Проктор Кэндис. Полуночные признания

   У Эммануэль замерло дыхание.
   – Она была беременна?
   – Нет. Хотя девицей тоже не была. – Он изучающе посмотрел в ее лицо. – И вы об этом знали, не правда ли?
   Эммануэль не стала отрицать, она лишь повернулась в сторону видневшихся далеко внизу трущоб. Заросший сорной травой и ивняком участок земли между урезом воды и дамбой никому не принадлежал. Те, кому негде было жить, сооружали здесь домики на сваях, достаточно высоких, чтобы уберечь от ежегодного наводнения. Немногочисленная живность – куры и свиньи – бродила среди раскидистых ивовых кустов. Но Эммануэль всегда думала, что с порога этих домишек открывается очень красивый вид на реку.
   – Вы знаете имя человека, с которым она встречалась? – спросил майор.
   – Она не обсуждала со мной личные дела. – Это была святая ложь, призванная скрыть постыдную правду. Эммануэль подставила лицо лучам заходящего солнца и двинулась дальше. Раковины скрипели под ее ногами. Здесь, у реки, ветер был холоднее.
   – Конечно, вы не знаете, кто хотел смерти мисс Ла Туш? – произнес майор, стараясь не отстать.
   – Нет.
   – Когда прошлым вечером я разговаривал с ее семьей, мне говорили, что она девственница. Они либо не знали правды, либо стыдились ее говорить. Или очень боялись.
   – Боялись? – Эммануэль резко повернулась к нему. – Вы считаете, что они могли убить Клер только по этой причине?
   – Такое случается, когда молодая женщина может навлечь позор на всю семью – старинную, гордую и очень респектабельную. Похоже на то, что мисс Ла Туш была очень смелой в своей сексуальной жизни. Доктор, который делал вскрытие, считает, что она делала кое-что… Ну, оставим это. Скажу только, что в борделях мужчины дают за это дополнительную плату.
   Поняв, что он имеет в виду, Эммануэль покраснела.
   – Я не столь наивна, майор, и понимаю, о чем вы говорите.
   В глубине его опасно-темных глаз что-то блеснуло.
   – Для некоторых людей – к примеру, очень гордого отца или разъяренных братьев Клер – это может быть достаточным основанием для убийства.
   – Нет. Только не Антуан, – торопливо произнесла Эммануэль и тут же пожалела о своей поспешности, заметив на лице майора интерес.
   – Какими были ее отношения с Генри Сантером?
   – Я не думаю, что у нее была связь с Генри. – Она энергично покачала головой.
   – Почему вы так уверены?
   – Боже! Он был совсем старик!
   Майор бросил на нее косой взгляд, на его губах появилась холодная улыбка.
   – Такие вещи случались.
   – Генри – честный человек. Он никогда бы не соблазнил женщину, которая годится ему во внучки.
   – Клер Ла Туш была очень красивой и молодой.
   – Нет, – произнесла она снова. – Вы не понимаете. В жизни Генри была только одна женщина. Его жена. Может, она и умерла тринадцать лет назад, но он до конца оставался преданным ей. Кроме того… – Шум заставил ее поднять голову. Красный змей Доминика то нырял вниз под порывом ветра, то снова взмывал в синее небо. – Генри Клер даже не нравилась. Он был признателен ей за то, что она делала в больнице, но он… – она помолчала, подбирая слово, – не одобрял ее.
   – Он догадывался, что она принимала настойку опия?
   Эммануэль вскинула брови.
   – Армейский доктор считает, что она принимала это средство регулярно. И не убеждайте меня в том, что вы не знали о ее увлечении. Уж вы-то должны были заметить соответствующие признаки.
   – Она пользовалась опием больше, чем это разумно, но регулярно. Большинство людей не понимают, насколько эффективным может быть это средство. Я пыталась предостеречь ее, но она только смеялась.
   – Вы знаете, где она доставала опий?
