаюсь матами уговорить коров уйти по-хорошему. А они смотрят на меня такими печальными красивыми глазами… А рядом с ближайшем коровой такой умильный телёночек с чёрным пятном на полморды – ну не могу я прямо в них стрелять! Ну, короче, пальнул не по рогам, а над рогами. Грохнуло так, что у меня у самого уши заложило. А уж коровы! Вы бы только видели. Как подпрыгнут все разом, разворот на сто восемьдесят градусов с одновременным опорожнением кишечника. И сразу – на максимальную скорость… А ошмётки этого горячего так и полетели в меня – еле, блин, увернулся! Но самое интересное было потом: сигнальная ракета опередила стадо и плавно так повисла у них перед мордами метрах в трёх от земли. При этом – вой, свист, чад. Ну, бурёнки разом офигевают от этого жуткого зрелища, разворачиваются, и теперь все рога несутся прямо на меня! Ну, думаю, финиш – отстрелялся… В общем, бежал я так, как никогда потом не бегал. И на ходу пытался выковырять гильзу из ракетницы – первый раз в жизни, понимаешь, выстрелил из ракетницы, а гильзу взяло и распёрло… А сзади топочет стадо из шестидесяти голов крупного рогатого скота. Расшвыривает при этом свеженаваленный навоз… Во-от… А второй выстрел я сделал уже на бегу – через плечо и в сторону. Как, блин, натуральный ковбой из вестерна. Рогатые шyганyлись в сторону и встали… Стоим, значит, смотрим друг на друга с ужасом, дыхание переводим… А тут вдруг слышу – дикое ржание. Со стороны КДП. Поворачиваюсь, а там… весь личный состав дежурной смены – вповалку на крыше! Морды красные, животы надрывают. Потом-то я узнал, что через такое «посвящение» проводили всех новеньких на объекте…
Сергей Золотарёв был основным рассказчиком, любившим и умевшим завладевать вниманием публики. Другие офицеры выступали в этой роли гораздо реже, но и их отдельные истории пользовались успехом у слушателей.
Однажды и Лукашевич рассказал эпизод из своей молодости. Любопытно, что его друзья – Стуколин с Громовым – до последнего времени не знали об этой подробности биографии Алексея, настолько тот умело её скрывал. А тут – видимо, под влиянием момента – вдруг взял и «раскололся».
– Курсанты, как вы знаете, в караулы на заступают, – начал рассказ Лукашевич, когда слушатели расселись по своим местам. – Разве что по праздникам или выходным – чтобы роте охраны дать отдохнуть. В дневной караул курсантов ставят только к знамени полка, да одного человека отправляют на ДСП – дежурным по стоянке подразделения, самолёты своей эскадрильи охранять. Не знаю, как у кого, но у нас дежурство на стоянке было из разряда «не бей лежачего». Так что туда уходили в основном для того, чтобы спокойненько письмо домой черкануть, почитать книжку, уединиться. Причём, желательно в выходной день, потому что когда идут полёты и по рулёжке тащат то один самолёт, то другой – бумажная волокита и доклады по начальству отнимают всё свободное время… И вот как-то одним тёплым июльским воскресеньем напросился я в этот наряд. Взял автомат и попёрся на стоянку. Пересчитал машины, проверил сохранность чехлов, принял, приступил. Написал письмо, почитал книжку, повалялся на травке, разомлел. Решил в холодке посидеть, перебрался в тенёк под крыло и от скуки начал щёлкать затвором, выбрасывать патроны. Выщелкну все, заново набиваю и так по кругу. После ужина пришел караул – какой-то узбек с разводящим – и я засобирался домой. Вот тут-то и выяснилось, что у меня в магазине не хватает одного патрона! Я, честно говоря, чуть не рехнулся от ужаса. Времена тогда были строгие. За один патрон и под трибунал можно было попасть. Кинулись мы втроем с часовым и разводящим искать этот проклятый боеприпас. А тут уже темнеть начало. ДСП других эскадрилий давно ушли, а мы всё травку руками прочёсываем. Чего только я не придумывал: уж и босиком по ней топтался, и руками чуть не гектар прошарил. Нету патрона. Как в воду канул. А самое ужасное в том, что я не помню, под каким самолетом сидел, а их на стоянке полка под сотню стояло. В казарму вернешься, но ведь там прежде, чем автомат в «оружейку» сдать, магазин старшине предъявить нужно. Что я ему предъявлю? И как объясню