Страница:
Двадцать седьмого мая произошло событие, поднявшее боевой дух осажденных: им удалось потопить броненосец «Цинциннати», один из мощнейших боевых кораблей союзного флота. Пока генерал Шерман атаковал оборонительные рубежи на левом фланге, боевым кораблям была поставлена задача уничтожить батареи противника. Однако план провалился. Ядро, выпущенное с батареи на высоком берегу Миссисипи, пробило броню, «Цинциннати» пошел ко дну.
Той ночью Хантер понял, что не может больше и минуты просидеть в траншее. Он поднялся и зашагал вдоль бруствера. Было темно, но его светловолосую голову, возвышавшуюся над насыпью, можно было разглядеть без труда. Просвистела пуля, едва не задев Хантера, и тут же в ответ не более чем в шести футах от него прогремел выстрел, заставивший замолчать снайпера-янки.
Молодой южанин крикнул из своего укрытия:
– Эй, солдат, если хочешь сохранить голову на плечах, лучше пригни ее. – Разглядев Хантера, когда тот подошел ближе, стрелок поспешил добавить: – Прошу прощения, полковник, в темноте не видно знаков различия.
– Все нормально, солдат, спасибо за дельный совет, – с улыбкой ответил Хантер. – Я полковник Хантер Александер из третьего миссисипского полка.
Молодой снайпер опустил ружье.
– Рад с вами встретиться, полковник. Я рядовой Уильям Хендерсон, шестьдесят вторая бригада конной инфантерии.
– Рядовой Хендерсон, я пользуюсь случаем, чтобы похвалить вас за меткость. Говорят, вы лучший стрелок по обе стороны линии фронта.
Молодой худощавый солдат улыбнулся:
– Пустяки, полковник.
– Нет, Хендерсон, я думаю, что это не пустяки. Спуститесь на минутку, я хочу пожать вам руку. Сейчас вроде бы все тихо.
Снайпер подчинился, спустился на землю и обменялся рукопожатием с полковником. Южане разговорились, Хендерсон рассказал, что он родом из Свитуотера, штат Теннесси, «самого красивого уголка самого красивого штата», как он выразился.
Хантер улыбнулся:
– Да, я слышал, что места у вас красивые. Может, когда кончится война, мне удастся побывать в ваших краях.
– А вы откуда родом?
– Из этого самого места, где мы находимся. Я родился и вырос в Виксберге.
– Да-а, сэр, должно быть, очень грустно видеть свой родной город окруженным врагами. Страшно представить, что могут натворить в Виксберге солдаты-янки, если войдут в город.
– Как вы думаете, Хендерсон, есть шанс, что мы устоим?
– По правде говоря, сэр, это будет непросто. У нас не хватает боеприпасов, да и паек сократили вдвое. Но как говаривали в третьем луизианском, «будет жарко, но мы выдюжим». – Он улыбнулся Хантеру.
– Вы правы. – Хантер тоже улыбнулся в ответ. – Мне пора, удачи вам, Хендерсон.
– И вам тоже, полковник. – Пожимая руку Хантеру, стрелок заверил: – Мы не пустим проклятых янки в ваш родной город. Что до меня, я готов обороняться от них хоть до конца света.
Глава 28
Глава 29
Той ночью Хантер понял, что не может больше и минуты просидеть в траншее. Он поднялся и зашагал вдоль бруствера. Было темно, но его светловолосую голову, возвышавшуюся над насыпью, можно было разглядеть без труда. Просвистела пуля, едва не задев Хантера, и тут же в ответ не более чем в шести футах от него прогремел выстрел, заставивший замолчать снайпера-янки.
Молодой южанин крикнул из своего укрытия:
– Эй, солдат, если хочешь сохранить голову на плечах, лучше пригни ее. – Разглядев Хантера, когда тот подошел ближе, стрелок поспешил добавить: – Прошу прощения, полковник, в темноте не видно знаков различия.
– Все нормально, солдат, спасибо за дельный совет, – с улыбкой ответил Хантер. – Я полковник Хантер Александер из третьего миссисипского полка.
Молодой снайпер опустил ружье.
– Рад с вами встретиться, полковник. Я рядовой Уильям Хендерсон, шестьдесят вторая бригада конной инфантерии.
– Рядовой Хендерсон, я пользуюсь случаем, чтобы похвалить вас за меткость. Говорят, вы лучший стрелок по обе стороны линии фронта.
Молодой худощавый солдат улыбнулся:
– Пустяки, полковник.
– Нет, Хендерсон, я думаю, что это не пустяки. Спуститесь на минутку, я хочу пожать вам руку. Сейчас вроде бы все тихо.
Снайпер подчинился, спустился на землю и обменялся рукопожатием с полковником. Южане разговорились, Хендерсон рассказал, что он родом из Свитуотера, штат Теннесси, «самого красивого уголка самого красивого штата», как он выразился.
Хантер улыбнулся:
– Да, я слышал, что места у вас красивые. Может, когда кончится война, мне удастся побывать в ваших краях.
– А вы откуда родом?
– Из этого самого места, где мы находимся. Я родился и вырос в Виксберге.
– Да-а, сэр, должно быть, очень грустно видеть свой родной город окруженным врагами. Страшно представить, что могут натворить в Виксберге солдаты-янки, если войдут в город.
– Как вы думаете, Хендерсон, есть шанс, что мы устоим?
– По правде говоря, сэр, это будет непросто. У нас не хватает боеприпасов, да и паек сократили вдвое. Но как говаривали в третьем луизианском, «будет жарко, но мы выдюжим». – Он улыбнулся Хантеру.
– Вы правы. – Хантер тоже улыбнулся в ответ. – Мне пора, удачи вам, Хендерсон.
– И вам тоже, полковник. – Пожимая руку Хантеру, стрелок заверил: – Мы не пустим проклятых янки в ваш родной город. Что до меня, я готов обороняться от них хоть до конца света.
Глава 28
К началу июня от былого великолепия Виксберга остались лишь воспоминания. Женщины и дети переселились из домов в наспех вырытые землянки, взяв с собой мебель, ковры и постельные принадлежности. Улицы, перегороженные баррикадами, опустели, на них можно было встретить только голодных и оборванных солдат, роскошные особняки превратились в руины.
Казалось, изнеженные барышни должны были бы рыдать от отчаяния, видя, как разрушаются прекрасные дома, где они когда-то жили, но никто не плакал по потерянному дому. Женщины Виксберга если и проливали слезы, то только по храбрым воинам, которые, терпя всевозможные лишения, сражались с врагом и ежедневно гибли под неумолкающий грохот разрывов и свист пуль. Не один больной, изможденный солдат, умирая, держал за руку бесстрашную виксбергскую женщину, не думающую об опасности. Не одному умирающему бойцу Конфедерации скрасили последние минуты тихие слова утешения, участливый взгляд, прикосновение нежной женской руки к липкому от пота лбу.
