Страница:
Мы пошли дальше, но я мог думать только об одном – хорошо бы опуститься с нею на траву, и пусть сгущающиеся тени послужат нам пологом.
Я снова сказал Моне, что, когда завтра отправимся на остров, возьмем с собой вооруженных охранников и я прихвачу свой пистолет тридцать восьмого калибра Я спросил у Моны, умеет ли она стрелять. Она ответила, что умеет – ее научил стрелять кузен Пирс в одном из тиров "Гретна Ган", просто для того, чтобы она умела, если понадобится, постоять за себя. Стрелять Мона училась из "магнума".
"Не желаю говорить об этом Пирсе, – сказал я. – Твои матримониальные планы – ужасная ошибка судьбы. Я чувствую себя Ромео, оказавшимся на пути... как его там по имени".
Мона рассмеялась самым восхитительным образом.
"Как хорошо быть с тобой, – сказала она. – Отчасти это потому, что ты не один из нас".
"Ты хочешь сказать, что я не Мэйфейр?"
Мона кивнула. На глаза у нее опять навернулись слезы, тогда я обнял ее, а она опустила голову мне на грудь и расплакалась.
"Мона, перестань, прошу тебя. Со мной тебе нечего бояться".
"А я и не боюсь, – ответила она. – Правда, не боюсь, но меня все равно найдут".
"Тогда мы просто спрячем тебя за этими огромными колоннами, – сказал, я. – Мы просто запрем дверь в мою комнату и посмотрим, сумеют ли ее сломать".
Мона перестала плакать. Успокоившись, она вытерла глаза бумажным носовым платком и снова попросила меня описать того незнакомца, а когда я это сделал, она поинтересовалась, не был ли он каким-то призраком или духом.
Я очень удивился ее вопросу. Прежде я никогда об этом не думал.
"Призраки бывают всевозможных видов, Тарквиний, – сказала она. – Разные призраки создают разные иллюзии".
"Нет, это был не призрак, – сказал я. – Слишком уж он разъярился, когда в него полетело стекло, – призраки так не сердятся. К тому же он не мог видеть Гоблина".
Гоблин по-прежнему был с нами, тащился в хвосте и никак не реагировал, когда я махал ему рукой.
Наступило то время дня, когда я наиболее остро чувствовал панику, но сейчас приступ не последовал, потому что ради Моны я хотел быть сильным, а еще, честно говоря, она вызывала во мне такое стойкое волнение, что оно прогнало самые плохие и печальные мысли.
Я рассказал Моне о привидениях, которых видел среди старых могил, о том, что они не разговаривают и кажутся мне некой густой массой. Мы с Моной поговорили о призраках вообще.
Она сказала, что Стирлинг Оливер из Таламаски – добрый и глубоко порядочный человек, британец до мозга костей, один из лучших представителей Таламаски, у которого есть множество чудесных идей насчет природы призраков и духов.
"Я лично не знаю, существует ли такая вещь, как истинный дух, – сказала Мона, когда мы почтительно бродили среди могильных камней и надгробных памятников. – Я склонна думать, что все духи – это призраки чего-то, пусть даже они и жили так давно, что уже не помнят об этом".
"Мой Гоблин – чистый дух, – сказал я. – Он не призрак того, кто умер когда-то". – Я оглянулся и увидел, что Гоблин стоит поодаль, засунув руки в карманы джинсов, и просто наблюдает за нами. И я побоялся рассказать о нем еще что-то, например, как быстро он обучается новому, как стал недавно опасен.
Но я помахал ему, простой дружеский жест, и мысленно сказал, что люблю его. Он и виду не подал, что услышал меня, но лицо его выражало спокойствие, и я вдруг заметил, что на нем мой счастливый галстук от Версаче. Зачем он его нацепил? Зачем выбрал именно такой галстук? Возможно, это что-то означало.
Думаю, Мона видела, что я обратил на него внимание. Даже уверен, что видела. Но она продолжила:
"С духом никогда нельзя быть ни в чем уверенным, – сказала она. – Он может оказаться призраком того, что раньше не было человеком".
"Как, скажи на милость, такое может быть, Мона? – удивился я. – Ты хочешь сказать, не исключено, что он призрак какого-то животного?"
"Я хочу сказать, что в этом мире есть существа, которые выглядят как люди, но людьми не являются, и никто не знает, сколько таких видов встречается. По земле ходят особи в полном человеческом обличье и специально дурят нас. Поэтому если имеешь дело с духом, то нельзя быть полностью уверенным, кто именно перед тобой. Иногда это будет нечто доброе и любящее, вроде Гоблина, – тут Мона бросила на него взгляд. Даже больше, улыбнулась ему. – А может случиться и так, что столкнешься с призраком чего-то ужасного, который втайне презирает все человечество и хочет ему навредить. Но главное для нас – понять, что все призраки имеют своего рода структуру".
"Что ты имеешь в виду?"
"Я имею в виду, что, хотя они остаются невидимыми для большинства людей, они обладают различимой формой и своего рода ядром, частью которого являются мозг и сердце".
"Откуда ты знаешь? – поразился я. – И вообще, как такое возможно?"
"Ну, во-первых, – сказала Мона, – это теория Стирлинга, а он всю свою жизнь изучает призраков. Именно поэтому он и проводит так много времени со мной. Я постоянно вижу призраков. А кроме того, это теория Роуан, моей кузины, доктора Роуан Мэйфейр".
"Но где находится это ядро? И как происходит, что призрак может появляться и исчезать?"
"Наука пока до этого не доросла, – ответила Мона, – так всегда мне говорит Роуан. Но у нас есть определенные идеи на этот счет. Ядро и частицы, из которых состоит призрак, просто слишком малы, чтобы мы могли их увидеть, и силовое поле, которое организует их, беспрепятственно может проходить через частицы, которые мы видим. Вспомни, как легко крошечные насекомые проходят сквозь ячейки суровой ткани. Вспомни, как вода проходит сквозь хлопок или шелк. Примерно таким образом призраки проходят сквозь стены. Когда-нибудь это будет научно доказано, но пока мы об этом ничего не знаем".
"Теперь понятно, как призрак проходит сквозь осязаемую материю, но каким образом он появляется перед нами?"
"Он притягивает к себе частички материи магнитным полем и организует их в иллюзию. Эта иллюзия бывает настолько сильной, что выглядит абсолютно достоверной и даже может быть осязаемой. Но она все равно остается иллюзией, и, когда призрак хочет исчезнуть или вынужден исчезнуть, частицы рассеиваются".
Я был слишком поражен, чтобы спорить. Она говорила обо всем об этом очень серьезно, а у меня не было никаких аргументов – одни вопросы. Но я знал, что Гоблин тоже нас слушает, так что был повод поволноваться, – впрочем, Мона тоже это знала.
