Страница:
Ольга Петровна. Вот приятный сюрприз будет, если назначат Каргу-Короваева!
Андашевский. Сюрприз, при котором невозможно будет оставаться служить, потому что господин этот мало того, что деспот в душе и упрям, как вол; но он умен, каналья, и если что захочет, так его не обманешь, как других, наружным только видом, что повинуешься ему и делаешь по его: он дощупается до всего. Это я и высказал отчасти князю. "Если, говорю, ваше сиятельство, к нам будет назначен Карга-Короваев, то я минуты не останусь в моей должности!" - "Это почему?" - говорит. - "Потому что, говорю, господин Карга-Короваев, сколько я знаю его, привык ценить и уважать только свои мысли и свой труд, и, вступив к нам в управление, он, без сомнения, примется нами созданное учреждение ломать и перестраивать по-своему, а мне присутствовать при этом каждодневно будет слишком уж тяжело, и я лучше обреку себя на нужду и бедность, но выйду в отставку!" Он на эти слова мне улыбнулся. "Не пугайтесь, говорит, очень, - я сказал вам только одно мое предположение; но Каргу-Короваева, кажется, прочат на другое место, где он нужнее... К вам же, говорит, если граф оставит службу, всего бы, конечно, справедливее было вас назначить; но только вы молоды еще... Сколько вам лет от роду?.." - "Сорок девять", - говорю.
Ольга Петровна. Пять прибавил?
Андашевский. Пять прибавил!.. "Но, говорит, говорили вы когда-нибудь с самим графом о вашем желании занять его место?" Я говорю, что я никак не мог с ним говорить об этом, потому что оба мы так близко заинтересованы в этом случае. "По крайней мере, говорит, супруга ваша, дочь его, могла бы дать ему мысль!" - "И той, говорю, неловко сказать ему об этом. Вот если бы вы, говорю, ваше сиятельство, были так добры, что объяснили графу сущность дела. Он вас бесконечно уважает и каждое слово ваше примет за закон для себя!.. И я опять осмелюсь повторить вам, что прошу вас об этом не столько в видах личного интереса, сколько для спасения самого дела, потому что иначе оно должно погибнуть!.." Молчит он на это... минут пять молчал... Я убежден, что у меня в это время прибавилось седых волос!.. Взгляни, пожалуйста, больше их стало?
Ольга Петровна (взглядывая на волосы мужа). Кажется, немного больше.
Андашевский. Наконец прорек: "Ну, хорошо, говорит, я повидаюсь со стариком, поговорю с ним и посоветую ему; а потом, как он сам хочет!.." "Без сомнения-с, говорю, как сам пожелает потом..."
Ольга Петровна (лукаво). Пусть бы уж только он посоветовал!.. Отец очень хорошо поймет, что это равняется приказанию.
Андашевский. Конечно!
Ольга Петровна. Он, однако, для этого сам хотел приехать к отцу?
Андашевский. Непременно.
Ольга Петровна. Но когда же?
Андашевский. Я не знаю!.. Может быть, даже сегодня.
Ольга Петровна (с беспокойством). Мне поэтому сейчас же надо ехать к папа.
Андашевский. Ты думаешь?
Ольга Петровна (с тем же беспокойством). Непременно, а то князь приедет к нему, прямо скажет о твоем желании, это ужасно озадачит отца: он взбесится, конечно, и, пожалуй, чтобы повредить тебе, расскажет все про калишинское дело и про Вуланда.
Андашевский (в свою очередь тоже с беспокойством). Но чем же ты его от этого остановишь?
Ольга Петровна. Знаю я, чем мне его остановить... У меня многое есть, чем я могу на него действовать... Вели мне поскорее подать карету. Mamselle Эмилия, подайте мне шляпу.
Андашевский (подходит к дверям и кричит). Карету подавать для Ольги Петровны!
M-lle Эмилия, хорошенькая немка-горничная,
подает Ольге Петровне шляпу и уходит.
Ольга Петровна (надев торопливо шляпу и подавая руку мужу). Прощай!
Андашевский (почти умоляющим голосом). Возвращайся, бога ради, скорее, не искушай моего терпенья!
Ольга Петровна. Прямо от отца и возвращусь сюда! (Уходит.)
ЯВЛЕНИЕ VII
Андашевский (начиная ходить взад и вперед по комнате). Говорят, в России служба очень приятная и спокойная деятельность; но один день такой, как сегодня для меня, пережить чего стоит, а иначе нельзя: не предусмотри и прозевай хоть одну минуту, из-под носу утащат лакомый кусок. Вся задача в том и состоит, чтобы раньше других забежать!.. (Беспокойство и нетерпение все более и более овладевают им.) Жена, вероятно, долго еще не возвратится... Просто не знаю, что и делать с собою!.. Опиуму, кажется, с удовольствием бы принял, чтобы заснуть на это время и ничего не чувствовать! (Беря себя за левый бок.) Такое биение сердца началось, что аневризм, пожалуй, наживешь!..
Входит лакей.
ЯВЛЕНИЕ VIII
Андашевский и лакей.
Лакей (несколько мрачным и таинственным голосом). Госпожа Сонина опять пришла к вам и желает вас видеть.
Андашевский. Только еще недоставало этого!.. (Обращаясь к лакею.) Я, кажется, сказал тебе один раз навсегда, чтобы ты не только что никогда не принимал ее, но даже не смел бы и докладывать мне об ее посещениях.
Лакей. Да я не хотел было докладывать, но она села на лестнице, на лавочку, и говорит, что будет дожидаться, пока вы пройдете.
Андашевский (еще с большим бешенством). Ну, я тебе от места откажу, если ты ее сейчас же не протуришь!
Лакей. Да мне что!.. Я, пожалуй, протурю! (Уходит.)
ЯВЛЕНИЕ IX
Андашевский. Какова наглость этой женщины!.. После того, как сделала против меня подлость и чуть было не погубила меня, она ходит еще ко мне! Чего надеется и ожидает?.. Что я испугаюсь ее или разнежусь и возвращу ей любовь мою?.. Глупость в некоторых людях доходит иногда до таких пределов, что понять даже невозможно! (Звонит.)
Входит тот же лакей.
ЯВЛЕНИЕ X
Андашевский и лакей, потом Андашевский один.
Андашевский (нетерпеливо ему). Что, ты отказал?
Лакей. Отказал-с, ушла!
Андашевский. Как же ты это сделал?
Лакей. Сказал-с, что если она не уйдет, так я за городовым схожу и вместе ее выведем; она заплакала и ушла.
Андашевский. Ну и хорошо!.. Спасибо! (Смотрит с нетерпением на часы.) А Ольги Петровны все еще нет! (Лакею.) Поди приведи мне извозчика к дому графа.
