Страница:
Война кончилась, а Женя никуда не уехала. Наоборот, она всем сердцем рвется обратно в тайгу.
Кругом важно, по-весеннему шумела черная тайга. Синий, ноздреватый, как губка, снег лежал на вырубке. Он таял на солнце и с тихим звоном обрушивался на черные проталины.
На запасном пути стояла длинная вереница платформ, груженных ящиками и катушками с электрокабелем. И ящики и катушки были так огромны и прочны, что и отправитель и получатель этих чудовищных грузов казались Жене гигантами. Она прочитала на бортах платформ: «Весняна — Бумстрой» и почтительно подумала: «Мои попутчики, я тоже на Бумстрой».
Жене не было холодно в ее модном пальто и белой шали. Она стояла на дощатом перроне около чемодана, неправдоподобно яркая и красивая. Начальник станции в черном лохматом треухе долго смотрел на нее с порога служебного помещения. Потом он ушел и вернулся уже в красной фуражке. Задумчивым шагом он прошелся на некотором расстоянии от Жени и, вкрадчиво шипя, доверительно спросил:
— Извиняюсь-с, на бумкомбинат следуете? Женя поглядела на его широкое, как шаньга, лицо и ответила:
— На Бумстрой.
— Может быть, зайдете погреться? Поезд, извиняюсь, не скоро… Чайку, может быть, попьем…
Пританцовывая на тонких ножках и как-то по особенному играя плечами, он приблизился к ней.
— Родственники у вас там или так? — Он осторожно попытался взять ее под руку.
Женя, не сделав никакого движения, четким голосом сказала:
— Я еду к Виталию Осиповичу Корневу.
— Извиняюсь, — прошипел начальник, отдергивая руку.
Отойдя на почтительное расстояние, предложил:
— Если желательно в служебное помещение, прошу. Во всякое время.
Женя не успела спросить, когда же будет поезд, как начальник, судорожно дергая ножками, словно под ним была раскаленная земля, пробежал по платформе и скрылся в своем служебном помещении.
Сейчас же оттуда упруго, как мяч, выскочил круглый, упитанный человек, выскочил так стремительно, словно щеголеватый начальник вытолкнул его из двери.
Он что-то дожевывал на ходу и, изящно оттопыривая толстый мизинец, большим и указательным пальцем пощипывал щеточку темных усишек. Защитные солдатские брюки, заправленные в новые кирзовые сапоги, туго обтягивали его жирные ляжки. Из расстегнутого ворота гимнастерки выпирала красная шея.
Прищурившись, он внимательно оглядел Женю. После этого он поправил на голове грязноватую брезентовую кепочку. За ремешки он держал пузатую полевую сумку, тоже брезентовую и уже совсем грязную. Приблизившись к Жене скорым шагом, он искательно поклонился и как-то особенно напористо произнес, словно выстрелил из детского пугача:
— Факт!
Женя возмущенно фыркнула и, взяв чемодан, пошла к вокзалу.
Он шел за ней и объяснял, стреляя словами:
— Это фамилия у меня такая — Факт. На Бумстрое служу. По снабжению. Под суровым руководством супруга вашего.
— Отстаньте вы от меня, — сказала Женя. Но, видя, что упругий человек не отстает, она остановилась и спросила:
— Что вам от меня надо?
— Наоборот, — раскланялся Факт, — имею честь переадресовать этот вопрос супруге уважаемого начальника.
— Откуда вы взяли, что я его супруга? — спросила Женя, положив руку на грудь, чтобы успокоить встрепенувшееся сердце.
Факт тоже приложил ладонь с растопыренными пальцами к своей груди и с ласковой почтительностью склонил голову к плечу:
— Н-ну! — произнес он самодовольно. — Я — Факт. Мне известны все тайны. Вам хочется скорее уехать. Пожалуйста. Все устроим. Для того и живет на свете Факт, чтобы все устраивать. Для руководящих товарищей.
Он и в самом деле все устроил. Почтительно поддерживая Женю под локоть, он повел ее в домик, где жила стрелочница. За ним шел неизвестно откуда появившийся начальник станции и, все еще покачивая бедрами, нес ее чемодан. Поставив чемодан на пол, он стремительно удалился.
Женя спросила:
— Отчего он такой?
— Супруга вашего боится.
— А вы?
— Опасаюсь. Очень строгий начальник. Этого, в красной фуражке, Виталий Осипович за саботаж под суд отдали. Отправку грузов он задержал. Предупреждением отделался. А сейчас, как по жердочке ходит, рецидива опасается.
Женя пообедала и после бессонной ночи в вагоне уснула. Факт позвонил на Бумстрой и вызвал Корнева. Его искали по всем строительным объектам и не нашли. Тогда Факт прикрыл трубку ладонью и зашипел:
— Лина? Наш-то, оказывается, женат. Передай ему: едет жена. Сопровождаю бережно, как вазу. Ого, высший класс! А упаковочка так себе. Средняя.
Вечером Факт пришел за Женей и в темноте повел ее к платформам. Паровоз уже был прицеплен, он сердито выплевывал белые фонтаны пара в черное небо, и Жене показалось, что он рвется вперед и злится на людей, которые держат его на привязи.
Факт, поддерживая Женю под локоток, указывал дорогу. В свободной руке он нес пестрое одеяло. Поднявшись на платформу, усадил Женю между ящиками и накинул одеяло на ее плечи.
— Мне не холодно, — сказала Женя.
Факт пообещал:
— Будет холодно. Вы ко мне прислушивайтесь. Я тут не первый год. Знаю.
Поезд тронулся. Женя всматривалась в темноту, с трудом узнавая знакомые места. Но вот тревожно свистнул паровоз, из темноты вынырнула белая полоса лежневой дороги и немного в стороне — огонек в маленьком оконце. Все остальное тонуло в таежном мраке, но Жене показалось, что она увидала и скамеечку под окном, где когда-то рыдала она, рассказывая Марине о своей любви к Виталию Осиповичу. Всматриваясь в темноту, она разглядела знакомые верхушки елочек, похожих на кресты и широкую площадку разъезда, на которой простаивала двадцатка, машина номер двадцать. На ней ездил влюбленный в нее шофер. Мишка. Наверное, это он тогда в отместку выдумал, будто вокруг будки бродит росомаха.
Прошлое промелькнуло перед умиленным Жениным взором, теплая слеза затуманила ее глаза. Доставая платок, Женя сказала:
— Что-то попало в глаз.
— Вы ко мне прислушивайтесь, — повторил Факт.
