Раткевич Элеонора. Деревянный меч (Деревянный меч - 1)

   Конечно, Кенету никогда раньше не доводилось бывать в городах, похожих на Имбон. Но слухами земля полнится. От многих каэнцев, не единожды повидавших Имбон, Кенет наслушался самых невероятных россказней и имел хотя бы смутные представления о том, куда его судьба занесла. Однако они удивительно не соответствовали тому, что предстало его взору.
   Больше всего поразило Кенета почти полное безлюдье. Оно внушало тревогу. Кенет должен бы пробиваться сквозь бесчисленные толпы - а вместо этого он бредет по гулкой длинной улице один-одинешенек. Может, эти улицы оживляются только вечером? Может, всего через несколько часов человеческая волна выплеснется на мостовые? Но ведь Кенету говорили, что в Имбоне игра идет круглые сутки. Здесь не знают отдыха от азарта - ни дня, ни часа. Да и непохож Имбон на мирно спящий после ночного разгула город. Что здесь стряслось? Вымерли все, что ли?
   Думая так, Кенет был не особенно далек от истины.
   Ему недолго пришлось гадать, что же такое постигло жителей города. Откуда-то справа донесся угрожающий гул, подобный грохоту наводнения. Грозный шум приближался. Заслышав его, Кенет оживился, почти обрадовался. Явная угроза всегда лучше неясной смутной тревоги. Тревога высасывает силы, а опасность заставляет кровь бежать по телу быстрее. Всю долгую зиму Кенет ожидал неизвестно чего. Опустевший загадочным образом Имбон не развеял его тревоги. Она усилилась, она сделалась почти живым существом. Но при первом же угрожающем звуке это почти живое существо пискнуло и издохло. Тревогу сменила сосредоточенная настороженность. Кенет даже засмеялся - до того хорошо ему стало.
   Справа из переулка выбежала девчонка, худая, оборванная, окровавленная. Грозный гул следовал за ней. Не раздумывая, Кенет схватил пробегающую девчонку за руку. Девчонка попыталась вырваться, подвернула ногу, охнула и едва не упала.
   - Пусти! - завопила девчонка и укусила Кенета в запястье. От неожиданной боли Кенет едва не разжал руку.
   - Не бойся! - Времени на долгие объяснения не было. Теперь Кенет понял, что за гул раздавался неподалеку. То была толпа, и сейчас она будет здесь.
   Продолжая удерживать брыкающуюся девчонку укушенной левой рукой, правой Кенет извлек из ножен свой деревянный меч и провел черту перед собой поперек улицы, от стены к стене. Девчонка волочилась за ним по камням мостовой, но Кенету некогда было поднимать ее и объяснять, что все образуется. Тем более что он и сам не был вполне уверен. Ему удалось сделать невидимым Санэ, удалось защитить Наоки - защитить от магии. Сможет ли начерченная мечом линия и несколько торопливых слов защитить их обоих от обезумевшей толпы?
   Оказалось, сможет. Толпа вылетела из переулка - и силой собственной ярости разбилась о невидимую стену. Кенет с облегчением перевел дух и мысленно в который уже раз возблагодарил Аканэ. Деревянный меч не подвел его.
   Девчонка за его спиной больше не вырывалась.
   - Пусти, - попросила она тихим и неестественно тонким голосом, больно...
   Кенет разжал руку не без труда: ее словно судорогой свело. Наверное, синяки, оставленные его пальцами, побледнеют не скоро.
   - Извини, - сдавленно произнес он, не в силах оторвать глаз от ревущей толпы. Он видел, как плющились носы о невидимую стену, как задыхались притиснутые к ней коноводы из первых рядов. То ли сзади еще не смекнули, в чем дело, то ли окончательно лишились разума. У Кенета кровь отхлынула от лица. Если немедленно не прекратить эту безумную травлю человека людьми, задние попросту раздавят передних о магическую стену. По невидимой стене растекутся кровавые пятна и скроют от глаз все остальное. Как выламываются наружу ребра, как живая плоть превращается в жуткую, еще дымящуюся массу и стекает по магической стене...
