Страница:
просто закрепленным шпалам, рельсам без всякой насыпи. Это была, видимо,
такая времянка на песчаном месте. Поступила команда: "Тишина! Маскировка
полная! Мы у Свири! На той стороне фашистские войска!" Так мы оказались
вблизи реки Свирь у Лодейного Поля.
Помкомвзвода Иванов, Митя и я получили задание: подготовить НП у реки
Свирь, не выходя к берегу реки. Мы немного прошли, потом в кустарниках
проползли и уже видели широкую полноводную реку, но ничего с того берега не
видно. Проползав немного, нашли ручей, по которому приблизились к берегу
реки. Решили от ручья вырыть ход сообщения к берегу и там подготовить НП.
Рыли почти сутки канаву, а ночью у берега под ивняком вырыли котлован.
Отсюда была видна река, тот берег, луга за берегом и ближние ельники.
Установили стереотрубу. Нам же надо место для радиста, телефониста, себе и
начальнику... С той стороны реденько стреляли пушки, минометы и пулеметы.
Очевидно, фашисты еще не знают, что на этом берегу под каждым кустом ствол и
десятки тысяч солдат. Для проверки НП приполз Шашерин, начштаба, посмотрел,
сказал: "Ладно!". Пару дней нам пришлось через стереотрубу обшарить все
кочки и кустики на той стороне вблизи, и вдали, чтобы составить "карту"
фашистских дозоров, колпаков, просто окопчиков и отметить, откуда стреляет
миномет, пушка немца. Иванов говорил, что при переправе и пока дойдем до
елового леса, много потеряем людей, наши будут как на блюдечке, перестреляют
как куропаток.
21 июня к нам подошли Шашерин, комдив, с рацией наш Шлемов. Начальство
смотрело в стереотрубу, а Шлемов проверял связь с дивизионом по рации.
Комдив и Шашерин часто-часто смотрели на часы и в один момент, глядя на
часы, комдив дал команду: "Огонь!" В эти же секунды сзади нас загремели
тысячи пушечных выстрелов, минометных залпов и скрип "Катюши". Над нами
зашуршали невидимые снаряды всех сортов и на той стороне огонь, пламя и
черный дым кипел как у черта в смоляном котле. Приятная на той стороне
земля, луга и леса сразу загрязнились, почернели, как будто черти смолу со
своего котла залили до небес. И так было около двух, а то и больше часов.
Гремело все. Дрожала земля, гудели и самолеты над всем этим адом. И они
стреляли из "Катюши". Это словами невозможно рассказать. Чтобы знать, надо
видеть.
Чуть затихли говорить пушки и в небе полетели сотни штурмовиков и
бомбардировщиков, сопровождаемых ястребками. В это же время около нас и
между нами поперли солдаты, неся с собой плотики, боны, лодки, плоты, бочки
и прямо бросались в реку, чтобы переплыть. Чуть пониже нас копошились
саперы, устраивая переправу для танков и артиллерии. Огромные ребристые
баржи встали поперек реки Свирь и немедля по ним пошли танки, пушки и люди.
Однако, скоро фашисты опомнились и стали стрелять тоже из пушек и минометов,
появлялись даже несколько самолетов. Но на них никто не обращал внимания. По
нескольким понтонам шли танки, самоходные орудия, амфибии, пехота и
артиллерия.
Пока дошла очередь наших батарей, чтобы переправиться и идти с пехотой
на прямую наводку, мы перешли мост и удивленно смотрели, как словно миллион
муравьев ползли к лесу наши солдаты, как танки, вроде бы качаясь, рвались
вперед, тоже к лесу, как 45-милиметровые пушки, приданные батальонам, прямой
наводкой стреляли по ожившим колпачкам и пулеметным точкам. Я говорю: "Вот и
наш дивизион: две пары лошадей тянут пушку на деревянных колесах да
снарядные ящики. Ездовые, сидя на лошадях, громко гонят их, ругаются. За
пушками бегут расчеты. Так мы перешли р. Свирь". Около разбитых бетонных
колпаков, Д.О.Т.ов (Д.О.Т. - долговременная огневая точка) и Д.З.О.Т.ов
(Д.З.О.Т. - деревоземляная огневая точка), а так же в окопчиках валялись
десятки трупов немцев, а у проволочного заграждения валялись и наши трупы.
Фашистские трупы все были черные, еще дымились.
Выйдя из лесу, видим среди колпаков бетонных, дзотов, дотов, окопов
десятки трупов, около проволоки и в окопах, все они черные, некоторые
дымятся. Нам надо быстрее добраться до лесочка, хотя там как бурелом, но в
лесистой местности почему-то себя чувствуем лучше, чем на любом красивом
лугу или в поле. Правда, здесь и сейчас все как на поле, черное, вспаханное
беспорядочно и очевидно удобренное трупами. Пехота, танки, амфибии,
артиллерия шли вперед и вперед пока не устали, а как устали, на следующей
сопке, до которой прошли менее 10 верст, встретили сильное сопротивление
хорошо организованной системы обороны. На следующий день свежие силы выбили
их из узла сопротивления, и пошли вперед. Пока так сопку за сопкой брали,
наши силы, конечно, иссякли. Все-таки прошли несколько десятков километров и
вышли на дорогу Олонец, а за ним дорога на Питкаранты. Вскоре наступление
затихло. Наши войска, находясь на основных дорогах в Финляндию все же не
могли сходу сбивать заслоны и укрепленные пункты, приходилось маневрировать,
то пойти в тыл серьезными силами, то бить с флангов. Но Свирьская операция
удалась все же.
Когда-то, говорят, Петр I г. Олонец считал самым большим городом в
России. Ехал на лошадях в Петрозаводск или там куда-то и заснул. Проснулся и
спрашивает: "Где едем?!" Отвечают: "Олонец!" Обратно заснул Петр. Едут, и
снова проснулся. Спрашивает: "Где едем?". Отвечают: "Олонец!". И тогда Петр
I выразился, что Олонец - это самый большой город. Вот этот город здорово
обороняли фашисты. Наши на подступах застряли на одной из высот по дороге.
Тогда нашу бригаду целиком со своей артиллерией и минометным батальоном
направили в обход слева. Мы с передовой группой прошли, а батальоны и тем
более артиллерия застреляли. Передовую группу вел начштаба бригады
Заславский, с ним разведрота и нас четверо артиллеристов. Мы с Митей -
разведчики, могли бы вызвать артогонь, Петя Шлемов и Мелехин несли рацию для
необходимой связи. Добрались до красивого соснового бора, где было много
угольных ям. Древесного угля, видимо, делали много, но ямы уже не свежие,
часть заросла. Место удобное, решили подождать, пока придут батальоны и
дивизионы.
Вскоре стоящие на дозоре у крутого спуска в ельник сообщили, что там
фашисты, шумно не остерегаясь, идут и много их, в том числе женщины.