Хантер, прежде худощавый, стал просто тощим, его высокие скулы с каждым днем обозначались все резче. Безжалостное миссисипское солнце выбелило и без того светлые волосы Хантера; исхудавшее и осунувшееся лицо, напротив, приобрело бронзовый оттенок. Выражение карих глаз изменилось: в них не осталось и следа от прежнего мечтательного взора, теперь с исхудавшего загорелого лица смотрел понимающий взгляд много повидавшего человека, но даже эти изменения не портили Хантера, он по-прежнему оставался красивым мужчиной.
Хантер покачал головой, думая о молодых храбрецах, воевавших под его началом. Днем и ночью, под палящим солнцем и проливным дождем они оставались в окопах, грязные, усталые, ослабевшие. Многих подкосили дизентерия и малярия, донимали вши, но, несмотря ни на что, они продолжали храбро сражаться за свою землю, полные решимости держаться до тех пор, пока ангел смерти, постоянно маячивший за спиной каждого, не постучит по плечу и не скажет, что настал его черед отправляться в мир иной. Храбрые воины удерживали позиции, не жалуясь на тяготы службы, смертельная опасность больше не вызывала у них страха.
Но кое-что в жизни никогда не меняется. Красивые и мужественные девушки Виксберга смотрели на молодых солдат, как на героев. Хантера, одного из самых красивых офицеров, их внимание одновременно и смущало, и забавляло: когда он уезжал из Виксберга учиться в колледж, некоторые из нынешних девушек были шести-семилетними девчонками, а сейчас они повзрослели и искали приключений. Когда темнело, молодые красивые офицеры, казавшиеся их юным поклонницам чуть ли не богами, приходили в гости в землянки. Здесь при свечах их сажали за столы, украшенные свежими цветами, и угощали домашней стряпней. Гости и хозяева распевали песни и на один вечер забывали о суровой реальности военных будней.
Хантер, хотя его не раз приглашали, никогда не ходил в землянки. Когда офицеры не могли оставить свои посты, юные леди, столь же отважные, сколь и прекрасные, на закате солнца сами приходили на позиции, не боясь пуль и снарядов.
Хотя все знали, что Хантер женат, несколько девушек, считая его неотразимым, тайно вздыхали по нему. Не раз при свете луны к светловолосому уроженцу Виксберга поворачивалось улыбающееся женское личико, не однажды женский голос напоминал ему, что город в осаде, отрезан от всего мира и один-другой поцелуй, подаренный другой женщине, никак не повредит его жене, оставшейся в Натчезе. Польщенный вниманием Хантер обычно только усмехался в ответ. Когда какая-нибудь юная леди дарила ему пару собственноручно связанных носков, он благодарил и смущенно улыбался. Когда женские ручки вставляли ему в петлицу цветок, а сама девушка пыталась поймать его взгляд и в ее глазах можно было прочесть недвусмысленное приглашение, Хантер стоял неподвижно, как изваяние. Порой при виде обращенного к нему девичьего лица, на котором читалось откровенное восхищение, сердце Хантера начинало биться быстрее, но все же не настолько, чтобы он забыл об оставшейся в Натчезе красавице жене, которую он по-прежнему любил, хотя она и предала его с другим мужчиной.
В мире, где все смешалось и перевернулось с ног на голову, романтика побеждала смерть. Между одинокими офицерами из Теннесси, Миссури, Луизианы, Миссисипи и Джорджии и отважными юными леди, преклоняющимися перед ними за бесстрашное сопротивление презренным янки, которые пытались отобрать у них город и лишить привычного образа жизни, завязывались серьезные романы. Полковник Александер с удовольствием беседовал с веселыми, приятными молоденькими девушками, их общество помогало ему вспомнить о тех жизненных ценностях, за которые он сражался. Однако ему было неловко пользоваться таким вниманием, когда его подчиненные лишены столь приятной возможности на время забыть о трудностях. Даже в обществе благоухающей духами юной красавицы с шелковистыми волосами и мелодичным голосом, сидящей почти вплотную к нему, Хантер ловил себя на мысли о храбрых молодых солдатах, оставшихся в окопах и не получающих подобной компенсации за тяготы военной жизни. Молодые люди, оказавшиеся вдали от родного дома, тосковали по подругам и женам, не зная, суждено ли им когда-нибудь встретиться вновь. Эти одинокие молодые солдаты куда больше нуждались в обществе хорошеньких девушек, чем он, Хантер, но вместо этого получали помощь почтенных матрон, по возрасту годящихся им в матери. Если бы Хантер мог направить все внимание, которое ему уделяли девушки, на своих подчиненных, тоскующих по нежности и женской ласке, он бы не раздумывая сделал это.
К пятнадцатому июня и без того отчаянное положение осажденных еще более ухудшилось. Хотя в последние дни ходили упорные слухи, что генерал Джонстон получил двадцатитысячное подкрепление и со дня на день придет к ним на помощь, никаких реальных подтверждений тому не имелось. Длинные жаркие летние дни тянулись один за другим, а никакой помощи извне не поступало. Курьерам все реже удавалось прорваться сквозь кольцо союзных войск, блокировавших город, и недостаток боеприпасов ощущался все острее. Но с провизией дело обстояло еще хуже, голодающие конфедераты дошли до того, что стали есть мулов.
В сумерках Хантер, совсем исхудавший, обедал со своим адъютантом, не обращая внимания на проносящиеся над их головами снаряды и мины.
– Знаете, капитан, – заметил Хантер, с трудом прожевав жесткое, недоваренное мясо мула, – по-моему, это вкуснее лучшего ростбифа, какой мне только доводилось пробовать.
Капитан усмехнулся и облизнул губы.
– Да, полковник, пожалуй, если бы мы раньше знали, как мул хорош на вкус, мы бы подавали его в качестве деликатеса.
– Вы правы. Но кошки и собаки – это уж слишком, думаю, я никогда не проголодаюсь настолько, чтобы есть их мясо.
– Я тоже, некоторые вещи я никогда не смогу есть.
Однако скоро им пришлось взять свои слова обратно: мулов не осталось, и теперь конфедератам было нечем утолять голод. Не прошло и недели с того разговора, как Хантер и его адъютант вместе с остальными осажденными не только перешли на мясо кошек и собак, но даже включили в свой рацион крыс. Никто и не поморщился, голодающих волновал только один вопрос: что они будут есть, когда доедят и крыс?
«Дорогой Скотт!
