Страница:
"Когда же Кифа шел в Антиохию, то я лично противостал ему, потому что он подвергался нареканию. Ибо, до прибытия некоторых от Иакова, ел вместе с язычниками; а когда те пришли, стал таиться и устраняться, опасаясь обрезанных. Вместе с ним лицемерили и прочие иудеи, так что даже Варнава был увлечен их лицемерием. Но когда я увидел, что они не прямо поступают по истине евангельской, то сказал Кифе при всех: если ты, будучи иудеем, живешь по-язычески, а не по-иудейски, то для чего язычников принуждаешь жить по-иудейски? Мы по природе иудеи, а не из язычников грешники; однако же, узнавши, что человек оправдывается не делами закона, a только верою в Иисуса Христа, и мы уверовали во Христа Иисуса, чтобы оправдаться верою во Христа, а не делами закона; ибо делами закона не оправдается никакая плоть. Если же, ища оправдания во Христе, мы и сами оказались грешниками, - то неужели Христос есть служитель греха? Никак! Ибо, если я снова созидаю, что разрушил, то сам себя делаю преступником. Законом я умер для закона, чтобы жить для Бога. Я сораспялся Христу, и уже не я живу, но живет во мне Христос. А что ныне живу во плоти, то живу верою в Сына Божия, возлюбившего меня и предавшего Себя за меня. He отвергаю благодати Божией. А если законом оправдание, то Христос напрасно умер".
"О, несмысленные Галаты! Кто прельстил вас не покоряться истине, вac, у которых пред глазами предначертан был Иисус Христос, как бы у вас распятый! Сие только хочу знать от вас: через дела ли закона вы получили Духа, или через наставление в вере! Так ли вы несмысленны, что, начавши духом, теперь оканчиваете плотию! Столь многое потерпели вы неужели без пользы? О, если бы только без пользы! Подающий вам Духа и совершающий между вами чудеса через дела ли закона сие производит, или через наставление в вере? Так Авраам поверил Богу, и это вменилось ему в праведность. Познайте же, что верующие суть сыны Авраама. И писание, провидя, что Бог верою оправдает язычников, предвозвестило Аврааму: "в тебе благословятся все народы". Итак верующие благословляются с верным Авраамом, а все утверждающиеся на делах закона, находятся под клятвою. Ибо написано: "проклят всяк, кто не исполняет постоянно всего, что написано в книге закона". А что законом никто не оправдывается пред Богом, это ясно, потому что праведный верою жив будет. А закон не по вере; но кто исполняет его, тот жив будет им. Христос искупил нас от клятвы закона, сделавшись за нас клятвою, - ибо написано; "проклят всяк, висящий на дереве", дабы благословение Авраама через Христа Иисуса распространилось на язычников, чтобы нам получить обещанного Духа верою. Братия! Говорю по рассуждению человеческому: даже человеком утвержденного завещания никто не отменяет и не прибавляет к нему. Но Аврааму даны были обетования и семени его. He сказано: "и потомкам", как бы о многих, но как об одном: "и семени твоему", которое есть Христос. Я говорю то, что завета о Христе, прежде Богом утвержденного, закон, явившийся спустя четыреста тридцать лет, не отменяет так, чтобы обетование потеряло силу. Ибо, если по закону наследство, то уже не по обетованию; но Аврааму Бог даровал оное по обетованию. Для чего же закон? Он дан после по причине преступлений, до времени пришествия семени, к которому относится обетование, и преподан через Ангелов, рукой посредника. Но посредник при одном не бывает, а Бог один. Итак закон противен обетованиям Божиим? Никак! Ибо, если бы дан был закон, могущий животворить, то подлинно праведность была бы от закона; но писание всех заключило под грехом, дабы обетование верующим дано было по вере в Иисуса Христа. А до пришествия веры мы заключены были под стражею закона, до того времени, как надлежало открыться вере. Итак закон был для нас детоводителем ко Христу, дабы нам оправдаться верою; по пришествии же веры, мы уже не под руководством детоводителя. Ибо все вы сыны Божии по вере во Христа Иисуса; все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись. Нет уже Иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужского пола, ни женского: ибо все вы одно в Христе Иисусе. Если же вы Христовы, то вы семя Авраамова и по обетованию наследники. Еще скажу: наследник, доколе в детстве, ничем не отличается от раба, хотя и господин всего: он подчинен попечителям и домоправителям до срока, отцом назначенного. Так и мы, доколе были в детстве, были порабощены вещественным началам мира; но когда пришла полнота времени, Бог послал Сына Своего Единородного, Который родился от жены, подчинился закону, чтобы искупить подзаконных, дабы нам получить усыновление. А как вы - сыны, то Бог послал в сердца ваши Духа Сына Своего, вопиющего: "Авва Отче!" Посему ты уже не раб, но сын; а если сын, то и наследник Божий через Христа".
"Но тогда, не знавши Бога, вы служили богам, которые в существе не боги; ныне же, познавши Бога, или лучше, получивши познание от Бога, для чего возвращаетесь опять к немощным и бедным вещественным началам и хотите еще снова поработить себя им? Наблюдаете дни, месяцы, времена и годы. Боюсь за вас, не напрасно ли я трудился у вас".
