– бурбурбурбур… – дерзко заявил Декан, бунтарь без паузы.
 
   Раздался стук в дверь, едва слышый за шумом. Клифф чуть-чуть приоткрыл ее.
   – Это я, Гибискус. Вот ваше пиво. Глотайте его и проваливайте.
   – Как мы можем проваливать? – спросил Глод. – Как только они видят нас, они пытаются заставить нас играть еще.
   Гибискус пожал плечами.
   – Меня это не касается, – сказал он. – А вы должны мне доллар за пиво и двадцать пять за сломанную мебель…
   Клифф захлопнул дверь.
   – Я мог бы поторговаться с ним, – сказал Глод.
   – Мы не можем себе этого позволить, – сказал Бадди.
   Они посмотрели друг на друга.
   – Ну что же, толпа любит нас, – сказал Бадди. – Я думаю, это был большой успех. Хм.
   В наступившей тишине Клифф отбил горлышко и запрокинул бутылку над головой [23].
   – Что нам всем хотелось бы знать, – сказал Глод, – это что мы там творили.
   – Гуук.
   – И как получилось, – добавил Клифф, дожевывая остатки бутылки, – что мы все знали что играть?
   – Гуук.
   – А кроме того, – сказал Глод. – Что ты пел?
   – Э-э…
   – Не Наступай на мои Голубые Ботинки? – сказал Клифф.
   – Гуук.
   – Грациозная Милашка Полли? – сказал Глод.
   – Э-э…
   – Стогелитские кружева? – сказал Глод.
   – Гуук?
   – Это такие очень тонкие кружева, которые плетут в Сто Гелите, – объяснил Глод, бросив на Бадди пронизывающий взгляд. – Ты еще сказал ни с того ни с сего: «привет, малышка»… Зачем ты это сказал?
   – Э-э…
   – Я хочу сказать – не то чтобы они так уж пускали в «Барабан» маленьких детишек, – пояснил Глод.
   – Я не знаю. Слова возникали сами собой, – сказал Бадди. – Вроде как часть музыки.
   – И ты чудно двигался. Как будто у тебя возникли проблемы со штанами, – сказал Глод. – Я не эксперт по людям, но я заметил, что некоторые дамы из публики смотрели на тебя как гном смотрит на девчонку, когда знает, что у ее папаши большая шахта и несколько богатых пластов.
   – Ага, – сказал Клифф. – Или как тролль, когда думает, – ты только погляди на ее формации.
   – Ты точно уверен, что в тебе нет ничего эльфийского? – спросил Глод. – Раз или два мне показалось, что ты ведешь себя немного… по-эльфийски.
   – Я не знаю, что происходит! – сказал Бадди.
   Гитара заскулила. Они взглянули на нее.
   – Вот что мы сделаем, – сказал Клифф. – Мы возьмем это и вышвырнем в реку. Кто за, скажите «За!». «Уук» тоже можно.
   Опять наступила тишина. Никто не бросился хватать инструмент.
   – Но штука в том… – сказал Глод. – Штука в том, что эти вон там действительно нас любят.
   Они обдумали это.
   – Я не чувствую, что это… плохо, – сказал Бадди.
   – Согласен… Да у меня в жизни не было такой публики, – сказал Клифф.
   – Уук!
   – Если мы такие хорошие, – сказал Глод, – то почему такие бедные?
   – Потому что ты вел переговоры, – сказал Клифф. – Если мы заплатим за эту мебель, мне придется питаться через соломинку.
   – Хочешь сказать, я нехорош? – спросил Глод, вскакивая на ноги.
   – Ты отличный трубач. Но не финансовый волшебник.
   – Ха, посмотрел бы я…
   В дверь опять постучали. Клифф пожал плечами.
   – Опять Гибискус. Передайте мне то зеркало, попробую огреть его им.
   Это действительно был Гибискус, но перед ним стоял маленький человечек в длинном пальто и широко, дружелюбно улыбался.
   – А! – сказал человечек. – Ты ведь Бадди, так?
   – Э-э-э… Да.