   Эммануэль отрицательно покачала головой:
   – До того как война нарушила сообщения, его можно было найти повсеместно. Но сейчас положение изменилось. – В тени одного из домиков, сделанных из сплавного леса, сидел мулат и плел стул из ивовых прутьев. Эммануэль остановилась, глядя, как ловко движутся его руки. – Но есть еще вероятность, что смерть Клер произошла из-за неосторожности? – медленно произнесла она. – Я имею в виду – она могла решить, что беременна, и принять слишком большую дозу масла пижмы?
   – Это не случайность, – возразил майор. – Пижма содержалась в настойке опия. Флетчер делал обыск и нашел бутылку. К слову, Антуан всячески стремился ему помешать.
   – В настойке опия? Это средство сладкое, но не настолько, чтобы заглушить горечь пижмы.
   Майор покачал головой:
   – Это была новая бутыль. Даже если Клер заметила странный привкус, она могла предположить, что настойка просто плохо изготовлена. Похоже на то, что она не подозревала, что кто-то хочет ее отравить.
   Из груди Эммануэль вырвался странный возглас. Майор повернул ее к себе.
   – Послушайте, – произнес он, с силой прижимая ее руки. – В этом городе происходит что-то страшное, и вы знаете намного больше, но скрываете. Разве вы не ощущаете, что и над вами нависла опасность? Вам это безразлично?
   Лицо Зака было свирепым и жестким.
   – Вы думаете, я не боюсь? – возразила Эммануэль. – У меня сын, который потерял отца всего три месяца назад.
   – Тогда почему, черт побери, вы не говорите мне правду?
   Они были так близко, что она чувствовала странную смесь страсти и ненависти. Ее влекло к этому человеку, и одновременно она боялась его. Сердце Эммануэль забилось сильно и быстро. По его внезапно обострившимся чертам она поняла, что и он испытывает подобные чувства. Майор опустил взгляд на ее губы…
   – Месье, – прошептала она. – Мой сын… Его друг…
   Зак поднял голову и, продолжая тяжело дышать, убрал руки с ее плеч. Эммануэль поспешно отпрянула, но майор не сделал попытки снова дотронуться до нее.
   – Скольким еще придется умереть, пока вы не преодолеете свои предубеждения и не скажете, что происходит? – произнес он с внезапной холодностью.
   Взявшись за кончики складок своего траурного платья, Эммануэль медленно покачала головой:
   – Это не имеет ничего общего с убийствами.
   Она услышала, как ее издали позвал Доминик:
   – Мама, мама! – Сын бежал к ней по дамбе; над его головой летел воздушный змей. – Мама, посмотри, как высоко!
   – Закончим разговор на эту тему, – вздохнул майор. Взяв в руку поводья, он вскочил в седло и поскакал прочь. Его одинокая фигура четко вырисовывалась на фоне закатного южного неба.
   Вечером того же дня Эммануэль внезапно проснулась с бьющимся от страха сердцем. Было где-то около полуночи, на улице к этому времени совсем стихло. Она села в кровати, пытаясь понять, что ее разбудило. Но в доме стояла такая тишина, что в ушах буквально звенело, а темнота вокруг была густой и непроницаемой.
   Чувствуя, что от страха у нее по спине пробегают мурашки, Эммануэль прокралась к двери комнаты Доминика. Он мирно спал, в тишине ночи его дыхание было чуть слышно. Тем не менее Эммануэль заставила себя пересечь комнату. Ее босые ноги ступали совсем бесшумно по непокрытому полу. На миг Эммануэль смутилась – наверное, сейчас она выглядит глупо. Решив вернуться в постель, она все же направилась к двери, чтобы проверить, закрыта ли та на засов.
   По пути она обратила внимание на стеклянные раздвижные окна в гостиной, которые были заперты на защелки. Она прошла дальше, к входу. Коридор был пуст, а дверь предусмотрительно закрыта от всех ночных угроз. Но… кто-то поднял засов! Эммануэль поняла, что она проснулась именно от этого звука.
