Страница:
— Мне все-таки придется воспользоваться вашими услугами, многоуважаемый Аттери. Прочтите, пожалуйста, вот отсюда и до конца.
Поднеся бумагу к свету, Аттери прочел:
— «…А поэтому я думаю, что ты сможешь занять мое место. Прости меня за бремя, которое я на тебя возлагаю, и, когда придет твой срок, постарайся найти себе такую же достойную замену. Эрвинд».
— Долгой жизни королеве!
Все обернулись. В дверях стоял лейб-медик, скрестив на груди руки.
— Долгой жизни королеве! — повторил Аттери, стараясь скрыть облегчение.
— Долгой жизни королеве! — вразнобой повторили секретари.
Мэй ответила уже совсем другим, высоким и звучным голосом.
— Спасибо, господа. А от вас, — она повернулась к лейб-медику, — мне это особенно приятно слышать.
Тот в ответ лишь развел руками. Все в комнате заулыбались и расправили плечи. Начиналось новое действие многолетней комедии «Асены под властью тардов», и поднятие занавеса нельзя было встречать с грустными и усталыми лицами.
— От чего умер король? — спросила Мэй, сразу посерьезнев.
— От яда.
— Где был яд?
— В пище или в вине.
— Когда?
— Недавно. Я думаю, дней пять назад.
— Врач тардского посольства уехал пять дней назад, — ответил секретарь Аттери.
Мэй кивнула.
— Не забудь получить свой выигрыш, — сказала она мгновенно покрасневшему юноше.
Вперед выступил бывший королевский мастер оружия:
— С позволения Вашего Величества я взял бы это на себя.
Мэй покачала головой:
— Нет. Я не смогу потом вас спасти.
— Мне все равно больше нечего делать.
— Нет. Эрвинд бы не согласился. Мне нужны только ваши выводы: кто мог его отравить?
— Вы получите их вечером, Ваше Величество.
— Аттери, кажется, Ивэйн уже отбыл ссылку и снова в столице? — спросила королева.
— Его судили десять лет назад, Ваше Величество…
Мэй прервала его:
— Больше никаких реверансов, Аттери. Ты мой мастер оружия, и мы говорим друг другу «ты».
Аттери все же был тардом по крови, а потому его лицо мгновенно просияло. Ни в одной тардской табели о рангах такого титула не было. Но мастер оружия был ближе к асенскому королю, чем даже первый советник, связанный с королем крепче, чем слуга с господином. Он заботился о безопасности, вернее, о том, чтобы король мог себя защитить.
— Так Ивэйн в столице?
— Я думаю, да.
— Найдите его и приведите ко мне. Ну вот, вроде все. А теперь идите, я хочу попрощаться с Эрвиндом.
Молча, поодиночке мужчины вышли из подвала. Час спустя секретарь, позволивший себе дерзкое замечание о принце, был уволен.
Вечером королева приняла Ивэйна, бывшего секретаря короля Эрвинда. Разговор был коротким.
— Долгой жизни…
— Достаточно, Ивэйн. Я сегодня утром наслушалась на всю мою долгую жизнь.
— Вы посылали за мной?
— Да. Есть такой человек — Стейнор, врач здешнего тардского посольства. Знаешь его?
Ивэйн сощурил глаза — темные, всевидящие глаза королевского секретаря.
— Да, я видел его пару раз на улице.
— Сможешь узнать?
— Думаю, да.
Мэй взяла со столика и протянула Ивэйну длинный узкий кинжал.
— Это для него.
— За что? — спросил Ивэйн невозмутимо.
— За короля.
Ивэйн кивнул.
— Вы позаботитесь о семье?
— Пока в казне будут деньги.
…Трактир рядом с асенской таможней назывался «Последняя попытка». И тому были все основания. Почти что никто из тардов, возвращавшихся на родину, не упускал случая в последний раз угоститься по дешевке асенским вином — все знали, что оно на порядок лучше имперского. Таможенники везде таможенники, даже в Лайе: они всегда подолгу возятся с бумагами, и кабачок был битком набит. У стойки мелькали асенские, тардские плащи, на скамьях у стен, а то и просто на узлах сидели женщины, бдительно наблюдающие за своими мужьями, по полу ползали вперемешку светло— и темноволосые дети. Шум стоял такой, что соседям за столом приходилось кричать друг другу на ухо.
Стейнору сегодня везло в карты. Ему вообще везло в последнее время. Грязная, отвратительная работа закончилась, и о ней можно было забыть. По крайней мере, он теперь выбрался из нищеты, выплыл на поверхность, и зашитых в пояс денег хватит на то, чтобы чувствовать себя человеком и никогда больше не иметь дела с той мерзостью, которая называется имперским двором. Теперь он свободен. Он почти не следил за игрой и даже внимания не обратил на богато одетого немолодого асена, стоявшего в дверях, прислонившись к косяку, и внимательно разглядывавшего гостей. Он весь был там, в Империи, праздновал свое возвращение и мысленно уже целовал чью-то шейку, подбираясь губами к ушку жены ли, подруги ли, кто его знает.
Асен заметил у дальней стены в полутьме кого-то из знакомых, помахал рукой, отлепился от косяка и двинулся навстречу, поминутно спотыкаясь о наваленные на полу вещи и аккуратно перешагивая через ребятишек.
Стейнор склонился над столом, уронил голову на скрещенные руки и, сощурил глаза, наблюдая сквозь опущенные ресницы, как играет вино в стакане.
Проходя мимо стола, где сидел Стейнор, асен вдруг вытащил из-за пазухи кинжал и одним коротким ударом, почти не замахиваясь, всадил его в шею тарду. Тонкое лезвие пробило кость и вошло в мозг. Стейнор умер мгновенно. На пол со стула тяжело съехало уже мертвое тело.
Ивэйн отпустил рукоять кинжала, отступил на шаг и скрестил руки на груди, спокойно и даже с любопытством разглядывая труп. Пожалуй, именно спокойствие и парализовало всех вокруг. Несколько долгих мгновений люди не могли сдвинуться с места, пораженные жестокостью и бессмысленностью убийства. Потом женщины, подхватив детей, с визгом кинулись на улицу. Наконец кто-то из мужчин опомнился. Переглянувшись, они набросились на Ивэйна, закрутили ему руки за спину. Он молчал и не сопротивлялся. Знакомый, которого он приветствовал на пороге, протолкался к нему и, делая вид, что помогает удерживать убийцу, шепотом спросил:
— За что ты его?
— За короля, -также тихо ответил Ивэйн.
