Страница:
Другой генерал дружески обнял сержанта за плечи и заговорщически наклонился к нему.
– Вот что… – он, прищурясь, всмотрелся в ярлычок с именем сержанта, – Дейзенбургер, да? Давай я тебя успокою. Это внезапная проверка, понятно? Внезапная. Это значит – не вздумай хвататься за трубку, как только мы пройдем внутрь, ясно? И не вздумай покинуть пост. Если ты, солдат, хочешь получить новое звание, ты меня поймешь, верно? – добавил он. И подмигнул. – Иначе тебя понизят до того, что тебе придется добавлять «сэр», обращаясь к бесенятам.
Сержант Томас А. Дейзенбургер смотрел на него пустым взглядом.
– Рядовым!– прошипел сквозь зубы еще один генерал. Судя по ярлычку, ее звали Вайна. Сержант Дейзенбургер еще ни разу не видел таких генералов женского пола, как она, но тенденция показалась ему благоприятной.
– Что?
– Рядовым. Не бесенятам.
– А! Ну да, их я и имел в виду. Точно. Рядовым. Ясно, солдат?
Сержант рассмотрел все возможные варианты действий, которые он мог бы предпринять.
– Сэр, внезапная проверка, сэр? – спросил он.
– Условно предварительно отнесенная на данный момент к сведениям совершенно секретным, – заявил Голод, который много лет заключал контракты с федеральным правительством и чувствовал, как к нему возвращается знакомая терминология.
– Сэр, ответ положительный, сэр, – сказал сержант.
– Молодец, – сказал Голод, наблюдая, как поднимается шлагбаум. – Далеко пойдешь. – Он взглянул на часы. – И очень скоро.
Никто не остановил этих четверых, когда они решительно направились к одному из приземистых длинных строений под сенью леса радиобашен. Никто не обратил на них никакого внимания. Может быть, никто их не видел. Может быть, все видели только то, что было доступно их сознанию, потому что человеческий мозг не приспособлен видеть Войну, Голод, Загрязнение и Смерть, когда они не желают этого, и так преуспел в этом не-видении, что зачастую не замечает их, даже если они обступают его со всех сторон.
У систем сигнализации, однако, мозгов не было, поэтому они посчитали, что видят четырех человек там, где людям делать нечего, и сработали во весь дух.
Анафема решительно встала и расправила складки на юбке.
– Успокойся, – сказал она. – Это не из-за нас. Видимо, что-то творится внутри.
Она улыбнулась при виде его бледной физиономии.
– Пошли, – сказала она, – это все же не «Перестрелка в Корале О.К.».
– Нет, конечно. Для начала, оружие у них получше, чем в вестернах, – сказал Ньют.
Она помогла ему встать.
– Не бери в голову, – сказала она. – Я уверена, ты что-нибудь придумаешь.
Сквозь негопробежало несколько солдат, когда он посмотрел поверх костлявого плеча Загрязнения.
ЧТО ЭТО ЗА СВЕТЯЩИЕСЯ ШТУКИ?Таким тоном говорят, когда точно знают, что не смогут понять ответ, но хотят показать, что им интересно происходящее.
– Семисегментные индикаторы на светодиодах.
Белая рука Загрязнения любовно легла на ближайший блок реле, который сразу оплавился. В следующую секунду саморазмножающиеся вирусы лентами потянулись в электронное пространство.
– Как мне надоела эта поганая тревога, – пробормотал Голод.
Онрассеянно щелкнул пальцами. Десяток клаксонов подавилось и умерло.
– Ну не знаю, мне нравилось.
Услышав слова Загрязнения, Война покачала головой и протянула руку внутрь еще одного блока. Да, ей немного не так это представлялось, признала она, но, когда она проводила рукой по проводам и иногда сквозь провода, ощущение было знакомым – словно отзвук меча в руке. Ее охватила дрожь предвкушения при мысли о том, что этот меч навис над всем миром, включая еще и изрядный кусок неба. Он любил ее.
Пылающий меч.
До человечества с большим трудом, и то не до конца, дошел тот факт, что мечи, если они валяются без присмотра – опасная вещь. Людям, однако, удалось сделать все возможное (по людским и, разумеется, весьма ограниченным представлениям) для повышения вероятности того, что мечом такого размера можно будет завладеть по чистой случайности. Очень утешительная мысль. Было приятно думать, что люди различают возможность разнести свою планету на куски случайно от возможности взорвать ее намеренно.
Пальцы Загрязнения погрузились в очередную стойку с дорогой электроникой.
Этому молодому солдату еще только предстояло понять (хотя за время службы ему приходилось видеть много удостоверений – армейских, ЦРУ, ФБР, даже КГБ), что чем меньше и незначительнее организация, тем более внушительное впечатление производят ее удостоверения.
А это удостоверение было чертовскивнушительным. Часовой безмолвно двигал губами, снова перечитывая его, с самого начала («Лорд-протектор Содружества Британии, властью, данной ему…»), вплоть до пункта о реквизиции всех наличных средств растопки, хвороста кострового, веревок и огненосных масел, и дальше – до самой подписи Первого АВ Лорда-адъютанта, Восхвалим-Же-Все-Творения-Господа-И-Избежим-Прелюбодеяния Смита. Ньют прикрыл большим пальцем абзац, предписывающий начислять девять пенсов за каждую ведьму, и постарался походить на Джеймса Бонда.
Наконец пытливый интеллект часового наткнулся на слово, которое, как ему показалось, было знакомым.
– А это что, – с подозрением в голосе спросил он, – насчет педо… педа?…
– Ах, это, – сказал Ньют. – Сжигать.
– Чего?
– Педантично. Сжигать.
Лицо часового расплылось в ухмылке. А говорили, в Англии не слишком суровые законы…
– Так им и надо! – сказал он.
Что-то ткнулось ему в поясницу.
– Бросай оружие, – сказала Анафема за его спиной, – или я пожалею о том, что мне придется сделать.
И это правда, подумала она, когда часовой в ужасе замер. Если он не бросит автомат, он увидит, что у меня в руках палка, и я пожалею о том, что мне придется расстаться с жизнью.