недостачу? В общем, нечего тут думать – искать надо. Я уже зубами от страха клацать начал. Видел себя разжалованным, отчисленным и посаженным. Так патрон и не нашли. Тут узбек подумал и насоветовал, как «оружейку» обмануть. Говорит, щепку вместо патрона в середину магазина сунь – никто проверять не будет. Так и поступили. Пришел, поставил автомат, сдал магазин – он у нас, к слову говоря, «расхожий» был, специально для ДСП, прямо на сейфе лежал – а утром ни свет ни заря опять на стоянку побежал. Тот же самый часовой был – хоть в этом мне повезло, узнал он меня, не застрелил. Опять ползаем, ищем. И нашли-таки! Под колесо основной стойки он, зараза такая, закатился. И не видно его, и не слышно, пока мордой на бетон не ляжешь. Назад я даже не бежал, а летел окрылённый. Патрон в карман «хабэшки» положил, поближе к сердцу, пуговицу застегнул и еще рукой придерживал для верности. Душа поёт! Вот вспомнишь это дело и подумаешь: как, в сущности, мало нужно курсанту для счастья…
Попытка уговорить знаменитого рассказчика Громова выдать какую-нибудь байку из его «эзотерической» серии не увенчалась успехом.
«Повода нет, – отвечал он на просьбы друзей. – Будет повод – будет история».
В замен эзотерики опять же по многочисленным просьбам Константин как-то поведал офицерам подробности малоизвестной, но по-настоящему страшной катастрофы, в результате которой он лишился сразу четверых своих сослуживцев по пилотажной группе «Русские Витязи». Случилось это 12 декабря 1995 года. Группа из двух «спарок» и трёх «боевых» «Су-27» возвращались с авиационной выставки «ЛИМА-95», проводившейся на аэродроме Лангкави, что в Малайзии. В те времена на самолёты пилотажных групп ещё не устанавливалось аэронавигационное оборудование, соответствующее международным стандартам, а потому в качестве ведомого использовался транспортник-тяжеловес «Ил-76». Истребители, следовавшие за ним, были фактически слепы и глухи. Это и сыграло роковую роль. При подлёте к вьетнамской авиабазе Камрань, служившей перевалочным пунктом, группа попала в густую облачность. Командир экипажа «Ила» генерал-майор Гребенников растерялся и дал неверную наводку. Три истребителя из пяти, до последнего державшиеся ведомого, врезались в сопку. Погибла элита пилотажной группы: полковник Борис Григорьев, подполковники Николай Гречанов, Николай Кордюков и Александр Сыровой. Этот день стал самым чёрным в истории «Русских Витязей», и до сих пор память о страшной гибели товарищей бередила душу Громова сильнее, чем собственный горький опыт.
– Эх, – вздохнул Сергей Золотарёв, когда Громов закончил рассказ, – жизнь наша… Даже помянуть ребят нечем.
Помянуть погибших «витязей» действительно было нечем: на «Нитке» царил суровый сухой закон, о чём офицеры были заранее предупреждены.
– А почему ты, подполковник, из «Витязей» ушёл? – спросил Золотарёв Громова.
– Да так, – неохотно ответил Громов, – было одно дело…
(Стуколин потом в индивидуальном порядке рассказал Золотарёву, что это было за «дело»:
– Он в Ле-Бурже выступал. Вроде как с французом воздушный бой разыгрывали. Ну и врезались друг в друга. Костя катапультировался, а француз – всмятку.
– Ишь ты, – Золотарёв присвистнул. – А почему? Их же натаскивают.
– Натаскивают, – согласно кивнул Стуколин, – но там чего-то не сходится. Француз флаттер [78]на крыло словил и выйти не успел. С другой стороны, «Мираж» – машина надёжная, и пилот был опытный. Потом в нашей прессе версия мелькала, будто бы с французом приступ случился – журналюги что-то про наследственную болезнь раскопали. А автоматическая система управления, сам понимаешь, не справилась. «Мираж», говорят, прямо в воздухе разваливаться начал. А крайним оказался Костя…)
Среди других развлечений имелась хорошая семиструнная гитара. Оказалось, что многие из пилотов владеют этим инструментом. Даже Громов не отказывал себе в удовольствии исполнить пару-другую песен из репертуара туристов-альпинистов-спелеологов. Пел и специфические песни лётчиков, лучшие из которых сочинены были, разумеется, не офицерами, а вполне гражданскими и приземлёнными людьми, умеющими не стесняться своих чувств.