Заславский скомандовал, чтобы все заняли угольные ямы и укрылись за
деревьями на бугорке. Все быстро собрались и приспособились к бою. Тут и
фашисты заметили нас, развернули свой отряд, чтоб занять сопку. Мы чуть
сзади передних засели в глубокой яме, и Петя стал вызывать своих: "Дыня!
Дыня! Как слышишь? Прием?". И так много раз, но ответа нет. Подошел командир
разведроты, спрашивает: "Как? Если ничего, вызывай бригаду "Курок!". Петя
стал вызывать поочередно. Но никто ничего не отвечал. В это время уже шел
рукопашный бой, мы видели это. Фашисты и бабы в военной форме лезли на
сопку, как крысы. Падали, но вместо них снова появлялись, цепь за цепью и
лаяли что-то по-своему. Тут подошел еще помощник Заславского и громко
кричит: "Передай по рации всем, чтобы открыли кто-нибудь огонь из пушек и
минометов по этой сопке, вот координаты". Петя решил звать открытым текстом:
"Кто слушает нас, срочно огонь по координату такому-то". Это передал
несколько раз, а подпись поставил в конце - Заславский!
Не прошло и пяти минут, как зашуршали снаряды, а потом услышали
выстрелы пушек ЗИС. В разгар рукопашного боя десятки снарядов взорвались на
нашей сопке, убивая фашистов и наших. Я видел, как Мелехин, где-то нашел
ручной пулемет и как дубинкой махал по подходящим к нам, к яме фашистам, в
том числе и по женщинам. Мелехин, бывший грузчик с Лены имел огромную силу,
были случаи, когда один пушку переворачивал. Вот и тут от его
пулемета-дубины отлетали и падали фашисты, но нашелся фашист, который увидел
его силу удара, очередью свалил. На сопке рвались снаряды, и шел рукопашный
бой на смерть всем.
Вскоре подошел какой-то наш батальон, заорали "Ура" и лишь только тогда
фашисты сбежали в ельник и затерялись. Мне, конечно, в рукопашной делать
было нечего, мы втроем сидели в яме, пока Шлемов кричал о помощи, мы с двух
сторон подстреливали короткими очередями, чтобы фашисты очень близко не
подходили. Убивали и сколько, не знаем потому что, высунулись, дали очереди
вдоль бруствера и опять в яме в яме прячемся, но в наших направлениях трупы
все же валились. А в принципе трупы были повсеместно.
Сделали большую могилу для наших. Убитым оказался и Заславский. Ему
сделали отдельную могилу. Подсчитали наших убитых и раненых, подсчитали
трупы фашистов и получилось, что на каждого нашего они оставили по 2
человека и из них более тридцати женщин. Собрав трофеи наших и их, мы пошли
по направлению на Петрозаводск. Когда стало слышно, что за Петрозаводском
идет большой бой, сообщили, что Олонец немцы оставили и ушли на запад.
Видимо они поняли, что в их тылу уже целая бригада и удержать не удастся.
На третьи сутки после выхода в обходную мы вышли к окраине г.
Петрозаводска, где был большой лагерь военнопленных. Лагерь большой, туалет
тянется метров 20, и на стенах были записи, написанные чем-то коричневым:
"Товарищи мы слышим нашу артиллерию, освободите нас быстрей!" Но мы никого
из них не видели: или эвакуировали или перестреляли всех, потому что
недалеко были большие свежие ямы. А может, это их общая могила?
От Питкаратской дороги мы шли в обход Олонца на Петрозаводск по азимуту
на северо-восток или даже больше на север, а тут получили приказ от
Петрозаводска опять по азимуту на юго-запад, на дорогу, ведущую к
г.Вяртееля. Тут больших боев не было, но встречались небольшие гарнизоны и
опорные пункты, которые с ходу почти сбивались и разгонялись или добивались
в коротких схватках. Однажды по проселочной дороге нам поручили найти
какую-то базу. Мы оторвались от своих, три друга и наткнулись на одну поляну
слева от дороги. Видим, несколько самолетов типа ПО-2, автомашины, палатки,
будки и несколько фашистов, бегающих к самолету или к машине. Что-то видимо
грузили. Поляна вроде не большая, но ровная и длинная. На окраине попали в
яму, где делали древесный уголь. Наблюдая, подготовили данные и Петя стал
вызывать нашу дивизионную рацию, чтобы передать координаты и дать залп
срочно. Радио принято, но дивизиону развернуться надо, говорят, полчаса с
учетом рубки леса. Координаты дали дивизиону "Катюш", двигающемуся вместе с
нашими. Они могут встать на дороге и дать залп. Так они и сделали. Не прошло
и десяти минут, как зашуршали снаряды "Катюши". Попали по поляне совсем
близко около нас. Там все забегали, самолеты и машины загорелись и люди
убежали куда-то в лес, кто, конечно, остался жив. Но дело в том, что одна
мина-снаряд упала рядом с нами, в яму сбросило стабилизатор, а он вперед
вдохнул, как змей Горыныч пламенем. Мы так испугались, что пулей вылетели с
ямы и побежали к дороге, боясь, что дадут еще залп. Но залпа больше не было,
зря спешили. Командир дивизиона нас поругал: "Зачем дали такие близкие
координаты, могло в вас попасть! Не было надобности вызывать огонь на
себя!".
Через некоторое время мы уже без боя и встреч с врагами двигались по
дороге на г.Вяртееля, где и остановились у старой границы. Однако, мы вели
наблюдение за той стороной и все виденное писали в журнал. Я даже однажды
написал: "К погранпосту финнов подошла корова с хозяйкой. Пока корова
паслась, хозяйка с ефрейтором пошли к поленнице, а спустя 20 минут она вышла
с одного конца поленницы, поправляя юбку, а ефрейтор, с другого конца,
застегивая ширинку и подтягивая брючной ремень". В дивизионе долго смеялись
над этой записью, но было же предупреждение: всякое движение записывать в
журнал. Так закончились война на финском направлении и вскоре нас забросили,
после отдыха в Вологодской деревне, на 4-й Украинский фронт.
В 1947 году, когда я, демобилизованный сержант, приехал домой, то меня
ошарашило то, что люди фактически голодают. У матери на всю зиму весь запас
продуктов в амбаре - одно корыто мезги (мезга - отходы при производстве
крахмала из картофеля). Эти отходы от Пустошеского крахмало-паточного
завода, оказывается, ели колхозники уже не первый год, так как на трудодни
почти ничего не давали. Что производили колхозы, все под метелку сдавали
государству, не оставляя даже семян. Весной же семена обратно где-то искали
и завозили минимум.