   Кто-то вышел, после чего закрыл за собой дверь.

Глава 15

   Рано утром следующего дня Эммануэль взяла напрокат у одного из соседей аккуратную маленькую серую кобылу и поехала на восток. Там, у болота, в похожей на гриб хижине жил чернокожий, который, как говорили, был способен предсказывать будущее.
   В детстве ее не учили езде верхом. Но в первый же год замужества, столь радостный для нее, Филипп взял ее в Бо-Ла и научил ездить на лошади, как и многому другому. Поэтому не было удивительного в том, что, проезжая мимо теснившихся хижин, полей сахарного тростника и леса, Эммануэль думала именно о муже.
   Ночью, обнаружив, что на закрытой входной двери не было засова, она побежала к Роуз и нашла ее спокойно спящей.
   – Но как? – недоумевала мулатка, когда Эммануэль все ей рассказала. Сев на кровати, она прижала кулаки к груди. – Как кто-нибудь мог войти? И что он здесь делал?
   Вместе они внимательно осмотрели дом, пытаясь найти хоть какой-либо след ночного посетителя, но безуспешно.
   – Это происшествие может иметь только одно объяснение, – решила Эммануэль, когда они сидели на кухне и пили из толстых кружек горячий кофе с цикорием. – Кто-то спрятался в доме днем, когда дверь не была заперта, а ночью сделал то, для чего пришел.
   – Вот что я скажу, – произнесла Роуз. – С этого дня входная дверь у меня будет заперта весь день. А утром я буду выбрасывать все остатки пищи. Кто бы это ни был, он обнаружит, что ему нечего отравить.
   Эммануэль промолчала, хотя, по ее мнению, если бы кому-то понадобилось их убить, то для этого совсем не обязательно подсыпать в еду яд.
   – Ты слышала какие-нибудь разговоры на рынке, Роуз? – Это бойкое место было известным и ценным источником информации, которую здесь можно было узнать как у белых, так и у чернокожих.
   – О, там много болтают, – беспечно сказала Роуз. – Но никто ничего на самом деле не знает.
   – И о чем?
   Роуз отвела взгляд.
   – Глупые разговоры.
   Держа кружку в руках, Эммануэль наклонилась вперед:
   – Скажи мне, Роуз.
   Роуз перевела взгляд на лицо Эммануэль и протяжно выдохнула:
   – Некоторые считают, что это Филипп. Якобы он не погиб на болотах, как думают янки. Что он оправился, но потерял рассудок и теперь убивает всех, кого знает.
   Эммануэль сжала кружку с такой силой, что сама удивилась, как та не треснула.
   – Что еще?
   Роуз пожала плечами:
   – Другие винят английского доктора или немецкого парня, которому ампутировали ногу. Но, скорее, люди просто не любят тех, кто говорит с акцентом или живет не так, как они.
   Эммануэль машинально кивнула, но у нее возникла мысль, которую она никак не могла отогнать. В конце концов, после долгих бессонных ночей, в течение которых она раздумывала над своим предположением, она направилась сюда, на протоки реки Байу-Соваж. Этот поступок казался ей глупым, поскольку хотя она очень уважала знания Папы Джона в области целебных растений, но никогда не верила в его способности предвидеть будущее. Поэтому, приближаясь к небольшой поляне, Эммануэль мысленно говорила себе, что она здесь только потому, что люди делятся с чернокожим своими секретами, предположениями и страхами. Внезапно она вспомнила, что Филипп совсем не верил в способности Папы Джона.
   Когда она подъехала к хижине, неф сидел за небольшим, покрытым белым покрывалом столом, на котором не было ничего, кроме грубо вырезанных деревянных чашек, наполненных раковинами каури. По другую сторону стола стоял стул.
   – Вы хотите сказать, что ждали меня, не так ли? – произнесла Эммануэль, натягивая поводья.
   Откинув голову, негр раскатисто рассмеялся.
