Страница:
"Возможно, соблазн для тебя будет чересчур велик, – продолжал Арион, – но ты слишком молод и слишком слаб, чтобы совершить ритуал. Хорошенько запомни мои слова. Не сделай такой глупости. Не стоит делиться вечностью с тем, кого со временем ты, возможно, начнешь презирать или даже ненавидеть".
Я кивнул.
Наступила долгая тишина. Петрония подошла к окну и посмотрела на звезды.
"Я должна сделать еще одно предостережение, – сказала она и, повернувшись, посмотрела на меня. – Если ты вернешься на болота – однажды тебе, вероятно, захочется просто вернуться, чтобы понаблюдать за своей любимой тетушкой, этой незаурядной дамой, или по какой другой простой причине, – даже не вздумай охотиться в Новом Орлеане. Таламаска неусыпно следит за нами в этом городе, и хотя ее агенты – всего-навсего неповоротливые смертные, они могут причинить нам вред. Есть там и другая опасность – один всесильный Охотник за Кровью, именующий себя вампиром Лестатом, он правит в Новом Орлеане и уничтожает молодых Охотников за Кровью. Он беспощаден и эгоистичен, считая самого себя чуть ли не иконой. Он пишет о нас книги, которые сходят за беллетристику. Но многие истории из этих книг – абсолютная правда".
Я надолго притих.
Петрония подошла к столу, присела на стул и, обняв Ариона одной рукой, принялась наблюдать за игрой. К тому времени Арион спас своего ферзя, правда, с большим трудом, и теперь ему грозил мат, хотя разглядеть это можно было не сразу из-за сложности позиции. Но я все равно разглядел и понял, что Арион этого не видит, по тому, как он передвигал фигуры и куда смотрел, а потом совершенно неожиданно для него старик сделал решительный ход, и Арион откинулся на спинку стула в полном изумлении, потом улыбнулся и затряс головой.
"Еще одну партию! – воскликнул он и захохотал. – Я требую".
"Тогда сыграем!" – ответил старик, дрожа всем лицом.
Пока он расставлял фигуры, я медленно поднялся из-за стола.
"А сейчас я покину вас, господа. Благодарю за ваше гостеприимство и дары", – произнес я.
"О чем это ты?" – удивилась Петрония.
"Отправляюсь домой, – ответил я. – Мне нужна моя семья".
"Что значит, ты отправляешься домой?! – возмутилась она. – Ты что, спятил?"
"Ничуть. Просто я хочу сейчас отменить нашу сделку. Хижина Отшельника отныне моя. Я заявляю на нее полные права. Днем мне нужен мавзолей, чтобы прятаться, а дом мне понадобится в качестве убежища ночью. Итак, я оставляю вас, играйте в шахматы, а я снова вас поблагодарю и..."
Арион тоже поднялся.
"Как же ты доберешься домой? – ласково спросил он. – Ты можешь забыть о гравитации, если речь идет о коротких расстояниях, ты будешь преодолевать их с огромной скоростью, какую тебе даже трудно представить. Но через полмира тебе не перелететь. Пройдет много лет, прежде чем у тебя появится это умение".
"Я поеду обычным для любого смертного путем".
"И что ты будешь делать, когда доберешься туда?" – сурово поинтересовалась Петрония, окидывая меня взглядом.
"Буду жить своим домом, как всегда жил, – ответил я. – Снова займу свою комнату. Буду проводить время со своими родными, как это было раньше. И так будет продолжаться столько, сколько положено. Я не откажусь от них".
Петрония тоже медленно поднялась.
"Но ты ведь даже не знаешь, как прикидываться человеком, ты не имеешь об этом ни малейшего понятия".
"Нет, имею, – возразил я. – Я видел, как ты держишься. Судя по твоим рассказам, ты бродишь по земле с древности и тем не менее умудряешься обвести вокруг пальца любую компанию людей. Почему это должно быть трудно для меня? Я полон решимости добиться своего и не намерен отказываться от той жизни, которую вел раньше".
"Ты не можешь так просто уйти отсюда и жить, как тебе вздумается, Квинн, – мягко произнес Арион. – К тому же зачем тебе это? Ты теперь не принадлежишь обществу смертных".
"Я должен спросить у тебя разрешения?" – Я посмотрел ему прямо в глаза.
Он грациозно пожал плечами, как я и предвидел.
"Нет, тебе совсем не обязательно спрашивать разрешения".
"А мне наплевать, что ты станешь делать!" – взорвалась Петрония, и это я тоже предполагал.
"Значит, Хижина Отшельника теперь моя?" – с улыбкой спросил я.
"Пусть это будет моим подарком", – ядовито ответила она.
Я взглянул на старика.
"Манфред, мы еще с тобой встретимся".
"Будь осторожен, сынок", – сказал он.
Я вышел из зала и, отыскав парадную лестницу палаццо, тут же покинул дом. В город вела узкая извилистая тропа, по которой я пошел пешком.
Минут через двадцать я уже входил в вестибюль отеля "Эксельсиор", где мы три раза останавливались, посещая Неаполь. Я сразу направился к стойке консьержа Он меня вспомнил и не замедлил поинтересоваться здоровьем тетушки Куин.
"Меня ограбили. Вещей не осталось, – сказал я. – Мне нужно позвонить в кредит своей тетушке".
В ту же секунду телефон был предоставлен. Консьерж сразу отдал распоряжение подготовить для меня люкс.
Трубку сняла Жасмин. Начала всхлипывать. Когда к телефону подошла тетушка Куин, то она была близка к истерике.
"Послушай, – сказал я, – мне сейчас ничего не объяснить, но нахожусь я в Италии, в Неаполе. Мне нужен паспорт и очень нужны деньги". – Я снова и снова повторял ей, как сильно ее люблю, и что все произошло неожиданно даже для меня, и что я никогда не смогу все толком объяснить, но сейчас для меня самое главное переночевать в приличном месте, а завтра вечером начать добираться домой самолетом.
В конце концов, трубку взял Нэш. Он сообщил все нужные цифры кассиру, и меня официально устроили со всеми удобствами, пообещав в скором времени доставить билеты на самолет. Я объяснил Нэшу, что перелеты буду совершать только ночью – что я хочу вылететь отсюда в Милан ночным рейсом, затем из Милана в Лондон другим вечерним рейсом, и оттуда в Нью-Йорк тоже вечером. А из Нью-Йорка, разумеется, я намеревался вернуться в Новый Орлеан.
Когда за мной закрылась дверь номера, я впал в состояние шока.
Мне показалось, будто моя жизнь состояла из одного сплошного страха, по нарастающей, и что страх, который я испытывал в ту минуту, был хуже всего – тихий и холодный, беспощаднее паники, так что сердце уже стучало где-то в горле. Мне казалось, будто я никогда не избавлюсь от этого страха, никогда не избавлюсь от этой боли.