Лакей уходит.
Поеду к подъезду графа и буду на крыльце его дожидаться жены.
Занавес падает.
ДЕЙСТВИЕ V
ЯВЛЕНИЕ I
Служебный кабинет графа Зырова. Огромный стол весь
завален бумагами и делами. Граф, по-прежнему в пиджаке,
сидит перед столом; лицо его имеет почти грозное
выражение. На правой от него стороне стоят в
почтительных позах и с грустно наклоненными головами
Мямлин и князь Янтарный, а налево генерал-майор Варнуха
в замирающем и окаменелом положении и чиновник
Шуберский, тоже грустный и задумчивый.
Граф (строго Варнухе). Когда именно вы определены?
Генерал-майор Варнуха. Приказом 17 августа, ваше сиятельство.
Граф. Но Алексей Николаич, я думаю, должен был бы предуведомить меня о том и спросить моего согласия прежде, чем я буду иметь честь прямо уже встретиться с вами на службе...
Генерал-майор Варнуха (плачевным тоном). Я буду стараться, ваше сиятельство.
Граф. Стараться вы будете!.. Где вы прежде служили?
Генерал-майор Варнуха. Смотрителем Огюньского завода!
Граф. Отчего же там и не продолжать службы?.. На каком основании и на каких данных пришла вам в голову мысль искать настоящего места? Здесь надобно иметь христианские чувства, христианское направление.
Генерал-майор Варнуха. Я христианин, ваше сиятельство.
Граф. То есть почему вы христианин? Что в церковь ходите и творите земные поклоны перед образами... Тут нужно-с быть человеку религиозному в душе, сознательно и просвещенно верующему.
Мямлин (вытягивая голову и произнося робким голосом). Генерал Варнуха, ваше сиятельство, назначен по ходатайству князя Михайлы Семеныча.
Граф. Я не с вами говорю, а потому прошу вас не вмешиваться!
У Мямлина сейчас же при этом задергало лицо.
Граф, снова обращаясь к генералу Варнухе.
Я заранее вас предуведомляю, что я каждый день буду заезжать в богадельню, и горе вам, если хоть малейшие упущения встречать буду! Снисхождения никакого не ждите!.. Мало, что от службы уволю, под суд еще отдам, потому что всякий сверчок должен знать свой шесток: нечего было идти туда, куда вы не призваны ни по способностям вашим, ни по чему другому!..
Генерал-майор Варнуха. Семейство, ваше сиятельство, нужда заставляет.
Граф. Семейство не дает же человеку права на всякие места, какие только открываются. Отправляйтесь!
Генерал-майор Варнуха повертывается
и уходит на цыпочках.
ЯВЛЕНИЕ II
Граф Зыров, князь Янтарный,
Мямлин и Шуберский.
Граф (взглядывая на Шуберского). Вы, если я не ошибаюсь, господин Шуберский?
Шуберский. Точно так, ваше сиятельство!
Граф. Но на каком основании вы в вицмундире? Вы продолжаете еще служить у нас?
Шуберский. Продолжаю, ваше сиятельство.
Граф. Но я Алексею Николаичу, кажется, довольно ясно сказал, чтобы он предложил вам подать в отставку.
Шуберский. Мне передавал это ваше приказание Дмитрий Дмитрич Мямлин, но я прежде желал доложить вашему сиятельству, что статьи, за которые вам угодно было разгневаться на меня, писаны не мною: я имею удостоверение в том от редакции газеты, где помещены эти статьи. (Подает графу удостоверение.)
Граф (почти не взглядывая на удостоверение). И вы думаете, что я этому поверю: господа газетчики и фельетонисты, я не знаю, чего ни способны написать и в чем ни готовы удостоверить.
Шуберский. Может быть, действительно, ваше сиятельство, это и справедливо, но редакция газеты, из которой я имел честь представить вам удостоверение, пользуется именем самой честной, самой добросовестной...
Граф. Все вы одинаковы! Все!.. Правительству давно бы следовало обратить на вас внимание и позажать вам рты!.. Как же вы говорите, что не вы писали статьи, когда вы сами признавались в том Андашевскому?
Шуберский. Первая статья, ваше сиятельство, действительно написана мною; но я в этом случае введен был в обман господином Вуландом.
Граф. На господина Вуланда теперь сваливаете!.. Господин Вуланд заставлял вас писать?
Шуберский. Господин Вуланд-с!.. И я на днях помещу статью, опровергающую мою прежнюю статью!.. В ней откровенно я признаюсь, как и кем был введен в обман.
Граф. Ну, я уверен в одном, что если бы господин Вуланд был жив, так вы бы не напечатали такой статьи.
Шуберский. Напечатал бы, ваше сиятельство.
Граф. Нет-с, не напечатали бы! Во всяком случае, я с фельетонистами служить не желаю.
Шуберский. Но где же, ваше сиятельство, закон, воспрещающий фельетонистам служить?
Граф. Есть закон-с!.. Я могу уволить вас, когда мне угодно и совершенно по своему усмотрению.
Шуберский. Ваше сиятельство, Алексей Николаич совершенно простил меня за мою статью.
Граф (крича). Но я вас не прощаю, понимаете вы это!.. И если вы в 24 часа не подадите в отставку, то я велю вас уволить по 3-му пункту - другого решения вам от меня не будет. (Слегка кивает головой Шуберскому, который ему тоже слегка кланяется и уходит, бледный и окончательно сконфуженный.)
ЯВЛЕНИЕ III
Граф Зыров, князь Янтарный и Мямлин.
Граф (относясь к князю Янтарному). Что у вас приготовлено?
Князь Янтарный (очень модно и свободно подходя к графу и вместе с тем играя брелоками своих часов). Я, ваше сиятельство, сегодня ничего приготовленного не имею, потому что все это время ревизовал мою экспедицию.
Граф (с некоторым удивлением взглядывая на него). Но что же такое, собственно, вы ревизовали? Не мои же распоряжения, надеюсь?
Князь Янтарный. О, конечно, нет!.. Но вообще весь этот ход и порядок дел.
Граф. То есть канцелярский порядок, вы хотите сказать?
Князь Янтарный. Да-с, я это именно и хотел сказать.
Граф. Ну, это вы совершенно напрасно трудились; потому что ваш предшественник так превосходно знал этот порядок, так добросовестно вел его, что вам за прошедшее время можно быть вполне покойному и заботиться о том, чтобы на будущее время порядок этот шел так же исправно, как шел он при Владимире Иваныче.
Князь Янтарный. Я так и ожидал это найти, ваше сиятельство, но, к великому моему удивлению, встретил в экспедиции Владимира Иваныча крайний беспорядок, страшные упущения.