"Кроме того, есть призраки, которые настолько сильны, – продолжала Мона, – что становятся осязаемыми и видимыми не только одному-двум наиболее восприимчивым людям, а всем и каждому. Они здесь, и одному только Богу известно, сколько таких призраков бродит среди нас".
"Боже мой, ну и теория", – ужаснулся я.
Подумать только – некое существо выглядит как человек, но на самом деле является призраком, который вернулся из того мира, чтобы снова пожить или еще для чего-то. Но чаще всего призрак прибегает к своей организующей силе, чтобы появиться перед каким-нибудь одним восприимчивым индивидуумом.
"А как получается, что мы с тобой оба видим Гоблина?" – спросил я.
"Должно быть, у нас с тобой один и тот же тип рецепторов, – ответила Мона. – Я даже уверена, что это так. Что насчет тех призраков, которых вижу я? Скорее всего, ты бы тоже смог их увидеть".
"Поэтому мы должны с тобой пожениться, Мона, – сказал я. – Если мы создадим семьи порознь, то будем страдать от одиночества и непонимания. И всегда будем вспоминать эту минуту".
Мои слова испугали ее, а может, как-то застали врасплох. Во всяком случае, она немного раздраженно сказала:
"Квинн, перестань говорить о нашей свадьбе как о решенном деле. Я ведь тебе уже сказала, я выйду за Пирса. Я должна выйти за Пирса. Возможно, позже мы смогли бы продолжить наш роман, но, если серьезно, я так не думаю. Пирс, наверное, стал бы очень переживать. Это, кстати, самое плохое, что меня ждет в будущем браке с Пирсом. После замужества придется покончить с эротическими приключениями".
"Так нечего и думать об этом браке. Я ненавижу этого парня, Пирса. Убить его готов".
"Не говори так, он самый милый из всех Мэйфейров на земле, – сказала Мона, – и он станет обо мне заботиться. Пожалуйста, давай не говорить о Пирсе. Иногда мне кажется, что Пирс заслуживает кого-то лучше, чем я. В нашем семействе так много незапятнанных дев! Может, ты и прав насчет Пирса. Я имею в виду, ради его же блага... Давай лучше снова поговорим о призраках".
"Давай, – сказал я. – Объясни мне, каким образом формируется ядро призрака, если предположить, что оно существует. А Пирс пусть довольствуется какой-нибудь непорочной девой – думаю, это прекрасная идея".
"Стирлинг утверждает, что ядро – это душа. Душа, которая отказалась двигаться дальше, когда отделилась от земного тела".
"Выходит, душа обладает материей!"
"Скорее, тем, что мы называем электричеством или, во всяком случае, какой-то энергией. Давай представим это таким образом: нечто бесконечно малое, что является организованной энергией. Пока мы живы, она пронизывает наши тела, но, когда мы умираем, она сокращается до ядра, которое должно отправиться к Свету, как хорошо мы знаем. И вместо того чтобы покинуть нашу стратосферу, как ей следовало бы, когда душа отделяется от тела, она остается на земле и создает себе духовное тело, тело из энергии, напоминающее по форме утраченную человеческую оболочку, и таким образом приобретает характеристики призрака".
"И ты считаешь, что она может забыть, что когда-то была человеком?"
"Определенно так. По земле бродят призраки, которым тысяча лет. Для них не существует хода времени. Они не испытывают ни голода, ни жажды. Без нас, тех, кто помогает им приобрести форму, они просто дрейфуют над землей. Я даже не уверена, что они видят окружающее или воспринимают его, когда дрейфуют, но затем на их пути попадается человек, способный их воспринимать, и тогда специально для этого человека они видоизменяются, становясь призраками".
"И ты называешь себя ведьмой, потому что способна видеть этих духов?"
"Да, а еще потому, что я умею разговаривать с ними. Правда, они меня не слушаются. Я пока не пробовала ими повелевать. Это слишком опасно. Вся эта тема опасна, Тарквиний. – Она понизила голос и хитро скосила глаза в сторону Гоблина. – Вот кто все про это знает, правда, Гоблин?"
Я оглянулся на своего приятеля. Лицо Гоблина было задумчивым. В нем почти не осталось затаенной злобы, и у меня стало на душе немного легче.
"Мона, мы должны всегда быть вместе, – сказал я. – Кто еще будет меня любить так, как ты?"
Гоблин начал приближаться. Я вытянул руку, чтобы остановить его.
"Будь терпелив со мной, Гоблин, – сказал я. – Я имел в виду другую любовь".
"Я бы никогда не стала пытаться занять твое место, Гоблин", – сказала Мона.
"Нет, в самом деле, Мона, – я снова обратился к ней. – Кто еще меня когда-нибудь полюбит так, как ты?"
"О чем ты? – удивилась она. – Ты высок и прекрасен, таких честных синих глаз, как у тебя, я никогда не видала. Ты знаешь, это большая редкость, когда у мужчины с черными волосами такие синие глаза. Девушки обожают такой тип".
Разумеется, мне было приятно услышать подобные комплименты – я был очень не уверен в себе, – но ее слова лишь усилили мою надежду, что нас ничто не сможет разлучить.
"Выходи за меня, Мона, – предложил я. – Серьезно. Ты просто должна выйти за меня".
"Эта идея начинает мне нравиться, но держи себя в руках, – сказала Мона. – Давай еще поговорим о призраках и духах. Тебе нужно знать эти вещи. Так вот, мы говорили о привязанных к земле призраках, которые не смогли подняться к Свету".
"А ты сама-то уверена в этом Свете, Мона?" – спросил я.
"Видишь ли, в том-то и состоит проблема, – ответила она – Когда эти люди умирают, они не уверены, что там их ждет Свет, и, возможно, они его не узнают или просто не доверяют тому, что видят. И тогда они цепляются за Землю, цепляются за смертных, которых все еще способны видеть и слышать".
"Итак, значит, в теории у нас есть этот дух, чье ядро не перемещается к Свету, – сказал я, – это душа, которая дрейфует..."
"Да, – подхватила Мона, – и она способна начать новую жизнь для себя, особенно если найдет восприимчивого человека, вроде тебя или меня, кого-то, кто способен ее видеть, даже когда ее организующие силы ослабли. А потом, конечно, мы помогаем ей сконцентрироваться тем, что замечаем ее, разговариваем с ней, уделяем ей внимание, и тогда она становится все сильнее и сильнее".
"А как насчет духа вроде Гоблина? Он ведь не призрак. Он не знает, откуда появился".
Мона метнула на меня многозначительный взгляд, призывая к осторожности.
"Значит, Гоблин – это чистый дух, – ответила она, – но духи, вероятно, по своей природе точно такие же – у них есть ядро и своего рода тело из рассеянных частиц, а также силовое поле, которое они используют в точности как призраки, чтобы собрать частицы и предстать перед кем-то".
