Страница:
Подводный коридор оказался не уже тех, что наверху. Держался я ближе к левой стене и касался ее иногда ладонью. Еще и заросший потолок ощупывал иногда – гарантий, что он не будет понижаться, мне никто не давал. Пару раз зацепился за длинные водоросли. Не очень приятные ощущения. Особенно когда пальцы запутываются. Хорошо хоть на ракушки не наткнулся. Их вообще было мало. Да и те обитали ближе к входу. И водоросли располагались неравномерно, чем дальше по коридору, тем их меньше. И светились они слабее.
Правая рука у меня занята – в ней копье. Хоть какое-то, а оружие. Левая тоже, вроде бы, вооружена – кнут болтается на запястье, но... я его не воспринимаю как опасное оружие. Конечно, в руках профессионала и скрепка может стать оружием, а уж тем более жезл сантиметров сорока, но доверяю я больше той же самой скрепке. Что с ней делать, я знаю, а с этим кнутом, без подсказки Хранителя...
«А почему, собственно, кнут?! – доходит вдруг до меня. – Ему ведь еще что-то полагается, кроме рукояти. Или я ошибаюсь?»
Отвечать Хранитель не стал или не успел – я нашел решетку. И не рукой или копьем, а собственной головой. И угораздило меня! Решетка толстенная, крупная – голова свободно бы прошла, а я врезался. И не в один прут, а сразу в два. Соединялись они в форме буквы «X», вот я лбом к этому соединению и приложился. Как не заметил, не знаю. Лучше бы вообще света не было, чем такой... Хорошо, что я двигался не быстро и приложился вроде бы слабо, но ориентацию сразу потерял. Пришлось вцепиться в решетку, чтобы прийти в себя. Чудо, что не наглотался воды. Но звездочки перед глазами завертелись. Они мерцали и становились больше, пока я висел на решетке и выдыхал один пузырек воздуха за другим. Отпускать решетку мне не хотелось. Хватит и того, что я выпустил копье и оно медленно, острием книзу, опускалось на дно. Или на пол, если у этого коридора он есть.
Не сразу понял, что света стало больше – я видел и решетку, и копье, и пузырьки воздуха, и звездочки... И все это было окрашено в зеленовато-желтые тона. Звездочки увеличивались, приближались, и я понял, что пора прощаться с решеткой.
«Беги!» – опомнился Хранитель.
То же самое завопил инстинкт самосохранения.
Я рванулся прочь, не желая знакомиться с хозяином «звездочек». Но их хозяин очень даже захотел со мной пообщаться. Так что далеко я не уплыл.
Сколько щупалец было у подводной твари, я не успел разглядеть, но на теле насчитал потом одиннадцать длинных ран, как после удара толстым проводом. И я еще легко отделался, ведь каждое щупальце оканчивалось крючком. Можно сказать, что мне повезло. Или дело не в везении? Просто я не стал дергаться, когда меня схватили, стиснули, а потом с размаху стукнули об решетку. И не успел я опомниться, как меня во второй раз приложили к решетке, а потом потащили в пасть.
Не уверен, что я видел ее, как не уверен, что смог рассмотреть чудовище, но понять, что они оба – и пасть, и чудовище – там, за решеткой, очень даже смог. И, похоже, чудовищу решетка совсем не мешала: ему было все равно, целым куском он меня получит или нет.
Я был в сознании, когда меня пытались сожрать без моего на то согласия, просто я катастрофически не успевал. Последние несколько секунд я только и делал, что везде опаздывал: опоздал удрать, опоздал увернуться, даже сообразить, что к чему, не успел... В голове звенело, ребра трещали, и очень хотелось вздохнуть или закричать.
«Бей!» – услышал я сквозь звон и красно-черную муть.
И пальцы сами сжали кнут.
А может, и не было никакого приказа, может, Хранитель занял мое место и перехватил управление телом. Иногда мне кажется, что я наблюдал за этой «великой битвой» со стороны. И почему-то я запомнил ее фрагментами.
Помню жар в животе и под ребрами, будто выпил стакан рома без закуски. Помню, как жар тек по руке, и я очень четко ощущал в ней рукоять жезла. Помню, как жезл превратился в настоящий кнут, как белые и ярко-красные плети заплыли в пасть чудовища. Помню, как оно вдруг засветилось. ВСЁ. Но свет был тусклым, как от настольной лампы под темным платком.
Дальше воспоминания не так отрывочны, но все равно их трудно назвать только моими.
Чудовище тускло засветилось, а его щупальца резко дернулись и швырнули меня от решетки. Сила броска была такая, что я пролетел несколько метров раскорякой. Я знал, что ко мне опять тянутся длинные щупальца, но ускорить свой странный полет все равно не мог. Знал, что чудовище не убито – одним ударом его даже ранить нельзя, но на большее тело уже не способно. Знал... и мне все равно, откуда я это знал и почему я все еще жив.
...Я ничего не делал, кажется, даже не думал, только наблюдал, как расслабленное тело быстро двигается спиной вперед, а за ним тянутся и не дотягиваются когти на тонких щупальцах-отростках. Их много, больше, чем было в первый раз, а огромная устара прижимается к решетке. Довольно зрелая особь, готовая к воспроизводству. Мелкие особи смогут проникнуть сквозь решетку...
...широкая светящаяся полоса мелькнула над головой, и я вдруг понял, что если немедленно не начну действовать, то так и останусь наблюдателем местной подводной жизни.
И вместе с пониманием пришла сценка из старого, полузабытого боевика, где водителя грузовика выталкивают из кабины, а его место занимает наглый угонщик. Но упрямый водила не захотел размазаться по трассе и забрался в кабину через другую дверь. Цепляясь за свой грузовик, рискуя жизнью, но все-таки забрался. И уже он выталкивает угонщика на дорогу.
Может, эта сценка так на меня подействовала или я сам немного пришел в себя, но мне надоело наблюдать за своим телом со стороны. Я разозлился и на «грузовик», и на того, кто хотел угнать его. Я разозлился, и будто сил прибавилось.
Но мне не пришлось сражаться за свое место у руля. Оно оказалось свободным. Может, и не было никакого «угона», может, я сам, по глупости, вывалился из кабины? А может, «угонщик» потерял сознание и лежал на полу, у меня под ногами? Вот только скорость у грузовика такая, что некогда глазеть под ноги!
Из последних сил выгреб на поверхность и вдохнул самый первый, самый вкусный глоток воздуха за целую вечность недышания.
Дышу! Живу! Я!
Хотелось закричать, шумно вздохнуть, но... инстинкт самосохранения советовал быть тихим и незаметным.
Отдышался. Быстро успокоил дыхание. Сердце уже не расшибалось о ребра, а тело не содрогалось от его ударов.
Опять погрузился в воду. До самых глаз. Огляделся.
