Петухов Анатолий. Дай лапу, друг медведь !

   - Я же сказала тебе - рябину! - с легким раздражением произнесла Клавдия Михайловна.
   - А как они ее? В таких узких, длинных сеточках?
   - Не в сеточках, а на прутышках, - пояснил отец. - Мы, помню, тоже так носили: нанижешь кисти на прутышки и несешь домой красные стожки ягод... С тех пор ни разу не видал, чтобы так рябину собирали. Сейчас вот первый раз. Даже удивился.
   - А что они с ней делать будут? Ведь она кислая.
   - Птиц кормить. Зимой птичкам корму не хватает, они и станут их ягодками подкармливать.
   - А я Валерку как просила, чтобы он тоже кормушки сделал, а он не хочет, - пожаловалась Лариска на брата.
   - Зря. Дело полезное. И интересное.
   - Конечно, интересное! - подхватила Лариска. - Я вчера из школы шла и долго смотрела, как воробушки и синички по Борькиным кормушкам прыгали. Там уже ничего не было, Борька еще из школы не пришел, а они все равно прыгали... Синички такие красивенькие!
   Валерка сидел на диване и смотрел телевизор. Валентин Игнатьевич сел рядом, спросил:
   - Ты почему не хочешь кормушки для птиц сделать? Лариса же просила... Разве это трудно?
   - Еще чего! Стану я обезьянничать! - не повернув головы, бросил Валерка.
   - Ты как с отцом разговариваешь?! - неожиданно вскипел Валентин Игнатьевич.
   - А чего? - вскинулся Валерка. - Мне никаких кормушек не надо. А кому надо, те пускай и делают.
   - Кормушки нужны птицам, а не кому-то, - сдержанно сказал отец. Кроме того, тебя просила сестра. И, честное слово, самому тебе было бы полезнее немножко поработать топором да молотком, чем с утра торчать перед телевизором.
   - Я уж и то говорила, - вмешалась в разговор Клавдия Михайловна. Смотрит подряд все передачи! Как не надоест?
   Валерка счел за благо промолчать. А Валентин Игнатьевич подумал, что с некоторых пор сын стал заметно раздражительней и грубей. Что это неизбежные издержки переходного возраста или тут есть какая-то связь с тем, что Валерка перестал дружить с Андрюшкой?
   - Папа, раз Валерка не хочет, сделай кормушку ты!.. - просила Лариска отца, теребя его за рукав.
   - Сделаю, сделаю, - рассеянно обещал Валентин Игнатьевич.
   - Только тогда Валерка пускай птичек не кормит. Я сама буду!..
   - Ладно, - кивнул отец. - Ты будешь кормить, ты...
   - А за рябиной сходим?
   - Нет. Нынче рябины мало. Ребята где-то нашли, так они не раз искать ходили.
   Лариска сыпала и сыпала вопросы. Валентин Игнатьевич рассеянно отвечал ей, а сам все думал, как узнать, что творится в душе сына. А может, попробовать как-то помирить его с Андрюшкой? Но перед глазами Валентина Игнатьевича тотчас встал Борька. Мириться с Андрюшкой - значит сдружиться и с Борькой, но после этой истории с курткой какая может быть дружба?
   Думая так, Валентин Игнатьевич решил пока не вмешиваться в дела ребят: пусть все остается так, как есть.
   27
   С наступлением холодов дед Макар все чаще и чаще вспоминал о своем обещании поискать для городских охотников берлогу. И не вознаграждение, которое посулили горожане, затронуло душу старого охотника - жил он безбедно, в деньгах не нуждался, но очень уж хотелось ему сбить спесь с этих молодых медвежатников, которые и медведя-то толком не видали; хотелось доказать им, что он хоть и стар, но в охотничьем деле по-прежнему кое-что смыслит и слов на ветер не бросает. И когда в конце октября ударили крепкие заморозки, дед Макар собрался в разведку.
   Верный стариковским охотничьим приметам, Макар вышел из деревни ранним утром, еще в темноте, чтоб никто не мог его встретить и поинтересоваться, куда это он отправился, - ведь ушедшему незаметно чаще сопутствует удача.