Тот только сжал Ивэйново плечо и, успев шепнуть напоследок: «Хорошо, я им расскажу», растворился в толпе.
Поминки по отцу Эрвинд справил в одиночестве, но, узнав о коронации сестры и первых ее деяниях, он напился первый раз в жизни. Он сидел в «Золотом Лебеде» — кабачке, где собиралась золотая молодежь столицы, и, демонстративно морщась и зажимая нос, методично вливал в себя стакан за стаканом тардскую кислятину.
— Ненавижу его, — сказал принц своему соседу — печальному молодому дворянину, очередному другу, которого нашел для Эрвинда заботливый Император.
Повелитель Империи и Лайи ни на минуту не поверил в заговор Эрвинда Младшего против Эрвинда Старшего и терялся теперь в догадках. Временами его посещала страшная мысль, что король Эрвинд таким образом заслал в его дворец шпиона. Чтобы избавиться от страхов он приставлял к Эрвинду разных друзей и подруг, надеясь, что принц о чем-нибудь проболтается. Но тщетно.
— Ненавижу его, — повторил Эрвинд мрачно.
— Кого? — испуганно спросил юноша.
По какой-то нелепой случайности он оказался совестливым и боялся, что придется доносить на Эрвинда.
— Кого-кого? Отца, разумеется.
— Тише ты, нельзя так о…
— Ах нельзя? А он что творит? — Эрвинд говорил почти без злости, холодно, глухо. — Даже умереть как порядочный человек не может.
— Что ты? Тише…
— Он же и ее приговорил. За собой в могилу тянет. Так любит.
— О господи, кого?
— Да Мэй, разумеется. Ты уже слышал про серьги?
— Эрвинд, ради бога, успокойся. Не надо так.
Эрвинд поглядел на изнывающего тарда и, к его ужасу, расхохотался. Для асена напиться означало — потерять контроль над чувствами, но не над мыслями. Даже в бреду асенский принц не сказал бы ничего, что могло повредить ему, отцу, Мэй или Лайе. Тардам же это было решительно невдомек.
Развеселившийся Эрвинд одним махом осушил еще стакан и хлопнул незадачливого доносчика по плечу.
— Не бойся. Все в порядке. Так ты еще не слышал эту историю про разбой на границе и про золотые серьги?
— Слышал, слышал, — тихой скороговоркой ответил тард, с ужасом представляя, как Эрвинд начнет сейчас во всеуслышание пересказывать эту историю.
На самом деле ее, конечно, знали все, хотя знать никому не полагалось. А дело было так: после несчастья, случившегося с посольским врачом, Император справедливо решил, что Лайя нуждается в большем количестве солдат для поддержания порядка. И, чтобы получить на это средства, увеличил налоги. Мэй выплатила все день в день и копейка в копейку, но так как ей не хватило нескольких тысяч марок, она послала Императору золотые серьги своей матери. Дело приняло некрасивый оборот. Тарды были рыцарями, и при дворе шептались, что многие из могущественных графов Империи уже высказали свое недовольство. Хоть асены и лисье племя, их нельзя обирать до последней нитки. Так, чего доброго, Император войдет во вкус и посягнет на иммунитет собственной знати.
— Если это были действительно серьги ее матери, вряд ли они были золотыми, — задумчиво сказал Эрвинд. — Тут даже на позолоченные надеяться не приходится. Скорее всего, поддельные побрякушки, или она кого-нибудь ограбила. Но это не важно. Важно, что таким галопом она скоро доскачет до могилы. Нельзя было уезжать. Я должен был понять, чего он, мерзавец, хочет.
— Эрвинд! Осторожнее! — взмолился тард.
И заработал лишь новый пугающе-пронзительный взгляд.
— Слушай, не волнуйся так. Клянусь тремя своими дедушками, все будет в порядке. Хочешь хороший совет? Отправляйся сейчас домой и напиши Императору, что я назвал своего отца мерзавцем. Так всем будет лучше.
Вот этот-то совет Эрвинд давал совершенно серьезно, из самых добрых побуждений и почти на трезвую голову. Но юноша, вместо того чтоб ему последовать, покраснел как вареный рак и, понимая; что вызывать сейчас принца на поединок будет глупо и бессмысленно, ухватился за бутылку.
Грядущее показало, что прав был Эрвинд. За соседним столом на всякий случай сидел второй осведомитель, и весь разговор в тот же вечер стал известен Императору. И спустя несколько дней неудавшийся шпион отправился служить в Богом забытый гарнизон, от которого до другого такого же надо было три дня скакать без отдыха.
В небольшой, богато обставленной комнате в резных креслах с позолотой сидели двое. Вернее сказать, сидел один — седой старик с кустистыми бровями и почти уже бесцветными, но цепкими глазами. Второй, мужчина лет сорока с жестким породистым лицом, то и дело вскакивал и начинал бродить по комнате, что-то горячо доказывая своему собеседнику. Старик был Императором, второй — имперским послом в Лайе.
— Убийцу они поймали тут же, — рассказывал посол. — Впрочем, он и сам не думал убегать. Ну ладно, они его все же поймали. Он оказался бывшим секретарем их короля. Казалось бы, что тут долго думать? И тут выясняется, что сам король десять лет назад судил этого секретаря, Ивэйна, за казнокрадство. Как прикажете теперь это понимать? Где причина? Ладно, все делают вид, что понимают. Я сказал, что речь идет о государственной измене и дело должен разбирать имперский судья. Они согласились. Начался суд.
Скрипнула дверь. В комнату вошел третий. Ему было уже за сорок лет, виски тронула седина. Длинный прямой нос, красивой формы губы и руки, чуть впалые щеки также говорили о хорошей породе и высоком происхождении.
— Вы хотели видеть меня, Ваше Императорское Величество?
— Да. Садись, Арнульф. — Император указал вошедшему на кресло посла. Такова была его манера выражать неодобрение.
Растерявшийся посол помедлил еще несколько секунд, набрал в грудь воздуха и сказал уже почти жалобно:
— Значит, начался суд. Подсудимого просят принести присягу. Хорошо. И тут он заявляет, что, простите Ваше Императорское Величество, со стороны судей будет оскорблением не верить на слово их Императору и повелителю.
— Так, так, — настоящий Император благосклонно кивает.