   - Может, хватит? - крикнул Кенет, даже не надеясь, что его голос достигнет задних рядов. - Вам здесь не пройти.
   Ему казалось, что говорит он негромко. Сам он себя едва слышал. Но каким-то непонятным образом его голос достиг задних рядов. Напор толпы начал ослабевать, дикий рев немного приутих. Теперь можно было различить обрывки слов. Еще немного погодя они сложились в осмысленные фразы.
   - Вам здесь не пройти, - повторил Кенет.
   - А тебе нигде не пройти! - раздалось из толпы.
   - Я не позволю напасть на себя сзади, - возразил Кенет.
   - А мы не торопимся! - издевательски провизжал кто-то - не поймешь даже, мужчина или женщина.
   - Сиди здесь, пока не околеешь, колдун проклятый! А потом мы все равно свое возьмем!
   В этих голосах звучала такая безысходная ненависть, что Кенет на мгновение смутился. Да чем им так могла досадить эта насмерть перепуганная девчонка? За что они так жаждут ее крови? За что? А тебе какое дело, друг Кенет? Даже если эта несчастная и вправду натворила что-то очень нехорошее - есть ли на свете преступление, заслуживающее такой кары? В Саду Мостов люди тоже всем миром разделывались со своими обидчиками... но они не рвали голыми руками на куски их живую плоть. Они не поддавались слепой ярости. Они судили своих врагов и казнили их. А здесь... да не подоспей Кенет вовремя, и бедняжку растерзали бы. Даже если она - преступница, Кенет будет защищать ее. Такая ненависть не может быть права.
   Толпа ревела и завывала. Кенет на всякий случай обвел себя и перепуганную девчонку еще одной линией, сзади.
   - Сдохнешь здесь, колдун проклятый!
   - Да я с вами вроде и не ссорился, - заметил Кенет, поудобнее усаживаясь на холодные камни мостовой. Этот урок он запомнил накрепко: если твой противник вне себя, говори с ним как можно спокойнее. Тогда ты не дашь захлестнуть себя гневу. А если повезет, сумеешь обуздать ярость твоего врага. И когда его боевой пыл угаснет, вы сможете выяснить отношения без помощи оружия.
   - Что вам от меня надо? - деланно небрежно поинтересовался Кенет.
   - От тебя?
   - Нужен ты нам!
   - Отдай нам ведьму, колдун!
   - Отдай, и мы тебя не тронем!
   - Отдай ведьму!
   Когда бы не так страшно, было бы смешно. Логика, нельзя же не сказать, железная. Требовать у колдуна, чтобы он отдал ведьму на расправу. Словно с точки зрения колдуна быть ведьмой - преступление.
   - Ведь-му! Ведь-му! - требовала толпа.
   - А солнце в маринаде не хотите? - парировал Кенет. - Что вы с ней такого не поделили? Чем она вам насолила?
   - Это все она! - выла толпа. - Отдай!
   Кенет спиной чувствовал, как дрожит избитая, окровавленная девчонка, прижавшись к нему. Он завел укушенную руку назад и слегка отряхнул ее.
   - Ведь-му! Ведь-му!
   - С места не сдвинусь, пока не услышу по-человечески, что тут у вас случилось, - холодно возразил Кенет и вытянул ноги.
   Толпа еще немного побесновалась, но даже до толпы когда-нибудь хоть какая-то мысль изредка доходит. Когда до толпы дошло, что невидимая стена никуда не денется, а молодой волшебник твердо вознамерился сдержать обещание, рев толпы сменился неясным ропотом.
   - Так что тут у вас произошло? - повторил Кенет.
   - Она нас околдовала!
   - Уморила!
   - Разорила!
   - Так все-таки уморила или разорила? - усмехнулся Кенет.
   - А какая разница?