"Прошу вас, братия, будьте, как я, потому что и я, как вы. Вы ничем не обидели меня: знаете, что, хотя я в немощи плоти благовествовал вам в первый раз, но вы не презрели искушения моего во плоти моей и не возгнушались им, а приняли меня, как Ангела Божия, как Христа Иисуса. Как вы были блаженны! Свидетельствую о вас, что, если бы возможно было, вы исторгли бы очи свои и отдали мне. Итак, неужели я сделался врагом вашим, говоря вам истину? Ревнуют по вас нечисто, а хотят вас отлучить, чтобы вы ревновали по них. Хорошо ревновать в добром всегда, а не в моем только присутствии у вас. Дети мои, для которых я снова в муках рождения, доколе не изобразится в вас Христос! Хотел бы я теперь быть у вас и изменить голос мой, потому что я в недоумении о вас. Скажите мне вы, желающие быть под законом: разве вы не слушаете закона? Ибо написано: "Авраам имел двух сынов, одного от рабы, а другого от свободной". Но который от рабы, тот рожден по плоти; а который от свободной, тот по обетованию. В этом есть иносказание. Это два завета: один от горы Синайской, рождающий в рабство, который есть Агарь, ибо Агарь означает гору Синай в Аравии и соответствует нынешнему Иерусалиму, потому что он с детьми своими в рабстве; а вышний Иерусалим свободен: он - матерь всем нам. Ибо написано: "возвеселись, неплодная, нерождающая; воскликни и возгласи, не мучившаяся родами; потому что у оставленной гораздо более детей, нежели у имеющей мужа". Мы, братия, дети обетования по Исааку. Но как тогда рожденный по плоти гнал рожденного по духу, так и ныне. Что же говорит писание? "Изогни рабу и сына ее, ибо сын рабы не будет наследником вместе с сыном свободной. Итак, братия, мы дети не рабы, но свободной".
"Итак, стойте в свободе, которую даровал нам Христос, и не подвергайтесь опять игу рабства. Вот, я Павел говорю вам: если вы обрезываетесь, не будет вам никакой пользы от Христа. Еще свидетельствую всякому человеку обрезывающемуся, что он должен исполнить весь закон. Вы, оправдывающие себя законом, остались без Христа, отпали от благодати, а мы духом ожидаем и надеемся праведности от веры; ибо во Христе Иисусе не имеет силы ни обрезание, ни необрезание, но вера, действующая любовью. Вы шли хорошо: кто остановил вас, чтобы вы не покорялись истине? Такое убеждение не от призывающего вас. Малая закваска заквашивает все тесто. Я уверен о вас в Господе, что вы не будете мыслить иначе; а смущающий вас, кто бы он ни был, понесет на себе осуждение. За что же гонят меня, братия, если я и теперь проповедую обрезание. Тогда соблазн креста прекратился бы. О, если бы удалены были возмущающие вас! Хотел бы я, чтобы они были более чем обрезаны!"
"К свободе призваны вы, братия, только бы свобода ваша не была поводом к угождению плоти; но любовью служите друг другу. Ибо весь закон в одном слове заключается: "люби ближнего твоего, как самого себя". Если же друг друга угрызаете и съедаете, берегитесь, чтобы вы не были истреблены друг другом. Я говорю: поступайте по духу, и вы не будете исполнять вожделений плоти; ибо плоть желает противного духу, а дух - противного плоти: они друг другу противятся, так что вы не то делаете, что хотели бы. Если же вы духом водитесь, то вы не под законом. Дела плоти известны; они суть прелюбодеяние, блуд, нечистота, непотребство, идолослужение, волшебство, вражда, ссоры, зависть, гнев, распри, разногласия, соблазны, ереси, ненависть, убийства, пьянство, бесчинство и тому подобное; предваряю вас, как и прежде предварял, что поступающие так Царствия Божия не наследуют. Плод же духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание. На таковых нет закона. Но те, которые Христовы, распяли плоть со страстями и похотями"...
Все это послание Павел продиктовал единым духом, как бы исполненный внутренним огнем. По обыкновению своему, он собственноручно приписал в виде постскриптума:
"Видите, как много написал я вам своей рукой".
Казалось бы естественным, чтобы он закончил письмо обычными приветами; но он был слишком взволнован; его неустанно преследовала неотвязная мысль. Хотя предмет и исчерпан, он вновь берется за него и прибавляет несколько ярких штрихов:
Желающие хвалиться по плоти, принуждают вас обрезываться только для того, чтобы не быть гонимыми за крест Христов: ибо и сами обрезывающиеся не соблюдают Закона, но хотят, чтобы вы обрезывались, дабы похвалиться в вашей плоти. А я не желаю хвалиться, разве только крестом Господа нашего Иисуса Христа, Которым для меня мир распят, и я для мира. Ибо во Христе Иисусе ничего не значит ни обрезание, ни необрезание, а новая тварь. Тем, которые поступают по сему правилу, мир им и милость, и Израилю Божию. Впрочем, никто не отягощай меня, ибо я ношу язвы Господа Иисуса на теле моем. Благодать Господа нашего Иисуса Христа со духом вашим, братия, Аминь".
Павел сейчас же отослал письмо. Если бы он взял на час раздумья, вряд ли он отправил бы его. Кому оно было доверено - неизвестно; Павел, вероятно, послал с ним кого-нибудь из учеников, которому он поручил объехать Галатию. В самом деле, послание не обращено ни к какой отдельной общине; ни одна из маленьких церквей в Дервии, Листрах, Иконии, Антиохии Писидийской не была достаточно значительной, чтобы служить столицей для остальных; с другой стороны, апостол совсем не указывает тем, кому пишет, как распространять письмо. Неизвестно также и то, какое впечатление письмо произвело на Галатов. Оно, конечно, подкрепило партию Павла; возможно, однако, что оно не совсем заставило исчезнуть и противоположную партию. С этих пор почти все церкви разделены на два лагеря. Иудейская церковь поддерживала свои притязания до самого разрушения Иерусалима (70 г.). Лишь в конце I века произошло действительное примирение, отчасти за счет славы Павла, которая в продолжение около ста лет оставалась в тени, но зато его основные идеи вполне восторжествовали. Иудео-христиане с этого времени стали лишь сектой старых упрямцев, угасающей медленной и темной смертью и окончательно исчезнувшей только около V века в дальних уголках Сирии. Зато Павел был почти совсем развенчан. Друзья его слабо защищали его апостольский сан, который отвергали его враги. Церкви, обязанные ему основанием самым явным образом, стремились доказать, что они основаны им и Петром. Коринфская церковь, например, самым вопиющим образом насиловала историю, желая доказать, что была основана Петром столько же, сколько Павлом. Обращение язычников сходило за общее дело Двенадцати; Папий, Поликрат, Юстин, Гегезипп как будто намеренно замалчивали роль Павла и почти что не хотели знать о его существовании. Павел вновь занял подобающее ему положение только тогда, когда выросла мысль о каноне Нового священного писания. Тогда его письма вышли на свет из архивов церквей и стали основой христианского богословия, которое они стали возобновлять из века в век.