За два года, прошедшие с тех пор, как мы виделись с тобой в последний раз, я никогда еще не был к тебе так близко, как сейчас. Мы стоим в Джэксоне, штат Миссисипи, а сегодня ночью я выступаю в мой родной город, Виксберг. Может, недалек уже тот день, когда я снова смогу взять тебя на руки, поправить на тебе одеяло, поиграть с тобой в мяч.
Я здоров, бодр и надеюсь, что наша долгая разлука скоро закончится. Ты, наверное, так вырос, что тебя и не узнать, представь себе, сынок, нам придется знакомиться заново.
Я люблю тебя, Скотти, надеюсь, что еще до конца года мне удастся взглянуть на твое милое личико.
Любящий тебя отец».
Кэтлин аккуратно свернула письмо и улыбнулась сыну:
– Дорогой, я положу это письмо вместе с остальными, которые ты так бережешь. А теперь почему бы тебе не пойти поиграть с ребятами?
– Хорошо, мама. – Мальчик улыбнулся матери. – Как здорово, папа скоро приедет домой!
– Надеюсь, что так, дорогой.
В последующие дни и недели она много раз доставала и перечитывала письмо. При мысли, что Хантер совсем близко, в каких-нибудь восьмидесяти милях, у нее начинали дрожать руки. Если бы он смог вырваться на несколько дней, повидаться со Скотти… Может, тогда она смогла бы наконец узнать у него, что же произошло.
Все еще держа письмо в руке, Кэтлин встала и пошла искать няньку.
– Ханна, ты где?
– На кухне, мисс Кэтлин.
Кэтлин вышла из гостиной и поспешила в кухню. Ханна оторвала взгляд от теста, которое раскатывала на столе, и посмотрела на Кэтлин.
– Ханна, ты знаешь, что Хантер сейчас в Виксберге?
– Э-э, голубка, это, почитай, все равно что в Нью-Йорке, Виксберг ведь в осаде.
– Ханна, ты не понимаешь, мой муж находится всего в восьмидесяти милях отсюда, я хочу с ним увидеться.
Ханна всплеснула перепачканными мукой руками.
– Никак вы с ума сошли, мисс Кэтлин? Доктор Хантер не может приехать домой, между Натчезом и Виксбергом полным-полно янки. К тому же вы сами помните, он уехал и ничего толком не объяснил. Думаете, он захочет вас видеть? Конечно, ему страсть как хочется повидаться со Скотти, но…
– Ханна, какое сегодня число? – деловито спросила Кэтлин, по-видимому, пропустив мимо ушей все, что наговорила нянька.
– Двадцать первое июня, а что?
– Завтра я отправляюсь к Хантеру.
– Ничего подобного, мисс Кэтлин, или вы рехнулись? Я же говорю, на дорогах полно янки, вам ни за что не добраться до Виксберга.
– Ханна, ты меня не отговоришь, я решила ехать, и я поеду. Будь добра, скажи Дэниелу, чтобы к рассвету приготовил свежих лошадей, он поедет со мной.
– Что за глупости вы говорите! Никуда вы не поедете, мисс Кэтлин, ваше место дома. А ну как вас убьют? Что тогда будет со Скотти? Нельзя вам ехать!
– Ханна, тебе не удастся меня отговорить, я должна увидеться с Хантером, пусть даже на часок.
Ханна сверкнула черными глазами, вытирая руки о передник.
– Ну, раз уж вам так неймется, я поеду с вами.
– Нет! – Кэтлин положила руки на плечи няньке. – Ханна, ты должна остаться и позаботиться о Скотти. Мне придется прорываться через блокаду, ты сама сказала, что это опасно, если со мной что-то случится, у Скотти останешься ты.
– Ох, голубка, не дело вы задумали! – запричитала Ханна. – Не делайте этого, я умру от беспокойства!
– Ханна, дорогая, мне нужно увидеться с мужем, это для меня очень важно, важнее жизни.
Оставив няньку чуть ли не в слезах, Кэтлин, приподняв юбки, побежала верх по лестнице в свою комнату и, достав из шкафа коробку, вынула из нее красивый желтый кушак. На то, чтобы вышить на кушаке голубой нитью инициалы Хантера, у нее ушло несколько вечеров, но дело того стоило. Кэтлин расправила кушак и залюбовалась своей работой, улыбаясь и любовно поглаживая вышитые буквы. Если судьба окажется к ней благосклонна, через два-три дня она собственноручно повяжет этот кушак на талии своего любимого мужа.
Тем временем Ханна со слезами на глазах пошла искать Дэниела.
– Мисс Кэтлин решила ехать к мужу, говорит, ты должен ехать вместе с ней, вы отправляетесь на рассвете.
– Раз мисс Кэтлин сказала, что мы едем, значит, так тому и быть, – философски заключил Дэниел и пошел готовиться к отъезду.
– Дэниел, – окликнула его Ханна, – мисс Кэтлин незачем об этом знать, но я хочу, чтобы ты предупредил Большого Сэма, капитана парохода мистера Доусона. Пусть на всякий случай знает, что наша хозяйка отправилась в Виксберг.
В ночь на двадцать четвертое июня Хантер, грязный, усталый и голодный, в одиночестве расхаживал вдоль бруствера. Не боясь смерти, давно ставшей привычной, он не спеша прохаживался вдоль парапета, не обращая внимания на свист пуль и вой пролетающих мин. Он настолько привык к грохоту разрывов, что даже не морщился.
– Осторожнее, полковник, как бы в вас не попало, – послышался знакомый голос Уильяма Хендерсона. Стрелок находился на своем посту, поражая любого янки, которому хватало глупости оказаться в зоне досягаемости его винтовки.
– А, Хендерсон! Как дела? – Хантер улыбнулся молодому солдату из Теннесси.
– Уж слишком сегодня тихо, не нравится мне это. По-моему, янки что-то задумали. – Снайпер тоже так привык к грохоту пушек и свисту мин, что почти перестал их замечать.
– Спускайтесь вниз, поговорим, успеете еще подстрелить своих янки, никуда они не денутся.
Хендерсон спустил ружье, потом спустился сам.
– Знаете, господин полковник, иногда мне кажется, что они плодятся, как кролики.
Они не виделись больше месяца, и Хантер поразился тому, как сильно изменился молодой солдат. Он и раньше не отличался полнотой, а сейчас стал совсем тощим, на худых руках отчетливо проступали вены, щеки ввалились. Хантер вдруг понял, что видит перед собой собственное отражение.
– С вами все в порядке, Хендерсон? – мягко спросил он.
– Да, сэр, только очень есть хочется. Мне все время снятся домашние бисквиты, даже наяву мерещатся.
– Я вас понимаю. – Хантер невесело улыбнулся. – Пожалуй, я бы согласился умереть хоть завтра, если бы только меня перед смертью как следует покормили.