Что касается «полночных разговоров», то они в основном были посвящены одной и главной теме – внезапной предновогодней отставке Бориса Ельцина и близящимся выборам Президента Российской Федерации. В этом вопросе между пилотами наметился очевидный раскол. Большинству нравился премьер-министр Путин, исполняющий обязанности президента до начала выборов.
«Пошёл на взлёт наш самолёт,
Прижал к земле тоскливый вереск,
Махнул рукой второй пилот
На этот неуютный берег.
Ночной полёт – тяжелая работа,
Ночной полёт – не видно ничего,
Ночной полёт – не время для полётов,
Ночной полёт – полночный разговор.
А на земле – не то чтоб лес,
А просто редкие березы,
Лежат на штурманском столе
Ещё не пройденные грозы.
Летим всю ночь по курсу «ноль»,
Давным-давно нам надоело
Смотреть на жизнь через окно
И делать дело между делом.
А я не сплю, благодарю
Свою судьбу за эту муку,
За то, что жизнь я подарю
Ночным полётам и разлукам.
Ночной полёт – тяжелая работа,
Ночной полёт – не видно ничего,
Ночной полёт – не время для полётов,
Ночной полёт – полночный разговор». [79]
«Наш человек, – говорили они. – Нормальный, смелый, за свои слова отвечает делом. Не то что эти старые продажные пердуны. И полковник к тому же – знает, почём солдатская лямка».
Им импонировали его решительные заявления, очевидный патриотизм и простой, доходчивый юморок. Особенно сильное впечатление на офицеров произвёли перелёт премьера на спарке [80]«Су-27УБ» и его похвала в адрес этой и без того выдающейся машины.
«Наш Президент! – твердили сторонники. – Наконец-то по-человечески заговорил. Армия теперь поднимется. И авиация».
Данную точку зрения на фаворита «президентской гонки» разделял и Алексей Стуколин. Поэтому он был сильно удивлён, когда двое его друзей – Алексей Лукашевич и Сергей Золотарёв – вдруг выступили против.
Оппоненты аргументировали свою позицию так.
– Ну ты подумай, Алексей, – говорил, к примеру, Лукашевич, – этих старых пердунов мы хотя бы знаем. Нам известно, кто они, чего каждый из них стоит. И чего предложит, когда к власти придёт. А что мы знаем об этом полковнике? Только то, что он полковник КГБ, а КГБ – это далеко не армия. А то, что он на спарке летал, – так это чистой воды реклама.
– Мы о нём многое знаем! – горячился Стуколин. – Он наконец-то чеченов прижал, а то замотали в конец. И это… задолженности погашает.
– Ельцин четыре года назад тоже погашал, а толку?
Тут уже встревал Золотарёв:
– А ты в Чечне был?! – с яростью наседал он на Стуколина. – Видел, что там делается? Ах, не был? Ну тогда и не выступай! С чеченами он, блин, «разобрался», как же! Как в первую войну не знали толком, ради чего всё это, так и во вторую.
– Вы что, за коммунистов голосовать собираетесь? – заходил с другого конца Стуколин. – Они вам построят коммунизм… лет через семьдесят.
– Ты стрелку, значит, не переводи, – огрызался Золотарёв. – На твоём Путине тоже свет клином не сошёлся.
– В самом деле, – подтверждал Лукашевич. – Нашёл тоже кандидата. Я вот, например, за Говорухина голосовать собираюсь. Мне его «Пираты» до сих пор нравятся. [81]И мужик он стойкий.
Громов по вопросу о выборах занял нейтральную позицию.
«Поживём – увидим», – говаривал он, когда его припирали к стене, требуя конкретного ответа.
Наверное, он знал больше остальных, но предпочитал не распространяться о своём знании. Остальные же спорили до хрипоты, как это всегда среди русских бывает, когда речь заходит о высокой политике. И, как это всегда бывает, не находили точек соприкосновения. Что, впрочем, не мешало им быть довольно крепким и слаженно работающим коллективом.