На расстоянии веков нам кажется, что торжество Павла было полным. Павел рассказывает нам и, может быть, преувеличивает несправедливости, причиненные ему; а кто расскажет нам о несправедливостях, причиненных Павлом? Целиком ли правильно приписываемое им своим противникам низкое намерение следовать за ним по пятам, чтобы отнимать у него симпатии его учеников и потом гордиться совершением обрезания над этими простыми людьми, как победой? He исправлен ли немного сообразно потребностям момента рассказ об его сношениях с иерусалимской церковью, настолько расходящийся с рассказом Деяний? He является ли исторической неточностью его притязание на облечение в апостольский сан по божественному праву в самый день его обращения, в виду того, что убеждение в его апостольской миссии созрело в нем постепенно и окончательно созрело лишь со времени первой его большой миссии? Правда ли, что Петр вел себя так предосудительно, как он утверждает? He вел ли себя, наоборот, галилейский апостол человеком миролюбивым, ставившим братство выше принципов, желавшим всех удовлетворить, колеблющимся, чтобы избежать взрывов, всеми порицаемым именно из-за того, что он один прав? Мы не имеем никакой возможности ответить на все эти вопросы. Павел отводил очень большое место своей личности; есть основание думать, что он не раз приписывал личному откровению то, что узнал от старейших себя. Послание к Галатам такая необыкновенная вещь, апостол обрисовывается в нем таким наивным и искренним, что было бы великой несправедливостью обратить в оружие против него документ, делающий столько чести его таланту и красноречию. Мы не заботимся об узком правоверии; дело других выяснить, каким образом можно быть святым, дурно обращаясь со старым Кифой. Павла не ставят ниже уровня великих людей, если показывают, что он иногда бывал вспыльчивым, страстным, старался защищаться и бороться со своими врагами. Павел, во всех отношениях прародитель протестантства, имел и все недостатки протестанта. Надобно время и много опыта, чтобы увидать, что нет догмата, ради которого стоило бы противиться лицом к лицу милосердию и оскорблять его. Павел - не Иисус. Как далеко ушли мы от тебя, дорогой учитель! Где твоя мягкость, поэтичность? Узнаешь ли ты в этих спорщиках, яростно отстаивающих свои преимущества, хотящих, чтобы все зависело от них одних, - твоих учеников, ты, которого мог привести в восторг цветок? Это - люди, а ты был Богом. Куда бы мы зашли, если бы мы знали тебя лишь из суровых писем того, кто называет себя твоим апостолом. К счастью, благоухание Галилеи живет еще в памяти нескольких верных тебе людей. Быть может, уже написана на каком-нибудь сокровенном листке нагорная проповедь. Неизвестный ученик, в руках которого это сокровище, поистине имеет у себя во власти все будущее.
Глава 12. Третье путешествие Павла - Основание Эфесской церкви
Будь Павел менее велик, владей им меньше священное пламя, вселившееся в него, эти бесплодные раздоры забрали бы его целиком. Чтобы возражать мелочным людям, ему бы самому пришлось стать мелочным; и он весь погрузился бы в эти жалкие споры. Но Павел, как подобало уму высшего порядка, презрел их. Он пошел прямой дорогой и предоставил времени решить, он ли прав, или его враги. Первое правило для человека, посвятившего себя великому делу, не давать ограниченным людям отвлекать его от прямого пути. He вступая в пререкания с посланцами Иакова, хорошо ли, худо ли поступал он, проповедуя язычникам и обращая их, Павел только о том и думал, чтобы продолжать свое дело, с риском подвергнуться снова проклятиям. Проведя несколько месяцев в Антиохии, он отправился на третью миссию. Ему хотелось посетить милые ему Галатские церкви. Случалось, что он сильно тревожился за эти церкви; он жалел, что огорчил их суровыми словами; он хотел переменить тон и ласковой речью поправить строгость своего письма. Особенно же хотелось Павлу провести некоторое время в Эфесе, где он при первом проезде только остановился; он желал основать там центр проповеди, как в Фессалонике и Коринфе. Таким образом, театр этой третьей миссии был приблизительно тот же, что и во второй. Малая Азия, Македония и Греция были провинциями, которые Павел, так сказать, взял на свою долю.
Он отправился из Антиохии в сопровождении, по всей вероятности, Тита. В начале он следовал маршруту своего второго путешествия и в третий раз посетил церкви центральной Малой Азии, Дервию, Листры, Иконию, Антиохию Писидийскую. Он быстро возвратил себе влияние, и скоро изгладил всякий след неприязненных мыслей, которые старались вызвать против него его враги. В Дервии он взял себе Нового ученика по имени Гай, который пошел за ним. Добрые Галаты были очень покорны, но слабы. Павел, всегда выражавшийся очень твердо, обращался с ними так сурово, что иногда сам опасался, как бы эта суровость не была принята за жестокость. У него были сомнения; он боялся, что говорил с детьми своими так, что они, быть может, не поняли, как сильно, всем сердцем, он любил их.