– Полковник, вы же врач, почему вы не добились, чтобы вас перевели в полевой госпиталь? Это было бы нетрудно. Говорят, там хорошо кормят, даже бренди выдают.
– Ошибаетесь, молодой человек. Иногда мне кажется, что я прячусь здесь из трусости. Я однажды побывал в бригадном госпитале, вы не представляете, как там тяжело. Палатки переполнены ранеными и умирающими, хирурги проявляют чудеса храбрости, они оперируют днем и ночью, не обращая внимания на пули, которые буквально свистят над головами. Многие некогда красивые мужчины неузнаваемо обезображены, кому оторвало нос, кому вырвало кусок щеки, кто остался без глаза. Зрелище кошмарное, Хендерсон, невозможно представить ничего страшнее.
– Простите, сэр, я ляпнул, не подумав. Но все равно вы здесь нужнее, своим мужеством и решимостью вы вдохновляете солдат, помогаете им пережить все это.
– Спасибо на добром слове, Хендерсон. Пожалуй, вам пора возвращаться на пост. Кстати, вы чувствуете эту ужасную вонь? Как вы думаете, от кого это пахнет: от меня или от вас?
Рядовой Хендерсон расхохотался:
– От нас обоих, сэр. Я уже забыл, когда последний раз мылся, а вы?
– Я тоже не помню, Хендерсон.
Казалось, изнеженные барышни должны были бы рыдать от отчаяния, видя, как разрушаются прекрасные дома, где они когда-то жили, но никто не плакал по потерянному дому. Женщины Виксберга если и проливали слезы, то только по храбрым воинам, которые, терпя всевозможные лишения, сражались с врагом и ежедневно гибли под неумолкающий грохот разрывов и свист пуль. Не один больной, изможденный солдат, умирая, держал за руку бесстрашную виксбергскую женщину, не думающую об опасности. Не одному умирающему бойцу Конфедерации скрасили последние минуты тихие слова утешения, участливый взгляд, прикосновение нежной женской руки к липкому от пота лбу.
Хантер, прежде худощавый, стал просто тощим, его высокие скулы с каждым днем обозначались все резче. Безжалостное миссисипское солнце выбелило и без того светлые волосы Хантера; исхудавшее и осунувшееся лицо, напротив, приобрело бронзовый оттенок. Выражение карих глаз изменилось: в них не осталось и следа от прежнего мечтательного взора, теперь с исхудавшего загорелого лица смотрел понимающий взгляд много повидавшего человека, но даже эти изменения не портили Хантера, он по-прежнему оставался красивым мужчиной.
Хантер покачал головой, думая о молодых храбрецах, воевавших под его началом. Днем и ночью, под палящим солнцем и проливным дождем они оставались в окопах, грязные, усталые, ослабевшие. Многих подкосили дизентерия и малярия, донимали вши, но, несмотря ни на что, они продолжали храбро сражаться за свою землю, полные решимости держаться до тех пор, пока ангел смерти, постоянно маячивший за спиной каждого, не постучит по плечу и не скажет, что настал его черед отправляться в мир иной. Храбрые воины удерживали позиции, не жалуясь на тяготы службы, смертельная опасность больше не вызывала у них страха.
Но кое-что в жизни никогда не меняется. Красивые и мужественные девушки Виксберга смотрели на молодых солдат, как на героев. Хантера, одного из самых красивых офицеров, их внимание одновременно и смущало, и забавляло: когда он уезжал из Виксберга учиться в колледж, некоторые из нынешних девушек были шести-семилетними девчонками, а сейчас они повзрослели и искали приключений. Когда темнело, молодые красивые офицеры, казавшиеся их юным поклонницам чуть ли не богами, приходили в гости в землянки. Здесь при свечах их сажали за столы, украшенные свежими цветами, и угощали домашней стряпней. Гости и хозяева распевали песни и на один вечер забывали о суровой реальности военных будней.
Хантер, хотя его не раз приглашали, никогда не ходил в землянки. Когда офицеры не могли оставить свои посты, юные леди, столь же отважные, сколь и прекрасные, на закате солнца сами приходили на позиции, не боясь пуль и снарядов.
Хотя все знали, что Хантер женат, несколько девушек, считая его неотразимым, тайно вздыхали по нему. Не раз при свете луны к светловолосому уроженцу Виксберга поворачивалось улыбающееся женское личико, не однажды женский голос напоминал ему, что город в осаде, отрезан от всего мира и один-другой поцелуй, подаренный другой женщине, никак не повредит его жене, оставшейся в Натчезе. Польщенный вниманием Хантер обычно только усмехался в ответ. Когда какая-нибудь юная леди дарила ему пару собственноручно связанных носков, он благодарил и смущенно улыбался. Когда женские ручки вставляли ему в петлицу цветок, а сама девушка пыталась поймать его взгляд и в ее глазах можно было прочесть недвусмысленное приглашение, Хантер стоял неподвижно, как изваяние. Порой при виде обращенного к нему девичьего лица, на котором читалось откровенное восхищение, сердце Хантера начинало биться быстрее, но все же не настолько, чтобы он забыл об оставшейся в Натчезе красавице жене, которую он по-прежнему любил, хотя она и предала его с другим мужчиной.
В мире, где все смешалось и перевернулось с ног на голову, романтика побеждала смерть. Между одинокими офицерами из Теннесси, Миссури, Луизианы, Миссисипи и Джорджии и отважными юными леди, преклоняющимися перед ними за бесстрашное сопротивление презренным янки, которые пытались отобрать у них город и лишить привычного образа жизни, завязывались серьезные романы. Полковник Александер с удовольствием беседовал с веселыми, приятными молоденькими девушками, их общество помогало ему вспомнить о тех жизненных ценностях, за которые он сражался. Однако ему было неловко пользоваться таким вниманием, когда его подчиненные лишены столь приятной возможности на время забыть о трудностях. Даже в обществе благоухающей духами юной красавицы с шелковистыми волосами и мелодичным голосом, сидящей почти вплотную к нему, Хантер ловил себя на мысли о храбрых молодых солдатах, оставшихся в окопах и не получающих подобной компенсации за тяготы военной жизни. Молодые люди, оказавшиеся вдали от родного дома, тосковали по подругам и женам, не зная, суждено ли им когда-нибудь встретиться вновь. Эти одинокие молодые солдаты куда больше нуждались в обществе хорошеньких девушек, чем он, Хантер, но вместо этого получали помощь почтенных матрон, по возрасту годящихся им в матери. Если бы Хантер мог направить все внимание, которое ему уделяли девушки, на своих подчиненных, тоскующих по нежности и женской ласке, он бы не раздумывая сделал это.