Граф (смеясь ему прямо в лицо). Вот что вы встретили!.. А что, если я вам скажу, что вы это говорите неправду!..
Князь Янтарный. Совершеннейшую правду, ваше сиятельство!.. Я уже докладывал об этом и Алексею Николаичу.
Граф. Алексею Николаичу вы можете докладывать, сколько вам угодно, но меня вам не убедить в том; я старый воробей на службе - и цель всех вновь вступающих чернить деятельность своих предшественников очень хорошо понимаю: если дело пойдет хорошо у них, это возвысит их собственный труд; а если оно пойдет дурно, то этим может быть отчасти извинен допущенный ими беспорядок, - прием весьма старый и весьма известный в служебном мире!
Князь Янтарный (потупляя свои глаза). Мне очень грустно, ваше сиятельство, что мои слова вы изволили таким образом понять, и это мне некоторым образом показывает, что я не имею счастья пользоваться вашим добрым мнением о себе; но, смею вас заверить, я настоящей моей должности не искал, и мне ее Алексей Николаич сам предложил.
Граф. Алексей Николаич, вероятно, имел для этого какие-нибудь свои основания; но я с своей стороны буду требовать от вас настоящей службы и деятельности неманкирующей и в этом случае не стесняюсь никакими светскими соображениями.
Князь Янтарный. Я, ваше сиятельство, никогда ни на какие светские соображения и не рассчитывал, а привык заявлять себя своей деятельностью, которую Алексей Николаич отчасти уже видел и, как говорил мне, остался ею очень доволен.
Граф (выходя из себя). Опять Алексей Николаич! Скажите на милость: пока я сижу еще здесь, на этом стуле, кто ваш начальник - я или Алексей Николаич?
Князь Янтарный. Конечно, вы, ваше сиятельство!
Граф. Однако и вы, и какой-то генерал Варнуха, и господин Мямлин беспрестанно напоминаете мне то об Алексее Николаиче, то о князе Михайле Семеныче, недостает только назвать еще мне madame Бобрину; и я на это один раз навсегда говорю, что я стою уже одной ногой в могиле, а потому ни в каких покровителях не нуждаюсь и никаких врагов и соперников не боюсь!
Князь Янтарный. Я, ваше сиятельство, всегда вас и разумел таким и всегда знал ваше высокое беспристрастие.
Граф. Да-с, прошу вас и на будущее время разуметь меня таким, и если желаете служить со мной, то, во-первых, не играйте вашими брелоками!.. Я люблю дисциплину и нахожу это неприличным при разговоре с начальником...
Князь Янтарный мгновенно же
перестает играть брелоками.
А во-вторых, не надейтесь ни на сыны, ни на князи человеческие, и вообще я желаю вам гораздо большего усердия в трудах ваших, чем я встретил это сегодня! (Круто поворачивается к Мямлину.) У вас хоть готово ли что-нибудь?
Мямлин. Имею-с доклад!
Князь Янтарный, с надувшимся и оскорбленным лицом,
отходит и становится на прежнее место; а Мямлин подходит
к графу и развертывает перед ним огромное дело,
запинаясь на каждом почти слове и делая из лица гримасы.
Это-с дело крестьян Коловоротинской волости с казною!.. У них во владении были по левую сторону Оки поемные луга!.. Это геологический уж закон, что горная сторона реки всегда направо по течению, а налево низовая сторона-с, - это закон геологический...
Граф молча, но мрачно его слушает.
Мямлин, все более и более конфузясь.
А на горной этой стороне, изволите видеть, земли и владения ведомства государственных имуществ... Оно взяло и примежевало себе луга... Крестьяне говорят, что у них десятилетняя давность владения, а им на это возражают, что для казны нет десятилетней давности.
Граф (с удивлением взглядывая на Мямлина). Как нет для казны десятилетней давности?
Мямлин (утвердительно). Нет-с!
Граф. Перестаньте, что вы говорите! Десятилетняя давность для всего в мире существует!
Мямлин (снова утвердительно). Нет, ваше сиятельство, прямая статья есть.
Граф. Нет такой статьи-с!
Мямлин. Есть, ваше сиятельство.
Граф (показывая на шкаф с книгами). Вон свод законов, - отыщите!
Мямлин подходит к этому шкафу, вынимает из него сразу
несколько томов и начинает дрожащими руками
перелистывать их, потеет при этом, краснеет, делает из
лица маленькие гримасы и ничего не находит. Граф между
тем просматривает докладываемое ему дело и при этом
только слегка покачивает головой и грустно усмехается.
Мямлин (с сильною уже гримасою в лице). Не могу, ваше сиятельство, найти, - извините!.. Позвольте мне дома приискать!.. В подлинном деле это очень ясно прописано.
Граф (продолжая грустно улыбаться). А вы, скажите, читали это подлинное дело все?
Мямлин. Читал, ваше сиятельство!
Граф. Ну, я, признаюсь, гораздо бы лучше для вас желал, чтобы вы вовсе его не читали. В чем же, по-вашему, суть дела тут?
Мямлин. Это тяжба крестьян Коловоротинской волости с казною.
Граф. То есть была тяжба, и она уже решена, и земля возвращена в казну; так?
Мямлин. Точно так, ваше сиятельство!
Граф. Так к чему же вы мне говорите о какой-то геологии, о каких-то статьях закона несуществующих! В чем тут наша обязанность?.. Чего, собственно, от нас требуют?
Мямлин молчит и краснеет в лице.
Требуют, чтобы я дал заключение, что следует ли крестьян подвергать уплате в казну за неправильное владение, и, конечно, мое мнение должно состоять в том, что следует!
Мямлин (снова оживленным тоном). Нет, ваше сиятельство, я не могу с этим согласиться и остаюсь в том убеждении, что если десятилетняя давность существует для частных лиц, то почему же она не должна существовать для казны?.. Это прямое нарушение справедливости!..
Граф (выходя из себя). Господи помилуй, вы помешались, наконец, на этой десятилетней давности?.. К чему она вам?.. Зачем?..
Мямлин (смущенным уже голосом). Затем, что вот-с в этой бумаге прямо сказано, что для казны не должно существовать десятилетней давности (показывая на одну из бумаг в деле).
Граф. А вы дали себе труд подумать, что это за бумага?.. Это-с единоличное мнение министра государственных имуществ, который, когда был возбужден общий вопрос по сему предмету, то полагал с своей стороны, что на те случаи, где нарушены границы генерального межевания, не должно распространяться десятилетней давности, и с ним, однако, никто не согласился... Ведь это, наконец, несносно, Дмитрий Дмитрич: вы мало того, что не вникли нисколько в самое дело, но мне приходится еще спорить с вами, опровергать разные смутные мысли, которые случайно приходят вам в голову!.. На будущее время прикажите уж лучше докладывать мне вашим начальникам отделения, а сами пока посидите при этом и поучитесь!