   Человечек, вроде бы не двигаясь с места, вдруг оказался в комнате и захлопнул дверь перед носом у хозяина.
   – Достабль моя фамилия, – представился он. – С.Р.Б.Н. Достабль. – Уверен, слышали про меня.
   – Гуук!
   – Я не с тобой разговариваю! Я спросил остальных парней!
   – Нет, – сказал Бадди. – По-моему нет.
   Улыбка стала шире.
   – Я слышал, у вас куча проблем, чуваки, – сказал он. – Раздолбаная мебель и всякая фигня.
   – Мы даже не собирались платить, – сказал Клифф, взглянув на Глода.
   – Тогда ладно, – сказал Достабль. – Выходит так, что я мог бы это уладить. Я бизнесмен. Проворачиваю дела. Вы, парни, я вижу – музыканты. Играете музыку. Зачем вам греть голову насчет денежных вопросов, а? Сосредоточьтесь на творческом процессе, я правильно говорю? Как вы смотрите на то, чтобы предоставить все мне?
   – Ну да, – сказал Глод, все еще не оправившийся от удара по своему финансистскому реноме. – И что ты сможешь сделать?
   – Ну, – сказал Достабль. – Для начала получить ваш заработок за вечер.
   – А что с мебелью? – спросил Бадди.
   – А, это барахло разносят здесь каждую ночь, – откровенно объяснил Достабль. – Гибискус просто хотел повесить его на вас. Я улажу это с ним. Между нами говоря, вы должны опасаться таких людей, как он.
   Он наклонился к ним. Если бы он улыбнулся еще чуть-чуть шире, у него отвалилась бы макушка.
   – Этот город, парни, – сказал он, – натуральные джунгли.
   – Если он сможет выбить наши деньги, я поверю ему, – заявил Глод.
   – Тебе этого хватит? – спросил Клифф.
   – Я верю всем, кто дает мне деньги.
   Бадди посмотрел на стол. Ему казалось, что если происходит что-то не то, гитара должна на это откликнуться, издав визг, например. Но она лежала спокойно, тихо напевая сама себе.
   – Ладно, – сказал Клифф. – Если это значит, что я сохраню зубы, я за.
   – Я согласен, – сказал Бадди.
   – Отлично! Отлично! Вместе мы сделаем великую музыку! По крайней мере вы сделаете, парни, а?
   Достабль извлек лист бумаги и карандаш. В его глазах плясали искры.
 
   Где-то в Овцепикских Горах, над облачными отмелями, Сьюзан пришпорила Бинки.
   – Как он может так говорить? – сказала она. – Как он может играть людскими жизнями и разглагольствовать о долге?
 
   В Гильдии Музыкантов горели все огни. Сумкоротый сыграл бутылкой зарю по краю стакана и с грохотом опустил ее на стол.
   – Кто-нибудь может сказать, кто они такие, черт возьми? – спросил мистер Клит, пока Сумкоротый вторично пытался наполнить стакан. – Кто-то же должен это знать?
   – Не знаю насчет парня. Никто его раньше не видел. Ат… Ат… А, вы же знаете троллей – этот может быть любым из них.
   – Один из них – Библиотекарь из Университета, это совершенно определенно, – сказал мистер Герберт Клавесин Трюк, Библиотекарь Гильдии.
   – Пока что мы можем оставить его в покое, – сказал мистер Клит.
   Остальные закивали. Мало кому придет в голову избивать Библиотекаря – если можно найти кого-нибудь помельче.
   – Как насчет гнома?
   – А!
   – Кто-то говорил, что гнома зовут Глод сын Глода и он живет где-то на Дороге Федры…
   – Отправьте туда кого-нибудь из ребят прямо сейчас, – прорычал мистер Клит. – Я хочу, чтобы им сейчас же разъяснили обычную позицию музыкантов в этом городе. Ха. Ха. Ха.
 
   Музыканты неслись сквозь ночь, шум «Залатанного Барабана» стихал вдали.