К пятнадцатому июня и без того отчаянное положение осажденных еще более ухудшилось. Хотя в последние дни ходили упорные слухи, что генерал Джонстон получил двадцатитысячное подкрепление и со дня на день придет к ним на помощь, никаких реальных подтверждений тому не имелось. Длинные жаркие летние дни тянулись один за другим, а никакой помощи извне не поступало. Курьерам все реже удавалось прорваться сквозь кольцо союзных войск, блокировавших город, и недостаток боеприпасов ощущался все острее. Но с провизией дело обстояло еще хуже, голодающие конфедераты дошли до того, что стали есть мулов.
В сумерках Хантер, совсем исхудавший, обедал со своим адъютантом, не обращая внимания на проносящиеся над их головами снаряды и мины.
– Знаете, капитан, – заметил Хантер, с трудом прожевав жесткое, недоваренное мясо мула, – по-моему, это вкуснее лучшего ростбифа, какой мне только доводилось пробовать.
Капитан усмехнулся и облизнул губы.
– Да, полковник, пожалуй, если бы мы раньше знали, как мул хорош на вкус, мы бы подавали его в качестве деликатеса.
– Вы правы. Но кошки и собаки – это уж слишком, думаю, я никогда не проголодаюсь настолько, чтобы есть их мясо.
– Я тоже, некоторые вещи я никогда не смогу есть.
Однако скоро им пришлось взять свои слова обратно: мулов не осталось, и теперь конфедератам было нечем утолять голод. Не прошло и недели с того разговора, как Хантер и его адъютант вместе с остальными осажденными не только перешли на мясо кошек и собак, но даже включили в свой рацион крыс. Никто и не поморщился, голодающих волновал только один вопрос: что они будут есть, когда доедят и крыс?
* * *
Кэтлин узнала, что ее муж в Виксберге, не более чем в восьмидесяти милях от Натчеза. Четырнадцатого мая 1863 года Скотти получил очередное письмо от отца, и Кэтлин стала читать его вслух, усадив сына на колени.«Дорогой Скотт!
За два года, прошедшие с тех пор, как мы виделись с тобой в последний раз, я никогда еще не был к тебе так близко, как сейчас. Мы стоим в Джэксоне, штат Миссисипи, а сегодня ночью я выступаю в мой родной город, Виксберг. Может, недалек уже тот день, когда я снова смогу взять тебя на руки, поправить на тебе одеяло, поиграть с тобой в мяч.
Я здоров, бодр и надеюсь, что наша долгая разлука скоро закончится. Ты, наверное, так вырос, что тебя и не узнать, представь себе, сынок, нам придется знакомиться заново.
Я люблю тебя, Скотти, надеюсь, что еще до конца года мне удастся взглянуть на твое милое личико.
Любящий тебя отец».
Кэтлин аккуратно свернула письмо и улыбнулась сыну:
– Дорогой, я положу это письмо вместе с остальными, которые ты так бережешь. А теперь почему бы тебе не пойти поиграть с ребятами?
– Хорошо, мама. – Мальчик улыбнулся матери. – Как здорово, папа скоро приедет домой!
– Надеюсь, что так, дорогой.
В последующие дни и недели она много раз доставала и перечитывала письмо. При мысли, что Хантер совсем близко, в каких-нибудь восьмидесяти милях, у нее начинали дрожать руки. Если бы он смог вырваться на несколько дней, повидаться со Скотти… Может, тогда она смогла бы наконец узнать у него, что же произошло.
Все еще держа письмо в руке, Кэтлин встала и пошла искать няньку.
– Ханна, ты где?
– На кухне, мисс Кэтлин.
Кэтлин вышла из гостиной и поспешила в кухню. Ханна оторвала взгляд от теста, которое раскатывала на столе, и посмотрела на Кэтлин.
– Ханна, ты знаешь, что Хантер сейчас в Виксберге?
– Э-э, голубка, это, почитай, все равно что в Нью-Йорке, Виксберг ведь в осаде.
– Ханна, ты не понимаешь, мой муж находится всего в восьмидесяти милях отсюда, я хочу с ним увидеться.
Ханна всплеснула перепачканными мукой руками.
– Никак вы с ума сошли, мисс Кэтлин? Доктор Хантер не может приехать домой, между Натчезом и Виксбергом полным-полно янки. К тому же вы сами помните, он уехал и ничего толком не объяснил. Думаете, он захочет вас видеть? Конечно, ему страсть как хочется повидаться со Скотти, но…
– Ханна, какое сегодня число? – деловито спросила Кэтлин, по-видимому, пропустив мимо ушей все, что наговорила нянька.
– Двадцать первое июня, а что?
– Завтра я отправляюсь к Хантеру.
– Ничего подобного, мисс Кэтлин, или вы рехнулись? Я же говорю, на дорогах полно янки, вам ни за что не добраться до Виксберга.
– Ханна, ты меня не отговоришь, я решила ехать, и я поеду. Будь добра, скажи Дэниелу, чтобы к рассвету приготовил свежих лошадей, он поедет со мной.
– Что за глупости вы говорите! Никуда вы не поедете, мисс Кэтлин, ваше место дома. А ну как вас убьют? Что тогда будет со Скотти? Нельзя вам ехать!
– Ханна, тебе не удастся меня отговорить, я должна увидеться с Хантером, пусть даже на часок.
Ханна сверкнула черными глазами, вытирая руки о передник.
– Ну, раз уж вам так неймется, я поеду с вами.
– Нет! – Кэтлин положила руки на плечи няньке. – Ханна, ты должна остаться и позаботиться о Скотти. Мне придется прорываться через блокаду, ты сама сказала, что это опасно, если со мной что-то случится, у Скотти останешься ты.
– Ох, голубка, не дело вы задумали! – запричитала Ханна. – Не делайте этого, я умру от беспокойства!
– Ханна, дорогая, мне нужно увидеться с мужем, это для меня очень важно, важнее жизни.
Оставив няньку чуть ли не в слезах, Кэтлин, приподняв юбки, побежала верх по лестнице в свою комнату и, достав из шкафа коробку, вынула из нее красивый желтый кушак. На то, чтобы вышить на кушаке голубой нитью инициалы Хантера, у нее ушло несколько вечеров, но дело того стоило. Кэтлин расправила кушак и залюбовалась своей работой, улыбаясь и любовно поглаживая вышитые буквы. Если судьба окажется к ней благосклонна, через два-три дня она собственноручно повяжет этот кушак на талии своего любимого мужа.
Тем временем Ханна со слезами на глазах пошла искать Дэниела.
– Мисс Кэтлин решила ехать к мужу, говорит, ты должен ехать вместе с ней, вы отправляетесь на рассвете.
– Раз мисс Кэтлин сказала, что мы едем, значит, так тому и быть, – философски заключил Дэниел и пошел готовиться к отъезду.
