Страница:
От поцелуя новобрачных лодка снова заходила ходуном.
— Пусть же замок цепи будет на небе, а ключ на дне морском, — закончил Ивэйн, удерживая равновесие.
Он отвез королевскую чету на островок. Эрвинд, верный обычаям, перенес Мэй на берег на руках. Ивэйн отплыл подальше к камышовым зарослям, достал со дна лодки удочку, насадил на крючок наживку, забросил. Над дельтой повисла полуденная дремотная тишина.
Мэй и Эрвинд появились на песчаном берегу спустя несколько часов. Мэй помахала рукой Ивэйну. В другой руке у нее были туфли. Эрвинд тоже был босиком, а губы и ладони у обоих перемазаны черникой.
Влезая в лодку, Мэй ойкнула — на дне лежали пять толстеньких серебристых окуней.
— Хорошая ли это примета для новобрачной — сидеть на мертвой рыбе? — сердито спросила она.
— Можешь сидеть на моих коленях, — предложил Эрвинд.
— Только не в моей лодке, — добавил Ивэйн, и все трое рассмеялись.
Ивэйн все понимал и поэтому греб не торопясь. Они плыли и плыли в солнечном мареве, и казалось, что берег так никогда и не возникнет на горизонте. Эрвинд и Мэй, обнявшись, задремали на корме, как нашалившие котята. Вернее, оба делали вид, что дремлют, а сами сквозь ресницы любовались друг другом. Им все казалось необычайно важным и значительным — нестертые следы варенья за ухом Мэй, желтый листок, запутавшийся в волосах Эрвинда, светлая полоска на лбу, где была повязка. Волны тихо постукивали в борта лодки. Солнцем пахла все кожа Эрвинда, волосы Мэй, руки, одежда.
— Эрвинд!
— Что, маленькая?
— Теперь ты будешь королем?
— Прости, голубка, но мне нравится быть просто мужем королевы. Я не карьерист.
— Я не шучу. Я придумала, как все сделать, ты только скажи, что согласен. Ну пожалуйста, скажи, что согласен. Что тебе стоит? — Она запустила руку в его черные жесткие волосы и легонько дернула.
— Ой! Ну хорошо, согласен, уже согласен.
— То-то. Ты самый лучший муж на свете и будешь чудесным королем.
Вдали все-таки появилась пристань с тоненькой темной фигуркой — верный Теодор стоял на страже.
— Черный гений ждет нас, — сказал тихо Эрвинд, и Мэй вдруг показалось, что он говорит вовсе не о Теодоре.
Она вздрогнула и изо всех сил вцепилась в запястье Эрвинда. Неожиданно она поняла, что сейчас им снова придется расстаться.
Встал, оделся, пошел посмотреть, что там с Эрвиндом, может, ему моя помощь уже не понадобится. Он в ней действительно не нуждался — спал как младенец, невинный и очень довольный собой. Если такие бывают. Повязка сбилась, какая-то черная тряпка висела на ухе — просто смех сквозь слезы. Я постоял, полюбовался этой картинкой и пошел к себе. Отругать его успею и утром. В детстве его явно недопороли, теперь приходится исправлять недостатки королевского воспитания. Пока, правда, безуспешно.
На рассвете стали возвращаться тарды. Все время хлопали двери, выспаться снова не удалось. Зато ближе к полудню, когда все уже разошлись по комнатам, я услышал, как тихонько заскрипела лестница — кто-то тайком уходил из посольства. Я сразу понял — кто. Вышел и спросил:
— Куда это ты собрался?
Эрвинд замер, зажав сапоги под мышкой, посмотрел на меня сурово и прошептал:
— Тихо! Перебудишь всех!
Для пущей убедительности он приложил палец к губам, и сапоги с грохотом покатились по лестнице. На его счастье, никто не проснулся.
— Я пойду с тобой. И не вздумай отказываться. Я сумею поднять тревогу.
Он вздохнул покорно, уже не таясь, сбежал вниз, обулся, и мы пошли.
Всю дорогу он косился на меня, надеялся, что сжалюсь и поверну назад. Балда. Что мне там делать?
Город завален мусором: бумажки, тряпки, объедки, бутылки. Асенам придется долго наводить порядок.
На пристани Эрвинда поджидал тот асен-император. Они о чем-то говорили на своем языке, Эрвинд то и дело оглядывался.
Я присел в стороне на кучу бревен. Было очень хорошо. Тишина, ясное небо, река катает гальку. Я не сомневался, что Эрвинд ждет королеву. И не ошибся.
Она прибежала запыхавшаяся, раскрасневшаяся, и он прямо на глазах у всех ее обнял. Они стояли и целовались. Я должен был сгореть со стыда, а я сидел и любовался ими.
Они были совсем не похожи на себя вчерашних. Она больше не была королевой — просто женщина, доверившаяся мужчине. Он больше не был насмешником и шалопаем — он был тем мужчиной, который брал на себя все заботы. Только теперь я вспомнил — я ведь не старше его.
Наверное, это и есть та самая любовь, от которой теряют голову и перестают понимать, что делают. Это прекрасно, но и страшно тоже. Они, не задумываясь, могли бы сейчас шагнуть в пропасть, да что там «не задумываясь» — не заметив этого.
Потом они сели в лодку, чинные и благонравные, «император» оттолкнулся веслом и помахал мне. Не было их долго. Я дремал на солнышке и ни разу не вспомнил про посла. Мне было хорошо, потому что было хорошо им. Потому что Эрвинд был моим младшим братом, а она — девушкой, на которой он женится. У них свои законы, и если нет гостей, то это еще ничего не значит.
Я растянулся на бревнах и закрыл глаза. Все-таки здорово я вымотался за последнее время. Странно, я очень люблю свою жену, всегда ее любил, но никогда не стояли мы вот так… Нет, в самом деле, странно, ведь именно мы, цереты, избранный Богом народ. Или… Или так Он наказывает их? Но ведь это жестоко. Вот сейчас они вдвоем, а в следующий миг все кончится, как и не было. Может быть, я придумываю все сам? Господи, сделай так, чтобы они никогда не узнали, что это — твоя кара, твое наказание. Если хоть кто-нибудь может быть счастлив здесь, то пусть это будут они! Наверное, никто еще не обращался к Богу с подобной просьбой. Может быть, поэтому он услышит ее?
Наверное, я задремал, потому что говорил со своей женой. Не знаю о чем, она что-то ласково шептала и ушла только тогда, когда днище лодки заскрипело о камни.