   – Разве он не славный парень? – спросил Глод. – Не смог, конечно, получить нашу плату, но был так заинтересован, что дал двадцать долларов своих.
   – А я думаю, что это значит, – сказал Клифф. – «Даю вам двадцать долларов со своим интересом»?
   – То же самое, разве нет? И он сказал, что найдет нам еще работу. Ты прочитал контракт?
   – А ты?
   – Слишком мелко написано, – сказал Глод, но тут же просветлел лицом. – Зато написано до черта. Когда столько написано, контракт обязан быть хорошим.
   – А Библиотекарь удрал, – сказал Клифф. – Разуукался как ненормальный и удрал.
   – Ха! Ну что же, он пожалеет об этом чуть погодя. Чуть погодя люди будут спрашивать его, а он скажет – понимаете, я ушел чуть раньше, чем они стали знаменитыми.
   – Он скажет «уук».
   – Так или иначе, а над этим пианино теперь придется здорово потрудится.
   – Да, – согласился Клифф. – Слушай, я знаю одного чувака, который собирает добро из кусочков. Он его починит.
   Два доллара превратились в две порции Кормас с Ягнятиной и одну Уранитовую Виндалу в Садах Керри, сопровождаемые бутылкой вина, столь химического, что даже тролли могли его пить.
   – А после этого, – сказал Глод, когда они уселись в ожидании заказа, – мы пойдем поищем где остановится.
   – А что не так с твоим жильем? – спросил Клифф.
   – Сквозняки. Там в стене дыра в форме пианино.
   – Ты же сам ее прорубил.
   – Ну и что?
   – Хозяин не будет выступать?
   – Конечно, будет. Для чего еще нужны хозяева? Так или иначе, а мы растем, чуваки. И я хочу прочувствовать это.
   – Я думал, ты будешь счастлив, если тебе будут платить, – заметил Бадди.
   – Верно. Верно. Но если мне будут платить много, я стану еще счастливее.
   Гитара загудела. Бадди взял ее в руки и дернул струну.
   Глод уронил нож.
   – Она звучит как пианино! – воскликнул он.
   – Я думаю, она может звучать как что угодно, – сказал Бадди. – А теперь она узнала про пианино.
   – Магия, – сказал Клифф.
   – Конечно, магия! – подтвердил Глод. – Я это всегда утверждал. Странная древняя вещь, обнаруженная в пыльной старой лавке ненастной ночью…
   – Ночь не была ненастной, – сказал Клифф.
   – Должна быть! Ну… хорошо, но ведь чуть-чуть моросило? В общем, ночь обязана быть слегка необыкновенной. Да я готов поспорить, если мы сейчас туда отправимся, мы не найдем лавку на месте. И это все вам докажет. Все знают, что вещи, приобретенные в исчезающих на следующий день лавках, страшно мистические… Вещи Фортуны. Должно быть, Фортуна улыбнулась нам.
   – Что-то сделала с нами, – сказал Клифф. – Надеюсь, улыбнулась.
   – И мистер Достабль сказал, что найдет нам завтра действительно необыкновенное место, где играть.
   – Это хорошо, – сказал Бадди. – Мы должны играть.
   – Правильно, – сказал Глод. – Мы играем и это правильно. Это наша работа.
   – Люди должны слушать нашу музыку.
   – Конечно, – Клифф выглядел озадаченым. – Точно. Безусловно. Это то, что мы хотим. Ну и немного денег…
   – Мистер Достабль поможет нам, – сказал Глод, слишком захваченый происходящим, чтобы заметить металл в голосе Бадди. – Он, должно быть, очень преуспевающий. У него контора на Площади Сатор. Только шикарные дельцы могут себе это позволить.
 
   Начинался новый день.