   Когда Кенет наконец уяснил себе положение вещей, в голове у него шумело, виски стиснуло тупой болью. Трудно разобрать сквозь шум человеческую речь - но куда труднее разобрать речь, в которой нет ничего человеческого.
   На Имбон обрушилась повальная болезнь. Умирали от нее немногие, но выжившие оказывались обезображенными до неузнаваемости. У кого все лицо покрывалось язвенными буграми, у кого по всему телу пошли сине-зеленые пятна с омерзительным запахом, у кого выпали волосы - иногда клоками, а иногда и вообще все до последнего волоска, причем отрастать снова явно не собирались. Не помогали ни притирания, ни заклинания. Болезнь эта была Кенету известна, хотя и только понаслышке. Лихорадка, прозванная лекарями "мать уродов", - заболевание крайне редкое. Ее не приносят в жилища бедняков крысы. "Мать уродов" и вообще милостива поначалу к беднякам. Неизвестно почему, но первые ее жертвы - всегда холеные баловни судьбы. Только собрав свою жатву среди безумно богатых, очень богатых, богатых и просто зажиточных, "мать уродов" направляется в бедные кварталы. И то только если эпидемия разразилась повальная. Обычно дело обходится одной-двумя жертвами. Город должен жить очень богато, чтобы в нем поселилась "мать уродов". Оттого-то и встречается эта болезнь куда чаще в байках лекарей, чем на самом деле.
   Но богатый процветающий Имбон пал жертвой лихорадки всего за неделю. Мучительный жар и ломота во всем теле, а потом - вечное уродство. Не скроешь, не спрячешь, не замажешь отвратительные язвы и жуткие шрамы. Городу не удалось скрыть постигшее его несчастье. И игроки покинули Имбон, повсюду разнося слухи о мерзкой болезни. Река азарта пересохла, и Имбон задыхался, как рыба на песке.
   - И это все она! - завывала толпа.
   - Да с чего вы взяли? - удивился Кенет.
   - А как же иначе? - ответил ему хриплый фальцет. - Она же может и вылечить!
   Ого! Умеющих исцелять от "матери уродов" на всю империю немного - по пальцам одной руки пересчитать можно. Кенет был так охвачен восторгом, что до него очень не сразу дошло, о чем толкует охрипший безумец.
   - Она что - вас лечила? - стеклянным от ярости голосом осведомился Кенет.
   - А как же! - согласно произнесла, почти пропела толпа. - Раз может вылечить, может и наслать. Кроме нее, некому!
   - Она и наслала!
   - Ведь-му! Ведь-му!
   Вот уж поистине благодарность за лечение! Кенет попытался понять логику толпы - и не смог. Его мутило от отвращения. Он почти забыл о дрожащей девчонке у себя за спиной. Вспомнил, лишь когда услышал ее сдавленный рыдающий смешок.
   Этот смех сорвался с разбитых в кровь губ как бы нечаянно, и Кенету было все равно, что его исторгло - страх, отчаяние, презрение, гнев, обида? Ибо даже такой изувеченный смех заставил воздух дрогнуть, и на мостовую покатились золотые колеса. Они были совсем маленькие, не больше перстней, но даже когда они угасли, их томительный звон слышался еще долго.
   - Ведь-му! Ведь-му!
   Кенет почти не слышал этого слаженного рева. Золотые колеса! Здесь, в Имбоне! Рукой подать до Замка Пленного Сокола, почти на самой границе владений Инсанны! Инсанны, истребившего всех драконов в своих краях, чтобы изготовить из их мертвых тел магические зелья! Да какой дракон по доброй воле сунется в эти гиблые места? Достаточно Инсанне проведать, и не сносить ему головы. А ведь пришла, пришла же, рискуя своей жизнью, пришла в этот гнусный город, пришла, чтобы лечить... чтобы найти свою смерть от рук разъяренной толпы!