* * *
На пятой неделе обучения начались полёты. Сначала со шкрабами на спарках, потом – индивидуальные. Каждый полёт подробнейшим образом разбирался, пилотам указывали на их ошибки и давалось новое задание.Чтобы, по выражению старшего инструктора Барнавели, «совмещать приятное с полезным», задания, которые выдавались пилотам, всегда содержали в себе отработку того или иного боевого манёвра – в конце концов, на «Нитке» собрались не зелёные курсанты, и они умели уже побольше того, чтобы бесконечно выстраивать в воздухе простейшие «коробочки». [82]Как известно, маневренные возможности «Су-33» просто фантастичны, но старший инструктор, отслуживший несколько лет в Центре боевого применения авиации, отлично понимал, что в большинстве случаев эти манёвры, производящие сильное впечатление на завсегдатаев авиационных шоу, в реальном бою неприменимы: у обыкновенного кадрового пилота, оказавшегося в сложной ситуации, нет времени на выработку хитрых тактических ходов – ему бы отстреляться и уйти от ответных ракет, вот и вся премудрость. Кроме того, Барнавели помнил, как трудно заставить даже опытного морского лётчика активно маневрировать над открытой водной поверхностью. Выработанная ещё в училище привычка ориентироваться по линейным размерам наземных объектов, помноженная на недоверие к радиовысотомеру, стала серьёзным препятствием при переподготовке пилотов для ВМФ. Естественное опасение не рассчитать дистанцию и зацепить воду накладывало отпечаток на психологические реакции лётчиков, исключая сложное маневрирование на низких высотах. Поэтому Тимур Мерабович настаивал на том, что в случае прямого военного столкновения между авиагруппами противнику нужно навязывать ближний высотный бой. В этом варианте высокие маневренные характеристики «Су-33» давали русским пилотам заметное преимущество.
Чтобы закрепить соответствующие рефлексы, старший инструктор разделил обучающихся на два условных авиакрыла по четыре звена в каждом. По чётным дням за противника играло «первое авиакрыло», по нечётным – «второе». Несмотря на то, что самолёты потенциального противника были менее маневренны, чем «Су-33», Барнавели не стал вводить ограничения на возможности «противного авиакрыла» (так прозвали его лётчики), но настаивал, чтобы пилоты, играющие за врага, придерживались тактики воздушного боя, принятой в авиации ВМФ США. В частности, изучались наступательные манёвры «High-speed Yo-Yo» («Быстрый двойной вираж»), «Lag pursuit roll» («Бочка» с последующим отставанием от цели), «Low-speed Yo-Yo» («Медленный двойной вираж») и главный оборонительный манёвр – «управляемая бочка» на форсаже с большим радиусом вращения. Учащиеся должны были выработать ответную тактику, сводящую действия противника на нет. И хотя каждый понимал, что предсказать развитие реального воздушного боя невозможно, подобная практика весьма способствовала закреплению необходимых навыков.
Бои шли с переменным успехом, что способствовало возникновению духа здорового соперничества между звеньями и вызывало горячие обсуждения постфактум. Лётчики хвастались своими успехами, словно мальчишки, не доигравшие в «войнушку». Только Барнавели всегда был готов добавить свой фитиль в чужую бочку с мёдом, показывая на разборах, как много просчётов было допущено победившей стороной. Победители не спорили – им хватало самого факта победы.
В холле общежития, где устраивались ежевечерние посиделки, появилась грифельная доска. На ней энтузиасты начертили мелом таблицу, в которой по вертикали были расположены графы звеньев, а по горизонтали отмечалось количество побед и поражений каждого звена. На основании данных таблицы определялись победитель дня и звено-чемпион. Ещё через некоторое время, после того, как обозначились фавориты, заработал подпольный тотализатор. Ставки в нём были невысоки, но всё искупал азарт.
Примерно в то же самое время начались учебные взлёты и посадки на главное сооружение комплекса «Нитка» – объект «Палуба», один к одному имитирующий посадочную палубу тяжёлого крейсера типа «Адмирал Кузнецов». Инструкторы старались довести действия пилотов в этих случаях до автоматизма – малейший просчёт здесь может привести к катастрофе.
Палуба тяжёлого авианесущего крейсера по своей планировке мало отличается от американских аналогов, однако за счёт отсутствия катапульт и углового посадочного выступа она выглядит много изящнее. Лукашевич первую свою посадку совершил почти идеально, зацепив второй аэрофинишер. А вот Стуколину не повезло – как показала контрольная фотосъёмка, тормозной гак его самолёт проскочил в двух метрах над палубой, и Алексею пришлось делать второй заход.