Все это районное начальство выгребало с колхозов под флагом "для
фронта". Однако старики, не потерявшие, разум, шепотом говорили, что люди
пухнут, умирают по нескольку человек в неделю по Вотче, но районное
начальство оправдывало это тем, что на фронте тяжелей. Они же с досадой
говорят и о другом: сверхплановая сдача хлеба, молока и мяса по
продиктованным выше обстоятельствам "сдать сверх плана фронту" обходилось
полным развалом колхозов, эмиграции трудоспособного люда в лесную и другую
промышленность и полному обнищанию колхозников, вдовушек. Однако, те,
которые очень старались из районного начальства за сверхплановые сдачи
получали ордена и медали, даже орден отечественной войны.
В принципе отец мой - председатель колхоза, умер в больнице, фактически
обессилев вследствие недоедания. Мать была настолько больна, что не дожила
до отмены карточной системы. В колхозе "Югыдлань", где раньше хлеб делили по
3-4 килограмма на трудодень, были дни, когда умирали по 2 человека в день,
как, например, мой отец и его родной брат. Настроение тут мое, хорошо
питавшегося почти все годы, кроме 1941 года в начале службы, было
исключительно скверное и сразу же я подумал не об отдыхе, а о работе, притом
не в колхозе.
Поехал я в Визингу - райцентр. Встал на военный и партийный учет.
Райком предложил мне сразу, как окончившему кооптехникум, работу в ОРСе
товароведом. Пошел я в ОРС (ОРС - Отдел рабочего снабжения Леспромхоза) и
встретил сразу земляков: Ваську Сенькина, Виталия Путинцева, Дмитрия
Мальцева и дядю Зосима Шустикова. Они были все начальство ОРСа. Назначили
меня товароведом, а это фактически экспедитор по доставке товаров с
республиканских баз к доставке их потом уже по магазинам и лесоучасткам. Эта
работа очень ответственна и опасна в части недостач, потерь и фактически
дорога столбовая в тюрьму. А за недостачи судили строго, до 10 лет
каких-нибудь пару тысяч "растраты". Было опасно, но пришлось браться за эту
работу, так как жить надо, райком настаивал, да и Шустиков считал, что
Путинцев уедет учиться, а я буду его замом..
Получив первую зарплату, мы, фронтовики, кроме Шустикова, решили
отметить у меня начало гражданской жизни и сошлись у меня на квартире,
которую я снимал в Визинге, в частном доме одну отдельную комнатушку.
"Накрыли" стол: бутылка спирту, деревенская капуста, рыбник из трески и
хлеб. После первой же стопки спирта начались разговоры о фронтовых делах. И
в первую очередь: за что получили ордена.
Путинцев, ушедший на фронт в 1943 году, начал обиженно о том, что он
под Ленинградом на какой-то "пятачок" ходил неоднократно по поручению
командира дивизии, у кого он был адъютантом, и получил только медаль. А вот
у Васи Сенькина Орден Боевого Красного Знамени есть... Высокомерно взглянул
на мой орден Красной звезды и говорит: "Вот у него и то боевой орден. Вася
Сенькин, конечно несколько возмутился и говорит: "Сходить в часть, пусть
даже на пятачок, это боевой подвиг, нашим за такие "успехи" даже
благодарность не объявляли. Ты же видать, почти не воевал".
И тут он рассказал, за что ему дали "Орден Боевого Красного Знамени".
Вася воевал с 1941 года. Несколько раз ранен. Бывал в разных переплетах и в
отступлении и наступлении. Однако высокую награду заслуженно получил под
Кенигсбергом, когда брали они какую-то крепость, которая мешала общему
наступлению на город. Крепость-замок, окруженная широким рвом с водой и
стеной каменной высотой несколько метров, держалась на пути дивизии уже
несколько суток. Танки не проходят ров. Артогонь прямой наводкой несколько
метровые каменные стены не берет. Самолеты не берут, танки наши окружили
плотным кольцом. А они, задвинув чугунные двери, бьют по нашим из пушек и
назад.
Тогда группе разведчиков, в том числе Васе поручили найти щель и
забраться внутрь. Через сутки они нашли вновь выложенную стену с тыльной
части у фундамента, ночью разобрали и кошками забрались внутрь замка.
Сориентировавшись в постройках внутри, поняли, что там не так уж и много
фашистов, может сотни две.
Решили, кому и где устроить шухер: кто у вышки с бойнями, кто у казармы
с отдыхающими немцами, кто у сарая с сеном и лошадьми, кто подвал. А Васе
досталось подобраться к батарее пушек у больших задвижных дверей, снять
часовых, ликвидировать пушки по возможности и взорвать нишу со снарядами,
где была не одна сотня фугасных снарядов. Васю забросило куда-то от взрыва
сотен снарядов, и очнулся он только в госпитале через несколько суток. А
когда вернулся в часть, ему рассказали, что взрыв снарядов в нише развалил
крепостную стену шириною около десяти метров, куда и ворвался потом батальон
их полка, добили фашистов, нашли Васю у одного пушечного лафета в яме и
отправили в госпиталь.
И Вася Сенькин, обращаясь к Путинцеву, говорит: "Ты говоришь, ходил на
передовую, передавал приказание и получил медаль, а нам вот так, как у этой
крепости, приходилось находиться почти все годы войны. Те, кто с 1941 года
воевал, пусть с передышками, и остался жив, надо всем или Героя давать или
хотя бы орденами Ленина награждать, а лучше всего сделать кавалером всех
Орденов Славы". А может, он и прав, но многие вернулись, даже раненые не
имеют боевых наград, даже медали за боевые заслуги. На войне меньше всего
награждали солдат и сержантов, а больше начальников. Батарея стреляет -
комбату орден, и одному наводчику - медаль. Хотя от наводчика точность
зависит больше, чем от комбата. Да и в пехоте солдат не особенно в почете.
Путинцев не раз вставал, горячился и говорил: "Знаете ли вы этот ...пятак,
где земле нет метра, где бы ни упал снаряд, мина или бомба? Там одни
могилы!".
Но я тут не выдержал и ответил: "Я вот с 1941 года был во всяких боях,
даже рукопашном, а "звездочку" дали в Чехословакии, когда мы втроем прошли
между лесами и оврагами далеко во фланг немцам, можно сказать в целях
самозащиты открыли огонь по тылам или флангам немцев, которые, испугавшись
окружения, побежали, а наши батальоны пошли в наступление. Командир
батальона нашей бригады сообщил о случившемся с нами, охарактеризовал как
подвиг и просил нас всех троих наградить орденами. Командир дивизиона,
конечно, поддержал, был доволен, что его бойцов похвалили, и представил нас
троих к орденам "Красной звезды", что мы и получили.