Четверо на берегу, а двое вошли в воду. Пока еще недалеко. Судя по габаритам – Симорли и Мерантос. У четверых глаза светятся, а у двоих слегка мерцают. И один из этих двоих стоит в воде.
«Это сколько же меня не было, что они так всполошились?..»
Махнул им правой рукой, и с удивлением заметил, что в ней нет копья. Не сразу, но вспомнил, где его оставил. Вот только возвращаться за ним очень не хотелось. Как-нибудь в другой раз, а еще лучше, если кто-нибудь другой...
Доплыл до карниза и вдруг сообразил, что дико хочу есть.
«Ничего себе поохотился!.. А где моя добыча?»
Несколько вдохов-выдохов, и опять нырнул под карниз. Где там мои ракушечки? Не понимаю, за каким чертом меня понесло искать что-то еще?! Давно был бы сыт и доволен, и шкура осталась бы целой. А так... мозги работают с перебоями, и все движения какие-то неловкие: несколько раз ракушки вываливались из пальцев, и не все я успел подхватить. Отцарапал десятка два от стены и решил, что пора наверх. Засунул под майку, прижал рукой, чтобы добыча не вывалилась, и начал всплывать.
Но края у карниза больше не было.
Да где же он? Где край?! Куда делся?..
И я поплыл еще быстрее.
Края не было. А воздух почти закончился.
«Стоп, Тангер, без паники. Остановись и спокойно осмотрись. Карниз никуда не делся – найдется!»
Остановился, огляделся и сразу же нашел пропажу. Карниз оказался над головой. А я все это время плыл вдоль стены и ждал, когда закончится карниз. Он, конечно, закончится, часов через семь-восемь, но оно мне надо?..
Оттолкнулся ногой от стены и выбрался из-под карниза... метрах в четырех от нашей стоянки. Хорошо, что там плиты светятся, а то мог бы и заблудиться.
Вот отдышусь и вернусь...
Мерантос не дал. Ни отдышаться, ни вернуться не дал.
Дошлепал до меня, держась за стену, и вытащил из воды, как щенка из лужи. Я только и успел сказать:
– Стой! Край!
А потом я как-то неожиданно уснул у него на руках. Пробормотал только Симорли:
– Тут еда, Сим. Возьмешь...
И отключился.
51
Правая рука у меня занята – в ней копье. Хоть какое-то, а оружие. Левая тоже, вроде бы, вооружена – кнут болтается на запястье, но... я его не воспринимаю как опасное оружие. Конечно, в руках профессионала и скрепка может стать оружием, а уж тем более жезл сантиметров сорока, но доверяю я больше той же самой скрепке. Что с ней делать, я знаю, а с этим кнутом, без подсказки Хранителя...
«А почему, собственно, кнут?! – доходит вдруг до меня. – Ему ведь еще что-то полагается, кроме рукояти. Или я ошибаюсь?»
Отвечать Хранитель не стал или не успел – я нашел решетку. И не рукой или копьем, а собственной головой. И угораздило меня! Решетка толстенная, крупная – голова свободно бы прошла, а я врезался. И не в один прут, а сразу в два. Соединялись они в форме буквы «X», вот я лбом к этому соединению и приложился. Как не заметил, не знаю. Лучше бы вообще света не было, чем такой... Хорошо, что я двигался не быстро и приложился вроде бы слабо, но ориентацию сразу потерял. Пришлось вцепиться в решетку, чтобы прийти в себя. Чудо, что не наглотался воды. Но звездочки перед глазами завертелись. Они мерцали и становились больше, пока я висел на решетке и выдыхал один пузырек воздуха за другим. Отпускать решетку мне не хотелось. Хватит и того, что я выпустил копье и оно медленно, острием книзу, опускалось на дно. Или на пол, если у этого коридора он есть.
Не сразу понял, что света стало больше – я видел и решетку, и копье, и пузырьки воздуха, и звездочки... И все это было окрашено в зеленовато-желтые тона. Звездочки увеличивались, приближались, и я понял, что пора прощаться с решеткой.
«Беги!» – опомнился Хранитель.
То же самое завопил инстинкт самосохранения.
Я рванулся прочь, не желая знакомиться с хозяином «звездочек». Но их хозяин очень даже захотел со мной пообщаться. Так что далеко я не уплыл.
Сколько щупалец было у подводной твари, я не успел разглядеть, но на теле насчитал потом одиннадцать длинных ран, как после удара толстым проводом. И я еще легко отделался, ведь каждое щупальце оканчивалось крючком. Можно сказать, что мне повезло. Или дело не в везении? Просто я не стал дергаться, когда меня схватили, стиснули, а потом с размаху стукнули об решетку. И не успел я опомниться, как меня во второй раз приложили к решетке, а потом потащили в пасть.
Не уверен, что я видел ее, как не уверен, что смог рассмотреть чудовище, но понять, что они оба – и пасть, и чудовище – там, за решеткой, очень даже смог. И, похоже, чудовищу решетка совсем не мешала: ему было все равно, целым куском он меня получит или нет.
Я был в сознании, когда меня пытались сожрать без моего на то согласия, просто я катастрофически не успевал. Последние несколько секунд я только и делал, что везде опаздывал: опоздал удрать, опоздал увернуться, даже сообразить, что к чему, не успел... В голове звенело, ребра трещали, и очень хотелось вздохнуть или закричать.
«Бей!» – услышал я сквозь звон и красно-черную муть.
И пальцы сами сжали кнут.
А может, и не было никакого приказа, может, Хранитель занял мое место и перехватил управление телом. Иногда мне кажется, что я наблюдал за этой «великой битвой» со стороны. И почему-то я запомнил ее фрагментами.
Помню жар в животе и под ребрами, будто выпил стакан рома без закуски. Помню, как жар тек по руке, и я очень четко ощущал в ней рукоять жезла. Помню, как жезл превратился в настоящий кнут, как белые и ярко-красные плети заплыли в пасть чудовища. Помню, как оно вдруг засветилось. ВСЁ. Но свет был тусклым, как от настольной лампы под темным платком.
Дальше воспоминания не так отрывочны, но все равно их трудно назвать только моими.
Чудовище тускло засветилось, а его щупальца резко дернулись и швырнули меня от решетки. Сила броска была такая, что я пролетел несколько метров раскорякой. Я знал, что ко мне опять тянутся длинные щупальца, но ускорить свой странный полет все равно не мог. Знал, что чудовище не убито – одним ударом его даже ранить нельзя, но на большее тело уже не способно. Знал... и мне все равно, откуда я это знал и почему я все еще жив.
...Я ничего не делал, кажется, даже не думал, только наблюдал, как расслабленное тело быстро двигается спиной вперед, а за ним тянутся и не дотягиваются когти на тонких щупальцах-отростках. Их много, больше, чем было в первый раз, а огромная устара прижимается к решетке. Довольно зрелая особь, готовая к воспроизводству. Мелкие особи смогут проникнуть сквозь решетку...