Мямлин. Но мне это будет очень обидно, ваше сиятельство!
Граф. Но что ж мне делать? Как же быть?.. Мне самому читать за вас все дела и объяснять вам их - я не имею на то ни времени, ни желания.
Входит лакей.
ЯВЛЕНИЕ IV
Те же и лакей.
Лакей. Ольга Петровна приехала!
Граф. Что?
Лакей. Ольга Петровна приехала и говорит, что ей очень нужно вас видеть.
Граф (подумав немного и обращаясь к директорам). Дочь, господа, приехала: прошу на время выйти!
Директора уходят.
ЯВЛЕНИЕ V
Граф и лакей, потом граф один.
Граф (лакею). Проси!
Лакей уходит.
Нечего сказать - славный народ!.. А отчего?.. Оттого, что ни один из них службы никогда настоящей не нес! Я, бывало, адъютантом был, к генералу своему идешь с бумагою, дрожишь, что запятой какой-нибудь не забыл ли поставить, потому что у того пена у рта сейчас появится, и он месяц за это с гауптвахты не спустит, а им что! Он стоит перед тобой да брелоками только поигрывает или несет чепуху вроде этого непропеченного калача московского Мямлина.
ЯВЛЕНИЕ VI
Граф и Ольга Петровна.
Ольга Петровна (входя). Ты занят, папа?
Граф. Да, пожинал труды твоего супруга за время болезни моей и наслаждался ими.
Ольга Петровна. Что же такое муж мой сделал за время твоей болезни?
Граф. То, что насажал мне таких умников, с которыми я не знаю, как и быть...
Ольга Петровна. Кого же это?
Граф. Во-первых, какого-то генерала Варнуху!
Ольга Петровна. Не какого-то, папа, а рекомендованного князем Михайлой Семенычем!.. Наконец, генерал Варнуха получил такое ничтожное место, что об этом, я полагаю, и говорить не стоит.
Граф. Вместо дельного и трудолюбивого Вуланда выбрал какого-то лентяя восточного, князя Янтарного, и вдобавок еще злейшего врага моего, который бранил меня на всех перекрестках.
Ольга Петровна. Ему затем, папа, и дали это место, чтобы он не кричал против тебя.
Граф. А, так это вы обо мне заботились!.. Какие, подумаешь, у меня добрые и нежные дети!
Ольга Петровна. Ты вот, папа, сердишься и разными пустяками тревожишь себя, а между тем я приехала к тебе по гораздо более серьезному и неприятному делу!
Граф. У вас с супругом, кажется, только те дела и серьезны, когда что до вас касается.
Ольга Петровна. Нет, папа, это и до тебя касается!.. Мужа призывал к себе князь Михайла Семеныч...
Граф (насмешливо). С чем его и поздравляю.
Ольга Петровна. И говорил ему, что в правительственных сферах очень неблагоприятно смотрят, что ты и муж, то есть тесть и зять, так близко служите друг к другу.
Граф (тем же насмешливым тоном). Я говорил вам это еще прежде, предсказывал; а теперь и кушайте, что сами себе приготовили.
Ольга Петровна. Нельзя же, папа, чувствами владеть и душить их в себе для сохранения выгод по службе!.. Чувство дороже всего для человека!
Граф. А когда дороже, так и наслаждайтесь им и уезжайте куда-нибудь в Аркадию.
Ольга Петровна. Мы бы и уехали, но мужа не пускают из службы.
Граф. Кто ж его может не пустить?
Ольга Петровна. Не то что не пускают прямо, а просят для спасения самого дела; потому что Вуланд умер, новые директора неопытны, ты стар и часто бываешь болен.
Граф. Опять я!.. Но я просил бы вас покорнейше оставить меня в покое: болен ли я, здоров ли, вам решительно до этого нет никакого дела.
Ольга Петровна. Нет, папа, мне есть до этого дело, и большое: твой доктор прямо мне сказал, что если ты так же усиленно будешь заниматься службой, как прежде занимался, так жизнь свою сократишь.
Граф. Какой прозорливый доктор, и как эти слова его должны тебе нравиться.
Ольга Петровна. Ты, папа, кажется, не хочешь понять ни чувства моего, из которого я тебе это говорю, ни того, что я хочу тебе сказать.
Граф. К несчастью, я все очень хорошо понимаю!.. Все!.. Тебе хочется спихнуть меня с моего места и посадить на него твоего мужа - вот что хочется тебе сделать!
Ольга Петровна. Да, папа, я очень желаю, чтобы ты вышел в отставку и чтобы на твое место поступил муж.
Граф (горько усмехнувшись). Откровенно сказано!
Ольга Петровна. Совершенно откровенно!.. Другая на моем месте стала бы, может быть, хитрить, скрытничать.
Граф. И знаешь: это гораздо было бы лучше!.. Гораздо!.. Есть такого рода откровенности, которые требуют большой бессовестности, чтобы высказывать их.
Ольга Петровна (несколько смущенная этими словами). Только не перед тобой, папа!.. Ты сам добротой своей ко мне приучил меня быть совершенно откровенной с тобою; и хоть тебе, может быть, и неприятно теперь выслушивать меня, но я все-таки хочу высказать еще несколько моих резонов...
Граф делает нетерпеливое движение.
Я объясню все в очень коротких словах: тебе и Алексею Николаичу нельзя вместе служить, это уже решено!.. Тебя, разумеется, если ты сам не пожелаешь того, не тронут: за тобой слишком много заслуг, и ты слишком много уважаем, чтобы тебя захотели огорчить! Поэтому пострадает тут бедный муж мой; ему дадут плохонькое местечко или просто даже велят подать в отставку, - словом, его карьера, так блистательно им начатая, будет подсечена в корень. Мало того, мы будем обречены на бедность, потому что у Алексея Николаича ничего нет...
Граф (перебивая дочь). А триста тысяч, которые он взял с Калишинской компании?
Ольга Петровна. Алексей Николаич уже тебе говорил, куда ушли эти триста тысяч, и если ты вздумаешь этими деньгами сделать какой-нибудь вред мужу, то я буду требовать от тебя пять тысяч душ материнского состояния, из которого тебе следовала только седьмая часть.
Граф (в ужасе и бешенстве). Как?.. Седьмая часть?.. Как?.. Разве мать твоя делила когда-нибудь свое состояние со мной?.. Разве оно не принадлежало мне так же, как и ей самой?.. Если я не взял у ней клочка бумаги, называемой духовным завещанием, так потому оно твое?..
Ольга Петровна. Да, потому оно и мое! Адвокаты прямо говорят, что если опекун растратил состояние малолетней, так он должен возвратить его ей, а иначе его посадят в тюрьму.