А раньше в 199-м батальоне или в артдивизионе за время войны разве мало
было, за что можно было представлять к награде? Продолжая успокаивать
зависть Виталия, я добавил: "Ты ушел в 1943, пока учился в Устюге, пока
формировалась часть, служил у начальства в штабе дивизии и щеголял перед
девками, все же мало видел боев и по правде говоря ты в них никогда не
участвовал. Не обижайся и не обижай нас. Скажи спасибо судьбе, что тебе
повезло, ты жив и здоров, ни разу не ранен даже". И действительно у Васи
целого места на теле нет: то синяки, то выбоины, то швы. Мне ведь в принципе
тоже повезло: дважды легко задело, немного контужен и остался жив.
Так беседовали три друга при первой встрече после войны. Это были я -
товаровед ОРСа, Виталий Путинцев - зам.начальника Сысольского ОРСа и Вася
Сенькин - главный бухгалтер этого же ОРСа, все Вотчинские, знающие друг
друга с детства. Только Путинцев помоложе. Я уже ушел на фронт, а он только
поступил в техникум, в тот же - кооперативный. Потом еще было много подобных
встреч, бесед и споров у земляков. Вскоре Путинцев уехал учиться, я занял
его место. Он приехал с учебы, и направили его в Кажимский ОРС начальником,
я уехал учиться на начальника ОРСа и, приехав с учебы, стал начальником
Кажимского ОРСа. Таким образом, я шагал за Путинцевым.
В 1949 году, когда я приехал с курсов начальников ОРСов Минлесбумпрома
СССР, где учился шесть месяцев в г.Павлов Ленинградской области, назначили
меня начальником Кажимского ОРСа. Путинцев, начальник ОРСа, был повышен в
должности и назначен заместителем в Урс "Комилес" к Бугаеву Г.В, который
очень хорошо относился к молодежи, к участникам войны, он их брал на
заметку, старался внимательно следить за их способностями в работе,
направлял на учебу и выдвигал на руководящую должность.
Так его заслугой были заботливый рост и учеба многих начальников ОРСов,
в том числе: Путинцев, Мальцев К.Е, Шахов И.Е, Земкина, Пятков и другие.
Особой заслугой следует считать то, что он, Георгий Васильевич, взятых на
примету, в том числе и меня, выращивал как рассаду, заботясь о них лично,
оказывая всяческую помощь, вплоть до материальной. Он видимо в жизни не
повышал голос на своих подчиненных, даже на тех, которых он с треском
выгонял за злоупотребления или пьянство.
Директор Кажимского леспромхоза Модянов Андрей Васильевич принял меня
только на третий день, когда проходило бюро парторганизаций леспромхоза.
Принял придирчиво, с видом наглеца с укорами на бывшего начальника ОРСа
Путинцева: "Ты очевидно тоже горячий, как и твой предшественник, - говорит
при всех членах бюро, - он считал себя грамотнее и выше директора.
Подчинялся не всегда, часто грубил и сваливал ОРСовскую работу на
леспромхоз. Так знай, что я даю лес, ты кормишь народ!" Его поддержал
замполит Цыпанов. Главный же инженер добавил: "Где нужно, мы, конечно,
поможем". Я тут понял, что будет мне трудно, если так формально разделять
обязанности по рабочему снабжению.
Первая же весна, даже еще зима показала, что разлад в отношениях
неминуем. Пекарни, магазины и столовые всегда были без дров. Лесопункты не
считали нужными привозить им дрова. Однако, будучи в лесопунктах, удавалось
договориться с начальниками лесопунктов и парторгами, а где и профсоюзными
комитетами, что они будут привозить сухостой из лесу к магазинам и пекарням,
столовым и клубам, конторам лесопунктов и даже к квартирам работников, не
работающих в лесосеках. Правда, были замечания и даже ругань в адреса тех,
кто возил, но начальники лесопунктов держали слово, выписывали наряды за их
работу, да и я иногда начальникам помогал в товарах и продовольствии.
Они поняли выгоду наших договоров, наши продавцы докладывали
начальникам лесопунктов, что привезли. Так джентельменски и коммерсантски
были решены вопросы дров. Кроме того, каждая торговая точка ОРСа должна была
заготовить летом себе дрова, хотя бы для растопки, несколько десятков кубов.
За это выписывались наряды. Большой спор разгорелся с Модяновым в период
досрочного завоза грузов. А муки, крупы, овса, мебели, хозтоваров,
промтоваров и других грузов ранним завозом водой завезли годовой запас, в
общей сложности несколько тысяч тонн. Для лесопунктов Ныдыб, Гуж, Ком и
Кажим пристанских складов не было. Надо было выгружать прямо на берег, под
открытое небо, чем-то закрыть их от воды. Я поставил вопрос на бюро "О
срочном строительстве складов и лабазов в пунктах досрочного завоза". После
большой ругани и споров все же решили построить настоящие деревянные склады
в устье Ком, из жердей - Гужах и Кажиме.
После бюро с Модяновым встретились на мосту через реку Кажим. Он был
разгорячен, глаза, которые у него смотрели в разные стороны - косоглазость,
громко и вульгарно бросился на меня с кулаками за то, что якобы я сваливаю
всю работу на него. Я, конечно, не струсил и тоже громко и грубо сказал:
"Рабочие твои, лошади твои, их кормить хочешь. Давай условия,
чтобы я мог завести им груз! Не будет условий - Я выгружать не буду! Будешь
возить на машинах товар вместо леса! Снимать с вывозки и трактора! Иначе я
выступаю перед твоими рабочими и свалю все на тебя!" Он психанул и ушел, но
назавтра был издан приказ: кто и где, что и какому сроку должен построить.
Когда согласовывали план строительства, то есть сам приказ, я добавил
отдельным последним пунктом: "Впредь за выгрузку и размещение грузов для
ОРСа и леспромхоза несут персональную ответственность начальники
лесопунктов".
Вот и весна, река Сысола открылась, на подходе баржи. Кое-что успели
построить, кое-что начали, но с грузчиками было плохо. Модянов считал, что
он выгружать не должен. Я же ему показываю ими подписанный приказ. Он
страшно удивился, что там написано: "Выгрузка и размещение..." Психанул, но
уже было поздно. Я его успокоил немного и сказал: "Счет за выгрузку по
расценкам и с премиями за досрочную выгрузку будете предъявлять ОРСу".
Много еще мелких споров было у нас, но вскоре помирились совсем. А
именно: при раздаче спирта в период сплава ответственным был ОРС. Ему
пришлось нас расспросить. Мы вместе не один раз взрывали заторы, где
положено 100 г спирта. Притом, главным взрывником был я. Они боялись зажечь
шнур. А позже Модянов "подарил" мне коня с леспромхоза для выездного, так
как в ОРСе были только несколько быков и пара дохлых лошадей.