Тарквиний Блэквуд умер, это я прекрасно понимал. Но огромная часть моей души все еще продолжала существовать и жаждала только одного, хоть я и был ослеплен множеством нежелательных даров, – быть с тетушкой Куин, Томми, Жасмин, со всей моей родней, незаменимыми и обожаемыми людьми.
Я не собирался отказываться от семьи. Я не собирался так просто исчезнуть из Блэквуд-Мэнор, потихоньку уйти от всех, кого я так любил!
Нет, без борьбы я не собирался покидать их – я хотел попытаться из самых благородных побуждений жить рядом с ними столько, сколько смогу.
Что касается Моны, моей возлюбленной ведьмы, то я решил больше никогда ее не видеть и даже не позволить ей слышать мой голос по телефону. Никогда мое зло не должно было коснуться ее, никогда она не узнает о моей истинной судьбе. Никогда моя боль не смешается с ее болью.
Наверное, прошел целый час, а я все стоял, прислонившись спиной к двери, не в силах сдвинуться с места. Я заставил себя дышать глубоко. Я заставил себя не сжимать кулаки. Не бояться. Не испытывать ярости.
Ритуал свершился. Теперь мне предстояло жить дальше. Я должен был вернуться домой. Я должен был сделать все аккуратно, уверенно, я должен был любить тех, кто любил меня всем сердцем.
Наконец я прилег на кровать, чувствуя комок в горле и дрожа всем телом. Внезапно меня покинули силы, и я погрузился в сон, как обыкновенный смертный.
Кажется, мне ничего не приснилось. Я не видел во сне ни Пэтси, ни Ревекки, хотя вновь услышал женский смех, но мне было все равно.
Рассвет разбудил меня, словно ошпарил кипятком.
Я немедленно задвинул шторы, и комната погрузилась в приятную прохладную темноту. Затем я заполз под кровать и вскоре потерял сознание.
На следующий вечер у меня появился временный паспорт, наличность в карманах, новая карточка "Американ Экспресс" и билеты, чтобы начать путешествие. Прибыв в Лондон, я сразу понял, что придется выработать другой маршрут поездки, – я сделал пересадки в Новой Шотландии, Канаде и под конец в Ньюарке. Последний мой перелет был в Новый Орлеан.
Все это время я бесстрашно тренировался в умении насыщаться парой глотков. Я бродил в аэропортах среди огромных толп, как болотная рысь, часами выслеживал ту или иную жертву, прежде чем подворачивался удобный момент, этот сладостный момент, который я жаждал и ненавидел в то же самое время. Я ни на секунду не сомневался, что кажусь обыкновенным человеком всем прочим людям, что у меня приятный вид. Во время охоты я действовал безошибочно. Ни разу не убил. Ни разу не пролил ни одной капли крови.
Я испытывал муки страха и наслаждения, смешиваясь с людской толпой, как зверь в людском обличье. Многолюдные аэропорты стали для меня адом. Я словно видел в них декорации какой-то драмы в духе экзистенциализма. Но я быстро привыкал к охоте, как и к самой крови.
Наконец я оказался в главном терминале новоорлеанского аэропорта, и тетушка Куин открыла мне объятия, потом то же самое сделал и Нэш, и моя прелестная Жасмин, и мой маленький сынок, Джером, которого я подхватил на руки и поцеловал, крепко прижав к себе. Среди встречающих был и Томми, мой сдержанный тринадцатилетний дядя, которого я просто обожал. Я не мог удержаться, чтобы не обнять Томми.
Если кто из них и подметил во мне что-то странное, то мой энтузиазм поборол в них все сомнения. Каким образом я попал в Италию, я пообещал рассказать им позже. Разумеется, они дружно запротестовали, но им все равно не удалось вытащить из меня ни слова.
Когда мы загрузились в лимузин, я узнал новость: у Пэтси развился СПИД, но она хорошо поддается лечению; Сеймор, однако, подал на нее в суд. У него тоже оказался СПИД, и он заявил, что она не поставила его в известность о своей болезни и заразила. Я не знал, что сказать. Все думал о том сне, который видел, о том ужасном сне. Никак не мог выбросить из головы те образы.
"Как она себя чувствует?" – спросил я.
Мне ответили, что прекрасно.
"Как она выглядит?" – спросил я.
Мне ответили, что прекрасно.
"Как ее группа?" – спросил я.
Мне ответили, что прекрасно.
Вот и все.
Как только мы приехали домой, я обнял Большую Рамону и сказал ей, что больше не буду с ней спать – я уже взрослый, а она ответила, что давно ждала от меня этих слов. Ей все не верилось, что я не шутил, отказавшись от ее оладий.
Когда я наконец очутился в своей комнате и запер на замок дверь, мне показалось, что я сейчас или упаду в обморок, или сойду с ума. Все-таки я сумел всех провести. Я одурачил их и был снова с ними. Они рядом, они по-прежнему меня любят. Я расплакался. Я все плакал и плакал. Зайдя в ванную, я увидел, что по моему лицу струится кровь – так я узнал, что мы плачем кровавыми слезами. Я вытер кровь бумажным платком и в конце концов успокоился. Потом я увидел Гоблина.
Он сидел на стуле за моим письменным столом лицом ко мне, абсолютно такой же, как я, вплоть докровавых слез, которые текли по его лицу.
Я чуть не вскрикнул от ужаса – такое это было зрелище. Сердце перестало стучать на секунду, но потом снова ожило.
А я все вытирал и вытирал лицо.
"Взгляни, – сказал я, подбежав к Гоблину, – я вытираю их, видишь? Я вытираю их! Смотри, крови больше нет, неужели не видишь? – Я перешел на крик. Пришлось понизить голос. – Неужели ты не видишь! Крови больше нет. Я ее стер!"
А он все сидел, и кровь продолжала литься по его щекам, а потом он вскочил и бросился на меня. Он слился со мной в одно целое, и я почувствовал, как меня толкают сначала к круглому столу, а затем к подножию кровати, и я не мог бороться с ним, он был во мне, он слился со мной, меня словно ударило электричеством, а когда он отстранился, я увидел, что он весь состоит из крошечных капелек крови, и тогда я отключился.
43
Я кивнул.
Наступила долгая тишина. Петрония подошла к окну и посмотрела на звезды.
"Я должна сделать еще одно предостережение, – сказала она и, повернувшись, посмотрела на меня. – Если ты вернешься на болота – однажды тебе, вероятно, захочется просто вернуться, чтобы понаблюдать за своей любимой тетушкой, этой незаурядной дамой, или по какой другой простой причине, – даже не вздумай охотиться в Новом Орлеане. Таламаска неусыпно следит за нами в этом городе, и хотя ее агенты – всего-навсего неповоротливые смертные, они могут причинить нам вред. Есть там и другая опасность – один всесильный Охотник за Кровью, именующий себя вампиром Лестатом, он правит в Новом Орлеане и уничтожает молодых Охотников за Кровью. Он беспощаден и эгоистичен, считая самого себя чуть ли не иконой. Он пишет о нас книги, которые сходят за беллетристику. Но многие истории из этих книг – абсолютная правда".