Андашевский. Сюрприз, при котором невозможно будет оставаться служить, потому что господин этот мало того, что деспот в душе и упрям, как вол; но он умен, каналья, и если что захочет, так его не обманешь, как других, наружным только видом, что повинуешься ему и делаешь по его: он дощупается до всего. Это я и высказал отчасти князю. "Если, говорю, ваше сиятельство, к нам будет назначен Карга-Короваев, то я минуты не останусь в моей должности!" - "Это почему?" - говорит. - "Потому что, говорю, господин Карга-Короваев, сколько я знаю его, привык ценить и уважать только свои мысли и свой труд, и, вступив к нам в управление, он, без сомнения, примется нами созданное учреждение ломать и перестраивать по-своему, а мне присутствовать при этом каждодневно будет слишком уж тяжело, и я лучше обреку себя на нужду и бедность, но выйду в отставку!" Он на эти слова мне улыбнулся. "Не пугайтесь, говорит, очень, - я сказал вам только одно мое предположение; но Каргу-Короваева, кажется, прочат на другое место, где он нужнее... К вам же, говорит, если граф оставит службу, всего бы, конечно, справедливее было вас назначить; но только вы молоды еще... Сколько вам лет от роду?.." - "Сорок девять", - говорю.
Ольга Петровна. Пять прибавил?
Андашевский. Пять прибавил!.. "Но, говорит, говорили вы когда-нибудь с самим графом о вашем желании занять его место?" Я говорю, что я никак не мог с ним говорить об этом, потому что оба мы так близко заинтересованы в этом случае. "По крайней мере, говорит, супруга ваша, дочь его, могла бы дать ему мысль!" - "И той, говорю, неловко сказать ему об этом. Вот если бы вы, говорю, ваше сиятельство, были так добры, что объяснили графу сущность дела. Он вас бесконечно уважает и каждое слово ваше примет за закон для себя!.. И я опять осмелюсь повторить вам, что прошу вас об этом не столько в видах личного интереса, сколько для спасения самого дела, потому что иначе оно должно погибнуть!.." Молчит он на это... минут пять молчал... Я убежден, что у меня в это время прибавилось седых волос!.. Взгляни, пожалуйста, больше их стало?
Ольга Петровна (взглядывая на волосы мужа). Кажется, немного больше.
Андашевский. Наконец прорек: "Ну, хорошо, говорит, я повидаюсь со стариком, поговорю с ним и посоветую ему; а потом, как он сам хочет!.." "Без сомнения-с, говорю, как сам пожелает потом..."
Ольга Петровна (лукаво). Пусть бы уж только он посоветовал!.. Отец очень хорошо поймет, что это равняется приказанию.
Андашевский. Конечно!
Ольга Петровна. Он, однако, для этого сам хотел приехать к отцу?
Андашевский. Непременно.
Ольга Петровна. Но когда же?
Андашевский. Я не знаю!.. Может быть, даже сегодня.
Ольга Петровна (с беспокойством). Мне поэтому сейчас же надо ехать к папа.
Андашевский. Ты думаешь?
Ольга Петровна (с тем же беспокойством). Непременно, а то князь приедет к нему, прямо скажет о твоем желании, это ужасно озадачит отца: он взбесится, конечно, и, пожалуй, чтобы повредить тебе, расскажет все про калишинское дело и про Вуланда.
Андашевский (в свою очередь тоже с беспокойством). Но чем же ты его от этого остановишь?
Ольга Петровна. Знаю я, чем мне его остановить... У меня многое есть, чем я могу на него действовать... Вели мне поскорее подать карету. Mamselle Эмилия, подайте мне шляпу.
Андашевский (подходит к дверям и кричит). Карету подавать для Ольги Петровны!
M-lle Эмилия, хорошенькая немка-горничная,
подает Ольге Петровне шляпу и уходит.
Ольга Петровна (надев торопливо шляпу и подавая руку мужу). Прощай!
Андашевский (почти умоляющим голосом). Возвращайся, бога ради, скорее, не искушай моего терпенья!
Ольга Петровна. Прямо от отца и возвращусь сюда! (Уходит.)
ЯВЛЕНИЕ VII
Андашевский (начиная ходить взад и вперед по комнате). Говорят, в России служба очень приятная и спокойная деятельность; но один день такой, как сегодня для меня, пережить чего стоит, а иначе нельзя: не предусмотри и прозевай хоть одну минуту, из-под носу утащат лакомый кусок. Вся задача в том и состоит, чтобы раньше других забежать!.. (Беспокойство и нетерпение все более и более овладевают им.) Жена, вероятно, долго еще не возвратится... Просто не знаю, что и делать с собою!.. Опиуму, кажется, с удовольствием бы принял, чтобы заснуть на это время и ничего не чувствовать! (Беря себя за левый бок.) Такое биение сердца началось, что аневризм, пожалуй, наживешь!..
Входит лакей.
ЯВЛЕНИЕ VIII
Андашевский и лакей.
Лакей (несколько мрачным и таинственным голосом). Госпожа Сонина опять пришла к вам и желает вас видеть.
Андашевский. Только еще недоставало этого!.. (Обращаясь к лакею.) Я, кажется, сказал тебе один раз навсегда, чтобы ты не только что никогда не принимал ее, но даже не смел бы и докладывать мне об ее посещениях.
Лакей. Да я не хотел было докладывать, но она села на лестнице, на лавочку, и говорит, что будет дожидаться, пока вы пройдете.
Андашевский (еще с большим бешенством). Ну, я тебе от места откажу, если ты ее сейчас же не протуришь!
Лакей. Да мне что!.. Я, пожалуй, протурю! (Уходит.)
ЯВЛЕНИЕ IX
Андашевский. Какова наглость этой женщины!.. После того, как сделала против меня подлость и чуть было не погубила меня, она ходит еще ко мне! Чего надеется и ожидает?.. Что я испугаюсь ее или разнежусь и возвращу ей любовь мою?.. Глупость в некоторых людях доходит иногда до таких пределов, что понять даже невозможно! (Звонит.)
Входит тот же лакей.
ЯВЛЕНИЕ X
Андашевский и лакей, потом Андашевский один.
Андашевский (нетерпеливо ему). Что, ты отказал?
Лакей. Отказал-с, ушла!
Андашевский. Как же ты это сделал?
Лакей. Сказал-с, что если она не уйдет, так я за городовым схожу и вместе ее выведем; она заплакала и ушла.
Андашевский. Ну и хорошо!.. Спасибо! (Смотрит с нетерпением на часы.) А Ольги Петровны все еще нет! (Лакею.) Поди приведи мне извозчика к дому графа.
Лакей уходит.