— Судья, разумеется, спрашивает, что подсудимый имеет в виду. А подсудимый, простите Ваше Императорское Величество, отвечает, что они могут не волноваться, он и с этого места может, простите Ваше Императорское Величество, прекрасно управлять Империей и всеми подвластными ей землями, но он просто не хотел бы, чтобы его власти было нанесено оскорбление. Это может, говорит он, оказаться дурным примером для молодежи. Тут вскакивает жена подсудимого и начинает обвинять королеву: из-за ее, мол, отца бедный человек на каторге последние мозги растерял, а от него еще чего-то хотят. И так, мол, судьба ей ненормального аристократа послала, который на старости лет еще и на короля работать удумал, а они, неблагодарные, в этом своем дворце его вконец довели! Королева так же встает и начинает требовать, чтобы женщина сейчас же замолчала, говорит, что ее муж воистину всегда был ненормальным, и что хороша страна, где по улицам бродят сумасшедшие убийцы, и что она уже и за свою жизнь опасается. Так они препираются полчаса, никто не смеет прервать Ее Величество, и только подсудимый уговаривает всех успокоиться: «Не надо так, все мы люди, все мы братья, все вы мои подданные».
Посол вытирает пот.
— Потом нашлась еще дюжина соседей, которые подтвердили, что подсудимый давно уже был не в себе. Подсудимый признан невменяемым и отправлен домой. Конечно, я видел, что все это фарс, но как докажешь?
Посол останавливается, собирается с силами и выпаливает единым духом:
— Примите мою отставку, Ваше Императорское Величество! Это не люди. В конце концов, я тоже… боюсь.
Повисает тишина. Потом Император спокойно говорит:
— Хорошо. Ты свободен. Иди.
Посол кланяется:
— Ваше Императорское Величество…
— Достаточно. Твоя просьба удовлетворена. Иди.
Несчастный посол с поклоном выходит.
Молчание. Двое мужчин смотрят друг другу в глаза.
Они знакомы уже много лет. Арнульф был когда-то оруженосцем юного кронпринца и во многих сражениях закрывал его спину. Поэтому наедине они обходятся без церемоний.
— Зачем ты звал меня, Берт? — спрашивает наконец Арнульф.
Император не отвечает. Он встает с кресла, достает из шкафчика бутылку вина, два стакана, ставит все это на стол.
— Угощайся. Это из Ашена. Королевские земли Лайи, королевское вино. Большая редкость здесь. Ну что, выпьем за упокой души старого Эрвинда, Улав?
Даже Арнульф поражен:
— Ты… это серьезно, Берт?
— А что? Мы никогда не видели друг друга, но он знал меня не хуже, чем ты, и я его знал неплохо. Он был странный человек.
— Почему странный?
Император разливает вино.
— Ты пей. Это действительно редкость. Почему странный? То очень храбрый, то трусливый как заяц, то хитрющий, то доверчивый и наивный. И всегда подкидывал сюрпризы. Знаешь, я действительно жалею, что мы никогда не встречались. Я бы спросил его кое о чем.
— О чем?
— Что он со всего этого имел? Он крал, лгал, изворачивался — но для чего? Сам он не разбогател, и власть его не увеличилась ни на йоту. Единственное, что он заработал — раннюю смерть.
— Все асены немного сумасшедшие.
Император смеется:
— Так-так, Улав. А мне докладывали, что в твоем загородном доме работают одни асены.
Арнульф пожимает плечами:
— Они меня забавляют. Кстати, я спрашивал одного из моих асенов, что он думает о королевской власти, и он мне ответил: «Король — это тот, кто платит за всех. Но он платит вперед».
— Ни слова не понял.
— Я тоже. Но потом он пояснил. Король должен заботиться о том, чтобы все остальные жили привольно и в безопасности. И если ему это удается, его почитают как хорошего мастера. А после смерти в награду за его труды его хоронят в Ашене, в долине Ианте, среди зеленых холмов и виноградников. На это я ему сказал, что их король — преступник и вор.
— И что он ответил?
— Свобода выше долга, честь выше свободы, но мудрость может быть выше чести.
— Старый, мудрый асен.
— Угу, черномазый проходимец лет семнадцати. Сколачивает у меня табуретки и скамейки.
— Да… Я, признаться, думал, Улав, что после смерти Эрвинда мы вздохнем свободно. И сам посадил на престол эту девчонку, будь она неладна. А что теперь? Про серьги ты знаешь. Я чуть было не получил большие неприятности. А посмотри, что она сделала с моим послом! Между прочим, не мальчик был, опытный человек. Знал, с какой стороны асены хлеб маслом мажут и как это масло лучше снять. При светлой памяти князе Эрике в Лайе правили одни тарды. А сейчас дворец наводнен асенами. Мы удерживаем лишь ключевые посты — суды, чеканка монеты, мастера торговых палат. И я не знаю, кого из них эти бестии успели купить. Даже армией Лайи командует теперь асен. Конечно, армия годится только для парадов, и все же… Будь моя воля, я снова затопил бы Лайю войсками, но как я тогда удержу своих дворян?
— И что дальше, Берт?
— Мне нужен новый посол в Аврувии. Я думаю, что это подходящая должность для тебя, Улав.
— Что я должен буду сделать?
— Убрать эту проклятую королеву.
Арнульф качает головой:
— Это становится дурной привычкой, Берт. Будет много недовольных.
— А ты думаешь, я доволен? Но что делать? Она, эта стерва, еще молода и может процарствовать лет тридцать. А то еще нарожает сыновей, и они растащат Лайю у нас из-под носа. А мне тоже пора думать о смерти. Я не могу оставить сыну такое наследство.
— И что дальше?
— А ты не понимаешь? Мне нужен свой король в Лайе.
— И как ты себе это представляешь?
— Ты говорил, что, когда асенский король хорошо служит своим асенам, его чтят как хорошего мастера?
— Да.
— А теперь скажи-ка, что будет, если он наплюет на свою службу и станет играть только за себя?
Арнульф задумался.
— Они прогонят такого короля, — говорит он наконец.
— Как? Поднимут восстание?
— Нет. Просто перестанут повиноваться.
— Ну так сделай, чтобы они ее прогнали!
Арнульф усмехнулся и хлопнул рукой по колену:
— Проклятье, это будет красиво! Но как?
— Сам не знаю. Приедешь туда, посмотришь и придумаешь. Я помогу. Дам тебе право начинать и вести судебный процесс против любого асена. И само собой, прикажу всем тардам Лайи повиноваться тебе. Да, вот еще, возьми-ка ты с собой этого Эрвинда. Ну хоть переводчиком, что ли.
— Зачем? Я говорю хорошо. Кандидатом на престол?
