Pratchett Terry. Добрые предзнаменования (пер. В.Филиппов)

   Все равно ехать было больше некуда.
   Кассета доиграла, и включилось радио.
   – …и в разделе «Вопросы радиослушателей» вопрос нам задает представитель Тэдфилдского Клуба садоводов. Мы были там в 1953 году, прекрасным летом, и, как помнят наши специалисты, собравшиеся в студии, почвы здесь – это жирный суглинок, характерный для Оксфордшира, на востоке прихода, с переходом к мелу на западе; в таком месте, вообще говоря, сажай все что угодно – все вырастет. Не так ли, Фред?
   – Ага,– сказал профессор Фред Уиндбрайт из Королевского Ботанического сада. – Сам бы лучше не сказал.
   – Отлично… Итак, первый вопрос нашим специалистам, и его задает, э-э… мистер Р.П. Тайлер, э-э… председатель Объединения жителей Нижнего Тэдфилда.
   – Кхм. Да, верно. В общем, я страстный цветовод, выращиваю розы, и моя «Молли Макгуайр» даже брала призы. Однако вчера с нее облетело несколько бутонов под дождем, который со всей очевидностью состоял из рыбы. Что порекомендуют для данного случая специалисты помимо размещения над цветником рыболовной сети? Я… да, написал письмо в совет…
   – Я бы сказал, интересный случай. Гарри?
   – Мистер Тайлер, у меня вопрос: это была свежая рыба или консервы?
   – Мне показалось, свежая.
   – Ну тогда у вас никаких проблем, друг мой. Я слышал, у вас там шли дожди из крови – жаль, что у нас в Долинах, где у меня сад, такие не идут. Я бы здорово сэкономил на удобрениях. Так вот, вам нужно сделать вот что: закапываете их в вашем… КРОУЛИ!
   Кроули не отозвался.
    КРОУЛИ, ВОЙНА НАЧАЛАСЬ, МЫ С ИНТЕРЕСОМ ОТМЕЧАЕМ, КРОУЛИ, ЧТО ТЕБЕ УДАЛОСЬ СБЕЖАТЬ ОТ СИЛ, ПОСЛАННЫХ НАМИ ЗА ТОБОЙ.
   – Угум, – согласился Кроули.
    КРОУЛИ… МЫ ВЫИГРАЕМ ЭТУ ВОЙНУ. НО ДАЖЕ ЕСЛИ МЫ ПРОИГРАЕМ, В ТВОЕМ СЛУЧАЕ НИКАКОЙ РАЗНИЦЫ НЕ БУДЕТ. ПОТОМУ ЧТО ПОКА ХОТЯ БЫ ОДИН ДЕМОН ОСТАНЕТСЯ В АДУ, КРОУЛИ, ТЫ БУДЕШЬ ЖАЛЕТЬ, ЧТО НЕ БЫЛ СОЗДАН СМЕРТНЫМ.
   Кроули молчал.
    СМЕРТНЫЕ МОГУТ НАДЕЯТЬСЯ НА СМЕРТЬ ИЛИ ИЗБАВЛЕНИЕ. ТЕБЕ НАДЕЯТЬСЯ НЕ НА ЧТО.
    РАЗВЕ ЧТО НА МИЛОСТЬ АДА.
   – Неужто?
    ШУТКА. ПРОСТО ШУТКА.
   – Тьфу, – сказал Кроули.
   – …и как известно всем заядлым садоводам без исключения, они хитрые малые, эти тибетцы. Не успеешь оглянуться – сразу тебе пророют туннель прямо через бегонии. Их можно отвлечь чашкой чая с прогорклым ячьим маслом, думаю, его можно найти в любом хорошем…
   Уиии… Взззз… Конец программы пропал в хаосе помех.
   Кроули выключил радио и закусил губу. Под слоем пепла и сажи лицо его было очень усталым, очень бледным и очень испуганным.
   И вдруг на нем появилось выражение крайней ярости. Вот, значит, как с тобой разговаривают. Как будто ты – фикус, который вдруг стал ронять листья прямо на ковер.
   А потом он свернул за угол, предполагая, что по объездной дороге он доберется до М25, откуда махнет напрямую в Оксфордшир по М40.