Мы покинули кладбище и направились к пристани. К этому времени болото уже выглядело темным и коварным – полным ужасных существ, готовых тебя убить. Доносившаяся с болот вечерняя песня означала смерть. Я попытался не обращать на нее внимание. А Моне вроде бы понравились и песня, и вечер.
"Квинн, вот бы тебе поговорить со Стирлингом. Мне кажется, он многое мог бы тебе открыть. Знаешь, с ним очень легко общаться. Таламаска в течение веков давала приют людям, способным видеть привидения. Там приветствуют таких, как ты и я, и вовсе не из прагматических соображений. Когда я ездила в Англию, я побывала в их Обители, я даже посетила Обитель в Риме".
"Твой рассказ носит какой-то религиозный оттенок, словно ты говоришь об ордене траппистов или кармелитов".
"В общем-то они где-то похожи, – ответила Мона, – но служители Таламаски не религиозны. Они несут добро, не прибегая к религии. Отцу Кевинину иногда трудно это принять, но он постепенно привыкает. Ты же знаешь, как заведено у нас, католиков: любое сверхъестественное явление, идущее не от Бога, сразу объявляется злом. А Таламаска как раз изучает все сверхъестественное. Но даже отец Кевинин начинает проникаться симпатиями к Стирлингу. Такой человек Стирлинг – разоружит каждого своим обаянием".
"Расскажи мне об отце Кевинине, – попросил я. – Какова его история?"
"Он хороший священник, – ответила она. – Уж кто-кто, а я это знаю. Как ни пыталась затащить его в постель, – помнишь, я рассказывала, – но ничего не вышло. Родился он здесь в большом доме на Мэгэзин-стрит, самый младший из восьмерых детей в семье. Его старшая сестра, можно сказать, принадлежит к другому поколению. Мы зовем их "Безупречные Мэйфейры", потому что все они очень добропорядочные и никогда не попадают ни в какую беду. Когда он выучился на священника, его отослали на север, но теперь он вернулся, главным образом потому, что семье нужен собственный священник, а еще потому, что здесь он получил возможность преподавать. Он, когда хочет, рассуждает как заправский теолог".
"Мона, почему ты пытаешься затащить в постель стольких людей?" – спросил я, понимая, что вопрос детский и наивный, но я все равно должен был его задать.
"А почему ты поступаешь точно так же, Тарквиний?"
"А вот и нет. Если не считать тебя, я переспал только с одной женщиной, которая служит у нас в поместье, и больше ни с кем".
"Знаю, – сказала Мона с улыбкой. – Это та потрясающая квартеронка со светлыми волосами, Жасмин".
"Откуда ты знаешь?"
"Мы, ведьмы, умеем читать чужие мысли, – сказала она, продолжая великодушно улыбаться. – Можно сказать, я случайно об этом узнала. А ты разве не почувствовал, что тебе следовало бы идти той дорогой?"
"Да, наверное, так оно и есть. По сравнению с тобой я кажусь совсем отсталым: мне почти девятнадцать, а я переспал лишь с одним духом, одним призраком и двумя смертными женщинами, причем одна из них та, которую я люблю, – ты".
"Насчет духа я догадываюсь, – сказала Мона, – расскажи теперь о призраке".
"Не могу, только не сейчас. Мы слишком близко от ее могилы. – Я указал на маленький надгробный камень на кладбище. – Скажу лишь, что зовут ее Ревекка и она красива. Она приняла жестокую, несправедливую смерть, а я потерял с ней свою девственность. Когда она появляется, то кажется существом огромного обаяния...
...Кстати, об обаянии, – продолжил я, – таким же обаянием обладает мой учитель, и он как раз сейчас идет в нашу сторону".
Из дома вышел Нэш и направился к нам, чтобы позвать к ужину. Он выглядел очень элегантно и красиво в своей прекрасно сшитой темно-синей тройке и белой рубашке с открытым воротом.
Я тоже должен добиться такой стильности, подумал я, чтобы выглядеть так же смело и естественно.
Я сразу представил его Моне и сообщил, что намерен на ней жениться. Нэш слегка удивился, но принял новость абсолютно серьезно.
"Поздравляю, Квинн, и рад знакомству, моя дорогая", – сказал он, беря ее за руку.
Мне чудилось, что его мягкий голос мог бы сровнять горы с землей. А морщины на лице лишь усиливали красоту, подчеркивая мудрость этого человека.
"Разумеется, наши планы относительно поездки в Европу не меняются, Нэш, – сказал я. – Едем все. И крадем Мону".
"Что ж, от этого наше приключение станет вдвойне интереснее", – сказал Нэш с едва заметной иронией, слегка скривив губы в улыбке. Он подал руку Моне, вежливо помогая ей подняться с пристани на землю, и мне стало стыдно, что я сам до этого не додумался.
Что касается ужина, то нам всем предстояло присоединиться к тетушке Куин, которая расположилась во внутреннем дворике, мощенном плитами, среди отреставрированной плетеной мебели.
"Эта мебель Ревекки, – пояснил я Моне. – Мы с Ревеккой... это было во сне... пили вместе кофе, сидя в этих самых плетеных креслах. Сейчас увидишь".
И я тоже увижу, подумал я. Сейчас я увижу, в точности ли совпадает обстановка с моим сном, потому что я мог все нафантазировать, когда бродил среди мебели, ничего не понимая.
Пока мы шли к дому, я взглянул на краснеющее и темнеющее небо и вновь ощутил панику. Но прогнал ее прочь. Наступил час живого радостного общения, и я мысленно готовился к нему.
Быстро поискал глазами Гоблина. "Идем, побудь с нами". Я попытался улыбнуться ему, но, думаю, он догадался о моих страхах. Хоть он и не умел читать мои мысли, зато умел читать по лицу.
27
Я снова сказал Моне, что, когда завтра отправимся на остров, возьмем с собой вооруженных охранников и я прихвачу свой пистолет тридцать восьмого калибра Я спросил у Моны, умеет ли она стрелять. Она ответила, что умеет – ее научил стрелять кузен Пирс в одном из тиров "Гретна Ган", просто для того, чтобы она умела, если понадобится, постоять за себя. Стрелять Мона училась из "магнума".
"Не желаю говорить об этом Пирсе, – сказал я. – Твои матримониальные планы – ужасная ошибка судьбы. Я чувствую себя Ромео, оказавшимся на пути... как его там по имени".
Мона рассмеялась самым восхитительным образом.
"Как хорошо быть с тобой, – сказала она. – Отчасти это потому, что ты не один из нас".
"Ты хочешь сказать, что я не Мэйфейр?"