Привалившись спиной к борту платформы, он сидел против Жени на своей непомерно раздутой полевой сумке, упруго подрагивая толстенькими ляжками в такт ударам колес на стыках. Его красное обветренное лицо с широким вздернутым носом и маленькими беспокойно ищущими глазками очень напоминало морду голодного поросенка. Он снял грязноватую кепку, обнажив круглую голову, поросшую коротким совершенно белым волосом. Даже здесь отдыхающее его тело казалось напряженным, готовым к действию.
Пощипывая щеточку желтеньких усишек, он говорил убедительно:
— К сожалению, такое понятие у многих существует, что снабженцы все жулики. Ну, конечно, профессия наша к честности мало располагает. Честность — это, так сказать, идеология, идеал стремлений. С ней, если неумеренно пользоваться, ничего, извиняюсь, не построишь.
За его спиной неторопливо пробегала весенняя тайга. Мелькали темно-зеленые, тронутые тонким лунным серебром ели и сосны, табунки трогательно белых березок и клочья снега по краю леса. Над всем этим раскинулось бездонное черное небо с легкими очертаниями облаков и белым рожком полумесяца, такого юного и непорочного, что Жене стало грустно за него, за себя, за свое одиночество.
И еще грустно от того, что этот чудесный вечер ей приходится проводить без любимого, и кто знает, сколько еще придется жить одной, вдали от него.
А Факт продолжал развлекать ее.
— Что такое толкач? Это двигатель. Много бы без нас построили? Вот сейчас все с замиранием сердца ждут, когда приедет Факт и привезет вот эти провода, в которых весь смысл жизни на сегодняшний день. Руководитель, товарищ Корнев, ждет меня как бога. Он даже, наверное, согласится списать шесть Венер Милосских и двух греческих мальчишек-близнецов, которые в накладной числятся, как «юный Геракл с дубинкой».
— При чем тут Венеры? — спросила Женя, заинтересованная похвальбой спутника.
— Да так получилось, — охотно разъяснил Факт. — За цементом я ездил, ну, а вы знаете, что такое цемент?
— Конечно, знаю, — отозвалась Женя и, зажмурив глаза, единым духом проговорила: — Минеральное гидравлическое вяжущее вещество, которое, будучи смешано с водой, способно переходить из тестообразного состояния в камневидное как на воздухе, так и в воде.
Факт выслушал это разъяснение со скорбным выражением лица. Потом вздохнул и согласился:
— Целиком присоединяюсь к научному факту. Камневидное состояние. Венеры — это есть цемент, произведенный в камневидное состояние.
— Но откуда тут взялись Венеры? — недоумевала Женя.
— Венеры тут, конечно, большого значения не имели, я их после привез, но вот цемент меня подвел. Через него в сорок лет я, так сказать, совершил ошибку молодости.
— Какую ошибку? — спросила Женя.
— Женился.
— На Венере?
— Ее зовут Неонила, однако это секрет. Теперь она Неона. Я зову ее Оня.
Женя попросила:
— Расскажите.
— Как супруге начальника… — начал Факт, расправляя пухлые плечи.
— Нет, как попутчице. Ехать-то долго.
Он оценивающе оглядел Женю и, вздохнув, согласился беседовать с ней запросто, как с попутчицей. Он даже приподнялся, подхватил обеими руками свою сумку и, прижимая ее к толстенькому заду, немного придвинулся к Жене. Но потом, вздохнув еще раз, вернулся на прежнее место и под неторопливый перестук колес начал свой рассказ:
— Еще до Бумстроя работал я по линии коммунального хозяйства. И был у нас председатель коммунхоза товарищ Беда. Такая у него фамилия. Достань, говорит, товарищ Факт, цементу три вагона и не говори, что не можешь. А надо вам сказать, что нам, снабженцам, этого «не могу» даже и в понятии нельзя иметь. Я все могу. Я, хотите, метеорит с неба достану. Только чтоб у него хозяин был, чтоб накладную на метеорит мне выписали по существующей форме. А без документа я вот столько не возьму. Я — по закону. У меня всегда в одном кармане пол-литра, а в другом — кодекс законов. Так не так — уговорю… Поехал я за цементом. Нашел. Ну, история известная, чего надо, сразу не возьмешь. Чтобы получить цемент без наряда, другая продукция требуется. Я к этому цементу, как Иванушка-дурачок из сказки, через великие испытания шел. Цемент есть, а за него хотят получить газовые трубы. Понимаете, какая ситуация? Ищу трубы. «Что хотите за трубы?» Говорят: хотим рояль. Нашел я эту рояль, и стоит она триста метров ситцу. А за ситец просят кабинетную обстановку. И вот начинается история, достойная пера какого-нибудь лауреата или даже классика литературы. Нашел я кабинет. Стол, два кресла и диван стиля «вампир».
— Ампир, — поправила Женя.
Факт горестно улыбнулся:
— Все может быть, но владеет этим добром частный сектор, некая вдова Неонила Васильевна Шестова. Вот уж эта типичный вампир. Никогда я с частниками не связывался. У меня дело государственное, но решил, раз у нас допускается единоличное владение, значит, надо вступить в связь с частным сектором. Это, скажу вам, сложный, политический переплет, тем более, что сектор этот оказался гражданкой, такой, знаете, довольно миловидной наружности и не очень чтобы в годах. У нее недавно муж ушел, а она уже губы красит и так вся… играет. Как потом выяснилось, от нее довольно часто мужья уходили.
Факт покрутил круглыми плечами, изображая, очевидно, как играла, прельщая его, соломенная вдова Неонила Шестова.
— Я к ней под вечер пришел. Предлагаю ей за деньги через комиссионный магазин купить гарнитур. А у нее другое на уме. «Мне, говорит, надоело вдовой жить. Возраст у меня еще средний, а душа просит чего-то». Я не хочу выяснять, чего у нее душа просит, тем более она заявляет, что все эти мебели она согласна передать только законному супругу, и только через загс, потому что ей надоело по два раза в год делаться вдовой. Другой бы на моем месте отступил, а у меня хватка мертвая. Мне интересно дело сделать. Чем труднее, тем интереснее. Я ей вру, что, мол, женат. А она: «Это не такое уж страшное препятствие. По себе знаю. От меня три мужа уходили, только я тогда дура была, на свободную любовь надеялась. А вы мне с первого взгляда понравились, у вас, говорит, характер есть». Три дня я к этому частному сектору ходил. А она все свое: «Если вы, говорит, такие идейные, такие жене преданные, то вы меня все равно обманете». Подумал я, подумал, да и пошел с ней в загс.
— Так сразу? — удивилась Женя, явно разочарованная рассказом Факта. — Без любви! Как же?..