Они вернулись. Эрвинд попрощался с Мэй. Они светятся, когда смотрят друг на друга. Эрвинд всю дорогу молчал, только поглядывал на свое (или ее) кольцо и улыбался. Когда мы подошли к посольству, он остановился, схватил меня за руку и сказал с угрозой:
— Если проболтаешься…
— Сними кольцо, — ответил я.
Не было ни сил, ни возможности рассердиться. Хотелось похлопать его по плечу и сказать, что все будет хорошо. Но я сам в это не верю.
Пришли мы вовремя. Господин посол снова изволил искать меня. Не из-за Эрвинда, из-за похмелья. Я отправился его лечить. Эрвинд рвался помочь, уверял, что у него выйдет гораздо лучше, потому что, видите ли, я никогда не напивался по-настоящему.
На это я ответил, что голову мне тоже ни разу в жизни не пробивали. Он одобрительно хмыкнул и отправился к себе — вспоминать свою Мэй.
Если мне кого и хочется отравить, так это господина посла. До Императора, увы, слишком трудно добраться.
Глава 7
Мне он сказал:
— Тебе пора поближе познакомиться с королевой. Иначе она не пустит тебя принимать роды. Надеюсь, ты все понимаешь.
Я все прекрасно понимаю: и то, что я у них в руках, и то, что получаю огромное удовольствие, обманывая их. Я пожал плечами и отправился переодеваться.
За стенкой посол говорил Эрвинду:
— Прошлый раз вы, кажется, снова были нездоровы. Вам нет необходимости идти со мной.
Эрвинд возражать не стал. Господин посол всю дорогу пытался понять, кто и где его дурачит, и больше ни о чем не был способен думать. Только этим я могу объяснить его приказ, отданный Гуннару: быть сегодня остроумным с королевой.
Танцевали они все в той же парадной зале. Я выбрал уголок потише и спрятался там от асенских красавиц. Совершенно невозможные женщины. Чем хуже говорят по-тардски, тем больше желания общаться со мной. Нет, они красивы и милы, но при чем тут я? Еле отбился.
Нет, я не могу сказать, что это был скучный вечер. Наоборот, слишком веселый. Эти асены…
Мэй снова изо всех сил изображала королеву. Это ей совершенно не идет. Она пыталась показать, как ей хорошо, как все вокруг замечательно, какое огромное впечатление производит на нее Гуннар. Но пальцы ее трепали конец пояса и даже вырвали пару нитей из кистей. Она ждала Эрвинда, а когда поняла, что он не придет сегодня, чуть не заплакала, но продолжала улыбаться. Я решил, что обязательно расскажу об этом принцу. Он, наверное, с горя уговорил стражников поиграть с ним в карты и сейчас обчищает их кошельки.
Музыка тягучая, плавная, все разговаривают вполголоса, платья шелестят, этакий равномерный гул. Он меня убаюкал, я стал задремывать. Но тут в зале что-то произошло. Они стали гудеть по-другому: недоуменно. Я открыл глаза.
В зал вошел молодой человек, очень изящно, по-асенски одетый. Он все время щурился, смотрел как-то рассеянно, то ли важничает, то ли просто плохо видит. Да еще и шляпу на нос надвинул. Кстати, назвать его молодым человеком — явное преувеличение. Мальчишка. Он и бороду-то бреет для того, чтобы она быстрее росла. Но пары перед ним расступались.
Гуннар тем временем, кажется, придумал что-то остроумное и собирался поделиться этим с королевой. И тут перед ним вырос этот мальчишка асен. Отстранил Гуннара (и как отстранил: ладонью, одним движением, даже не прикоснувшись, словно боялся испачкаться!) и сказал громко:
— Я на минуту, ты сейчас закончишь.
И поцеловал королеву. Долгий был поцелуй. Хорошо хоть Эрвинда в зале не было. Затем, как и обещал, вручил бедную девушку Гуннару и выскочил в окно.
Тут все наконец очнулись. Посол требовал стражу, но Мэй, красная до ушей, сказала срывающимся голосом:
— Господа, вы забыли обычай!
И посмотрела на посла, а потом почему-то на меня. Лично я такие обычаи не одобряю. Если бы я проделал что-нибудь подобное с моей женой, она имела бы полное право вернуться к отцу. Правда, он-то не знает, что королева уже замужем, но это не извиняет ни его, ни ее. Тем более что господин Арнульф был явно доволен.
Как только мы вернулись, он во всех подробностях пересказал случившееся и поинтересовался, что это за обычай. Если он надеялся на то же, чего боялся я, то мы оба обманулись. Эрвинд нам спокойно и с удовольствием объяснил, что в последний из дней Высокой Звезды любой мужчина может поцеловать на людях девушку, которая ему нравится, и она не вправе отказать, но, если не хочет подарить свой поцелуй просто так, может потребовать за него любой выкуп.
Самое удивительное, он действительно не был расстроен! Он, наверное, и на балу отнесся бы к этому так же доброжелательно.
Мне никогда не понять асенов. Но есть в них что-то, за что им все прощаешь. Единственным пострадавшим оказался Гуннар. Он так и не оправился от асенских обычаев. Похоже, размышлял, чего могла бы потребовать королева, если бы это он ее поцеловал. Пришлось дать ему снотворного.
— Дура сопливая! — сказала королева.
Поскольку в ее рабочем кабинете никого не было, обращаться она могла только к своему отражению в оконном стекле. Сам кабинет имел сейчас вид довольно странный: картины повернуты лицом к стене, все любимые безделушки безжалостно сметены со стола, и на нем водворилась куча потертых, украшенных кляксами грамот.
Праздники кончились, урожай улегся в закрома, и тут же подвалила работа. Короне принадлежало несколько поместий в стране (именно короне — королеве принадлежал только Ашен), и каждую осень управляющие присылали свои доклады. Изучив их тщательно, можно было понять, каким выдался год для страны. Однако занятие это было тяжелым и нудным, и Мэй, мучимая укорами совести, взяла его на себя. И разгром в кабинете являлся доказательством ее мужественной борьбы с собой.
В результате этой борьбы она и обнаружила себя стоящей у окна, без единой мысли в голове. Погода испортилась. Дожди шли уже не таясь, целыми днями, жестоко секли землю тысячей холодных бичей. Дельта посерела и вздулась, заливая низкие берега. От ветра позвякивала черепица на крыше дворца. Ветер гнал на город тонкие разорванные облака, и Мэй казалось — это само небо с криком бежит ей навстречу.
— Работать надо, дорогая, а не сопли распускать, — сказала королева.
Усилием воли она усадила себя за стол и искоса глянула на дверь в надежде на избавление.
И избавитель появился — в лице дежурного офицера.
— Ваше Величество, Его Светлость господин Арнульф и Его Высочество, — Мэй невольно вздрогнула, — принц Гуннар просят их принять.
— Хорошо. Иду. — Она вскочила едва ли не с радостью — знала, о чем пойдет разговор и чем он закончится.
Кроме посла и принца в приемной был также Аттери — усталый и хмурый. Он давно уже нюхом чуял, что Мэй что-то скрывает, и это «что-то» очень важно, но спрашивать не решался. Урок, который она преподала ему после нападения на Эрвинда, все еще саднил. Ему не хотелось снова стать «до такой степени тардом».
Мэй не вошла — влетела. Улыбнулась, поприветствовала всех и приземлилась на своем троне. Тяжелое резное кресло делали еще для Эрвинда Старшего, и королева в нем казалась особенно трогательной и хрупкой. Она положила на подлокотники руки, склонила увенчанную тяжелым узлом волос головку.
— Я рада буду выслушать вас, господа.
Посол требовательно взглянул на принца, но тот от этого взгляда потерял дар речи. Королева с интересом вслушалась в затянувшуюся паузу и кротко промолвила:
— Простите, что я упреждаю вас, Ваше Высочество, но у нас в Лайе говорят, что мудрость может быть выше благородства рождения. Поэтому давайте по праву старшинства и мудрости предоставим первое слово господину Арнульфу. Вы не возражаете?
Принц коротко кивнул.
Посол знал, как звучит поговорка в оригинале, и оценил комплимент по достоинству.
— Ваше Величество, — произнес он в тон королеве, — робость не позволяет Его Высочеству говорить, и я возьму на себя смелость просить вашей руки для него.
— Моей руки?
— Да. Я осмелюсь также добавить, что Его Высочество почитает вас лучшей из женщин Лайи и своего отечества и лишь вас желает видеть своей супругой.
Королева поежилась. Приемную перед приходом гостей тщательно проветрили, в ней все еще было свежо. Похоже, переговоры будут проходить в поистине ледяной атмосфере, и она сомневалась, что жар их с Гуннаром сердец поможет делу.
— Неужели вы так быстро сумели полюбить меня? — спросила она у Гуннара.
— Не сомневайтесь во мне, сударыня! — слова вылетели из него как из пушки.
Мэй взглянула на Аттери и увидела, что тот не находит себе места. В праздники у обоих было слишком мало времени, дабы обсудить, что делать с Гуннаром.
— Ваше Высочество, — произнесла Мэй нежным певучим голосом, — я верю вам. Верьте же и вы, что я была бы счастлива ответить «да». Но, увы, это выше моих сил!
— Почему, Ваше Величество? — быстро спросил посол.
— По нашим обычаям я еще слишком юна. Пожелай я вступить сейчас в брак, народ Лайи счел бы это неприличным.
Аттери и посол с восхищением следили за тем, как королева изобретает новый асенский обычай.
— Ваше величество. — Голос посла был так же мягок и нежен. Он и королева наконец дождались открытого поединка и с трудом сдерживали восторг. — Я глубоко почитаю ваши обычаи и ваш юный возраст. Но подумайте также о возрасте Императора, вашего сюзерена, да пошлют ему боги долгую жизнь. Он уже немолод, и, конечно, ему хочется как можно скорее увидеть вас, его духовную дочь, женой достойного человека и матерью наследников Лайи. Королева задумалась.
— Вы правы, — сказала она наконец. — Император, в самом деле, словно отец мне. А вы — его голос здесь, у меня во дворце. Поэтому прошу всех присутствующих простить меня, но я бы хотела поговорить с господином Арнульфом, как любая дочь говорит со своим отцом о свадьбе — наедине.
Посол с принцем снова переглянулись. Воспользовавшись моментом, Мэй подмигнула Аттери — на того жалко было смотреть. И принц, и Мастер Оружия так и не нашли, что сказать, и молча откланялись, гадая, повезло им или нет.
Противники остались одни и в первый раз открыто, не таясь, взглянули друг другу в глаза.
— Почему вы отказали Гуннару? — резко спросил посол.
— Потому, что я не испытываю к нему любви.
— Простите меня, прекрасная госпожа, но я буду говорить прямо. Это — приказ Императора.
Мэй тихонько рассмеялась:
— Господин Арнульф, вы, без сомнения, прекрасно знаете имперские законы, в том числе те, что касаются Империи и Лайи. Император не выбирает мне мужа. Имя называю я, а он лишь соглашается с моим выбором или отвергает его. И вы хотите сказать, что Император издал приказ, который противоречит его собственному закону?
Посол онемел. То, что она говорила, было ясно как день, но прежде просто не приходило ему в голову. Ни ему, ни, по всей видимости, Берту. Они все-таки ядовитые твари, эти асены.
Спокойствие посла вовсе не было таким незыблемым, каким казалось. Изображая все эти дни мишень для шуток асенов, он не терял времени даром. Он уже мог с точностью сказать, сколько кораблей приходило в дельту за этот год, где и кто чеканит фальшивую монету, сколько пушнины, серебра и золота уходит в Империю незаконными путями. Тардские чиновники забросали посольство донесениями. Он мог хоть завтра посадить в тюрьму половину Лайи. Не мог он лишь одного — доказать, что королева была причастна к этому беззаконию или хотя бы знала о нем. А без ареста королевы во всем остальном смысла было не больше, чем в ловле ящериц. Все, что он разрушит, будет построено заново в следующую ночь. Однако, попытайся он выдвинуть хоть какие-нибудь обвинения, его ждут лишь финты вроде этого. Нет, только она сама должна отдать себя в его руки. И она это сделает. Она видела Теодора, видела Гуннара. Она знает, что Императору нужен законный повод, чтоб посадить на трон Лайи свою марионетку. Она боится за свою жизнь. Она боится за Эрвинда. Она должна где-то ошибиться.
А пока что Мэй тряхнула волосами и весело сказала:
— Впрочем, самым разумным будет забыть об этой досадной ошибке. Более того, я прошу вас передать Императору, что я готова назвать имя своего жениха.
— Я могу узнать, кто это, прекрасная госпожа?
— Можете. Ваш переводчик.
Арнульф почувствовал, что медленно восстанавливает равновесие. «Все-таки Берт не дурак», — подумал он.
— Но что я буду делать без него?
— Вы прекрасно говорите по-асенски.
— Спасибо, Ваше Величество, но все же посольство без переводчика будет выглядеть как-то несолидно.
— А мы обучим вашего врача. Мои дамы с удовольствием этим займутся.
Посол поневоле рассмеялся:
— Но, прекрасная госпожа, вы же сами говорили, что для вас неприлично так рано выходить замуж. А если еще вспомнить, что принц Эрвинд был изгнан вашим отцом и народ до сих пор его ненавидит — тому, согласитесь, есть веские доказательства, — то у ваших поданных будут все основания для недовольства. Вы не боитесь?
Он задавал вопрос не без тайного умысла — надеялся, что Мэй скажет наконец, почему был изгнан Эрвинд. Королева прищурилась и положила подбородок на переплетенные пальцы.
— С вами, посланником Императора, я могу быть откровенна. Король Эрвинд давно желал нашей свадьбы. И он отослал прочь своего сына лишь потому, что боялся, как бы наша любовь не вспыхнула раньше времени и не стала причиной нашего позора и бесчестья. Кроме того, он, возможно, хотел, чтобы принц Эрвинд познакомился с Его Императорским Величеством.
Арнульф не поверил и мгновение спустя понял почему. «Эрвинд» и «бесчестье» — невероятное сочетание. Вот если бы ее изгнали из страны, он бы не был удивлен.
— У вас на все есть ответ, — сказал он с улыбкой. — Но у меня тоже есть ответ: это невозможно. Император никогда не даст согласия на этот брак.
— Он согласится, если его убедите вы. Все знают о вашей дружбе.
— Но я тоже не считаю это лучшим выходом для Империи и для Лайи. Почему я должен убеждать моего друга в том, во что не верю сам?
— Потому что у вас нет другого выхода. Вы тайком от Императора связались с Домом Ойсина, господин Арнульф. Доверие, которое вы оказываете моим аристократам, — большая честь для меня. Но думаю, если Император узнает об этом, у вас будут неприятности.
Посол вторично потерял дар речи. Такого с ним не случалось никогда. Эта девчонка пугала всерьез. И самое мерзкое, что она снова была права. Император мог в любой момент умереть, а потому посол давно позаботился, чтобы его капитал хранился вне Империи. В конце концов, он тоже обязан был думать о своей семье.
— Вы можете это доказать? — спросил он как можно бесстрастнее.
— Не здесь и не сейчас. Но могу.
Он спросил себя: «Можно ли ей верить?» Он ясно видел все признаки влюбленной женщины: перемежающиеся бледность и румянец, расширенные зрачки, подрагивающие ноздри. Такие могут врать и сами верить в свое вранье. Но с другой стороны, она же асенка! Или не асенка?
— Не здесь и не сейчас — это не доказательство. Я не верю вам.
— Хорошо. Тогда я выполню свою угрозу. Это послужит хорошим уроком для следующего посольства.
И он сломался. Самым пошлым образом. Вспомнил того мальчишку-аристократа на балу, и все встало на свои места. Она, похоже, здорово его опутала и теперь вертит им, как хочет. И без колебания натравит их друг на друга. Она действительно влюблена.
— Хорошо, — сказал он сердито, — я буду говорить с Императором о вас и… моем переводчике. Но я не могу ничего обещать.
Она улыбнулась:
— А я и не требую от вас обещаний.
Выходя из зала, он подумал: «А ведь не будь она так молода, не будь королевой, мы могли бы любить друг друга. Как это было бы ужасно!»
Рейнольд также занимался разбором бумаг. И так же безуспешно. Гораздо приятнее было снова обсудить с самим собой свои достижения. Во-первых, он убедился, что не ошибся в Мэй. Любая девушка Лайи была бы счастлива, если бы он разок посмотрел в ее сторону. Мэй не дала себя поцеловать, следовательно, она не «любая девушка», следовательно, она ему подходит.
Во— вторых, на балу он показал им всем, кто здесь главный. И ей, и тому тарду. Кстати, похоже, что это и был знаменитый жених из Империи, о котором говорили на Совете. Итак, в-третьих, Совет. Вот где действительно было весело. Его выходка, разумеется, тут же стала известна всему городу. Родня взвыла и вызвала его пред светлые очи. Дядя первым понял, что к чему, и поинтересовался с некоторым сожалением в голосе: -Это ты дал ей деньги?
Рейнольд скромно кивнул. Потом, когда шум стих, объяснил все по пунктам. Его выслушали внимательно, задавали интересные вопросы: деньги назад не отберешь, надо разобраться, какие можно извлечь выгоды. К концу Совета кузен, который отныне перестал быть человеком, «заключившим блистательную сделку в столь юном возрасте», с горя спросил:
— А зачем тебе понадобилось ее целовать?
Что ж, сам напросился. Рейнольд напустил на себя таинственный вид и заявил:
— Были причины. Расскажу позднее.
Дядю, конечно, не проведешь. На людях ничего говорить не стал, но потом все же мягко напомнил бывшему подопечному, что связываться с королевской семьей — самый верный способ не дожить до старости. Пусть подумает.
Вместо раздумий Рейнольд потребовал к себе ювелира и торжественно вручил ему бриллиантовые серьги своей матери. Когда-то, еще совсем маленьким, он сломал тончайший ободок вокруг голубоватой капли. Ювелир постарался. Теперь невозможно отличить, где новая работа, а где — старинная. Если аристократ дарит девушке серьги, она становится его женой. Вот так-то.
Однако налюбоваться бриллиантами Рейнольду сегодня не суждено. Без вызова появляется Кайрел и жалобно докладывает:
— Господин Рейнольд, к вам…
И тут же за его спиной возникает тардский посол.
— Прошу прощения за вторжение, но меня оправдывает причина, по которой я здесь.
— Прошу садиться. Чем могу быть вам полезен?
Рейнольд кивком головы отпускает Кайрела и улыбается послу. Очень учтиво. Не нужно скандалить с тардами, даже если они приходят без приглашения. Может быть, ему деньги нужны, а у дяди брать не хочет. Мало ли.
— Видите ли, я думаю, что это я могу быть вам полезен.
— Вот как?
Господин Арнульф сдерживает улыбку. Этому юному аристократу, похоже, не нравится отеческий тон. Посол не глупее асенских аристократов, он тоже догадался, откуда у королевы взялись деньги и те сведения, которыми она припугнула его сегодня утром. Однако для того, чтобы асен, даже этот мальчишка, посмел разгласить тайну клиента, ему надо пообещать корону, не меньше. Но тогда уж, прекрасная госпожа, не говорите, что выйдете только за Эрвинда.
— Пусть же замок цепи будет на небе, а ключ на дне морском, — закончил Ивэйн, удерживая равновесие.
Он отвез королевскую чету на островок. Эрвинд, верный обычаям, перенес Мэй на берег на руках. Ивэйн отплыл подальше к камышовым зарослям, достал со дна лодки удочку, насадил на крючок наживку, забросил. Над дельтой повисла полуденная дремотная тишина.