– Дэниел, – окликнула его Ханна, – мисс Кэтлин незачем об этом знать, но я хочу, чтобы ты предупредил Большого Сэма, капитана парохода мистера Доусона. Пусть на всякий случай знает, что наша хозяйка отправилась в Виксберг.
В ночь на двадцать четвертое июня Хантер, грязный, усталый и голодный, в одиночестве расхаживал вдоль бруствера. Не боясь смерти, давно ставшей привычной, он не спеша прохаживался вдоль парапета, не обращая внимания на свист пуль и вой пролетающих мин. Он настолько привык к грохоту разрывов, что даже не морщился.
– Осторожнее, полковник, как бы в вас не попало, – послышался знакомый голос Уильяма Хендерсона. Стрелок находился на своем посту, поражая любого янки, которому хватало глупости оказаться в зоне досягаемости его винтовки.
– А, Хендерсон! Как дела? – Хантер улыбнулся молодому солдату из Теннесси.
– Уж слишком сегодня тихо, не нравится мне это. По-моему, янки что-то задумали. – Снайпер тоже так привык к грохоту пушек и свисту мин, что почти перестал их замечать.
– Спускайтесь вниз, поговорим, успеете еще подстрелить своих янки, никуда они не денутся.
Хендерсон спустил ружье, потом спустился сам.
– Знаете, господин полковник, иногда мне кажется, что они плодятся, как кролики.
Они не виделись больше месяца, и Хантер поразился тому, как сильно изменился молодой солдат. Он и раньше не отличался полнотой, а сейчас стал совсем тощим, на худых руках отчетливо проступали вены, щеки ввалились. Хантер вдруг понял, что видит перед собой собственное отражение.
– С вами все в порядке, Хендерсон? – мягко спросил он.
– Да, сэр, только очень есть хочется. Мне все время снятся домашние бисквиты, даже наяву мерещатся.
– Я вас понимаю. – Хантер невесело улыбнулся. – Пожалуй, я бы согласился умереть хоть завтра, если бы только меня перед смертью как следует покормили.
– Полковник, вы же врач, почему вы не добились, чтобы вас перевели в полевой госпиталь? Это было бы нетрудно. Говорят, там хорошо кормят, даже бренди выдают.
– Ошибаетесь, молодой человек. Иногда мне кажется, что я прячусь здесь из трусости. Я однажды побывал в бригадном госпитале, вы не представляете, как там тяжело. Палатки переполнены ранеными и умирающими, хирурги проявляют чудеса храбрости, они оперируют днем и ночью, не обращая внимания на пули, которые буквально свистят над головами. Многие некогда красивые мужчины неузнаваемо обезображены, кому оторвало нос, кому вырвало кусок щеки, кто остался без глаза. Зрелище кошмарное, Хендерсон, невозможно представить ничего страшнее.
– Простите, сэр, я ляпнул, не подумав. Но все равно вы здесь нужнее, своим мужеством и решимостью вы вдохновляете солдат, помогаете им пережить все это.
– Спасибо на добром слове, Хендерсон. Пожалуй, вам пора возвращаться на пост. Кстати, вы чувствуете эту ужасную вонь? Как вы думаете, от кого это пахнет: от меня или от вас?
Рядовой Хендерсон расхохотался:
– От нас обоих, сэр. Я уже забыл, когда последний раз мылся, а вы?
– Я тоже не помню, Хендерсон.
Глава 29
Двадцать второго июня Кэтлин поднялась еще до рассвета. Помогая ей одеться, Ханна все еще пыталась отговорить ее от опасной затеи, но Кэтлин оставалась непреклонна: она решила ехать к мужу, и ничто не могло ее остановить.
Она взяла с собой мало вещей, только самое необходимое, но первым делом упаковала ярко-желтый кушак, вышитый для мужа. Взяла она и коробку сигар. Покончив со сборами, Кэтлин на цыпочках вошла в детскую, поцеловала спящего сына на прощание и прошептала:
– Скотти, дорогой мой, я тебя очень люблю, я обязательно вернусь к тебе, если на то будет воля Божья.
Она бесшумно вышла из комнаты и стала спускаться по лестнице. У ворот уже ждал Дэниел с лошадьми. Он помог Кэтлин сесть в седло, потом сам сел верхом, и они поскакали по подъездной дороге, оставив позади Сан-Суси, все еще погруженный в темноту.
Проводив их, Ханна обратила взгляд к небу и сказала вслух:
– Боже милосердный, защити мою девочку. Пусть она вернется домой, к сыну, живая и невредимая.
На протяжении следующих двух дней Кэтлин и Дэниелу удавалось благополучно избегать встречи с отрядами янки. Временами им приходилось спешиваться и прятаться за деревьями, дожидаясь, когда опасность минует и можно будет продолжить путь. Каждая преодоленная миля приближала Кэтлин к мужу, с каждой преодоленной милей в ней росла решимость и крепла надежда. Она не чувствовала усталости, не задумывалась об опасностях, которые могли поджидать ее за ближайшим поворотом дороги.
Наконец, преодолев многочисленные препятствия, в два часа дня двадцать пятого июня Кэтлин и Дэниел достигли окраин Виксберга. Первыми, кого они встретили, с превеликими предосторожностями пробравшись в город, были солдаты Конфедерации. Солдаты объяснили, что находиться на улицах опасно и следует немедленно спрятаться в землянках под обрывом. Кэтлин объяснила, что прибыла из Натчеза, чтобы увидеться с мужем, и была бы очень признательна, если бы кто-нибудь подсказал, где его найти.
Отважный полковник Александер был хорошо известен в войсках, поэтому быстро нашлись три услужливых техасца, которые проводили Кэтлин до его палатки.
У палатки дежурил молодой солдат, Кэтлин обратилась к нему:
– Я ищу своего мужа, полковника Хантера Александера.
– Мэм, он у себя, я с радостью вызову его из палатки, – ответил рядовой Белл.
– Не нужно. – Кэтлин тронула солдата за руку. – Я бы хотела увидеться с ним наедине.
Солдат улыбнулся:
– Мэм, я подежурю у входа, так что можете не сомневаться, вас никто не потревожит.
Когда Кэтлин вошла, Хантер сидел за столом. Он поднял голову, увидел жену, и на его исхудавшем лице отразились недоверие и потрясение. Он встал и посмотрел на нее так, словно увидел привидение.
– Кэтлин?!
– О Хантер! – воскликнула она, бросаясь к мужу. Но что-то во взгляде его усталых карих глаз заставило ее остановиться на полпути. Она замерла на месте, сцепив руки перед собой.
– Что ты здесь делаешь? Почему… о Боже, что-то случилось со Скоттом?
– Нет, Хантер, с ним все в порядке, – поспешила заверить Кэтлин.