— Любовь, извиняюсь, товар не вещественный, неощутимый. А тут женщина видная, собачку на цепочке водит, в делах хваткая, недвижимость имеет. Все это в нашем деле плюс. Учтите, специальность наша хитрая до невозможности. Сказка. Джек Лондон. Сложная игра, построенная на психологии. А какие снабженцы были! Какие мастера! Художники! Фокусники! Из воздуха дефицит добывали. Сейчас таких людей уж нет. В «Крокодиле» и то нашего брата-толкача рисовать перестали. Задушили профессию.
Факт склонил голову и на минуту погрузился в скорбное молчание. Тревожно Крикнул паровоз, окутывая белым паром придорожные елочки. Женя задумалась, склонив голову на колени. Но Факт ничего этого не заметил. Он торжественно и грозно, словно произносил надгробное слово, похвалялся:
— А мы, незримые, живем. Живем еще. Не вымираем. Без нас трудно. И начальство нас любит тайной, может быть, даже преступной любовью. Без нас труба. Мы достанем. Мы все достанем. Со дна моря подымем, с далекой звезды сымем. Мы — сила, толкачи великого строительства…
Не слушая его торжественных причитаний. Женя, улыбаясь, глядела на черное небо в тусклых весенних звездах.
Нечистые рассуждения Факта открыли ей простую, житейскую истину. Одной любовью жив не будешь. Даже сам Факт не понимает, насколько это верно. Только у него на первом месте выгода, а потом любовь.
А у нас, кроме любви, должно быть дело. У Жени есть дело, для которого стоит любить и быть любимой. И все это очень просто, как жизнь, как эта стена черного леса, по которой неторопливо проплывают клочья паровозного дыма. Просто, как то, что Женя сама едет навстречу своей любви и своему счастью, потому что ей надоело ждать.
ВЕСЕННИЙ ВЕЧЕР
Кругом важно, по-весеннему шумела черная тайга. Синий, ноздреватый, как губка, снег лежал на вырубке. Он таял на солнце и с тихим звоном обрушивался на черные проталины.
На запасном пути стояла длинная вереница платформ, груженных ящиками и катушками с электрокабелем. И ящики и катушки были так огромны и прочны, что и отправитель и получатель этих чудовищных грузов казались Жене гигантами. Она прочитала на бортах платформ: «Весняна — Бумстрой» и почтительно подумала: «Мои попутчики, я тоже на Бумстрой».
Жене не было холодно в ее модном пальто и белой шали. Она стояла на дощатом перроне около чемодана, неправдоподобно яркая и красивая. Начальник станции в черном лохматом треухе долго смотрел на нее с порога служебного помещения. Потом он ушел и вернулся уже в красной фуражке. Задумчивым шагом он прошелся на некотором расстоянии от Жени и, вкрадчиво шипя, доверительно спросил:
— Извиняюсь-с, на бумкомбинат следуете? Женя поглядела на его широкое, как шаньга, лицо и ответила:
— На Бумстрой.
— Может быть, зайдете погреться? Поезд, извиняюсь, не скоро… Чайку, может быть, попьем…
Пританцовывая на тонких ножках и как-то по особенному играя плечами, он приблизился к ней.
— Родственники у вас там или так? — Он осторожно попытался взять ее под руку.
Женя, не сделав никакого движения, четким голосом сказала:
— Я еду к Виталию Осиповичу Корневу.
— Извиняюсь, — прошипел начальник, отдергивая руку.
Отойдя на почтительное расстояние, предложил:
— Если желательно в служебное помещение, прошу. Во всякое время.
Женя не успела спросить, когда же будет поезд, как начальник, судорожно дергая ножками, словно под ним была раскаленная земля, пробежал по платформе и скрылся в своем служебном помещении.
Сейчас же оттуда упруго, как мяч, выскочил круглый, упитанный человек, выскочил так стремительно, словно щеголеватый начальник вытолкнул его из двери.
Он что-то дожевывал на ходу и, изящно оттопыривая толстый мизинец, большим и указательным пальцем пощипывал щеточку темных усишек. Защитные солдатские брюки, заправленные в новые кирзовые сапоги, туго обтягивали его жирные ляжки. Из расстегнутого ворота гимнастерки выпирала красная шея.
Прищурившись, он внимательно оглядел Женю. После этого он поправил на голове грязноватую брезентовую кепочку. За ремешки он держал пузатую полевую сумку, тоже брезентовую и уже совсем грязную. Приблизившись к Жене скорым шагом, он искательно поклонился и как-то особенно напористо произнес, словно выстрелил из детского пугача:
— Факт!
Женя возмущенно фыркнула и, взяв чемодан, пошла к вокзалу.
Он шел за ней и объяснял, стреляя словами:
— Это фамилия у меня такая — Факт. На Бумстрое служу. По снабжению. Под суровым руководством супруга вашего.
— Отстаньте вы от меня, — сказала Женя. Но, видя, что упругий человек не отстает, она остановилась и спросила:
— Что вам от меня надо?
— Наоборот, — раскланялся Факт, — имею честь переадресовать этот вопрос супруге уважаемого начальника.
— Откуда вы взяли, что я его супруга? — спросила Женя, положив руку на грудь, чтобы успокоить встрепенувшееся сердце.
Факт тоже приложил ладонь с растопыренными пальцами к своей груди и с ласковой почтительностью склонил голову к плечу:
— Н-ну! — произнес он самодовольно. — Я — Факт. Мне известны все тайны. Вам хочется скорее уехать. Пожалуйста. Все устроим. Для того и живет на свете Факт, чтобы все устраивать. Для руководящих товарищей.
Он и в самом деле все устроил. Почтительно поддерживая Женю под локоть, он повел ее в домик, где жила стрелочница. За ним шел неизвестно откуда появившийся начальник станции и, все еще покачивая бедрами, нес ее чемодан. Поставив чемодан на пол, он стремительно удалился.
Женя спросила:
— Отчего он такой?
— Супруга вашего боится.
— А вы?
— Опасаюсь. Очень строгий начальник. Этого, в красной фуражке, Виталий Осипович за саботаж под суд отдали. Отправку грузов он задержал. Предупреждением отделался. А сейчас, как по жердочке ходит, рецидива опасается.
Женя пообедала и после бессонной ночи в вагоне уснула. Факт позвонил на Бумстрой и вызвал Корнева. Его искали по всем строительным объектам и не нашли. Тогда Факт прикрыл трубку ладонью и зашипел:
— Лина? Наш-то, оказывается, женат. Передай ему: едет жена. Сопровождаю бережно, как вазу. Ого, высший класс! А упаковочка так себе. Средняя.