— Ага, ты тоже об этом подумал? Нет, не получится. Он тоже хитрая бестия, я так и не понял, что он здесь делает. Тут другое. Что-то такое между ними было — между королевой и этим принцем. Посмотри на месте, нельзя ли из этого чего-нибудь извлечь. Но очень осторожно это будет твой последний козырь в случае чего. Ну что, берешься?
Арнульф улыбается:
— Берусь. Это будет хорошая игра. Но знаешь, Берт, тут есть еще один тонкий вопрос.
— Какой же?
— Кто у нас будет следующим посольским врачом?
Глава 3
Ты помнишь, как это все началось. Они вломились к нам, сунули мне бумагу, завопили: «Приказ Императора!» — и потащили меня на улицу. Ты закричала и кинулась ко мне… Один из них толкнул тебя так, что ты упала. И я ничего не мог сделать, совсем ничего! Ненавижу. Они не люди.
Меня привезли во дворец и провели по черной лестнице в императорский кабинет. Он сидел за столом. Ты знаешь, это ужасно, но он похож на твоего дядю, того, что разводит гусей. Ты только не обижайся, но это действительно так.
Кроме него там был еще один человек, но я его сначала не заметил.
Император сказал:
— Я слышал., ты хороший лекарь.
Я ответил:
— Да, говорят.
Тут вмешался второй:
— Когда ты отвечаешь Императору, ты должен говорить «Ваше Императорское Величество!»
Император улыбнулся:
— Еще успеешь вбить в него весь этикет. У тебя будет достаточно времени.
Боже мой, как мне не понравилась его улыбка и его слова! И я не ошибся: дальше пошло еще хуже.
— Император направляет к асенам посольство, — сказал второй. — Нужен врач, и Император выбрал тебя.
— Но почему?! — не удержался я.
— Молчи и слушай. Ты поедешь с посольством, познакомишься с королевой асенов. Вернешься, когда ее не будет в живых. Ты все понял?
— Но… — Я смотрел на него и видел, как исчезла улыбка, а лицо приобрело угрожающее выражение.
— Я говорю, не перебивать меня! — рявкнул он. — И не вздумай сбежать, не выполнив приказа. Тебя не убьют, нет. Но твои жена и дети… Вижу, ты понял. Они сейчас в крепости. От твоего послушания зависит, что с ними будет. Иди, скажешь императорскому лекарю, что тебе надо, все выдадут.
Я не знаю, как у меня хватило сил спросить:
— Я сделаю все, но разрешите мне увидеться с моей семьей.
Я не верил, что даже тард может быть настолько бесчеловечным.
Он засмеялся и сказал:
— Иди. Все в твоих руках. И будь поскромнее, уж больно ты разговорчив.
Я все стоял. В висках стучало. Наконец я понял, что значит это выражение. Голова горит, бьются жилы, а в висках слышно сердце. Очень неприятно.
Кто— то вошел. Император сказал:
— Уберите отсюда это церетское пугало.
Меня взяли за плечи и вывели. До самого отъезда тарды меня почти не замечали. Не скажу, что это меня сильно расстроило. Я все время сидел в своей комнате и думал о тебе и о детях. Один раз меня водили к послу, тот долго рассказывал, что можно, а что нельзя. Заставил повторить. Все равно я почти ничего не помню. Мне было просто не до него. Он сказал, что, если я буду ходить «с такой кислой рожей», вам будет плохо.
Кроме него, я видел только переводчика-асена. Одет, как пятилетний ребенок, в цветные тряпки. Пытается разговорить меня. Завтра выезжаем.
Мы выехали утром. Меня усадили на этого Мрака, и он пошел на конюшню. Я подумал, что если это самая спокойная лошадь, а на другой мне не усидеть, а он хочет остаться, то, может, они и меня оставят? Но они только хохотали и снова и снова выводили нас из конюшни, а мы снова и снова возвращались туда. Кончилось все тем, что асен стегнул моего коня и заставил его идти со двора.
Временами Мрак переходил на рысь (так это называется, я это позже узнал), и тогда я ждал, когда же наконец упаду на землю. Но почему-то так и не упал. Иногда он останавливался и начинал объедать какой-нибудь куст. Я был ему очень благодарен, надеялся, что посольство уедет без нас, и оно бы уехало, но каждый раз откуда-то вылетал асен, стегал моего коня и снова уносился. А мы догоняли посольство. Я кусал губы, закрывал глаза и хватался за седло. Я уже возненавидел этого переводчика, но на привале посол сказал, что, если я не прекращу валять дурака, вам будет плохо. Теперь я благодарен ему.
Асен принес мне ужин и сказал, что это все ничего, что я скоро привыкну. Таким тоном я говорю умирающим: «Вы еще долго проживете, внуков будете нянчить». Он ничего, но вином от него несет за версту, при этом, в отличие от тардов, выглядит совершенно трезвым. Пытался и меня уговорить выпить, сказал:
— Ты в этом нуждаешься, я же вижу.
Конечно, я отказался. Все, сил больше нет, заканчиваю. Надеюсь, вам не очень тяжело.
Я все время думаю о вас, но чем это вам поможет? Придется сделать все, что они потребуют. Думаю, я и тогда не вернусь — они убьют меня, я слишком много знаю, а узнаю еще больше. Но это не важно, вас они все равно отпустят.
Мы, цереты, поступили очень мудро, мы не лезем в войны, мы живем так, как жили наши деды, платим налоги — и нас никто не трогает (хотя, как видишь, бывают исключения). И я вот думаю, что же происходит там, у асенов, если тарды так звереют? Посол, господин Арнульф, говорит, что асены не платят налоги, что они — лисье племя и все сплошь колдуны. Они не уважают Императора, а их королева — лгунья, и ее надо убить. Я спросил про асенов у Эрвинда, он улыбнулся и сказал:
— Приедем — увидишь. Теперь уже скоро.
Поднеся бумагу к свету, Аттери прочел:
— «…А поэтому я думаю, что ты сможешь занять мое место. Прости меня за бремя, которое я на тебя возлагаю, и, когда придет твой срок, постарайся найти себе такую же достойную замену. Эрвинд».
— Долгой жизни королеве!
Все обернулись. В дверях стоял лейб-медик, скрестив на груди руки.
— Долгой жизни королеве! — повторил Аттери, стараясь скрыть облегчение.
— Долгой жизни королеве! — вразнобой повторили секретари.
Мэй ответила уже совсем другим, высоким и звучным голосом.
— Спасибо, господа. А от вас, — она повернулась к лейб-медику, — мне это особенно приятно слышать.