Мона кивнула. На глаза у нее опять навернулись слезы, тогда я обнял ее, а она опустила голову мне на грудь и расплакалась.
"Мона, перестань, прошу тебя. Со мной тебе нечего бояться".
"А я и не боюсь, – ответила она. – Правда, не боюсь, но меня все равно найдут".
"Тогда мы просто спрячем тебя за этими огромными колоннами, – сказал, я. – Мы просто запрем дверь в мою комнату и посмотрим, сумеют ли ее сломать".
Мона перестала плакать. Успокоившись, она вытерла глаза бумажным носовым платком и снова попросила меня описать того незнакомца, а когда я это сделал, она поинтересовалась, не был ли он каким-то призраком или духом.
Я очень удивился ее вопросу. Прежде я никогда об этом не думал.
"Призраки бывают всевозможных видов, Тарквиний, – сказала она. – Разные призраки создают разные иллюзии".
"Нет, это был не призрак, – сказал я. – Слишком уж он разъярился, когда в него полетело стекло, – призраки так не сердятся. К тому же он не мог видеть Гоблина".
Гоблин по-прежнему был с нами, тащился в хвосте и никак не реагировал, когда я махал ему рукой.
Наступило то время дня, когда я наиболее остро чувствовал панику, но сейчас приступ не последовал, потому что ради Моны я хотел быть сильным, а еще, честно говоря, она вызывала во мне такое стойкое волнение, что оно прогнало самые плохие и печальные мысли.
Я рассказал Моне о привидениях, которых видел среди старых могил, о том, что они не разговаривают и кажутся мне некой густой массой. Мы с Моной поговорили о призраках вообще.
Она сказала, что Стирлинг Оливер из Таламаски – добрый и глубоко порядочный человек, британец до мозга костей, один из лучших представителей Таламаски, у которого есть множество чудесных идей насчет природы призраков и духов.
"Я лично не знаю, существует ли такая вещь, как истинный дух, – сказала Мона, когда мы почтительно бродили среди могильных камней и надгробных памятников. – Я склонна думать, что все духи – это призраки чего-то, пусть даже они и жили так давно, что уже не помнят об этом".
"Мой Гоблин – чистый дух, – сказал я. – Он не призрак того, кто умер когда-то". – Я оглянулся и увидел, что Гоблин стоит поодаль, засунув руки в карманы джинсов, и просто наблюдает за нами. И я побоялся рассказать о нем еще что-то, например, как быстро он обучается новому, как стал недавно опасен.
Но я помахал ему, простой дружеский жест, и мысленно сказал, что люблю его. Он и виду не подал, что услышал меня, но лицо его выражало спокойствие, и я вдруг заметил, что на нем мой счастливый галстук от Версаче. Зачем он его нацепил? Зачем выбрал именно такой галстук? Возможно, это что-то означало.
Думаю, Мона видела, что я обратил на него внимание. Даже уверен, что видела. Но она продолжила:
"С духом никогда нельзя быть ни в чем уверенным, – сказала она. – Он может оказаться призраком того, что раньше не было человеком".
"Как, скажи на милость, такое может быть, Мона? – удивился я. – Ты хочешь сказать, не исключено, что он призрак какого-то животного?"
"Я хочу сказать, что в этом мире есть существа, которые выглядят как люди, но людьми не являются, и никто не знает, сколько таких видов встречается. По земле ходят особи в полном человеческом обличье и специально дурят нас. Поэтому если имеешь дело с духом, то нельзя быть полностью уверенным, кто именно перед тобой. Иногда это будет нечто доброе и любящее, вроде Гоблина, – тут Мона бросила на него взгляд. Даже больше, улыбнулась ему. – А может случиться и так, что столкнешься с призраком чего-то ужасного, который втайне презирает все человечество и хочет ему навредить. Но главное для нас – понять, что все призраки имеют своего рода структуру".
"Что ты имеешь в виду?"
"Я имею в виду, что, хотя они остаются невидимыми для большинства людей, они обладают различимой формой и своего рода ядром, частью которого являются мозг и сердце".
"Откуда ты знаешь? – поразился я. – И вообще, как такое возможно?"
"Ну, во-первых, – сказала Мона, – это теория Стирлинга, а он всю свою жизнь изучает призраков. Именно поэтому он и проводит так много времени со мной. Я постоянно вижу призраков. А кроме того, это теория Роуан, моей кузины, доктора Роуан Мэйфейр".
"Но где находится это ядро? И как происходит, что призрак может появляться и исчезать?"
"Наука пока до этого не доросла, – ответила Мона, – так всегда мне говорит Роуан. Но у нас есть определенные идеи на этот счет. Ядро и частицы, из которых состоит призрак, просто слишком малы, чтобы мы могли их увидеть, и силовое поле, которое организует их, беспрепятственно может проходить через частицы, которые мы видим. Вспомни, как легко крошечные насекомые проходят сквозь ячейки суровой ткани. Вспомни, как вода проходит сквозь хлопок или шелк. Примерно таким образом призраки проходят сквозь стены. Когда-нибудь это будет научно доказано, но пока мы об этом ничего не знаем".
"Теперь понятно, как призрак проходит сквозь осязаемую материю, но каким образом он появляется перед нами?"
"Он притягивает к себе частички материи магнитным полем и организует их в иллюзию. Эта иллюзия бывает настолько сильной, что выглядит абсолютно достоверной и даже может быть осязаемой. Но она все равно остается иллюзией, и, когда призрак хочет исчезнуть или вынужден исчезнуть, частицы рассеиваются".
Я был слишком поражен, чтобы спорить. Она говорила обо всем об этом очень серьезно, а у меня не было никаких аргументов – одни вопросы. Но я знал, что Гоблин тоже нас слушает, так что был повод поволноваться, – впрочем, Мона тоже это знала.
"Кроме того, есть призраки, которые настолько сильны, – продолжала Мона, – что становятся осязаемыми и видимыми не только одному-двум наиболее восприимчивым людям, а всем и каждому. Они здесь, и одному только Богу известно, сколько таких призраков бродит среди нас".
"Боже мой, ну и теория", – ужаснулся я.
Подумать только – некое существо выглядит как человек, но на самом деле является призраком, который вернулся из того мира, чтобы снова пожить или еще для чего-то. Но чаще всего призрак прибегает к своей организующей силе, чтобы появиться перед каким-нибудь одним восприимчивым индивидуумом.
"А как получается, что мы с тобой оба видим Гоблина?" – спросил я.
"Должно быть, у нас с тобой один и тот же тип рецепторов, – ответила Мона. – Я даже уверена, что это так. Что насчет тех призраков, которых вижу я? Скорее всего, ты бы тоже смог их увидеть".