Вечером Факт пришел за Женей и в темноте повел ее к платформам. Паровоз уже был прицеплен, он сердито выплевывал белые фонтаны пара в черное небо, и Жене показалось, что он рвется вперед и злится на людей, которые держат его на привязи.
Факт, поддерживая Женю под локоток, указывал дорогу. В свободной руке он нес пестрое одеяло. Поднявшись на платформу, усадил Женю между ящиками и накинул одеяло на ее плечи.
— Мне не холодно, — сказала Женя.
Факт пообещал:
— Будет холодно. Вы ко мне прислушивайтесь. Я тут не первый год. Знаю.
Поезд тронулся. Женя всматривалась в темноту, с трудом узнавая знакомые места. Но вот тревожно свистнул паровоз, из темноты вынырнула белая полоса лежневой дороги и немного в стороне — огонек в маленьком оконце. Все остальное тонуло в таежном мраке, но Жене показалось, что она увидала и скамеечку под окном, где когда-то рыдала она, рассказывая Марине о своей любви к Виталию Осиповичу. Всматриваясь в темноту, она разглядела знакомые верхушки елочек, похожих на кресты и широкую площадку разъезда, на которой простаивала двадцатка, машина номер двадцать. На ней ездил влюбленный в нее шофер. Мишка. Наверное, это он тогда в отместку выдумал, будто вокруг будки бродит росомаха.
Прошлое промелькнуло перед умиленным Жениным взором, теплая слеза затуманила ее глаза. Доставая платок, Женя сказала:
— Что-то попало в глаз.
— Вы ко мне прислушивайтесь, — повторил Факт.
Привалившись спиной к борту платформы, он сидел против Жени на своей непомерно раздутой полевой сумке, упруго подрагивая толстенькими ляжками в такт ударам колес на стыках. Его красное обветренное лицо с широким вздернутым носом и маленькими беспокойно ищущими глазками очень напоминало морду голодного поросенка. Он снял грязноватую кепку, обнажив круглую голову, поросшую коротким совершенно белым волосом. Даже здесь отдыхающее его тело казалось напряженным, готовым к действию.
Пощипывая щеточку желтеньких усишек, он говорил убедительно:
— К сожалению, такое понятие у многих существует, что снабженцы все жулики. Ну, конечно, профессия наша к честности мало располагает. Честность — это, так сказать, идеология, идеал стремлений. С ней, если неумеренно пользоваться, ничего, извиняюсь, не построишь.
За его спиной неторопливо пробегала весенняя тайга. Мелькали темно-зеленые, тронутые тонким лунным серебром ели и сосны, табунки трогательно белых березок и клочья снега по краю леса. Над всем этим раскинулось бездонное черное небо с легкими очертаниями облаков и белым рожком полумесяца, такого юного и непорочного, что Жене стало грустно за него, за себя, за свое одиночество.
И еще грустно от того, что этот чудесный вечер ей приходится проводить без любимого, и кто знает, сколько еще придется жить одной, вдали от него.
А Факт продолжал развлекать ее.
— Что такое толкач? Это двигатель. Много бы без нас построили? Вот сейчас все с замиранием сердца ждут, когда приедет Факт и привезет вот эти провода, в которых весь смысл жизни на сегодняшний день. Руководитель, товарищ Корнев, ждет меня как бога. Он даже, наверное, согласится списать шесть Венер Милосских и двух греческих мальчишек-близнецов, которые в накладной числятся, как «юный Геракл с дубинкой».
— При чем тут Венеры? — спросила Женя, заинтересованная похвальбой спутника.
— Да так получилось, — охотно разъяснил Факт. — За цементом я ездил, ну, а вы знаете, что такое цемент?
— Конечно, знаю, — отозвалась Женя и, зажмурив глаза, единым духом проговорила: — Минеральное гидравлическое вяжущее вещество, которое, будучи смешано с водой, способно переходить из тестообразного состояния в камневидное как на воздухе, так и в воде.
Факт выслушал это разъяснение со скорбным выражением лица. Потом вздохнул и согласился:
— Целиком присоединяюсь к научному факту. Камневидное состояние. Венеры — это есть цемент, произведенный в камневидное состояние.
— Но откуда тут взялись Венеры? — недоумевала Женя.
— Венеры тут, конечно, большого значения не имели, я их после привез, но вот цемент меня подвел. Через него в сорок лет я, так сказать, совершил ошибку молодости.
— Какую ошибку? — спросила Женя.
— Женился.
— На Венере?
— Ее зовут Неонила, однако это секрет. Теперь она Неона. Я зову ее Оня.
Женя попросила:
— Расскажите.
— Как супруге начальника… — начал Факт, расправляя пухлые плечи.
— Нет, как попутчице. Ехать-то долго.
Он оценивающе оглядел Женю и, вздохнув, согласился беседовать с ней запросто, как с попутчицей. Он даже приподнялся, подхватил обеими руками свою сумку и, прижимая ее к толстенькому заду, немного придвинулся к Жене. Но потом, вздохнув еще раз, вернулся на прежнее место и под неторопливый перестук колес начал свой рассказ:
— Еще до Бумстроя работал я по линии коммунального хозяйства. И был у нас председатель коммунхоза товарищ Беда. Такая у него фамилия. Достань, говорит, товарищ Факт, цементу три вагона и не говори, что не можешь. А надо вам сказать, что нам, снабженцам, этого «не могу» даже и в понятии нельзя иметь. Я все могу. Я, хотите, метеорит с неба достану. Только чтоб у него хозяин был, чтоб накладную на метеорит мне выписали по существующей форме. А без документа я вот столько не возьму. Я — по закону. У меня всегда в одном кармане пол-литра, а в другом — кодекс законов. Так не так — уговорю… Поехал я за цементом. Нашел. Ну, история известная, чего надо, сразу не возьмешь. Чтобы получить цемент без наряда, другая продукция требуется. Я к этому цементу, как Иванушка-дурачок из сказки, через великие испытания шел. Цемент есть, а за него хотят получить газовые трубы. Понимаете, какая ситуация? Ищу трубы. «Что хотите за трубы?» Говорят: хотим рояль. Нашел я эту рояль, и стоит она триста метров ситцу. А за ситец просят кабинетную обстановку. И вот начинается история, достойная пера какого-нибудь лауреата или даже классика литературы. Нашел я кабинет. Стол, два кресла и диван стиля «вампир».
— Ампир, — поправила Женя.
Факт горестно улыбнулся:
— Все может быть, но владеет этим добром частный сектор, некая вдова Неонила Васильевна Шестова. Вот уж эта типичный вампир. Никогда я с частниками не связывался. У меня дело государственное, но решил, раз у нас допускается единоличное владение, значит, надо вступить в связь с частным сектором. Это, скажу вам, сложный, политический переплет, тем более, что сектор этот оказался гражданкой, такой, знаете, довольно миловидной наружности и не очень чтобы в годах. У нее недавно муж ушел, а она уже губы красит и так вся… играет. Как потом выяснилось, от нее довольно часто мужья уходили.