   – Вы думаете, что знакомые сообщили мне о вашем визите?
   Эммануэль привязала серую кобылу к ветке кипариса и направилась к негру.
   – А это так? – поинтересовалась она, останавливаясь перед столом.
   – Ничего подобного.
   – Но тогда как вы догадались, что я приду?
   – Наверняка я знаю только то, что мне говорят.
   Поколебавшись мгновение, Эммануэль направилась к свободному стулу.
   Она положила руки на белоснежную ткань.
   – Тогда потрясите раковины каури и вызовите божество, чтобы оно сказало, кто это сделал.
   – Это не так просто.
   Эммануэль пристально взглянула ему в глаза.
   – Вот как?
   Негр протянул ей деревянную чашу с раковинами.
   – Держите ее обеими руками. Очистите свой ум от всего постороннего, думайте только о том, что вы хотите узнать.
   Чашка оказалась гладкой и холодной; казалось, она вибрировала, что испугало Эммануэль.
   – А теперь закройте глаза, потрясите раковины и задайте свой вопрос.
   Затем Папа Джон снова потряс раковины и начал петь песню на языке своей далекой родины – по рассказам Генри Сантера, негр адресовал магические песни четырем частям света, вызывая свое божество, а также «Всемогущего отца». Негр верил в особенную религию – вуду, в которой перемешались воспоминания о древних африканских религиях и мистический католицизм Санто-Доминго, острова в Карибском море, на котором Папа Джон был рабом до того, как его перевезли сюда, в Новый Орлеан.
   Эммануэль молча смотрела, как неф раскачивается взад и вперед. Мускулы на его щеках странно провисли, а глаза закатились. Старик погрузился в транс. Внезапно он рассыпал раковины по столу. Эммануэль испугалась и вскочила. Однако Папа Джон остановил ее жестом и начал внимательно изучать их расположение.
   – Довольно опасное сочетание свирепых чувств. Ненависти и даже темной кипящей ярости, – проговорил он, наклоняясь к раковинам и чуть не касаясь их лбом.
   – Я знаю, – сказала Эммануэль.
   Негр взглянул на нее, от удивления в уголках его глаз появились морщинки.
   – В самом деле?
   Эммануэль не очень-то верила в сверхъестественные способности Папы Джона, но доверяла своим предчувствиям.
   – Я ощутила это. В ту ночь на кладбище.
   – Что целились в вас?
   – Да.
   Негр снова начал рассматривать раковины, лежащие двумя параллельными линиями.
   – М-м-м, – наконец пробормотал он после долгого, внушающего Эммануэль страх молчания.
   – Что там? – тревожно произнесла она.
   – Я вижу две угрозы. Одна направлена на вас, но вторая – на того, кого вы любите.
   – Доминик. – Она наклонилась вперед, голос стал резким от страха. – Боже! Может, это не Доминик? – Она разом забыла, что когда-то не верила в способности Папы Джона.
   Негр покачал головой:
   – Не знаю.
   – Что тогда вы имеете в виду? Почему вы не говорите, как зовут этого человека?
   Папа Джон провел рукой по покрывалу:
   – Вы можете прочитать здесь имя?
   Схватившись за край стола, Эммануэль наклонилась.
   – Я вижу только раковины, которые для вас что-то значат.
   – Они мне не все открывают. – Негр говорил спокойным вежливым тоном. – Я хотел, чтобы это было не так, но пока что я благодарен, что узнал хоть что-то. – Он помолчал, как бы раздумывая. – По большей части.
   Эммануэль медленно выпрямилась. Сейчас ей было стыдно за себя, за свой страх и грубость.
   – Прошу прощения. Вы пытались мне помочь, а я сорвалась на вас. – Она достала из сумочки превосходный кубинский табак, который принесла с собой в качестве подарка, и положила на стол.
   Негр внимательно смотрел ей в лицо.
   – Иногда мы все хотим немного покричать.
   Эммануэль смущенно рассмеялась.