   Никогда еще Кенет не испытывал подобной ненависти. До сих пор его противники были не вовсе лишены человеческого облика. Несчастные разбойники, скорее жертвы, чем обидчики. Околдованный убийца - можно ли его винить? Высокомерный отец Наоки тоже человек чести, хоть и на довольно противный лад. Даже Инсанна... этот хотя бы умен. Простить его нельзя, но есть за что уважать, пусть даже он и мерзавец. Теперь же перед Кенетом был совсем иной враг. Воплощение чистого беспримесного зла, притом же без малейших проблесков разума. Толпа.
   - Ведь-му! Ведь-му!
   И тут Кенет закричал.
   То был не боевой крик воина Кенета, не призывающий силу вопль начинающего мага Кенета. В это мгновение ни воина, ни мага не существовало. Деревенский мальчик кричал от невыносимой боли. До сих пор ему удавалось не то чтобы не замечать зла или дурного обращения с собой, но стряхивать его с себя. Он не обращал внимания на душевную боль - а она скапливалась, пряталась, таилась, ожидая своего часа. И дождалась. Все оскорбления, разлуки, все виденные им мерзости жизни, все предательства, которым он был свидетелем, а то и жертвой, - все разом обрушилось на него, хлынуло, придавило. И наивный неопытный мальчик, даже не предполагавший, что на свете столько зла, не выдержал.
   Длилось это не более доли мгновения. Даже без участия воли Кенета боль деревенского мальчика сделалась яростью воина. Из его уст исторгся новый крик, и деревянный меч со стальным свистом покинул ножны.
   Вот теперь Кенет окончательно понял, что означал неумолимый сухой жар в глазах Аканэ. Обжигающе холодное бешенство - то, что и закаленного воина заставит в страхе попятиться. То, что даже мертвому дает силы сражаться. Кенет был готов разорвать толпу, как ветхую тряпку. У его ног шипел и пузырился под ударами гневных молний камень мостовой. Трудно сказать, что натворил бы воин Кенет, не одержи верх начинающий маг. Привычка соблюдать устав взяла свое - а устав не особенно одобряет подобную ярость. Сизый блеск молний напомнил Кенету, что он все-таки волшебник. Гнев его не утих, но Кенет овладел им. Теперь он знал, что ему делать.
   Толпа попятилась и вновь прихлынула, когда Кенет шагнул к невидимой стене и рассек ее своим мечом. Наглый волшебник, посмевший встать на защиту мерзостной ведьмы, ступил за черту, и толпа ринулась, чтобы сомкнуться вокруг самонадеянного колдуна. Но не сомкнулась.
   Кенет вновь взмахнул мечом, и с его губ слетели тихие повелительные слова. Их никто не услышал. Толпа ревела, готовая раздавить, смять, уничтожить... Но стоило отзвучать последнему из тихих слов, как рев толпы сменился нестройным растерянным стоном, а потом замолк.
   Толпа, еще минуту назад обезумевшая от жажды крови, отчего-то не двигалась с места. Люди переминались с ноги на ногу, оглядывались изумленно, но никто даже руки не протянул ни к Кенету, ни к девчонке.
   - Так ты пришел за ведьмой? - крикнул Кенет; глаза его сузил злой прищур, рот подергивался в страшной улыбке. - Возьми ее. Ну, что же ты стоишь? Страшно?
   Девчонка коротко вскрикнула: Кенет в эту минуту был и вправду страшен, а недоумевающая толпа, неспособная приблизиться к ничем не защищенным людям, - еще страшнее.
   - Иди сюда! - Веселье Кенета не сулило ничего хорошего тому, кто соблазнится его уговорами. - У меня только цеп и деревянный меч. Иди же сразимся один на один!
   Толпа топталась на месте, начиная незаметно редеть. Один за другим люди стремились улизнуть куда-нибудь.
   - Тебе ведь нужна ведьма! - издевался Кенет.