Факт покрутил круглыми плечами, изображая, очевидно, как играла, прельщая его, соломенная вдова Неонила Шестова.
— Я к ней под вечер пришел. Предлагаю ей за деньги через комиссионный магазин купить гарнитур. А у нее другое на уме. «Мне, говорит, надоело вдовой жить. Возраст у меня еще средний, а душа просит чего-то». Я не хочу выяснять, чего у нее душа просит, тем более она заявляет, что все эти мебели она согласна передать только законному супругу, и только через загс, потому что ей надоело по два раза в год делаться вдовой. Другой бы на моем месте отступил, а у меня хватка мертвая. Мне интересно дело сделать. Чем труднее, тем интереснее. Я ей вру, что, мол, женат. А она: «Это не такое уж страшное препятствие. По себе знаю. От меня три мужа уходили, только я тогда дура была, на свободную любовь надеялась. А вы мне с первого взгляда понравились, у вас, говорит, характер есть». Три дня я к этому частному сектору ходил. А она все свое: «Если вы, говорит, такие идейные, такие жене преданные, то вы меня все равно обманете». Подумал я, подумал, да и пошел с ней в загс.
— Так сразу? — удивилась Женя, явно разочарованная рассказом Факта. — Без любви! Как же?..
— Любовь, извиняюсь, товар не вещественный, неощутимый. А тут женщина видная, собачку на цепочке водит, в делах хваткая, недвижимость имеет. Все это в нашем деле плюс. Учтите, специальность наша хитрая до невозможности. Сказка. Джек Лондон. Сложная игра, построенная на психологии. А какие снабженцы были! Какие мастера! Художники! Фокусники! Из воздуха дефицит добывали. Сейчас таких людей уж нет. В «Крокодиле» и то нашего брата-толкача рисовать перестали. Задушили профессию.
Факт склонил голову и на минуту погрузился в скорбное молчание. Тревожно Крикнул паровоз, окутывая белым паром придорожные елочки. Женя задумалась, склонив голову на колени. Но Факт ничего этого не заметил. Он торжественно и грозно, словно произносил надгробное слово, похвалялся:
— А мы, незримые, живем. Живем еще. Не вымираем. Без нас трудно. И начальство нас любит тайной, может быть, даже преступной любовью. Без нас труба. Мы достанем. Мы все достанем. Со дна моря подымем, с далекой звезды сымем. Мы — сила, толкачи великого строительства…
Не слушая его торжественных причитаний. Женя, улыбаясь, глядела на черное небо в тусклых весенних звездах.
Нечистые рассуждения Факта открыли ей простую, житейскую истину. Одной любовью жив не будешь. Даже сам Факт не понимает, насколько это верно. Только у него на первом месте выгода, а потом любовь.
А у нас, кроме любви, должно быть дело. У Жени есть дело, для которого стоит любить и быть любимой. И все это очень просто, как жизнь, как эта стена черного леса, по которой неторопливо проплывают клочья паровозного дыма. Просто, как то, что Женя сама едет навстречу своей любви и своему счастью, потому что ей надоело ждать.
ВЕСЕННИЙ ВЕЧЕР
Вначале Виталий Осипович думал, что, окончив строительный техникум, Женя приедет к нему навсегда, они поженятся и начнется совершенно иная жизнь, какая — он и сам не знал. Все дальнейшее рисовалось так неясно, что он даже перестал думать о жизни, которая начнется, когда приедет Женя.
И вдруг Женя, эта девочка, с восторгом принимавшая все его советы, взяла да и поломала так прочно построенный план будущего. Верно, она пока еще спрашивает совета, она, может быть, даже и подчинится его желаниям, но то, что в ней таилось, ее способности, а может быть, и талант, которые вдруг получили возможность открыться, их-то уже невозможно подчинить никакой воле.
Перед ним встала новая Женя. Он увидел ее такой, какой сохранила память, но все ее поступки, слова, пылкие чувства, восторженная влюбленность вдруг приобрели новое значение. Так в какое-то весеннее утро серый таежный пейзаж вдруг неузнаваемо расцветает под солнцем радугой чудесных красок.
На последнем курсе техникума она вдруг увлеклась театром. Оказалось, у нее талант. Проучившись два года в студии, она стала актрисой.
Верный своим правилам, он не мешал ей ни в чем.
За все эти пять лет у них были частые, но недолгие встречи. Один раз она приезжала к нему. Всякий раз, бывая по делам в городе, он проводил с ней все свободное время. Но с тех пор, как она начала учиться в студии, у нее не было ни одного свободного летнего месяца. Все каникулярное время у нее проходило в каких-то выездных бригадах или на гастролях, а он так ни разу и не воспользовался своим очередным отпуском.
Поздно ночью, возвращаясь домой, он находил время на ходу потосковать. Тоска робко вползала в избушку, но тут он сразу валился на постель и засыпал мгновенно, как солдат после тяжелого похода.
Робкое северное утро весны еще еле угадывалось, когда он уходил на работу. Пройдя по хрусткому от утренника мху, он выходил на новую дорогу. Первая дорога! Она шла от станции, которой еще не существовало, до будущего города. И корпуса комбината, и дома — все казалось призрачным в сером апрельском мраке. Редкие огоньки рдели в окнах немногих достроенных домов.
Почти все рабочие, десятки тысяч людей живут в бараках или по избам в окрестных деревнях, и только немногие счастливцы в старых коттеджах, которые были срублены еще в первые месяцы строительства, или в новых деревянных домах.
Коттеджи с высокими крышами и светлыми окнами расположены среди сосен, оставшихся от непроходимой тайги. Этот участок решено сохранить в неприкосновенности. Он зеленым оазисом возвышается среди огромной пустыни, покрытой сохнущим рыжим мхом.
Сгоряча вырубили все, ни одной елочки не сохранилось на память о тайге. Город будет стоять как на ладони, голый и неприкаянный. Так, по крайней мере, думали те, кто готовил площадку под строительство.
Везде среди кочек блестят оконца весенней, болотной воды, желтеют похожие на блины срезы многочисленных пней, подножья которых усеяны нетленными листочками брусники, а в низких местах из-под снега вытаивают яркие бусинки клюквы.
Виталий Осипович трудился с деспотической энергией человека, увлеченного делом. Он не щадил никого и, прежде всего, самого себя. При этом, как и всегда, был расчетлив и дальновиден.