   – Спасибо, – поблагодарила она и направилась к своей лошади. – Вы не хотите сказать мне, чтобы я была осторожнее? – спросила она, подводя кобылу к пню, с которого могла взобраться в седло.
   Негр подошел к ней и поднял голову, чтобы посмотреть ей в лицо.
   – Вы уже ведете себя осмотрительнее. Только…
   Он замолчал. Расправляя юбку, Эммануэль удивленно спросила:
   – Что «только»?
   Он снова помолчал, потом легонько ударил по шее кобылы на прощание.
   – Поберегитесь, хорошо?
 
   – Может, мне следует еще о чем-нибудь разузнать? – спросил Хэмиш.
   Они сидели в кафе «Морнинг-Колл» и завтракали кофе с молоком и пончиками. В это утро с реки дул холодный ветер, с пристани доносились крики матросов, привязывающих канаты люгера^[8], и голоса женщин, идущих на рынок с корзинами на головах. Мулатки двигались с врожденной грацией. Воздух был напоен запахами оливкового масла, солода и жареных зерен кофе. Это сочетание было характерно только для одного города на свете – Нового Орлеана.
   – Что-то происходит между тобой и той французской вдовушкой, чьи друзья имеют плохую привычку превращаться в покойников, – произнес Хэмиш.
   Повернув голову, Зак взглянул на него.
   – Не поднимай брови и не изображай удивление, – продолжал Хэмиш, качая указательным пальцем. – Я наблюдал вчера. Даже слепой заметил бы, что между вами пробегали искры.
   Зак негромко рассмеялся, но тут же замолчал и повернул голову к площади. На постаменте статуи Эндрю Джексона какой-то рабочий под личным наблюдением «ложечного» генерала Батлера усердно высекал новую надпись: «СОЮЗ ДОЛЖЕН И БУДЕТ СОХРАНЕН».
   – Боже правый, она же подозреваемая, – наклоняясь вперед, произнес Хэмиш.
   – Я в этом не уверен.
   – Но ты же сам предполагал это раньше.
   Зак пожал плечами:
   – Думаю, она что-то скрывает от нас, но этого и следует ожидать, верно? Мы здесь не особенно популярны.
   – Не стоит об этом вспоминать.
   Зак наклонился вперед, продолжая наблюдать за рабочим на площади.
   – Я хотел бы, чтобы несколько солдат обыскали кладбище. Пусть они обратят внимание на те склепы, где заметны следы недавнего ремонта, а потом поговорят с родственниками умерших. Нужно найти тех двух негров, о которых говорил сторож-немец. Они могли что-нибудь заметить.
   Хэмиш что-то пометил в своей записной книжке.
   – Помнишь – ты просил меня разузнать насчет Филиппа де Бове?
   – Да, – медленно произнес Зак, глядя, как грузный ньюйоркец чешет шею.
   – Поначалу я думал, что он был зачислен в медицинский корпус конфедератов и там убит. Но я ошибся. Похоже на то, что он тайно вывозил золото конфедератов через болота, после того как мы взяли город. Но ему это не удалось.
   – Смерть героя, – мягко произнес Зак.
   – Да. Но все, с кем я общался, признавались, что никогда бы не подумали, что муженек этой хорошенькой французской вдовушки участвовал в темных делишках.
   – Как и все мы, наверное?
   Хэмиш покачал головой:
   – Я побывал там, где торгуют абсентом, играют в фараон, а потом в самых лучших борделях – вроде одного на Олд-Ливи-стрит, который торгует совсем молодыми девочками и мальчиками – для извращенных богачей. И думаю, я не узнал еще и половины.
   Около железной ограды площади старая индианка раскладывала на одеяле сушеные растения на продажу. Зак внимательно за ней наблюдал.
   – Похоже на то, что этот человек был способен убить из арбалета или отравить. Если это он, то вся история начинает проясняться.
   – Вот как? Да, надо выяснить, что это была за экспедиция де Бове по переправке золота через реку Байу-Креве. Кто-то об этом уже говорил?