"Поэтому мы должны с тобой пожениться, Мона, – сказал я. – Если мы создадим семьи порознь, то будем страдать от одиночества и непонимания. И всегда будем вспоминать эту минуту".
Мои слова испугали ее, а может, как-то застали врасплох. Во всяком случае, она немного раздраженно сказала:
"Квинн, перестань говорить о нашей свадьбе как о решенном деле. Я ведь тебе уже сказала, я выйду за Пирса. Я должна выйти за Пирса. Возможно, позже мы смогли бы продолжить наш роман, но, если серьезно, я так не думаю. Пирс, наверное, стал бы очень переживать. Это, кстати, самое плохое, что меня ждет в будущем браке с Пирсом. После замужества придется покончить с эротическими приключениями".
"Так нечего и думать об этом браке. Я ненавижу этого парня, Пирса. Убить его готов".
"Не говори так, он самый милый из всех Мэйфейров на земле, – сказала Мона, – и он станет обо мне заботиться. Пожалуйста, давай не говорить о Пирсе. Иногда мне кажется, что Пирс заслуживает кого-то лучше, чем я. В нашем семействе так много незапятнанных дев! Может, ты и прав насчет Пирса. Я имею в виду, ради его же блага... Давай лучше снова поговорим о призраках".
"Давай, – сказал я. – Объясни мне, каким образом формируется ядро призрака, если предположить, что оно существует. А Пирс пусть довольствуется какой-нибудь непорочной девой – думаю, это прекрасная идея".
"Стирлинг утверждает, что ядро – это душа. Душа, которая отказалась двигаться дальше, когда отделилась от земного тела".
"Выходит, душа обладает материей!"
"Скорее, тем, что мы называем электричеством или, во всяком случае, какой-то энергией. Давай представим это таким образом: нечто бесконечно малое, что является организованной энергией. Пока мы живы, она пронизывает наши тела, но, когда мы умираем, она сокращается до ядра, которое должно отправиться к Свету, как хорошо мы знаем. И вместо того чтобы покинуть нашу стратосферу, как ей следовало бы, когда душа отделяется от тела, она остается на земле и создает себе духовное тело, тело из энергии, напоминающее по форме утраченную человеческую оболочку, и таким образом приобретает характеристики призрака".
"И ты считаешь, что она может забыть, что когда-то была человеком?"
"Определенно так. По земле бродят призраки, которым тысяча лет. Для них не существует хода времени. Они не испытывают ни голода, ни жажды. Без нас, тех, кто помогает им приобрести форму, они просто дрейфуют над землей. Я даже не уверена, что они видят окружающее или воспринимают его, когда дрейфуют, но затем на их пути попадается человек, способный их воспринимать, и тогда специально для этого человека они видоизменяются, становясь призраками".
"И ты называешь себя ведьмой, потому что способна видеть этих духов?"
"Да, а еще потому, что я умею разговаривать с ними. Правда, они меня не слушаются. Я пока не пробовала ими повелевать. Это слишком опасно. Вся эта тема опасна, Тарквиний. – Она понизила голос и хитро скосила глаза в сторону Гоблина. – Вот кто все про это знает, правда, Гоблин?"
Я оглянулся на своего приятеля. Лицо Гоблина было задумчивым. В нем почти не осталось затаенной злобы, и у меня стало на душе немного легче.
"Мона, мы должны всегда быть вместе, – сказал я. – Кто еще будет меня любить так, как ты?"
Гоблин начал приближаться. Я вытянул руку, чтобы остановить его.
"Будь терпелив со мной, Гоблин, – сказал я. – Я имел в виду другую любовь".
"Я бы никогда не стала пытаться занять твое место, Гоблин", – сказала Мона.
"Нет, в самом деле, Мона, – я снова обратился к ней. – Кто еще меня когда-нибудь полюбит так, как ты?"
"О чем ты? – удивилась она. – Ты высок и прекрасен, таких честных синих глаз, как у тебя, я никогда не видала. Ты знаешь, это большая редкость, когда у мужчины с черными волосами такие синие глаза. Девушки обожают такой тип".
Разумеется, мне было приятно услышать подобные комплименты – я был очень не уверен в себе, – но ее слова лишь усилили мою надежду, что нас ничто не сможет разлучить.
"Выходи за меня, Мона, – предложил я. – Серьезно. Ты просто должна выйти за меня".
"Эта идея начинает мне нравиться, но держи себя в руках, – сказала Мона. – Давай еще поговорим о призраках и духах. Тебе нужно знать эти вещи. Так вот, мы говорили о привязанных к земле призраках, которые не смогли подняться к Свету".
"А ты сама-то уверена в этом Свете, Мона?" – спросил я.
"Видишь ли, в том-то и состоит проблема, – ответила она – Когда эти люди умирают, они не уверены, что там их ждет Свет, и, возможно, они его не узнают или просто не доверяют тому, что видят. И тогда они цепляются за Землю, цепляются за смертных, которых все еще способны видеть и слышать".
"Итак, значит, в теории у нас есть этот дух, чье ядро не перемещается к Свету, – сказал я, – это душа, которая дрейфует..."
"Да, – подхватила Мона, – и она способна начать новую жизнь для себя, особенно если найдет восприимчивого человека, вроде тебя или меня, кого-то, кто способен ее видеть, даже когда ее организующие силы ослабли. А потом, конечно, мы помогаем ей сконцентрироваться тем, что замечаем ее, разговариваем с ней, уделяем ей внимание, и тогда она становится все сильнее и сильнее".
"А как насчет духа вроде Гоблина? Он ведь не призрак. Он не знает, откуда появился".
Мона метнула на меня многозначительный взгляд, призывая к осторожности.
"Значит, Гоблин – это чистый дух, – ответила она, – но духи, вероятно, по своей природе точно такие же – у них есть ядро и своего рода тело из рассеянных частиц, а также силовое поле, которое они используют в точности как призраки, чтобы собрать частицы и предстать перед кем-то".
Мы покинули кладбище и направились к пристани. К этому времени болото уже выглядело темным и коварным – полным ужасных существ, готовых тебя убить. Доносившаяся с болот вечерняя песня означала смерть. Я попытался не обращать на нее внимание. А Моне вроде бы понравились и песня, и вечер.
"Квинн, вот бы тебе поговорить со Стирлингом. Мне кажется, он многое мог бы тебе открыть. Знаешь, с ним очень легко общаться. Таламаска в течение веков давала приют людям, способным видеть привидения. Там приветствуют таких, как ты и я, и вовсе не из прагматических соображений. Когда я ездила в Англию, я побывала в их Обители, я даже посетила Обитель в Риме".
"Твой рассказ носит какой-то религиозный оттенок, словно ты говоришь об ордене траппистов или кармелитов".