Так как основания, помешавшие Павлу во время второй миссии просветить проконсульскую Азию Евангелием, уже больше не существовали, он, покончив свою поездку по Галатии, отправился в Эфес. Дело было в середине лета. Из Антиохии Писидийской самый прямой путь в Эфес должен был привести его в Апамею Киботос, а отсюда по бассейну Лика, в три соседние друг с другом города: Колоссы, Лаодикею, Пераполис. Через несколько лет эти три города стали представлять деятельный центр христианского дела, и Павел находился с ними в непрерывных сношениях. Но теперь он не остановился в них, и ни с кем там не познакомился. Обойдя массив Кадма, он вышел в долину Меандра, к постоялым дворам Каруры, узлового пункта азиатских дорог. Оттуда прекрасная и ровная дорога привела его в три дня через Низу, Траллу и Магнезию к вершинам цепи, представляющей водораздел между Меандром и Кайстрой. По лощине, тесноту которой оспаривают друг у друга древняя дорога и поток, он спустился в "Азийские луга", воспетые гомеридами, т. е. в равнину, где Кайстр, перед впадением в море, образует лагуну. Это - прекрасная греческая местность, со светлыми горизонтами, образованными то пятью или шестью ярусами гор, то резко выделяющимися вершинами. Лебеди и прекрасные птицы, встречавшиеся там тогда так же, как и теперь, очаровывали древность во все времена. Там, частью в болотах, частью лепясь по склонам Коресса или прислонившись к Приону, а предместьями - к другому одиноко стоящему холму, воздымался огромный город, которому суждено было стать третьей столицей христианства, после Иерусалима и Антиохии.
Мы уже несколько раз имели случай замечать, что в таких банальных, если можно так выразиться, городах римской империи, которые так размножились в последней, городах, стоящих вне национальностей, чуждых любви к отечеству, где жили рядом все народности и все культы, христианство находило наиболее осмысленную почву. Наравне с Александрией, Антиохией и Коринфом, к городам этого типа принадлежал и Эфес. Их можно представить себе на основании того, на что и посейчас похожи большие восточные города. Что поражает путешественника, наблюдающего эти лабиринты грязных рынков, тесных и вонючих дворов, временных и не рассчитанных на прочность построек, это полное отсутствие благородства, политического и даже муниципального духа. В этих человеческих муравейниках лицом к лицу сталкиваются низость и хорошие инстинкты, лень и деятельный дух, дерзость и приветливость; все есть, кроме того, что образует старинную местную аристократию, т. е., кроме совместно хранимых доблестных воспоминаний. К этому прибавляется масса сплетен, болтовни, суетности, т. к. почти все друг друга знают и постоянно друг другом занимаются; что-то в них есть легкомысленное, страстное, подвижное; какое-то суетное любопытство суетных людей, жадно схватывающих всякую новость, необычайная легкость в следовании моде, в соединении с полной неспособностью влиять на последнюю. Христианство явилось плодом того рода брожения, которое нередко происходит в подобной среде, где человек, свободный от расовых и родовых предрассудков, с гораздо большей легкостью становится на точку зрения так называемой космополитической и гуманитарной философии, нежели крестьянин, горожанин, городской или поместный дворянин. Подобно современному социализму, подобно всем новым идеям, христианство зародилось на почве так называемой городской распущенности. На самом деле эта распущенность нередко есть просто более полная, более свободная жизнь, большее пробуждение внутренних сил человечества.
В то время, как и теперь, евреи в таких городах с смешанным населением занимали вполне определенное положение. Положение это за незначительными изменениями сходно было с тем, которое они и по сей день занимают еще в Смирне или Салониках. В особенности в Эфесе еврейство было очень многочисленным. Языческое население было в порядочной степени фанатично, как во всех городах-центрах паломничеств и знаменитых культов. Поклонение Аргемиде Эфесской, распространенное по всему свету, питало несколько значительных промыслов. Тем не менее, значение города, как столицы Азии, оживленная деловая жизнь, стечение людей всех национальностей, все это делало Эфес очень благоприятным, в общем, пунктом для распространения идей христианства. Нигде эти идеи не находили себе более благодарной почвы, как в городах густонаселенных, торговых, переполненных иностранцами, кишащих сирийцами, евреями и тем неопределенного происхождения населением, которое с древних времен хозяйничает во всех гаванях Средиземного моря.
Уже целые века Эфес не был больше чисто греческим городом. Некогда он блистал в первом ряду последних, по крайней мере, в деле искусств; но понемногу он дал себе увлечься азиатскими нравами. Эфес всегда пользовался у греков дурной славой. Распущенность, распространение роскоши были, по мнению греков, следствием влияния изнеженных нравов Ионии; а Эфес был в их глазах центром Ионии, - ее воплощением. Господство лидян и персов убило там энергию и патриотизм: Сарды и Эфес были самыми близкими к Европе пунктами азиатского влияния. Чрезвычайное значение, которое получил там культ Артемиды, заглушило склонность к науке и способствовало широкому развитию всяких суеверий. Город носил почти теократический характер; празднеств было много, и великолепных; благодаря праву укрывать преступников, которое принадлежало храму, город был переполнен ими. Существовали постыдные жреческие учреждения, которые с каждым днем должны были казаться все более и более лишенными смысла. Блестящая родина Гераклита, Парразия, быть может, и Апеллеса, превратилась в город портиков, ристалищ, гимназий, театров, в город банально-пышный, несмотря на все еще принадлежавшие ему дивные произведения скульптуры и кисти.
Хотя порт был испорчен неумелостью инженеров Аттала Филадельфа, город быстро рос и становился главным emporium области, лежавшей за Тавром. Тут выходило и выгружалось на берег все, что шло из Италии и Греции; город был как бы гостиницей или Складочным магазином, стоявшим на пороге Азии. Тут теснились люди всевозможного происхождения, что делало Эфес городом всеобщим, где социальные идеи занимали то место, которое утеряли идеи патриотизма. Местность была чрезвычайно богата, торговля огромна; но духовная жизнь нигде не стояла так низко. Надписи дышат самой низкой лестью, самым низкопоклонным подчинением римлянам.