   Солнце поднялось выше, нагревая воздух и прогоняя утреннюю прохладу.
   – Не помню, – ответил Хэмиш. Металлические ножки стула скрипнули по камням, когда он отставлял его. – Но как я могу сейчас судить, двумя убийствами дело не ограничится. Их будет три и больше. Думаю, больница Сантера – очень нездоровое и опасное место.
   Оставшуюся часть утра и большую часть дня Зак проверял выдачу еды городским беднякам. Все это время его мучило смутное беспокойство, неотвязчивое, словно старая мелодия или полузабытая мечта.
   В конце концов, Зак оставил лейтенанта завершать работу и отправился на поиски Антуана Ла Туша.
   Но найти его оказалось нелегко. Зак обнаружил Ла Туша в захудалом кабаре на Олд-Ливи-стрит. Он одиноко сидел в темном, подернутом табачной дымкой углу, за круглым столом, покрытым грязной скатерью, хотя, как заметил Зак, стоящий у локтя Ла Туша коньяк считался одним из самых дорогих.
   Антуан опустошил очередной стакан и положил дрожащие пальцы на бутылку. Заметив Зака, он замер, но в следующее мгновение протянул руку и улыбнулся:
   – Вот это да! Чем я обязан чести видеть нашего местного начальника военной полиции?
   Спертый воздух в этом притоне сильно отдавал виски, пивом и потом.
   – Я хочу с вами поговорить.
   – В самом деле? – Ла Туш томно махнул рукой, и коньяк выплеснулся из горлышка. – Говорите.
   Несмотря на ранний час, в баре уже было полно полупьяных ирландцев и итальянцев; кое-где были видны и темнокожие.
   – Тема такая, что следовало бы выбрать более уединенное место, – произнес Зак.
   Тыльной стороной ладони Ла Туш вытер лоб. Его шелковый платок на шее перекосился, воротник тонкой полотняной рубашки промок и пожелтел от пота.
   – А, Клер. – Он сделал глубокий выдох, взгляд остановился на бутылке коньяка. – Вы правы. Об этом здесь не стоит говорить.
   Он прихватил бутылку с собой. На улице солнце нещадно пекло крыши домов, но по сравнению с баром воздух на Олд-Ливи-стрит был свежим и сладковатым. Выйдя на мостовую, Ла Туш оперся на свой костыль и прищурился, глядя на светло-голубые облака:
   – Сейчас меньше времени, чем я думал.
   – Как долго вы пьете?
   Ла Туш пожал плечами:
   – Не знаю.
   – Вы переживаете из-за смерти сестры?
   – Нет. – Ла Туш безрадостно рассмеялся. – Вы ошибаетесь, майор. Скорбь – это жалкая эмоция. Вы не согласны?
   – Может быть.
   Они повернули к французскому рынку. Здесь ларьки прекращали работать днем из-за жары.
   – Впрочем, майор, – произнес креол, неловко поворачиваясь на костыле к Заку, – я и в самом деле этим расстроен.
   – Вы хорошо знали свою сестру? – спросил Зак. Ла Туш снова приложил бутылку к губам.
   – Я думал, что уже ответил на этот вопрос.
   – Вы догадывались, что у нее были интимные отношения с каким-то мужчиной?
   Ла Туш откинул голову и судорожно сглотнул. Было видно, что слова Зака его потрясли.
   – Как вы осторожно выразились, майор. – Он опустил бутылку. – Интересно, вы деликатны от природы или просто боитесь, что я оскорблюсь и вызову вас на дуэль? Знаете, я еще хорошо стреляю, хотя, конечно, и не могу фехтовать.
   Зак не ответил, и, немного подождав, его собеседник продолжил:
   – Моя сестра Клер имеет – имела – интимные отношения с мужчинами с пятнадцатилетнего возраста. Первым был красивый рослый ирландский рабочий, которого наняли поправить настил во дворе. Кто был последним, можно только догадываться.