Тот в ответ лишь развел руками. Все в комнате заулыбались и расправили плечи. Начиналось новое действие многолетней комедии «Асены под властью тардов», и поднятие занавеса нельзя было встречать с грустными и усталыми лицами.
— От чего умер король? — спросила Мэй, сразу посерьезнев.
— От яда.
— Где был яд?
— В пище или в вине.
— Когда?
— Недавно. Я думаю, дней пять назад.
— Врач тардского посольства уехал пять дней назад, — ответил секретарь Аттери.
Мэй кивнула.
— Не забудь получить свой выигрыш, — сказала она мгновенно покрасневшему юноше.
Вперед выступил бывший королевский мастер оружия:
— С позволения Вашего Величества я взял бы это на себя.
Мэй покачала головой:
— Нет. Я не смогу потом вас спасти.
— Мне все равно больше нечего делать.
— Нет. Эрвинд бы не согласился. Мне нужны только ваши выводы: кто мог его отравить?
— Вы получите их вечером, Ваше Величество.
— Аттери, кажется, Ивэйн уже отбыл ссылку и снова в столице? — спросила королева.
— Его судили десять лет назад, Ваше Величество…
Мэй прервала его:
— Больше никаких реверансов, Аттери. Ты мой мастер оружия, и мы говорим друг другу «ты».
Аттери все же был тардом по крови, а потому его лицо мгновенно просияло. Ни в одной тардской табели о рангах такого титула не было. Но мастер оружия был ближе к асенскому королю, чем даже первый советник, связанный с королем крепче, чем слуга с господином. Он заботился о безопасности, вернее, о том, чтобы король мог себя защитить.
— Так Ивэйн в столице?
— Я думаю, да.
— Найдите его и приведите ко мне. Ну вот, вроде все. А теперь идите, я хочу попрощаться с Эрвиндом.
Молча, поодиночке мужчины вышли из подвала. Час спустя секретарь, позволивший себе дерзкое замечание о принце, был уволен.
Вечером королева приняла Ивэйна, бывшего секретаря короля Эрвинда. Разговор был коротким.
— Долгой жизни…
— Достаточно, Ивэйн. Я сегодня утром наслушалась на всю мою долгую жизнь.
— Вы посылали за мной?
— Да. Есть такой человек — Стейнор, врач здешнего тардского посольства. Знаешь его?
Ивэйн сощурил глаза — темные, всевидящие глаза королевского секретаря.
— Да, я видел его пару раз на улице.
— Сможешь узнать?
— Думаю, да.
Мэй взяла со столика и протянула Ивэйну длинный узкий кинжал.
— Это для него.
— За что? — спросил Ивэйн невозмутимо.
— За короля.
Ивэйн кивнул.
— Вы позаботитесь о семье?
— Пока в казне будут деньги.
…Трактир рядом с асенской таможней назывался «Последняя попытка». И тому были все основания. Почти что никто из тардов, возвращавшихся на родину, не упускал случая в последний раз угоститься по дешевке асенским вином — все знали, что оно на порядок лучше имперского. Таможенники везде таможенники, даже в Лайе: они всегда подолгу возятся с бумагами, и кабачок был битком набит. У стойки мелькали асенские, тардские плащи, на скамьях у стен, а то и просто на узлах сидели женщины, бдительно наблюдающие за своими мужьями, по полу ползали вперемешку светло— и темноволосые дети. Шум стоял такой, что соседям за столом приходилось кричать друг другу на ухо.
Стейнору сегодня везло в карты. Ему вообще везло в последнее время. Грязная, отвратительная работа закончилась, и о ней можно было забыть. По крайней мере, он теперь выбрался из нищеты, выплыл на поверхность, и зашитых в пояс денег хватит на то, чтобы чувствовать себя человеком и никогда больше не иметь дела с той мерзостью, которая называется имперским двором. Теперь он свободен. Он почти не следил за игрой и даже внимания не обратил на богато одетого немолодого асена, стоявшего в дверях, прислонившись к косяку, и внимательно разглядывавшего гостей. Он весь был там, в Империи, праздновал свое возвращение и мысленно уже целовал чью-то шейку, подбираясь губами к ушку жены ли, подруги ли, кто его знает.
Асен заметил у дальней стены в полутьме кого-то из знакомых, помахал рукой, отлепился от косяка и двинулся навстречу, поминутно спотыкаясь о наваленные на полу вещи и аккуратно перешагивая через ребятишек.
Стейнор склонился над столом, уронил голову на скрещенные руки и, сощурил глаза, наблюдая сквозь опущенные ресницы, как играет вино в стакане.
Проходя мимо стола, где сидел Стейнор, асен вдруг вытащил из-за пазухи кинжал и одним коротким ударом, почти не замахиваясь, всадил его в шею тарду. Тонкое лезвие пробило кость и вошло в мозг. Стейнор умер мгновенно. На пол со стула тяжело съехало уже мертвое тело.
Ивэйн отпустил рукоять кинжала, отступил на шаг и скрестил руки на груди, спокойно и даже с любопытством разглядывая труп. Пожалуй, именно спокойствие и парализовало всех вокруг. Несколько долгих мгновений люди не могли сдвинуться с места, пораженные жестокостью и бессмысленностью убийства. Потом женщины, подхватив детей, с визгом кинулись на улицу. Наконец кто-то из мужчин опомнился. Переглянувшись, они набросились на Ивэйна, закрутили ему руки за спину. Он молчал и не сопротивлялся. Знакомый, которого он приветствовал на пороге, протолкался к нему и, делая вид, что помогает удерживать убийцу, шепотом спросил:
— За что ты его?
— За короля, -также тихо ответил Ивэйн.
Тот только сжал Ивэйново плечо и, успев шепнуть напоследок: «Хорошо, я им расскажу», растворился в толпе.
Поминки по отцу Эрвинд справил в одиночестве, но, узнав о коронации сестры и первых ее деяниях, он напился первый раз в жизни. Он сидел в «Золотом Лебеде» — кабачке, где собиралась золотая молодежь столицы, и, демонстративно морщась и зажимая нос, методично вливал в себя стакан за стаканом тардскую кислятину.
— Ненавижу его, — сказал принц своему соседу — печальному молодому дворянину, очередному другу, которого нашел для Эрвинда заботливый Император.
Повелитель Империи и Лайи ни на минуту не поверил в заговор Эрвинда Младшего против Эрвинда Старшего и терялся теперь в догадках. Временами его посещала страшная мысль, что король Эрвинд таким образом заслал в его дворец шпиона. Чтобы избавиться от страхов он приставлял к Эрвинду разных друзей и подруг, надеясь, что принц о чем-нибудь проболтается. Но тщетно.