...широкая светящаяся полоса мелькнула над головой, и я вдруг понял, что если немедленно не начну действовать, то так и останусь наблюдателем местной подводной жизни.
И вместе с пониманием пришла сценка из старого, полузабытого боевика, где водителя грузовика выталкивают из кабины, а его место занимает наглый угонщик. Но упрямый водила не захотел размазаться по трассе и забрался в кабину через другую дверь. Цепляясь за свой грузовик, рискуя жизнью, но все-таки забрался. И уже он выталкивает угонщика на дорогу.
Может, эта сценка так на меня подействовала или я сам немного пришел в себя, но мне надоело наблюдать за своим телом со стороны. Я разозлился и на «грузовик», и на того, кто хотел угнать его. Я разозлился, и будто сил прибавилось.
Но мне не пришлось сражаться за свое место у руля. Оно оказалось свободным. Может, и не было никакого «угона», может, я сам, по глупости, вывалился из кабины? А может, «угонщик» потерял сознание и лежал на полу, у меня под ногами? Вот только скорость у грузовика такая, что некогда глазеть под ноги!
Из последних сил выгреб на поверхность и вдохнул самый первый, самый вкусный глоток воздуха за целую вечность недышания.
Дышу! Живу! Я!
Хотелось закричать, шумно вздохнуть, но... инстинкт самосохранения советовал быть тихим и незаметным.
Отдышался. Быстро успокоил дыхание. Сердце уже не расшибалось о ребра, а тело не содрогалось от его ударов.
Опять погрузился в воду. До самых глаз. Огляделся.
Четверо на берегу, а двое вошли в воду. Пока еще недалеко. Судя по габаритам – Симорли и Мерантос. У четверых глаза светятся, а у двоих слегка мерцают. И один из этих двоих стоит в воде.
«Это сколько же меня не было, что они так всполошились?..»
Махнул им правой рукой, и с удивлением заметил, что в ней нет копья. Не сразу, но вспомнил, где его оставил. Вот только возвращаться за ним очень не хотелось. Как-нибудь в другой раз, а еще лучше, если кто-нибудь другой...
Доплыл до карниза и вдруг сообразил, что дико хочу есть.
«Ничего себе поохотился!.. А где моя добыча?»
Несколько вдохов-выдохов, и опять нырнул под карниз. Где там мои ракушечки? Не понимаю, за каким чертом меня понесло искать что-то еще?! Давно был бы сыт и доволен, и шкура осталась бы целой. А так... мозги работают с перебоями, и все движения какие-то неловкие: несколько раз ракушки вываливались из пальцев, и не все я успел подхватить. Отцарапал десятка два от стены и решил, что пора наверх. Засунул под майку, прижал рукой, чтобы добыча не вывалилась, и начал всплывать.
Но края у карниза больше не было.
Да где же он? Где край?! Куда делся?..
И я поплыл еще быстрее.
Края не было. А воздух почти закончился.
«Стоп, Тангер, без паники. Остановись и спокойно осмотрись. Карниз никуда не делся – найдется!»
Остановился, огляделся и сразу же нашел пропажу. Карниз оказался над головой. А я все это время плыл вдоль стены и ждал, когда закончится карниз. Он, конечно, закончится, часов через семь-восемь, но оно мне надо?..
Оттолкнулся ногой от стены и выбрался из-под карниза... метрах в четырех от нашей стоянки. Хорошо, что там плиты светятся, а то мог бы и заблудиться.
Вот отдышусь и вернусь...
Мерантос не дал. Ни отдышаться, ни вернуться не дал.
Дошлепал до меня, держась за стену, и вытащил из воды, как щенка из лужи. Я только и успел сказать:
– Стой! Край!
А потом я как-то неожиданно уснул у него на руках. Пробормотал только Симорли:
– Тут еда, Сим. Возьмешь...
И отключился.
51
Толилан. Охотница из клана Кугаров
Вожак ушел на охоту. Не самое лучшее место он выбрал, но... Где его найти, это лучшее место? Кругом камень, а впереди вода. В воду вожак и пошел охотиться.
Вода... Не думала, что когда-нибудь попаду в воду, а если попаду, то останусь живой. Попала и осталась. Да еще Адри за собой позвала. И он пошел. Я уже не Зовущая, а он все едино пошел. Сначала в Город, где избавился от дротика, потом в воду. Мог ведь не идти, а пошел. Когда-то я позвала его – Я-Зовущая, – тогда я хотела, чтобы он стал отцом моего детеныша. Давно это было, еще в другой жизни, и давно все изменилось. Но Адри все еще рядом. Будто не было Ловчих с их сетями, не было хоста с его наглыми лапами, не было тесной клетки и побега, не было пустыни и города под пустыней, и чужака в этом городе тоже не было. Ничего этого не было. А был только лес, запахи и звуки просыпающейся жизни, и огонь в крови, и бег-полет сквозь ночь. Это была наша ночь. Она должна была стать нашей ночью. И мы бежали, радуясь ей и друг другу. А когда лес закончился, мы увидели поляну. Широкую. Насколько хватало глаз. На поляне была трава. Много травы. И цветы. Спящие и те, что цветут ночью. И были ночные запахи и ночные звуки. И мы вышли из леса и побежали по траве. Нам и на поляне было хорошо. Потом появились Ловчие. Они отрезали нас от Леса. И мы побежали. Но это был уже другой бег, совсем другой...
Давно это было, в другой жизни. Я-Зовущая ушла так далеко, что уже не вернется, а Я-Охотница так и не вернулась. Или вернулась не-Я.
Прежняя охотница-Толилан не умела так думать, а нынешняя...
Нынешняя залезла в воду – САМА! – и не торопилась вылезать из нее. Нынешняя шла по тайной водной тропе и не пугалась, что тропа может исчезнуть. Нынешняя верила чужаку, что шел впереди и вел. А еще нынешняя Толилан думала о том, что знает, почему чужак снял с Ипши ошейник, а с Адри нет. О том, почему Ипша-Зовущая выбрала чужака и почему ее нет рядом. О разном думалось нынешней Толилан, а потом об одном. Только об одном. Она знала, что другие тоже думают об этом, но молчат. А она молчать не стала.
– Я хочу есть, – сказала она, когда вожак в третий раз сошел с водной тропы.
И когда все выбрались за ним и уселись на сухом месте, Младший из Лохматых вдруг сказал:
– Я тоже хочу есть.
– И я, – сказал Кот.
Адри покрутил головой, рыкнул и облизнулся. Я знала, что он голодный, теперь об этом узнали все остальные.
А другой Лохматый негромко фыркнул, совсем как Кот, и... промолчал. Охотник тоже промолчал. Только глянул на чужака, царапнул его взглядом и тут же стал смотреть на плиты у своих ног. Я давно уже не слышала голоса Охотника. Сколько идем, а он молчит. Остальные тоже говорят мало, но говорят-таки, а этот будто язык откусил. Идем – молчит. Отдыхаем – опять молчит. Может, он говорить разучился? От страха. Но спросить я не успела: вожак посмотрел на нас всех, оскалился и пошел в воду, охотиться. Взял копье у Лохматого и пошел.