"В общем-то они где-то похожи, – ответила Мона, – но служители Таламаски не религиозны. Они несут добро, не прибегая к религии. Отцу Кевинину иногда трудно это принять, но он постепенно привыкает. Ты же знаешь, как заведено у нас, католиков: любое сверхъестественное явление, идущее не от Бога, сразу объявляется злом. А Таламаска как раз изучает все сверхъестественное. Но даже отец Кевинин начинает проникаться симпатиями к Стирлингу. Такой человек Стирлинг – разоружит каждого своим обаянием".
"Расскажи мне об отце Кевинине, – попросил я. – Какова его история?"
"Он хороший священник, – ответила она. – Уж кто-кто, а я это знаю. Как ни пыталась затащить его в постель, – помнишь, я рассказывала, – но ничего не вышло. Родился он здесь в большом доме на Мэгэзин-стрит, самый младший из восьмерых детей в семье. Его старшая сестра, можно сказать, принадлежит к другому поколению. Мы зовем их "Безупречные Мэйфейры", потому что все они очень добропорядочные и никогда не попадают ни в какую беду. Когда он выучился на священника, его отослали на север, но теперь он вернулся, главным образом потому, что семье нужен собственный священник, а еще потому, что здесь он получил возможность преподавать. Он, когда хочет, рассуждает как заправский теолог".
"Мона, почему ты пытаешься затащить в постель стольких людей?" – спросил я, понимая, что вопрос детский и наивный, но я все равно должен был его задать.
"А почему ты поступаешь точно так же, Тарквиний?"
"А вот и нет. Если не считать тебя, я переспал только с одной женщиной, которая служит у нас в поместье, и больше ни с кем".
"Знаю, – сказала Мона с улыбкой. – Это та потрясающая квартеронка со светлыми волосами, Жасмин".
"Откуда ты знаешь?"
"Мы, ведьмы, умеем читать чужие мысли, – сказала она, продолжая великодушно улыбаться. – Можно сказать, я случайно об этом узнала. А ты разве не почувствовал, что тебе следовало бы идти той дорогой?"
"Да, наверное, так оно и есть. По сравнению с тобой я кажусь совсем отсталым: мне почти девятнадцать, а я переспал лишь с одним духом, одним призраком и двумя смертными женщинами, причем одна из них та, которую я люблю, – ты".
"Насчет духа я догадываюсь, – сказала Мона, – расскажи теперь о призраке".
"Не могу, только не сейчас. Мы слишком близко от ее могилы. – Я указал на маленький надгробный камень на кладбище. – Скажу лишь, что зовут ее Ревекка и она красива. Она приняла жестокую, несправедливую смерть, а я потерял с ней свою девственность. Когда она появляется, то кажется существом огромного обаяния...
...Кстати, об обаянии, – продолжил я, – таким же обаянием обладает мой учитель, и он как раз сейчас идет в нашу сторону".
Из дома вышел Нэш и направился к нам, чтобы позвать к ужину. Он выглядел очень элегантно и красиво в своей прекрасно сшитой темно-синей тройке и белой рубашке с открытым воротом.
Я тоже должен добиться такой стильности, подумал я, чтобы выглядеть так же смело и естественно.
Я сразу представил его Моне и сообщил, что намерен на ней жениться. Нэш слегка удивился, но принял новость абсолютно серьезно.
"Поздравляю, Квинн, и рад знакомству, моя дорогая", – сказал он, беря ее за руку.
Мне чудилось, что его мягкий голос мог бы сровнять горы с землей. А морщины на лице лишь усиливали красоту, подчеркивая мудрость этого человека.
"Разумеется, наши планы относительно поездки в Европу не меняются, Нэш, – сказал я. – Едем все. И крадем Мону".
"Что ж, от этого наше приключение станет вдвойне интереснее", – сказал Нэш с едва заметной иронией, слегка скривив губы в улыбке. Он подал руку Моне, вежливо помогая ей подняться с пристани на землю, и мне стало стыдно, что я сам до этого не додумался.
Что касается ужина, то нам всем предстояло присоединиться к тетушке Куин, которая расположилась во внутреннем дворике, мощенном плитами, среди отреставрированной плетеной мебели.
"Эта мебель Ревекки, – пояснил я Моне. – Мы с Ревеккой... это было во сне... пили вместе кофе, сидя в этих самых плетеных креслах. Сейчас увидишь".
И я тоже увижу, подумал я. Сейчас я увижу, в точности ли совпадает обстановка с моим сном, потому что я мог все нафантазировать, когда бродил среди мебели, ничего не понимая.
Пока мы шли к дому, я взглянул на краснеющее и темнеющее небо и вновь ощутил панику. Но прогнал ее прочь. Наступил час живого радостного общения, и я мысленно готовился к нему.
Быстро поискал глазами Гоблина. "Идем, побудь с нами". Я попытался улыбнуться ему, но, думаю, он догадался о моих страхах. Хоть он и не умел читать мои мысли, зато умел читать по лицу.
27
Стоило мне увидеть гарнитур белой плетеной мебели, как я тут же признал в нем тот, что видел во сне. По спине у меня побежали холодные мурашки, удушливой волной нахлынула паника, так что я чуть не застучал зубами.
В голове у меня звучал голос Ревекки, и я боялся, что опять отключусь. Когда я описывал эти приступы дурноты врачам в Мэйфейровском медицинском центре, то те говорили о кратковременных припадках.
Но как мог такой диагноз объяснить происходящее – что я видел перед собой мебель, приснившуюся мне когда-то во сне? А дело, видимо, было в том, что версия с припадками здесь не годилась.
"Мона, любимая, – сказал я, когда мы приблизились к столу, – ты мне нужна".
"Больше всего в этом мире тебе нужно поговорить со Стирлингом Оливером", – ответила она, но я заметил в ее взгляде страсть, я увидел, что она сдерживается, я увидел свидетельство того, что наши отношения развиваются.
"А всем нам нужно поужинать", – сказала тетушка Куин, приветствуя меня поцелуем. Потом она поцеловала и Мону.
"А знаешь, дорогая, – сказала тетушка Куин, – ты по-настоящему красива".
Тетушка Куин принарядилась для ужина: мешковатое платье из бежевого атласа, длинные нитки жемчуга, камея у горла и блестящие туфли на шпильках, какие я еще не видел. Полоска на туфлях, закрывавшая пальчики, была усыпана бриллиантами, и великолепная камея, изображавшая Аполлона с лирой, была тоже обрамлена крошечными бриллиантиками.