Уже смонтированы подстанции, к ним подведены воздушные линии, осталось подвести ток к трансформаторным подстанциям лесной биржи и комбината. Вот-вот загремит лед на реках, из тайги по многочисленным темным речонкам в Веснину хлынут потоки древесины. Ее надо немедленно выгружать из воды, иначе сотни тысяч тяжелых бревен забьют всю реку и от страшного напора полноводной весенней реки прорвут запонь и гулевыми вольными ватагами уйдут в низовья. А разве без электрической силы выбросишь на берег этот несчитанный, неоцененный дар тайги? Она, матушка, щедра-щедра, но даром и щепки не даст. Потрудись до белого поту, каждой сосенке, каждой мохнатой елочке поклонись, да где надо на коленках поползай вокруг них, вот тут тебе и будет отпущено в меру твоего старания.
Сколько рабочих рук, сколько багров для этого потребуется? И за сколько лет эти багры сделают дело, рассчитанное на короткий срок нескольких месяцев?
Нет, Факт не врал, когда говорил Жене, что его ждут, как бога, и, в первую очередь, ждет Корнев. Ждали не столько его, сколько электрокабель, который должен связать завеснянскую ТЭЦ с подстанциями комбината и поселка. Пока электроэнергию давали две электростанции, где старенькие локомобили, фыркая паром, выжимали из маломощных генераторов энергию, потребную для основного строительства.
Извещение об отправке электрокабеля давно получили, а платформы, груженные деревянными барабанами, мотало где-то по бесчисленным передаточным пунктам. А время шло. Расторопный Факт долго гонялся за платформами и, наконец поймав их, всеми неправдами проталкивал к месту назначения. На правду он ставки не делал, тайно считая ее помехой в своем сложном снабженческом деле.
С такими невеселыми мыслями пришел Виталий Осипович к себе в контору.
Поздоровавшись с Линой, он прошел в кабинет. Здесь стоял очень хороший письменный стол, одно кресло и несколько садовых диванов на литых чугунных ножках.
Вошла Лина и остановилась на своем постоянном месте. С недавних пор она начала одеваться несколько наряднее, сменила сапоги на туфли и только волосы по-прежнему гладко причесывала и стягивала на затылке яркой лентой. И еще он заметил — Лина иногда улыбалась, и тогда выражение ее трагически расширенных глаз делалось наивным, как у ребенка, и она казалась красивой.
Покончив со всеми канцелярскими делами, он ушел на биржу, где срочно монтировали кабель-краны, потом на катере отправился осматривать запонь и только к концу дня вернулся к себе в контору. Лина сразу набросилась на него:
— Я вас везде искала. Звонил Факт.
— Ну что? — торопливо спросил Виталий Осипович, сбрасывая плащ на спинку садового дивана. — Привез?
— Да, сегодня вечером обещают дать паровоз, — бесстрастно и четко сообщила Лина. Она помолчала и как-то особенно осуждающе договорила:
— И еще Факт просил передать вам: с этим же поездом приедет ваша жена.
— Что он там еще выдумал? — ворчливо спросил Корнев.
Отступая на всякий случай от стола, Лина совершенно официально отчеканила:
— Не могу знать. Сказал: жена. Если бы сказал Женя, я бы знала. Разрешите идти?
И, как прежде, щелкнув каблуками, она ушла.
Что еще там выдумал этот Факт? Какие-то новые махинации. Месяца не прошло, как он вместе с цементом привез несколько скульптур. Говорит, «в нагрузку» к цементу дали. Венеры какие-то и, кажется, Гераклы. Стоят теперь на складе, приводя в игривое настроение грузчиков да экспедиторов. Нагрузка! А теперь чья-то жена в нагрузку к электрокабелю. Хотя Лина, кажется, прямо сказала, чья жена. Факт еще и не то выдумает. Снабженец старой школы. Толкач. Он, рассказывают, и женился как-то по-толкачески. Ну это уж его дело. Венер еще можно в парке поставить, а с женой, которая при электрокабеле, пускай сам разделывается.
В это время Женя в сопровождении Факта шла по темной дороге к поселку.
— Прикажете проводить? — осведомился Факт.
— Сама дойду, — порывисто дыша, ответила Женя. — Я знаю, где он живет.
— Значит, бывали в наших краях. Как же это я не приметил вас?
Женя счастливо засмеялась в темноте:
— Бывала, бывала. Еще тут и вас не было, еще ничего не было, а я уже была. Раньше всех вас! Ну, всего. Спасибо…
И она, уверенно свернув вправо, исчезла в темноте.
Факт поспешил в контору. Как он и предполагал, Корнев очень обрадовался его прибытию. Доложив о долгожданном грузе. Факт, деликатно пощипывая усики, сказал доверительно:
— Супруга вас дожидается.
— Какая супруга?
— Евгения Федоровна.
— Женя! Где она?
— На квартиру к вам проследовала. Я хотел проводить, а они ручкой — так… Дескать, сама найду…
Корнев медленно поднялся. Лина счастливо ахнула и впервые увидела улыбку на обветренном лице своего начальника. Изменяя своим привычкам и нарушая субординацию, она бабьим жалостливым тоном посоветовала:
— Да идите же к ней, Виталий Осипович. Я тут все доделаю. Идите.
Когда торопливые шаги начальника затихли в коридоре, она сказала:
— Вот ведь как любит-то? Ну как она?
— Фигуристая бабочка, — напористо ответил Факт. — Молодая, а такая… не подходи близко.
— Ах, да я не про то, — перебила Лина.
Факт догадался:
— Вам про душу узнать желательно, про мысли и сердечную направленность…
Он умиленно склонил голову к плечу:
— Так ведь я не гадалка. Я, Линочка, человек практический.
Упруго подрыгивая толстенькими ляжками, он прошел к столу и сел против Лины. Сквозь золотистую щетинку на выпуклых щеках просвечивали густые банные румянцы. Редкие золотистые же завитки дымились над сияющим куполом головы.
Опершись короткими руками о стол, он скорбно прикрыл глаза:
— Себя не цените, Линочка. Годы идут, красота вянет.
— Характер плохой, — засмеялась Лина, — кавалеры боятся.
— Вы имеете право на любой характер при своей наружности, — пылко заверил Факт.
— Знаете что. Факт? Надоели вы мне.
— Верю, — вздохнул Факт, — я говорю с вами как с Венерой.
— О, по Венерам вы специалист!
Факт горячо прошептал:
— Линочка, если вас на пьедестал поставить, все кругом побледнеют от зависти. Хотите, все для вас будет…
Он схватил ее руку и, тяжело дыша, приблизил к ней свое пылающее лицо с маленькими глазками, похожими на две елочные лампочки.