Мэй и Эрвинд появились на песчаном берегу спустя несколько часов. Мэй помахала рукой Ивэйну. В другой руке у нее были туфли. Эрвинд тоже был босиком, а губы и ладони у обоих перемазаны черникой.
Влезая в лодку, Мэй ойкнула — на дне лежали пять толстеньких серебристых окуней.
— Хорошая ли это примета для новобрачной — сидеть на мертвой рыбе? — сердито спросила она.
— Можешь сидеть на моих коленях, — предложил Эрвинд.
— Только не в моей лодке, — добавил Ивэйн, и все трое рассмеялись.
Ивэйн все понимал и поэтому греб не торопясь. Они плыли и плыли в солнечном мареве, и казалось, что берег так никогда и не возникнет на горизонте. Эрвинд и Мэй, обнявшись, задремали на корме, как нашалившие котята. Вернее, оба делали вид, что дремлют, а сами сквозь ресницы любовались друг другом. Им все казалось необычайно важным и значительным — нестертые следы варенья за ухом Мэй, желтый листок, запутавшийся в волосах Эрвинда, светлая полоска на лбу, где была повязка. Волны тихо постукивали в борта лодки. Солнцем пахла все кожа Эрвинда, волосы Мэй, руки, одежда.
— Эрвинд!
— Что, маленькая?
— Теперь ты будешь королем?
— Прости, голубка, но мне нравится быть просто мужем королевы. Я не карьерист.
— Я не шучу. Я придумала, как все сделать, ты только скажи, что согласен. Ну пожалуйста, скажи, что согласен. Что тебе стоит? — Она запустила руку в его черные жесткие волосы и легонько дернула.
— Ой! Ну хорошо, согласен, уже согласен.
— То-то. Ты самый лучший муж на свете и будешь чудесным королем.
Вдали все-таки появилась пристань с тоненькой темной фигуркой — верный Теодор стоял на страже.
— Черный гений ждет нас, — сказал тихо Эрвинд, и Мэй вдруг показалось, что он говорит вовсе не о Теодоре.
Она вздрогнула и изо всех сил вцепилась в запястье Эрвинда. Неожиданно она поняла, что сейчас им снова придется расстаться.
Дневник Теодора
Здесь безумные не только дни, но и ночи. Даже если вечером все уходят на праздник, а Эрвинд ложится спать, это не значит, что до утра ничего не случится. Правда, я еще на что-то надеялся, когда закрывал окна, но я же известен своей наивностью! Часа в три ночи меня растолкали и сообщили, что посол оторвет мне голову, потому что Эрвинд в одиночку бродит по городу. Я даже не разобрал, сколько их было, так быстро они умчались — допивать.Встал, оделся, пошел посмотреть, что там с Эрвиндом, может, ему моя помощь уже не понадобится. Он в ней действительно не нуждался — спал как младенец, невинный и очень довольный собой. Если такие бывают. Повязка сбилась, какая-то черная тряпка висела на ухе — просто смех сквозь слезы. Я постоял, полюбовался этой картинкой и пошел к себе. Отругать его успею и утром. В детстве его явно недопороли, теперь приходится исправлять недостатки королевского воспитания. Пока, правда, безуспешно.
На рассвете стали возвращаться тарды. Все время хлопали двери, выспаться снова не удалось. Зато ближе к полудню, когда все уже разошлись по комнатам, я услышал, как тихонько заскрипела лестница — кто-то тайком уходил из посольства. Я сразу понял — кто. Вышел и спросил:
— Куда это ты собрался?
Эрвинд замер, зажав сапоги под мышкой, посмотрел на меня сурово и прошептал:
— Тихо! Перебудишь всех!
Для пущей убедительности он приложил палец к губам, и сапоги с грохотом покатились по лестнице. На его счастье, никто не проснулся.
— Я пойду с тобой. И не вздумай отказываться. Я сумею поднять тревогу.
Он вздохнул покорно, уже не таясь, сбежал вниз, обулся, и мы пошли.
Всю дорогу он косился на меня, надеялся, что сжалюсь и поверну назад. Балда. Что мне там делать?
Город завален мусором: бумажки, тряпки, объедки, бутылки. Асенам придется долго наводить порядок.
На пристани Эрвинда поджидал тот асен-император. Они о чем-то говорили на своем языке, Эрвинд то и дело оглядывался.
Я присел в стороне на кучу бревен. Было очень хорошо. Тишина, ясное небо, река катает гальку. Я не сомневался, что Эрвинд ждет королеву. И не ошибся.
Она прибежала запыхавшаяся, раскрасневшаяся, и он прямо на глазах у всех ее обнял. Они стояли и целовались. Я должен был сгореть со стыда, а я сидел и любовался ими.
Они были совсем не похожи на себя вчерашних. Она больше не была королевой — просто женщина, доверившаяся мужчине. Он больше не был насмешником и шалопаем — он был тем мужчиной, который брал на себя все заботы. Только теперь я вспомнил — я ведь не старше его.
Наверное, это и есть та самая любовь, от которой теряют голову и перестают понимать, что делают. Это прекрасно, но и страшно тоже. Они, не задумываясь, могли бы сейчас шагнуть в пропасть, да что там «не задумываясь» — не заметив этого.
Потом они сели в лодку, чинные и благонравные, «император» оттолкнулся веслом и помахал мне. Не было их долго. Я дремал на солнышке и ни разу не вспомнил про посла. Мне было хорошо, потому что было хорошо им. Потому что Эрвинд был моим младшим братом, а она — девушкой, на которой он женится. У них свои законы, и если нет гостей, то это еще ничего не значит.
Я растянулся на бревнах и закрыл глаза. Все-таки здорово я вымотался за последнее время. Странно, я очень люблю свою жену, всегда ее любил, но никогда не стояли мы вот так… Нет, в самом деле, странно, ведь именно мы, цереты, избранный Богом народ. Или… Или так Он наказывает их? Но ведь это жестоко. Вот сейчас они вдвоем, а в следующий миг все кончится, как и не было. Может быть, я придумываю все сам? Господи, сделай так, чтобы они никогда не узнали, что это — твоя кара, твое наказание. Если хоть кто-нибудь может быть счастлив здесь, то пусть это будут они! Наверное, никто еще не обращался к Богу с подобной просьбой. Может быть, поэтому он услышит ее?
Наверное, я задремал, потому что говорил со своей женой. Не знаю о чем, она что-то ласково шептала и ушла только тогда, когда днище лодки заскрипело о камни.