Кресло и стол, накрытый к ужину, освещал мягкий свет прожекторов со стороны дома, а также кольцо свечей в фонарях-"молниях". Плетеная мебель с большим количеством мелких деталей была прекрасно сконструирована – за такой гарнитур любой антиквар с готовностью выложил бы целое состояние – и, пока я рассматривал все эти кресла и диван, я вспомнил атмосферу сна. Ревекка произнесла мне на ухо: "Рыжеволосая сучка". Во сне я попробовал кофе. Ощутил холодок, пробежавший по всему телу. Снова заговорила Ревекка: "До тех пор, пока все здесь не сгорит дотла". Меня накрыло волной ужаса. "Жизнь за мою жизнь. Смерть за мою смерть".
Мы уселись в свежевыкрашенные плетеные кресла, Гоблин, как всегда, разместился слева от меня. А ведь я даже не подумал попросить для него отдельное кресло.
Меня переполняли другие чувства. Едва взглянув на Мону, я захотел тотчас отнести ее наверх, в свою спальню. Но тут сквозь радостные мысли прорвалось воспоминание о страданиях Ревекки, являвшейся мне во сне. Может, этот сон и был ее местью? Сжечь дом дотла? И другого средства избавления не существует? "Жизнь за мою жизнь..." Усилием воли я постарался переключиться на то, что происходило сейчас вокруг меня. Ради Моны я должен быть мужчиной. Сейчас не место и не время превращаться в какой-то неестественный гибрид.
Жасмин, изумительно выглядевшая в приталенном фиолетовом костюме с легкой белой блузкой, принесла нам цыпленка с эстрагоном и рис. Большая Рамона, как всегда в накрахмаленном белом фартуке, разливала вино.
Я видел, что тетушка Куин сотворила с Жасмин какое-то чудо. Жасмин, видимо, осознала перемену своего статуса, в ней появился блеск, и уж конечно, не я был тому причиной.
"Взгляните на туфельки этих прелестных дам, – обратился я к Нэшу и Моне, – так и хочется поцеловать их ножки".
"Ешь лучше свой ужин, маленький хозяин, – едва слышно произнесла Жасмин. – Моих ножек тебе не целовать".
Мона расхохоталась.
"Ничто не доставляет такого наслаждения, как излишество, – заметил с улыбкой Нэш. – Должен сказать, для меня огромное удовольствие находиться здесь среди всего этого великолепия. Я нигде не слышал такого пения цикад, кроме как здесь, в Луизиане".
"А как ты провел день? – поинтересовался я. – Мне кажется, полюбив Мону, я перестал обращать на тебя внимание, но, когда знакомишься со своей будущей женой, уже ни о чем другом думать не можешь. Я стал счастливым безумцем".
"Так и должно быть, – ответил он. – А обо мне не стоит беспокоиться. Здесь все внове для меня, буквально все завораживает. Я прекрасно провел время. После обеда поспал подольше, а затем получил огромное удовольствие, знакомясь со знаменитой коллекцией камей твоей тетушки Куин".
"Камеи, – произнесла Мона. – Значит ли это, что у вас больше камей, чем мы видели в витрине гостиной?"
"Намного больше, – ответила тетушка Куин. – Я собирала их всю жизнь, и ты можешь себе представить, как это долго. – Она сменила тему: – Предлагаю тост за Мону Мэйфейр, нашу прелестную молодую гостью, и за Нэша Пенфилда, который вскоре повезет нас в большое турне, и за моего внучатого племянника, который с сегодняшнего дня вступил в свою часть наследства".
"Мона едет с нами в Европу, тетушка Куин, – заявил я. – Не могли бы мы каким-то образом выехать до полуночи? Мона отправится в путешествие в качестве моей новобрачной".
Мона слегка вздрогнула, но не рассмеялась. Она лишь подарила мне ослепительную улыбку, а затем наклонилась и смело поцеловала в щеку.
"Ты в самом деле готов жениться на мне сегодня вечером? – спросила она. – Мне кажется, ты действительно до обалдения в меня влюбился".
"Раз и навсегда, – сказал я. – Но нам необязательно ждать церемонии. Мы могли бы вылететь сегодня и пожениться в Париже. Тетушка Куин все время так делает... то есть летает. Нам, конечно, понадобится твой паспорт, но я поеду с тобой в твой дом..."
"Дорогой, – сказала тетушка Куин, – думаю, в этом нет необходимости. Мне кажется, приехали Мэйфейры".
Огромный черный лимузин, такой же как у тетушки Куин, хрустел по гравию подъездной аллеи, неуклюже подкатывая к парадному крыльцу, где и остановился.
Мона обернулась, затем снова села, как прежде, и взглянула на меня. В ее глазах стояли слезы.
"Тарквиний, – сказала она, – ты действительно хочешь увезти меня сегодня вечером?"
"Да, не сомневайся! – воскликнул я. – Тетушка Куин, ты ведь всегда хотела, чтобы я поехал в Европу, чтобы я стал образованным! Нэш, ты сможешь обучать нас двоих". – Я был готов умереть за Мону, я знал это. Я был готов сразиться с любым из той машины.
"Нэш, – сказала тетушка Куин, – ступайте и поприветствуйте их за меня, дорогой. Я верю, что охранник собирается что-то предпринять. Отзовите его, а то я не успею пересечь лужайку на таких каблуках. Побудьте нашим представителем, хорошо, дорогой?"
Мона тем временем быстро перечислила тех, кто приближался к нашему столу: Райен Мэйфейр, юрист и отец Пирса, доктор Роуан Мэйфейр и ее муж, Майкл Карри. Разумеется, я поднялся, но Мона осталась сидеть, и тогда я зашел за спинку ее стула и положил руки ей на плечи. Таким образом, я оказался спиной к тем, кто сейчас шагал по лужайке. Я повел себя грубо. Я собирался с силами для битвы.
"Не волнуйся, моя храбрая Офелия, – едва слышно произнес я, – ты не погибнешь, пока жив этот смелый Лаэрт".
Но самым любопытным для меня был не громкий стук собственного сердца, а настороженность, почти враждебность на лице тетушки Куин. Тем временем маленькая делегация подошла к столу, обогнув меня слева, Нэш тут же пригласил их присесть, а сам отправился на поиски дополнительных стульев.
В голове у меня звучал голос Ревекки, и я боялся, что опять отключусь. Когда я описывал эти приступы дурноты врачам в Мэйфейровском медицинском центре, то те говорили о кратковременных припадках.
Но как мог такой диагноз объяснить происходящее – что я видел перед собой мебель, приснившуюся мне когда-то во сне? А дело, видимо, было в том, что версия с припадками здесь не годилась.
"Мона, любимая, – сказал я, когда мы приблизились к столу, – ты мне нужна".
"Больше всего в этом мире тебе нужно поговорить со Стирлингом Оливером", – ответила она, но я заметил в ее взгляде страсть, я увидел, что она сдерживается, я увидел свидетельство того, что наши отношения развиваются.
"А всем нам нужно поужинать", – сказала тетушка Куин, приветствуя меня поцелуем. Потом она поцеловала и Мону.