Сделав отчаянное лицо, Лина ударила его по колючей щеке. И тут же Факт почувствовал, как его схватили за плечи чьи-то крепкие руки.
Он быстро обернулся. Совершенно незнакомый парень с темным лицом и диким взглядом горячих черных глаз взял его за грудки и, медленно поворачивая кулак, навертывал на него прочную материю. Факт понял: дело плохо. Золотистые колечки потемнели от пота и скорбно прильнули к куполу головы. Глядя в страшные глаза неизвестно откуда взявшегося парня, он прохрипел:
— Нанесение оскорбления действием карается законом. Не угрожаю, но предупреждаю.
— Эх ты, гадина, — с пугающим спокойствием сказал парень и бросил Факта в закрытую дверь, потом небрежным пинком отправил туда же его грязную брезентовую сумку.
Закрыв дверь. Мишка подошел к Лине.
— Добрый вечер, — хмуровато сказал он. — Здорово он надоел тебе?
— Добрый вечер, — ответила Лина без прежней жесткости в голосе. — Нет. С ним весело.
— Может, мне уйти? — помрачнел Мишка.
Лина улыбнулась. Что означала ее улыбка, этого Мишка не мог понять. Улыбнулась и неопределенно сказала:
— А это дело хозяйское…
Обрадованный уже одной этой неопределенностью, Мишка продолжал стоять против Лины. Она задумчиво улыбалась, сидя за своим столом.
— Смеешься, — осторожно заметил он.
Она вдруг спросила, ошеломив Мишку подозрительной задушевностью тона:
— Скажи, а ты Виталия Осиповича давно знаешь?
Мишка невесело усмехнулся:
— Понятно. Начальника на мушку берешь.
— Ты дурак, — с прежней задушевностью сказала Лина, — к нему сегодня жена приехала. Женя. Ее ты знаешь?
И вдруг Женя, эта девочка, с восторгом принимавшая все его советы, взяла да и поломала так прочно построенный план будущего. Верно, она пока еще спрашивает совета, она, может быть, даже и подчинится его желаниям, но то, что в ней таилось, ее способности, а может быть, и талант, которые вдруг получили возможность открыться, их-то уже невозможно подчинить никакой воле.
Перед ним встала новая Женя. Он увидел ее такой, какой сохранила память, но все ее поступки, слова, пылкие чувства, восторженная влюбленность вдруг приобрели новое значение. Так в какое-то весеннее утро серый таежный пейзаж вдруг неузнаваемо расцветает под солнцем радугой чудесных красок.
На последнем курсе техникума она вдруг увлеклась театром. Оказалось, у нее талант. Проучившись два года в студии, она стала актрисой.
Верный своим правилам, он не мешал ей ни в чем.
За все эти пять лет у них были частые, но недолгие встречи. Один раз она приезжала к нему. Всякий раз, бывая по делам в городе, он проводил с ней все свободное время. Но с тех пор, как она начала учиться в студии, у нее не было ни одного свободного летнего месяца. Все каникулярное время у нее проходило в каких-то выездных бригадах или на гастролях, а он так ни разу и не воспользовался своим очередным отпуском.
Поздно ночью, возвращаясь домой, он находил время на ходу потосковать. Тоска робко вползала в избушку, но тут он сразу валился на постель и засыпал мгновенно, как солдат после тяжелого похода.
Робкое северное утро весны еще еле угадывалось, когда он уходил на работу. Пройдя по хрусткому от утренника мху, он выходил на новую дорогу. Первая дорога! Она шла от станции, которой еще не существовало, до будущего города. И корпуса комбината, и дома — все казалось призрачным в сером апрельском мраке. Редкие огоньки рдели в окнах немногих достроенных домов.
Почти все рабочие, десятки тысяч людей живут в бараках или по избам в окрестных деревнях, и только немногие счастливцы в старых коттеджах, которые были срублены еще в первые месяцы строительства, или в новых деревянных домах.
Коттеджи с высокими крышами и светлыми окнами расположены среди сосен, оставшихся от непроходимой тайги. Этот участок решено сохранить в неприкосновенности. Он зеленым оазисом возвышается среди огромной пустыни, покрытой сохнущим рыжим мхом.
Сгоряча вырубили все, ни одной елочки не сохранилось на память о тайге. Город будет стоять как на ладони, голый и неприкаянный. Так, по крайней мере, думали те, кто готовил площадку под строительство.
Везде среди кочек блестят оконца весенней, болотной воды, желтеют похожие на блины срезы многочисленных пней, подножья которых усеяны нетленными листочками брусники, а в низких местах из-под снега вытаивают яркие бусинки клюквы.
Виталий Осипович трудился с деспотической энергией человека, увлеченного делом. Он не щадил никого и, прежде всего, самого себя. При этом, как и всегда, был расчетлив и дальновиден.
Уже смонтированы подстанции, к ним подведены воздушные линии, осталось подвести ток к трансформаторным подстанциям лесной биржи и комбината. Вот-вот загремит лед на реках, из тайги по многочисленным темным речонкам в Веснину хлынут потоки древесины. Ее надо немедленно выгружать из воды, иначе сотни тысяч тяжелых бревен забьют всю реку и от страшного напора полноводной весенней реки прорвут запонь и гулевыми вольными ватагами уйдут в низовья. А разве без электрической силы выбросишь на берег этот несчитанный, неоцененный дар тайги? Она, матушка, щедра-щедра, но даром и щепки не даст. Потрудись до белого поту, каждой сосенке, каждой мохнатой елочке поклонись, да где надо на коленках поползай вокруг них, вот тут тебе и будет отпущено в меру твоего старания.
Сколько рабочих рук, сколько багров для этого потребуется? И за сколько лет эти багры сделают дело, рассчитанное на короткий срок нескольких месяцев?
Нет, Факт не врал, когда говорил Жене, что его ждут, как бога, и, в первую очередь, ждет Корнев. Ждали не столько его, сколько электрокабель, который должен связать завеснянскую ТЭЦ с подстанциями комбината и поселка. Пока электроэнергию давали две электростанции, где старенькие локомобили, фыркая паром, выжимали из маломощных генераторов энергию, потребную для основного строительства.
Извещение об отправке электрокабеля давно получили, а платформы, груженные деревянными барабанами, мотало где-то по бесчисленным передаточным пунктам. А время шло. Расторопный Факт долго гонялся за платформами и, наконец поймав их, всеми неправдами проталкивал к месту назначения. На правду он ставки не делал, тайно считая ее помехой в своем сложном снабженческом деле.
С такими невеселыми мыслями пришел Виталий Осипович к себе в контору.