   Однако с М25 что-то случилось. На нее можно было смотреть только искоса, а если смотреть прямо – начинали болеть глаза.
   Над местом, где раньше была Лондонская кольцевая автомобильная дорога М25, висел, словно облако, гулкий напев, ритмичный шум, слагавшийся из многих отдельных звуков: сигналов машин, рева моторов, завываний сирен, нудного писка сотовых телефонов и воя младенцев, навечно попавших в плен ремней безопасности на задних сиденьях. «Слава Великому Зверю, Пожирателю Миров», без конца говорилось в этом напеве на тайном языке Черных Жрецов древнего Мю.
    Чудовищный знак «одегра»,думал Кроули, развернув машину и направляясь к Северной кольцевой. Я это сделал – моя вина. Могло ведь быть просто еще одно шоссе. Безусловно, хорошая работа, но стоило ли того? Все вырвалось из-под контроля. Ни Небеса, ни Преисподняя уже ничего не могут с этим поделать, вся планета – словно страна третьего мира, заполучившая, наконец, ту самую Бомбу…
   А потом он вдруг улыбнулся. И щелкнул пальцами. Из глаз у него сами собой выросли темные очки. Пепел исчез с его лица и костюма.
   Какого черта! Если пришел конец, так встретим его стильно!
   И, тихонько насвистывая, он взялся за руль.

* * *

   Они летели по внешней полосе шоссе, словно ангелы на крыльях гибели, что было весьма близко к истине.
   На самом деле нельзя сказать, что они сильно торопились. Четверо из них держались точно на скорости в сто семьдесят километров в час, так, словно они были уверены, что без них все равно не начнут. И они были правы. В их распоряжении было сколько угодно времени – точнее, ровно столько, сколько оставалось.
   И сразу за ними ехали еще четверо: Большой Тед, Жирняк, Боров и Скунс.
   Настроение у них было приподнятое. Вот теперь они были настоящиеАнгелы Ада и неслись вперед в полной тишине.
   То есть вокруг – и они это знали – бушевала буря, ревели машины, выл ветер и хлестал дождь. Но за Всадниками была полоса тишины, мертвой и чистой тишины. Ну, почти чистой. Но абсолютно мертвой.
   Тишину нарушил голос Борова.
   – Так ты кто будешь? – хрипло проорал он.
   – Чего?
   – Я говорю, ты кто…
   – Я слышал, чего ты сказал. Мало ли чего ты сказал. Все слышали, чего ты сказал. В каком смысле, вот чего?
   Боров пожалел, что не уделил Книге Откровения должного внимания.
   Если бы он знал, что попадет в нее, он читал бы с гораздо большим интересом.
   – В смысле, это они– Четыре Всадника Покалипсиса, правильно?
   – Байкера, – сказал Жирняк.
   – Ладно. Четыре Байкера Покалипсиса. Война, Голод, Смерть, и этот еще… как его? Грязнение.
   – Ну и чего?
   – Так они сказали, что типа не против, если мы с ними поедем, так?
   – И чего?
   – Значит, мы еще другиеЧетыре Всад… то есть, Байкера Покалипсиса. Так мы тогда кто?
   Пауза. Мимо мелькали фары машин на встречной полосе, и им вторили молнии среди туч, и тишина была близка к абсолютной.
   – Может, я тоже буду Война? – спросил Большой Тед.
   – Да не можешь ты быть Война. Как ты можешь быть Война? Война – это вон она.А ты должен быть чего-то другое.
   Лицо Большого Теда скривилось от мыслительного усилия.
   – ТТП, – сказал он, наконец. – Я буду Тяжкие Телесные Повреждения. Это я. А вы кто будете?
   – Может, я буду Падаль? – предположил Скунс. – Или Нескромные Личные Вопросы?
   – Падаль нельзя, – сказал Тяжкие Телесные Повреждения. – Этот уже застолбил, Сгрязнение который. А вот другое – это пожалуйста.
   Они ехали в тишине и темноте, и впереди виднелись только красные огоньки задних фар на четырех байках в сотне метров впереди.
   Тяжкие Телесные Повреждения, Нескромные Личные Вопросы, Боров и Жирняк.
   – Хочу Жестокое Обращение с Животными, – сказал Жирняк.