   Одинокие беглецы больше не были одинокими. Началось повальное бегство - правда, весьма странное. Испуг на лицах бегущих - в порядке вещей, а вот дикое недоумение - не очень. И уж тем более никогда не заливает лицо толпы краска стыда, А лица тех, кому Кенет кричал вдогонку: "Так убей же ее - она ведь тебя лечила!" - были багровыми от стыда.
   Кенет оскорбительно засмеялся, взмахнул мечом над головой испуганной девчонки и спрятал его в ножны.
   - Пойдем отсюда, - хмуро сказал он. - Сегодня уже больше ничего не случится.
   Девчонка уткнулась носом в его куртку и судорожно заплакала. Кенет немного опомнился.
   - Не плачь, дракончик, - прошептал он. - Тебя больше никто не тронет. Не увидит даже. Не бойся.
   - Не боюсь. - Девчонка с трудом оторвалась от своего спасителя и утерла слезы.
   - Пойдем отсюда, - повторил Кенет. - Хоть к нам больше приставать не будут, а все-таки неохота мне здесь без нужды расхаживать. Пакостный городишко.
   Их действительно никто не тронул. Они беспрепятственно дошли до городских ворот. Как Кенет и обещал, их ни одна живая душа не увидела, даже стражники, охраняющие ворота.
   Спасенная девчонка уже не плакала. Ее распухшие от побоев губы даже сложились в некое подобие приветливой улыбки.
   - Здесь где-нибудь есть река или ручей, дракончик? - спросил Кенет, когда они отдалились от городских ворот.
   Девчонка усмехнулась и топнула ногой. Ручей пробился из-под земли и тихо залепетал.
   - Все время забываю, что драконы так могут. - Кенет перескочил через ручей. - Умойся, дракончик. Тебя так разделали - смотреть страшно.
   - Я не дракончик, - запротестовала девчонка, нагибаясь к воде. - Я уже взрослая. И вообще я все равно тебя старше.
   - Ну, если твои годы пересчитать на человеческие, то это я старше, не уступил Кенет. - Но я не буду называть тебя дракончиком, раз тебе не нравится. Только я не знаю, как тебя зовут...
   - Аритэйни, - ответила девчонка. - А что, я и правда такая страшная?
   - Красивая, - возразил Кенет, а спустя мгновение повторил искренне и убежденно: - Красивая...
   Теперь он мог рассмотреть ее получше. Девчонкой она казалась из-за своей худобы, а если приглядеться - очень даже взрослая девушка. На вид ровесница Кенету. Ничего общего с барышней Тамой - та, наоборот, отличалась взрослым сформировавшимся телом и детским выражением лица. Воспоминание о барышне Таме посетило Кенета в последний раз в его жизни - веселая улыбка на разбитых губах Аритэйни изгнала его навсегда. Кенет не мог бы сказать, что же в этой угловатой еще молоденькой девушке такого особенно красивого видывал он и кожу нежнее, и глаза побольше, и губы более ласковых очертаний, и волосы подлиннее. Но он не видел никого красивее Аритэйни. Она была самая красивая. Даже с синяком под глазом.
   - Влетит мне, - озабоченно произнесла Аритэйни, осторожно ощупывая синяк. - Удрала-то я в Имбон без спросу...
   - И лечила этих неблагодарных подонков. За это тебя точно следует оставить без сладкого, - засмеялся Кенет. Аритэйни обиженно фыркнула.
   - Зачем тебя вообще туда занесло? - не отставал Кенет.
   - Я думала, так будет лучше... - вздохнула Аритэйни. - Ты ведь не знаешь, что вызывает "мать уродов"...
   - Нет, - честно признался Кенет. Причина загадочной болезни его сейчас нимало не занимала, но ему так хотелось смотреть и смотреть на Аритэйни, что он готов был слушать что угодно.
   - У богатых людей мода такая есть, - скривясь, произнесла Аритэйни. Смешать воду из нескольких рек и тогда только пить.
   - Зачем? - изумился Кенет.