Я надолго притих.
Петрония подошла к столу, присела на стул и, обняв Ариона одной рукой, принялась наблюдать за игрой. К тому времени Арион спас своего ферзя, правда, с большим трудом, и теперь ему грозил мат, хотя разглядеть это можно было не сразу из-за сложности позиции. Но я все равно разглядел и понял, что Арион этого не видит, по тому, как он передвигал фигуры и куда смотрел, а потом совершенно неожиданно для него старик сделал решительный ход, и Арион откинулся на спинку стула в полном изумлении, потом улыбнулся и затряс головой.
"Еще одну партию! – воскликнул он и захохотал. – Я требую".
"Тогда сыграем!" – ответил старик, дрожа всем лицом.
Пока он расставлял фигуры, я медленно поднялся из-за стола.
"А сейчас я покину вас, господа. Благодарю за ваше гостеприимство и дары", – произнес я.
"О чем это ты?" – удивилась Петрония.
"Отправляюсь домой, – ответил я. – Мне нужна моя семья".
"Что значит, ты отправляешься домой?! – возмутилась она. – Ты что, спятил?"
"Ничуть. Просто я хочу сейчас отменить нашу сделку. Хижина Отшельника отныне моя. Я заявляю на нее полные права. Днем мне нужен мавзолей, чтобы прятаться, а дом мне понадобится в качестве убежища ночью. Итак, я оставляю вас, играйте в шахматы, а я снова вас поблагодарю и..."
Арион тоже поднялся.
"Как же ты доберешься домой? – ласково спросил он. – Ты можешь забыть о гравитации, если речь идет о коротких расстояниях, ты будешь преодолевать их с огромной скоростью, какую тебе даже трудно представить. Но через полмира тебе не перелететь. Пройдет много лет, прежде чем у тебя появится это умение".
"Я поеду обычным для любого смертного путем".
"И что ты будешь делать, когда доберешься туда?" – сурово поинтересовалась Петрония, окидывая меня взглядом.
"Буду жить своим домом, как всегда жил, – ответил я. – Снова займу свою комнату. Буду проводить время со своими родными, как это было раньше. И так будет продолжаться столько, сколько положено. Я не откажусь от них".
Петрония тоже медленно поднялась.
"Но ты ведь даже не знаешь, как прикидываться человеком, ты не имеешь об этом ни малейшего понятия".
"Нет, имею, – возразил я. – Я видел, как ты держишься. Судя по твоим рассказам, ты бродишь по земле с древности и тем не менее умудряешься обвести вокруг пальца любую компанию людей. Почему это должно быть трудно для меня? Я полон решимости добиться своего и не намерен отказываться от той жизни, которую вел раньше".
"Ты не можешь так просто уйти отсюда и жить, как тебе вздумается, Квинн, – мягко произнес Арион. – К тому же зачем тебе это? Ты теперь не принадлежишь обществу смертных".
"Я должен спросить у тебя разрешения?" – Я посмотрел ему прямо в глаза.
Он грациозно пожал плечами, как я и предвидел.
"Нет, тебе совсем не обязательно спрашивать разрешения".
"А мне наплевать, что ты станешь делать!" – взорвалась Петрония, и это я тоже предполагал.
"Значит, Хижина Отшельника теперь моя?" – с улыбкой спросил я.
"Пусть это будет моим подарком", – ядовито ответила она.
Я взглянул на старика.
"Манфред, мы еще с тобой встретимся".
"Будь осторожен, сынок", – сказал он.
Я вышел из зала и, отыскав парадную лестницу палаццо, тут же покинул дом. В город вела узкая извилистая тропа, по которой я пошел пешком.
Минут через двадцать я уже входил в вестибюль отеля "Эксельсиор", где мы три раза останавливались, посещая Неаполь. Я сразу направился к стойке консьержа Он меня вспомнил и не замедлил поинтересоваться здоровьем тетушки Куин.
"Меня ограбили. Вещей не осталось, – сказал я. – Мне нужно позвонить в кредит своей тетушке".
В ту же секунду телефон был предоставлен. Консьерж сразу отдал распоряжение подготовить для меня люкс.
Трубку сняла Жасмин. Начала всхлипывать. Когда к телефону подошла тетушка Куин, то она была близка к истерике.
"Послушай, – сказал я, – мне сейчас ничего не объяснить, но нахожусь я в Италии, в Неаполе. Мне нужен паспорт и очень нужны деньги". – Я снова и снова повторял ей, как сильно ее люблю, и что все произошло неожиданно даже для меня, и что я никогда не смогу все толком объяснить, но сейчас для меня самое главное переночевать в приличном месте, а завтра вечером начать добираться домой самолетом.
В конце концов, трубку взял Нэш. Он сообщил все нужные цифры кассиру, и меня официально устроили со всеми удобствами, пообещав в скором времени доставить билеты на самолет. Я объяснил Нэшу, что перелеты буду совершать только ночью – что я хочу вылететь отсюда в Милан ночным рейсом, затем из Милана в Лондон другим вечерним рейсом, и оттуда в Нью-Йорк тоже вечером. А из Нью-Йорка, разумеется, я намеревался вернуться в Новый Орлеан.
Когда за мной закрылась дверь номера, я впал в состояние шока.
Мне показалось, будто моя жизнь состояла из одного сплошного страха, по нарастающей, и что страх, который я испытывал в ту минуту, был хуже всего – тихий и холодный, беспощаднее паники, так что сердце уже стучало где-то в горле. Мне казалось, будто я никогда не избавлюсь от этого страха, никогда не избавлюсь от этой боли.
Тарквиний Блэквуд умер, это я прекрасно понимал. Но огромная часть моей души все еще продолжала существовать и жаждала только одного, хоть я и был ослеплен множеством нежелательных даров, – быть с тетушкой Куин, Томми, Жасмин, со всей моей родней, незаменимыми и обожаемыми людьми.
Я не собирался отказываться от семьи. Я не собирался так просто исчезнуть из Блэквуд-Мэнор, потихоньку уйти от всех, кого я так любил!
Нет, без борьбы я не собирался покидать их – я хотел попытаться из самых благородных побуждений жить рядом с ними столько, сколько смогу.
Что касается Моны, моей возлюбленной ведьмы, то я решил больше никогда ее не видеть и даже не позволить ей слышать мой голос по телефону. Никогда мое зло не должно было коснуться ее, никогда она не узнает о моей истинной судьбе. Никогда моя боль не смешается с ее болью.
Наверное, прошел целый час, а я все стоял, прислонившись спиной к двери, не в силах сдвинуться с места. Я заставил себя дышать глубоко. Я заставил себя не сжимать кулаки. Не бояться. Не испытывать ярости.
Ритуал свершился. Теперь мне предстояло жить дальше. Я должен был вернуться домой. Я должен был сделать все аккуратно, уверенно, я должен был любить тех, кто любил меня всем сердцем.
Наконец я прилег на кровать, чувствуя комок в горле и дрожа всем телом. Внезапно меня покинули силы, и я погрузился в сон, как обыкновенный смертный.
Кажется, мне ничего не приснилось. Я не видел во сне ни Пэтси, ни Ревекки, хотя вновь услышал женский смех, но мне было все равно.
Рассвет разбудил меня, словно ошпарил кипятком.
Я немедленно задвинул шторы, и комната погрузилась в приятную прохладную темноту. Затем я заполз под кровать и вскоре потерял сознание.
На следующий вечер у меня появился временный паспорт, наличность в карманах, новая карточка "Американ Экспресс" и билеты, чтобы начать путешествие. Прибыв в Лондон, я сразу понял, что придется выработать другой маршрут поездки, – я сделал пересадки в Новой Шотландии, Канаде и под конец в Ньюарке. Последний мой перелет был в Новый Орлеан.
Все это время я бесстрашно тренировался в умении насыщаться парой глотков. Я бродил в аэропортах среди огромных толп, как болотная рысь, часами выслеживал ту или иную жертву, прежде чем подворачивался удобный момент, этот сладостный момент, который я жаждал и ненавидел в то же самое время. Я ни на секунду не сомневался, что кажусь обыкновенным человеком всем прочим людям, что у меня приятный вид. Во время охоты я действовал безошибочно. Ни разу не убил. Ни разу не пролил ни одной капли крови.
Я испытывал муки страха и наслаждения, смешиваясь с людской толпой, как зверь в людском обличье. Многолюдные аэропорты стали для меня адом. Я словно видел в них декорации какой-то драмы в духе экзистенциализма. Но я быстро привыкал к охоте, как и к самой крови.
Наконец я оказался в главном терминале новоорлеанского аэропорта, и тетушка Куин открыла мне объятия, потом то же самое сделал и Нэш, и моя прелестная Жасмин, и мой маленький сынок, Джером, которого я подхватил на руки и поцеловал, крепко прижав к себе. Среди встречающих был и Томми, мой сдержанный тринадцатилетний дядя, которого я просто обожал. Я не мог удержаться, чтобы не обнять Томми.
Если кто из них и подметил во мне что-то странное, то мой энтузиазм поборол в них все сомнения. Каким образом я попал в Италию, я пообещал рассказать им позже. Разумеется, они дружно запротестовали, но им все равно не удалось вытащить из меня ни слова.
Когда мы загрузились в лимузин, я узнал новость: у Пэтси развился СПИД, но она хорошо поддается лечению; Сеймор, однако, подал на нее в суд. У него тоже оказался СПИД, и он заявил, что она не поставила его в известность о своей болезни и заразила. Я не знал, что сказать. Все думал о том сне, который видел, о том ужасном сне. Никак не мог выбросить из головы те образы.
"Как она себя чувствует?" – спросил я.
Мне ответили, что прекрасно.
"Как она выглядит?" – спросил я.
Мне ответили, что прекрасно.
"Как ее группа?" – спросил я.
Мне ответили, что прекрасно.
Вот и все.
Как только мы приехали домой, я обнял Большую Рамону и сказал ей, что больше не буду с ней спать – я уже взрослый, а она ответила, что давно ждала от меня этих слов. Ей все не верилось, что я не шутил, отказавшись от ее оладий.
Когда я наконец очутился в своей комнате и запер на замок дверь, мне показалось, что я сейчас или упаду в обморок, или сойду с ума. Все-таки я сумел всех провести. Я одурачил их и был снова с ними. Они рядом, они по-прежнему меня любят. Я расплакался. Я все плакал и плакал. Зайдя в ванную, я увидел, что по моему лицу струится кровь – так я узнал, что мы плачем кровавыми слезами. Я вытер кровь бумажным платком и в конце концов успокоился. Потом я увидел Гоблина.
Он сидел на стуле за моим письменным столом лицом ко мне, абсолютно такой же, как я, вплоть докровавых слез, которые текли по его лицу.
Я чуть не вскрикнул от ужаса – такое это было зрелище. Сердце перестало стучать на секунду, но потом снова ожило.
А я все вытирал и вытирал лицо.
"Взгляни, – сказал я, подбежав к Гоблину, – я вытираю их, видишь? Я вытираю их! Смотри, крови больше нет, неужели не видишь? – Я перешел на крик. Пришлось понизить голос. – Неужели ты не видишь! Крови больше нет. Я ее стер!"
А он все сидел, и кровь продолжала литься по его щекам, а потом он вскочил и бросился на меня. Он слился со мной в одно целое, и я почувствовал, как меня толкают сначала к круглому столу, а затем к подножию кровати, и я не мог бороться с ним, он был во мне, он слился со мной, меня словно ударило электричеством, а когда он отстранился, я увидел, что он весь состоит из крошечных капелек крови, и тогда я отключился.
43
Теперь ты знаешь мою историю. Ты знаешь мой самый великий позор – то, что я убил ни в чем не повинную невесту. Ты знаешь, как Гоблин начал нападать на меня.
Ты можешь догадаться, что произошло после моего возвращения домой, ибо уже понял из моего рассказа, как сильно я люблю своих родных, и знаешь, насколько тесно моя жизнь переплетена с их жизнями.
Я чувствую огромную лютую ненависть к Петронии за то, что она сделала со мной! Со страстью, которую можно назвать только местью, я вернулся к своей прежней жизни, в мир смертных, к своей семье. И по-другому быть не могло, если только мне не докажут, что родные меня подозревают и сторонятся. Но пока ничего такого не произошло.
Наоборот, я нужен людям и знаю это. Мое странное исчезновение жестоко ранило тетушку Куин, Томми, Джерома, Жасмин и даже Клема с Большой Рамоной. Я старался как-то исправить положение бесконечными извинениями, хотя не мог объяснить, как произошло мое исчезновение, да и не стал бы этого объяснять.
Все, что я мог сделать, – пообещать, что больше никогда не исчезну, что хотя я и превратился в этакого нелюдима-холостяка, ведущего ночной образ жизни, что хотя и буду пропадать время от времени на одну-две ночи, а то и три, я всякий раз буду возвращаться домой. И впредь никому не следует бояться за меня.
И тогда родные со смехом сказали: "У Квинна переходный возраст". Но Квинн редко пропадал из дома.