Адри устроился подальше от воды, начал вылизываться. Вылизывался он долго и старательно. Я пришла к нему, когда он удовлетворенно вытянулся и затих. Его мех начал подсыхать, а на голове и за ушами был совсем сухой. Я села рядом и уже протянула руку, чтобы погладить, когда это началось...
Они вскочили – Адри и младший из Лохматых, – оба посмотрели на меня и оба зарычали. Адри выгнул спину, распушил шерсть, прижал уши, а еще он завыл-зарычал так низко и протяжно, будто хотел напугать врага. Но смотрел он на меня! А потом он стал отступать к воде. Очень медленно и осторожно, чтобы не подумали, будто он убегает. Остальные уже не сидели. Как и я, они вскочили, едва Адри завыл. Еще громче Адри выл-рычал молодой Медведь. Он стоял и выл, только спину не выгибал. Все, кто были рядом с ним, прижались к стенам. Я тоже прижалась к стене, а эти двое продолжали рычать и смотреть туда, где меня уже не было. И только тогда я поняла, что они рычали не на меня. То, что их испугало, было дальше по коридору. А еще оно лежало на плитах. Адри так смотрел на него...
Я стала осторожно подходить к остальным. Обтирала спиной камень и смотрела – смотрела! – на то место, где должен быть враг. Но я не увидела врага. И добычи не увидела. Ничего там не было, только темные плиты.
Я отступала вдоль стены, отступала и смотрела в другую сторону, а потом столкнулась с кем-то боком. Я быстро повернулась, готовая рвать зубами, убивать, и... увидела Кота.
Кот держал копье так, чтобы я не поранилась, и смотрел то на Адри, то на пустое место, где я не увидела врага. Потом он посмотрел на меня и зашептал очень тихо:
– Я ничего не вижу... там.
Я не успела ему ответить, заговорил младший из Лохматых:
– Вожак там, внизу... и еще что-то... голодное... дерутся...
Голос у Лохматого был тихий и хриплый, будто ему придавили горло. Мне захотелось бежать далеко и долго, чтобы не слышать его. Я вжималась спиной в стену, а пальцами вцепилась в мех – когда Адри подошел ко мне, я даже не заметила.
Потом Лохматый задрожал. Весь. Потом он стек на пол, будто в его теле не осталось костей. Он лежал на спине, дрожал и медленно сползал к воде. Не знаю, как он это делал. И зачем он это делал, не знаю. Если хотел напугать, то я и так боялась, как никогда раньше. Даже возле ямы песчаной твари мне не было так страшно. Хорошо, что я не успела напиться, а то бы обмочилась. Остальным тоже было страшно. Даже Старшему из Лохматых. Хотя он первым из нас отлепился от стены и присел возле лежащего.
– Что с вожаком? – спросил он, но Младший даже глаза не открыл.
Я не смогла бы отойти от стены, и спрашивать не смогла бы – ноги подгибались, а во рту было сухо, как тогда в песках.
– Игратос, что с вожаком? – повторил Лохматый, а потом тряхнул Младшего.
Тот не ответил, а Старший быстро отдернул руку, будто укололся. Он немного постоял над лежащим, посмотрел на него сверху. Младший перестал сползать к воде, его уже не трясло, но он лежал с закрытыми глазами и молчал. Старший опять прикоснулся к нему, вздрогнул, но руку уже не отдернул. Так он посидел немного, а потом сказал, не оборачиваясь:
– Вожак под нами... в воде.
– Живой?! – Кот отпрыгнул от стены и оказался рядом с Лохматыми.
Старший посмотрел на него, но подниматься не стал.
– Не мертвый. Игратос зовет его. Вожак поднимется, если услышит.
– Идем к тропе! За ним!..
Кот схватил Лохматого за плечо, потянул... Но куда ему сдвинуть с места такую громадину! Старший посмотрел на Кота, потом на его руку, и рука тут же убралась с плеча. Тогда Лохматый поднялся и кивнул в сторону воды: пойдем. Пропустил Кота и пошел за ним. В воду Кот тоже вошел первым, постоял немного и вошел, а потом уже Лохматый, медленно и неохотно. Но прежде посмотрел на Младшего: как он там?..
Тогда и я отлепилась от стены, поковыляла к воде. Ноги почему-то дрожали и подгибались. Мы с Адри только подошли к лежащему, как он вдруг открыл глаза и сказал:
– Поднимается.
Старший только-только вошел в воду. Выходить он не стал. Так и стоял на одном месте, прислушиваясь и громко принюхиваясь. Если бы я на охоте так сопела, то осталась бы без добычи.
Мы с Адри в воду не полезли. Нам и с берега было видно, что вожака еще нет. Когда за спиной зашуршало, мы все оглянулись – это поднимался Младший. Старший рыкнул что-то ему и опять повернулся к реке. Я тоже повернулась и увидела голову вожака. Она была недалеко от берега, я бы допрыгнула до нее, если бы вместо воды была трава. Вожак помахал нам рукой и спрятал голову в воду.
А мы стояли и снова ждали.
Потом Старший зашлепал по водной тропе туда, откуда мы пришли. Я не успела спросить, что он там забыл, – Лохматый вернулся и принес вожака.
Вожак не двигался. Он спал.
Кот шел рядом и поглядывал на спящего вожака.
Когда вожака положили у стены, он не проснулся. Когда Кот взял его добычу и разделил на всех так, как вожак делил раньше, тоже не проснулся. Странный это был сон, и добыча была странная – камни, что пахли водой. Младший придумал, как расколоть этот камень и добраться до мягкой середины. Она тоже пахла водой, но ее можно было жевать. Лохматые начали жевать, Охотник – тоже, а вожак все спал. Я когтем раскрыла один камень, но Адри не стал есть. Он принюхивался то к вожаку, то к его добыче. Я тоже не стала бросаться на еду, смотрела, что делает Кот.
А Кот трогал вожака!
Кот сидел рядом с вожаком, нюхал его и трогал. Неправильно он это делал: тронет, отдернет лапку, тронет, отдернет... Как молодая глупышка, которой захотелось поиграть.
Отворачиваться я не стала, когда Кот посмотрел на меня, и притворяться, что ничего не видела, тоже не стала. Если кому-то захотелось побыть самкой и чтобы все это видели... почему я должна отворачиваться?
Кот попросил меня подойти, сказал, что это очень важно, и я подошла.
Подошла, устроилась рядом, спрятала свою долю под коленом и только потом посмотрела на Кота: говори, зачем звал.
А Кот опять стал трогать вожака – руку, плечо, живот... лицо трогать не стал. Потрогал бы меня кто-то за лицо – без пальцев бы остался! Потом Кот опять на меня посмотрел, будто хотел чего-то.