— Ненавижу его, — повторил Эрвинд мрачно.
— Кого? — испуганно спросил юноша.
По какой-то нелепой случайности он оказался совестливым и боялся, что придется доносить на Эрвинда.
— Кого-кого? Отца, разумеется.
— Тише ты, нельзя так о…
— Ах нельзя? А он что творит? — Эрвинд говорил почти без злости, холодно, глухо. — Даже умереть как порядочный человек не может.
— Что ты? Тише…
— Он же и ее приговорил. За собой в могилу тянет. Так любит.
— О господи, кого?
— Да Мэй, разумеется. Ты уже слышал про серьги?
— Эрвинд, ради бога, успокойся. Не надо так.
Эрвинд поглядел на изнывающего тарда и, к его ужасу, расхохотался. Для асена напиться означало — потерять контроль над чувствами, но не над мыслями. Даже в бреду асенский принц не сказал бы ничего, что могло повредить ему, отцу, Мэй или Лайе. Тардам же это было решительно невдомек.
Развеселившийся Эрвинд одним махом осушил еще стакан и хлопнул незадачливого доносчика по плечу.
— Не бойся. Все в порядке. Так ты еще не слышал эту историю про разбой на границе и про золотые серьги?
— Слышал, слышал, — тихой скороговоркой ответил тард, с ужасом представляя, как Эрвинд начнет сейчас во всеуслышание пересказывать эту историю.
На самом деле ее, конечно, знали все, хотя знать никому не полагалось. А дело было так: после несчастья, случившегося с посольским врачом, Император справедливо решил, что Лайя нуждается в большем количестве солдат для поддержания порядка. И, чтобы получить на это средства, увеличил налоги. Мэй выплатила все день в день и копейка в копейку, но так как ей не хватило нескольких тысяч марок, она послала Императору золотые серьги своей матери. Дело приняло некрасивый оборот. Тарды были рыцарями, и при дворе шептались, что многие из могущественных графов Империи уже высказали свое недовольство. Хоть асены и лисье племя, их нельзя обирать до последней нитки. Так, чего доброго, Император войдет во вкус и посягнет на иммунитет собственной знати.
— Если это были действительно серьги ее матери, вряд ли они были золотыми, — задумчиво сказал Эрвинд. — Тут даже на позолоченные надеяться не приходится. Скорее всего, поддельные побрякушки, или она кого-нибудь ограбила. Но это не важно. Важно, что таким галопом она скоро доскачет до могилы. Нельзя было уезжать. Я должен был понять, чего он, мерзавец, хочет.
— Эрвинд! Осторожнее! — взмолился тард.
И заработал лишь новый пугающе-пронзительный взгляд.
— Слушай, не волнуйся так. Клянусь тремя своими дедушками, все будет в порядке. Хочешь хороший совет? Отправляйся сейчас домой и напиши Императору, что я назвал своего отца мерзавцем. Так всем будет лучше.
Вот этот-то совет Эрвинд давал совершенно серьезно, из самых добрых побуждений и почти на трезвую голову. Но юноша, вместо того чтоб ему последовать, покраснел как вареный рак и, понимая; что вызывать сейчас принца на поединок будет глупо и бессмысленно, ухватился за бутылку.
Грядущее показало, что прав был Эрвинд. За соседним столом на всякий случай сидел второй осведомитель, и весь разговор в тот же вечер стал известен Императору. И спустя несколько дней неудавшийся шпион отправился служить в Богом забытый гарнизон, от которого до другого такого же надо было три дня скакать без отдыха.
В небольшой, богато обставленной комнате в резных креслах с позолотой сидели двое. Вернее сказать, сидел один — седой старик с кустистыми бровями и почти уже бесцветными, но цепкими глазами. Второй, мужчина лет сорока с жестким породистым лицом, то и дело вскакивал и начинал бродить по комнате, что-то горячо доказывая своему собеседнику. Старик был Императором, второй — имперским послом в Лайе.
— Убийцу они поймали тут же, — рассказывал посол. — Впрочем, он и сам не думал убегать. Ну ладно, они его все же поймали. Он оказался бывшим секретарем их короля. Казалось бы, что тут долго думать? И тут выясняется, что сам король десять лет назад судил этого секретаря, Ивэйна, за казнокрадство. Как прикажете теперь это понимать? Где причина? Ладно, все делают вид, что понимают. Я сказал, что речь идет о государственной измене и дело должен разбирать имперский судья. Они согласились. Начался суд.
Скрипнула дверь. В комнату вошел третий. Ему было уже за сорок лет, виски тронула седина. Длинный прямой нос, красивой формы губы и руки, чуть впалые щеки также говорили о хорошей породе и высоком происхождении.
— Вы хотели видеть меня, Ваше Императорское Величество?
— Да. Садись, Арнульф. — Император указал вошедшему на кресло посла. Такова была его манера выражать неодобрение.
Растерявшийся посол помедлил еще несколько секунд, набрал в грудь воздуха и сказал уже почти жалобно:
— Значит, начался суд. Подсудимого просят принести присягу. Хорошо. И тут он заявляет, что, простите Ваше Императорское Величество, со стороны судей будет оскорблением не верить на слово их Императору и повелителю.
— Так, так, — настоящий Император благосклонно кивает.
— Судья, разумеется, спрашивает, что подсудимый имеет в виду. А подсудимый, простите Ваше Императорское Величество, отвечает, что они могут не волноваться, он и с этого места может, простите Ваше Императорское Величество, прекрасно управлять Империей и всеми подвластными ей землями, но он просто не хотел бы, чтобы его власти было нанесено оскорбление. Это может, говорит он, оказаться дурным примером для молодежи. Тут вскакивает жена подсудимого и начинает обвинять королеву: из-за ее, мол, отца бедный человек на каторге последние мозги растерял, а от него еще чего-то хотят. И так, мол, судьба ей ненормального аристократа послала, который на старости лет еще и на короля работать удумал, а они, неблагодарные, в этом своем дворце его вконец довели! Королева так же встает и начинает требовать, чтобы женщина сейчас же замолчала, говорит, что ее муж воистину всегда был ненормальным, и что хороша страна, где по улицам бродят сумасшедшие убийцы, и что она уже и за свою жизнь опасается. Так они препираются полчаса, никто не смеет прервать Ее Величество, и только подсудимый уговаривает всех успокоиться: «Не надо так, все мы люди, все мы братья, все вы мои подданные».