   – Кто-нибудь из больницы имел связь с ней?
   – Поначалу я думал именно так, поскольку альтруизмом Клер не отличалась. Но, в конце концов, я решил, что недооценивал ее. – Ла Туш прислонился спиной к одной из ограждавших рынок массивных колонн и полузакрыл глаза. Рука с бутылкой лениво повисла в воздухе.
   – Ваши родители знали?
   Ла Туш повернул голову к Заку:
   – О чем? Что их дочь была сексуально свободна? Не думаю. Хотя могу ошибаться.
   – Почему они не выдали ее замуж?
   – О, они пытались. Она отказывалась. Клер говорила, что пока в Америке муж имеет столько же власти над женой, сколько и над рабами, она никогда не выйдет замуж. Она не хотела, чтобы ею управлял мужчина. – На его губах появилась кривая ухмылка. – Но для Клер слово «никогда» длилось недолго. – Он выпил еще коньяку. – Что вы думаете? А? Что мы убили ее из-за того, что она опорочила семью? – Он коротко и хрипло хохотнул. – Она никогда не была таким позором, как я.
   – Но вы не женщина.
   Ла Туш сделал бутылкой широкий жест.
   – Конечно, нет. Семейная честь находится между ног женщин, правда? – Он снова рассмеялся. – Мне нужно было убить старого Сантера? Ради чего? – Его глаза внезапно стали большими. – Вы же не думаете… О, майор. Я думаю, Сантер здесь ни при чем. Клер любила все изящное. Ей нравились молодые и красивые мужчины.
   Солнце опускалось все ниже, небо окрасилось в бледно-розовый цвет. Людей на улице убавилось – многие уже ушли домой на ужин. Зак увидел, как на противоположной стороне сапожник закрывает ставни мастерской.
   – Что вы знаете о смерти Филиппа де Бове? – поинтересовался Зак.
   – Филиппа? – Ла Туш нахмурился, бутылка снова оказалась у его губ; смена темы явно озадачила его. – Вы убили Филиппа – вы, янки. Говорят, он умер мгновенно от выстрела в голову.
   – Мог кто-нибудь его предать и сообщить о его миссии?
   Внезапно Ла Туш замолчал, его слабое тело напряглось.
   Только через несколько секундой произнес:
   – Нет, я не знаю.
   Быстро темнело. Усилился ветер. Небо затянули облака.
   – Вы опоздаете на поминки своей сестры, – произнес Зак, всматриваясь в покрасневшее лицо креола.
   Тот отрицательно покачал головой:
   – Клер всегда ненавидела поминки. – Он невесело улыбнулся, а затем произнес: – Забавно, не правда ли? В жизни нет ничего постоянного. То, что вчера казалось нам очень важным, может через какое-то мгновение стать совершенно ненужным. – Он снова попытался приложиться к бутылке, но вдруг остановился и с силой выдохнул: – Прошлой весной в больнице произошел большой скандал. Я знаю, что к этому имели отношение Клер и английский доктор, Ярдли. Было много крика и шума. Каким-то образом в это были вовлечены Филипп, Сантер и этот немецкий мальчик – тот, что потерял ногу. Он тоже был там. Поинтересуйтесь у него.
   – Ганс Спирс?
   – Да. Ганс. Вы знали, что он был с Филиппом в Байу-Креве? Именно там его и ранили.
   Зак удивленно спросил:
   – Почему вы мне это говорите?
   Оттолкнувшись спиной от столба, Ла Туш выпрямился, насколько это позволяли костыли.
   – Может, вы думаете, что я откровенничаю с вами из-за Клер? Хотя в некотором смысле это верно.
   – А в основном из-за мадам де Бове, не так ли? – мягко произнес Зак. – Она участвовала в этой ссоре?
   – Поначалу нет, но потом появилась.
   Заку показалось, что кровь перестала бежать по его венам и стала холодной. Он словно со стороны услышал собственный голос: