Страница:
– Что?! – Шона приникла к окну. Да, экипаж и впрямь похож на карету Гордона. – Это невозможно. Он должен быть в Инвернессе.
Хелен не проронила ни слова.
– Он не может быть здесь.
Хелен продолжала молчать.
Господи, ну пожалуйста, пусть это будет не он!
Однако Шона подозревала, что Бог по натуре шотландец, и милости от него в этом вопросе ждать не приходится. И потому была абсолютно уверена, что сейчас впереди них именно Гордон Макдермонд, полковник сэр Гордон.
Хуже и быть не может.
– Неужели ничего нельзя сделать? – спросил Гордон в первый же день, помогая Фергусу сесть в карету.
– Говорят, что мне вообще повезло, что я остался с ногой. Хотя иногда я и подумываю о том, чтобы отпилить ее к чертовой матери.
Фергусу дорога давалась нелегко, но он не жаловался и стоически сносил все тяготы путешествия. Казалось, за последние полгода он постарел на несколько десятков лет.
Гордон изнывал от бессилия. Макдермонды всегда добивались своего – так говаривал старый генерал. А тут…
Гордон не видел дома уже три года. Ратмор стоял на прежнем месте. Он уступал Гэрлоху в размерах и не производил такого сильного впечатления, как «старший брат». Оно и понятно: этот дом предок Гордона выстроил какую-нибудь сотню лет назад. И по коридорам его еще не бродили призраки – разве что тень маленького Гордона, худого, изможденного и до полусмерти запуганного отцом.
Он был единственным ребенком в семье. Его мать умерла, рожая генералу второго сына, – младенец умер вместе с ней. Возможно, настанет день, когда он сможет думать об отце спокойно и призраки прошлого не будут туманить ему взор. Возможно, настанет день, когда он сумеет подумать о Шоне как о женщине, которую некогда любил, не более того. Возможно.
Он возвращается домой, домой в Инвергэр-Глен. В дом своего детства, своих горестей, своего самого большого разочарования. Однако странным и непостижимым образом Инвергэр-Глен таил в себе бесконечную привлекательность и даже некое волшебство.
На склонах Бан-Ломонда он играл, воображая себя героем. Бросая вместе с Фергусом камешки в воды Лох-Мора, он открывал в себе дух соревнования. Из Инвергэр-Глен он ушел на войну, ушел заученно смелой походкой солдата, не зная, увидит ли еще когда-нибудь Гэрлох и Шону.
Он выжил – вопреки всему. Целым и невредимым прошел крымскую войну и сражения в Индии. От несущественных ран остались, как напоминания, мелкие шрамы, однако он мог ходить без посторонней помощи и не мучился болями.
Гэрлох приветствовал их. Он величественно возвышался над лощиной, с гордостью сообщая каждому, кто приближался, о своем вековом присутствии.
Они съехали с главной дороги и двинулись в направлении Ратмора – и тут Фергус захохотал.
Гордон не успел осведомиться о причинах его внезапного веселья – он и сам увидел приближающийся экипаж.
– Ты их знаешь? – спросил он.
Едва эти слова слетели с его губ, он увидел в окне незнакомой кареты лицо Шоны.
– Ты знал, что так будет, да? – поинтересовался он, когда карета начала их обгонять.
Фергус не ответил – он махал рукой проезжающей мимо сестре.
Гордон постучал по потолку кареты, привлекая внимание кучера. Как только тот остановил лошадей, Гордон велел ему ехать в Гэрлох.
Первый двор, именуемый также Верхним, был очень узким – он служил своеобразной ловушкой для врагов клана Имри. Путь в Нижний двор лежал через железные ворота в задней стене, и, проезжая сквозь них, Гордон приготовился к бою.
Они въехали во двор. Шона стояла на верху лестницы.
Прохладное прикосновение ветра – предвестник бури, что зреет на горизонте. Подходящее сопровождение для возвращения домой. Впрочем, это не его дом, и не важно, сколько времени он провел, глядя на Гэрлох и мечтая о его прекрасной обитательнице.
За спиной Шоны стояла, поджав губы, мисс Патерсон. Интересно, чьи именно действия она не одобряет, его или Шоны?
– Что ты здесь делаешь? – спросила Шона, когда Гордон вышел из кареты. Он хотел помочь Фергусу, но тот только отмахнулся. На лице его играла улыбка предвкушения, и от этого он так напоминал себя в юности.
Гордон начал подниматься по ступенькам, но остановился, преодолев половину пути. Он не станет нападать на могучего противника, не дождавшись подкрепления.
– Что ты здесь делаешь? Я думал, ты в Инвернессе, привечаешь племянника.
– Приезжает внучатый племянник моего мужа. Но я не говорила, что собираюсь оставаться в городе.
– Того, что едешь домой, ты тоже не говорила.
– Как и ты, Гордон Макдермонд.
Мисс Патерсон что-то прошептала ей на ухо, возможно, напомнила о его титуле, но Шона только отмахнулась. Как будто ей есть дело до его титула! Ха!
– Я привез Фергуса домой.
Она изменилась в лице – оно будто превратилось в холодную фарфоровую маску.
– Гордон, ты не мог выполнить даже одну-единственную мою просьбу?
– Очевидно, не мог, – огрызнулся он, раздосадованный. Он рассчитывал, что Шона будет поддерживать видимость светской любезности, но она обрушилась на него как ураган. – По-моему, он рад снова быть здесь, – добавил Гордон, но его замечание ничуть ее не смягчило.
Она взглянула на карету.
– Фергус недостаточно здоров для подобных путешествий.
И где она научилась такому ледяному тону? С ним говорила графиня Мортон, это чувствовалось во всем: в голосе, во взгляде, в позе.