Помимо учебных боёв и отработки взлёта-посадки, старший инструктор подкинул ещё одну тему, озаглавленную им как «Взлом системы противовоздушной обороны авианесущей ударной группировки». Эта задачка была посложнее, чем открытый воздушный бой. Кроме самолётов авиакрыла, «Джон Ф.Кеннеди» имел на вооружении три восьмиконтейнерные пусковые установки зенитных ракетных комплексов «Си Спэрроу» с радиусом действия в 14 километров и три 20-миллиметровых артиллерийских комплекса «Вулкан – Фаланкс» с дальностью стрельбы до полутора километров. Если же к этому приплюсовать зенитные средства, находящиеся на кораблях боевого охранения, то задача вообще казалась невыполнимой. Разумеется, Барнавели не мог обеспечить своим подопечным «натурное испытание», поэтому атака на авианосец отрабатывалась на тренажёрах.
– Сначала необходимо определиться с конечной целью атаки, – говорил Тимур Мерабович на очередной лекции. – Авианосец имеет несколько уязвимых точек. Во-первых, это катапульты – выведи их из строя, и авиакрыло не сможет взлететь. Во-вторых, это блоки аэрофинишеров – выведи их из строя, и авиакрыло не сможет взлететь, потому что потеряет возможность вернуться. В-третьих, это центр управления воздушным движением, который находится на верхнем ярусе «острова», – выведи его из строя, и авиакрыло лишится командования. Однако противник прекрасно знает о своих уязвимых местах, и на этих направлениях сосредоточены все его силы. А противокорабельных ракет «Москит» у нас не так много, чтобы расходовать их вхолостую. Поэтому главной нашей целью в случае необходимости станет сам авианосец, а точнее – его корпус в районе ватерлинии и в местах сварных швов. «Москиты» обладают достаточной мощностью, чтобы преодолеть защиту и взломать корпус, а любой американский авианосец имеет одну неприятную особенность: у них низкая остойчивость, то есть способность корабля, выведенного из положения равновесия внешними силами, вновь возвращаться в это положение. При заполнении части отсеков водой авианосец, конечно же, не затонет, но крен полётной палубы на величину, превышающую пять градусов, уже является для него серьёзной проблемой. Таким образом, товарищи офицеры, мы определились с целью и убедились, что можем вставить авианосцу фитиль по самые гланды. Теперь поговорим о вариантах достижения этой цели…
К седьмой неделе пилоты изрядно устали и запросились в отпуск.
– Тут же курорт, – волновались они. – Сакское озеро. Евпатория в двадцати километрах. Лечебные воды. Море. Увольнительная требуется…
– Вы сюда не отдыхать приехали, – резонно возражал им начальник «Нитки» Шапиро. – Кому не нравится – попрошу.
За обучающихся заступился Громов:
– Андрей Андреич, нельзя же так в самом деле. Как закончится цикл, ребятам сразу на задание, – когда они ещё в Крым попадут?
Заступничество Громова не произвело на начальника «Нитки» сколько-нибудь заметного впечатления. Он имел строжайшие инструкции на этот счёт: те, кто планировал экспедицию на «Варяге», очевидно, опасались, что кто-нибудь из привлечённых к операции пилотов влипнет во время отпуска в «историю» или сболтнёт лишнего в койке с местной девахой.
На уступки пилотам Шапиро пошёл только после чрезвычайного происшествия, когда один из учащихся заснул за штурвалом, совершая так называемый «патрульный облёт» по большому радиусу «Нитки». На КДП заподозрили неладное только на седьмой минуте «слепого» полёта, когда лётчик не выдал «квитанцию». [83]Шапиро тут же велел очистить воздушное пространство и послал дежурный перехватчик посмотреть, что там случилось. Пилот перехватчика, облетев истребитель, доложил, что фонарь кабины закрыт, а следовательно, лётчик находится внутри. К счастью для всех, пролёт перехватчика вызвал сильный боковой вихрь, что привело к срыву потока на крыле учебного «Су-33» и потере поперечной устойчивости. Об этом лётчику доложил речевой информатор – причём, довольно визгливым голосом. Тот проснулся и взял управление на себя, что и спасло ситуацию. В результате провинившийся был отчислен, а остальные получили возможность брать краткосрочный отпуск и ездить в Евпаторию с сопровождающим из числа офицеров «Нитки».