   - Потому что стоит это больших денег. Не всякий может себе позволить такую роскошь. А чем больше рек посетили водоносы, тем дороже вода.
   - Придурь, одним словом, - заключил Кенет.
   - Верно, блажь пустая. Только если взять воду больше чем из пяти рек и выпить, долго ждать прихода "матери уродов" не придется.
   Так вот почему "мать уродов" посещает преимущественно богатых!
   - А ты тут при чем?
   - Имбон стоит на моей реке, - вздохнула Аритэйни. - Я могу не любить этот город, но я должна... обязана... в общем, мне нужно было поскорее рассказать об этом своим родичам, они бы что-нибудь придумали. А я решила, что справлюсь сама. Ничего не скажешь, справилась.
   - Ты не виновата, - попытался утешить ее Кенет. - Не будь они такими неблагодарными дураками, ты бы справилась.
   - Если бы не ты, - опустила голову Аритэйни, - и разговору бы не было, справилась бы я или нет. От меня бы и клочков не осталось. Я и так понять не могу, как нам удалось спастись. Что ты с ними сделал, Повелитель Молний?
   Драконы и раньше называли Кенета Повелителем Молний. Именно так назвал его дракон, спасенный им в Поречье, так называл его и Хараи. Но сейчас его так назвала Аритэйни, и щеки Кенета словно обдало изнутри кипятком.
   - Ничего особенного, - ответил он, старательно пряча глаза. - Очень простая штука. Одно из первых заклинаний. Самое-самое ученическое. Слово разделения.
   Кенет хотел было умолкнуть, но на лице Аритэйни было написано такое восхищение, что он не смог остановиться.
   - Вообще-то заклинаний было два, - принялся объяснять он. - Сначала, когда я провел черту мечом, я произнес формулу замыкания. Так положено делать, если собираешься заниматься магией. Чтобы не навредить никому, понимаешь?
   Аритэйни кивнула завороженно; глаза ее так и сияли.
   - Ну вот. Это замыкающее слово нас и отделило от толпы. А потом, когда... - Кенет замялся, - когда я рассердился... есть еще такое Слово разделения. Это если хочешь направить всю свою силу на какой-то один предмет, чтобы ненароком ничего другого не задело. Ученическое в общем-то слово. Настоящие маги в нем не нуждаются. Они и так могут собрать свою мощь в любую малую точку. А для учеников оно в самый раз. Вот оно мне и пригодилось. Я разделил толпу. Скопом-то все смелые. А я их разделил. Каждый из них остался сам по себе. И никого больше не видел. Будто он совсем один на той улице, и убивать надо своими руками. И всю вину за это брать на себя. В толпе вроде никто и не виноват выходит, а в одиночку человека убить не так-то просто. Я знал, что они не осмелятся.
   - А если все-таки... - Аритэйни вздрогнула. - Мог найтись и такой, что не отступился бы. Они ведь так хотели крови...
   - Крови - да, но не своей, - уточнил Кенет. - Чтобы добраться до тебя, сперва надо было сразиться со мной. А уж на это никто из них не решился.
   - Я бы тоже не решилась, - отчего-то шепотом сказала Аритэйни. - Ты был такой страшный!..
   Кенет не успел толком огорчиться, что Аритэйни находит его страшным, потому что она внезапно потянулась к нему и неуклюже поцеловала куда-то возле уха.
   И вновь золотые колеса покатились по земле - огромные, сияющие. Кенет подскочил как ошпаренный: совсем рядом с ним стояли пятеро драконов. Одного из них он знал - то был Хараи. Другого Кенет узнал лишь по голосу: он еще не видел пореченского дракона в человеческом обличье.
   - Ты как всегда вовремя, Повелитель Молний, - все еще смеясь, произнес Хараи. - Пожалуй, нам стоило назвать тебя Спасителем Драконов.