   В шести километрах от Овинцева, за Слудным болотом, был глухой ельник-зеленомошник, прозванный Мертвяком. То ли почва там оказалась скудной, то ли сырость влияла, но ели с возрастом не становились ни выше, ни толще. Худосочные, с пепельно-серой корой и жиденькой хвоей, они стояли на мягких, как подушки, кочках и если не валились от ветра, то лишь потому, что росли густо и, раскачиваясь, поддерживали друг друга. Не было в том ельнике ни грибов, ни ягод, ни дичи, и люди стороной обходили этот пустой лес.
   Мало кто знал, что в ельнике, в самой его глуби, была небольшая островина - рёлка, узкий каменистый кряж, возвышающийся над болотистой равниной. На этой островине, вцепившись корнями в каменистую почву, росли могучие темнохвойные ели и древние сосны с извитыми корявыми сучьями. Туда, на эту рёлку, и отправился дед Макар.
   Впервые он попал на островину в Мертвяке двенадцать лет назад. Это было весной. Макар охотился на глухарином току на Слудном болоте и, отправляясь домой, случайно наткнулся на свежий, редкой величины след медведя. Крупный зверь всегда особенно волнует кровь охотника, и Макар, хотя уже забросил к тому времени медвежью охоту, решил посмотреть, откуда пришел медведь, где провел зиму.
   Он повесил на сук глухарей, которых нес через плечо, и двинулся по следу в ту сторону, откуда прошел зверь.
   В лесу было еще много снегу, но после ночного заморозка наст держал хорошо, и Макар быстро распутал звериный след, который и привел его через Мертвяк на островину, к берлоге.
   Это была очень хорошая берлога, вырытая на южном склоне рёлки меж густых невысоких елочек. Молодые разлапистые деревца настолько хорошо скрывали ее, что, если бы не след вышедшего зверя, заметить берлогу оказалось бы невозможно.
   Насмотревшись на зимнюю квартиру медведя, Макар решил обойти островину, о которой, к стыду своему, раньше даже не слыхал. Он был изумлен, обнаружив на рёлке еще две берлоги, из которых звери тоже ушли, но несколькими днями раньше. Это было тем более удивительно, что островина оказалась не так и большой - четверть версты в длину и сажен сорок в ширину.
   За минувшие с тех пор годы старик еще трижды побывал, как он говорил, в медвежьей деревне. Он не поленился и облазил всю рёлку - очень уж хотелось узнать, сколько же на ней берлог. Результат оказался неожиданным даже для такого бывалого охотника: всего он нашел на рёлке берлог разной давности одиннадцать штук.
   Макар знал, что редкий зверь использует одну и ту же берлогу два года подряд.
   Чаще бывает наоборот: подготовит с осени две-три берлоги, в одну ляжет, а остальные остаются пустыми. И все равно он был почти уверен, что и на эту зиму хоть один медведь, но ляжет на островине! Именно это место он имел в виду, пообещав охотникам найти берлогу...
   Светало. Дед Макар бодро шагал по плотной, прихваченной морозом тропе, которая тянулась, минуя Стрелиху, на Слудное болото, и до Мертвяка добрался быстро. Меж кочек, на которых густо росли худосочные елки, обвешанные лишайниками, - вода, покрытая коркой льда. Ступишь - шум на весь лес. А шуметь не хотелось. Пришлось идти по мягким, пружинящим кочкам, хватаясь за шершавые стволы елок.
   У него не было с собой компаса, и на поднявшееся солнце он не смотрел - память у старика на лесную ходьбу была отменная, и через час хода по Мертвяку впереди показалась рёлка. Макар сбавил шаг и бесшумной серой тенью приблизился к островине. Ступив на твердую землю, он остановился. На глаза попалась старая, корытцем, затеска на стволе кривой сосны, и Макар тотчас вспомнил: здесь была земляная берлога; именно такими затесками - корытцем - он пометил когда-то земляные берлоги. А верховые были помечены простыми затесками, сделанными одним взмахом топора.