– Тогда в чем дело? Как ты сюда попала? Что тебе нужно? Кэтлин, в городе опасно, зачем ты приехала?
– Хантер, я приехала потому, что не могла иначе. Я… мы… мы с Дэниелом пробрались через линию фронта. Прошу тебя, не сердись, мне очень нужно было тебя увидеть.
– Зачем? Разве нам есть что сказать друг другу?
– Как ты можешь такое говорить! Ты мой муж! Я так за тебя волновалась! – Из глаз Кэтлин брызнули слезы. – Я каждый вечер молюсь за тебя, думаю о тебе днем и ночью. Хантер, я люблю тебя, я до сих пор не понимаю, как ты мог вот так уехать от меня. Я специально проделала весь этот путь, чтобы получить от тебя ответ, уж на такую малость я вправе рассчитывать. Почему ты никогда мне не пишешь?
– Прошу тебя, Кэтлин, я устал, у меня нет времени играть с тобой в игры. Я не имею понятия, зачем ты приехала, и хочу, чтобы ты немедленно ехала обратно.
Кэтлин шагнула было к нему, но Хантер жестом остановил ее.
– Стой где стоишь, – холодно сказал он. – Нам больше нечего сказать друг другу. Нечего, понимаешь?
– Как ты можешь так говорить? Да я жизнью рисковала, чтобы тебя найти! Господи, неужели ты настолько меня ненавидишь, что…
– Кэтлин, я тебя не ненавижу, у меня не осталось к тебе никаких чувств. Наконец я от них избавился и отказался от всякой надежды. Ты думала, что сможешь водить меня за нос всю жизнь и мне это не надоест? Так вот, мне в конце концов надоело выглядеть дураком, так что, будь любезна, оставь меня в покое.
– Хантер Александер, я никуда не уйду, пока ты не объяснишь, о чем это ты толкуешь! Дорогой, я понимаю, что много лет обращалась с тобой дурно, сейчас я очень сожалею об этом, но я тебя люблю. Мне казалось, у нас все так хорошо складывалось… Ты любил меня – я знаю, что любил, но потом ты вдруг уехал, не сказав ни слова, как будто меня просто не существует. Что же случилось? Прошу тебя, Хантер, объясни!
– Кэтлин, как ты можешь лгать мне в глаза? Видишь ли, когда вы с Доусоном вышли в сад, я выглянул в окно и увидел тебя в его объятиях. Вы целовались. Поначалу мне казалось, что я что-то для тебя значу, я потратил все эти годы, пытаясь добиться от тебя ответного чувства, я любил его сына, как своего собственного.
Кэтлин похолодела.
– Хантер, ты хочешь сказать, что знал, что Скотти…
Хантер криво улыбнулся.
– Дорогая, чему ты удивляешься? Думаешь, я совсем тупой? Конечно, я еще до рождения ребенка знал, что он не мой. Я знал: ты вышла за меня только потому, что была беременна от Блейкли и тебе срочно требовался муж. Но знаешь, что я тебе скажу? Я любил тебя так сильно, что мне было все равно, имей ты хоть дюжину детишек от других мужчин. Я так тебя хотел, что все остальное не имело значения. Но теперь мне не все равно, я не могу спокойно сносить твою ложь. Хватит, я сыт по горло! Я больше не намерен терпеть…
– Хантер! – Кэтлин громко всхлипнула. – Прошу тебя, дай мне сказать. Это правда, что я вышла за тебя только потому, что мне нужен был отец для будущего ребенка, тогда я любила Доусона Блейкли, не отрицаю. Но, дорогой, сейчас я люблю только тебя, клянусь могилой моих родителей! Когда ты увидел меня в саду с Доусоном, ты понял все неправильно. Я ни в чем не виновата. Он меня обнял, но я тут же отстранилась. Если бы ты только посмотрел в окно чуточку подольше, ты бы знал, что я говорю правду. Я сказала Доусону, что люблю своего мужа, сказала, что между нами все кончено и он должен оставить меня в покое. Это правда, Хантер, ты должен мне поверить! С того дня я его ни разу не видела, клянусь. Он не ищет со мной встреч, потому что понял: я люблю только тебя. Это правда, дорогой, поверь, прошу тебя.
Слушая ее умоляющий голос, Хантер вгляделся в ее лицо, печальные голубые глаза. Несмотря ни на что, он желал Кэтлин по-прежнему, наверное, ему никогда не избавиться от любви к ней. Ему хотелось подойти к ней, обнять, но он колебался.
– Кэтлин, откуда мне знать, что это правда? Я своими глазами видел, как вы с ним целовались, ты целовала мужчину, который пять лет не пускал меня за порог твоей спальни.
– Ты должен мне верить, Хантер, должен! Как я могу доказать, что люблю тебя? Ну хочешь, я встану перед тобой на колени? Чтобы увидеться с тобой, я рисковала жизнью и готова сделать это снова, если нужно. Хантер, если ты решишь, что я лгу, можешь убить меня своей рукой, вот этой саблей.
– О, Кэтлин, – его голос задрожал, – ты даже не представляешь, как я хочу тебе верить, но…
– Любимый, ты должен мне верить, от этого зависит наша жизнь. Хантер, я говорю правду, клянусь!
Она взяла с собой мало вещей, только самое необходимое, но первым делом упаковала ярко-желтый кушак, вышитый для мужа. Взяла она и коробку сигар. Покончив со сборами, Кэтлин на цыпочках вошла в детскую, поцеловала спящего сына на прощание и прошептала:
– Скотти, дорогой мой, я тебя очень люблю, я обязательно вернусь к тебе, если на то будет воля Божья.
Она бесшумно вышла из комнаты и стала спускаться по лестнице. У ворот уже ждал Дэниел с лошадьми. Он помог Кэтлин сесть в седло, потом сам сел верхом, и они поскакали по подъездной дороге, оставив позади Сан-Суси, все еще погруженный в темноту.
Проводив их, Ханна обратила взгляд к небу и сказала вслух:
– Боже милосердный, защити мою девочку. Пусть она вернется домой, к сыну, живая и невредимая.
На протяжении следующих двух дней Кэтлин и Дэниелу удавалось благополучно избегать встречи с отрядами янки. Временами им приходилось спешиваться и прятаться за деревьями, дожидаясь, когда опасность минует и можно будет продолжить путь. Каждая преодоленная миля приближала Кэтлин к мужу, с каждой преодоленной милей в ней росла решимость и крепла надежда. Она не чувствовала усталости, не задумывалась об опасностях, которые могли поджидать ее за ближайшим поворотом дороги.