Как-то приехали в Кажим Балуев Г.В. и Саватеев А.И. - управляющий
трестом "Комилес", обошли ближние лесопункты, Модянов и я были с ним
сопровождающими. При наличии многих недостатков в снабжении рабочих, им все
такая времянка на песчаном месте. Поступила команда: "Тишина! Маскировка
полная! Мы у Свири! На той стороне фашистские войска!" Так мы оказались
вблизи реки Свирь у Лодейного Поля.
Помкомвзвода Иванов, Митя и я получили задание: подготовить НП у реки
Свирь, не выходя к берегу реки. Мы немного прошли, потом в кустарниках
проползли и уже видели широкую полноводную реку, но ничего с того берега не
видно. Проползав немного, нашли ручей, по которому приблизились к берегу
реки. Решили от ручья вырыть ход сообщения к берегу и там подготовить НП.
Рыли почти сутки канаву, а ночью у берега под ивняком вырыли котлован.
Отсюда была видна река, тот берег, луга за берегом и ближние ельники.
Установили стереотрубу. Нам же надо место для радиста, телефониста, себе и
начальнику... С той стороны реденько стреляли пушки, минометы и пулеметы.
Очевидно, фашисты еще не знают, что на этом берегу под каждым кустом ствол и
десятки тысяч солдат. Для проверки НП приполз Шашерин, начштаба, посмотрел,
сказал: "Ладно!". Пару дней нам пришлось через стереотрубу обшарить все
кочки и кустики на той стороне вблизи, и вдали, чтобы составить "карту"
фашистских дозоров, колпаков, просто окопчиков и отметить, откуда стреляет
миномет, пушка немца. Иванов говорил, что при переправе и пока дойдем до
елового леса, много потеряем людей, наши будут как на блюдечке, перестреляют
как куропаток.
21 июня к нам подошли Шашерин, комдив, с рацией наш Шлемов. Начальство
смотрело в стереотрубу, а Шлемов проверял связь с дивизионом по рации.
Комдив и Шашерин часто-часто смотрели на часы и в один момент, глядя на
часы, комдив дал команду: "Огонь!" В эти же секунды сзади нас загремели
тысячи пушечных выстрелов, минометных залпов и скрип "Катюши". Над нами
зашуршали невидимые снаряды всех сортов и на той стороне огонь, пламя и
черный дым кипел как у черта в смоляном котле. Приятная на той стороне
земля, луга и леса сразу загрязнились, почернели, как будто черти смолу со
своего котла залили до небес. И так было около двух, а то и больше часов.
Гремело все. Дрожала земля, гудели и самолеты над всем этим адом. И они
стреляли из "Катюши". Это словами невозможно рассказать. Чтобы знать, надо
видеть.
Чуть затихли говорить пушки и в небе полетели сотни штурмовиков и
бомбардировщиков, сопровождаемых ястребками. В это же время около нас и
между нами поперли солдаты, неся с собой плотики, боны, лодки, плоты, бочки
и прямо бросались в реку, чтобы переплыть. Чуть пониже нас копошились
саперы, устраивая переправу для танков и артиллерии. Огромные ребристые
баржи встали поперек реки Свирь и немедля по ним пошли танки, пушки и люди.
Однако, скоро фашисты опомнились и стали стрелять тоже из пушек и минометов,
появлялись даже несколько самолетов. Но на них никто не обращал внимания. По
нескольким понтонам шли танки, самоходные орудия, амфибии, пехота и
артиллерия.
Пока дошла очередь наших батарей, чтобы переправиться и идти с пехотой
на прямую наводку, мы перешли мост и удивленно смотрели, как словно миллион
муравьев ползли к лесу наши солдаты, как танки, вроде бы качаясь, рвались
вперед, тоже к лесу, как 45-милиметровые пушки, приданные батальонам, прямой
наводкой стреляли по ожившим колпачкам и пулеметным точкам. Я говорю: "Вот и
наш дивизион: две пары лошадей тянут пушку на деревянных колесах да
снарядные ящики. Ездовые, сидя на лошадях, громко гонят их, ругаются. За
пушками бегут расчеты. Так мы перешли р. Свирь". Около разбитых бетонных
колпаков, Д.О.Т.ов (Д.О.Т. - долговременная огневая точка) и Д.З.О.Т.ов
(Д.З.О.Т. - деревоземляная огневая точка), а так же в окопчиках валялись
десятки трупов немцев, а у проволочного заграждения валялись и наши трупы.
Фашистские трупы все были черные, еще дымились.
Выйдя из лесу, видим среди колпаков бетонных, дзотов, дотов, окопов
десятки трупов, около проволоки и в окопах, все они черные, некоторые
дымятся. Нам надо быстрее добраться до лесочка, хотя там как бурелом, но в
лесистой местности почему-то себя чувствуем лучше, чем на любом красивом
лугу или в поле. Правда, здесь и сейчас все как на поле, черное, вспаханное
беспорядочно и очевидно удобренное трупами. Пехота, танки, амфибии,
артиллерия шли вперед и вперед пока не устали, а как устали, на следующей
сопке, до которой прошли менее 10 верст, встретили сильное сопротивление
хорошо организованной системы обороны. На следующий день свежие силы выбили
их из узла сопротивления, и пошли вперед. Пока так сопку за сопкой брали,
наши силы, конечно, иссякли. Все-таки прошли несколько десятков километров и
вышли на дорогу Олонец, а за ним дорога на Питкаранты. Вскоре наступление
затихло. Наши войска, находясь на основных дорогах в Финляндию все же не
могли сходу сбивать заслоны и укрепленные пункты, приходилось маневрировать,
то пойти в тыл серьезными силами, то бить с флангов. Но Свирьская операция
удалась все же.
Когда-то, говорят, Петр I г. Олонец считал самым большим городом в
России. Ехал на лошадях в Петрозаводск или там куда-то и заснул. Проснулся и
спрашивает: "Где едем?!" Отвечают: "Олонец!" Обратно заснул Петр. Едут, и
снова проснулся. Спрашивает: "Где едем?". Отвечают: "Олонец!". И тогда Петр
I выразился, что Олонец - это самый большой город. Вот этот город здорово
обороняли фашисты. Наши на подступах застряли на одной из высот по дороге.
Тогда нашу бригаду целиком со своей артиллерией и минометным батальоном
направили в обход слева. Мы с передовой группой прошли, а батальоны и тем
более артиллерия застреляли. Передовую группу вел начштаба бригады
Заславский, с ним разведрота и нас четверо артиллеристов. Мы с Митей -
разведчики, могли бы вызвать артогонь, Петя Шлемов и Мелехин несли рацию для
необходимой связи. Добрались до красивого соснового бора, где было много
угольных ям. Древесного угля, видимо, делали много, но ямы уже не свежие,
часть заросла. Место удобное, решили подождать, пока придут батальоны и
дивизионы.
Вскоре стоящие на дозоре у крутого спуска в ельник сообщили, что там
фашисты, шумно не остерегаясь, идут и много их, в том числе женщины.