Чтобы и я потрогала вожака?.. Здесь и при всех?!
Я помотала головой: не хочу. Начала подниматься, чтобы вернуться к Адри. Я знала, что он смотрит на мою спину, и не хотела сидеть долго возле Кота.
– Подожди. – Кот дернул рукой, но так и не прикоснулся ко мне.
Понял, что я не позволю, чтобы всякие меня трогали.
– Не уходи. Он горячий. Очень горячий. Он и тогда таким был? Тогда?
Хотела уже спросить и вдруг поняла, о каком «тогда» он говорит.
Ладно уж, раздери тебя Кугар! Я решила проверить, такой же горячий вожак, каким я его помню, или не такой. А эти четверо могут пялиться, пока им не надоест: ничего другого они не дождутся – я только проверю...
Проверила.
Горячий. Очень горячий.
Таким горячим вожак не был. Ни до игры, ни после нее. Больше я не трогала его тело... потом. А каким он был с Ипшей, надо спрашивать у Ипши. И пахло от него совсем не так, как я помню. Мне не понравился этот запах. Раньше нравился, а теперь – нет. И то, что вожак такой горячий, мне тоже не понравилось. Я чувствовала тепло, даже не прикасаясь к телу. А раньше такого не было. Я бы заметила.
Кот все понял по моему молчанию. Он показал мне рану на руке вожака. Я опять не сразу поняла, чего он от меня хочет. Потом покачала головой: не было такой царапины у вожака. Не видела. Не помню.
Я помню руки вожака, когда только ступила в воду, а он держал меня. Но царапины на ней не помню. Может, я сама оставила ее? Или Адри? И был вожак таким же горячим в воде или нет, я тоже не помню. Будто вода украла мою память. Украла то, о чем мне и помнить не хотелось. А вот надо вспомнить и... не могу.
Пока я думала-вспоминала, Кот последний ум растерял: он стал вылизывать вожака. И начал с царапины на руке. Я уставилась на него во все глаза. Так же я смотрела на пару Кугаров, что валялись в траве, играли и не замечали никого вокруг. Давно это случилось, у меня еще имени взрослого не было. Я тогда в первый раз убежала далеко в лес и так засмотрелась на них, что не скоро вспомнила, что у меня есть лапы.
Кот закончил с царапиной и пошел к воде. Там он пил, а его тошнило. А он опять пил, и его опять...
Вернулся, держась за стенку, сел-упал рядом с вожаком и... занялся второй царапиной, на животе. Этой царапины я тоже не помнила. Я внимательно посмотрела на вожака и заметила еще две царапины, на ноге, сквозь дыру в одежде. Осторожно тронула – горячие и вспухшие. Хотела показать их Коту, но он опять пошел к воде. И его опять тошнило. Тогда я понюхала свои пальцы, что трогали рану, и меня тоже чуть не стошнило. Как же Кот справляется?!
Он вернулся. И не стал просить помощи, когда я показала рану на ноге вожака. Я сидела, пока Кот возился с ней, и думала, что надо бы посмотреть на вожака без одежды. Чтобы из-за четырех царапин он стал таким горячим... не верю! Т'анг и не заметит их, залижет и побежит дальше, даже изменяться не станет.
Пока я думала, руки делали. Когда Кот опять вернулся от реки, я закончила возиться с мокрой одеждой вожака. И зачем она ему нужна?
Кот недовольно заворчал, когда увидел, что я сделала с вожаком, но на большее его не хватило. Даже говорить он не смог. Только посмотрел на меня сверху вниз и сполз по стенке.
Переворачивали и осматривали вожака мы уже вдвоем. Он так и не проснулся. Его тело было вялым и плохо переворачивалось. Словно вода текла в его жилах, а вместо мускулов слой жира дрожал под горячей кожей и плавился от жары.
На спине мы увидели еще царапины. Они были длиннее тех, что вылизал Кот. И они были уже в палец толщиной. Царапины заканчивались бугром, не меньше яйца луйры, и из него сочилось что-то вонючее.
Мы переглянулись, и Кот склонился над самой длинной царапиной. Лизнул ее раза два, и его начало тошнить, сначала рядом с нами, а потом возле воды.
Кот вернулся, сел рядом, сжался в комок и начал дрожать. И смотреть на меня не стал. И говорить не стал. Только дышал, как стонал. Тогда я перетащила вожака на другое место, почище, и сама занялась этой царапиной. Потом едва успела дойти до воды.
Так мы и бродили с Котом: от воды к вожаку, от вожака к воде, потом к нам присоединился Адри.
Когда все царапины были вылизаны, у меня еще хватило сил порадоваться, что я не попробовала свою часть добычи. Но как только я подумала о еде, меня опять начало тошнить. А потом мне захотелось спать.
Так бы я и заснула возле воды, если бы не Лохматый. Он перенес и положил меня возле стены. Рядом спали Кот и вожак. Адри лежал с другой стороны. Он только открыл глаза и... не стал рычать. А Лохматый еще поблагодарил перед уходом. Не знаю кого и не знаю за что... Я заснула. И сколько спала, тоже не знаю.
А разбудили меня голоса.
Охотник вспомнил, что умеет разговаривать. А я так надеялась, что больше не услышу его!
Услышала.
И не сразу поняла, о чем он болтает.
А ему в лес захотелось! Надоело сидеть на месте, захотелось на охоту, захотелось поймать настоящую добычу и сожрать ее, надоела дрянь, добытая ущербным. Мол, какой охотник, такая и добыча, что ничего другого от ущербного и ждать не стоит. И его самого не стоит ждать...
Я уже хотела рявкнуть, что никто ему в пасть ничего не совал и жрать не заставлял. А он ни разу не отказался от того, что вожак приносил. Жрал, еще и по сторонам поглядывал: у кого бы кусок утащить. Сюда его тоже никто не тянул. Сам пошел. И молчал, пока вожак не спал, а теперь...
Не рявкнула.
Голос куда-то подевался. И во рту было так гадко, будто там хосты ночевали.
Села. Осмотрелась.
Адри стоял в воде по брюхо и жадно лакал, Кот уже шел от реки. Оба Лохматых и Охотник на тех же местах, где я их видела перед сном. А я... вспомнила, как попала на свое место, и покосилась на Старшего. Попробовал бы теперь он меня поносить!
А потом я увидела вожака.
Рядом.
И кто это уложил мне его под бок? Или меня к нему?..
У глупого и шутки глупые.
Хотела уже идти к воде, но не удержалась: потрогала спящего вожака. Он был живой и не очень горячий. Не зря, значит, мы его вылизывали. Как больного детеныша. А он даже не шевельнулся. Ни тогда, ни теперь. Спит. И просыпаться не собирается.