Поздоровавшись с Линой, он прошел в кабинет. Здесь стоял очень хороший письменный стол, одно кресло и несколько садовых диванов на литых чугунных ножках.
Вошла Лина и остановилась на своем постоянном месте. С недавних пор она начала одеваться несколько наряднее, сменила сапоги на туфли и только волосы по-прежнему гладко причесывала и стягивала на затылке яркой лентой. И еще он заметил — Лина иногда улыбалась, и тогда выражение ее трагически расширенных глаз делалось наивным, как у ребенка, и она казалась красивой.
Покончив со всеми канцелярскими делами, он ушел на биржу, где срочно монтировали кабель-краны, потом на катере отправился осматривать запонь и только к концу дня вернулся к себе в контору. Лина сразу набросилась на него:
— Я вас везде искала. Звонил Факт.
— Ну что? — торопливо спросил Виталий Осипович, сбрасывая плащ на спинку садового дивана. — Привез?
— Да, сегодня вечером обещают дать паровоз, — бесстрастно и четко сообщила Лина. Она помолчала и как-то особенно осуждающе договорила:
— И еще Факт просил передать вам: с этим же поездом приедет ваша жена.
— Что он там еще выдумал? — ворчливо спросил Корнев.
Отступая на всякий случай от стола, Лина совершенно официально отчеканила:
— Не могу знать. Сказал: жена. Если бы сказал Женя, я бы знала. Разрешите идти?
И, как прежде, щелкнув каблуками, она ушла.
Что еще там выдумал этот Факт? Какие-то новые махинации. Месяца не прошло, как он вместе с цементом привез несколько скульптур. Говорит, «в нагрузку» к цементу дали. Венеры какие-то и, кажется, Гераклы. Стоят теперь на складе, приводя в игривое настроение грузчиков да экспедиторов. Нагрузка! А теперь чья-то жена в нагрузку к электрокабелю. Хотя Лина, кажется, прямо сказала, чья жена. Факт еще и не то выдумает. Снабженец старой школы. Толкач. Он, рассказывают, и женился как-то по-толкачески. Ну это уж его дело. Венер еще можно в парке поставить, а с женой, которая при электрокабеле, пускай сам разделывается.
В это время Женя в сопровождении Факта шла по темной дороге к поселку.
— Прикажете проводить? — осведомился Факт.
— Сама дойду, — порывисто дыша, ответила Женя. — Я знаю, где он живет.
— Значит, бывали в наших краях. Как же это я не приметил вас?
Женя счастливо засмеялась в темноте:
— Бывала, бывала. Еще тут и вас не было, еще ничего не было, а я уже была. Раньше всех вас! Ну, всего. Спасибо…
И она, уверенно свернув вправо, исчезла в темноте.
Факт поспешил в контору. Как он и предполагал, Корнев очень обрадовался его прибытию. Доложив о долгожданном грузе. Факт, деликатно пощипывая усики, сказал доверительно:
— Супруга вас дожидается.
— Какая супруга?
— Евгения Федоровна.
— Женя! Где она?
— На квартиру к вам проследовала. Я хотел проводить, а они ручкой — так… Дескать, сама найду…
Корнев медленно поднялся. Лина счастливо ахнула и впервые увидела улыбку на обветренном лице своего начальника. Изменяя своим привычкам и нарушая субординацию, она бабьим жалостливым тоном посоветовала:
— Да идите же к ней, Виталий Осипович. Я тут все доделаю. Идите.
Когда торопливые шаги начальника затихли в коридоре, она сказала:
— Вот ведь как любит-то? Ну как она?
— Фигуристая бабочка, — напористо ответил Факт. — Молодая, а такая… не подходи близко.
— Ах, да я не про то, — перебила Лина.
Факт догадался:
— Вам про душу узнать желательно, про мысли и сердечную направленность…
Он умиленно склонил голову к плечу:
— Так ведь я не гадалка. Я, Линочка, человек практический.
Упруго подрыгивая толстенькими ляжками, он прошел к столу и сел против Лины. Сквозь золотистую щетинку на выпуклых щеках просвечивали густые банные румянцы. Редкие золотистые же завитки дымились над сияющим куполом головы.
Опершись короткими руками о стол, он скорбно прикрыл глаза:
— Себя не цените, Линочка. Годы идут, красота вянет.
— Характер плохой, — засмеялась Лина, — кавалеры боятся.
— Вы имеете право на любой характер при своей наружности, — пылко заверил Факт.
— Знаете что. Факт? Надоели вы мне.
— Верю, — вздохнул Факт, — я говорю с вами как с Венерой.
— О, по Венерам вы специалист!
Факт горячо прошептал:
— Линочка, если вас на пьедестал поставить, все кругом побледнеют от зависти. Хотите, все для вас будет…
Он схватил ее руку и, тяжело дыша, приблизил к ней свое пылающее лицо с маленькими глазками, похожими на две елочные лампочки.
Сделав отчаянное лицо, Лина ударила его по колючей щеке. И тут же Факт почувствовал, как его схватили за плечи чьи-то крепкие руки.
Он быстро обернулся. Совершенно незнакомый парень с темным лицом и диким взглядом горячих черных глаз взял его за грудки и, медленно поворачивая кулак, навертывал на него прочную материю. Факт понял: дело плохо. Золотистые колечки потемнели от пота и скорбно прильнули к куполу головы. Глядя в страшные глаза неизвестно откуда взявшегося парня, он прохрипел:
— Нанесение оскорбления действием карается законом. Не угрожаю, но предупреждаю.
— Эх ты, гадина, — с пугающим спокойствием сказал парень и бросил Факта в закрытую дверь, потом небрежным пинком отправил туда же его грязную брезентовую сумку.
Закрыв дверь. Мишка подошел к Лине.
— Добрый вечер, — хмуровато сказал он. — Здорово он надоел тебе?
— Добрый вечер, — ответила Лина без прежней жесткости в голосе. — Нет. С ним весело.
— Может, мне уйти? — помрачнел Мишка.
Лина улыбнулась. Что означала ее улыбка, этого Мишка не мог понять. Улыбнулась и неопределенно сказала:
— А это дело хозяйское…
Обрадованный уже одной этой неопределенностью, Мишка продолжал стоять против Лины. Она задумчиво улыбалась, сидя за своим столом.
— Смеешься, — осторожно заметил он.
Она вдруг спросила, ошеломив Мишку подозрительной задушевностью тона:
— Скажи, а ты Виталия Осиповича давно знаешь?
Мишка невесело усмехнулся:
— Понятно. Начальника на мушку берешь.
— Ты дурак, — с прежней задушевностью сказала Лина, — к нему сегодня жена приехала. Женя. Ее ты знаешь?