Заславский скомандовал, чтобы все заняли угольные ямы и укрылись за
деревьями на бугорке. Все быстро собрались и приспособились к бою. Тут и
фашисты заметили нас, развернули свой отряд, чтоб занять сопку. Мы чуть
сзади передних засели в глубокой яме, и Петя стал вызывать своих: "Дыня!
Дыня! Как слышишь? Прием?". И так много раз, но ответа нет. Подошел командир
разведроты, спрашивает: "Как? Если ничего, вызывай бригаду "Курок!". Петя
стал вызывать поочередно. Но никто ничего не отвечал. В это время уже шел
рукопашный бой, мы видели это. Фашисты и бабы в военной форме лезли на
сопку, как крысы. Падали, но вместо них снова появлялись, цепь за цепью и
лаяли что-то по-своему. Тут подошел еще помощник Заславского и громко
кричит: "Передай по рации всем, чтобы открыли кто-нибудь огонь из пушек и
минометов по этой сопке, вот координаты". Петя решил звать открытым текстом:
"Кто слушает нас, срочно огонь по координату такому-то". Это передал
несколько раз, а подпись поставил в конце - Заславский!
Не прошло и пяти минут, как зашуршали снаряды, а потом услышали
выстрелы пушек ЗИС. В разгар рукопашного боя десятки снарядов взорвались на
нашей сопке, убивая фашистов и наших. Я видел, как Мелехин, где-то нашел
ручной пулемет и как дубинкой махал по подходящим к нам, к яме фашистам, в
том числе и по женщинам. Мелехин, бывший грузчик с Лены имел огромную силу,
были случаи, когда один пушку переворачивал. Вот и тут от его
пулемета-дубины отлетали и падали фашисты, но нашелся фашист, который увидел
его силу удара, очередью свалил. На сопке рвались снаряды, и шел рукопашный
бой на смерть всем.
Вскоре подошел какой-то наш батальон, заорали "Ура" и лишь только тогда
фашисты сбежали в ельник и затерялись. Мне, конечно, в рукопашной делать
было нечего, мы втроем сидели в яме, пока Шлемов кричал о помощи, мы с двух
сторон подстреливали короткими очередями, чтобы фашисты очень близко не
подходили. Убивали и сколько, не знаем потому что, высунулись, дали очереди
вдоль бруствера и опять в яме в яме прячемся, но в наших направлениях трупы
все же валились. А в принципе трупы были повсеместно.
Сделали большую могилу для наших. Убитым оказался и Заславский. Ему
сделали отдельную могилу. Подсчитали наших убитых и раненых, подсчитали
трупы фашистов и получилось, что на каждого нашего они оставили по 2
человека и из них более тридцати женщин. Собрав трофеи наших и их, мы пошли
по направлению на Петрозаводск. Когда стало слышно, что за Петрозаводском
идет большой бой, сообщили, что Олонец немцы оставили и ушли на запад.
Видимо они поняли, что в их тылу уже целая бригада и удержать не удастся.
На третьи сутки после выхода в обходную мы вышли к окраине г.
Петрозаводска, где был большой лагерь военнопленных. Лагерь большой, туалет
тянется метров 20, и на стенах были записи, написанные чем-то коричневым:
"Товарищи мы слышим нашу артиллерию, освободите нас быстрей!" Но мы никого
из них не видели: или эвакуировали или перестреляли всех, потому что
недалеко были большие свежие ямы. А может, это их общая могила?
От Питкаратской дороги мы шли в обход Олонца на Петрозаводск по азимуту
на северо-восток или даже больше на север, а тут получили приказ от
Петрозаводска опять по азимуту на юго-запад, на дорогу, ведущую к
г.Вяртееля. Тут больших боев не было, но встречались небольшие гарнизоны и
опорные пункты, которые с ходу почти сбивались и разгонялись или добивались
в коротких схватках. Однажды по проселочной дороге нам поручили найти
какую-то базу. Мы оторвались от своих, три друга и наткнулись на одну поляну
слева от дороги. Видим, несколько самолетов типа ПО-2, автомашины, палатки,
будки и несколько фашистов, бегающих к самолету или к машине. Что-то видимо
грузили. Поляна вроде не большая, но ровная и длинная. На окраине попали в
яму, где делали древесный уголь. Наблюдая, подготовили данные и Петя стал
вызывать нашу дивизионную рацию, чтобы передать координаты и дать залп
срочно. Радио принято, но дивизиону развернуться надо, говорят, полчаса с
учетом рубки леса. Координаты дали дивизиону "Катюш", двигающемуся вместе с
нашими. Они могут встать на дороге и дать залп. Так они и сделали. Не прошло
и десяти минут, как зашуршали снаряды "Катюши". Попали по поляне совсем
близко около нас. Там все забегали, самолеты и машины загорелись и люди
убежали куда-то в лес, кто, конечно, остался жив. Но дело в том, что одна
мина-снаряд упала рядом с нами, в яму сбросило стабилизатор, а он вперед
вдохнул, как змей Горыныч пламенем. Мы так испугались, что пулей вылетели с
ямы и побежали к дороге, боясь, что дадут еще залп. Но залпа больше не было,
зря спешили. Командир дивизиона нас поругал: "Зачем дали такие близкие
координаты, могло в вас попасть! Не было надобности вызывать огонь на
себя!".
Через некоторое время мы уже без боя и встреч с врагами двигались по
дороге на г.Вяртееля, где и остановились у старой границы. Однако, мы вели
наблюдение за той стороной и все виденное писали в журнал. Я даже однажды
написал: "К погранпосту финнов подошла корова с хозяйкой. Пока корова
паслась, хозяйка с ефрейтором пошли к поленнице, а спустя 20 минут она вышла
с одного конца поленницы, поправляя юбку, а ефрейтор, с другого конца,
застегивая ширинку и подтягивая брючной ремень". В дивизионе долго смеялись
над этой записью, но было же предупреждение: всякое движение записывать в
журнал. Так закончились война на финском направлении и вскоре нас забросили,
после отдыха в Вологодской деревне, на 4-й Украинский фронт.
В 1947 году, когда я, демобилизованный сержант, приехал домой, то меня
ошарашило то, что люди фактически голодают. У матери на всю зиму весь запас
продуктов в амбаре - одно корыто мезги (мезга - отходы при производстве
крахмала из картофеля). Эти отходы от Пустошеского крахмало-паточного
завода, оказывается, ели колхозники уже не первый год, так как на трудодни
почти ничего не давали. Что производили колхозы, все под метелку сдавали
государству, не оставляя даже семян. Весной же семена обратно где-то искали
и завозили минимум.