Он сделал еще шаг к ней. Гордон очень злился – на себя, на нее, на саму эту ситуацию.
– Он прекрасно перенес дорогу, – солгал Гордон. – Он не ребенок, Шона.
Ее лицо окаменело.
– А ты где был в последние полгода, когда он каждый день и час страдал от ран? Развлекался в Лондоне, танцевал на балах?
– Да.
Изумление на ее лице вызвало у него улыбку.
– У меня это славно получается. Мне говорили, что я наделен немалым обаянием и умею влиять на людей.
Она покачала головой и оглянулась на мисс Патерсон. Неужели ее присутствие заставило Шону прикусить язык?
– Шона, я не хочу продавать дом, – проговорил Фергус за его спиной.
– Фергус, дорогой, зачем ты приехал?
– Чтобы остановить тебя. – Он улыбнулся уголками губ. – Ты скверно поступаешь, Шона.
Она опустила голову, словно разглядывая ступеньки, тяжело вздохнула и подняла глаза. Выражение жалости на ее лице взбесило Гордона. Черт возьми, нельзя же обращаться с Фергусом так, словно он совершенно беспомощен. Да, он получил ранение, но ведь он жив. Понятное дело, ему едва не оторвало ногу пушечным ядром, но он ведь выжил, и ногу сохранил. Да, возможно, он до конца своих дней будет хромать, но Фергус от природы такой упертый, что хромота его не остановит, не помешает осуществить задуманное.
Он, в конце концов, получил Крест Виктории. За одно только это с ним можно обращаться уважительно.
Она направилась к брату, но Гордон заступил ей дорогу.
– Фергус не малое дитя, – прошептал он. – Дай ему самому подняться.
Шона взглянула на него так, будто его слова разожгли в ней пламя гнева. Серые глаза заволокло дымом от бушующего внутри пожара.
Путь вверх по лестнице давался Фергусу нелегко. Он справлялся сам, но было неясно, насколько его хватит.
Шона просто развернулась и скрылась за дверью, оставив их на крыльце.
Гордон не был уверен, что выиграл эту битву, а уж война не закончена и подавно.
Глава 4
Глава 5
Хелен не проронила ни слова.
– Он не может быть здесь.
Хелен продолжала молчать.
Господи, ну пожалуйста, пусть это будет не он!
Однако Шона подозревала, что Бог по натуре шотландец, и милости от него в этом вопросе ждать не приходится. И потому была абсолютно уверена, что сейчас впереди них именно Гордон Макдермонд, полковник сэр Гордон.
Хуже и быть не может.
* * *
Путь, который при обычных обстоятельствах занимал день, они проделали за два – а все из-за ноги Фергуса. Они периодически останавливались, чтобы он мог размяться, потому что иначе, в неподвижном положении, боль в ноге нарастала и становилась нестерпимой.– Неужели ничего нельзя сделать? – спросил Гордон в первый же день, помогая Фергусу сесть в карету.
– Говорят, что мне вообще повезло, что я остался с ногой. Хотя иногда я и подумываю о том, чтобы отпилить ее к чертовой матери.
Фергусу дорога давалась нелегко, но он не жаловался и стоически сносил все тяготы путешествия. Казалось, за последние полгода он постарел на несколько десятков лет.
Гордон изнывал от бессилия. Макдермонды всегда добивались своего – так говаривал старый генерал. А тут…
Гордон не видел дома уже три года. Ратмор стоял на прежнем месте. Он уступал Гэрлоху в размерах и не производил такого сильного впечатления, как «старший брат». Оно и понятно: этот дом предок Гордона выстроил какую-нибудь сотню лет назад. И по коридорам его еще не бродили призраки – разве что тень маленького Гордона, худого, изможденного и до полусмерти запуганного отцом.
Он был единственным ребенком в семье. Его мать умерла, рожая генералу второго сына, – младенец умер вместе с ней. Возможно, настанет день, когда он сможет думать об отце спокойно и призраки прошлого не будут туманить ему взор. Возможно, настанет день, когда он сумеет подумать о Шоне как о женщине, которую некогда любил, не более того. Возможно.
Он возвращается домой, домой в Инвергэр-Глен. В дом своего детства, своих горестей, своего самого большого разочарования. Однако странным и непостижимым образом Инвергэр-Глен таил в себе бесконечную привлекательность и даже некое волшебство.
На склонах Бан-Ломонда он играл, воображая себя героем. Бросая вместе с Фергусом камешки в воды Лох-Мора, он открывал в себе дух соревнования. Из Инвергэр-Глен он ушел на войну, ушел заученно смелой походкой солдата, не зная, увидит ли еще когда-нибудь Гэрлох и Шону.
Он выжил – вопреки всему. Целым и невредимым прошел крымскую войну и сражения в Индии. От несущественных ран остались, как напоминания, мелкие шрамы, однако он мог ходить без посторонней помощи и не мучился болями.
Гэрлох приветствовал их. Он величественно возвышался над лощиной, с гордостью сообщая каждому, кто приближался, о своем вековом присутствии.
Они съехали с главной дороги и двинулись в направлении Ратмора – и тут Фергус захохотал.
Гордон не успел осведомиться о причинах его внезапного веселья – он и сам увидел приближающийся экипаж.
– Ты их знаешь? – спросил он.
Едва эти слова слетели с его губ, он увидел в окне незнакомой кареты лицо Шоны.
– Ты знал, что так будет, да? – поинтересовался он, когда карета начала их обгонять.
Фергус не ответил – он махал рукой проезжающей мимо сестре.
Гордон постучал по потолку кареты, привлекая внимание кучера. Как только тот остановил лошадей, Гордон велел ему ехать в Гэрлох.
Первый двор, именуемый также Верхним, был очень узким – он служил своеобразной ловушкой для врагов клана Имри. Путь в Нижний двор лежал через железные ворота в задней стене, и, проезжая сквозь них, Гордон приготовился к бою.
Они въехали во двор. Шона стояла на верху лестницы.
Прохладное прикосновение ветра – предвестник бури, что зреет на горизонте. Подходящее сопровождение для возвращения домой. Впрочем, это не его дом, и не важно, сколько времени он провел, глядя на Гэрлох и мечтая о его прекрасной обитательнице.
За спиной Шоны стояла, поджав губы, мисс Патерсон. Интересно, чьи именно действия она не одобряет, его или Шоны?
– Что ты здесь делаешь? – спросила Шона, когда Гордон вышел из кареты. Он хотел помочь Фергусу, но тот только отмахнулся. На лице его играла улыбка предвкушения, и от этого он так напоминал себя в юности.
Гордон начал подниматься по ступенькам, но остановился, преодолев половину пути. Он не станет нападать на могучего противника, не дождавшись подкрепления.
– Что ты здесь делаешь? Я думал, ты в Инвернессе, привечаешь племянника.
– Приезжает внучатый племянник моего мужа. Но я не говорила, что собираюсь оставаться в городе.
– Того, что едешь домой, ты тоже не говорила.
– Как и ты, Гордон Макдермонд.
Мисс Патерсон что-то прошептала ей на ухо, возможно, напомнила о его титуле, но Шона только отмахнулась. Как будто ей есть дело до его титула! Ха!
– Я привез Фергуса домой.
Она изменилась в лице – оно будто превратилось в холодную фарфоровую маску.
– Гордон, ты не мог выполнить даже одну-единственную мою просьбу?
– Очевидно, не мог, – огрызнулся он, раздосадованный. Он рассчитывал, что Шона будет поддерживать видимость светской любезности, но она обрушилась на него как ураган. – По-моему, он рад снова быть здесь, – добавил Гордон, но его замечание ничуть ее не смягчило.
Она взглянула на карету.
– Фергус недостаточно здоров для подобных путешествий.
И где она научилась такому ледяному тону? С ним говорила графиня Мортон, это чувствовалось во всем: в голосе, во взгляде, в позе.
Он сделал еще шаг к ней. Гордон очень злился – на себя, на нее, на саму эту ситуацию.
– Он прекрасно перенес дорогу, – солгал Гордон. – Он не ребенок, Шона.
Ее лицо окаменело.
– А ты где был в последние полгода, когда он каждый день и час страдал от ран? Развлекался в Лондоне, танцевал на балах?
– Да.
Изумление на ее лице вызвало у него улыбку.
– У меня это славно получается. Мне говорили, что я наделен немалым обаянием и умею влиять на людей.
Она покачала головой и оглянулась на мисс Патерсон. Неужели ее присутствие заставило Шону прикусить язык?
– Шона, я не хочу продавать дом, – проговорил Фергус за его спиной.
– Фергус, дорогой, зачем ты приехал?
– Чтобы остановить тебя. – Он улыбнулся уголками губ. – Ты скверно поступаешь, Шона.
Она опустила голову, словно разглядывая ступеньки, тяжело вздохнула и подняла глаза. Выражение жалости на ее лице взбесило Гордона. Черт возьми, нельзя же обращаться с Фергусом так, словно он совершенно беспомощен. Да, он получил ранение, но ведь он жив. Понятное дело, ему едва не оторвало ногу пушечным ядром, но он ведь выжил, и ногу сохранил. Да, возможно, он до конца своих дней будет хромать, но Фергус от природы такой упертый, что хромота его не остановит, не помешает осуществить задуманное.
Он, в конце концов, получил Крест Виктории. За одно только это с ним можно обращаться уважительно.
Она направилась к брату, но Гордон заступил ей дорогу.
– Фергус не малое дитя, – прошептал он. – Дай ему самому подняться.
Шона взглянула на него так, будто его слова разожгли в ней пламя гнева. Серые глаза заволокло дымом от бушующего внутри пожара.
Путь вверх по лестнице давался Фергусу нелегко. Он справлялся сам, но было неясно, насколько его хватит.
Шона просто развернулась и скрылась за дверью, оставив их на крыльце.
Гордон не был уверен, что выиграл эту битву, а уж война не закончена и подавно.
Глава 4
– Неужели он голодает?
Шона, не веря собственным глазам, оглядывала почти пустую буфетную. Что Старый Нед ест? Судя по пустым полкам для мяса в кладовой, питается он все больше святым духом.
Ей сделалось ужасно стыдно.
– Может, у него в деревне есть друзья, – сказала Хелен, аккуратно заложив пальцем страницу в гроссбухе, которую проверяла. Она повернулась к Шоне. – Вдруг он и сейчас там?
Когда они въехали в Гэрлох, в сторожке у ворот Старого Неда не было. Они пробовали его позвать, но тщетно.
– Только бы он не умер с голоду, – сказала Шона.
– Он ведь взрослый мужчина, разве нет?
– Он член моего клана. – Она бросила взгляд на Хелен. – Мне следовало бы раньше о нем подумать, но я этого не сделала.
– Наверняка он и сам в состоянии о себе позаботиться.
Верно, однако она все равно чувствовала ответственность за этого человека.
Кладовая располагалась по соседству с гигантской, похожей на пещеру, кухней. Три стены были заняты множеством деревянных полок, и лишь на одной-единственной из них, в уголке, имелась хоть какая-то провизия. Кладовая для мяса также пустовала.
– Что ж, очевидно, нам нужно раздобыть еды, – провозгласила Хелен, и в ее голосе послышались нотки решимости.
Да, она права, но на какие деньги? Шона сглупила и совсем не подумала о том, что в Гэрлохе им тоже нужно чем-то питаться. Однако теперь стало очевидно, что необходимо действовать, и действовать быстро. Они с Хелен – и Фергусом – вряд ли долго протянут на мешке овса.
У нее осталась брошь с гербом клана, фамильная драгоценность, отделанная бриллиантами и изумрудами. Она решилась бы продать ее, только впав в полнейшее отчаяние. Сейчас, похоже, она близка к нему как никогда.
– Кажется, чая у нас тоже нет.
Шона покачала головой.
Перед ней стояли три огромных стола с изрезанными столешницами: еще бы, сколько десятков лет они служили верой и правдой! Она помнила, как кухарка замешивала тесто для хлеба на столе, который стоит посередине, как под ее большими ладонями непонятная мучнистая масса превращалась в нечто волшебное, дышащее пузырьками. Над головой Шоны висели котлы и сковородки, рассчитанные на то, чтобы в них готовили еду на сотню человек. Теперь их покрывала паутина. В дальнем конце кухни они с Хелен открыли окно, чтобы выветрился застарелый запах плесени и пыли.
– Надо было взять с собой побольше провизии, – сказала она. Впрочем, в Инвернессе их кладовые также были почти пусты.
– Ты можешь занять продуктов у кого-нибудь из соседей?
– У нас нет соседей, кроме Макдермондов. Но у него мы ничего просить не будем.
Шона изобразила улыбку, чтобы Хелен не заподозрила, как сильно она расстроена, и вышла из кухни.
Гэрлох отчаянно нуждался в заботливых руках. По углам фестонами свисала паутина, в замке царил общий дух разорения и заброшенности. В каждой комнате по-своему пахло плесенью. Полы были пыльные, давно не метенные.
Замок был выстроен для защиты, а не для комфорта обитателей. В главной башне посему вообще не имелось окон, только бойницы, которые позже, когда достраивали Гэрлох, попросту заложили камнями. Кухня располагалась в задней части замка, наиболее удаленной, ее соединял с основным зданием длинный узкий коридор – благодаря этому запахи с кухни никогда не оскверняли воздух в столовой, однако из-за этого же большая часть блюд попадала на стол холодной.
Винтовая лестница занимала центральную часть главной башни. Впоследствии к ней добавили перила, однако ступеньки так и остались скошенными – понятное дело, здесь все было предназначено для того, чтобы воину-правше с мечом в руке легче было оборонять свой дом от врагов. Подниматься по черной лестнице в задней части замка было куда легче, о чем Шона и напомнила Фергусу.
Она обращается с ним не как с младенцем. Какое Гордон Макдермонд имеет право так говорить?
Семь лет назад на них обрушилось бремя огромных долгов. Брюс выбрал наилучший момент, чтобы посвататься к ней. А Фергус… ненавидел ли он ее за это? Винил ли в том, что она переступила через его гордость, чтобы спасти их в той безнадежной ситуации?
Она никогда его об этом не спрашивала.
Чего он ждал от нее? Что она позволит им умереть с голоду в Гэрлохе? Подчинится ему лишь потому, что он мужчина?
По крайней мере, выйдя за Брюса, она смогла купить Фергусу офицерский чин. Об этом они тоже никогда не заговаривали. Сказал ли он по крайней мере Брюсу спасибо за это?
Справа от нее находился пиршественный зал. Потолок устремлялся высоко вверх, напоминая высотой и формой собор. Здесь странно звучала речь. Если лэрд, сидя в похожем на трон кресле в углу, произносил хоть слово тихим шепотом, оно тут же разносилось по гигантскому залу.
В следующие четверть часа Шона и Хелен выяснили, что постельное белье по большей части не пострадало от времени, а вот перины слежались, и их нужно было хорошенько взбить. Однако ее по-прежнему мучили два вопроса: где Старый Нед и что они будут есть?
Они поднимались по узким ступенькам. Гэрлох молчал, словно тоскуя по шумным толпам, веселым застольям и извечной суматохе клана.
Если бы слезы могли помочь, она бы всплакнула, но когда и кому помогали слезы? Если она станет плакать, ничего не изменится, и уж точно печенье и чай не появятся из ниоткуда. Равно как и деньги. Да, если бы слезы помогали, она уже давно разбогатела бы.
На площадке второго этажа Шона подождала Хелен, и они вместе поднялись на третий. Этот пролет достраивали позже, потому и подниматься по ступенькам было намного легче.
– Какой огромный замок, – заметила Хелен.
– Некоторые комнаты такие маленькие, что их и комнатами-то не назовешь.
– Это пока речь не зайдет об уборке.
– Точно, – согласилась Шона, печально улыбнувшись.
Как же все успеть? Американцы ведь захотят увидеть каждый уголок, раз уж они намерены купить Гэрлох.
Ей почудилось, что Гэрлох вздохнул, будто прочтя ее мысли.
На третьем этаже Шона остановилась.
– Понятия не имею, какую комнату мог облюбовать Старый Нед. – Она улыбнулась Хелен. – Выбирай, с какой стороны начнем, и пойдем искать.
Хелен указала направо, и они пошли в сторону южного крыла. Они начали поиски с противоположных концов коридора: стали стучать во все двери подряд и открывать их.
– А сколько у вас было слуг? – спросила Хелен с противоположного конца коридора.
– Когда я была маленькой – больше сорока.
Дни изобилия, когда никто не заговаривал о нищете. Дни богатства, когда лэрд заказал для своей леди ту самую брошь как красивую безделушку, когда люди со всей округи сходились на празднества в Гэрлохе.
Шона отогнала мысли о прошлом.
Пройдя весь коридор и никого не обнаружив, они переглянулись.