Я пошла к воде. Адри посторонился, но далеко отходить не стал. Не напился, что ли, еще? И в глаза мне смотреть не стал, будто мне хотелось смотреть на него после того, что было... Или вспоминать, как мы втроем трудились над вожаком.
Брюхо воду приняло. И от живого камня не отказалось. Не самая вкусная еда, но... глотать можно, если ничего другого нет.
Теперь и с Охотником поговорить можно, что болтал и спать мешал. Мне мешал, а может, и другим. Один только вожак спит. А пока не спал, Охотник пасть открывал, только чтобы положить в нее что-нибудь. Да и то не свою добычу. А теперь рычать надумал! Рычать будешь, когда вожак проснется.
Поговорили...
Охотник на меня рычать начал. Но на меня и не такие рычали – справлялась. И с Охотником я справилась. После пары оплеух рычать он перестал. Адри в наш разговор не вмешивался. Лежал только и сыто жмурился.
– Не нравится тебе здесь – уноси лапы наверх! Никто тебя за хвост держать не будет! – сказала я Охотнику напоследок.
– А что там, наверху, что?! Ты знаешь? – завопил он так, будто ему хвост прищемили.
От крика вожак зашевелился, что-то сказал, но глаза так и не открыл.
Я забыла про Охотника и про свою злость забыла, склонилась к вожаку, а он уже заснул.
– Что он сказал? – спросила я Кота.
Тот сидел рядом с вожаком и мог услышать. Охотник спросил раньше меня, но Кот ему не ответил. Мне Кот ответил, только странно и непонятно:
– Я не стану повторять это слово. Живым не надо знать его и ходить туда не надо. Это место мертвых. Даже птицы не летают над ним.
Кот замолчал. Мы не скоро узнали, что это за место, чье имя он так и не сказал.
– Потом, когда мы будем далеко, я скажу, – пообещал Кот.
Но я не поверила обещанию. Самцы всегда обещают, а потом забывают, что обещали. Так я сказала Коту, когда попила и легла рядом с Адри. Тогда Кот начал говорить...
Вожак ушел на охоту. Не самое лучшее место он выбрал, но... Где его найти, это лучшее место? Кругом камень, а впереди вода. В воду вожак и пошел охотиться.
Вода... Не думала, что когда-нибудь попаду в воду, а если попаду, то останусь живой. Попала и осталась. Да еще Адри за собой позвала. И он пошел. Я уже не Зовущая, а он все едино пошел. Сначала в Город, где избавился от дротика, потом в воду. Мог ведь не идти, а пошел. Когда-то я позвала его – Я-Зовущая, – тогда я хотела, чтобы он стал отцом моего детеныша. Давно это было, еще в другой жизни, и давно все изменилось. Но Адри все еще рядом. Будто не было Ловчих с их сетями, не было хоста с его наглыми лапами, не было тесной клетки и побега, не было пустыни и города под пустыней, и чужака в этом городе тоже не было. Ничего этого не было. А был только лес, запахи и звуки просыпающейся жизни, и огонь в крови, и бег-полет сквозь ночь. Это была наша ночь. Она должна была стать нашей ночью. И мы бежали, радуясь ей и друг другу. А когда лес закончился, мы увидели поляну. Широкую. Насколько хватало глаз. На поляне была трава. Много травы. И цветы. Спящие и те, что цветут ночью. И были ночные запахи и ночные звуки. И мы вышли из леса и побежали по траве. Нам и на поляне было хорошо. Потом появились Ловчие. Они отрезали нас от Леса. И мы побежали. Но это был уже другой бег, совсем другой...
Давно это было, в другой жизни. Я-Зовущая ушла так далеко, что уже не вернется, а Я-Охотница так и не вернулась. Или вернулась не-Я.
Прежняя охотница-Толилан не умела так думать, а нынешняя...
Нынешняя залезла в воду – САМА! – и не торопилась вылезать из нее. Нынешняя шла по тайной водной тропе и не пугалась, что тропа может исчезнуть. Нынешняя верила чужаку, что шел впереди и вел. А еще нынешняя Толилан думала о том, что знает, почему чужак снял с Ипши ошейник, а с Адри нет. О том, почему Ипша-Зовущая выбрала чужака и почему ее нет рядом. О разном думалось нынешней Толилан, а потом об одном. Только об одном. Она знала, что другие тоже думают об этом, но молчат. А она молчать не стала.
– Я хочу есть, – сказала она, когда вожак в третий раз сошел с водной тропы.
И когда все выбрались за ним и уселись на сухом месте, Младший из Лохматых вдруг сказал:
– Я тоже хочу есть.
– И я, – сказал Кот.
Адри покрутил головой, рыкнул и облизнулся. Я знала, что он голодный, теперь об этом узнали все остальные.
А другой Лохматый негромко фыркнул, совсем как Кот, и... промолчал. Охотник тоже промолчал. Только глянул на чужака, царапнул его взглядом и тут же стал смотреть на плиты у своих ног. Я давно уже не слышала голоса Охотника. Сколько идем, а он молчит. Остальные тоже говорят мало, но говорят-таки, а этот будто язык откусил. Идем – молчит. Отдыхаем – опять молчит. Может, он говорить разучился? От страха. Но спросить я не успела: вожак посмотрел на нас всех, оскалился и пошел в воду, охотиться. Взял копье у Лохматого и пошел.
Адри устроился подальше от воды, начал вылизываться. Вылизывался он долго и старательно. Я пришла к нему, когда он удовлетворенно вытянулся и затих. Его мех начал подсыхать, а на голове и за ушами был совсем сухой. Я села рядом и уже протянула руку, чтобы погладить, когда это началось...
Они вскочили – Адри и младший из Лохматых, – оба посмотрели на меня и оба зарычали. Адри выгнул спину, распушил шерсть, прижал уши, а еще он завыл-зарычал так низко и протяжно, будто хотел напугать врага. Но смотрел он на меня! А потом он стал отступать к воде. Очень медленно и осторожно, чтобы не подумали, будто он убегает. Остальные уже не сидели. Как и я, они вскочили, едва Адри завыл. Еще громче Адри выл-рычал молодой Медведь. Он стоял и выл, только спину не выгибал. Все, кто были рядом с ним, прижались к стенам. Я тоже прижалась к стене, а эти двое продолжали рычать и смотреть туда, где меня уже не было. И только тогда я поняла, что они рычали не на меня. То, что их испугало, было дальше по коридору. А еще оно лежало на плитах. Адри так смотрел на него...
Я стала осторожно подходить к остальным. Обтирала спиной камень и смотрела – смотрела! – на то место, где должен быть враг. Но я не увидела врага. И добычи не увидела. Ничего там не было, только темные плиты.
Я отступала вдоль стены, отступала и смотрела в другую сторону, а потом столкнулась с кем-то боком. Я быстро повернулась, готовая рвать зубами, убивать, и... увидела Кота.
Кот держал копье так, чтобы я не поранилась, и смотрел то на Адри, то на пустое место, где я не увидела врага. Потом он посмотрел на меня и зашептал очень тихо:
– Я ничего не вижу... там.