Они вернулись. Эрвинд попрощался с Мэй. Они светятся, когда смотрят друг на друга. Эрвинд всю дорогу молчал, только поглядывал на свое (или ее) кольцо и улыбался. Когда мы подошли к посольству, он остановился, схватил меня за руку и сказал с угрозой:
— Если проболтаешься…
— Сними кольцо, — ответил я.
Не было ни сил, ни возможности рассердиться. Хотелось похлопать его по плечу и сказать, что все будет хорошо. Но я сам в это не верю.
Пришли мы вовремя. Господин посол снова изволил искать меня. Не из-за Эрвинда, из-за похмелья. Я отправился его лечить. Эрвинд рвался помочь, уверял, что у него выйдет гораздо лучше, потому что, видите ли, я никогда не напивался по-настоящему.
На это я ответил, что голову мне тоже ни разу в жизни не пробивали. Он одобрительно хмыкнул и отправился к себе — вспоминать свою Мэй.
Если мне кого и хочется отравить, так это господина посла. До Императора, увы, слишком трудно добраться.
Глава 7
Дневник Теодора
Посол подозревает, что мы с Эрвиндом сговорились. Иначе зачем бы ему тащить меня на бал, а Эрвинда оставлять в посольстве.Мне он сказал:
— Тебе пора поближе познакомиться с королевой. Иначе она не пустит тебя принимать роды. Надеюсь, ты все понимаешь.
Я все прекрасно понимаю: и то, что я у них в руках, и то, что получаю огромное удовольствие, обманывая их. Я пожал плечами и отправился переодеваться.
За стенкой посол говорил Эрвинду:
— Прошлый раз вы, кажется, снова были нездоровы. Вам нет необходимости идти со мной.
Эрвинд возражать не стал. Господин посол всю дорогу пытался понять, кто и где его дурачит, и больше ни о чем не был способен думать. Только этим я могу объяснить его приказ, отданный Гуннару: быть сегодня остроумным с королевой.
Танцевали они все в той же парадной зале. Я выбрал уголок потише и спрятался там от асенских красавиц. Совершенно невозможные женщины. Чем хуже говорят по-тардски, тем больше желания общаться со мной. Нет, они красивы и милы, но при чем тут я? Еле отбился.
Нет, я не могу сказать, что это был скучный вечер. Наоборот, слишком веселый. Эти асены…
Мэй снова изо всех сил изображала королеву. Это ей совершенно не идет. Она пыталась показать, как ей хорошо, как все вокруг замечательно, какое огромное впечатление производит на нее Гуннар. Но пальцы ее трепали конец пояса и даже вырвали пару нитей из кистей. Она ждала Эрвинда, а когда поняла, что он не придет сегодня, чуть не заплакала, но продолжала улыбаться. Я решил, что обязательно расскажу об этом принцу. Он, наверное, с горя уговорил стражников поиграть с ним в карты и сейчас обчищает их кошельки.
Музыка тягучая, плавная, все разговаривают вполголоса, платья шелестят, этакий равномерный гул. Он меня убаюкал, я стал задремывать. Но тут в зале что-то произошло. Они стали гудеть по-другому: недоуменно. Я открыл глаза.
В зал вошел молодой человек, очень изящно, по-асенски одетый. Он все время щурился, смотрел как-то рассеянно, то ли важничает, то ли просто плохо видит. Да еще и шляпу на нос надвинул. Кстати, назвать его молодым человеком — явное преувеличение. Мальчишка. Он и бороду-то бреет для того, чтобы она быстрее росла. Но пары перед ним расступались.
Гуннар тем временем, кажется, придумал что-то остроумное и собирался поделиться этим с королевой. И тут перед ним вырос этот мальчишка асен. Отстранил Гуннара (и как отстранил: ладонью, одним движением, даже не прикоснувшись, словно боялся испачкаться!) и сказал громко:
— Я на минуту, ты сейчас закончишь.
И поцеловал королеву. Долгий был поцелуй. Хорошо хоть Эрвинда в зале не было. Затем, как и обещал, вручил бедную девушку Гуннару и выскочил в окно.
Тут все наконец очнулись. Посол требовал стражу, но Мэй, красная до ушей, сказала срывающимся голосом:
— Господа, вы забыли обычай!
И посмотрела на посла, а потом почему-то на меня. Лично я такие обычаи не одобряю. Если бы я проделал что-нибудь подобное с моей женой, она имела бы полное право вернуться к отцу. Правда, он-то не знает, что королева уже замужем, но это не извиняет ни его, ни ее. Тем более что господин Арнульф был явно доволен.
Как только мы вернулись, он во всех подробностях пересказал случившееся и поинтересовался, что это за обычай. Если он надеялся на то же, чего боялся я, то мы оба обманулись. Эрвинд нам спокойно и с удовольствием объяснил, что в последний из дней Высокой Звезды любой мужчина может поцеловать на людях девушку, которая ему нравится, и она не вправе отказать, но, если не хочет подарить свой поцелуй просто так, может потребовать за него любой выкуп.
Самое удивительное, он действительно не был расстроен! Он, наверное, и на балу отнесся бы к этому так же доброжелательно.
Мне никогда не понять асенов. Но есть в них что-то, за что им все прощаешь. Единственным пострадавшим оказался Гуннар. Он так и не оправился от асенских обычаев. Похоже, размышлял, чего могла бы потребовать королева, если бы это он ее поцеловал. Пришлось дать ему снотворного.
— Дура сопливая! — сказала королева.
Поскольку в ее рабочем кабинете никого не было, обращаться она могла только к своему отражению в оконном стекле. Сам кабинет имел сейчас вид довольно странный: картины повернуты лицом к стене, все любимые безделушки безжалостно сметены со стола, и на нем водворилась куча потертых, украшенных кляксами грамот.
Праздники кончились, урожай улегся в закрома, и тут же подвалила работа. Короне принадлежало несколько поместий в стране (именно короне — королеве принадлежал только Ашен), и каждую осень управляющие присылали свои доклады. Изучив их тщательно, можно было понять, каким выдался год для страны. Однако занятие это было тяжелым и нудным, и Мэй, мучимая укорами совести, взяла его на себя. И разгром в кабинете являлся доказательством ее мужественной борьбы с собой.
В результате этой борьбы она и обнаружила себя стоящей у окна, без единой мысли в голове. Погода испортилась. Дожди шли уже не таясь, целыми днями, жестоко секли землю тысячей холодных бичей. Дельта посерела и вздулась, заливая низкие берега. От ветра позвякивала черепица на крыше дворца. Ветер гнал на город тонкие разорванные облака, и Мэй казалось — это само небо с криком бежит ей навстречу.