– В северном крыле расположены хозяйские покои, – заметила она. – Может, Нед там.
– Думаешь, он умер? – неуверенно спросила Хелен.
– Надеюсь, что нет.
Его смерть тяжким бременем легла бы на ее совесть. Надо было ему написать. Поинтересоваться его здоровьем, спросить, как ему живется.
Ну почему она этого не сделала?
Потому что слишком была озабочена своим собственным выживанием.
Кроме того, что бы она стала делать, если бы Старый Нед попросил денег? Как объяснила бы, что не может помочь, если бы он написал, что необходим ремонт? Всегда ведь нужно что-то подправить, обновить, заменить. Замок так велик, что если начать ремонт с одной стороны, то пока они дойдут до другой, нужно будет снова что-то ремонтировать там, откуда начали.
– Что это? – Хелен вздрогнула и обернулась.
– Что?
– Какой-то шум. Как будто кто-то плачет.
Сейчас, пожалуй, не лучшее время, чтобы обсуждать призраков Гэрлоха, Шона только покачала головой:
– Наверное, от сквозняка где-то окно открылось, и это завывает ветер.
Хелен взглянула на Шону:
– Что-то не похоже на ветер.
– В Гэрлохе всегда сквозняки и ветер. Это потому, что он стоит на утесе над озером.
Хелен, кажется, не поверила ни единому ее слову.
Они нашли Старого Неда в покоях лэрда, в господской постели, крепко спящим. В этой комнате спали ее родители, эту комнату она собиралась приготовить для американцев.
Нед не только развалился на постели одетым – правда, поверх покрывала, за что Шона немедленно возблагодарила Господа, – он еще и был мертвецки пьян. Рядом с ним валялась полупустая бутылка виски. Комнату наполнял запах перегара и лука. Старый Нед громко храпел и явно не подозревал об их прибытии.
Темные пятна покрывали его коричневые штаны, на башмаках засохла грязь. Белая рубашка явно служила ему не один десяток лет, более того, Шона не взялась бы сказать, когда ее в последний раз стирали.
– Он что, пьяница? – шепотом спросила Хелен.
Шона покачала головой:
– Никогда за ним такого греха не знала. В жизни не видела его в подобном состоянии.
По крайней мере ноги его свисали с кровати, и покрывало уцелело – его когда-то привезли из Франции, оно было редчайшего оттенка голубого. Мама называла его «цвет озера Гэрлох».
– Нед! – позвала Шона громко.
Одна рука Старого Неда поднялась, словно готовая приветствовать ее, а потом снова упала на постель. Сторож громко всхрапнул.
Шона взяла старика за штанину и сильно потрясла.
– Нед! – крикнула она. – Нед, проснись!
Нед восстал, как Лазарь, вытаращив глаза. В следующую секунду он разинул рот и завопил, как банши.
В малой гостиной Гордон обратился к Фергусу:
– Что это такое?
Тот только покачал головой. Они оба посмотрели наверх.
Гордон поставил стакан на стол – старое доброе виски Имри – и встал.
Фергус махнул рукой:
– Сходи посмотри, что там стряслось. И постарайся не задушить мою сестру.
Гордон не стал ничего обещать и просто пошел на звук, взяв курс на семейные покои. Один раз он бывал там – навещал Фергуса, когда тот болел. Он ни разу в жизни не заходил в комнату Шоны, но точно знал, где она расположена. Второй этаж, третье слева окно, выходящее на Ратмор.
– Шона?
Из-за тяжелой, покрытой резьбой двери в конце коридора выглянула мисс Патерсон.
– Полковник сэр Гордон! Что вы тут делаете?
– Я услышал крик. Что случилось?
– Это все сторож.
Хелен отступила в сторону – почти что приглашающий жест. Гордон вошел в комнату. Нед сидел на краю кровати, возвышавшейся в центре комнаты, а Шона стояла рядом с ним и гладила его по плечу.
– Простите меня, мисс Шона, – лепетал он. – Я принял вас за привидение. – Он посмотрел на нее слезящимися глазами. – Я стараюсь спать днем, чтобы по ночам караулить призраков. Я тут не живу, правда. Нет, я бы никогда не осмелился занять комнаты лэрда.
– Все в порядке, Нед.
Он скорбно покачал головой:
– Это чтобы сбить призраков с толку. Чтобы они не знали, где я сплю.
Шона посмотрела на Гордона:
– Я думала, ты уже уехал.
Такого ледяного тона ему прежде слышать не доводилось.
Шона сошла с помоста, но не приблизилась к нему.
– Нужно помочь Фергусу устроиться тут, – сказал Гордон, сдерживая раздражение. Не время сейчас цапаться с Шоной.
– Еще ничего не готово.
– А что нужно сделать?
– Проветрить тюфяки, простыни, вытереть пыль, снять паутину, вымести полы.
– Это все?
– Да, – ответила Шона. Ее лицо было жестким. Она выглядела как будто пережила сотни разочарований, в ее глазах не было ни искорки юмора, веселья.
Гордон внезапно осознал, как скучает по той девчонке, которой она некогда была, по своей верной подруге в грехе и познании.
– Тогда я отвезу его в Ратмор, – сказал Гордон.
Шона сжала в кулаке ткань платья. Девушка, которую он знал, никогда не отличалась сдержанностью. Прежняя Шона высказала бы все, она бы дала волю раздражению, которое он теперь читал в ее глазах.
– Нед, выбери себе комнату на третьем этаже и живи там.
Старый Нед выпрямился и посмотрел на нее. Он явно не брился несколько дней, а одежду не менял и того дольше. Он медленно кивнул.
Неужели Шона настолько глупа, что верит, будто Нед ее послушается?
Она молча подошла к кровати и подняла бутылку виски. Взгляд, которым она одарила Неда, обещал ему продолжительную беседу о вреде пьянства – в другой раз.
– Мы с Хелен пойдем приготовим Фергусу комнату, – сказала она. – Тебе незачем беспокоиться о моем брате.
Она кивнула Хелен – и обе они направились к двери.
– Чем я могу помочь?
– Уезжай. Отправляйся домой. Нам и без тебя хлопот хватит.
– Шона. – Хелен перевела взгляд с него на свою нанимательницу.
Шона покачала головой, словно веля компаньонке умолкнуть.
– Спасибо, что привез Фергуса домой, – проговорила она, но во взгляде ее не было ни капельки благодарности.
Она злится, но не дает воли словам. И где это она научилась держать в узде свой норов?
Возможно, он знает ее не настолько хорошо, насколько привык считать. Однако ему хотелось ее узнать – и это осознание на секунду выбило воздух из легких. Эта женщина со сверкающими в гневе глазами и нежной улыбкой – воплощенное противоречие. А с Шоной Имри нужно держать ухо востро, неведение в данном случае опасно.
– Фергус не желает продавать Гэрлох, – сказал он, прекрасно понимая, что его друг не нуждается, чтобы кто-то говорил за него. Однако Гордон хотел уязвить Шону, нащупать границы ее терпения. – Зачем ты это делаешь?
Она спокойно скрестила руки на груди, остановилась в дверях и оглянулась на него.
– Когда-то вы имели право задавать мне вопросы, полковник сэр Гордон. Это время прошло.
– Неужели?
Вот, еще одна вспышка осветила ее глаза на мгновение – как молния освещает небо в летнюю грозу.
– Полковник сэр Гордон, есть ли у вас провизия? Продукты, которые мы могли бы взять в долг? – Компаньонка сделала шаг ему навстречу.
Он удивленно посмотрел на Хелен, потом на Шону. Судя по взгляду, которым та ее одарила, терпение ее было на исходе, и гнев вот-вот мог выплеснуться наружу.
– Мы взяли недостаточно припасов. – Хелен на всякий случай отступила в сторону. – Теперь, когда Фергус с нами… – Она умолкла, встретившись взглядом с Шоной.
– Разумеется. Я пришлю вам телегу с провиантом.
– В этом нет необходимости. – Шона улыбнулась ему блистательной улыбкой графини, как будто он ее слуга, нет, пожалуй, даже не слуга, а нищий у ворот, который предлагает разделить с ним скудную трапезу.
Черт подери.
– Не будь дурой, Шона. Ты из-за своей проклятой гордости будешь голодать? – Он прошел к двери. Шона быстро отошла в сторону, но он остановился перед ней. – Почему?
– Что почему? – Она посмотрела ему в глаза, потом отвела взгляд.
– Почему ты так хочешь продать Гэрлох?
Воспоминания внезапно ожили и причинили такую боль, которую, как он считал, уже причинить не могли. Он до сих пор ощущал на языке горечь ее предательства.
– Я не обязана перед тобой отчитываться.
– Когда ты вообще перед кем-то отчитывалась, Шона?
Она посмотрела на него снизу вверх.
– Когда-то я находил твое упрямство очаровательным. Думал, оно отличает девчонку с головой на плечах. Неужто теперь ты не думаешь ни о ком, кроме себя? Великая графиня Мортон…
Шона сжала губы и ничего не сказала.
– Фергус не хочет продавать замок, – тихо повторил Гордон. – Почему же тебе так не терпится это сделать?
– Не твое дело.
Ее глаза сияли прозрачно-серым – цвет облаков, что собираются над Нагорьем перед грозой. Улыбка истаяла, на щеках проступили розовые пятна. Она сейчас гораздо больше походила на девушку, которую он когда-то знал, – шумную, бойкую, готовую спорить по любому поводу, лишь бы победить. Он с легкостью поддерживал эту игру, противопоставляя ее эмоциональности логику и здравый смысл. Они спорили, ругались, перекрикивая друг друга. Спорили о мелочах, но он помнил каждую такую стычку.
– Значит, не мое дело? Что ж, очень хорошо, – ответил он негромко, не забывая о том, что на них смотрят Хелен и Нед.
С улыбкой он вышел из комнаты – прежде, чем мог бы сказать ей что-нибудь такое, о чем потом пожалел бы.
И прежде, чем она могла каким-нибудь словом ранить его еще сильнее.
Шона, не веря собственным глазам, оглядывала почти пустую буфетную. Что Старый Нед ест? Судя по пустым полкам для мяса в кладовой, питается он все больше святым духом.
Ей сделалось ужасно стыдно.
– Может, у него в деревне есть друзья, – сказала Хелен, аккуратно заложив пальцем страницу в гроссбухе, которую проверяла. Она повернулась к Шоне. – Вдруг он и сейчас там?
Когда они въехали в Гэрлох, в сторожке у ворот Старого Неда не было. Они пробовали его позвать, но тщетно.
– Только бы он не умер с голоду, – сказала Шона.
– Он ведь взрослый мужчина, разве нет?
– Он член моего клана. – Она бросила взгляд на Хелен. – Мне следовало бы раньше о нем подумать, но я этого не сделала.
– Наверняка он и сам в состоянии о себе позаботиться.
Верно, однако она все равно чувствовала ответственность за этого человека.
Кладовая располагалась по соседству с гигантской, похожей на пещеру, кухней. Три стены были заняты множеством деревянных полок, и лишь на одной-единственной из них, в уголке, имелась хоть какая-то провизия. Кладовая для мяса также пустовала.
– Что ж, очевидно, нам нужно раздобыть еды, – провозгласила Хелен, и в ее голосе послышались нотки решимости.