   Боров попытался сообразить, что имел в виду Жирняк: что он затакое обращение или против.Не то, чтобы это имело какое-либо значение.
   Пришла очередь Борова.
   – Я, это… Я, наверно, вот кто буду: Автоответчики. Хуже не бывает, – сказал он.
   – Чего это – Автоответчик? Нашел тоже, имечко для Байкера Покалибзиса – Автоответчик! Идиот, в натуре.
   – Сам идиот, – Боров был уязвлен до глубины души. – Это все равно что Война, Голод, и прочее. Еще одна гадость в жизни, разве нет? Автоответчики. Ненавижу эти гребаные автоответчики.
   – Я тоже ненавижу автоответчики, – сказал Жестокое Обращение с Животными.
   – А ты заткнись! – рявкнул ТТП.
   – А давайте, я себя поменяю, – вдруг встрял Нескромные Личные Вопросы, напряженно думавший все время с момента своей последней фразы. – Я хочу быть Все Равно Не Работает, Даже Если Пнуть Хорошенько.
   – Ладно, меняй. А ты, Боров, не можешь быть Автоответчик. Выбери чего другое.
   Боров задумался. Он уже пожалел, что начал этот разговор. Он чувствовал себя, словно на собеседовании в центре профессиональной ориентации, на которое ходил однажды в школе. Он колебался.
   – Типа Крутые, – наконец сказал он. – Ненавижу.
   – Типа Крутые? – переспросил Все Равно Не Работает, Даже Если Пнуть Хорошенько.
   – Ага. Ну, знаешь, эти, которых показывают по ящику, все подстрижены по-дурацки, только, чтоб их, на них это совсем не по-дурацки, потому что они такие типа крутые. И костюм на них висит мешком, а ты им даже не скажи, что все они – толпа чмошников. Вот если спросите меня, так мне всегда вот чего хотелось, когда я таких вижу: взять такого за шкирку, и так рожей медленно по забору с колючей проволкой. И я вот чего скажу. – Он набрал воздуху в грудь. Насколько он помнил, это была самая длинная речь в его жизни ^[44]. – Я вот чего думаю. Если они меня так достали, так тогда они, наверное, и всех так же достали.
   – Ну точно, – сказал Жестокое Обращение с Животными. – Они еще все носят темные очки, даже когда не нужно.
   – Жрут вонючий сыр и пьют гребаное дурацкое безалкогольное пиво, – добавил Все Равно Не Работает, Даже Если Пнуть Хорошенько. – Ну ненавижу. Чего лить в глотку всякую гадость, если даже блевать потом не тянет? Я вот чего подумал. Давайте я еще раз поменяюсь. Буду Безалкогольное Пиво.
   – Да вот хрена с два, – заявил Тяжкие Телесные Повреждения. – Ты уже раз менялся.
   – Короче вот, – заявил Боров. – Вот почему я хочу быть Типа Крутые.
   – Ладно, – сказал вожак.
   – Ну, а чего мне нельзя зваться Безалкогольное Пиво, если мне так нравится?
   – Заткни пасть.
   Смерть, Голод, Война и Загрязнение ехали в Тэдфилд.
   И за ними следовали Тяжкие Телесные Повреждения, Жестокое Обращение с Животными, Все Равно Не Работает, Даже Если Пнуть Хорошенько (но в душе – Безалкогольное Пиво), и Типа Крутые.

* * *

   В этот грозовой субботний вечер у мадам Трейси было очень оккультное настроение.
   Она надела платье, ниспадающее свободными складками, и поставила на огонь кастрюлю с капустой. Комнату освещали четыре свечи, аккуратно воткнутые в почти скрывшиеся под потеками воска бутылки, расставленные по углам гостиной.
   На сеансе, кроме нее, присутствовали еще трое: миссис Ормерод с Белсайз Парк, в темно-зеленой шляпке, которая в предыдущей жизни вполне могла быть цветочным горшком, мистер Скрогги, худой и бледный, с бесцветными глазами навыкате, и Джулия Петли из парикмахерского салона «Вольный ветер» ^[45]на Хай-стрит, только что окончившая школу и пребывавшая в полной уверенности, что она сама раскупорила эзотерические тайны. Чтобы усилить оккультный аспект собственной личности, Джулия стала носить слишком много украшений из чеканного серебра ручной работы и зеленые тени. Самой себе она казалась персоной таинственной, романтичной и обуреваемой призраками, и была бы таковой, если бы ей удалось сбросить еще с десяток килограмм. Она была убеждена, что питает отвращение к еде, потому что из зеркала на нее всякий раз смотрела толстуха.