— Работать надо, дорогая, а не сопли распускать, — сказала королева.
Усилием воли она усадила себя за стол и искоса глянула на дверь в надежде на избавление.
И избавитель появился — в лице дежурного офицера.
— Ваше Величество, Его Светлость господин Арнульф и Его Высочество, — Мэй невольно вздрогнула, — принц Гуннар просят их принять.
— Хорошо. Иду. — Она вскочила едва ли не с радостью — знала, о чем пойдет разговор и чем он закончится.
Кроме посла и принца в приемной был также Аттери — усталый и хмурый. Он давно уже нюхом чуял, что Мэй что-то скрывает, и это «что-то» очень важно, но спрашивать не решался. Урок, который она преподала ему после нападения на Эрвинда, все еще саднил. Ему не хотелось снова стать «до такой степени тардом».
Мэй не вошла — влетела. Улыбнулась, поприветствовала всех и приземлилась на своем троне. Тяжелое резное кресло делали еще для Эрвинда Старшего, и королева в нем казалась особенно трогательной и хрупкой. Она положила на подлокотники руки, склонила увенчанную тяжелым узлом волос головку.
— Я рада буду выслушать вас, господа.
Посол требовательно взглянул на принца, но тот от этого взгляда потерял дар речи. Королева с интересом вслушалась в затянувшуюся паузу и кротко промолвила:
— Простите, что я упреждаю вас, Ваше Высочество, но у нас в Лайе говорят, что мудрость может быть выше благородства рождения. Поэтому давайте по праву старшинства и мудрости предоставим первое слово господину Арнульфу. Вы не возражаете?
Принц коротко кивнул.
Посол знал, как звучит поговорка в оригинале, и оценил комплимент по достоинству.
— Ваше Величество, — произнес он в тон королеве, — робость не позволяет Его Высочеству говорить, и я возьму на себя смелость просить вашей руки для него.
— Моей руки?
— Да. Я осмелюсь также добавить, что Его Высочество почитает вас лучшей из женщин Лайи и своего отечества и лишь вас желает видеть своей супругой.
Королева поежилась. Приемную перед приходом гостей тщательно проветрили, в ней все еще было свежо. Похоже, переговоры будут проходить в поистине ледяной атмосфере, и она сомневалась, что жар их с Гуннаром сердец поможет делу.
— Неужели вы так быстро сумели полюбить меня? — спросила она у Гуннара.
— Не сомневайтесь во мне, сударыня! — слова вылетели из него как из пушки.
Мэй взглянула на Аттери и увидела, что тот не находит себе места. В праздники у обоих было слишком мало времени, дабы обсудить, что делать с Гуннаром.
— Ваше Высочество, — произнесла Мэй нежным певучим голосом, — я верю вам. Верьте же и вы, что я была бы счастлива ответить «да». Но, увы, это выше моих сил!
— Почему, Ваше Величество? — быстро спросил посол.
— По нашим обычаям я еще слишком юна. Пожелай я вступить сейчас в брак, народ Лайи счел бы это неприличным.
Аттери и посол с восхищением следили за тем, как королева изобретает новый асенский обычай.
— Ваше величество. — Голос посла был так же мягок и нежен. Он и королева наконец дождались открытого поединка и с трудом сдерживали восторг. — Я глубоко почитаю ваши обычаи и ваш юный возраст. Но подумайте также о возрасте Императора, вашего сюзерена, да пошлют ему боги долгую жизнь. Он уже немолод, и, конечно, ему хочется как можно скорее увидеть вас, его духовную дочь, женой достойного человека и матерью наследников Лайи. Королева задумалась.
— Вы правы, — сказала она наконец. — Император, в самом деле, словно отец мне. А вы — его голос здесь, у меня во дворце. Поэтому прошу всех присутствующих простить меня, но я бы хотела поговорить с господином Арнульфом, как любая дочь говорит со своим отцом о свадьбе — наедине.
Посол с принцем снова переглянулись. Воспользовавшись моментом, Мэй подмигнула Аттери — на того жалко было смотреть. И принц, и Мастер Оружия так и не нашли, что сказать, и молча откланялись, гадая, повезло им или нет.
Противники остались одни и в первый раз открыто, не таясь, взглянули друг другу в глаза.
— Почему вы отказали Гуннару? — резко спросил посол.
— Потому, что я не испытываю к нему любви.
— Простите меня, прекрасная госпожа, но я буду говорить прямо. Это — приказ Императора.
Мэй тихонько рассмеялась:
— Господин Арнульф, вы, без сомнения, прекрасно знаете имперские законы, в том числе те, что касаются Империи и Лайи. Император не выбирает мне мужа. Имя называю я, а он лишь соглашается с моим выбором или отвергает его. И вы хотите сказать, что Император издал приказ, который противоречит его собственному закону?
Посол онемел. То, что она говорила, было ясно как день, но прежде просто не приходило ему в голову. Ни ему, ни, по всей видимости, Берту. Они все-таки ядовитые твари, эти асены.
Спокойствие посла вовсе не было таким незыблемым, каким казалось. Изображая все эти дни мишень для шуток асенов, он не терял времени даром. Он уже мог с точностью сказать, сколько кораблей приходило в дельту за этот год, где и кто чеканит фальшивую монету, сколько пушнины, серебра и золота уходит в Империю незаконными путями. Тардские чиновники забросали посольство донесениями. Он мог хоть завтра посадить в тюрьму половину Лайи. Не мог он лишь одного — доказать, что королева была причастна к этому беззаконию или хотя бы знала о нем. А без ареста королевы во всем остальном смысла было не больше, чем в ловле ящериц. Все, что он разрушит, будет построено заново в следующую ночь. Однако, попытайся он выдвинуть хоть какие-нибудь обвинения, его ждут лишь финты вроде этого. Нет, только она сама должна отдать себя в его руки. И она это сделает. Она видела Теодора, видела Гуннара. Она знает, что Императору нужен законный повод, чтоб посадить на трон Лайи свою марионетку. Она боится за свою жизнь. Она боится за Эрвинда. Она должна где-то ошибиться.
А пока что Мэй тряхнула волосами и весело сказала:
— Впрочем, самым разумным будет забыть об этой досадной ошибке. Более того, я прошу вас передать Императору, что я готова назвать имя своего жениха.
— Я могу узнать, кто это, прекрасная госпожа?
— Можете. Ваш переводчик.
Арнульф почувствовал, что медленно восстанавливает равновесие. «Все-таки Берт не дурак», — подумал он.
— Но что я буду делать без него?
— Вы прекрасно говорите по-асенски.
— Спасибо, Ваше Величество, но все же посольство без переводчика будет выглядеть как-то несолидно.
— А мы обучим вашего врача. Мои дамы с удовольствием этим займутся.
Посол поневоле рассмеялся:
— Но, прекрасная госпожа, вы же сами говорили, что для вас неприлично так рано выходить замуж. А если еще вспомнить, что принц Эрвинд был изгнан вашим отцом и народ до сих пор его ненавидит — тому, согласитесь, есть веские доказательства, — то у ваших поданных будут все основания для недовольства. Вы не боитесь?
Он задавал вопрос не без тайного умысла — надеялся, что Мэй скажет наконец, почему был изгнан Эрвинд. Королева прищурилась и положила подбородок на переплетенные пальцы.
— С вами, посланником Императора, я могу быть откровенна. Король Эрвинд давно желал нашей свадьбы. И он отослал прочь своего сына лишь потому, что боялся, как бы наша любовь не вспыхнула раньше времени и не стала причиной нашего позора и бесчестья. Кроме того, он, возможно, хотел, чтобы принц Эрвинд познакомился с Его Императорским Величеством.
Арнульф не поверил и мгновение спустя понял почему. «Эрвинд» и «бесчестье» — невероятное сочетание. Вот если бы ее изгнали из страны, он бы не был удивлен.
— У вас на все есть ответ, — сказал он с улыбкой. — Но у меня тоже есть ответ: это невозможно. Император никогда не даст согласия на этот брак.
— Он согласится, если его убедите вы. Все знают о вашей дружбе.
— Но я тоже не считаю это лучшим выходом для Империи и для Лайи. Почему я должен убеждать моего друга в том, во что не верю сам?
— Потому что у вас нет другого выхода. Вы тайком от Императора связались с Домом Ойсина, господин Арнульф. Доверие, которое вы оказываете моим аристократам, — большая честь для меня. Но думаю, если Император узнает об этом, у вас будут неприятности.
Посол вторично потерял дар речи. Такого с ним не случалось никогда. Эта девчонка пугала всерьез. И самое мерзкое, что она снова была права. Император мог в любой момент умереть, а потому посол давно позаботился, чтобы его капитал хранился вне Империи. В конце концов, он тоже обязан был думать о своей семье.
— Вы можете это доказать? — спросил он как можно бесстрастнее.
— Не здесь и не сейчас. Но могу.
Он спросил себя: «Можно ли ей верить?» Он ясно видел все признаки влюбленной женщины: перемежающиеся бледность и румянец, расширенные зрачки, подрагивающие ноздри. Такие могут врать и сами верить в свое вранье. Но с другой стороны, она же асенка! Или не асенка?
— Не здесь и не сейчас — это не доказательство. Я не верю вам.
— Хорошо. Тогда я выполню свою угрозу. Это послужит хорошим уроком для следующего посольства.
И он сломался. Самым пошлым образом. Вспомнил того мальчишку-аристократа на балу, и все встало на свои места. Она, похоже, здорово его опутала и теперь вертит им, как хочет. И без колебания натравит их друг на друга. Она действительно влюблена.
— Хорошо, — сказал он сердито, — я буду говорить с Императором о вас и… моем переводчике. Но я не могу ничего обещать.
Она улыбнулась:
— А я и не требую от вас обещаний.
Выходя из зала, он подумал: «А ведь не будь она так молода, не будь королевой, мы могли бы любить друг друга. Как это было бы ужасно!»
Рейнольд также занимался разбором бумаг. И так же безуспешно. Гораздо приятнее было снова обсудить с самим собой свои достижения. Во-первых, он убедился, что не ошибся в Мэй. Любая девушка Лайи была бы счастлива, если бы он разок посмотрел в ее сторону. Мэй не дала себя поцеловать, следовательно, она не «любая девушка», следовательно, она ему подходит.
Во— вторых, на балу он показал им всем, кто здесь главный. И ей, и тому тарду. Кстати, похоже, что это и был знаменитый жених из Империи, о котором говорили на Совете. Итак, в-третьих, Совет. Вот где действительно было весело. Его выходка, разумеется, тут же стала известна всему городу. Родня взвыла и вызвала его пред светлые очи. Дядя первым понял, что к чему, и поинтересовался с некоторым сожалением в голосе: -Это ты дал ей деньги?
Рейнольд скромно кивнул. Потом, когда шум стих, объяснил все по пунктам. Его выслушали внимательно, задавали интересные вопросы: деньги назад не отберешь, надо разобраться, какие можно извлечь выгоды. К концу Совета кузен, который отныне перестал быть человеком, «заключившим блистательную сделку в столь юном возрасте», с горя спросил:
— А зачем тебе понадобилось ее целовать?
Что ж, сам напросился. Рейнольд напустил на себя таинственный вид и заявил:
— Были причины. Расскажу позднее.
Дядю, конечно, не проведешь. На людях ничего говорить не стал, но потом все же мягко напомнил бывшему подопечному, что связываться с королевской семьей — самый верный способ не дожить до старости. Пусть подумает.
Вместо раздумий Рейнольд потребовал к себе ювелира и торжественно вручил ему бриллиантовые серьги своей матери. Когда-то, еще совсем маленьким, он сломал тончайший ободок вокруг голубоватой капли. Ювелир постарался. Теперь невозможно отличить, где новая работа, а где — старинная. Если аристократ дарит девушке серьги, она становится его женой. Вот так-то.
Однако налюбоваться бриллиантами Рейнольду сегодня не суждено. Без вызова появляется Кайрел и жалобно докладывает:
— Господин Рейнольд, к вам…
И тут же за его спиной возникает тардский посол.
— Прошу прощения за вторжение, но меня оправдывает причина, по которой я здесь.
— Прошу садиться. Чем могу быть вам полезен?
Рейнольд кивком головы отпускает Кайрела и улыбается послу. Очень учтиво. Не нужно скандалить с тардами, даже если они приходят без приглашения. Может быть, ему деньги нужны, а у дяди брать не хочет. Мало ли.
— Видите ли, я думаю, что это я могу быть вам полезен.
— Вот как?
Господин Арнульф сдерживает улыбку. Этому юному аристократу, похоже, не нравится отеческий тон. Посол не глупее асенских аристократов, он тоже догадался, откуда у королевы взялись деньги и те сведения, которыми она припугнула его сегодня утром. Однако для того, чтобы асен, даже этот мальчишка, посмел разгласить тайну клиента, ему надо пообещать корону, не меньше. Но тогда уж, прекрасная госпожа, не говорите, что выйдете только за Эрвинда.