Я не успела ему ответить, заговорил младший из Лохматых:
– Вожак там, внизу... и еще что-то... голодное... дерутся...
Голос у Лохматого был тихий и хриплый, будто ему придавили горло. Мне захотелось бежать далеко и долго, чтобы не слышать его. Я вжималась спиной в стену, а пальцами вцепилась в мех – когда Адри подошел ко мне, я даже не заметила.
Потом Лохматый задрожал. Весь. Потом он стек на пол, будто в его теле не осталось костей. Он лежал на спине, дрожал и медленно сползал к воде. Не знаю, как он это делал. И зачем он это делал, не знаю. Если хотел напугать, то я и так боялась, как никогда раньше. Даже возле ямы песчаной твари мне не было так страшно. Хорошо, что я не успела напиться, а то бы обмочилась. Остальным тоже было страшно. Даже Старшему из Лохматых. Хотя он первым из нас отлепился от стены и присел возле лежащего.
– Что с вожаком? – спросил он, но Младший даже глаза не открыл.
Я не смогла бы отойти от стены, и спрашивать не смогла бы – ноги подгибались, а во рту было сухо, как тогда в песках.
– Игратос, что с вожаком? – повторил Лохматый, а потом тряхнул Младшего.
Тот не ответил, а Старший быстро отдернул руку, будто укололся. Он немного постоял над лежащим, посмотрел на него сверху. Младший перестал сползать к воде, его уже не трясло, но он лежал с закрытыми глазами и молчал. Старший опять прикоснулся к нему, вздрогнул, но руку уже не отдернул. Так он посидел немного, а потом сказал, не оборачиваясь:
– Вожак под нами... в воде.
– Живой?! – Кот отпрыгнул от стены и оказался рядом с Лохматыми.
Старший посмотрел на него, но подниматься не стал.
– Не мертвый. Игратос зовет его. Вожак поднимется, если услышит.
– Идем к тропе! За ним!..
Кот схватил Лохматого за плечо, потянул... Но куда ему сдвинуть с места такую громадину! Старший посмотрел на Кота, потом на его руку, и рука тут же убралась с плеча. Тогда Лохматый поднялся и кивнул в сторону воды: пойдем. Пропустил Кота и пошел за ним. В воду Кот тоже вошел первым, постоял немного и вошел, а потом уже Лохматый, медленно и неохотно. Но прежде посмотрел на Младшего: как он там?..
Тогда и я отлепилась от стены, поковыляла к воде. Ноги почему-то дрожали и подгибались. Мы с Адри только подошли к лежащему, как он вдруг открыл глаза и сказал:
– Поднимается.
Старший только-только вошел в воду. Выходить он не стал. Так и стоял на одном месте, прислушиваясь и громко принюхиваясь. Если бы я на охоте так сопела, то осталась бы без добычи.
Мы с Адри в воду не полезли. Нам и с берега было видно, что вожака еще нет. Когда за спиной зашуршало, мы все оглянулись – это поднимался Младший. Старший рыкнул что-то ему и опять повернулся к реке. Я тоже повернулась и увидела голову вожака. Она была недалеко от берега, я бы допрыгнула до нее, если бы вместо воды была трава. Вожак помахал нам рукой и спрятал голову в воду.
А мы стояли и снова ждали.
Потом Старший зашлепал по водной тропе туда, откуда мы пришли. Я не успела спросить, что он там забыл, – Лохматый вернулся и принес вожака.
Вожак не двигался. Он спал.
Кот шел рядом и поглядывал на спящего вожака.
Когда вожака положили у стены, он не проснулся. Когда Кот взял его добычу и разделил на всех так, как вожак делил раньше, тоже не проснулся. Странный это был сон, и добыча была странная – камни, что пахли водой. Младший придумал, как расколоть этот камень и добраться до мягкой середины. Она тоже пахла водой, но ее можно было жевать. Лохматые начали жевать, Охотник – тоже, а вожак все спал. Я когтем раскрыла один камень, но Адри не стал есть. Он принюхивался то к вожаку, то к его добыче. Я тоже не стала бросаться на еду, смотрела, что делает Кот.
А Кот трогал вожака!
Кот сидел рядом с вожаком, нюхал его и трогал. Неправильно он это делал: тронет, отдернет лапку, тронет, отдернет... Как молодая глупышка, которой захотелось поиграть.
Отворачиваться я не стала, когда Кот посмотрел на меня, и притворяться, что ничего не видела, тоже не стала. Если кому-то захотелось побыть самкой и чтобы все это видели... почему я должна отворачиваться?
Кот попросил меня подойти, сказал, что это очень важно, и я подошла.
Подошла, устроилась рядом, спрятала свою долю под коленом и только потом посмотрела на Кота: говори, зачем звал.
А Кот опять стал трогать вожака – руку, плечо, живот... лицо трогать не стал. Потрогал бы меня кто-то за лицо – без пальцев бы остался! Потом Кот опять на меня посмотрел, будто хотел чего-то.
Чтобы и я потрогала вожака?.. Здесь и при всех?!
Я помотала головой: не хочу. Начала подниматься, чтобы вернуться к Адри. Я знала, что он смотрит на мою спину, и не хотела сидеть долго возле Кота.
– Подожди. – Кот дернул рукой, но так и не прикоснулся ко мне.
Понял, что я не позволю, чтобы всякие меня трогали.
– Не уходи. Он горячий. Очень горячий. Он и тогда таким был? Тогда?
Хотела уже спросить и вдруг поняла, о каком «тогда» он говорит.
Ладно уж, раздери тебя Кугар! Я решила проверить, такой же горячий вожак, каким я его помню, или не такой. А эти четверо могут пялиться, пока им не надоест: ничего другого они не дождутся – я только проверю...
Проверила.
Горячий. Очень горячий.
Таким горячим вожак не был. Ни до игры, ни после нее. Больше я не трогала его тело... потом. А каким он был с Ипшей, надо спрашивать у Ипши. И пахло от него совсем не так, как я помню. Мне не понравился этот запах. Раньше нравился, а теперь – нет. И то, что вожак такой горячий, мне тоже не понравилось. Я чувствовала тепло, даже не прикасаясь к телу. А раньше такого не было. Я бы заметила.
Кот все понял по моему молчанию. Он показал мне рану на руке вожака. Я опять не сразу поняла, чего он от меня хочет. Потом покачала головой: не было такой царапины у вожака. Не видела. Не помню.
Я помню руки вожака, когда только ступила в воду, а он держал меня. Но царапины на ней не помню. Может, я сама оставила ее? Или Адри? И был вожак таким же горячим в воде или нет, я тоже не помню. Будто вода украла мою память. Украла то, о чем мне и помнить не хотелось. А вот надо вспомнить и... не могу.