Все это районное начальство выгребало с колхозов под флагом "для
фронта". Однако старики, не потерявшие, разум, шепотом говорили, что люди
пухнут, умирают по нескольку человек в неделю по Вотче, но районное
начальство оправдывало это тем, что на фронте тяжелей. Они же с досадой
говорят и о другом: сверхплановая сдача хлеба, молока и мяса по
продиктованным выше обстоятельствам "сдать сверх плана фронту" обходилось
полным развалом колхозов, эмиграции трудоспособного люда в лесную и другую
промышленность и полному обнищанию колхозников, вдовушек. Однако, те,
которые очень старались из районного начальства за сверхплановые сдачи
получали ордена и медали, даже орден отечественной войны.
В принципе отец мой - председатель колхоза, умер в больнице, фактически
обессилев вследствие недоедания. Мать была настолько больна, что не дожила
до отмены карточной системы. В колхозе "Югыдлань", где раньше хлеб делили по
3-4 килограмма на трудодень, были дни, когда умирали по 2 человека в день,
как, например, мой отец и его родной брат. Настроение тут мое, хорошо
питавшегося почти все годы, кроме 1941 года в начале службы, было
исключительно скверное и сразу же я подумал не об отдыхе, а о работе, притом
не в колхозе.
Поехал я в Визингу - райцентр. Встал на военный и партийный учет.
Райком предложил мне сразу, как окончившему кооптехникум, работу в ОРСе
товароведом. Пошел я в ОРС (ОРС - Отдел рабочего снабжения Леспромхоза) и
встретил сразу земляков: Ваську Сенькина, Виталия Путинцева, Дмитрия
Мальцева и дядю Зосима Шустикова. Они были все начальство ОРСа. Назначили
меня товароведом, а это фактически экспедитор по доставке товаров с
республиканских баз к доставке их потом уже по магазинам и лесоучасткам. Эта
работа очень ответственна и опасна в части недостач, потерь и фактически
дорога столбовая в тюрьму. А за недостачи судили строго, до 10 лет
каких-нибудь пару тысяч "растраты". Было опасно, но пришлось браться за эту
работу, так как жить надо, райком настаивал, да и Шустиков считал, что
Путинцев уедет учиться, а я буду его замом..
Получив первую зарплату, мы, фронтовики, кроме Шустикова, решили
отметить у меня начало гражданской жизни и сошлись у меня на квартире,
которую я снимал в Визинге, в частном доме одну отдельную комнатушку.
"Накрыли" стол: бутылка спирту, деревенская капуста, рыбник из трески и
хлеб. После первой же стопки спирта начались разговоры о фронтовых делах. И
в первую очередь: за что получили ордена.
Путинцев, ушедший на фронт в 1943 году, начал обиженно о том, что он
под Ленинградом на какой-то "пятачок" ходил неоднократно по поручению
командира дивизии, у кого он был адъютантом, и получил только медаль. А вот
у Васи Сенькина Орден Боевого Красного Знамени есть... Высокомерно взглянул
на мой орден Красной звезды и говорит: "Вот у него и то боевой орден. Вася
Сенькин, конечно несколько возмутился и говорит: "Сходить в часть, пусть
даже на пятачок, это боевой подвиг, нашим за такие "успехи" даже
благодарность не объявляли. Ты же видать, почти не воевал".
И тут он рассказал, за что ему дали "Орден Боевого Красного Знамени".
Вася воевал с 1941 года. Несколько раз ранен. Бывал в разных переплетах и в
отступлении и наступлении. Однако высокую награду заслуженно получил под
Кенигсбергом, когда брали они какую-то крепость, которая мешала общему
наступлению на город. Крепость-замок, окруженная широким рвом с водой и
стеной каменной высотой несколько метров, держалась на пути дивизии уже
несколько суток. Танки не проходят ров. Артогонь прямой наводкой несколько
метровые каменные стены не берет. Самолеты не берут, танки наши окружили
плотным кольцом. А они, задвинув чугунные двери, бьют по нашим из пушек и
назад.
Тогда группе разведчиков, в том числе Васе поручили найти щель и
забраться внутрь. Через сутки они нашли вновь выложенную стену с тыльной
части у фундамента, ночью разобрали и кошками забрались внутрь замка.
Сориентировавшись в постройках внутри, поняли, что там не так уж и много
фашистов, может сотни две.
Решили, кому и где устроить шухер: кто у вышки с бойнями, кто у казармы
с отдыхающими немцами, кто у сарая с сеном и лошадьми, кто подвал. А Васе
досталось подобраться к батарее пушек у больших задвижных дверей, снять
часовых, ликвидировать пушки по возможности и взорвать нишу со снарядами,
где была не одна сотня фугасных снарядов. Васю забросило куда-то от взрыва
сотен снарядов, и очнулся он только в госпитале через несколько суток. А
когда вернулся в часть, ему рассказали, что взрыв снарядов в нише развалил
крепостную стену шириною около десяти метров, куда и ворвался потом батальон
их полка, добили фашистов, нашли Васю у одного пушечного лафета в яме и
отправили в госпиталь.
И Вася Сенькин, обращаясь к Путинцеву, говорит: "Ты говоришь, ходил на
передовую, передавал приказание и получил медаль, а нам вот так, как у этой
крепости, приходилось находиться почти все годы войны. Те, кто с 1941 года
воевал, пусть с передышками, и остался жив, надо всем или Героя давать или
хотя бы орденами Ленина награждать, а лучше всего сделать кавалером всех
Орденов Славы". А может, он и прав, но многие вернулись, даже раненые не
имеют боевых наград, даже медали за боевые заслуги. На войне меньше всего
награждали солдат и сержантов, а больше начальников. Батарея стреляет -
комбату орден, и одному наводчику - медаль. Хотя от наводчика точность
зависит больше, чем от комбата. Да и в пехоте солдат не особенно в почете.
Путинцев не раз вставал, горячился и говорил: "Знаете ли вы этот ...пятак,
где земле нет метра, где бы ни упал снаряд, мина или бомба? Там одни
могилы!".
Но я тут не выдержал и ответил: "Я вот с 1941 года был во всяких боях,
даже рукопашном, а "звездочку" дали в Чехословакии, когда мы втроем прошли
между лесами и оврагами далеко во фланг немцам, можно сказать в целях
самозащиты открыли огонь по тылам или флангам немцев, которые, испугавшись
окружения, побежали, а наши батальоны пошли в наступление. Командир
батальона нашей бригады сообщил о случившемся с нами, охарактеризовал как
подвиг и просил нас всех троих наградить орденами. Командир дивизиона,
конечно, поддержал, был доволен, что его бойцов похвалили, и представил нас
троих к орденам "Красной звезды", что мы и получили.