Как сам видишь, я велел кое-что переделать в своей комнате, повесить тяжелые бархатные шторы, отлично защищающие от света, и вставить прочный замок в дверь. Но обычно я провожу дневные часы в мавзолее на острове Сладкого Дьявола, где чувствую себя в полной безопасности, вдали от любопытных глаз, так как я один могу легко его вскрыть, а ведь в прошлом, в тот волнующий день, когда мы впервые осматривали склеп, его смогли открыть только впятером.
В доме, в котором хозяйка, тетушка Куин, привыкла вставать в три часа пополудни и совершать оздоровительную прогулку перед сном в шесть утра, мои привычки никого не удивили, окружающие восприняли их как норму.
Тетушка Куин недавно призналась, что на самом деле ей восемьдесят пять лет, а не восемьдесят, – эту свою маленькую тайну она хранила от нас, когда мы вместе с ней бродили по руинам Помпеи, спотыкаясь о камни. Но она до сих пор активна, любознательна, до сих пор не потеряла способности радоваться жизни во всем ее богатстве, как ты сам видишь, и каждую ночь она устраивает у себя прием, куда собираются Жасмин, Синди и другие помощники всякого рода. Я тоже там бываю, особенно ранними вечерами, так как обычно я отправляюсь по своим ночным делам только в полночь, с первым боем часов.
Что касается постояльцев, то Жасмин окончательно выдохлась, как мы здесь говорим, и отказалась заниматься этими делами. А когда мы поселили Томми в одну из спален наверху, а другую оставили для Бриттани, на случай ее приездов, и разместили Нэша в прежней спальне Папашки, то для гостей осталась всего одна комната, так что сдавать ее не имело смысла.
А потом Пэтси, которая сейчас совсем слаба, пристрастилась ночевать в этой последней спальне парадной половины дома. Так что вопрос о платных гостях отпал сам собой.
Но прихожане нашего округа не могли обойтись без огромного рождественского банкета, пасхального буфета, Фестиваля азалий и редких свадебных торжеств, так что Жасмин до сих пор берет на себя эти хлопоты, чем втайне страшно гордится, хотя не перестает жаловаться, и вообще ведет себя словно местная святая.
В прошлом году я постоял в сторонке, когда пели рождественские гимны. Плакать я не осмелился – плакала моя душа, когда сопрано исполнила дважды специально для меня "О, Святая Ночь".
Я, конечно, сумасшедший, но устроил полуночный обед со Святой субботы на Пасхальное воскресенье только потому, что не мог присутствовать на пасхальном празднике. В этом году все прошло чудесно, хотя был устроен и обычный буфет, привлекший чуть ли не всех прихожан после церковной службы. Я устраивал бы больше ночных благотворительных собраний, не будь моя голова в последнее время занята другим.
Томми всех нас удивил, попросив по собственной воле, чтобы его послали учиться в закрытую школу в Англию – ни больше ни меньше, как в Итон, – и Нэш отвез его и устроил. Теперь, когда он звонит, мы все изумляемся его британскому акценту и всех нас переполняет радость. Я ужасно по нему скучаю. Скоро он должен приехать на каникулы. Сейчас ему четырнадцать, и он все еще быстро растет. Он до сих пор не отказался от идеи возглавить экспедицию и отыскать пропавшую Атлантиду. Я вырезаю все статьи, которые мне попадаются, по этой теме и отправляю ему по почте. Нэш делает то же самое.
Терри Сью и ее дети живут отлично. Няня и экономка совершенно изменили их жизнь, и теперь там все идет гладко. Бриттани и остальные дети ходят в хорошие школы, так что у них будет в жизни шанс. Сама Терри Сью тоже счастлива. Каждые две недели, получив чек, она отправляется в "Уол-Март", где покупает одежду и искусственные цветы. Ее дом переполнен искусственными цветами. Не дом, а джунгли из искусственных цветов. Там не найдется ни одного пустого места для еще одного искусственного цветка. Стоит туда войти, как Терри старается всучить тебе какие-нибудь старые искусственные цветы, чтобы потом пойти и купить новые. Она перенесла операцию, чтобы больше не рожать детей. Чарли, ее дружок, владеющий оружием, несколько часов продержал на мушке своего "магнума" все семейство и шерифа, а потом в конце концов пустил пулю себе в голову.
Тетушка Куин решила стать для Терри Сью кем-то вроде наставницы и теперь дважды в неделю устраивает для нее пансион благородных девиц; Терри Сью приходит, чтобы обсудить с тетушкой покупку новой одежды, и тетушка советует ей, каким цветом красить ногти, как делать прическу. Бриттани тоже стала любимицей тетушки Куин, и в результате у девочки теперь собралась целая коллекция кукол.
Жасмин после отчаянной перепалки позволила дать Джерому мое имя и даже обращаться ко мне "папочка", впрочем особой радости по этому поводу она не испытывала. А после она дала согласие, чтобы мальчика каждый день отвозили в Новый Орлеан, в школу Святой Троицы. Джером очень смышленый. Тетушка Куин любит ему читать. Нэш много времени уделял его обучению. Мальчик уже сейчас сочиняет маленькие истории и записывает их на диктофон. У него получается что-то вроде радиоспектакля со всеми шумовыми эффектами.
Меня глубоко трогает, что он мой сын, единственный, другого уже не будет, но не меньшую любовь я испытываю и к Томми. Часто вспоминая слова Петронии, сказанные мне в Неаполе, я думаю, что все-таки сумею сделать что-то честное и достойное. Не знаю, думала ли она тогда о таких вещах, как опекунство над смертными, но я думаю об этом, и мне кажется, что моя работа только началась. Я мечтал стать покровителем какого-то пианиста – покупать ему ноты, оплачивать его записи, помогать ему с обучением и тому подобное. Эта мечта, но мне кажется, я мог бы это сделать. Не вижу причин, почему бы и нет.
Но я отвлекся. Позволь мне продолжить. Да, теперь эпилог.
В течение девяти месяцев мы с Нэшем читали Диккенса. Посвящали этому ранние вечера, прежде чем я отправлялся на охоту, когда мне не грозили атаки Гоблина. Мы усаживались в два кресла у камина в комнате Нэша и по очереди читали друг другу вслух. Мы снова пролистали страницы романов "Большие надежды", "Дэвид Копперфилд" и "Лавка древностей". Мы также читали "Гамлета", заставлявшего меня втайне горевать о Моне, "Макбета", "Короля Лира" и "Отелло". Обычно мы расставались в одиннадцать. В те редкие дни, когда тетушка Куин заставляла себя потерпеть дневной свет, отправляясь по магазинам за новыми камеями или нарядами, Нэш ее сопровождал.
Все прочие вечера Нэш смотрел фильмы с тетушкой Куин, Жасмин, сиделкой Синди и другими – весьма разношерстная компания. Даже Большая Рамона пристрастилась к этим сеансам.