– Послушайте, нам абсолютно необходимо получить разрешение поговорить с кем угодно из начальства,– говорил Азирафель. – Очень вас прошу,и он говорит чистую правду, я бы поняла, если б врал, благодарю вас, мне кажется, мы сможем чего-нибудь добиться, если вы любезно разрешите мне продолжить,ладно, благодарю вас,я просто пыталась поддержать… Да! Э-э…Вы просили его да, отлично… итак…
– Палец видишь? – кричал Шедуэлл, который, хотя и пребывал все еще в своем уме, но забился глубоко под лестницу в самом дальнем его углу. – Видишь палец? Этот, значит, палец, парень, может запросто послать тебя к праотцам!
Сержант Дейзенбургер рассматривал багрово-черный ноготь, пляшущий в нескольких сантиметрах от своего носа. В качестве наступательного оружия он, безусловно, мог расцениваться очень высоко, особенно если хотя бы раз появится на кухне в момент приготовления пищи.
Телефон издавал исключительно шум помех. Пост покидать запретили. Начала сказываться рана, полученная во Вьетнаме [54]. Он стал прикидывать, сколько у него будет проблем, если он откроет стрельбу на поражение по штатским лицам, не являющимся гражданами США.
– Чего мы остановились? – спросила Язва.
– Я думаю, – ответил Адам.
Это было непросто. Та часть его сознания, которая была ему известна, как он сам,с трудом держалась на плаву над бездной бушующей тьмы. Он, однако, понимал, что трое его спутников – на сто процентов люди. Они уже не раз попадали из-за него в беду, но порванные штаны или лишение карманных денег и все такое вряд ли могли сравниться с тем, что их ожидало. За это почти наверняка накажут сильнее, чем просто запретят выходить из дома и заставят прибираться в комнате.
С другой стороны, больше никого не было.
– Ладно, – сказал он. – Видимо, нам кое-что будет нужно. Нам нужен меч, а еще корона и весы.
Они молча смотрели на него.
– Прямо тут? – наконец сказал Брайан. – Где мы это здесь найдем?
– Не знаю, – ответил Адам. – Если подумать про всякие игры, в которые мы играли, помните…
Казалось, у него дымчатые стекла, хотя при ближайшем рассмотрении становилось ясно, что это обманчивое впечатление создавалось потому, что за самыми обычными стеклами вся машина была полна дыма.
Открылась дверь и наружу вырвался клуб удушливого дыма, а за ним – Кроули.
Он помахал рукой перед лицом, разгоняя дым, мигнул и без труда превратил свой жест в дружеское приветствие.
– Привет, – сказал он. – Как дела? Конец света наступил?
– Он не пропускает нас, Кроули,– сказала мадам Трейси.
– Азирафель, это ты? Симпатичное платье, – рассеянно заметил Кроули. Ему было нехорошо: последние пятьдесят километров пришлось воображать, что тонна горящего металла, резины и кожи – автомобиль в рабочем состоянии, чему «бентли» яростно сопротивлялся. Самое сложное было заставить его двигаться после того, как сгорели всепогодные шины с радиальным кордом. А теперь он вдруг рухнул на покореженные обода колес, когда Кроули перестал думать, что у него вообще есть шины.
Кроули похлопал его по капоту, раскаленному настолько, что на нем можно было жарить яичницу.
– От новых машин такого нипочем не добьешься, – любовно сказал он.
Собравшиеся у ворот смотрели на него во все глаза.
Послышалось легкое электронное «клик!», и шлагбаум стал подниматься. Корпус электромотора издал механический стон, но быстро сдался, столкнувшись с неодолимой силой, поднимающей шлагбаум.
– Эй! – заорал сержант Дейзенбургер. – Ну и кто из вас, уродов, это сделал?
Вжик. Вжик. Вжик. Вжик. И еще собачка, лапы которой на бегу сливались в неясное пятно.
Теперь все смотрели вслед четырем велосипедистам, которые, изо всей силы давя на педали, нырнули под шлагбаум и скрылись в лабиринте авиабазы.
Сержант взял себя в руки.
– Слушайте-ка, – сказал он, и голос его был на этот раз намного слабее, – у кого-нибудь из этих детишек была на багажнике корзина, а в ней пришелец с мордой, смахивающей на мирно настроенную какашку?
– Не думаю, – ответил Кроули.
– Тогда, – сказал сержант Дейзенбургер, – у них будут проблемы. – Он поднял автомат. Хватит с ними цацкаться; у него из головы не выходило мыло. – И у вас тоже, – добавил он.
– Остерегись… – начал Шедуэлл.
– Все это слишком затянулось,– заметил Азирафель. – Разберись с ним, Кроули, будь любезен.
– Хмм? – Кроули вопросительно поднял брови.
– Я – Добро,– объяснил Азирафель. – От меня нельзя ждать, что я… да что ж такое? Хочешь вести себя прилично, и что это дает?– Он щелкнул пальцами.
Что-то с шумом вспыхнуло, словно старомодная фотовспышка, и сержант Томас А. Дейзенбургер исчез.
– Э-э…– сказал Азирафель.
– Видите? – встрял Шедуэлл, который так и не вник во все подробности раздвоения личности мадам Трейси. – Ничего такого. Держитесь меня, не пропадете.
– Отличная работа, – заметил Кроули. – Никогда не думал, что ты на это способен.
– Да,– сказал Азирафель. – Я тоже, кстати. Надеюсь, что не послал его в какое-нибудь дурное место.
– Привыкай, – пожал плечами Кроули. – Ты их просто посылаешь. Куда они отправляются, тебя волновать не должно. – Он очаровательно улыбнулся. – Ты не познакомишь меня со своим новым телом?
– Что? Ах, да. Да, конечно. Мадам Трейси, это Кроули. Кроули – мадам Трейси.Очень, очень приятно.
– Ну, пошли внутрь, – сказал Кроули.
Он грустно посмотрел на останки «бентли» и вдруг просиял. К воротам решительно направлялся джип, нагруженный людьми, готовыми задавать вопросы и палить из автоматов, не разбираясь, по чьему приказу это делается.
Кроули просиял. Это уже больше относилось к его компетенции.
Он вытащил руки из карманов, встал, как Брюс Ли, и улыбнулся, как Гэри Олдмен.
– Ага, – сказал он. – Средство передвижения.
– А какие они с виду? – спросила Язва.
– Они могут быть какие угодно, – неуверенно сказал Адам.
– Но они взрослые?
– Да, – ответил Адам. – Думаю, самые взрослые из всех, что ты видела.
– Драться со взрослыми никакого толку, – мрачно заметил Уэнслидейл. – Только наживешь неприятностей.
– Не нужно с ними драться, – сказал Адам. – Просто сделайте то, что я вам сказал.
ЭТИ поглядели на то, что было у них в руках. В то, что этим можно исправить мир, верилось с трудом.
– Так как мы их найдем? – с опаской спросил Брайан. – Вот когда мы приходили сюда на открытый день, я помню, тут кругом были комнаты и всякое барахло. Полно комнат и огни мигают.
Адам задумчиво посмотрел на бараки. Сигналы тревоги все еще завывали, как тирольские пастухи.
– Ну, – начал он, – мне кажется…
– Эй, ребята, а вы что тут делаете?
Нельзя сказать, что этот голос был полон угрозы на все сто процентов, но он принадлежал доведенному до предела офицеру, который уже десять минут пытался понять, что происходит в мире, который понять невозможно в принципе, в котором срабатывала сигнализация, а двери не открывались. Позади него стояло два не менее взвинченных солдата, не слишком ясно представлявших себе, что делать с четырьмя подростками, маленького роста и безусловно белой расы, один из которых к тому же в какой-то, пусть и самой минимальной степени, напоминал существо женского пола.
– Не обращайте на нас внимания, – беззаботно заявил Адам. – Мы просто посмотрим.
– Вы сейчас просто… – начал лейтенант.
– Спать, – сказал Адам. – Вы хотите спать и засыпаете. Все эти солдаты засыпают. Тогда с вами ничего не случится. Вы просто спите. Прямо сейчас.
Лейтенант уставился на него, пытаясь сфокусировать взгляд уже сонно косящих глаз. Потом он повалился ничком.
– Ух ты, – восхитилась Язва, когда свалились и другие, – ты как это сделал?
– Ну, – осторожно сказал Адам, – помните, в «Сто одном занятии для мальчишек» было про гипноз, а у нас никогда не получалось?
– Ну и?
– Ну и что-то вроде этого, только теперь я понял, как это делается. – Он повернулся к дверям барака.
Он собрался с духом. Его спина распрямилась. Он уже не сутулился, привычно и удобно, а стоял прямо, так, что даже мистер Тайлер мог бы им гордиться.
– Так, – сказал он.
Он помедлил.
А потом сказал:
– Иди и смотри.
Здесь и там в этой паутине переплетениями светятся города, но по большей части электричество – это мышцы, занятые лишь грубой работой. Однако уже пятьдесят с лишним лет человечество создавало для него мозги.
И теперь оно жило, примерно так же, как живет огонь. Переключатели запаивались намертво. Сгорали реле. В сердцевинах кремниевых кристаллов, архитектура которых похожа на фото Лос-Анджелеса с высоты птичьего полета, появлялись новые проспекты, и за сотни миль от них звенели сигналы в бункерах глубоко под землей, и люди в ужасе смотрели на то, что появлялось на самых важных дисплеях. Тяжелые стальные двери в секретных пещерах наглухо захлопывались и люди по другую сторону тщетно колотили в них, сражаясь с оплавившимися предохранителями. Кусочки пустыни и тундры отъезжали в сторону, впуская свежий воздух в гробницы с вентиляцией, и тяжелые тупоносые тени угрюмо ложились на направляющие.
И поскольку электричество текло не там, где должно течь, его обычные русла пересыхали. В городах выключились светофоры, потом фонари, потом вообще все освещение. Вентиляторы стали вращаться медленнее, потом совсем медленно, потом остановились. Нагреватели, мерцая, остыли. Лифты застряли в шахтах. Радиостанции захлебнулись успокаивающей музыкой и замолчали.
Кто-то сказал, что цивилизацию от варварства отделяют двадцать четыре часа и два приема пищи.
Ночь медленно растекалась над вращающейся Землей. Ночь должна быть вся в точках света. Но не на этот раз.
Внизу было пять миллиардов человек. По сравнению с тем, что произойдет, варварство – не более, чем обычная вылазка на природу: жарко, скучно, и в конце концов все достается муравьям.
ОН ЗДЕСЬ,сказал он.
Остальные поглядели на него. В них произошла едва ощутимая перемена. За секунду до того, как раздался голос Смерти, они той своей частью, которая не ходила и не говорила, подобно смертным, плыли над миром. Теперь они вернулись.
Более или менее.
В них появилось что-то странное: словно вместо плохо сидящих костюмов на них были плохо сидящие тела. Голод выглядел так, как будто его не смогли настроить на нужную волну и ясный доселе сигнал – образ приятного, навязчивого, добившегося успеха бизнесмена – теперь забивался древним жутким шумом его исходной личности. Кожа Войны блестела от пота. Кожа Загрязнения просто блестела.
– Мы… обо всем позаботились, – запинаясь, словно ей трудно было говорить, сказала Война. – Все… пойдет своим чередом.
– Не только ядерным, – голос Загрязнения был еле слышен. – Химическим тоже. Тысячи литров… в бочках по всему миру. Прекрасные химикаты… с именами длиной в восемнадцать слогов. И… старые запасы тоже. На любой вкус. После плутония горевать тысячи лет… мышьяк – навсегда.
– А потом… зима, – сказал Голод. – Я люблюзиму. В ней есть что-то… очищающее.
– Что… посеешь… – начала Война.
– А пожинать будет некому, – отрезал Голод.
Лик Смерти не изменился. Есть вещи, которые не меняются.
И это заметили Анафема и Ньютон Импульсифер.
Это был самый первый барак, к которому они прибежали. Внутри должно было быть безопаснее, чем снаружи, во всей этой неразберихе. Анафема подошла к двери, покрытой вывесками, сообщающими, что подходить к двери опасно для жизни. Дверь открылась. Стоило им войти внутрь, как она захлопнулась, и они услышали, как щелкнул замок.
После того, как они видели Четверых, времени на разговоры оставалось немного.
– Кто это был? – спросил Ньют. – Какие-нибудь террористы?
– Прекрасное и точное слово, – кивнула Анафема. – Думаю, ты прав.
– О чем весь этот жуткий разговор?
– Скорее всего, о конце света. Ты видел их ауры?
– Вроде бы нет.
– Ничего хорошего.
– А…
– То есть у них отрицательные ауры.
– А?
– Как черные дыры.
– Это плохо, да?
– Да.
Анафема поглядела на ряды металлических шкафов. В первый и единственный раз, именно потому что это было не понарошку, а всерьез, средства разрушения мира (или, по крайней мере, те их части, которые расположены на два метра в глубину и вплоть до озонового слоя в высоту) вели себя не по обычному сценарию: ни красных цистерн с мигающими лампочками, ни мотков провода, которые так и просят «обрежь меня», ни подозрительно больших индикаторов, на которых отсчитываются секунды до взрыва. Нет, шкафы с виду были очень надежными, тяжелыми и способными успешно сопротивляться героям, прибывшим в последнюю минуту.
– Что именно пойдет своим чередом? – спросила Анафема. – Они что-то сделали, да?
– Может, здесь есть выключатель? – беспомощно огляделся Ньют. – Думаю, надо поискать…
– Такие штуки подсоединяют напрямую. Не говори глупостей. Я думала, ты знаешь про эти вещи.
Ньют кивнул в полном отчаянии. Это было совсем не похоже на страницы «Электроники для начинающих». Просто чтобы представить себе, о чем идет речь, он снял заднюю стенку с одного из шкафов.
– Связь со всем миром, – через секунду неразборчиво послышалось из глубины шкафа. – Можно сделать все, что угодно. Изменить напряжение в сети, подключиться к спутникам. Абсолютно все. Можно… «шшп!»… ай!… можно… «ззж!»… ой!… сделать так, чтобы… «жжик!»… ой-ей!… или даже… «зззииззз!»… уй-юй-юй-юй!!!
– Как ты там?
Ньют сунул обожженные пальцы в рот. Ему не удалось найти ничего, похожего на транзистор. Он обернул руку носовым платком и вытащил несколько плат из гнезд.
Один журнал по электронике, который он выписывал, как-то опубликовал схему шуточного прибора, который гарантированно не работал. По крайней мере, было написано в забавном сопроводительном тексте, вот вам, господа радио-ЛЮБИТЕЛИ, схема, которую вы можете собрать с полной уверенностью, что если после включения ничего не происходит, она работает. В этой схеме контакты у диодов были перепутаны, транзисторы надо было впаивать вверх ногами, и все это запитывалось от разряженного аккумулятора. Ньют собрал этот прибор и сразу же поймал передачу «Радио Москва». Он написал письмо с жалобой в журнал, но ему не ответили.
– Не уверен, что у меня что-то получается, – сказал он.
– Джеймс Бонд просто откручивает что-нибудь, – подсказала Анафема.
– Не просто откручивает, – отозвался Ньют, быстро теряя уверенность. – И я не… «жжжп!»… Джеймс Бонд. Если бы я был… «взззз!»… Джеймс Бонд, плохие парни сразу бы повели меня на пульт управления мега-смерть-ракетой, и рассказали бы, как она, чтоб их всех, работает, правда?… «Фффззззжжжб!»… Только почему-то в реальном мире такого не бывает! Я не знаю,что происходит, и не могуостановить это.
Адам поглядел наверх. В каком-то смысле над головой был только чистый воздух. В другом смысле, отсюда и в бесконечность стояли, ряд за рядом, воинства Рая и Ада, крыло к крылу. С близкого расстояния и при соответствующей подготовке можно было даже отличить одних от других.
Тишина сжимала пузырь земли в объятьях.
Дверь барака распахнулась и из нее вышли Четверо. В троих не осталось почти ничего человеческого – лишь человекоподобные формы, составленные из того, чем они были или казались. По сравнению с ними облик Смерти был весьма скромен: кожаное пальто и шлем с зеркальным щитком превратились в плащ с капюшоном, но это уже детали. Скелет, пусть даже ходячий скелет, по крайней мере похож на человека; смерть такого сорта таится почти в каждом живом существе.
– Вот что… – он, прищурясь, всмотрелся в ярлычок с именем сержанта, – Дейзенбургер, да? Давай я тебя успокою. Это внезапная проверка, понятно? Внезапная. Это значит – не вздумай хвататься за трубку, как только мы пройдем внутрь, ясно? И не вздумай покинуть пост. Если ты, солдат, хочешь получить новое звание, ты меня поймешь, верно? – добавил он. И подмигнул. – Иначе тебя понизят до того, что тебе придется добавлять «сэр», обращаясь к бесенятам.
Сержант Томас А. Дейзенбургер смотрел на него пустым взглядом.
– Рядовым!– прошипел сквозь зубы еще один генерал. Судя по ярлычку, ее звали Вайна. Сержант Дейзенбургер еще ни разу не видел таких генералов женского пола, как она, но тенденция показалась ему благоприятной.
– Что?
– Рядовым. Не бесенятам.
– А! Ну да, их я и имел в виду. Точно. Рядовым. Ясно, солдат?
Сержант рассмотрел все возможные варианты действий, которые он мог бы предпринять.
– Сэр, внезапная проверка, сэр? – спросил он.
– Условно предварительно отнесенная на данный момент к сведениям совершенно секретным, – заявил Голод, который много лет заключал контракты с федеральным правительством и чувствовал, как к нему возвращается знакомая терминология.
– Сэр, ответ положительный, сэр, – сказал сержант.
– Молодец, – сказал Голод, наблюдая, как поднимается шлагбаум. – Далеко пойдешь. – Он взглянул на часы. – И очень скоро.
* * *
Иногда люди очень похожи на пчел. Пчелы яростно защищают свой улей, пока ты снаружи. Когда же ты внутри улья, рабочие пчелы, видимо, считают, что с этим разобралось руководство и не обращают на тебя внимания; многие насекомые, не имеющие ничего против того, чтобы угоститься на дармовщинку, в процессе эволюции наловчились и мед пить, и битым не быть именно благодаря этому факту. Люди ведут себя точно также.Никто не остановил этих четверых, когда они решительно направились к одному из приземистых длинных строений под сенью леса радиобашен. Никто не обратил на них никакого внимания. Может быть, никто их не видел. Может быть, все видели только то, что было доступно их сознанию, потому что человеческий мозг не приспособлен видеть Войну, Голод, Загрязнение и Смерть, когда они не желают этого, и так преуспел в этом не-видении, что зачастую не замечает их, даже если они обступают его со всех сторон.
У систем сигнализации, однако, мозгов не было, поэтому они посчитали, что видят четырех человек там, где людям делать нечего, и сработали во весь дух.
* * *
Ньют не курил, потому что не позволял никотину осквернить храм своего тела, или, точнее, в методистскую часовенку своего тела, собранную из листов гофрожелеза. Если бы он был курильщиком, он бы точно подавился сигаретой, которую как раз закурил бы, чтобы немного успокоиться.Анафема решительно встала и расправила складки на юбке.
– Успокойся, – сказал она. – Это не из-за нас. Видимо, что-то творится внутри.
Она улыбнулась при виде его бледной физиономии.
– Пошли, – сказала она, – это все же не «Перестрелка в Корале О.К.».
– Нет, конечно. Для начала, оружие у них получше, чем в вестернах, – сказал Ньют.
Она помогла ему встать.
– Не бери в голову, – сказала она. – Я уверена, ты что-нибудь придумаешь.
* * *
И конечно, никак нельзя было ожидать, что все четверо внесут одинаковый вклад в общее дело, думала Война. Она сама удивлялась своей природной способности обращаться с современными видами оружия, которые были настолько эффективнее полосок заостренного металла. У Загрязнения, разумеется, ничего, кроме смеха, не вызывали даже самые надежные, полностью защищенные от ошибок устройства. Голод хотя бы знал, что такое компьютеры. А вот… а вот онвообще ничего не делал, просто ошивался рядом, хотя, конечно, получалось это у него довольно стильно. Ей пришло в голову, что однажды может придти конец Войне, Голоду, может быть, даже Загрязнению, и возможно, именно поэтому четвертый и величайший из всадников никогда не был, что называется, свойским парнем. Это как играть в одной команде с налоговым инспектором. Отлично, когда он играет за нас, но это не тот тип, с кем после игры хочется завалиться в бар и славно потрепаться за кружечкой. Все равно приходится все время быть начеку.Сквозь негопробежало несколько солдат, когда он посмотрел поверх костлявого плеча Загрязнения.
ЧТО ЭТО ЗА СВЕТЯЩИЕСЯ ШТУКИ?Таким тоном говорят, когда точно знают, что не смогут понять ответ, но хотят показать, что им интересно происходящее.
– Семисегментные индикаторы на светодиодах.
Белая рука Загрязнения любовно легла на ближайший блок реле, который сразу оплавился. В следующую секунду саморазмножающиеся вирусы лентами потянулись в электронное пространство.
– Как мне надоела эта поганая тревога, – пробормотал Голод.
Онрассеянно щелкнул пальцами. Десяток клаксонов подавилось и умерло.
– Ну не знаю, мне нравилось.
Услышав слова Загрязнения, Война покачала головой и протянула руку внутрь еще одного блока. Да, ей немного не так это представлялось, признала она, но, когда она проводила рукой по проводам и иногда сквозь провода, ощущение было знакомым – словно отзвук меча в руке. Ее охватила дрожь предвкушения при мысли о том, что этот меч навис над всем миром, включая еще и изрядный кусок неба. Он любил ее.
Пылающий меч.
До человечества с большим трудом, и то не до конца, дошел тот факт, что мечи, если они валяются без присмотра – опасная вещь. Людям, однако, удалось сделать все возможное (по людским и, разумеется, весьма ограниченным представлениям) для повышения вероятности того, что мечом такого размера можно будет завладеть по чистой случайности. Очень утешительная мысль. Было приятно думать, что люди различают возможность разнести свою планету на куски случайно от возможности взорвать ее намеренно.
Пальцы Загрязнения погрузились в очередную стойку с дорогой электроникой.
* * *
Вид у часового на посту возле дыры в ограждении был озадаченным. Он понимал, что на базе творится что-то непонятное, но его радио не принимало ничего, кроме шума помех. Его взгляд снова и снова возвращался к документу, который он держал в руках.Этому молодому солдату еще только предстояло понять (хотя за время службы ему приходилось видеть много удостоверений – армейских, ЦРУ, ФБР, даже КГБ), что чем меньше и незначительнее организация, тем более внушительное впечатление производят ее удостоверения.
А это удостоверение было чертовскивнушительным. Часовой безмолвно двигал губами, снова перечитывая его, с самого начала («Лорд-протектор Содружества Британии, властью, данной ему…»), вплоть до пункта о реквизиции всех наличных средств растопки, хвороста кострового, веревок и огненосных масел, и дальше – до самой подписи Первого АВ Лорда-адъютанта, Восхвалим-Же-Все-Творения-Господа-И-Избежим-Прелюбодеяния Смита. Ньют прикрыл большим пальцем абзац, предписывающий начислять девять пенсов за каждую ведьму, и постарался походить на Джеймса Бонда.
Наконец пытливый интеллект часового наткнулся на слово, которое, как ему показалось, было знакомым.
– А это что, – с подозрением в голосе спросил он, – насчет педо… педа?…
– Ах, это, – сказал Ньют. – Сжигать.
– Чего?
– Педантично. Сжигать.
Лицо часового расплылось в ухмылке. А говорили, в Англии не слишком суровые законы…
– Так им и надо! – сказал он.
Что-то ткнулось ему в поясницу.
– Бросай оружие, – сказала Анафема за его спиной, – или я пожалею о том, что мне придется сделать.
И это правда, подумала она, когда часовой в ужасе замер. Если он не бросит автомат, он увидит, что у меня в руках палка, и я пожалею о том, что мне придется расстаться с жизнью.
* * *
У сержанта Томаса А. Дейзенбургера, что стоял у главных ворот, тоже были проблемы. Человечек в грязном плаще тыкал ему в лицо пальцем и что-то бормотал, а женщина, чем-то похожая на его матушку, говорила с ним очень настойчивым тоном, постоянно вставляя реплики совсем другим голосом.– Послушайте, нам абсолютно необходимо получить разрешение поговорить с кем угодно из начальства,– говорил Азирафель. – Очень вас прошу,и он говорит чистую правду, я бы поняла, если б врал, благодарю вас, мне кажется, мы сможем чего-нибудь добиться, если вы любезно разрешите мне продолжить,ладно, благодарю вас,я просто пыталась поддержать… Да! Э-э…Вы просили его да, отлично… итак…
– Палец видишь? – кричал Шедуэлл, который, хотя и пребывал все еще в своем уме, но забился глубоко под лестницу в самом дальнем его углу. – Видишь палец? Этот, значит, палец, парень, может запросто послать тебя к праотцам!
Сержант Дейзенбургер рассматривал багрово-черный ноготь, пляшущий в нескольких сантиметрах от своего носа. В качестве наступательного оружия он, безусловно, мог расцениваться очень высоко, особенно если хотя бы раз появится на кухне в момент приготовления пищи.
Телефон издавал исключительно шум помех. Пост покидать запретили. Начала сказываться рана, полученная во Вьетнаме [54]. Он стал прикидывать, сколько у него будет проблем, если он откроет стрельбу на поражение по штатским лицам, не являющимся гражданами США.
* * *
Четыре велосипеда остановились на некотором отдалении от базы. Судя по следам шин в пыли и лужице масла, здесь уже кто-то недавно останавливался.– Чего мы остановились? – спросила Язва.
– Я думаю, – ответил Адам.
Это было непросто. Та часть его сознания, которая была ему известна, как он сам,с трудом держалась на плаву над бездной бушующей тьмы. Он, однако, понимал, что трое его спутников – на сто процентов люди. Они уже не раз попадали из-за него в беду, но порванные штаны или лишение карманных денег и все такое вряд ли могли сравниться с тем, что их ожидало. За это почти наверняка накажут сильнее, чем просто запретят выходить из дома и заставят прибираться в комнате.
С другой стороны, больше никого не было.
– Ладно, – сказал он. – Видимо, нам кое-что будет нужно. Нам нужен меч, а еще корона и весы.
Они молча смотрели на него.
– Прямо тут? – наконец сказал Брайан. – Где мы это здесь найдем?
– Не знаю, – ответил Адам. – Если подумать про всякие игры, в которые мы играли, помните…
* * *
Чтобы у сержанта Дейзенбургера осталось полное ощущение, что день удался, к воротам подъехал автомобиль и завис в нескольких сантиметрах над землей. Завис, потому что у него не было шин. Краски на нем тоже не было. Зато за ним тянулся хвост голубоватого дыма, и, когда он остановился, послышалось потрескивание металла, остывающего после того, как его разогрели до очень высокой температуры.Казалось, у него дымчатые стекла, хотя при ближайшем рассмотрении становилось ясно, что это обманчивое впечатление создавалось потому, что за самыми обычными стеклами вся машина была полна дыма.
Открылась дверь и наружу вырвался клуб удушливого дыма, а за ним – Кроули.
Он помахал рукой перед лицом, разгоняя дым, мигнул и без труда превратил свой жест в дружеское приветствие.
– Привет, – сказал он. – Как дела? Конец света наступил?
– Он не пропускает нас, Кроули,– сказала мадам Трейси.
– Азирафель, это ты? Симпатичное платье, – рассеянно заметил Кроули. Ему было нехорошо: последние пятьдесят километров пришлось воображать, что тонна горящего металла, резины и кожи – автомобиль в рабочем состоянии, чему «бентли» яростно сопротивлялся. Самое сложное было заставить его двигаться после того, как сгорели всепогодные шины с радиальным кордом. А теперь он вдруг рухнул на покореженные обода колес, когда Кроули перестал думать, что у него вообще есть шины.
Кроули похлопал его по капоту, раскаленному настолько, что на нем можно было жарить яичницу.
– От новых машин такого нипочем не добьешься, – любовно сказал он.
Собравшиеся у ворот смотрели на него во все глаза.
Послышалось легкое электронное «клик!», и шлагбаум стал подниматься. Корпус электромотора издал механический стон, но быстро сдался, столкнувшись с неодолимой силой, поднимающей шлагбаум.
– Эй! – заорал сержант Дейзенбургер. – Ну и кто из вас, уродов, это сделал?
Вжик. Вжик. Вжик. Вжик. И еще собачка, лапы которой на бегу сливались в неясное пятно.
Теперь все смотрели вслед четырем велосипедистам, которые, изо всей силы давя на педали, нырнули под шлагбаум и скрылись в лабиринте авиабазы.
Сержант взял себя в руки.
– Слушайте-ка, – сказал он, и голос его был на этот раз намного слабее, – у кого-нибудь из этих детишек была на багажнике корзина, а в ней пришелец с мордой, смахивающей на мирно настроенную какашку?
– Не думаю, – ответил Кроули.
– Тогда, – сказал сержант Дейзенбургер, – у них будут проблемы. – Он поднял автомат. Хватит с ними цацкаться; у него из головы не выходило мыло. – И у вас тоже, – добавил он.
– Остерегись… – начал Шедуэлл.
– Все это слишком затянулось,– заметил Азирафель. – Разберись с ним, Кроули, будь любезен.
– Хмм? – Кроули вопросительно поднял брови.
– Я – Добро,– объяснил Азирафель. – От меня нельзя ждать, что я… да что ж такое? Хочешь вести себя прилично, и что это дает?– Он щелкнул пальцами.
Что-то с шумом вспыхнуло, словно старомодная фотовспышка, и сержант Томас А. Дейзенбургер исчез.
– Э-э…– сказал Азирафель.
– Видите? – встрял Шедуэлл, который так и не вник во все подробности раздвоения личности мадам Трейси. – Ничего такого. Держитесь меня, не пропадете.
– Отличная работа, – заметил Кроули. – Никогда не думал, что ты на это способен.
– Да,– сказал Азирафель. – Я тоже, кстати. Надеюсь, что не послал его в какое-нибудь дурное место.
– Привыкай, – пожал плечами Кроули. – Ты их просто посылаешь. Куда они отправляются, тебя волновать не должно. – Он очаровательно улыбнулся. – Ты не познакомишь меня со своим новым телом?
– Что? Ах, да. Да, конечно. Мадам Трейси, это Кроули. Кроули – мадам Трейси.Очень, очень приятно.
– Ну, пошли внутрь, – сказал Кроули.
Он грустно посмотрел на останки «бентли» и вдруг просиял. К воротам решительно направлялся джип, нагруженный людьми, готовыми задавать вопросы и палить из автоматов, не разбираясь, по чьему приказу это делается.
Кроули просиял. Это уже больше относилось к его компетенции.
Он вытащил руки из карманов, встал, как Брюс Ли, и улыбнулся, как Гэри Олдмен.
– Ага, – сказал он. – Средство передвижения.
* * *
Они поставили велосипеды у одного из приземистых бараков. Уэнслидейл аккуратно продел цепочку от велосипеда в скобу на стене и запер замок. Вот такой у него был характер.– А какие они с виду? – спросила Язва.
– Они могут быть какие угодно, – неуверенно сказал Адам.
– Но они взрослые?
– Да, – ответил Адам. – Думаю, самые взрослые из всех, что ты видела.
– Драться со взрослыми никакого толку, – мрачно заметил Уэнслидейл. – Только наживешь неприятностей.
– Не нужно с ними драться, – сказал Адам. – Просто сделайте то, что я вам сказал.
ЭТИ поглядели на то, что было у них в руках. В то, что этим можно исправить мир, верилось с трудом.
– Так как мы их найдем? – с опаской спросил Брайан. – Вот когда мы приходили сюда на открытый день, я помню, тут кругом были комнаты и всякое барахло. Полно комнат и огни мигают.
Адам задумчиво посмотрел на бараки. Сигналы тревоги все еще завывали, как тирольские пастухи.
– Ну, – начал он, – мне кажется…
– Эй, ребята, а вы что тут делаете?
Нельзя сказать, что этот голос был полон угрозы на все сто процентов, но он принадлежал доведенному до предела офицеру, который уже десять минут пытался понять, что происходит в мире, который понять невозможно в принципе, в котором срабатывала сигнализация, а двери не открывались. Позади него стояло два не менее взвинченных солдата, не слишком ясно представлявших себе, что делать с четырьмя подростками, маленького роста и безусловно белой расы, один из которых к тому же в какой-то, пусть и самой минимальной степени, напоминал существо женского пола.
– Не обращайте на нас внимания, – беззаботно заявил Адам. – Мы просто посмотрим.
– Вы сейчас просто… – начал лейтенант.
– Спать, – сказал Адам. – Вы хотите спать и засыпаете. Все эти солдаты засыпают. Тогда с вами ничего не случится. Вы просто спите. Прямо сейчас.
Лейтенант уставился на него, пытаясь сфокусировать взгляд уже сонно косящих глаз. Потом он повалился ничком.
– Ух ты, – восхитилась Язва, когда свалились и другие, – ты как это сделал?
– Ну, – осторожно сказал Адам, – помните, в «Сто одном занятии для мальчишек» было про гипноз, а у нас никогда не получалось?
– Ну и?
– Ну и что-то вроде этого, только теперь я понял, как это делается. – Он повернулся к дверям барака.
Он собрался с духом. Его спина распрямилась. Он уже не сутулился, привычно и удобно, а стоял прямо, так, что даже мистер Тайлер мог бы им гордиться.
– Так, – сказал он.
Он помедлил.
А потом сказал:
– Иди и смотри.
* * *
Если убрать весь мир, а оставить только электричество, оно будет похоже на филигранную игрушку самой тонкой работы: шар из поблескивающих серебряных нитей, а кое-где – сияющий конус луча со спутника. Даже темные части светились бы волнами радаров и коммерческих радиопередач. Это могло бы быть нервной системой огромного зверя.Здесь и там в этой паутине переплетениями светятся города, но по большей части электричество – это мышцы, занятые лишь грубой работой. Однако уже пятьдесят с лишним лет человечество создавало для него мозги.
И теперь оно жило, примерно так же, как живет огонь. Переключатели запаивались намертво. Сгорали реле. В сердцевинах кремниевых кристаллов, архитектура которых похожа на фото Лос-Анджелеса с высоты птичьего полета, появлялись новые проспекты, и за сотни миль от них звенели сигналы в бункерах глубоко под землей, и люди в ужасе смотрели на то, что появлялось на самых важных дисплеях. Тяжелые стальные двери в секретных пещерах наглухо захлопывались и люди по другую сторону тщетно колотили в них, сражаясь с оплавившимися предохранителями. Кусочки пустыни и тундры отъезжали в сторону, впуская свежий воздух в гробницы с вентиляцией, и тяжелые тупоносые тени угрюмо ложились на направляющие.
И поскольку электричество текло не там, где должно течь, его обычные русла пересыхали. В городах выключились светофоры, потом фонари, потом вообще все освещение. Вентиляторы стали вращаться медленнее, потом совсем медленно, потом остановились. Нагреватели, мерцая, остыли. Лифты застряли в шахтах. Радиостанции захлебнулись успокаивающей музыкой и замолчали.
Кто-то сказал, что цивилизацию от варварства отделяют двадцать четыре часа и два приема пищи.
Ночь медленно растекалась над вращающейся Землей. Ночь должна быть вся в точках света. Но не на этот раз.
Внизу было пять миллиардов человек. По сравнению с тем, что произойдет, варварство – не более, чем обычная вылазка на природу: жарко, скучно, и в конце концов все достается муравьям.
* * *
Всадник, имя которому Смерть, выпрямился. Казалось, он к чему-то прислушивается. Чем именно, сказать было невозможно.ОН ЗДЕСЬ,сказал он.
Остальные поглядели на него. В них произошла едва ощутимая перемена. За секунду до того, как раздался голос Смерти, они той своей частью, которая не ходила и не говорила, подобно смертным, плыли над миром. Теперь они вернулись.
Более или менее.
В них появилось что-то странное: словно вместо плохо сидящих костюмов на них были плохо сидящие тела. Голод выглядел так, как будто его не смогли настроить на нужную волну и ясный доселе сигнал – образ приятного, навязчивого, добившегося успеха бизнесмена – теперь забивался древним жутким шумом его исходной личности. Кожа Войны блестела от пота. Кожа Загрязнения просто блестела.
– Мы… обо всем позаботились, – запинаясь, словно ей трудно было говорить, сказала Война. – Все… пойдет своим чередом.
– Не только ядерным, – голос Загрязнения был еле слышен. – Химическим тоже. Тысячи литров… в бочках по всему миру. Прекрасные химикаты… с именами длиной в восемнадцать слогов. И… старые запасы тоже. На любой вкус. После плутония горевать тысячи лет… мышьяк – навсегда.
– А потом… зима, – сказал Голод. – Я люблюзиму. В ней есть что-то… очищающее.
– Что… посеешь… – начала Война.
– А пожинать будет некому, – отрезал Голод.
Лик Смерти не изменился. Есть вещи, которые не меняются.
* * *
Четыре Всадника вышли из барака. Было видно, что Загрязнение, в новом обличье, хотя и шагал, но при этом словно бы сочился вперед.И это заметили Анафема и Ньютон Импульсифер.
Это был самый первый барак, к которому они прибежали. Внутри должно было быть безопаснее, чем снаружи, во всей этой неразберихе. Анафема подошла к двери, покрытой вывесками, сообщающими, что подходить к двери опасно для жизни. Дверь открылась. Стоило им войти внутрь, как она захлопнулась, и они услышали, как щелкнул замок.
После того, как они видели Четверых, времени на разговоры оставалось немного.
– Кто это был? – спросил Ньют. – Какие-нибудь террористы?
– Прекрасное и точное слово, – кивнула Анафема. – Думаю, ты прав.
– О чем весь этот жуткий разговор?
– Скорее всего, о конце света. Ты видел их ауры?
– Вроде бы нет.
– Ничего хорошего.
– А…
– То есть у них отрицательные ауры.
– А?
– Как черные дыры.
– Это плохо, да?
– Да.
Анафема поглядела на ряды металлических шкафов. В первый и единственный раз, именно потому что это было не понарошку, а всерьез, средства разрушения мира (или, по крайней мере, те их части, которые расположены на два метра в глубину и вплоть до озонового слоя в высоту) вели себя не по обычному сценарию: ни красных цистерн с мигающими лампочками, ни мотков провода, которые так и просят «обрежь меня», ни подозрительно больших индикаторов, на которых отсчитываются секунды до взрыва. Нет, шкафы с виду были очень надежными, тяжелыми и способными успешно сопротивляться героям, прибывшим в последнюю минуту.
– Что именно пойдет своим чередом? – спросила Анафема. – Они что-то сделали, да?
– Может, здесь есть выключатель? – беспомощно огляделся Ньют. – Думаю, надо поискать…
– Такие штуки подсоединяют напрямую. Не говори глупостей. Я думала, ты знаешь про эти вещи.
Ньют кивнул в полном отчаянии. Это было совсем не похоже на страницы «Электроники для начинающих». Просто чтобы представить себе, о чем идет речь, он снял заднюю стенку с одного из шкафов.
– Связь со всем миром, – через секунду неразборчиво послышалось из глубины шкафа. – Можно сделать все, что угодно. Изменить напряжение в сети, подключиться к спутникам. Абсолютно все. Можно… «шшп!»… ай!… можно… «ззж!»… ой!… сделать так, чтобы… «жжик!»… ой-ей!… или даже… «зззииззз!»… уй-юй-юй-юй!!!
– Как ты там?
Ньют сунул обожженные пальцы в рот. Ему не удалось найти ничего, похожего на транзистор. Он обернул руку носовым платком и вытащил несколько плат из гнезд.
Один журнал по электронике, который он выписывал, как-то опубликовал схему шуточного прибора, который гарантированно не работал. По крайней мере, было написано в забавном сопроводительном тексте, вот вам, господа радио-ЛЮБИТЕЛИ, схема, которую вы можете собрать с полной уверенностью, что если после включения ничего не происходит, она работает. В этой схеме контакты у диодов были перепутаны, транзисторы надо было впаивать вверх ногами, и все это запитывалось от разряженного аккумулятора. Ньют собрал этот прибор и сразу же поймал передачу «Радио Москва». Он написал письмо с жалобой в журнал, но ему не ответили.
– Не уверен, что у меня что-то получается, – сказал он.
– Джеймс Бонд просто откручивает что-нибудь, – подсказала Анафема.
– Не просто откручивает, – отозвался Ньют, быстро теряя уверенность. – И я не… «жжжп!»… Джеймс Бонд. Если бы я был… «взззз!»… Джеймс Бонд, плохие парни сразу бы повели меня на пульт управления мега-смерть-ракетой, и рассказали бы, как она, чтоб их всех, работает, правда?… «Фффззззжжжб!»… Только почему-то в реальном мире такого не бывает! Я не знаю,что происходит, и не могуостановить это.
* * *
На горизонте клубились облака. Небо над головой все еще было чистым, и только легкий ветерок колебал воздух. Но это был не обычный воздух. Он был кристально чист, но так, что, казалось, стоит чуть-чуть наклонить голову – и увидишь новые грани. Он искрился. Если бы нужно было найти слово, чтобы описать это, то в голову украдкой пролезло бы «толчея». Толчея нематериальных существ, только и ждущих момента, чтобы стать материальными.Адам поглядел наверх. В каком-то смысле над головой был только чистый воздух. В другом смысле, отсюда и в бесконечность стояли, ряд за рядом, воинства Рая и Ада, крыло к крылу. С близкого расстояния и при соответствующей подготовке можно было даже отличить одних от других.
Тишина сжимала пузырь земли в объятьях.
Дверь барака распахнулась и из нее вышли Четверо. В троих не осталось почти ничего человеческого – лишь человекоподобные формы, составленные из того, чем они были или казались. По сравнению с ними облик Смерти был весьма скромен: кожаное пальто и шлем с зеркальным щитком превратились в плащ с капюшоном, но это уже детали. Скелет, пусть даже ходячий скелет, по крайней мере похож на человека; смерть такого сорта таится почти в каждом живом существе.