Эфес можно было бы принять за международный сборный пункт публичных женщин и кутил. Он был переполнен колдунами, прорицателями, мимами и флейтистами, евнухами, ювелирами, продавцами амулетов и талисманов, беллетристами. "Эфесские повести" наравне с "милетскими баснями" были определенным родом литературы, т. к. Эфес был одним из городов, которые охотнее всего избирались местом действия любовных романов. Мягкость климата, действительно, отклоняла от серьезных вещей, единственным занятием оставались танцы и музыка; общественная жизнь упала до состояния вакханалии; научные занятия были заброшены. Самые невероятные чудеса Аполлония произошли, якобы, в Эфесе. Самым знаменитым эфесянином того времени, о котором идет речь, был астролог, по имени Балбилл, пользовавшийся доверием Нерона и Веспасиана и, по-видимому, негодяй. Около того же времени воздвигался прекрасный, в коринфском стиле храм, развалины которого можно видеть и по сей день. Возможно, что храм этот был посвящен несчастному Клавдию, которого Нерон и Агриппина только что "крюком втащили на небо", по остроумному выражению Галлиона.
"О, несмысленные Галаты! Кто прельстил вас не покоряться истине, вac, у которых пред глазами предначертан был Иисус Христос, как бы у вас распятый! Сие только хочу знать от вас: через дела ли закона вы получили Духа, или через наставление в вере! Так ли вы несмысленны, что, начавши духом, теперь оканчиваете плотию! Столь многое потерпели вы неужели без пользы? О, если бы только без пользы! Подающий вам Духа и совершающий между вами чудеса через дела ли закона сие производит, или через наставление в вере? Так Авраам поверил Богу, и это вменилось ему в праведность. Познайте же, что верующие суть сыны Авраама. И писание, провидя, что Бог верою оправдает язычников, предвозвестило Аврааму: "в тебе благословятся все народы". Итак верующие благословляются с верным Авраамом, а все утверждающиеся на делах закона, находятся под клятвою. Ибо написано: "проклят всяк, кто не исполняет постоянно всего, что написано в книге закона". А что законом никто не оправдывается пред Богом, это ясно, потому что праведный верою жив будет. А закон не по вере; но кто исполняет его, тот жив будет им. Христос искупил нас от клятвы закона, сделавшись за нас клятвою, - ибо написано; "проклят всяк, висящий на дереве", дабы благословение Авраама через Христа Иисуса распространилось на язычников, чтобы нам получить обещанного Духа верою. Братия! Говорю по рассуждению человеческому: даже человеком утвержденного завещания никто не отменяет и не прибавляет к нему. Но Аврааму даны были обетования и семени его. He сказано: "и потомкам", как бы о многих, но как об одном: "и семени твоему", которое есть Христос. Я говорю то, что завета о Христе, прежде Богом утвержденного, закон, явившийся спустя четыреста тридцать лет, не отменяет так, чтобы обетование потеряло силу. Ибо, если по закону наследство, то уже не по обетованию; но Аврааму Бог даровал оное по обетованию. Для чего же закон? Он дан после по причине преступлений, до времени пришествия семени, к которому относится обетование, и преподан через Ангелов, рукой посредника. Но посредник при одном не бывает, а Бог один. Итак закон противен обетованиям Божиим? Никак! Ибо, если бы дан был закон, могущий животворить, то подлинно праведность была бы от закона; но писание всех заключило под грехом, дабы обетование верующим дано было по вере в Иисуса Христа. А до пришествия веры мы заключены были под стражею закона, до того времени, как надлежало открыться вере. Итак закон был для нас детоводителем ко Христу, дабы нам оправдаться верою; по пришествии же веры, мы уже не под руководством детоводителя. Ибо все вы сыны Божии по вере во Христа Иисуса; все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись. Нет уже Иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужского пола, ни женского: ибо все вы одно в Христе Иисусе. Если же вы Христовы, то вы семя Авраамова и по обетованию наследники. Еще скажу: наследник, доколе в детстве, ничем не отличается от раба, хотя и господин всего: он подчинен попечителям и домоправителям до срока, отцом назначенного. Так и мы, доколе были в детстве, были порабощены вещественным началам мира; но когда пришла полнота времени, Бог послал Сына Своего Единородного, Который родился от жены, подчинился закону, чтобы искупить подзаконных, дабы нам получить усыновление. А как вы - сыны, то Бог послал в сердца ваши Духа Сына Своего, вопиющего: "Авва Отче!" Посему ты уже не раб, но сын; а если сын, то и наследник Божий через Христа".
"Но тогда, не знавши Бога, вы служили богам, которые в существе не боги; ныне же, познавши Бога, или лучше, получивши познание от Бога, для чего возвращаетесь опять к немощным и бедным вещественным началам и хотите еще снова поработить себя им? Наблюдаете дни, месяцы, времена и годы. Боюсь за вас, не напрасно ли я трудился у вас".
"Прошу вас, братия, будьте, как я, потому что и я, как вы. Вы ничем не обидели меня: знаете, что, хотя я в немощи плоти благовествовал вам в первый раз, но вы не презрели искушения моего во плоти моей и не возгнушались им, а приняли меня, как Ангела Божия, как Христа Иисуса. Как вы были блаженны! Свидетельствую о вас, что, если бы возможно было, вы исторгли бы очи свои и отдали мне. Итак, неужели я сделался врагом вашим, говоря вам истину? Ревнуют по вас нечисто, а хотят вас отлучить, чтобы вы ревновали по них. Хорошо ревновать в добром всегда, а не в моем только присутствии у вас. Дети мои, для которых я снова в муках рождения, доколе не изобразится в вас Христос! Хотел бы я теперь быть у вас и изменить голос мой, потому что я в недоумении о вас. Скажите мне вы, желающие быть под законом: разве вы не слушаете закона? Ибо написано: "Авраам имел двух сынов, одного от рабы, а другого от свободной". Но который от рабы, тот рожден по плоти; а который от свободной, тот по обетованию. В этом есть иносказание. Это два завета: один от горы Синайской, рождающий в рабство, который есть Агарь, ибо Агарь означает гору Синай в Аравии и соответствует нынешнему Иерусалиму, потому что он с детьми своими в рабстве; а вышний Иерусалим свободен: он - матерь всем нам. Ибо написано: "возвеселись, неплодная, нерождающая; воскликни и возгласи, не мучившаяся родами; потому что у оставленной гораздо более детей, нежели у имеющей мужа". Мы, братия, дети обетования по Исааку. Но как тогда рожденный по плоти гнал рожденного по духу, так и ныне. Что же говорит писание? "Изогни рабу и сына ее, ибо сын рабы не будет наследником вместе с сыном свободной. Итак, братия, мы дети не рабы, но свободной".