   Он едва успел начаться, прежде чем Ридкулли пронесся сквозь росистый Университетский сад и забарабанил в двери Факультета Магии Высоких Энергий. Как правило, он избегал этого места. Не потому, что он не понимал, чем занимаются здесь молодые волшебники – скорее потому, что этого, по его глубокому подозрению, не понимали они. Им, казалось, страшно нравилось выказывать все меньшую и меньшую определенность относительно чего угодно и заявлять за обедом: «Эгей, мы только что ниспровергли Листокабакову Теорию Чудейной Безосновательности! Изумительно!». Как будто тут было чем гордиться, за исключением огромной невоспитанности. И они постоянно трепались о расщеплении чарума, элементарной частицы магии. Ридкулли не видел в этом никакого смысла. Ну, раскокаете вы все на кусочки. И что в этом хорошего? Вселенная и без ваших тычков и пинков весьма скверно устроена.
   Дверь открылась.
   – О, это вы, Аркканцлер.
   Ридкулли пошире распахнул дверь.
   – Доброе утро, Стиббонс. Рад видеть тебя на ногах в такую рань.
   Прудер Стиббонс, самый молодой из преподавателей, поморгал на небо.
   – Что, уже утро? – спросил он.
   Ридкулли проследовал мимо него в здание ФМВЕ. Для волшебника-традиционалиста это была неизведанная земля. Здесь не увидишь черепов и оплывших свечей; это необыкновенное помещение напоминало лабораторию алхимика, которую после неизбежного взрыва переделали под кузнечный цех. А мантия Стиббонса? Сообразной длины, она при этом была застирана до зеленовато-серого цвета, испещрена множеством карманов и пуговиц и с капюшоном, отороченным клочками кроличьего меха. Ни единого драгоценного камня, блестки или мистического символа. Только расплывшиеся пятна туши.
   – Ты не выходил в город в последнее время? – спросил Ридкулли.
   – Нет, сэр. А-а-а… это обязательно? Я очень занят со своим устройством «Увеличь Это». Вы знаете, я вам его показывал [24].
   – Верно, верно, – сказал Ридкулли, озираясь вокруг. – Кто-нибудь еще работает здесь?
   – Ну… Я, и Ужасный Тец, и Сказз и Большой Псих Дронго, я дума…
   Ридкулли заморгал.
   – Кто они такие? – спросил он, и тут же из глубин памяти всплыл страшный ответ. Только представители крайне необычного вида могли носить имена вроде этих.
   – Студенты?
   – А-а-а… Да? – спросил Стиббонс, возвращаясь на землю. – Но ведь все правильно, разве нет? То есть я хочу сказать – это же Университет…
   Ридкулли поскреб ухо. Парень прав, конечно. Поблизости постоянно околачивается несколько этих придурков, никуда от них не денешься. Лично он, как и остальные преподаватели, всеми способами избегал их – сворачивал с пути или шмыгал в дверь как только замечал их неподалеку. Известно, что Преподаватель Современного Руносложения запирался в платяном шкафу, только чтобы не вести занятия.
   – Ты лучше собери их, – сказал он. – Дело в том, что я потерял наш преподавательский состав.
   – А зачем, Аркканцлер? – вежливо спросил Стиббонс.
   – Что?
   – Простите…
   Оба непонимающе уставились друг на друга. Их сознания ехали по узкой улице навстречу друг другу и каждое ожидало, что другое развернется первым.
   – Преподаватели, – повторил Ридкулли, сдаваясь. – Декан и все прочие. Совершенно слетели с катушек. Всю ночь на ногах, бренчали на гитарах и так далее. Декан сшил себе кожаную куртку.
   – Ну что ж, кожа весьма практичный и функциональный материал…
   – Но не в том виде, в какой ее привел Декан, – сказал Ридкулли мрачно… [25]
   – А Преподаватель Современного Руносложения в своей комнате играл на барабанах, а все остальные – на гитарах, а то, что Казначей проделал с полами своей мантии вообще уму непостижимо, – сказал Ридкулли. – А Библиотекарь ползает вокруг кучи хлама и никто не слышит ни слова из того, что я говорю.
   Он уставился на студентов. Это был встревоженный взгляд, и не только из-за их внешнего вида. Это были люди, которые просидели всю ночь взаперти за работой, в то время, когда эта проклятая музыка заставляла всех только тем и заниматься, что притоптывать ногами.