Наконец, преодолев многочисленные препятствия, в два часа дня двадцать пятого июня Кэтлин и Дэниел достигли окраин Виксберга. Первыми, кого они встретили, с превеликими предосторожностями пробравшись в город, были солдаты Конфедерации. Солдаты объяснили, что находиться на улицах опасно и следует немедленно спрятаться в землянках под обрывом. Кэтлин объяснила, что прибыла из Натчеза, чтобы увидеться с мужем, и была бы очень признательна, если бы кто-нибудь подсказал, где его найти.
Отважный полковник Александер был хорошо известен в войсках, поэтому быстро нашлись три услужливых техасца, которые проводили Кэтлин до его палатки.
У палатки дежурил молодой солдат, Кэтлин обратилась к нему:
– Я ищу своего мужа, полковника Хантера Александера.
– Мэм, он у себя, я с радостью вызову его из палатки, – ответил рядовой Белл.
– Не нужно. – Кэтлин тронула солдата за руку. – Я бы хотела увидеться с ним наедине.
Солдат улыбнулся:
– Мэм, я подежурю у входа, так что можете не сомневаться, вас никто не потревожит.
Когда Кэтлин вошла, Хантер сидел за столом. Он поднял голову, увидел жену, и на его исхудавшем лице отразились недоверие и потрясение. Он встал и посмотрел на нее так, словно увидел привидение.
– Кэтлин?!
– О Хантер! – воскликнула она, бросаясь к мужу. Но что-то во взгляде его усталых карих глаз заставило ее остановиться на полпути. Она замерла на месте, сцепив руки перед собой.
– Что ты здесь делаешь? Почему… о Боже, что-то случилось со Скоттом?
– Нет, Хантер, с ним все в порядке, – поспешила заверить Кэтлин.
– Тогда в чем дело? Как ты сюда попала? Что тебе нужно? Кэтлин, в городе опасно, зачем ты приехала?
– Хантер, я приехала потому, что не могла иначе. Я… мы… мы с Дэниелом пробрались через линию фронта. Прошу тебя, не сердись, мне очень нужно было тебя увидеть.
– Зачем? Разве нам есть что сказать друг другу?
– Как ты можешь такое говорить! Ты мой муж! Я так за тебя волновалась! – Из глаз Кэтлин брызнули слезы. – Я каждый вечер молюсь за тебя, думаю о тебе днем и ночью. Хантер, я люблю тебя, я до сих пор не понимаю, как ты мог вот так уехать от меня. Я специально проделала весь этот путь, чтобы получить от тебя ответ, уж на такую малость я вправе рассчитывать. Почему ты никогда мне не пишешь?
– Прошу тебя, Кэтлин, я устал, у меня нет времени играть с тобой в игры. Я не имею понятия, зачем ты приехала, и хочу, чтобы ты немедленно ехала обратно.
Кэтлин шагнула было к нему, но Хантер жестом остановил ее.
– Стой где стоишь, – холодно сказал он. – Нам больше нечего сказать друг другу. Нечего, понимаешь?
– Как ты можешь так говорить? Да я жизнью рисковала, чтобы тебя найти! Господи, неужели ты настолько меня ненавидишь, что…
– Кэтлин, я тебя не ненавижу, у меня не осталось к тебе никаких чувств. Наконец я от них избавился и отказался от всякой надежды. Ты думала, что сможешь водить меня за нос всю жизнь и мне это не надоест? Так вот, мне в конце концов надоело выглядеть дураком, так что, будь любезна, оставь меня в покое.
– Хантер Александер, я никуда не уйду, пока ты не объяснишь, о чем это ты толкуешь! Дорогой, я понимаю, что много лет обращалась с тобой дурно, сейчас я очень сожалею об этом, но я тебя люблю. Мне казалось, у нас все так хорошо складывалось… Ты любил меня – я знаю, что любил, но потом ты вдруг уехал, не сказав ни слова, как будто меня просто не существует. Что же случилось? Прошу тебя, Хантер, объясни!
– Кэтлин, как ты можешь лгать мне в глаза? Видишь ли, когда вы с Доусоном вышли в сад, я выглянул в окно и увидел тебя в его объятиях. Вы целовались. Поначалу мне казалось, что я что-то для тебя значу, я потратил все эти годы, пытаясь добиться от тебя ответного чувства, я любил его сына, как своего собственного.
Кэтлин похолодела.
– Хантер, ты хочешь сказать, что знал, что Скотти…
Хантер криво улыбнулся.
– Дорогая, чему ты удивляешься? Думаешь, я совсем тупой? Конечно, я еще до рождения ребенка знал, что он не мой. Я знал: ты вышла за меня только потому, что была беременна от Блейкли и тебе срочно требовался муж. Но знаешь, что я тебе скажу? Я любил тебя так сильно, что мне было все равно, имей ты хоть дюжину детишек от других мужчин. Я так тебя хотел, что все остальное не имело значения. Но теперь мне не все равно, я не могу спокойно сносить твою ложь. Хватит, я сыт по горло! Я больше не намерен терпеть…
– Хантер! – Кэтлин громко всхлипнула. – Прошу тебя, дай мне сказать. Это правда, что я вышла за тебя только потому, что мне нужен был отец для будущего ребенка, тогда я любила Доусона Блейкли, не отрицаю. Но, дорогой, сейчас я люблю только тебя, клянусь могилой моих родителей! Когда ты увидел меня в саду с Доусоном, ты понял все неправильно. Я ни в чем не виновата. Он меня обнял, но я тут же отстранилась. Если бы ты только посмотрел в окно чуточку подольше, ты бы знал, что я говорю правду. Я сказала Доусону, что люблю своего мужа, сказала, что между нами все кончено и он должен оставить меня в покое. Это правда, Хантер, ты должен мне поверить! С того дня я его ни разу не видела, клянусь. Он не ищет со мной встреч, потому что понял: я люблю только тебя. Это правда, дорогой, поверь, прошу тебя.
Слушая ее умоляющий голос, Хантер вгляделся в ее лицо, печальные голубые глаза. Несмотря ни на что, он желал Кэтлин по-прежнему, наверное, ему никогда не избавиться от любви к ней. Ему хотелось подойти к ней, обнять, но он колебался.
– Кэтлин, откуда мне знать, что это правда? Я своими глазами видел, как вы с ним целовались, ты целовала мужчину, который пять лет не пускал меня за порог твоей спальни.
– Ты должен мне верить, Хантер, должен! Как я могу доказать, что люблю тебя? Ну хочешь, я встану перед тобой на колени? Чтобы увидеться с тобой, я рисковала жизнью и готова сделать это снова, если нужно. Хантер, если ты решишь, что я лгу, можешь убить меня своей рукой, вот этой саблей.
– О, Кэтлин, – его голос задрожал, – ты даже не представляешь, как я хочу тебе верить, но…
– Любимый, ты должен мне верить, от этого зависит наша жизнь. Хантер, я говорю правду, клянусь!