   Он знал, что медведи уже легли, но лежат еще очень чутко. Одно неосторожное движение - и можно стронуть зверя. И потому он не спешил, цепко вглядываясь во все, что попадалось на глаза. Напротив входа в старую берлогу он заметил паутинку, протянувшуюся от одной еловой лапки к другой. Паутинка заиндевела и была хорошо видна, и он понял, что старая берлога не занята: летают паучки раньше, чем ложится медведь, и, если бы зверь заходил сюда, паутинки этой не было бы. Да и то сказать: на старую берлогу надёжа плохая.
   Макар тихо бродил по южному склону рёлки, но никаких следов пребывания здесь медведей не находил. Неужели ни один медведь не позарился на такое удобное место? Да такого быть не может! И вдруг... Старик замер. Он увидел надломленную еловую лапку. Елочка была молодая, в человеческий рост, лапки у нее густые и тоненькие, и вот конец одной такой лапочки был надломлен и свешивался вниз.
   "Закус!" - мгновенно определил старый охотник и еще пристальней оглядел елочку. Скоро он заметил, что еще две лапки укорочены, будто кто ножницами их остриг. Несколько лапок было скушено и на соседнем деревце. Сомнений не осталось: здесь совсем недавно побывал медведь. Но если даже тут и нет берлоги - мало ли, хотел зверь приготовить себе убежище, да передумал, - все равно он лежит на островине, потому что везде кругом сыро и другого подходящего для устройства берлоги места поблизости нет.
   Чтобы не бродить по рёлке, Макар осторожно спустился к болоту и дальше пошел сухой кромочкой. Он заметил еще несколько елочек с надломленными и откушенными сучками, а у одной даже была сломана вершинка. Этот слом белел свежо и сочно - видно, что недавний... А там что? Старик вгляделся в ствол молодой высокой елки. Задиры? Конечно! Кора дерева с высоты двух с лишним метров и до самой земли была располосована звериными когтями и висела измочаленными лохмотьями. Обнаженная древесина даже не успела пожелтеть.
   Двигаться дальше было рискованно: зверь мог заслышать или причуять человека и покинуть свое зимнее жилище. Макар осторожно повернул обратно. Где именно лежит медведь, значения не имело. Важно, что он на этой рёлке, которую мало-мальски толковая собачонка обыщет за четверть часа. Одно плохо: доставать отсюда медведя несподручно, даже на лошади не подъехать и километра два придется выносить на себе. Но это уже забота охотников: надо им берложную шкуру - вынесут...
   В тот же день дед Макар послал в город короткое письмо, которое состояло всего из двух строчек, написанных крупным стариковским почерком:
   Приезжайте по снегу в хороший мороз. Берлога будет.
   К сему - Макар Ив. Евстюхин.
   28
   После того как Федор Трофимович Сизов рассчитался с Гвоздевыми за Валеркину куртку, Андрюшка и Борька между собой ни разу не говорили о случившемся. Борька молчал, потому что по-прежнему считал бессмысленным оправдываться, Андрюшка же просто не хотел лишний раз доставлять другу неприятность. И хотя они оба молчали, но в душе оба томились ожиданием неизбежного наказания, которое должен понести Борька.
   "Дело Сизова" вынесли на педсовет, который обсуждал итоги первой четверти.
   Валерка вел себя на педсовете более чем скромно. Он признался, что поступил очень нехорошо, окатив Борьку грязью, и даже извинился перед Сизовым. А Борька - Борька молчал. Он стоял, кусая нижнюю губу, смотрел в пол, и учителя не могли добиться от него ни единого слова.
   - Мы не понимаем твоего молчания, - как всегда, спокойно говорила Нонна Федоровна. - Или ты не уверен в себе и потому не можешь дать нам обещание, что впредь не будешь допускать ничего подобного, или считаешь себя правым перед Гвоздевым?
   Борька молчал.
   Ирина Васильевна, классный руководитель пятого "Б", попыталась подойти к Борьке с другой стороны.
   - После случая с курткой ты вел себя примерно, - сказала она мягко, почти ласково, - с учебой у тебя тоже все в порядке - первую четверть кончаешь без двоек. Значит, есть у тебя и сила воли, и держать себя в руках ты можешь. Так почему же сейчас не хватает у тебя мужества на простое извинение? Гвоздев перед тобой извинился, а почему ты не хочешь просить у него извинения? Ведь ты же обидел его больше, чем он тебя.
   Борька молчал.
   - Или ты считаешь, что раз за куртку Гвоздевым уплачено, значит, и инцидент исчерпан? - спросил историк.
   Но Борька даже не поднял головы.
   - Жаль, - сказала Нонна Федоровна. - Твое молчание тебе же вредит. Не услышав чистосердечного раскаяния, мы не можем считать, что ты полностью осознал всю тяжесть своего проступка. Придется тебя наказать более жестко, чем мы думали. - Она помолчала и уже иным, бесстрастным и твердым голосом произнесла: - Я предлагаю за первую четверть Борису Сизову поставить оценку по поведению "неудовлетворительно"; Валерию Гвоздеву - объявить выговор.
   ...Из учительской, где заседал педсовет, они вышли вместе. В коридоре у окна стоял Андрюшка и смотрел на улицу, где крупными хлопьями падал снег. Он обернулся на стук двери, встретился взглядом с Борькой, спросил:
   - Ну, чего?
   Борька часто-часто заморгал глазами, склонил голову и заплакал.
   - Мне выговор, а ему "неуд" по поведению за четверть, - сказал Валерка.
   Но Андрюшка будто не слышал его. Он потряс Борьку за плечо, сказал:
   - Ты погоди реветь! Расскажи, чего там говорили?
   Но Борька уткнулся лбом в холодное стекло окна и не в состоянии был произнести ни слова; слезы неудержимо катились по его щекам в падали на подоконник.
   Валерка постоял в нерешительности за спиной Андрюшки и, чувствуя себя лишним, пошел к выходу.
   - Я не понимаю, чего ты плачешь? - говорил Андрюшка. - Подумаешь, "неуд"! Во второй четверти исправишь, и все дело.
   - Обидно!.. - чуть слышно выдавил Борька.
   - Конечно, обидно, - согласился Андрюшка. - Тебя еще и ругали?
   Борька отрицательно потряс головой.
   - Тогда и совсем нечего реветь. Вообще, пора забыть про эту несчастную куртку. Хватит! Лучше посмотри, что на улице делается.
   Борька приподнял голову и только теперь увидел, что за окном густо валит снег и что земля уже вся побелела.
   - Снег... - тихо и удивленно сказал он. - Надо же!..
   - Вот именно. А ты ревешь, как девчонка. Даже мне за тебя стыдно.
   Борька тотчас стер с лица слезы рукавом и сказал:
   - Больше не буду.
   - Вот и порядок. Ты хоть помнишь, что завтра нас на каникулы распустят?
   - Помню, как же!
   - Ну вот. В лес пойдем. Знаешь, как интересно в лесу, когда первый снег!..
   - Давай за рябиной еще раз сходим?
   - Сходим и за рябиной. Если птицы еще не всю ее расклевали.
   29
   Капризна осенняя погода. Обильный снегопад сменился на другой день теплым южным ветром. Пушистый снег отсырел, с крыш потекло, пошел мелкий, моросящий дождь.
   Сырая, промозглая погода с сильными ветрами, наносящими то снег, то дождь, держалась несколько дней. На Октябрьские праздники снегу в полях почти не осталось, дороги раскисли. Без нужды на улицу не хотелось показывать носа. Но разве усидишь дома даже и в такую непогодь, если каникулы? И Андрюшка с Борькой все-таки сходили в лес.
   В лесу оказалось неприютно и пусто. Глухо шумели, раскачиваясь, ели и сосны, в голых ветвях осин и берез свистел ветер, жухлые травы и кусты набрякли от влаги. Все живое куда-то попряталось.
   Как и предполагал Андрюшка, ягод на рябинах не оказалось, лишь кое-где в переплетении темных от сырости веток сиротливо краснели отдельные ягодки. Так ни с чем и возвратились ребята в деревню.
   Потом внезапно похолодало, ветер повернул с севера. Лед на речке, не успевший еще растаять, вновь окреп, лужи промерзли. По-настоящему хорошим выдался лишь последний день коротких осенних каникул. Утром, выглянув в окно, Андрюшка даже зажмурил глаза - так ярко сияло на чистом небе еще невысокое солнце. На молоденьких деревцах, высаженных в палисаднике, золотистым куржаком искрился иней. Термометр за окном показывал минус двенадцать.
   Наскоро позавтракав и насыпав птицам корму, Андрюшка поднялся на чердак, достал ящик с зимними удочками и стал осматривать и проверять свои снасти.
   - Не на рыбалку ли собираешься? - спросила бабка.
   - Попробуем с Борькой, может, и половим чего... Вон как хорошо приморозило!
   - Приморозило-то добро. - Старуха вздохнула. - На наше бы озеро вам сходить!
   - Куда уж на озеро - в такую даль!.. - с легкой грустью отозвался Андрюшка, живо вспомнив, как по перволёдью ловил на блесну окуней и щук на Веселом Хуторе.
   Предложение сходить на рыбалку Борька встретил восторженно.
   - Колотушкой будем? - Он видел, как по первому льду глушат мелкую рыбешку колотушками и палками.
   - Разве это рыбалка - колотушкой? - усмехнулся Андрюшка. - Удочками надо! - Он открыл ящик и вынул две короткие, не более полуметра длиной, удочки. - Вот этими. На блесны.
   Борька взял одну удочку, повертел ее в руках и недоверчиво сказал:
   - Не знаю... Не видал, чтобы здесь на такие ловили.
   - Не видал, а теперь сам попробуешь. Собирайся! Ящика у тебя нет, так можно ведро взять: на нем и сидеть ловко, и рыбу положить можно. Пешня у меня есть - легонькая! А больше ничего и не надо.
   Через час они были у Ведьмина камня. По-летнему бурлила и плескалась вода в пороге, а омут был покрыт шероховатым льдом, белесым от смерзшегося снега. Андрюшка, коротко размахнувшись, вонзил пешню в лед у самого берега. Брызнули и со звоном разлетелись в разные стороны осколки льда. Вода показалась только после четвертого удара.
   - Здорово промерзло, - сказал Андрюшка, не только нас с тобой лошадь выдержит! - И смело ступил на лед.
   Борька помнил, какая тут глубина, и нерешительно двинулся следом. Но и Андрюшка шел осторожно, то и дело проверяя лед ударами пешни. Посреди омута он остановился, положил ящик и энергично заработал пешней. Продолбив лунку, он очистил ее от обломков льда, отошел метра на три и снова принялся долбить.
   - Давай я сам попробую, - попросил Борька, догадавшись, что вторую лунку Андрюшка готовит ему.
   - Потом, сначала посмотри.
   Когда лунка была готова и очищена от ледяного крошева, Андрюшка достал из ящика удочку с небольшой, сверкающей серебром блесной, отмотал метра четыре лесы - примерно такая глубина была здесь - и опустил блесну в лунку. Леса быстро ушла в черную глубину. Когда она натянулась под тяжестью блесны, Андрюшка легонько взмахнул удильником и сразу же опустил его почти до воды, потом снова взмахнул и снова опустил.
   - Вот так и подергивай, - сказал он.
   - И думаешь, клюнет? - недоверчиво спросил Борька.
   - Обязательно! Место глубокое, рыба здесь есть, а по перволёдью окунь всегда хорошо клюет.
   Борька уже протянул руку, чтобы взять удочку, но в этот миг упругий конец удильника изогнулся, леса натянулась струной, и Андрюшка стал быстро-быстро выбирать ее. На блесне оказался крупный окунь.
   - Видал! - торжествующе воскликнул Андрюшка. - А ты говоришь... - Он отцепил окуня, бросил его на лед и тотчас опустил блесну в лунку. - На, лови, а я там сяду. - И, передав Борьке удочку, пошел к своему ящику.
   Борька устроился на перевернутом ведре и начал сосредоточенно подергивать удочкой, как это делал Андрюшка. Но поклевки не было. А на льду, шлепая хвостом, подпрыгивал и ворочался коричневато-зелёный окунь с яркими оранжевыми плавниками, и Борька то и дело бросал на него восторженно-изумленный взгляд. Он чуть не свалился с ведра, когда удочку вдруг рвануло вниз. Схватившись левой рукой за леску, Борька потащил. Движения его были торопливы и неловки, кровь стучала в висках, от волнения дрожали руки, но рыба сидела на крючке крепко, и Борька все-таки вытащил ее.
   - Андрюш, Андрюш... Смотри, какого выволок! - заорал Борька. Больше твоего!..
   - Молодец! Лови, пока ловится, - отозвался Андрюшка и сам бросил на лед такого же горбача.
   Непослушными пальцами Борька кое-как извлек блесну из жесткой пасти рыбы. Кажется, еще не успела блесна дойти до дна, а рука вновь ощутила упругий толчок, снова натянулась прочная леса. У Борьки аж дух захватило. Через несколько секунд еще один окунь, поменьше первого, шлепнулся на лед.
   - Вот это да, вот это рыбалка!.. - взволнованно бормотал Борька.
   Окунь брал жадно. Поклевки следовали одна за другой, будто там, в глубине, кто-то очень умело навешивал на острый крючок этих полосатых горбачей. Ловить, сидя на ведре, показалось неловко, и Борька стал на колени. Мельком он видел, что и Андрюшка ловит удачно - только и слышно, как с плеском выдергиваются окуни из лунки и тяжело шлепаются на лед.
   "Да если так ловить, куда с рыбой-то?!" - почти со страхом думал Борька, снимая с блесны очередного окуня.
   Наивный! Он впервые был на зимней рыбалке и не знал, что такой клев - явление очень редкое и почти всегда весьма кратковременное. И когда вдруг никто не схватил блесну ни на третий, ни на десятый качок, Борька недоуменно уставился в лунку - что такое, почему не хватают? Еще подергал. Ничего. Вытащил блесну, оглядел ее, но снасть была в полном порядке. Глянул на Андрюшку. Тот сидел, ритмично взмахивая удильником, и тоже никого не вытаскивал.
   - Андрюш! У меня что-то клевать перестало.
   - А ты думал, что так до вечера хватать будут? - усмехнулся Андрюшка. - И то хорошо половили.
   Борька, конечно, был согласен, что половили даже очень хорошо, но он недоумевал, почему окуни перестали брать. Не всех же выловили, омут-то большой!
   - Окуни есть, - пояснил Андрюшка, - но тех, которые голодные были, мы уже достали. А остальные сытые, вот и не клюют.
   Они продолбили еще несколько свежих лунок, однако настоящего клева больше не было. Вытащили по паре некрупных окуньков, и на этом рыбалку пришлось закончить.
   - Андрюш, а ты расскажешь Валерке, как мы здорово здесь окуней таскали? - спросил Борька, когда они вышли на берег и отправились в деревню.
   - Зачем?.. Я не люблю хвастать.
   - А если он спросит, где мы были, ты что скажешь?
   - Так и скажу - на рыбалке.
   - Ну, а если он попросит, чтобы в другой раз и его с собой взяли, ты возьмешь?
   - А ты? - в свою очередь спросил Андрюшка.
   - Я бы... взял, - неуверенно ответил Борька. - Он ведь извинился. За то, что грязью тогда обрызгал.
   Андрюшка долго молчал. Никто в школе не считал его злопамятным и мстительным, он умел прощать товарищам беззлобные обиды и насмешки жизнь в интернате приучила к этому. Но Валерку он до сих пор не простил.
   - Не знаю, - сказал наконец Андрюшка. - Хоть он и извинился, но я ему не верю. Понадобилось на педсовете, вот и извинился. Вот если бы он от души, при ребятах...
   Борька вспомнил, как Валерка, глядя куда-то в сторону, произнес: "Ты извини, больше такого не будет", и подумал, что Андрюшка прав. Наверное, прав.
   30
   В последнюю субботу ноября Валерка Гвоздев вел себя в школе несколько странно: он то и дело лез на глаза Андрюшке, и тот не раз ловил на себе его выжидающе-пристальный взгляд.
   "Что-то хочет сказать, - догадался Андрюшка, - да духу не хватает".
   После уроков, когда спускались по лестнице в раздевалку, Валерка опять оказался рядом.
   - Сегодня утром охотники приехали, - тихо сказал он. - Те же, которые тогда раненого медведя искали.
   - Ну и что? - с напускным безразличием спросил Андрюшка, хотя это известие насторожило его.
   - Ничего. - Валерка опустил глаза. - Бородач тогда дедке Макару полтораста рублей обещал. За берлогу. Вот дедко и нашел им... С ним и уехали в лес на лошади, когда еще темно было. С собакой...
   - К чему ты мне все это говоришь?
   - Так... - Валерка потупился. - Может, думаю, интересно.
   - "Интересно"!.. Еще три месяца назад знал, что дедко берлогу искать будет, а молчал.
   - А что бы ты сделал, если бы я раньше сказал? - Валерка впервые за весь разговор поднял на Андрюшку глаза.
   - Не знаю. Но теперь это все равно - пустой разговор.
   В самом деле, что бы он, Андрюшка, сделал, если бы узнал раньше о готовящейся охоте? Лицензия у охотников, конечно, есть, охота на берлоге разрешена - все законно! Попробовал бы уговорить дедку Макара не искать берлогу? Но вряд ли из этого что-либо получилось бы: старику, наверное, самому интересно. Да и кто откажется от полутораста рублей?..
   Борька, уже одетый, стоял у раздевалки. Андрюшка попросил его обождать еще немного и отправился в библиотеку. Валерка понял, что разговора не получится, оделся и вышел на улицу. На душе было тоскливо и пусто: он надеялся заинтересовать Андрюшку приездом охотников и - кто знает? - может, это было бы первым шагом к примирению. Но слабая надежда разбилась о равнодушие, с которым встретил Андрюшка Валеркино сообщение.
   Однако в действительности дело обстояло иначе. Приезд охотников встревожил Андрюшку и Борьку, и они сразу, как только возвратились из школы, пошли к деду Макару. Старик оказался дома. Он сидел на печи, свесив сухие, бледные ноги, и курил цигарку.
   - Чего скажете? - не особо приветливо спросил дед.
   - Да вот узнать пришли, - смущенно начал Андрюшка. - Говорят, вы в лес ездили. С охотниками...
   - Да пропади они пропадом, эти охотники! - неожиданно выкрикнул старик. - Леший пособил мне связаться с ними в недобрый час!.. Думал, правду настоящие. Бумажку - лицензию эту - показали, на деньги ихние, думали, позарюсь. Да мне тьфу те деньги!.. - Он в сердцах сплюнул на пол и бросил окурок в таз под умывальником.
   Андрюшка и Борька переглянулись.
   - Вы не расстраивайтесь, дедушка! - сказал Андрюшка. - Расскажите, чего получилось-то?
   - Срамота одна получилась, вот что! - Глаза Макара горели возмущением, борода его тряслась. - Дорвались до берлоги, так сами хуже зверья... Медведиха лежала в берлоге-то. С медвежонками. Малый-то и выскочил первым. Я им кричу: погодите, не стреляйте! Да где там!.. Они как подняли пальбу - господи, будто война началась!
   Кровь ударила Андрюшке в лицо, во рту пересохло.
   - Зачем же вы им берлогу-то показали?!
   - Откуда ж я знал, кто там лежит, медведь или медведиха? Да хоть бы и медведиха - бейте, коли документ есть. А медвежонков-то пошто? Переспали бы они зиму и пусть бы росли на здоровье!
   - По закону нельзя медведицу стрелять, если у нее маленькие медвежата! - сказал Андрюшка. - Вы-то должны это знать.
   Старик недоверчиво уставился на ребят:
   - Такого закону не было. Ежели теперь так, а раньше не было.
   - Мало ли, чего раньше! А теперь есть, - упрямо повторил Андрюшка. Мы точно знаем. Охотники-то где, уехали?