Посол вытирает пот.
— Потом нашлась еще дюжина соседей, которые подтвердили, что подсудимый давно уже был не в себе. Подсудимый признан невменяемым и отправлен домой. Конечно, я видел, что все это фарс, но как докажешь?
Посол останавливается, собирается с силами и выпаливает единым духом:
— Примите мою отставку, Ваше Императорское Величество! Это не люди. В конце концов, я тоже… боюсь.
Повисает тишина. Потом Император спокойно говорит:
— Хорошо. Ты свободен. Иди.
Посол кланяется:
— Ваше Императорское Величество…
— Достаточно. Твоя просьба удовлетворена. Иди.
Несчастный посол с поклоном выходит.
Молчание. Двое мужчин смотрят друг другу в глаза.
Они знакомы уже много лет. Арнульф был когда-то оруженосцем юного кронпринца и во многих сражениях закрывал его спину. Поэтому наедине они обходятся без церемоний.
— Зачем ты звал меня, Берт? — спрашивает наконец Арнульф.
Император не отвечает. Он встает с кресла, достает из шкафчика бутылку вина, два стакана, ставит все это на стол.
— Угощайся. Это из Ашена. Королевские земли Лайи, королевское вино. Большая редкость здесь. Ну что, выпьем за упокой души старого Эрвинда, Улав?
Даже Арнульф поражен:
— Ты… это серьезно, Берт?
— А что? Мы никогда не видели друг друга, но он знал меня не хуже, чем ты, и я его знал неплохо. Он был странный человек.
— Почему странный?
Император разливает вино.
— Ты пей. Это действительно редкость. Почему странный? То очень храбрый, то трусливый как заяц, то хитрющий, то доверчивый и наивный. И всегда подкидывал сюрпризы. Знаешь, я действительно жалею, что мы никогда не встречались. Я бы спросил его кое о чем.
— О чем?
— Что он со всего этого имел? Он крал, лгал, изворачивался — но для чего? Сам он не разбогател, и власть его не увеличилась ни на йоту. Единственное, что он заработал — раннюю смерть.
— Все асены немного сумасшедшие.
Император смеется:
— Так-так, Улав. А мне докладывали, что в твоем загородном доме работают одни асены.
Арнульф пожимает плечами:
— Они меня забавляют. Кстати, я спрашивал одного из моих асенов, что он думает о королевской власти, и он мне ответил: «Король — это тот, кто платит за всех. Но он платит вперед».
— Ни слова не понял.
— Я тоже. Но потом он пояснил. Король должен заботиться о том, чтобы все остальные жили привольно и в безопасности. И если ему это удается, его почитают как хорошего мастера. А после смерти в награду за его труды его хоронят в Ашене, в долине Ианте, среди зеленых холмов и виноградников. На это я ему сказал, что их король — преступник и вор.
— И что он ответил?
— Свобода выше долга, честь выше свободы, но мудрость может быть выше чести.
— Старый, мудрый асен.
— Угу, черномазый проходимец лет семнадцати. Сколачивает у меня табуретки и скамейки.
— Да… Я, признаться, думал, Улав, что после смерти Эрвинда мы вздохнем свободно. И сам посадил на престол эту девчонку, будь она неладна. А что теперь? Про серьги ты знаешь. Я чуть было не получил большие неприятности. А посмотри, что она сделала с моим послом! Между прочим, не мальчик был, опытный человек. Знал, с какой стороны асены хлеб маслом мажут и как это масло лучше снять. При светлой памяти князе Эрике в Лайе правили одни тарды. А сейчас дворец наводнен асенами. Мы удерживаем лишь ключевые посты — суды, чеканка монеты, мастера торговых палат. И я не знаю, кого из них эти бестии успели купить. Даже армией Лайи командует теперь асен. Конечно, армия годится только для парадов, и все же… Будь моя воля, я снова затопил бы Лайю войсками, но как я тогда удержу своих дворян?
— И что дальше, Берт?
— Мне нужен новый посол в Аврувии. Я думаю, что это подходящая должность для тебя, Улав.
— Что я должен буду сделать?
— Убрать эту проклятую королеву.
Арнульф качает головой:
— Это становится дурной привычкой, Берт. Будет много недовольных.
— А ты думаешь, я доволен? Но что делать? Она, эта стерва, еще молода и может процарствовать лет тридцать. А то еще нарожает сыновей, и они растащат Лайю у нас из-под носа. А мне тоже пора думать о смерти. Я не могу оставить сыну такое наследство.
— И что дальше?
— А ты не понимаешь? Мне нужен свой король в Лайе.
— И как ты себе это представляешь?
— Ты говорил, что, когда асенский король хорошо служит своим асенам, его чтят как хорошего мастера?
— Да.
— А теперь скажи-ка, что будет, если он наплюет на свою службу и станет играть только за себя?
Арнульф задумался.
— Они прогонят такого короля, — говорит он наконец.
— Как? Поднимут восстание?
— Нет. Просто перестанут повиноваться.
— Ну так сделай, чтобы они ее прогнали!
Арнульф усмехнулся и хлопнул рукой по колену:
— Проклятье, это будет красиво! Но как?
— Сам не знаю. Приедешь туда, посмотришь и придумаешь. Я помогу. Дам тебе право начинать и вести судебный процесс против любого асена. И само собой, прикажу всем тардам Лайи повиноваться тебе. Да, вот еще, возьми-ка ты с собой этого Эрвинда. Ну хоть переводчиком, что ли.
— Зачем? Я говорю хорошо. Кандидатом на престол?
— Ага, ты тоже об этом подумал? Нет, не получится. Он тоже хитрая бестия, я так и не понял, что он здесь делает. Тут другое. Что-то такое между ними было — между королевой и этим принцем. Посмотри на месте, нельзя ли из этого чего-нибудь извлечь. Но очень осторожно это будет твой последний козырь в случае чего. Ну что, берешься?
Арнульф улыбается:
— Берусь. Это будет хорошая игра. Но знаешь, Берт, тут есть еще один тонкий вопрос.
— Какой же?
— Кто у нас будет следующим посольским врачом?
Глава 3
Записки наемного убийцы
(дневник Теодора Арчера, церета)
Хорошая моя, ты никогда это не прочтешь, да и меня не увидишь, особенно если найдут эти записи. Боже мой, как это ужасно, нет ни одного человека, с которым можно поговорить. Тарды посланы нам за наши грехи. Но это все очень сумбурно, попытаюсь успокоиться и записать более складно. Хотя после сегодняшнего дня я вряд ли способен на это, но все же попробую.Ты помнишь, как это все началось. Они вломились к нам, сунули мне бумагу, завопили: «Приказ Императора!» — и потащили меня на улицу. Ты закричала и кинулась ко мне… Один из них толкнул тебя так, что ты упала. И я ничего не мог сделать, совсем ничего! Ненавижу. Они не люди.