   – Будьте добры, возьмитесь за руки, – попросила Мадам Трейси. – И сохраняйте полную тишину. Мир духов очень чувствителен к любым вибрациям.
   – Спросите, здесь ли мой Рон, – сказала миссис Ормерод.
   Ее нижняя челюсть была похожа на кирпич.
   – Спрошу обязательно, дорогуша, только, пожалуйста, помолчите, пока я не войду в контакт.
   Наступила тишина, только в желудке у мистера Скрогги не переставало урчать.
   – Прошу прощения, дамы, – пробормотал он.
   За годы Снятия Покровов и Прикосновения к Тайнам Мадам Трейси удалось определить, что две минуты составляют ровно столько, сколько нужно посидеть в тишине, ожидая контакта с Миром Духов. Если ждать дольше, клиенты начинают беспокоиться, если меньше – считают, что ты не отработал свои деньги.
   Она начала мысленно составлять список покупок.
   Яйца. Лук. Полфунта тертого сыру. Четыре помидора. Масло. Рулон туалетной бумаги. Не забыть бы, почти кончилась. И хорошенький кусочек печенки для мистера Шедуэлла, вот бедняга, просто стыд…
   Самое время.
   Мадам Трейси откинула голову назад, уронила ее на плечо, и медленно подняла снова. Глаза ее почти закрылись.
   – Она погружается, дорогая моя. – Мадам Трейси услышала, как миссис Ормерод шепотом объясняет происходящее Джулии Петли. – Не беспокойтесь. Она просто строит Мост на Другую Сторону. Скоро появится ее дух-проводник.
   Мадам Трейси, не без легкого раздражения, почувствовала, что теряет общее внимание, и издала низкий протяжный стон:
   – О-ооооооо…
   А потом произнесла высоким дрожащим голосом:
   – Здесь ли ты, проводник мой?
   Она подождала еще немного, чтобы усилить напряжения. Средство для мытья посуды. Две банки фасоли. Да, еще картошки.
   – Хао! – сказала она мрачно и сурово.
   – Это ты, Джеронимо? – спросила она у себя.
   – Я сказал, умм, – ответила она.
   – У нас сегодня новый член нашего кружка, – сказала она.
   – Хао, мисс Петли, – сказала она, уже как Джеронимо.
   Она всегда считала, что индеец в роли духа-проводника – безусловно необходимый инвентарь, к тому же ей очень нравилось это имя. Она как-то объясняла это Ньюту. Тот понял, что про Джеронимо она ничего не знает, но ему не хватило духу рассказать ей про кровожадного вождя, безжалостно истреблявшего бледнолицых.
   – Ой, – визгнула Джулия. – Очень рада с вами познакомиться.
   – Мой Рон там, Джеронимо? – спросила миссис Ормерод.
   – Хао, скво Берил, – ответила мадам Трейси. – О, здесь столько бедных заблудших душ, умм, толпятся под дверью моего вигвама. Может быть, и ваш Рон среди них. Хао.
   Несколькими годами раньше мадам Трейси поняла, что выводить Рона на сцену надо в самом конце сеанса. В противном случае Берил Ормерод займет все оставшееся время, рассказывая покойному Рону все, что с ней произошло со времени их последнего разговора. («…да Рон а ты помнишь у нашего Эрика младшенькая Сибилла ты ее и не узнал бы так вот она стала заниматься макраме а наша Летиция ну ты помнишь старшая нашей Карен она стала лесбиянкой но в наши дни в этом нет ничего дурного и она пишет диссертацию о вестернах Серджо Леоне с точки зрения феминизма а Стэн ну ты знаешь братик нашей Сандры я тебе о нем в тот раз еще говорила так он выиграл чемпионат по игре в дартс и это так мило мы-то боялись что из него растет маменькин сынок а желоб над сараем почти совсем оторвался но я поговорила с этим новым мужем Синди он занимается всяким ремонтом от случая к случаю и он придет посмотреть в воскресенье и кстати раз уж мы заговорили…»)
   Нет, Берилл Ормерод придется подождать. Вспыхнула молния, и почти сразу вдалеке прогремел гром, отметила про себя Мадам Трейси не без гордости, словно сама приложила к этому руку. Такое для привлечения внимания амбулаториидаже лучше, чем свечи. Амбулатория– это главное в медиумствовании.