Да, она права, но на какие деньги? Шона сглупила и совсем не подумала о том, что в Гэрлохе им тоже нужно чем-то питаться. Однако теперь стало очевидно, что необходимо действовать, и действовать быстро. Они с Хелен – и Фергусом – вряд ли долго протянут на мешке овса.
У нее осталась брошь с гербом клана, фамильная драгоценность, отделанная бриллиантами и изумрудами. Она решилась бы продать ее, только впав в полнейшее отчаяние. Сейчас, похоже, она близка к нему как никогда.
– Кажется, чая у нас тоже нет.
Шона покачала головой.
Перед ней стояли три огромных стола с изрезанными столешницами: еще бы, сколько десятков лет они служили верой и правдой! Она помнила, как кухарка замешивала тесто для хлеба на столе, который стоит посередине, как под ее большими ладонями непонятная мучнистая масса превращалась в нечто волшебное, дышащее пузырьками. Над головой Шоны висели котлы и сковородки, рассчитанные на то, чтобы в них готовили еду на сотню человек. Теперь их покрывала паутина. В дальнем конце кухни они с Хелен открыли окно, чтобы выветрился застарелый запах плесени и пыли.
– Надо было взять с собой побольше провизии, – сказала она. Впрочем, в Инвернессе их кладовые также были почти пусты.
– Ты можешь занять продуктов у кого-нибудь из соседей?
– У нас нет соседей, кроме Макдермондов. Но у него мы ничего просить не будем.
Шона изобразила улыбку, чтобы Хелен не заподозрила, как сильно она расстроена, и вышла из кухни.
Гэрлох отчаянно нуждался в заботливых руках. По углам фестонами свисала паутина, в замке царил общий дух разорения и заброшенности. В каждой комнате по-своему пахло плесенью. Полы были пыльные, давно не метенные.
Замок был выстроен для защиты, а не для комфорта обитателей. В главной башне посему вообще не имелось окон, только бойницы, которые позже, когда достраивали Гэрлох, попросту заложили камнями. Кухня располагалась в задней части замка, наиболее удаленной, ее соединял с основным зданием длинный узкий коридор – благодаря этому запахи с кухни никогда не оскверняли воздух в столовой, однако из-за этого же большая часть блюд попадала на стол холодной.
Винтовая лестница занимала центральную часть главной башни. Впоследствии к ней добавили перила, однако ступеньки так и остались скошенными – понятное дело, здесь все было предназначено для того, чтобы воину-правше с мечом в руке легче было оборонять свой дом от врагов. Подниматься по черной лестнице в задней части замка было куда легче, о чем Шона и напомнила Фергусу.
Она обращается с ним не как с младенцем. Какое Гордон Макдермонд имеет право так говорить?
Семь лет назад на них обрушилось бремя огромных долгов. Брюс выбрал наилучший момент, чтобы посвататься к ней. А Фергус… ненавидел ли он ее за это? Винил ли в том, что она переступила через его гордость, чтобы спасти их в той безнадежной ситуации?
Она никогда его об этом не спрашивала.
Чего он ждал от нее? Что она позволит им умереть с голоду в Гэрлохе? Подчинится ему лишь потому, что он мужчина?
По крайней мере, выйдя за Брюса, она смогла купить Фергусу офицерский чин. Об этом они тоже никогда не заговаривали. Сказал ли он по крайней мере Брюсу спасибо за это?
Справа от нее находился пиршественный зал. Потолок устремлялся высоко вверх, напоминая высотой и формой собор. Здесь странно звучала речь. Если лэрд, сидя в похожем на трон кресле в углу, произносил хоть слово тихим шепотом, оно тут же разносилось по гигантскому залу.
В следующие четверть часа Шона и Хелен выяснили, что постельное белье по большей части не пострадало от времени, а вот перины слежались, и их нужно было хорошенько взбить. Однако ее по-прежнему мучили два вопроса: где Старый Нед и что они будут есть?
Они поднимались по узким ступенькам. Гэрлох молчал, словно тоскуя по шумным толпам, веселым застольям и извечной суматохе клана.
Если бы слезы могли помочь, она бы всплакнула, но когда и кому помогали слезы? Если она станет плакать, ничего не изменится, и уж точно печенье и чай не появятся из ниоткуда. Равно как и деньги. Да, если бы слезы помогали, она уже давно разбогатела бы.
На площадке второго этажа Шона подождала Хелен, и они вместе поднялись на третий. Этот пролет достраивали позже, потому и подниматься по ступенькам было намного легче.
– Какой огромный замок, – заметила Хелен.
– Некоторые комнаты такие маленькие, что их и комнатами-то не назовешь.
– Это пока речь не зайдет об уборке.
– Точно, – согласилась Шона, печально улыбнувшись.
Как же все успеть? Американцы ведь захотят увидеть каждый уголок, раз уж они намерены купить Гэрлох.
Ей почудилось, что Гэрлох вздохнул, будто прочтя ее мысли.
На третьем этаже Шона остановилась.
– Понятия не имею, какую комнату мог облюбовать Старый Нед. – Она улыбнулась Хелен. – Выбирай, с какой стороны начнем, и пойдем искать.
Хелен указала направо, и они пошли в сторону южного крыла. Они начали поиски с противоположных концов коридора: стали стучать во все двери подряд и открывать их.
– А сколько у вас было слуг? – спросила Хелен с противоположного конца коридора.
– Когда я была маленькой – больше сорока.
Дни изобилия, когда никто не заговаривал о нищете. Дни богатства, когда лэрд заказал для своей леди ту самую брошь как красивую безделушку, когда люди со всей округи сходились на празднества в Гэрлохе.
Шона отогнала мысли о прошлом.
Пройдя весь коридор и никого не обнаружив, они переглянулись.