   – Что вы все здесь делаете? – спросил он. – Вот ты… Как твое имя?
   Студент-волшебник, проколотый, как бабочка, указующим перстом Ридкули, испуганно скорчился.
   – Э-э-э. Кхм. Большой Псих Дронго, – ответил он, теребя поля шляпы.
   – Большой. Псих. Дронго. Вот такое у тебя имя, да? И его ты вышиваешь на кармашке своей жилетки?
   – Кхм… Нет, Аркканцлер.
   – Ты вышиваешь…
   – Адриан Турнепсем, Аркканцлер.
   – Так почему же тогда вы представились Большим Психом Дронго, мистер Турнепсем? – спросил Ридкулли.
   – Он однажды выпил целую пинту пива с лимонадом, – объяснил Стиббонс, которому хватило такта выглядеть смущенным.
   Ридкулли одарил его совершенно непониманимающим взглядом. Ох, ну хорошо. Это их дело.
   – Ну ладно, вы все, – сказал он. – Что вы скажете на это?
   Он извлек из необъятных глубин своей мантии пивную кружку с крышкой и эмблемой «Залатанного Барабана», в которой лежал кусок проволоки, намотаный на подставку для пива.
   – Что это у вас там, Аркканцлер? – спросил Прудер Стиббонс.
   – Кусочек музыки, парень.
   – Музыки? Но музыку невозможно поймать вот так.
   – Хотел бы я быть таким же умным козлом, как ты, и знать все на свете, – сказал Ридкулли. – Так, вон там здоровенная склянка… ты, Большой Псих Адриан – ну-ка сними крышку и как только я скажу, сразу хлопни ее на место. Готов, Псих Адриан? Отлично!
   Когда Ридкулли выхватил из кружки обмотанную струной подставку и швырнул ее в склянку, раздался короткий яростный аккорд. К вящему ужасу Аркканцлера Псих Дронго Адриан хлопнул крышку об пол.
   И тогда они услышали… слабую непрекращающуюся пульсацию, отражающуюся от стеклянных стенок бутыли. Студенты уставились на нее.
   Что было внутри. Какое-то шевеление в воздухе.
   – Я поймал ее прошлой ночью в «Барабане».
   – Это невозможно, – заявил Прудер. – Вы не можете взять и поймать музыку.
   – А это что, по-твоему, парень? Клатчский туман?
   – И она сидела в этой кружке с прошлой ночи? – спросил Прудер.
   – Да.
   – Но ведь это невозможно!
   Прудер выглядел совершенно убитым. Некоторые люди прямо рождаются с инстинктивной верой в познаваемость мироздания. Ридкулли похлопал его по плечу.
   – Послушай, ты же знал, что непросто быть волшебником, разве не так?
   Прудер уставился на дребезжащую склянку и решительно сжал губы.
   – Верно! Мы разберемся во всем этом! Здесь должно быть что-то, связанное с частотой! Точно! Ужасный Тец, принеси хрустальный шар! Сказз, отмотай проволоки! Это должна быть частота!
 
   Банда Рока провела ночь в гостинице для одиноких мужчин на аллейке за Мерцающей Улицей – факт, небезынтересный для четырех боевиков из Гильдии Музыкантов, всю ночь просидевших у дыры в форме пианино на Дороге Федры.
 
   Сьюзан, потихоньку закипая, шагала сквозь комнаты Смерти и ощущала прикосновения страха, которые только усиливали ее ярость.
   Как можно хотя бы думать об этом? Кому может принести удовлетворение роль воплощения слепой силы? Ну что же, пришла пора кое-что изменить…
   Она знала, что ее отец уже пытался кое-что изменить. Но только – будем откровенны – из-за своей сентиментальности.
   Он стал герцогом по милости Кели, Королевы Сто Лат. Она знала, что титул герцог означает «военачальник». Но ее отец в жизни никого не сразил. Все свое время он путешествовал по Равнине Сто из одно жалкого города-государства в другое, разговаривал с людьми и пытался заставить их разговаривать с другими людьми. Насколько было известно Сьюзан, он не убил ни одного человека, разве что ему удалось заговорить до смерти пару-другую политиков. Все это не казалось подходящим занятием для военачальника.