"Итак, стойте в свободе, которую даровал нам Христос, и не подвергайтесь опять игу рабства. Вот, я Павел говорю вам: если вы обрезываетесь, не будет вам никакой пользы от Христа. Еще свидетельствую всякому человеку обрезывающемуся, что он должен исполнить весь закон. Вы, оправдывающие себя законом, остались без Христа, отпали от благодати, а мы духом ожидаем и надеемся праведности от веры; ибо во Христе Иисусе не имеет силы ни обрезание, ни необрезание, но вера, действующая любовью. Вы шли хорошо: кто остановил вас, чтобы вы не покорялись истине? Такое убеждение не от призывающего вас. Малая закваска заквашивает все тесто. Я уверен о вас в Господе, что вы не будете мыслить иначе; а смущающий вас, кто бы он ни был, понесет на себе осуждение. За что же гонят меня, братия, если я и теперь проповедую обрезание. Тогда соблазн креста прекратился бы. О, если бы удалены были возмущающие вас! Хотел бы я, чтобы они были более чем обрезаны!"
"К свободе призваны вы, братия, только бы свобода ваша не была поводом к угождению плоти; но любовью служите друг другу. Ибо весь закон в одном слове заключается: "люби ближнего твоего, как самого себя". Если же друг друга угрызаете и съедаете, берегитесь, чтобы вы не были истреблены друг другом. Я говорю: поступайте по духу, и вы не будете исполнять вожделений плоти; ибо плоть желает противного духу, а дух - противного плоти: они друг другу противятся, так что вы не то делаете, что хотели бы. Если же вы духом водитесь, то вы не под законом. Дела плоти известны; они суть прелюбодеяние, блуд, нечистота, непотребство, идолослужение, волшебство, вражда, ссоры, зависть, гнев, распри, разногласия, соблазны, ереси, ненависть, убийства, пьянство, бесчинство и тому подобное; предваряю вас, как и прежде предварял, что поступающие так Царствия Божия не наследуют. Плод же духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание. На таковых нет закона. Но те, которые Христовы, распяли плоть со страстями и похотями"...
Все это послание Павел продиктовал единым духом, как бы исполненный внутренним огнем. По обыкновению своему, он собственноручно приписал в виде постскриптума:
"Видите, как много написал я вам своей рукой".
Казалось бы естественным, чтобы он закончил письмо обычными приветами; но он был слишком взволнован; его неустанно преследовала неотвязная мысль. Хотя предмет и исчерпан, он вновь берется за него и прибавляет несколько ярких штрихов:
Желающие хвалиться по плоти, принуждают вас обрезываться только для того, чтобы не быть гонимыми за крест Христов: ибо и сами обрезывающиеся не соблюдают Закона, но хотят, чтобы вы обрезывались, дабы похвалиться в вашей плоти. А я не желаю хвалиться, разве только крестом Господа нашего Иисуса Христа, Которым для меня мир распят, и я для мира. Ибо во Христе Иисусе ничего не значит ни обрезание, ни необрезание, а новая тварь. Тем, которые поступают по сему правилу, мир им и милость, и Израилю Божию. Впрочем, никто не отягощай меня, ибо я ношу язвы Господа Иисуса на теле моем. Благодать Господа нашего Иисуса Христа со духом вашим, братия, Аминь".
Павел сейчас же отослал письмо. Если бы он взял на час раздумья, вряд ли он отправил бы его. Кому оно было доверено - неизвестно; Павел, вероятно, послал с ним кого-нибудь из учеников, которому он поручил объехать Галатию. В самом деле, послание не обращено ни к какой отдельной общине; ни одна из маленьких церквей в Дервии, Листрах, Иконии, Антиохии Писидийской не была достаточно значительной, чтобы служить столицей для остальных; с другой стороны, апостол совсем не указывает тем, кому пишет, как распространять письмо. Неизвестно также и то, какое впечатление письмо произвело на Галатов. Оно, конечно, подкрепило партию Павла; возможно, однако, что оно не совсем заставило исчезнуть и противоположную партию. С этих пор почти все церкви разделены на два лагеря. Иудейская церковь поддерживала свои притязания до самого разрушения Иерусалима (70 г.). Лишь в конце I века произошло действительное примирение, отчасти за счет славы Павла, которая в продолжение около ста лет оставалась в тени, но зато его основные идеи вполне восторжествовали. Иудео-христиане с этого времени стали лишь сектой старых упрямцев, угасающей медленной и темной смертью и окончательно исчезнувшей только около V века в дальних уголках Сирии. Зато Павел был почти совсем развенчан. Друзья его слабо защищали его апостольский сан, который отвергали его враги. Церкви, обязанные ему основанием самым явным образом, стремились доказать, что они основаны им и Петром. Коринфская церковь, например, самым вопиющим образом насиловала историю, желая доказать, что была основана Петром столько же, сколько Павлом. Обращение язычников сходило за общее дело Двенадцати; Папий, Поликрат, Юстин, Гегезипп как будто намеренно замалчивали роль Павла и почти что не хотели знать о его существовании. Павел вновь занял подобающее ему положение только тогда, когда выросла мысль о каноне Нового священного писания. Тогда его письма вышли на свет из архивов церквей и стали основой христианского богословия, которое они стали возобновлять из века в век.