   – Итак, – сказала мадам Трейси собственным голосом. – Мистер Джеронимо хочет знать, нет ли здесь кого-нибудь, кого зовут мистер Скрогги.
   В водянистых глаза Скрогги мелькнула искра интереса.
   – Хмм, вообще-то меня так зовут, – с надеждой в голосе сказал он.
   – Отлично, вас тут кое-кто ждет. – Мистер Скрогги ходил к ней уже почти месяц, а она никак не могла придумать, что же ему сказать. Но его время пришло. – Вы не знаете кого-нибудь по имени, умм… Джон?
   – Нет, – сказал мистер Скрогги.
   – Видимо, помехи в высших сферах. Может быть, Том? Или Джим. Или, умм… Дейв?
   – Я знал одного Дейва, когда жил в Хемел Хемпстед, – сказал мистер Скрогги, но не очень уверенно.
   – Да-да, он как раз говорит про Хемел Хемпстед, вот именно, – сказала мадам Трейси.
   – Но я видел его на прошлой неделе, он выгуливал собаку и на вид был абсолютно здоров, – недоуменно произнес мистер Скрогги.
   – Он говорит, чтоб вы не беспокоились и что ему лучше по ту сторону завесы, – схалтурила мадам Трейси.
   Она считала, что клиентам приятнее слышать хорошие вести.
   – Скажите моему Ронни, что мне нужно рассказать ему про свадьбу Кристел, – заявила миссис Ормерод.
   – Скажу, дорогуша, скажу. Подождите-ка минутку, я слышу что-то еще…
   Чуть позже что-то еще услышали все. Что-то еще удобно устроилось в голове мадам Трейси и выглянуло наружу.
   – Шпрехен зи дойч?– спросило оно, используя рот мадам Трейси как рупор. – Парле ву франсе? Во бу хуи дзянь жонь-вень?
   – Это ты, Рон? – спросила миссис Ормерод.
   Ответ, когда последовал, звучал весьма раздраженно.
   – Нет. Со всей определенностью, нет. Тем не менее, вопрос, отличающийся столь очевидным идиотизмом, могут задать в одной-единственной стране на этой отсталой планете – с большей частью которой, кстати говоря, я бегло ознакомился за последние несколько часов. Дорогая моя, это не Рон.
   – А мне надо поговорить с Роном Ормеродом, – довольно брюзгливо заявила миссис Ормерод. – Он такой невысокий, с лысинкой на затылке. Не могли бы вы позвать его?
   После недолгого молчания они услышали:
   – Один дух, соответствующий данному вами описанию, действительно витает здесь неподалеку. Хорошо, соединяю, только говорите покороче. Я пытаюсь предотвратить Апокалипсис.
   Миссис Ормерод и мистер Скрогги посмотрели друг на друга. Ничего подобного на сеансах мадам Трейси еще не случалось. Джулия Петли была в восторге. Это было совсем другое дело. Она начала надеяться, что дальше из мадам Трейси пойдет эктоплазма.
   – А… алло? – сказала мадам Трейси совсем другим голосом.
   Миссис Ормерод вздрогнула. Голос был в точности как у Рона. При всех предыдущих разговорах Рон говорил, как мадам Трейси.
   – Рон, это ты?
   – Д-да, Б-берил.
   – Отлично. У меня для тебя масса новостей. Для начала, я была на свадьбе Кристел в прошлую субботу а старшенькая нашей Мерилин…
   – Б-берил! Т-ты м-мне н-ни с-слова не давала с-с-сказать, пока я… б-был жив. Т-теперь я у… у-умер, и могу с-с-с-сказать только о…о-одно…
   Берил Ормерод недовольно нахмурилась. Раньше, когда появлялся Рон, он всегда говорил ей, что он счастлив там, за завесой, и рассказывал, как ему живется в том, что по описанию напоминало хижину в раю. Теперь его голос был больше похож на голос Рона, и она не была уверена, что ей хотелось именно этого. И она сказала то, что всегда говорила мужу, когда он начинал говорить с ней таким тоном.