   Она шла через зал жизнеизмерителей. Самые высокие шкафы тихо потрескивали, когда она проходила мимо.
   Она будет сохранять жизни. Хорошим прибавится срока, а плохие будут умирать молодыми. Все будет сбалансировано, а как же. Она ему покажет. А что до ответственности… ну что ж, люди все время что-то меняют. Перемены – это все, ради чего они живут.
   Сьюзан открыла следующую дверь и вступила в библиотеку. Эта комната была даже больше зала жизнеизмерителей. Книжные шкафы высились подобно скалам, а потолок скрывала дымка.
   Конечно же, думала она, было бы ребячеством считать, что ей достаточно взмахнуть косой, как волшебной палочкой, и мир станет прекрасным. За одну ночь. Все это займет какое-то время. Тем более ей как можно скорее надо приниматься за работу.
   Она подняла руку.
   – Я не собираюсь говорить тем голосом, – заявила она. – Все это не более чем ненужный спектакль, притом довольно дурацкий. Мне просто нужна книга Импа-и-Селлайна. Спасибо.
   Вокруг кипела библиотечная жизнь. Миллионы книг потихоньку писали сами себя, шурша как тараканы. Она вспомнила, как сидела тут на коленях, точнее, на положеной на них подушке, поскольку собственно колени отсутствовали как таковые. Как следила за костлявым пальцем, следующим за строчками по мере их возникновения. Она училась читать по книге своей жизни…
   – Я жду, – многозначительно сказала Сьюзан.
   Ничего.
   Она сжала кулаки.
   – ИМП-И-СЕЛЛАЙН.
   Книга возникла прямо перед ней. Она едва успела подхватить ее, прежде чем та хлопнулась на пол.
   – Благодарю, – сказала она.
   Быстро пролистав страницы его жизни, она всмотрелась в последнюю. Затем принялась торопливо просматривать их в обратном порядке, пока не наткнулась на ясное описание его смерти в «Барабане». Это было совершеннейшей неправдой. Он не умирал. Книга лгала. Или – и она знала, что эта как раз точка зрения правильна – книга говорила правду, а лгала реальность. Более важным было то, что с момента его смерти книгу заполняла музыка. Аккуратные нотные знаки покрывали страницу за страницей. Пока Сьюзан смотрела, несколько опрятных завитков образовали скрипичный ключ. Что оно хочет от него? Почему сохранило ему жизнь? И – что было жизненно важно – Сьюзан сохранила бы ему жизнь все равно. Она ощущала такую уверенность в этом, как будто носила в голове железный шар. Это было абсолютно непреложно. Она никогда не встречала его раньше, не обменялась с ним ни словом, он был просто неким человеком, но именно его она бы спасла.
   Дедушка сказал, что она не имеет права позволять себе подобных поступков. А что он вообще об этом знал? Он же никогда не жил.
 
   Блерт Видаун делал гитары. Это была спокойная работа, приносящая удовлетворение. На изготовление приличного инстумента у них с Гиббссоном, подмастерьем, уходило около пяти дней, если дерево было в достатке и грамотно выдержано. Он был добросовестным мастером, посвятившим совершенствованию инструмента многие годы, и сам неплохо играл на нем.
   На его взгляд, гитаристы делились на три категории. Первые – и их он считал настоящими музыкантами – работали во Дворце Оперы или в одном из маленьких частных оркестров. Затем шли фолк-музыканты, которые не умели играть, но в этом не было ничего страшного, поскольку петь они тоже, как правило, не умели. И наконец, все эти хум-хум трубадуры и прочие темные типы, для которых гитара – как, скажем, алая роза в зубах, коробка конфет и стратегически расположенная пара носков – еще один вид оружия в битве полов. Эти вообще не играли, за исключением одного-двух аккордов, но именно они были постоянными покупателями. Выпрыгивая из окна от разъяренного мужа, они постоянно забывали, что инструмент следует держать над головой. Блерт полагал, что видел их всех.