   - Только уж не взыщи, - добавил незнакомый дракон, - и не сочти нас неблагодарными. Драконы не забывают тех, кто сделал им добро, и свой дар ты получишь, но не сегодня. Мы пришли за Аритэйни, и нам следует торопиться. Сам знаешь, драконам поблизости от Инсанны не место.
   - Не ругайте Аритэйни, - попросил Кенет, чувствуя, что у него перехватывает горло.
   - Не будем, - пообещал Хараи. Голос его звучал строго, но глаза смеялись, и в воздухе угадывалось сияние золотых колес.
   - Попрощайся, Аритэйни, - поторопил другой дракон. - Нам пора.
   Аритэйни взяла Кенета за руку. Век бы он не отпускал ее руки - но тонкие пальцы обернулись теплым облачком и выскользнули из ладони Кенета. Он едва смигнуть успел - и нет перед ним ни Аритэйни, ни пятерых драконов. Только белые облака плывут по синему летнему небу.
   Никогда еще Кенет не ощущал такой тоскливой пустоты на душе.
   Ему часто и подолгу приходилось оставаться в одиночестве, но он и представить себе не мог, что оно может быть таким враждебным.
   Глава 22
   МЕСТО СРЕДОТОЧИЯ
   Наконец-то!
   Лет пятьсот назад, даже триста, Инсанна корчился бы от нетерпения: ожидание затянулось. Инсанна был уверен, что денька через два мальчишка из "Ветки ивы", не выдержав боли, приползет к нему, в ногах валяться будет, просить, умолять, унижаться. Но минула неделя, за ней другая, а никто не просил Инсанну облегчить участь несчастного - ни он сам, ни его родственники. Может быть, дерзкий юноша смирился? Если он сам по доброй воле отказался от враждебности, головная боль должна отступить. При одной мысли о возможности подобного исхода Инсанна испытывал жгучее разочарование - не в своей жертве, в себе самом: надо же было так ошибиться! Инсанна был так уверен, что наглец будет и дальше упорствовать. Неужели он разучился разбираться в смертных?
   А тут еще одна весть, и тоже не из приятных. Слуга, которого Инсанна в приступе нечастого милосердия оделил силой, повесился. Вот и помогай людям после этого! Зря только силу потратил на остолопа, неспособного оценить великий дар по достоинству. Инсанна был совершенно уверен в ином исходе дела. Может, и вправду за свою долгую жизнь он разучился понимать этих жалких недолговечных существ с уязвимым телом и куриными мозгами?
   Но нет, нет, ничего подобного. Вот они, просители. Нет, не смирился дерзкий мальчишка. Он повел себя так, как Инсанна от него и ожидал, и даже сверх того. Он ничего не сказал о причине своих страданий, чтобы никто не вздумал идти за него ходатаем. Никакой ошибки. Мальчишка упорен, как от него и требовалось. Значит, не зря Инсанна рассчитывал на него.
   Мысль о собственной непогрешимости настроила Инсанну на благодушный лад. Он не заставил просителей томиться в ожидании, а принял их немедленно.
   Просителей было двое: старик и молодой вельможа. По всей очевидности, отец и старший брат. Судя по виду этих двоих, мальчишка и впрямь происходит из знатной семьи. Горе состарило их лица чуть не вдвое: так, он еще и любим своими близкими. Что ж, тем легче будет их уговорить. Наверняка они с него всю жизнь пылинки сдували, на руках носили, баловали и лелеяли. Удивительно, откуда в нем такая твердость духа. Впрочем, об этом Инсанна вскорости узнает.
   - Чему обязан столь великой честью вашего визита? - церемонно поклонился Инсанна.
   Младший из просителей устремил на Инсанну взгляд, яснее слов говорящий: "Ты отлично знаешь, зачем мы здесь, сукин ты сын". Взгляд этот Инсанну приятно позабавил. Занятно созерцать бессильную ненависть того, кто вынужден тебе уступить и знает это.
   - Мой младший сын... Кэссин... - Слова давались старику с явным трудом. - Он по молодости надерзил вам... не извольте гневаться...