   – Рон, не забывай – у тебя сердце.
   – У меня уже н… н-нет с-сердца. Заб-б… б-была? Так вот, Б… Б-берил…
   – Да, Рон?
   – Заткнись.
   И дух исчез.
   – Как мило. Итак, большое спасибо, дамы и господин. Боюсь, мне пора.
   Мадам Трейси встала, подошла к двери и включила свет.
   – Все вон!– приказала она.
   Ее клиенты поднялись, пребывая в состоянии полного недоумения (кроме миссис Ормерод, которая еще была и жутко рассержена), и вышли в коридор.
   – Мы еще не закончили разговор, Марджори Поттс, – прошипела миссис Ормерод, прижимая сумочку к груди, и захлопнула за собой дверь.
   С лестницы донесся ее приглушенный голос:
   – А Рону можете передать, что с ним мы тоже не закончили!
   Мадам Трейси (которая значилась в правах на вождение мотороллера – и только мотороллера – действительно как Марджори Поттс) пошла на кухню и выключила огонь под капустой.
   Она поставила чайник. Она заварила чай. Она села за стол, достала две чашки и налила чай в обе. В одну она положила два кусочка сахара. И замерла.
   – Мне без сахара, пожалуйста,– сказала мадам Трейси.
   Она аккуратно поправила чашки на столе так, чтобы они стояли на одной линии, а потом сделала большой глоток из той, где был чай с сахаром.
   – А теперь, – сказала она голосом, в котором каждый, кто ее знал, опознал бы ее собственный, хотя вряд ли ему был знаком этот тон, а именно, тон ледяного бешенства, – почему бы вам не рассказать мне по порядку, что происходит!? И постарайтесь найти объяснение получше.

* * *

   Груз разлетелся по всему шоссе М6. Согласно транспортной накладной, грузовик был полон листовым гофрированным железом, однако обоим патрульным было трудно признать этот факт.
   – И я хочу знать точно, откуда здесь вся эта рыба, – произнес один из них, в звании сержанта.
   – Я же вам сказал. С неба свалилась. Еду я себе спокойно, скорость под сотню, и вдруг: бац! Ветровое стекло вдребезги, и мне в кабину влетает лосось, килограмм на пять! Ну, я тогда выруливаю на обочину, меня вот здесь вот заносит, – шофер показал на останки рыбы-молота под опрокинувшимся грузовиком, – и я влетаю вот сюда. – Вот здесь была куча рыбы самых разнообразных пород и размеров высотой примерно с трехэтажный дом.
   – Что пили, сэр? – спросил сержант без тени надежды в голосе.
   – Да ничего я не пил, недоумок! Ты что, сам рыбу не видишь?
   Довольно крупный осьминог вяло помахал им щупальцем с самого верха кучи. Сержант с трудом удержался, чтобы не помахать в ответ.
   Другой патрульный наклонился к своей машине и докладывал по радио: «…листы железа и рыба загородили проезд по М6 в южном направлении примерно в полумиле к северу от десятого перекрестка. Нам придется перекрыть все южное направление для грузовых машин. Ага».
   Дождь стал вдвое сильнее. Юная форель, чудесным образом выжившая при падении, отважно пустилась в плаванье на Бирмингем.

* * *

   – Это было чудесно, – сказал Ньют.
   – Отлично, – сказала Анафема. – И тогда Земля тронулась с места. Для всех. – Она поднялась с пола, и, не собрав одежду, разбросанную по ковру, пошла в ванную.
   – То есть просто чудесно, – крикнул ей вдогонку Ньют. – Просто просто чудесно. Я всегда надеялся, что так и будет. Так оно и было.
   Послышался шум воды.
   – Что ты делаешь? – спросил он.
   – Стою под душем.
   – А. – Ньют пустился в неясные размышления: всем надо мыться после этого или только женщинам. И у него появились подозрения, что какое-то отношение к этому имеют биде.
   – Знаешь, что я тебе скажу? – начал Ньют, когда Анафема вышла из ванной, завернувшись в пушистое розовое полотенце. – Можем повторить.
   – Нет, – ответила она, – не сейчас.
   Она вытерлась и принялась собирать одежду с пола. Потом, не стесняясь Ньюта, она стала одеваться. Ньют, обычно готовый при посещении бассейна полчаса ждать, пока освободится кабинка для переодевания, лишь бы не разоблачаться в присутствии других, почувствовал легкий шок и сильный душевный трепет.
   Тело Анафемы то открывалось его взору, то снова скрывалось из виду, словно руки иллюзиониста. Ньют все пытался пересчитать ее соски, и это ему никак не удавалось, хотя он не имел ничего против.
   – Почему нет? – спросил он.
   Он собирался добавить, что это не займет слишком много времени, но внутренний голос посоветовал ему не делать этого. Он очень быстро взрослел.
   Анафема пожала плечами – не самый простой трюк, если одновременно ты пытаешься влезть в скромную черную юбку.
   – Она сказала, это будет всего один раз.
   Ньют молча открыл рот два или три раза, а потом сказал:
   – Нет. Не могла она так сказать. Она не могла предсказать этого. Я не верю.
   Анафема, которая уже оделась, подошла к картотеке, вытащила карточку и протянула ему.
   Ньют прочел ее, зарделся и, не открывая рта, отдал обратно.
   Не потому, что Агнесса все знала заранее и выразилась самым незамысловатым образом. Его больше смутило то, что за сотни лет различные представители семейства Деталей оставили на полях свои одобрительные комментарии.
   Анафема передала ему сырое полотенце.
   – Держи, – сказала она. – И поторопись. Я займусь сэндвичами, а потом нам надо еще приготовиться.
   Он посмотрел на полотенце.
   – А это для чего?
   – Для душа.
   А. Так значит, это делают и мужчины, не только женщины. Он обрадовался, что ему удалось это выяснить.
   – Только не задерживайся, – сказала она.
   – Почему? Нам что, нужно убраться отсюда, потому что дом взорвется через десять минут?
   – Да нет, у нас есть еще пара часов. Просто я использовала почти всю горячую воду. А у тебя в волосах полно штукатурки.
   Еще один порыв ветра, уже из числа отставших, налетел на Жасминовый Домик, и Ньют, заняв стратегическую позицию за сырым розовым полотенцем, уже не таким пушистым, бочком пробрался в ванную и полез под холодный душ.

* * *

    Сон Шедуэлла: он летит над деревенским лугом. В центре луга – огромная куча щепок и хвороста. Из середины кучи торчит деревянный столб. Мужчины, женщины, дети стоят в траве вокруг, глаза горят, щеки раскраснелись в предвкушении зрелища.
    Неожиданное оживление в толпе: десять мужчин идут по лугу и ведут приятную женщину средних лет; в молодости она, по всей вероятности, была весьма мила, и сквозь сонное сознание Шедуэлла проплывает слово «хорошенькая». Перед ней шагает Армии Ведьмознатцев рядовой Ньютон Импульсифер. Нет, это не Ньют. Этот старше и одет в черную кожу. Шедуэлл с удовлетворением узнает древний мундир Армии Ведьмознатцев майора.
    Женщина взбирается на кучу мусора, охватывает столб за спиной руками, и ее привязывают к столбу. Поджигают хворост. Она обращается к толпе, что-то говорит, но Шедуэлл слишком высоко, чтобы расслышать, что именно. Толпа подходит ближе к костру.
    Ведьма, думает Шедуэлл. Они сжигают ведьму. В груди у него теплеет. Вот это хорошо, это правильно. Так и должно было быть.
    Только…
    Она поднимает голову, смотрит прямо на него, и говорит:
    – И ты тоже, старый полоумный дурак.
    Только она же умрет. Она сгорит заживо. И Шедуэлл, во сне, понимает, что это ужасная смерть.
    Языки пламени поднимаются выше.
    И женщина смотрит вверх. Она смотрит прямо на него, хотя он и невидим. И она улыбается.
    А потом раздается БУМ!
   Удар грома.
   Это гром, подумал Шедуэлл, проснувшись в непоколебимой уверенности, что на него все еще кто-то смотрит.
   Он открыл глаза, и тринадцать стеклянных глаз уставились на него с разносортных пушистых мордочек на многочисленных полочках будуара мадам Трейси.