   И представьте себе – этим утром он продал несколько гитар волшебникам. Это было весьма необычно. Некоторые из них даже приобрели его самоучитель.
   Звякнул колокольчик.
   – Да? – сказал Блерт, взглянул на посетителя и, предприняв коллоссальное умственное усилие, добавил, – сэр?
   Это не было просто кожаной курткой. Не было просто шипастыми браслетами. Не было просто мечом. Не было рогатым шлемом. Это было кожаной курткой, шипастыми браслетами, мечом и шлемом с рогами. Безусловно, этот покупатель не относился ни к первой, ни ко второй категориям.
   Фигура, пребывавшая в растерянности и судорожно сжимавшая руки, явно не чувствовала себя как дома.
   – Это гитарный магазин? – спросила она.
   Блерт окинул взглядом стены и потолок, завешенные его произведениями.
   – Э-э-э… Да, – ответил он.
   – Я хочу одну.
   Для представителя третьей категории он не казался чересчур искушенным не только в шоколаде и розах, но и в произнесение простого «привет».
   – Э-э-э… – Блерт схватил первую попавшуюся и выложил ее на прилавок перед собой. – Например, вот такую?
   – Я хочу такую, чтоб могла вот так: блям Блям блямма БЛЯМ бляммм-оойииии. Понял?
   Блерт посмотрел на гитару.
   – Я не уверен, что эта сможет.
   Две огромные черные утыканные шипами ручищи выхватили ее у него.
   – Вы… э-э-э… держите ее непра…
   – Зеркало есть?
   – Э-э-э… нет…
   Волосатая рука поднялась высоко в воздух и обрушилась на струны.
   Блерт ни за что не согласился бы пережить десять последовавших за этим секунд еще раз. Все равно как если вы вырастили маленькую пони, вскормили и взлелеяли, вплели ленточки в ее гриву, вывели ее на прелестный лужок с кроликами и маргаритками и вдруг увидели, как кто-то вскочил на нее, задал ей шпор и принялся охаживать кнутом.
   Этот головорез играл так, как будто что-то искал. И ничего не нашел, но когда стих последний дребезг, его лицо исказила гримаса уверенности, что он еще посмотрит, чья возьмет.
   – Ништяк. Сколько? – спросил он.
   Гитара стоила пятнадцать. Но музыкальная душа Блерта взбунтовалась. И он огрызнулся:
   – Двадцать пять долларов.
   – Ништяк. Вот этого хватит? – и маленький рубин был извлечен из кармана.
   – У меня нет сдачи!
   Музыкальная душа Блерта все еще протестовала, но его деловой разум набросился на нее и скрутил руки за спиной.
   – Но… я… но я добавлю мой самоучитель, ремень для гитары и пару медиаторов, идет? – сказал он. – В нем есть картинки, как ставить пальцы и все такое. Идет?
   – Ништяк.
   Варвар удалился.
   Блерт уставился на рубин. Колокольчик звякнул. Он поднял взгляд.
   Этот был не так плох: всего несколько заклепок, а на шлеме только два шипа. Пальцы Блерта сжались вокруг рубина.
   – Ничего не говорите: вам нужна гитара.
   – Ага. Которая умеет уоуиииуоуиииуоуииуввввнгнгнгнг.
   Блерт окинул лавку диким взглядом.
   – Как же, есть одна такая, – он схватил ближайшую. – Не знаю, как насчет уоуиииуоуиии, но вот мой самоучитель, вот ремень и несколько медиаторов и за все про все тридцать долларов, и вот что я еще скажу – я просто так, совершенно бесплатно добавлю комплект струн. Ну как?
   – Ага. А… Зеркало есть?
   Колокольчик звякнул.
   И звякнул опять.
   Часом позже Блерт прислонился к косяку двери с безумной улыбкой на устах и придерживая руками пояс, чтобы не позволить штанам упасть на пол под грузом кошелька.