Пока я думала-вспоминала, Кот последний ум растерял: он стал вылизывать вожака. И начал с царапины на руке. Я уставилась на него во все глаза. Так же я смотрела на пару Кугаров, что валялись в траве, играли и не замечали никого вокруг. Давно это случилось, у меня еще имени взрослого не было. Я тогда в первый раз убежала далеко в лес и так засмотрелась на них, что не скоро вспомнила, что у меня есть лапы.
Кот закончил с царапиной и пошел к воде. Там он пил, а его тошнило. А он опять пил, и его опять...
Вернулся, держась за стенку, сел-упал рядом с вожаком и... занялся второй царапиной, на животе. Этой царапины я тоже не помнила. Я внимательно посмотрела на вожака и заметила еще две царапины, на ноге, сквозь дыру в одежде. Осторожно тронула – горячие и вспухшие. Хотела показать их Коту, но он опять пошел к воде. И его опять тошнило. Тогда я понюхала свои пальцы, что трогали рану, и меня тоже чуть не стошнило. Как же Кот справляется?!
Он вернулся. И не стал просить помощи, когда я показала рану на ноге вожака. Я сидела, пока Кот возился с ней, и думала, что надо бы посмотреть на вожака без одежды. Чтобы из-за четырех царапин он стал таким горячим... не верю! Т'анг и не заметит их, залижет и побежит дальше, даже изменяться не станет.
Пока я думала, руки делали. Когда Кот опять вернулся от реки, я закончила возиться с мокрой одеждой вожака. И зачем она ему нужна?
Кот недовольно заворчал, когда увидел, что я сделала с вожаком, но на большее его не хватило. Даже говорить он не смог. Только посмотрел на меня сверху вниз и сполз по стенке.
Переворачивали и осматривали вожака мы уже вдвоем. Он так и не проснулся. Его тело было вялым и плохо переворачивалось. Словно вода текла в его жилах, а вместо мускулов слой жира дрожал под горячей кожей и плавился от жары.
На спине мы увидели еще царапины. Они были длиннее тех, что вылизал Кот. И они были уже в палец толщиной. Царапины заканчивались бугром, не меньше яйца луйры, и из него сочилось что-то вонючее.
Мы переглянулись, и Кот склонился над самой длинной царапиной. Лизнул ее раза два, и его начало тошнить, сначала рядом с нами, а потом возле воды.
Кот вернулся, сел рядом, сжался в комок и начал дрожать. И смотреть на меня не стал. И говорить не стал. Только дышал, как стонал. Тогда я перетащила вожака на другое место, почище, и сама занялась этой царапиной. Потом едва успела дойти до воды.
Так мы и бродили с Котом: от воды к вожаку, от вожака к воде, потом к нам присоединился Адри.
Когда все царапины были вылизаны, у меня еще хватило сил порадоваться, что я не попробовала свою часть добычи. Но как только я подумала о еде, меня опять начало тошнить. А потом мне захотелось спать.
Так бы я и заснула возле воды, если бы не Лохматый. Он перенес и положил меня возле стены. Рядом спали Кот и вожак. Адри лежал с другой стороны. Он только открыл глаза и... не стал рычать. А Лохматый еще поблагодарил перед уходом. Не знаю кого и не знаю за что... Я заснула. И сколько спала, тоже не знаю.
А разбудили меня голоса.
Охотник вспомнил, что умеет разговаривать. А я так надеялась, что больше не услышу его!
Услышала.
И не сразу поняла, о чем он болтает.
А ему в лес захотелось! Надоело сидеть на месте, захотелось на охоту, захотелось поймать настоящую добычу и сожрать ее, надоела дрянь, добытая ущербным. Мол, какой охотник, такая и добыча, что ничего другого от ущербного и ждать не стоит. И его самого не стоит ждать...
Я уже хотела рявкнуть, что никто ему в пасть ничего не совал и жрать не заставлял. А он ни разу не отказался от того, что вожак приносил. Жрал, еще и по сторонам поглядывал: у кого бы кусок утащить. Сюда его тоже никто не тянул. Сам пошел. И молчал, пока вожак не спал, а теперь...
Не рявкнула.
Голос куда-то подевался. И во рту было так гадко, будто там хосты ночевали.
Села. Осмотрелась.
Адри стоял в воде по брюхо и жадно лакал, Кот уже шел от реки. Оба Лохматых и Охотник на тех же местах, где я их видела перед сном. А я... вспомнила, как попала на свое место, и покосилась на Старшего. Попробовал бы теперь он меня поносить!
А потом я увидела вожака.
Рядом.
И кто это уложил мне его под бок? Или меня к нему?..
У глупого и шутки глупые.
Хотела уже идти к воде, но не удержалась: потрогала спящего вожака. Он был живой и не очень горячий. Не зря, значит, мы его вылизывали. Как больного детеныша. А он даже не шевельнулся. Ни тогда, ни теперь. Спит. И просыпаться не собирается.
Я пошла к воде. Адри посторонился, но далеко отходить не стал. Не напился, что ли, еще? И в глаза мне смотреть не стал, будто мне хотелось смотреть на него после того, что было... Или вспоминать, как мы втроем трудились над вожаком.
Брюхо воду приняло. И от живого камня не отказалось. Не самая вкусная еда, но... глотать можно, если ничего другого нет.
Теперь и с Охотником поговорить можно, что болтал и спать мешал. Мне мешал, а может, и другим. Один только вожак спит. А пока не спал, Охотник пасть открывал, только чтобы положить в нее что-нибудь. Да и то не свою добычу. А теперь рычать надумал! Рычать будешь, когда вожак проснется.
Поговорили...
Охотник на меня рычать начал. Но на меня и не такие рычали – справлялась. И с Охотником я справилась. После пары оплеух рычать он перестал. Адри в наш разговор не вмешивался. Лежал только и сыто жмурился.
– Не нравится тебе здесь – уноси лапы наверх! Никто тебя за хвост держать не будет! – сказала я Охотнику напоследок.
– А что там, наверху, что?! Ты знаешь? – завопил он так, будто ему хвост прищемили.
От крика вожак зашевелился, что-то сказал, но глаза так и не открыл.
Я забыла про Охотника и про свою злость забыла, склонилась к вожаку, а он уже заснул.
– Что он сказал? – спросила я Кота.
Тот сидел рядом с вожаком и мог услышать. Охотник спросил раньше меня, но Кот ему не ответил. Мне Кот ответил, только странно и непонятно:
– Я не стану повторять это слово. Живым не надо знать его и ходить туда не надо. Это место мертвых. Даже птицы не летают над ним.
Кот замолчал. Мы не скоро узнали, что это за место, чье имя он так и не сказал.
– Потом, когда мы будем далеко, я скажу, – пообещал Кот.
Но я не поверила обещанию. Самцы всегда обещают, а потом забывают, что обещали. Так я сказала Коту, когда попила и легла рядом с Адри. Тогда Кот начал говорить...