Меня привезли во дворец и провели по черной лестнице в императорский кабинет. Он сидел за столом. Ты знаешь, это ужасно, но он похож на твоего дядю, того, что разводит гусей. Ты только не обижайся, но это действительно так.
Кроме него там был еще один человек, но я его сначала не заметил.
Император сказал:
— Я слышал., ты хороший лекарь.
Я ответил:
— Да, говорят.
Тут вмешался второй:
— Когда ты отвечаешь Императору, ты должен говорить «Ваше Императорское Величество!»
Император улыбнулся:
— Еще успеешь вбить в него весь этикет. У тебя будет достаточно времени.
Боже мой, как мне не понравилась его улыбка и его слова! И я не ошибся: дальше пошло еще хуже.
— Император направляет к асенам посольство, — сказал второй. — Нужен врач, и Император выбрал тебя.
— Но почему?! — не удержался я.
— Молчи и слушай. Ты поедешь с посольством, познакомишься с королевой асенов. Вернешься, когда ее не будет в живых. Ты все понял?
— Но… — Я смотрел на него и видел, как исчезла улыбка, а лицо приобрело угрожающее выражение.
— Я говорю, не перебивать меня! — рявкнул он. — И не вздумай сбежать, не выполнив приказа. Тебя не убьют, нет. Но твои жена и дети… Вижу, ты понял. Они сейчас в крепости. От твоего послушания зависит, что с ними будет. Иди, скажешь императорскому лекарю, что тебе надо, все выдадут.
Я не знаю, как у меня хватило сил спросить:
— Я сделаю все, но разрешите мне увидеться с моей семьей.
Я не верил, что даже тард может быть настолько бесчеловечным.
Он засмеялся и сказал:
— Иди. Все в твоих руках. И будь поскромнее, уж больно ты разговорчив.
Я все стоял. В висках стучало. Наконец я понял, что значит это выражение. Голова горит, бьются жилы, а в висках слышно сердце. Очень неприятно.
Кто— то вошел. Император сказал:
— Уберите отсюда это церетское пугало.
Меня взяли за плечи и вывели. До самого отъезда тарды меня почти не замечали. Не скажу, что это меня сильно расстроило. Я все время сидел в своей комнате и думал о тебе и о детях. Один раз меня водили к послу, тот долго рассказывал, что можно, а что нельзя. Заставил повторить. Все равно я почти ничего не помню. Мне было просто не до него. Он сказал, что, если я буду ходить «с такой кислой рожей», вам будет плохо.
Кроме него, я видел только переводчика-асена. Одет, как пятилетний ребенок, в цветные тряпки. Пытается разговорить меня. Завтра выезжаем.
* * *
Они говорят, мы поедем верхом. Я не могу себе этого представить. На лошади пашут, ее можно запрячь во что-нибудь… Но садиться на нее — это просто неприлично, это грех. Я отказывался, но они меня заставили. Сержант сказал, что это самый спокойный конь во всей Империи. Он такой огромный, у него такие зубы… Они закинули меня в седло (сам я сесть не мог, и никогда не смогу). Его зовут Мрак, он совершенно черный. Он пошел по кругу, меня мотало из стороны в сторону, тарды хохотали. Потом ему надоело, и он пошел в конюшню. Там я сполз с него и ушел к себе. Надеюсь, это дурацкая тардская шутка.* * *
Это не шутка. Это страшно. У меня болит все. После сегодняшнего дня меня сняли с лошади и отнесли в дом — сам идти я не мог.Мы выехали утром. Меня усадили на этого Мрака, и он пошел на конюшню. Я подумал, что если это самая спокойная лошадь, а на другой мне не усидеть, а он хочет остаться, то, может, они и меня оставят? Но они только хохотали и снова и снова выводили нас из конюшни, а мы снова и снова возвращались туда. Кончилось все тем, что асен стегнул моего коня и заставил его идти со двора.
Временами Мрак переходил на рысь (так это называется, я это позже узнал), и тогда я ждал, когда же наконец упаду на землю. Но почему-то так и не упал. Иногда он останавливался и начинал объедать какой-нибудь куст. Я был ему очень благодарен, надеялся, что посольство уедет без нас, и оно бы уехало, но каждый раз откуда-то вылетал асен, стегал моего коня и снова уносился. А мы догоняли посольство. Я кусал губы, закрывал глаза и хватался за седло. Я уже возненавидел этого переводчика, но на привале посол сказал, что, если я не прекращу валять дурака, вам будет плохо. Теперь я благодарен ему.
Асен принес мне ужин и сказал, что это все ничего, что я скоро привыкну. Таким тоном я говорю умирающим: «Вы еще долго проживете, внуков будете нянчить». Он ничего, но вином от него несет за версту, при этом, в отличие от тардов, выглядит совершенно трезвым. Пытался и меня уговорить выпить, сказал:
— Ты в этом нуждаешься, я же вижу.
Конечно, я отказался. Все, сил больше нет, заканчиваю. Надеюсь, вам не очень тяжело.
* * *
Мы едем уже семь дней. Как это ни удивительно, но я начал привыкать к коню. Мне даже нравится на нем ехать, правда, только с утра — вечером устаешь ужасно. Впрочем, устают все, даже асен. Его зовут Эрвинд. Как я понял из разговоров, тарды дали ему самую опасную лошадь и теперь ждут, когда он с нее свалится. А он все не падает, я так думаю, он это им назло.Я все время думаю о вас, но чем это вам поможет? Придется сделать все, что они потребуют. Думаю, я и тогда не вернусь — они убьют меня, я слишком много знаю, а узнаю еще больше. Но это не важно, вас они все равно отпустят.
Мы, цереты, поступили очень мудро, мы не лезем в войны, мы живем так, как жили наши деды, платим налоги — и нас никто не трогает (хотя, как видишь, бывают исключения). И я вот думаю, что же происходит там, у асенов, если тарды так звереют? Посол, господин Арнульф, говорит, что асены не платят налоги, что они — лисье племя и все сплошь колдуны. Они не уважают Императора, а их королева — лгунья, и ее надо убить. Я спросил про асенов у Эрвинда, он улыбнулся и сказал:
— Приедем — увидишь. Теперь уже скоро.