"А знаешь, дорогая, – сказала тетушка Куин, – ты по-настоящему красива".
Тетушка Куин принарядилась для ужина: мешковатое платье из бежевого атласа, длинные нитки жемчуга, камея у горла и блестящие туфли на шпильках, какие я еще не видел. Полоска на туфлях, закрывавшая пальчики, была усыпана бриллиантами, и великолепная камея, изображавшая Аполлона с лирой, была тоже обрамлена крошечными бриллиантиками.
Кресло и стол, накрытый к ужину, освещал мягкий свет прожекторов со стороны дома, а также кольцо свечей в фонарях-"молниях". Плетеная мебель с большим количеством мелких деталей была прекрасно сконструирована – за такой гарнитур любой антиквар с готовностью выложил бы целое состояние – и, пока я рассматривал все эти кресла и диван, я вспомнил атмосферу сна. Ревекка произнесла мне на ухо: "Рыжеволосая сучка". Во сне я попробовал кофе. Ощутил холодок, пробежавший по всему телу. Снова заговорила Ревекка: "До тех пор, пока все здесь не сгорит дотла". Меня накрыло волной ужаса. "Жизнь за мою жизнь. Смерть за мою смерть".
Мы уселись в свежевыкрашенные плетеные кресла, Гоблин, как всегда, разместился слева от меня. А ведь я даже не подумал попросить для него отдельное кресло.
Меня переполняли другие чувства. Едва взглянув на Мону, я захотел тотчас отнести ее наверх, в свою спальню. Но тут сквозь радостные мысли прорвалось воспоминание о страданиях Ревекки, являвшейся мне во сне. Может, этот сон и был ее местью? Сжечь дом дотла? И другого средства избавления не существует? "Жизнь за мою жизнь..." Усилием воли я постарался переключиться на то, что происходило сейчас вокруг меня. Ради Моны я должен быть мужчиной. Сейчас не место и не время превращаться в какой-то неестественный гибрид.
Жасмин, изумительно выглядевшая в приталенном фиолетовом костюме с легкой белой блузкой, принесла нам цыпленка с эстрагоном и рис. Большая Рамона, как всегда в накрахмаленном белом фартуке, разливала вино.
Я видел, что тетушка Куин сотворила с Жасмин какое-то чудо. Жасмин, видимо, осознала перемену своего статуса, в ней появился блеск, и уж конечно, не я был тому причиной.
"Взгляните на туфельки этих прелестных дам, – обратился я к Нэшу и Моне, – так и хочется поцеловать их ножки".
"Ешь лучше свой ужин, маленький хозяин, – едва слышно произнесла Жасмин. – Моих ножек тебе не целовать".
Мона расхохоталась.
"Ничто не доставляет такого наслаждения, как излишество, – заметил с улыбкой Нэш. – Должен сказать, для меня огромное удовольствие находиться здесь среди всего этого великолепия. Я нигде не слышал такого пения цикад, кроме как здесь, в Луизиане".
"А как ты провел день? – поинтересовался я. – Мне кажется, полюбив Мону, я перестал обращать на тебя внимание, но, когда знакомишься со своей будущей женой, уже ни о чем другом думать не можешь. Я стал счастливым безумцем".
"Так и должно быть, – ответил он. – А обо мне не стоит беспокоиться. Здесь все внове для меня, буквально все завораживает. Я прекрасно провел время. После обеда поспал подольше, а затем получил огромное удовольствие, знакомясь со знаменитой коллекцией камей твоей тетушки Куин".
"Камеи, – произнесла Мона. – Значит ли это, что у вас больше камей, чем мы видели в витрине гостиной?"
"Намного больше, – ответила тетушка Куин. – Я собирала их всю жизнь, и ты можешь себе представить, как это долго. – Она сменила тему: – Предлагаю тост за Мону Мэйфейр, нашу прелестную молодую гостью, и за Нэша Пенфилда, который вскоре повезет нас в большое турне, и за моего внучатого племянника, который с сегодняшнего дня вступил в свою часть наследства".
"Мона едет с нами в Европу, тетушка Куин, – заявил я. – Не могли бы мы каким-то образом выехать до полуночи? Мона отправится в путешествие в качестве моей новобрачной".
Мона слегка вздрогнула, но не рассмеялась. Она лишь подарила мне ослепительную улыбку, а затем наклонилась и смело поцеловала в щеку.
"Ты в самом деле готов жениться на мне сегодня вечером? – спросила она. – Мне кажется, ты действительно до обалдения в меня влюбился".
"Раз и навсегда, – сказал я. – Но нам необязательно ждать церемонии. Мы могли бы вылететь сегодня и пожениться в Париже. Тетушка Куин все время так делает... то есть летает. Нам, конечно, понадобится твой паспорт, но я поеду с тобой в твой дом..."
"Дорогой, – сказала тетушка Куин, – думаю, в этом нет необходимости. Мне кажется, приехали Мэйфейры".
Огромный черный лимузин, такой же как у тетушки Куин, хрустел по гравию подъездной аллеи, неуклюже подкатывая к парадному крыльцу, где и остановился.
Мона обернулась, затем снова села, как прежде, и взглянула на меня. В ее глазах стояли слезы.
"Тарквиний, – сказала она, – ты действительно хочешь увезти меня сегодня вечером?"
"Да, не сомневайся! – воскликнул я. – Тетушка Куин, ты ведь всегда хотела, чтобы я поехал в Европу, чтобы я стал образованным! Нэш, ты сможешь обучать нас двоих". – Я был готов умереть за Мону, я знал это. Я был готов сразиться с любым из той машины.
"Нэш, – сказала тетушка Куин, – ступайте и поприветствуйте их за меня, дорогой. Я верю, что охранник собирается что-то предпринять. Отзовите его, а то я не успею пересечь лужайку на таких каблуках. Побудьте нашим представителем, хорошо, дорогой?"
Мона тем временем быстро перечислила тех, кто приближался к нашему столу: Райен Мэйфейр, юрист и отец Пирса, доктор Роуан Мэйфейр и ее муж, Майкл Карри. Разумеется, я поднялся, но Мона осталась сидеть, и тогда я зашел за спинку ее стула и положил руки ей на плечи. Таким образом, я оказался спиной к тем, кто сейчас шагал по лужайке. Я повел себя грубо. Я собирался с силами для битвы.
"Не волнуйся, моя храбрая Офелия, – едва слышно произнес я, – ты не погибнешь, пока жив этот смелый Лаэрт".
Но самым любопытным для меня был не громкий стук собственного сердца, а настороженность, почти враждебность на лице тетушки Куин. Тем временем маленькая делегация подошла к столу, обогнув меня слева, Нэш тут же пригласил их присесть, а сам отправился на поиски дополнительных стульев.