А потом Нэш вернулся в Калифорнию, чтобы получить докторскую степень, а когда он вернется, то вновь станет сопровождать тетушку Куин. Ей очень его не хватает и, как она сама тебе сегодня сказала, сейчас у нее нет компании, и от этого ей очень больно.
Пэтси неплохо держится на своем коктейле из лекарств, которым ее пичкают от СПИДа, она даже понемногу работает со своей группой. С Сеймором мы уладили дело без суда, заплатив огромные деньги. Но, получив их, он вскоре умер. Пэтси поклялась, что не заражает людей. Но сейчас в суде лежат еще два иска на нее от бывших музыкантов группы. Все это измотало Пэтси. Ей нравится жить в большом доме, в гостевой спальне в конце коридора. Я не часто с ней разговариваю, потому что каждую ночь, поднимаясь по лестнице, испытываю непреодолимое желание ее убить. Я читаю ее мысли, сам не желая того, и я знаю, что она по собственной беспечности могла перезаразить кучу людей, да и сейчас это не исключено, хотя теперь все про нее знают. Меня так и тянет лишить ее жизни, так что приходится держаться подальше.
Но позволь мне продолжить.
С первой же ночи после моего возвращения я пытаюсь освоить свои новые возможности и улучшить свое мастерство.
Внутри семьи я сдерживаю свой телепатический дар, да и с чужими людьми тоже, если не считать жертв, потому что чтение чрких мыслей кажется мне неприличным, да и шуму много в голове.
Я часто летаю по воздуху, тренируюсь в скорости. Я переношусь в Хижину Отшельника и уже оттуда в далекие таверны и придорожные пивные, где охочусь на бродяг и злодеев, но в основном я практикую насыщение парой глотков, довольно успешно. Даже когда я пил кровь вволю, я почти всегда оставлял жертву живой. Я научился, как говорил Арион, проникнуть в чужое зло и сделать его частью себя на несколько важных мгновений.
Я никогда не отправляюсь на охоту до полуночи. И разумеется, Гоблин всегда нападает на меня сразу после насыщения. Я обычно не прихожу домой до его атаки. Не хочу, чтобы он каким-то образом потревожил моих родных. Но иногда случается, что я ошибаюсь в расчетах.
До сегодняшней ночи, когда я чуть не погубил Стирлинга Оливера, я не совершил ни одного проступка против морали.
Но Гоблин с каждым разом становится все ожесточеннее, а что касается моих попыток поговорить с ним, то они все безуспешны. Он отказывается со мной говорить. Видимо, он считает, что я каким-то образом предал его, став тем, кто я есть, и теперь он будет брать у меня то, что хочет, – кровь. И чувства тут или разговоры ни к чему.
Конечно, он может посчитать за предательство и мое долгое пребывание в Европе.
Я пытался поговорить с ним, но все бесполезно. Он редко появляется просто так. Я вижу его только после насыщения.
А за последний год, когда я доказал самому себе, что могу охотиться, что могу выжить, что могу находиться рядом с тетушкой Куин, Нэшем и Жасмин, что могу быть рядом с сыном, что каждую ночь своей жизни я способен растворяться в людской толпе, а потом прятаться в своей могиле, так вот, за последний год Гоблин настолько окреп и озлобился, что я решил просить тебя о помощи. Думаю, я обратился к тебе из-за своего одиночества.
Кажется, я уже говорил, что знаю, как вернуться к Петронии, но я не хочу этого делать. Мне не нужна ее презрительная холодность. Я не нуждаюсь и в ласковом безразличии Ариона. Что касается старика, то он хотя и откроет мне свою душу, но все равно, как мне кажется, останется в плену своего маразма. Что каждый из них знает о таком духе, вроде Гоблина? Я пришел к тебе за помощью. Ты много времени провел среди духов. Я рисковал, обращаясь к тебе.
Я уверен, что Гоблин представляет угрозу не только для меня, но и для остальных, и одно теперь совершенно точно – он научился путешествовать со мной на какие угодно расстояния.
Теперь он привязан ко мне каким-то другим образом, наверное, это связано с кровью. Да что там, я уверен, что это связано с кровью. Кровь связала его со мной сильнее, чем раньше, разорвав его связь с фермой Блэквуд.
Вполне вероятно, что расстояние, которое он способен преодолеть, не безгранично, но дело все в том, что я сам не могу отказаться от фермы Блэквуд. Я не способен покинуть тех, кто во мне нуждается. Я не хочу их покидать. И как следствие – я должен вступать с Гоблином в противоборство здесь, за свой дом и свою жизнь, если я намерен существовать и дальше.
Я чувствую огромную ответственность за Гоблина. Ведь это я его создал, я его взрастил и сделал из него того, кто он есть. Что, если ему взбредет в голову навредить кому-то еще?
Осталась последняя подробность, и мой рассказ подойдет к концу.
После того как я покинул Неаполь, я еще один раз видел Петронию. Я сидел в Хижине Отшельника, среди всей роскоши, сияющего мрамора и торшеров, мечтал, думал, печалился, сам точно не знаю, рисовал в своем воображении яркие картины собственных несчастий, когда она поднялась по ступеням крыльца, такая нарядная, в белом костюме с жилетом и распущенными волосами, украшенными нитями бриллиантов. В руках она держала небольшой темно-зеленый бархатный мешок, из которого начала вынимать твои книги.
"Это Вампирские Хроники, – сказал Петрония. – Тебе нужно их прочесть. Мы рассказывали о них, но не знаем, слушал ли ты нас тогда. Запомни одно – нельзя охотиться в Новом Орлеане".
"Убирайся отсюда, я ненавижу и презираю тебя, – сказал я в ответ. – Наша сделка отменена, я уже тебе говорил. Это место мое!" – Я поднялся и, подбежав к ней, изо всех сил ударил ее по лицу, пока она не опомнилась. Кровь потекла из ранок на ее губе, куда впились клыки, кровь закапала ее белый жилет, и Петрония пришла в бешенство. Не успел я отпрянуть и приготовиться, она уже колотила меня вовсю, а потом сбила с ног и начала пинать.
Ты можешь догадаться, что произошло после моего возвращения домой, ибо уже понял из моего рассказа, как сильно я люблю своих родных, и знаешь, насколько тесно моя жизнь переплетена с их жизнями.
Я чувствую огромную лютую ненависть к Петронии за то, что она сделала со мной! Со страстью, которую можно назвать только местью, я вернулся к своей прежней жизни, в мир смертных, к своей семье. И по-другому быть не могло, если только мне не докажут, что родные меня подозревают и сторонятся. Но пока ничего такого не произошло.