На расстоянии веков нам кажется, что торжество Павла было полным. Павел рассказывает нам и, может быть, преувеличивает несправедливости, причиненные ему; а кто расскажет нам о несправедливостях, причиненных Павлом? Целиком ли правильно приписываемое им своим противникам низкое намерение следовать за ним по пятам, чтобы отнимать у него симпатии его учеников и потом гордиться совершением обрезания над этими простыми людьми, как победой? He исправлен ли немного сообразно потребностям момента рассказ об его сношениях с иерусалимской церковью, настолько расходящийся с рассказом Деяний? He является ли исторической неточностью его притязание на облечение в апостольский сан по божественному праву в самый день его обращения, в виду того, что убеждение в его апостольской миссии созрело в нем постепенно и окончательно созрело лишь со времени первой его большой миссии? Правда ли, что Петр вел себя так предосудительно, как он утверждает? He вел ли себя, наоборот, галилейский апостол человеком миролюбивым, ставившим братство выше принципов, желавшим всех удовлетворить, колеблющимся, чтобы избежать взрывов, всеми порицаемым именно из-за того, что он один прав? Мы не имеем никакой возможности ответить на все эти вопросы. Павел отводил очень большое место своей личности; есть основание думать, что он не раз приписывал личному откровению то, что узнал от старейших себя. Послание к Галатам такая необыкновенная вещь, апостол обрисовывается в нем таким наивным и искренним, что было бы великой несправедливостью обратить в оружие против него документ, делающий столько чести его таланту и красноречию. Мы не заботимся об узком правоверии; дело других выяснить, каким образом можно быть святым, дурно обращаясь со старым Кифой. Павла не ставят ниже уровня великих людей, если показывают, что он иногда бывал вспыльчивым, страстным, старался защищаться и бороться со своими врагами. Павел, во всех отношениях прародитель протестантства, имел и все недостатки протестанта. Надобно время и много опыта, чтобы увидать, что нет догмата, ради которого стоило бы противиться лицом к лицу милосердию и оскорблять его. Павел - не Иисус. Как далеко ушли мы от тебя, дорогой учитель! Где твоя мягкость, поэтичность? Узнаешь ли ты в этих спорщиках, яростно отстаивающих свои преимущества, хотящих, чтобы все зависело от них одних, - твоих учеников, ты, которого мог привести в восторг цветок? Это - люди, а ты был Богом. Куда бы мы зашли, если бы мы знали тебя лишь из суровых писем того, кто называет себя твоим апостолом. К счастью, благоухание Галилеи живет еще в памяти нескольких верных тебе людей. Быть может, уже написана на каком-нибудь сокровенном листке нагорная проповедь. Неизвестный ученик, в руках которого это сокровище, поистине имеет у себя во власти все будущее.
Глава 12. Третье путешествие Павла - Основание Эфесской церкви
Будь Павел менее велик, владей им меньше священное пламя, вселившееся в него, эти бесплодные раздоры забрали бы его целиком. Чтобы возражать мелочным людям, ему бы самому пришлось стать мелочным; и он весь погрузился бы в эти жалкие споры. Но Павел, как подобало уму высшего порядка, презрел их. Он пошел прямой дорогой и предоставил времени решить, он ли прав, или его враги. Первое правило для человека, посвятившего себя великому делу, не давать ограниченным людям отвлекать его от прямого пути. He вступая в пререкания с посланцами Иакова, хорошо ли, худо ли поступал он, проповедуя язычникам и обращая их, Павел только о том и думал, чтобы продолжать свое дело, с риском подвергнуться снова проклятиям. Проведя несколько месяцев в Антиохии, он отправился на третью миссию. Ему хотелось посетить милые ему Галатские церкви. Случалось, что он сильно тревожился за эти церкви; он жалел, что огорчил их суровыми словами; он хотел переменить тон и ласковой речью поправить строгость своего письма. Особенно же хотелось Павлу провести некоторое время в Эфесе, где он при первом проезде только остановился; он желал основать там центр проповеди, как в Фессалонике и Коринфе. Таким образом, театр этой третьей миссии был приблизительно тот же, что и во второй. Малая Азия, Македония и Греция были провинциями, которые Павел, так сказать, взял на свою долю.
Он отправился из Антиохии в сопровождении, по всей вероятности, Тита. В начале он следовал маршруту своего второго путешествия и в третий раз посетил церкви центральной Малой Азии, Дервию, Листры, Иконию, Антиохию Писидийскую. Он быстро возвратил себе влияние, и скоро изгладил всякий след неприязненных мыслей, которые старались вызвать против него его враги. В Дервии он взял себе Нового ученика по имени Гай, который пошел за ним. Добрые Галаты были очень покорны, но слабы. Павел, всегда выражавшийся очень твердо, обращался с ними так сурово, что иногда сам опасался, как бы эта суровость не была принята за жестокость. У него были сомнения; он боялся, что говорил с детьми своими так, что они, быть может, не поняли, как сильно, всем сердцем, он любил их.
Так как основания, помешавшие Павлу во время второй миссии просветить проконсульскую Азию Евангелием, уже больше не существовали, он, покончив свою поездку по Галатии, отправился в Эфес. Дело было в середине лета. Из Антиохии Писидийской самый прямой путь в Эфес должен был привести его в Апамею Киботос, а отсюда по бассейну Лика, в три соседние друг с другом города: Колоссы, Лаодикею, Пераполис. Через несколько лет эти три города стали представлять деятельный центр христианского дела, и Павел находился с ними в непрерывных сношениях. Но теперь он не остановился в них, и ни с кем там не познакомился. Обойдя массив Кадма, он вышел в долину Меандра, к постоялым дворам Каруры, узлового пункта азиатских дорог. Оттуда прекрасная и ровная дорога привела его в три дня через Низу, Траллу и Магнезию к вершинам цепи, представляющей водораздел между Меандром и Кайстрой. По лощине, тесноту которой оспаривают друг у друга древняя дорога и поток, он спустился в "Азийские луга", воспетые гомеридами, т. е. в равнину, где Кайстр, перед впадением в море, образует лагуну. Это - прекрасная греческая местность, со светлыми горизонтами, образованными то пятью или шестью ярусами гор, то резко выделяющимися вершинами. Лебеди и прекрасные птицы, встречавшиеся там тогда так же, как и теперь, очаровывали древность во все времена. Там, частью в болотах, частью лепясь по склонам Коресса или прислонившись к Приону, а предместьями - к другому одиноко стоящему холму, воздымался огромный город, которому суждено было стать третьей столицей христианства, после Иерусалима и Антиохии.