Поеду к подъезду графа и буду на крыльце его дожидаться жены.
Занавес падает.
ДЕЙСТВИЕ V
ЯВЛЕНИЕ I
Служебный кабинет графа Зырова. Огромный стол весь
завален бумагами и делами. Граф, по-прежнему в пиджаке,
сидит перед столом; лицо его имеет почти грозное
выражение. На правой от него стороне стоят в
почтительных позах и с грустно наклоненными головами
Мямлин и князь Янтарный, а налево генерал-майор Варнуха
в замирающем и окаменелом положении и чиновник
Шуберский, тоже грустный и задумчивый.
Граф (строго Варнухе). Когда именно вы определены?
Генерал-майор Варнуха. Приказом 17 августа, ваше сиятельство.
Граф. Но Алексей Николаич, я думаю, должен был бы предуведомить меня о том и спросить моего согласия прежде, чем я буду иметь честь прямо уже встретиться с вами на службе...
Генерал-майор Варнуха (плачевным тоном). Я буду стараться, ваше сиятельство.
Граф. Стараться вы будете!.. Где вы прежде служили?
Генерал-майор Варнуха. Смотрителем Огюньского завода!
Граф. Отчего же там и не продолжать службы?.. На каком основании и на каких данных пришла вам в голову мысль искать настоящего места? Здесь надобно иметь христианские чувства, христианское направление.
Генерал-майор Варнуха. Я христианин, ваше сиятельство.
Граф. То есть почему вы христианин? Что в церковь ходите и творите земные поклоны перед образами... Тут нужно-с быть человеку религиозному в душе, сознательно и просвещенно верующему.
Мямлин (вытягивая голову и произнося робким голосом). Генерал Варнуха, ваше сиятельство, назначен по ходатайству князя Михайлы Семеныча.
Граф. Я не с вами говорю, а потому прошу вас не вмешиваться!
У Мямлина сейчас же при этом задергало лицо.
Граф, снова обращаясь к генералу Варнухе.
Я заранее вас предуведомляю, что я каждый день буду заезжать в богадельню, и горе вам, если хоть малейшие упущения встречать буду! Снисхождения никакого не ждите!.. Мало, что от службы уволю, под суд еще отдам, потому что всякий сверчок должен знать свой шесток: нечего было идти туда, куда вы не призваны ни по способностям вашим, ни по чему другому!..
Генерал-майор Варнуха. Семейство, ваше сиятельство, нужда заставляет.
Граф. Семейство не дает же человеку права на всякие места, какие только открываются. Отправляйтесь!
Генерал-майор Варнуха повертывается
и уходит на цыпочках.
ЯВЛЕНИЕ II
Граф Зыров, князь Янтарный,
Мямлин и Шуберский.
Граф (взглядывая на Шуберского). Вы, если я не ошибаюсь, господин Шуберский?
Шуберский. Точно так, ваше сиятельство!
Граф. Но на каком основании вы в вицмундире? Вы продолжаете еще служить у нас?
Шуберский. Продолжаю, ваше сиятельство.
Граф. Но я Алексею Николаичу, кажется, довольно ясно сказал, чтобы он предложил вам подать в отставку.
Шуберский. Мне передавал это ваше приказание Дмитрий Дмитрич Мямлин, но я прежде желал доложить вашему сиятельству, что статьи, за которые вам угодно было разгневаться на меня, писаны не мною: я имею удостоверение в том от редакции газеты, где помещены эти статьи. (Подает графу удостоверение.)
Граф (почти не взглядывая на удостоверение). И вы думаете, что я этому поверю: господа газетчики и фельетонисты, я не знаю, чего ни способны написать и в чем ни готовы удостоверить.
Шуберский. Может быть, действительно, ваше сиятельство, это и справедливо, но редакция газеты, из которой я имел честь представить вам удостоверение, пользуется именем самой честной, самой добросовестной...
Граф. Все вы одинаковы! Все!.. Правительству давно бы следовало обратить на вас внимание и позажать вам рты!.. Как же вы говорите, что не вы писали статьи, когда вы сами признавались в том Андашевскому?
Шуберский. Первая статья, ваше сиятельство, действительно написана мною; но я в этом случае введен был в обман господином Вуландом.
Граф. На господина Вуланда теперь сваливаете!.. Господин Вуланд заставлял вас писать?
Шуберский. Господин Вуланд-с!.. И я на днях помещу статью, опровергающую мою прежнюю статью!.. В ней откровенно я признаюсь, как и кем был введен в обман.
Граф. Ну, я уверен в одном, что если бы господин Вуланд был жив, так вы бы не напечатали такой статьи.
Шуберский. Напечатал бы, ваше сиятельство.
Граф. Нет-с, не напечатали бы! Во всяком случае, я с фельетонистами служить не желаю.
Шуберский. Но где же, ваше сиятельство, закон, воспрещающий фельетонистам служить?
Граф. Есть закон-с!.. Я могу уволить вас, когда мне угодно и совершенно по своему усмотрению.
Шуберский. Ваше сиятельство, Алексей Николаич совершенно простил меня за мою статью.
Граф (крича). Но я вас не прощаю, понимаете вы это!.. И если вы в 24 часа не подадите в отставку, то я велю вас уволить по 3-му пункту - другого решения вам от меня не будет. (Слегка кивает головой Шуберскому, который ему тоже слегка кланяется и уходит, бледный и окончательно сконфуженный.)
ЯВЛЕНИЕ III
Граф Зыров, князь Янтарный и Мямлин.
Граф (относясь к князю Янтарному). Что у вас приготовлено?
Князь Янтарный (очень модно и свободно подходя к графу и вместе с тем играя брелоками своих часов). Я, ваше сиятельство, сегодня ничего приготовленного не имею, потому что все это время ревизовал мою экспедицию.
Граф (с некоторым удивлением взглядывая на него). Но что же такое, собственно, вы ревизовали? Не мои же распоряжения, надеюсь?
Князь Янтарный. О, конечно, нет!.. Но вообще весь этот ход и порядок дел.
Граф. То есть канцелярский порядок, вы хотите сказать?
Князь Янтарный. Да-с, я это именно и хотел сказать.
Граф. Ну, это вы совершенно напрасно трудились; потому что ваш предшественник так превосходно знал этот порядок, так добросовестно вел его, что вам за прошедшее время можно быть вполне покойному и заботиться о том, чтобы на будущее время порядок этот шел так же исправно, как шел он при Владимире Иваныче.
Князь Янтарный. Я так и ожидал это найти, ваше сиятельство, но, к великому моему удивлению, встретил в экспедиции Владимира Иваныча крайний беспорядок, страшные упущения.
Граф (смеясь ему прямо в лицо). Вот что вы встретили!.. А что, если я вам скажу, что вы это говорите неправду!..
Князь Янтарный. Совершеннейшую правду, ваше сиятельство!.. Я уже докладывал об этом и Алексею Николаичу.
Граф. Алексею Николаичу вы можете докладывать, сколько вам угодно, но меня вам не убедить в том; я старый воробей на службе - и цель всех вновь вступающих чернить деятельность своих предшественников очень хорошо понимаю: если дело пойдет хорошо у них, это возвысит их собственный труд; а если оно пойдет дурно, то этим может быть отчасти извинен допущенный ими беспорядок, - прием весьма старый и весьма известный в служебном мире!
Князь Янтарный (потупляя свои глаза). Мне очень грустно, ваше сиятельство, что мои слова вы изволили таким образом понять, и это мне некоторым образом показывает, что я не имею счастья пользоваться вашим добрым мнением о себе; но, смею вас заверить, я настоящей моей должности не искал, и мне ее Алексей Николаич сам предложил.
Граф. Алексей Николаич, вероятно, имел для этого какие-нибудь свои основания; но я с своей стороны буду требовать от вас настоящей службы и деятельности неманкирующей и в этом случае не стесняюсь никакими светскими соображениями.
Князь Янтарный. Я, ваше сиятельство, никогда ни на какие светские соображения и не рассчитывал, а привык заявлять себя своей деятельностью, которую Алексей Николаич отчасти уже видел и, как говорил мне, остался ею очень доволен.
Граф (выходя из себя). Опять Алексей Николаич! Скажите на милость: пока я сижу еще здесь, на этом стуле, кто ваш начальник - я или Алексей Николаич?
Князь Янтарный. Конечно, вы, ваше сиятельство!
Граф. Однако и вы, и какой-то генерал Варнуха, и господин Мямлин беспрестанно напоминаете мне то об Алексее Николаиче, то о князе Михайле Семеныче, недостает только назвать еще мне madame Бобрину; и я на это один раз навсегда говорю, что я стою уже одной ногой в могиле, а потому ни в каких покровителях не нуждаюсь и никаких врагов и соперников не боюсь!
Князь Янтарный. Я, ваше сиятельство, всегда вас и разумел таким и всегда знал ваше высокое беспристрастие.
Граф. Да-с, прошу вас и на будущее время разуметь меня таким, и если желаете служить со мной, то, во-первых, не играйте вашими брелоками!.. Я люблю дисциплину и нахожу это неприличным при разговоре с начальником...
Князь Янтарный мгновенно же
перестает играть брелоками.
А во-вторых, не надейтесь ни на сыны, ни на князи человеческие, и вообще я желаю вам гораздо большего усердия в трудах ваших, чем я встретил это сегодня! (Круто поворачивается к Мямлину.) У вас хоть готово ли что-нибудь?
Мямлин. Имею-с доклад!
Князь Янтарный, с надувшимся и оскорбленным лицом,
отходит и становится на прежнее место; а Мямлин подходит
к графу и развертывает перед ним огромное дело,
запинаясь на каждом почти слове и делая из лица гримасы.
Это-с дело крестьян Коловоротинской волости с казною!.. У них во владении были по левую сторону Оки поемные луга!.. Это геологический уж закон, что горная сторона реки всегда направо по течению, а налево низовая сторона-с, - это закон геологический...
Граф молча, но мрачно его слушает.
Мямлин, все более и более конфузясь.
А на горной этой стороне, изволите видеть, земли и владения ведомства государственных имуществ... Оно взяло и примежевало себе луга... Крестьяне говорят, что у них десятилетняя давность владения, а им на это возражают, что для казны нет десятилетней давности.
Граф (с удивлением взглядывая на Мямлина). Как нет для казны десятилетней давности?
Мямлин (утвердительно). Нет-с!
Граф. Перестаньте, что вы говорите! Десятилетняя давность для всего в мире существует!
Мямлин (снова утвердительно). Нет, ваше сиятельство, прямая статья есть.
Граф. Нет такой статьи-с!
Мямлин. Есть, ваше сиятельство.
Граф (показывая на шкаф с книгами). Вон свод законов, - отыщите!
Мямлин подходит к этому шкафу, вынимает из него сразу
несколько томов и начинает дрожащими руками
перелистывать их, потеет при этом, краснеет, делает из
лица маленькие гримасы и ничего не находит. Граф между
тем просматривает докладываемое ему дело и при этом
только слегка покачивает головой и грустно усмехается.
Мямлин (с сильною уже гримасою в лице). Не могу, ваше сиятельство, найти, - извините!.. Позвольте мне дома приискать!.. В подлинном деле это очень ясно прописано.
Граф (продолжая грустно улыбаться). А вы, скажите, читали это подлинное дело все?
Мямлин. Читал, ваше сиятельство!
Граф. Ну, я, признаюсь, гораздо бы лучше для вас желал, чтобы вы вовсе его не читали. В чем же, по-вашему, суть дела тут?
Мямлин. Это тяжба крестьян Коловоротинской волости с казною.
Граф. То есть была тяжба, и она уже решена, и земля возвращена в казну; так?
Мямлин. Точно так, ваше сиятельство!
Граф. Так к чему же вы мне говорите о какой-то геологии, о каких-то статьях закона несуществующих! В чем тут наша обязанность?.. Чего, собственно, от нас требуют?
Мямлин молчит и краснеет в лице.
Требуют, чтобы я дал заключение, что следует ли крестьян подвергать уплате в казну за неправильное владение, и, конечно, мое мнение должно состоять в том, что следует!
Мямлин (снова оживленным тоном). Нет, ваше сиятельство, я не могу с этим согласиться и остаюсь в том убеждении, что если десятилетняя давность существует для частных лиц, то почему же она не должна существовать для казны?.. Это прямое нарушение справедливости!..
Граф (выходя из себя). Господи помилуй, вы помешались, наконец, на этой десятилетней давности?.. К чему она вам?.. Зачем?..
Мямлин (смущенным уже голосом). Затем, что вот-с в этой бумаге прямо сказано, что для казны не должно существовать десятилетней давности (показывая на одну из бумаг в деле).
Граф. А вы дали себе труд подумать, что это за бумага?.. Это-с единоличное мнение министра государственных имуществ, который, когда был возбужден общий вопрос по сему предмету, то полагал с своей стороны, что на те случаи, где нарушены границы генерального межевания, не должно распространяться десятилетней давности, и с ним, однако, никто не согласился... Ведь это, наконец, несносно, Дмитрий Дмитрич: вы мало того, что не вникли нисколько в самое дело, но мне приходится еще спорить с вами, опровергать разные смутные мысли, которые случайно приходят вам в голову!.. На будущее время прикажите уж лучше докладывать мне вашим начальникам отделения, а сами пока посидите при этом и поучитесь!
Мямлин. Но мне это будет очень обидно, ваше сиятельство!
Граф. Но что ж мне делать? Как же быть?.. Мне самому читать за вас все дела и объяснять вам их - я не имею на то ни времени, ни желания.
Входит лакей.
ЯВЛЕНИЕ IV
Те же и лакей.
Лакей. Ольга Петровна приехала!
Граф. Что?
Лакей. Ольга Петровна приехала и говорит, что ей очень нужно вас видеть.
Граф (подумав немного и обращаясь к директорам). Дочь, господа, приехала: прошу на время выйти!
Директора уходят.
ЯВЛЕНИЕ V
Граф и лакей, потом граф один.
Граф (лакею). Проси!
Лакей уходит.
Нечего сказать - славный народ!.. А отчего?.. Оттого, что ни один из них службы никогда настоящей не нес! Я, бывало, адъютантом был, к генералу своему идешь с бумагою, дрожишь, что запятой какой-нибудь не забыл ли поставить, потому что у того пена у рта сейчас появится, и он месяц за это с гауптвахты не спустит, а им что! Он стоит перед тобой да брелоками только поигрывает или несет чепуху вроде этого непропеченного калача московского Мямлина.
ЯВЛЕНИЕ VI
Граф и Ольга Петровна.
Ольга Петровна (входя). Ты занят, папа?
Граф. Да, пожинал труды твоего супруга за время болезни моей и наслаждался ими.
Ольга Петровна. Что же такое муж мой сделал за время твоей болезни?
Граф. То, что насажал мне таких умников, с которыми я не знаю, как и быть...
Ольга Петровна. Кого же это?
Граф. Во-первых, какого-то генерала Варнуху!
Ольга Петровна. Не какого-то, папа, а рекомендованного князем Михайлой Семенычем!.. Наконец, генерал Варнуха получил такое ничтожное место, что об этом, я полагаю, и говорить не стоит.
Граф. Вместо дельного и трудолюбивого Вуланда выбрал какого-то лентяя восточного, князя Янтарного, и вдобавок еще злейшего врага моего, который бранил меня на всех перекрестках.
Ольга Петровна. Ему затем, папа, и дали это место, чтобы он не кричал против тебя.
Граф. А, так это вы обо мне заботились!.. Какие, подумаешь, у меня добрые и нежные дети!
Ольга Петровна. Ты вот, папа, сердишься и разными пустяками тревожишь себя, а между тем я приехала к тебе по гораздо более серьезному и неприятному делу!
Граф. У вас с супругом, кажется, только те дела и серьезны, когда что до вас касается.
Ольга Петровна. Нет, папа, это и до тебя касается!.. Мужа призывал к себе князь Михайла Семеныч...
Граф (насмешливо). С чем его и поздравляю.
Ольга Петровна. И говорил ему, что в правительственных сферах очень неблагоприятно смотрят, что ты и муж, то есть тесть и зять, так близко служите друг к другу.
Граф (тем же насмешливым тоном). Я говорил вам это еще прежде, предсказывал; а теперь и кушайте, что сами себе приготовили.
Ольга Петровна. Нельзя же, папа, чувствами владеть и душить их в себе для сохранения выгод по службе!.. Чувство дороже всего для человека!
Граф. А когда дороже, так и наслаждайтесь им и уезжайте куда-нибудь в Аркадию.
Ольга Петровна. Мы бы и уехали, но мужа не пускают из службы.
Граф. Кто ж его может не пустить?
Ольга Петровна. Не то что не пускают прямо, а просят для спасения самого дела; потому что Вуланд умер, новые директора неопытны, ты стар и часто бываешь болен.
Граф. Опять я!.. Но я просил бы вас покорнейше оставить меня в покое: болен ли я, здоров ли, вам решительно до этого нет никакого дела.
Ольга Петровна. Нет, папа, мне есть до этого дело, и большое: твой доктор прямо мне сказал, что если ты так же усиленно будешь заниматься службой, как прежде занимался, так жизнь свою сократишь.
Граф. Какой прозорливый доктор, и как эти слова его должны тебе нравиться.
Ольга Петровна. Ты, папа, кажется, не хочешь понять ни чувства моего, из которого я тебе это говорю, ни того, что я хочу тебе сказать.
Граф. К несчастью, я все очень хорошо понимаю!.. Все!.. Тебе хочется спихнуть меня с моего места и посадить на него твоего мужа - вот что хочется тебе сделать!
Ольга Петровна. Да, папа, я очень желаю, чтобы ты вышел в отставку и чтобы на твое место поступил муж.
Граф (горько усмехнувшись). Откровенно сказано!
Ольга Петровна. Совершенно откровенно!.. Другая на моем месте стала бы, может быть, хитрить, скрытничать.
Граф. И знаешь: это гораздо было бы лучше!.. Гораздо!.. Есть такого рода откровенности, которые требуют большой бессовестности, чтобы высказывать их.
Ольга Петровна (несколько смущенная этими словами). Только не перед тобой, папа!.. Ты сам добротой своей ко мне приучил меня быть совершенно откровенной с тобою; и хоть тебе, может быть, и неприятно теперь выслушивать меня, но я все-таки хочу высказать еще несколько моих резонов...
Граф делает нетерпеливое движение.
Я объясню все в очень коротких словах: тебе и Алексею Николаичу нельзя вместе служить, это уже решено!.. Тебя, разумеется, если ты сам не пожелаешь того, не тронут: за тобой слишком много заслуг, и ты слишком много уважаем, чтобы тебя захотели огорчить! Поэтому пострадает тут бедный муж мой; ему дадут плохонькое местечко или просто даже велят подать в отставку, - словом, его карьера, так блистательно им начатая, будет подсечена в корень. Мало того, мы будем обречены на бедность, потому что у Алексея Николаича ничего нет...
Граф (перебивая дочь). А триста тысяч, которые он взял с Калишинской компании?
Ольга Петровна. Алексей Николаич уже тебе говорил, куда ушли эти триста тысяч, и если ты вздумаешь этими деньгами сделать какой-нибудь вред мужу, то я буду требовать от тебя пять тысяч душ материнского состояния, из которого тебе следовала только седьмая часть.
Граф (в ужасе и бешенстве). Как?.. Седьмая часть?.. Как?.. Разве мать твоя делила когда-нибудь свое состояние со мной?.. Разве оно не принадлежало мне так же, как и ей самой?.. Если я не взял у ней клочка бумаги, называемой духовным завещанием, так потому оно твое?..
Ольга Петровна. Да, потому оно и мое! Адвокаты прямо говорят, что если опекун растратил состояние малолетней, так он должен возвратить его ей, а иначе его посадят в тюрьму.