Наоборот, я нужен людям и знаю это. Мое странное исчезновение жестоко ранило тетушку Куин, Томми, Джерома, Жасмин и даже Клема с Большой Рамоной. Я старался как-то исправить положение бесконечными извинениями, хотя не мог объяснить, как произошло мое исчезновение, да и не стал бы этого объяснять.
Все, что я мог сделать, – пообещать, что больше никогда не исчезну, что хотя я и превратился в этакого нелюдима-холостяка, ведущего ночной образ жизни, что хотя и буду пропадать время от времени на одну-две ночи, а то и три, я всякий раз буду возвращаться домой. И впредь никому не следует бояться за меня.
И тогда родные со смехом сказали: "У Квинна переходный возраст". Но Квинн редко пропадал из дома.
Как сам видишь, я велел кое-что переделать в своей комнате, повесить тяжелые бархатные шторы, отлично защищающие от света, и вставить прочный замок в дверь. Но обычно я провожу дневные часы в мавзолее на острове Сладкого Дьявола, где чувствую себя в полной безопасности, вдали от любопытных глаз, так как я один могу легко его вскрыть, а ведь в прошлом, в тот волнующий день, когда мы впервые осматривали склеп, его смогли открыть только впятером.
В доме, в котором хозяйка, тетушка Куин, привыкла вставать в три часа пополудни и совершать оздоровительную прогулку перед сном в шесть утра, мои привычки никого не удивили, окружающие восприняли их как норму.
Тетушка Куин недавно призналась, что на самом деле ей восемьдесят пять лет, а не восемьдесят, – эту свою маленькую тайну она хранила от нас, когда мы вместе с ней бродили по руинам Помпеи, спотыкаясь о камни. Но она до сих пор активна, любознательна, до сих пор не потеряла способности радоваться жизни во всем ее богатстве, как ты сам видишь, и каждую ночь она устраивает у себя прием, куда собираются Жасмин, Синди и другие помощники всякого рода. Я тоже там бываю, особенно ранними вечерами, так как обычно я отправляюсь по своим ночным делам только в полночь, с первым боем часов.
Что касается постояльцев, то Жасмин окончательно выдохлась, как мы здесь говорим, и отказалась заниматься этими делами. А когда мы поселили Томми в одну из спален наверху, а другую оставили для Бриттани, на случай ее приездов, и разместили Нэша в прежней спальне Папашки, то для гостей осталась всего одна комната, так что сдавать ее не имело смысла.
А потом Пэтси, которая сейчас совсем слаба, пристрастилась ночевать в этой последней спальне парадной половины дома. Так что вопрос о платных гостях отпал сам собой.
Но прихожане нашего округа не могли обойтись без огромного рождественского банкета, пасхального буфета, Фестиваля азалий и редких свадебных торжеств, так что Жасмин до сих пор берет на себя эти хлопоты, чем втайне страшно гордится, хотя не перестает жаловаться, и вообще ведет себя словно местная святая.
В прошлом году я постоял в сторонке, когда пели рождественские гимны. Плакать я не осмелился – плакала моя душа, когда сопрано исполнила дважды специально для меня "О, Святая Ночь".
Я, конечно, сумасшедший, но устроил полуночный обед со Святой субботы на Пасхальное воскресенье только потому, что не мог присутствовать на пасхальном празднике. В этом году все прошло чудесно, хотя был устроен и обычный буфет, привлекший чуть ли не всех прихожан после церковной службы. Я устраивал бы больше ночных благотворительных собраний, не будь моя голова в последнее время занята другим.
Томми всех нас удивил, попросив по собственной воле, чтобы его послали учиться в закрытую школу в Англию – ни больше ни меньше, как в Итон, – и Нэш отвез его и устроил. Теперь, когда он звонит, мы все изумляемся его британскому акценту и всех нас переполняет радость. Я ужасно по нему скучаю. Скоро он должен приехать на каникулы. Сейчас ему четырнадцать, и он все еще быстро растет. Он до сих пор не отказался от идеи возглавить экспедицию и отыскать пропавшую Атлантиду. Я вырезаю все статьи, которые мне попадаются, по этой теме и отправляю ему по почте. Нэш делает то же самое.
Терри Сью и ее дети живут отлично. Няня и экономка совершенно изменили их жизнь, и теперь там все идет гладко. Бриттани и остальные дети ходят в хорошие школы, так что у них будет в жизни шанс. Сама Терри Сью тоже счастлива. Каждые две недели, получив чек, она отправляется в "Уол-Март", где покупает одежду и искусственные цветы. Ее дом переполнен искусственными цветами. Не дом, а джунгли из искусственных цветов. Там не найдется ни одного пустого места для еще одного искусственного цветка. Стоит туда войти, как Терри старается всучить тебе какие-нибудь старые искусственные цветы, чтобы потом пойти и купить новые. Она перенесла операцию, чтобы больше не рожать детей. Чарли, ее дружок, владеющий оружием, несколько часов продержал на мушке своего "магнума" все семейство и шерифа, а потом в конце концов пустил пулю себе в голову.
Тетушка Куин решила стать для Терри Сью кем-то вроде наставницы и теперь дважды в неделю устраивает для нее пансион благородных девиц; Терри Сью приходит, чтобы обсудить с тетушкой покупку новой одежды, и тетушка советует ей, каким цветом красить ногти, как делать прическу. Бриттани тоже стала любимицей тетушки Куин, и в результате у девочки теперь собралась целая коллекция кукол.
Жасмин после отчаянной перепалки позволила дать Джерому мое имя и даже обращаться ко мне "папочка", впрочем особой радости по этому поводу она не испытывала. А после она дала согласие, чтобы мальчика каждый день отвозили в Новый Орлеан, в школу Святой Троицы. Джером очень смышленый. Тетушка Куин любит ему читать. Нэш много времени уделял его обучению. Мальчик уже сейчас сочиняет маленькие истории и записывает их на диктофон. У него получается что-то вроде радиоспектакля со всеми шумовыми эффектами.
Меня глубоко трогает, что он мой сын, единственный, другого уже не будет, но не меньшую любовь я испытываю и к Томми. Часто вспоминая слова Петронии, сказанные мне в Неаполе, я думаю, что все-таки сумею сделать что-то честное и достойное. Не знаю, думала ли она тогда о таких вещах, как опекунство над смертными, но я думаю об этом, и мне кажется, что моя работа только началась. Я мечтал стать покровителем какого-то пианиста – покупать ему ноты, оплачивать его записи, помогать ему с обучением и тому подобное. Эта мечта, но мне кажется, я мог бы это сделать. Не вижу причин, почему бы и нет.
Но я отвлекся. Позволь мне продолжить. Да, теперь эпилог.