Мы уже несколько раз имели случай замечать, что в таких банальных, если можно так выразиться, городах римской империи, которые так размножились в последней, городах, стоящих вне национальностей, чуждых любви к отечеству, где жили рядом все народности и все культы, христианство находило наиболее осмысленную почву. Наравне с Александрией, Антиохией и Коринфом, к городам этого типа принадлежал и Эфес. Их можно представить себе на основании того, на что и посейчас похожи большие восточные города. Что поражает путешественника, наблюдающего эти лабиринты грязных рынков, тесных и вонючих дворов, временных и не рассчитанных на прочность построек, это полное отсутствие благородства, политического и даже муниципального духа. В этих человеческих муравейниках лицом к лицу сталкиваются низость и хорошие инстинкты, лень и деятельный дух, дерзость и приветливость; все есть, кроме того, что образует старинную местную аристократию, т. е., кроме совместно хранимых доблестных воспоминаний. К этому прибавляется масса сплетен, болтовни, суетности, т. к. почти все друг друга знают и постоянно друг другом занимаются; что-то в них есть легкомысленное, страстное, подвижное; какое-то суетное любопытство суетных людей, жадно схватывающих всякую новость, необычайная легкость в следовании моде, в соединении с полной неспособностью влиять на последнюю. Христианство явилось плодом того рода брожения, которое нередко происходит в подобной среде, где человек, свободный от расовых и родовых предрассудков, с гораздо большей легкостью становится на точку зрения так называемой космополитической и гуманитарной философии, нежели крестьянин, горожанин, городской или поместный дворянин. Подобно современному социализму, подобно всем новым идеям, христианство зародилось на почве так называемой городской распущенности. На самом деле эта распущенность нередко есть просто более полная, более свободная жизнь, большее пробуждение внутренних сил человечества.
В то время, как и теперь, евреи в таких городах с смешанным населением занимали вполне определенное положение. Положение это за незначительными изменениями сходно было с тем, которое они и по сей день занимают еще в Смирне или Салониках. В особенности в Эфесе еврейство было очень многочисленным. Языческое население было в порядочной степени фанатично, как во всех городах-центрах паломничеств и знаменитых культов. Поклонение Аргемиде Эфесской, распространенное по всему свету, питало несколько значительных промыслов. Тем не менее, значение города, как столицы Азии, оживленная деловая жизнь, стечение людей всех национальностей, все это делало Эфес очень благоприятным, в общем, пунктом для распространения идей христианства. Нигде эти идеи не находили себе более благодарной почвы, как в городах густонаселенных, торговых, переполненных иностранцами, кишащих сирийцами, евреями и тем неопределенного происхождения населением, которое с древних времен хозяйничает во всех гаванях Средиземного моря.
Уже целые века Эфес не был больше чисто греческим городом. Некогда он блистал в первом ряду последних, по крайней мере, в деле искусств; но понемногу он дал себе увлечься азиатскими нравами. Эфес всегда пользовался у греков дурной славой. Распущенность, распространение роскоши были, по мнению греков, следствием влияния изнеженных нравов Ионии; а Эфес был в их глазах центром Ионии, - ее воплощением. Господство лидян и персов убило там энергию и патриотизм: Сарды и Эфес были самыми близкими к Европе пунктами азиатского влияния. Чрезвычайное значение, которое получил там культ Артемиды, заглушило склонность к науке и способствовало широкому развитию всяких суеверий. Город носил почти теократический характер; празднеств было много, и великолепных; благодаря праву укрывать преступников, которое принадлежало храму, город был переполнен ими. Существовали постыдные жреческие учреждения, которые с каждым днем должны были казаться все более и более лишенными смысла. Блестящая родина Гераклита, Парразия, быть может, и Апеллеса, превратилась в город портиков, ристалищ, гимназий, театров, в город банально-пышный, несмотря на все еще принадлежавшие ему дивные произведения скульптуры и кисти.
Хотя порт был испорчен неумелостью инженеров Аттала Филадельфа, город быстро рос и становился главным emporium области, лежавшей за Тавром. Тут выходило и выгружалось на берег все, что шло из Италии и Греции; город был как бы гостиницей или Складочным магазином, стоявшим на пороге Азии. Тут теснились люди всевозможного происхождения, что делало Эфес городом всеобщим, где социальные идеи занимали то место, которое утеряли идеи патриотизма. Местность была чрезвычайно богата, торговля огромна; но духовная жизнь нигде не стояла так низко. Надписи дышат самой низкой лестью, самым низкопоклонным подчинением римлянам.
Эфес можно было бы принять за международный сборный пункт публичных женщин и кутил. Он был переполнен колдунами, прорицателями, мимами и флейтистами, евнухами, ювелирами, продавцами амулетов и талисманов, беллетристами. "Эфесские повести" наравне с "милетскими баснями" были определенным родом литературы, т. к. Эфес был одним из городов, которые охотнее всего избирались местом действия любовных романов. Мягкость климата, действительно, отклоняла от серьезных вещей, единственным занятием оставались танцы и музыка; общественная жизнь упала до состояния вакханалии; научные занятия были заброшены. Самые невероятные чудеса Аполлония произошли, якобы, в Эфесе. Самым знаменитым эфесянином того времени, о котором идет речь, был астролог, по имени Балбилл, пользовавшийся доверием Нерона и Веспасиана и, по-видимому, негодяй. Около того же времени воздвигался прекрасный, в коринфском стиле храм, развалины которого можно видеть и по сей день. Возможно, что храм этот был посвящен несчастному Клавдию, которого Нерон и Агриппина только что "крюком втащили на небо", по остроумному выражению Галлиона.