А раньше в 199-м батальоне или в артдивизионе за время войны разве мало
было, за что можно было представлять к награде? Продолжая успокаивать
зависть Виталия, я добавил: "Ты ушел в 1943, пока учился в Устюге, пока
формировалась часть, служил у начальства в штабе дивизии и щеголял перед
девками, все же мало видел боев и по правде говоря ты в них никогда не
участвовал. Не обижайся и не обижай нас. Скажи спасибо судьбе, что тебе
повезло, ты жив и здоров, ни разу не ранен даже". И действительно у Васи
целого места на теле нет: то синяки, то выбоины, то швы. Мне ведь в принципе
тоже повезло: дважды легко задело, немного контужен и остался жив.
Так беседовали три друга при первой встрече после войны. Это были я -
товаровед ОРСа, Виталий Путинцев - зам.начальника Сысольского ОРСа и Вася
Сенькин - главный бухгалтер этого же ОРСа, все Вотчинские, знающие друг
друга с детства. Только Путинцев помоложе. Я уже ушел на фронт, а он только
поступил в техникум, в тот же - кооперативный. Потом еще было много подобных
встреч, бесед и споров у земляков. Вскоре Путинцев уехал учиться, я занял
его место. Он приехал с учебы, и направили его в Кажимский ОРС начальником,
я уехал учиться на начальника ОРСа и, приехав с учебы, стал начальником
Кажимского ОРСа. Таким образом, я шагал за Путинцевым.
В 1949 году, когда я приехал с курсов начальников ОРСов Минлесбумпрома
СССР, где учился шесть месяцев в г.Павлов Ленинградской области, назначили
меня начальником Кажимского ОРСа. Путинцев, начальник ОРСа, был повышен в
должности и назначен заместителем в Урс "Комилес" к Бугаеву Г.В, который
очень хорошо относился к молодежи, к участникам войны, он их брал на
заметку, старался внимательно следить за их способностями в работе,
направлял на учебу и выдвигал на руководящую должность.
Так его заслугой были заботливый рост и учеба многих начальников ОРСов,
в том числе: Путинцев, Мальцев К.Е, Шахов И.Е, Земкина, Пятков и другие.
Особой заслугой следует считать то, что он, Георгий Васильевич, взятых на
примету, в том числе и меня, выращивал как рассаду, заботясь о них лично,
оказывая всяческую помощь, вплоть до материальной. Он видимо в жизни не
повышал голос на своих подчиненных, даже на тех, которых он с треском
выгонял за злоупотребления или пьянство.
Директор Кажимского леспромхоза Модянов Андрей Васильевич принял меня
только на третий день, когда проходило бюро парторганизаций леспромхоза.
Принял придирчиво, с видом наглеца с укорами на бывшего начальника ОРСа
Путинцева: "Ты очевидно тоже горячий, как и твой предшественник, - говорит
при всех членах бюро, - он считал себя грамотнее и выше директора.
Подчинялся не всегда, часто грубил и сваливал ОРСовскую работу на
леспромхоз. Так знай, что я даю лес, ты кормишь народ!" Его поддержал
замполит Цыпанов. Главный же инженер добавил: "Где нужно, мы, конечно,
поможем". Я тут понял, что будет мне трудно, если так формально разделять
обязанности по рабочему снабжению.
Первая же весна, даже еще зима показала, что разлад в отношениях
неминуем. Пекарни, магазины и столовые всегда были без дров. Лесопункты не
считали нужными привозить им дрова. Однако, будучи в лесопунктах, удавалось
договориться с начальниками лесопунктов и парторгами, а где и профсоюзными
комитетами, что они будут привозить сухостой из лесу к магазинам и пекарням,
столовым и клубам, конторам лесопунктов и даже к квартирам работников, не
работающих в лесосеках. Правда, были замечания и даже ругань в адреса тех,
кто возил, но начальники лесопунктов держали слово, выписывали наряды за их
работу, да и я иногда начальникам помогал в товарах и продовольствии.
Они поняли выгоду наших договоров, наши продавцы докладывали
начальникам лесопунктов, что привезли. Так джентельменски и коммерсантски
были решены вопросы дров. Кроме того, каждая торговая точка ОРСа должна была
заготовить летом себе дрова, хотя бы для растопки, несколько десятков кубов.
За это выписывались наряды. Большой спор разгорелся с Модяновым в период
досрочного завоза грузов. А муки, крупы, овса, мебели, хозтоваров,
промтоваров и других грузов ранним завозом водой завезли годовой запас, в
общей сложности несколько тысяч тонн. Для лесопунктов Ныдыб, Гуж, Ком и
Кажим пристанских складов не было. Надо было выгружать прямо на берег, под
открытое небо, чем-то закрыть их от воды. Я поставил вопрос на бюро "О
срочном строительстве складов и лабазов в пунктах досрочного завоза". После
большой ругани и споров все же решили построить настоящие деревянные склады
в устье Ком, из жердей - Гужах и Кажиме.
После бюро с Модяновым встретились на мосту через реку Кажим. Он был
разгорячен, глаза, которые у него смотрели в разные стороны - косоглазость,
громко и вульгарно бросился на меня с кулаками за то, что якобы я сваливаю
всю работу на него. Я, конечно, не струсил и тоже громко и грубо сказал:
"Рабочие твои, лошади твои, их кормить хочешь. Давай условия,
чтобы я мог завести им груз! Не будет условий - Я выгружать не буду! Будешь
возить на машинах товар вместо леса! Снимать с вывозки и трактора! Иначе я
выступаю перед твоими рабочими и свалю все на тебя!" Он психанул и ушел, но
назавтра был издан приказ: кто и где, что и какому сроку должен построить.
Когда согласовывали план строительства, то есть сам приказ, я добавил
отдельным последним пунктом: "Впредь за выгрузку и размещение грузов для
ОРСа и леспромхоза несут персональную ответственность начальники
лесопунктов".
Вот и весна, река Сысола открылась, на подходе баржи. Кое-что успели
построить, кое-что начали, но с грузчиками было плохо. Модянов считал, что
он выгружать не должен. Я же ему показываю ими подписанный приказ. Он
страшно удивился, что там написано: "Выгрузка и размещение..." Психанул, но
уже было поздно. Я его успокоил немного и сказал: "Счет за выгрузку по
расценкам и с премиями за досрочную выгрузку будете предъявлять ОРСу".
Много еще мелких споров было у нас, но вскоре помирились совсем. А
именно: при раздаче спирта в период сплава ответственным был ОРС. Ему
пришлось нас расспросить. Мы вместе не один раз взрывали заторы, где
положено 100 г спирта. Притом, главным взрывником был я. Они боялись зажечь
шнур. А позже Модянов "подарил" мне коня с леспромхоза для выездного, так
как в ОРСе были только несколько быков и пара дохлых лошадей.
Как-то приехали в Кажим Балуев Г.В. и Саватеев А.И. - управляющий
трестом "Комилес", обошли ближние лесопункты, Модянов и я были с ним
сопровождающими. При наличии многих недостатков в снабжении рабочих, им все