В течение девяти месяцев мы с Нэшем читали Диккенса. Посвящали этому ранние вечера, прежде чем я отправлялся на охоту, когда мне не грозили атаки Гоблина. Мы усаживались в два кресла у камина в комнате Нэша и по очереди читали друг другу вслух. Мы снова пролистали страницы романов "Большие надежды", "Дэвид Копперфилд" и "Лавка древностей". Мы также читали "Гамлета", заставлявшего меня втайне горевать о Моне, "Макбета", "Короля Лира" и "Отелло". Обычно мы расставались в одиннадцать. В те редкие дни, когда тетушка Куин заставляла себя потерпеть дневной свет, отправляясь по магазинам за новыми камеями или нарядами, Нэш ее сопровождал.
Все прочие вечера Нэш смотрел фильмы с тетушкой Куин, Жасмин, сиделкой Синди и другими – весьма разношерстная компания. Даже Большая Рамона пристрастилась к этим сеансам.
А потом Нэш вернулся в Калифорнию, чтобы получить докторскую степень, а когда он вернется, то вновь станет сопровождать тетушку Куин. Ей очень его не хватает и, как она сама тебе сегодня сказала, сейчас у нее нет компании, и от этого ей очень больно.
Пэтси неплохо держится на своем коктейле из лекарств, которым ее пичкают от СПИДа, она даже понемногу работает со своей группой. С Сеймором мы уладили дело без суда, заплатив огромные деньги. Но, получив их, он вскоре умер. Пэтси поклялась, что не заражает людей. Но сейчас в суде лежат еще два иска на нее от бывших музыкантов группы. Все это измотало Пэтси. Ей нравится жить в большом доме, в гостевой спальне в конце коридора. Я не часто с ней разговариваю, потому что каждую ночь, поднимаясь по лестнице, испытываю непреодолимое желание ее убить. Я читаю ее мысли, сам не желая того, и я знаю, что она по собственной беспечности могла перезаразить кучу людей, да и сейчас это не исключено, хотя теперь все про нее знают. Меня так и тянет лишить ее жизни, так что приходится держаться подальше.
Но позволь мне продолжить.
С первой же ночи после моего возвращения я пытаюсь освоить свои новые возможности и улучшить свое мастерство.
Внутри семьи я сдерживаю свой телепатический дар, да и с чужими людьми тоже, если не считать жертв, потому что чтение чрких мыслей кажется мне неприличным, да и шуму много в голове.
Я часто летаю по воздуху, тренируюсь в скорости. Я переношусь в Хижину Отшельника и уже оттуда в далекие таверны и придорожные пивные, где охочусь на бродяг и злодеев, но в основном я практикую насыщение парой глотков, довольно успешно. Даже когда я пил кровь вволю, я почти всегда оставлял жертву живой. Я научился, как говорил Арион, проникнуть в чужое зло и сделать его частью себя на несколько важных мгновений.
Я никогда не отправляюсь на охоту до полуночи. И разумеется, Гоблин всегда нападает на меня сразу после насыщения. Я обычно не прихожу домой до его атаки. Не хочу, чтобы он каким-то образом потревожил моих родных. Но иногда случается, что я ошибаюсь в расчетах.
До сегодняшней ночи, когда я чуть не погубил Стирлинга Оливера, я не совершил ни одного проступка против морали.
Но Гоблин с каждым разом становится все ожесточеннее, а что касается моих попыток поговорить с ним, то они все безуспешны. Он отказывается со мной говорить. Видимо, он считает, что я каким-то образом предал его, став тем, кто я есть, и теперь он будет брать у меня то, что хочет, – кровь. И чувства тут или разговоры ни к чему.
Конечно, он может посчитать за предательство и мое долгое пребывание в Европе.
Я пытался поговорить с ним, но все бесполезно. Он редко появляется просто так. Я вижу его только после насыщения.
А за последний год, когда я доказал самому себе, что могу охотиться, что могу выжить, что могу находиться рядом с тетушкой Куин, Нэшем и Жасмин, что могу быть рядом с сыном, что каждую ночь своей жизни я способен растворяться в людской толпе, а потом прятаться в своей могиле, так вот, за последний год Гоблин настолько окреп и озлобился, что я решил просить тебя о помощи. Думаю, я обратился к тебе из-за своего одиночества.
Кажется, я уже говорил, что знаю, как вернуться к Петронии, но я не хочу этого делать. Мне не нужна ее презрительная холодность. Я не нуждаюсь и в ласковом безразличии Ариона. Что касается старика, то он хотя и откроет мне свою душу, но все равно, как мне кажется, останется в плену своего маразма. Что каждый из них знает о таком духе, вроде Гоблина? Я пришел к тебе за помощью. Ты много времени провел среди духов. Я рисковал, обращаясь к тебе.
Я уверен, что Гоблин представляет угрозу не только для меня, но и для остальных, и одно теперь совершенно точно – он научился путешествовать со мной на какие угодно расстояния.
Теперь он привязан ко мне каким-то другим образом, наверное, это связано с кровью. Да что там, я уверен, что это связано с кровью. Кровь связала его со мной сильнее, чем раньше, разорвав его связь с фермой Блэквуд.
Вполне вероятно, что расстояние, которое он способен преодолеть, не безгранично, но дело все в том, что я сам не могу отказаться от фермы Блэквуд. Я не способен покинуть тех, кто во мне нуждается. Я не хочу их покидать. И как следствие – я должен вступать с Гоблином в противоборство здесь, за свой дом и свою жизнь, если я намерен существовать и дальше.
Я чувствую огромную ответственность за Гоблина. Ведь это я его создал, я его взрастил и сделал из него того, кто он есть. Что, если ему взбредет в голову навредить кому-то еще?
Осталась последняя подробность, и мой рассказ подойдет к концу.
После того как я покинул Неаполь, я еще один раз видел Петронию. Я сидел в Хижине Отшельника, среди всей роскоши, сияющего мрамора и торшеров, мечтал, думал, печалился, сам точно не знаю, рисовал в своем воображении яркие картины собственных несчастий, когда она поднялась по ступеням крыльца, такая нарядная, в белом костюме с жилетом и распущенными волосами, украшенными нитями бриллиантов. В руках она держала небольшой темно-зеленый бархатный мешок, из которого начала вынимать твои книги.
"Это Вампирские Хроники, – сказал Петрония. – Тебе нужно их прочесть. Мы рассказывали о них, но не знаем, слушал ли ты нас тогда. Запомни одно – нельзя охотиться в Новом Орлеане".
"Убирайся отсюда, я ненавижу и презираю тебя, – сказал я в ответ. – Наша сделка отменена, я уже тебе говорил. Это место мое!" – Я поднялся и, подбежав к ней, изо всех сил ударил ее по лицу, пока она не опомнилась. Кровь потекла из ранок на ее губе, куда впились клыки, кровь закапала ее белый жилет, и Петрония пришла в бешенство. Не успел я отпрянуть и приготовиться, она уже колотила меня вовсю, а потом сбила с ног и начала пинать.