– В северном крыле расположены хозяйские покои, – заметила она. – Может, Нед там.
– Думаешь, он умер? – неуверенно спросила Хелен.
– Надеюсь, что нет.
Его смерть тяжким бременем легла бы на ее совесть. Надо было ему написать. Поинтересоваться его здоровьем, спросить, как ему живется.
Ну почему она этого не сделала?
Потому что слишком была озабочена своим собственным выживанием.
Кроме того, что бы она стала делать, если бы Старый Нед попросил денег? Как объяснила бы, что не может помочь, если бы он написал, что необходим ремонт? Всегда ведь нужно что-то подправить, обновить, заменить. Замок так велик, что если начать ремонт с одной стороны, то пока они дойдут до другой, нужно будет снова что-то ремонтировать там, откуда начали.
– Что это? – Хелен вздрогнула и обернулась.
– Что?
– Какой-то шум. Как будто кто-то плачет.
Сейчас, пожалуй, не лучшее время, чтобы обсуждать призраков Гэрлоха, Шона только покачала головой:
– Наверное, от сквозняка где-то окно открылось, и это завывает ветер.
Хелен взглянула на Шону:
– Что-то не похоже на ветер.
– В Гэрлохе всегда сквозняки и ветер. Это потому, что он стоит на утесе над озером.
Хелен, кажется, не поверила ни единому ее слову.
Они нашли Старого Неда в покоях лэрда, в господской постели, крепко спящим. В этой комнате спали ее родители, эту комнату она собиралась приготовить для американцев.
Нед не только развалился на постели одетым – правда, поверх покрывала, за что Шона немедленно возблагодарила Господа, – он еще и был мертвецки пьян. Рядом с ним валялась полупустая бутылка виски. Комнату наполнял запах перегара и лука. Старый Нед громко храпел и явно не подозревал об их прибытии.
Темные пятна покрывали его коричневые штаны, на башмаках засохла грязь. Белая рубашка явно служила ему не один десяток лет, более того, Шона не взялась бы сказать, когда ее в последний раз стирали.
– Он что, пьяница? – шепотом спросила Хелен.
Шона покачала головой:
– Никогда за ним такого греха не знала. В жизни не видела его в подобном состоянии.
По крайней мере ноги его свисали с кровати, и покрывало уцелело – его когда-то привезли из Франции, оно было редчайшего оттенка голубого. Мама называла его «цвет озера Гэрлох».
– Нед! – позвала Шона громко.
Одна рука Старого Неда поднялась, словно готовая приветствовать ее, а потом снова упала на постель. Сторож громко всхрапнул.
Шона взяла старика за штанину и сильно потрясла.
– Нед! – крикнула она. – Нед, проснись!
Нед восстал, как Лазарь, вытаращив глаза. В следующую секунду он разинул рот и завопил, как банши.
В малой гостиной Гордон обратился к Фергусу:
– Что это такое?
Тот только покачал головой. Они оба посмотрели наверх.
Гордон поставил стакан на стол – старое доброе виски Имри – и встал.
Фергус махнул рукой:
– Сходи посмотри, что там стряслось. И постарайся не задушить мою сестру.
Гордон не стал ничего обещать и просто пошел на звук, взяв курс на семейные покои. Один раз он бывал там – навещал Фергуса, когда тот болел. Он ни разу в жизни не заходил в комнату Шоны, но точно знал, где она расположена. Второй этаж, третье слева окно, выходящее на Ратмор.
– Шона?
Из-за тяжелой, покрытой резьбой двери в конце коридора выглянула мисс Патерсон.
– Полковник сэр Гордон! Что вы тут делаете?
– Я услышал крик. Что случилось?
– Это все сторож.
Хелен отступила в сторону – почти что приглашающий жест. Гордон вошел в комнату. Нед сидел на краю кровати, возвышавшейся в центре комнаты, а Шона стояла рядом с ним и гладила его по плечу.
– Простите меня, мисс Шона, – лепетал он. – Я принял вас за привидение. – Он посмотрел на нее слезящимися глазами. – Я стараюсь спать днем, чтобы по ночам караулить призраков. Я тут не живу, правда. Нет, я бы никогда не осмелился занять комнаты лэрда.
– Все в порядке, Нед.
Он скорбно покачал головой:
– Это чтобы сбить призраков с толку. Чтобы они не знали, где я сплю.
Шона посмотрела на Гордона:
– Я думала, ты уже уехал.
Такого ледяного тона ему прежде слышать не доводилось.
Шона сошла с помоста, но не приблизилась к нему.
– Нужно помочь Фергусу устроиться тут, – сказал Гордон, сдерживая раздражение. Не время сейчас цапаться с Шоной.
– Еще ничего не готово.
– А что нужно сделать?
– Проветрить тюфяки, простыни, вытереть пыль, снять паутину, вымести полы.
– Это все?
– Да, – ответила Шона. Ее лицо было жестким. Она выглядела как будто пережила сотни разочарований, в ее глазах не было ни искорки юмора, веселья.
Гордон внезапно осознал, как скучает по той девчонке, которой она некогда была, по своей верной подруге в грехе и познании.
– Тогда я отвезу его в Ратмор, – сказал Гордон.
Шона сжала в кулаке ткань платья. Девушка, которую он знал, никогда не отличалась сдержанностью. Прежняя Шона высказала бы все, она бы дала волю раздражению, которое он теперь читал в ее глазах.
– Нед, выбери себе комнату на третьем этаже и живи там.
Старый Нед выпрямился и посмотрел на нее. Он явно не брился несколько дней, а одежду не менял и того дольше. Он медленно кивнул.
Неужели Шона настолько глупа, что верит, будто Нед ее послушается?
Она молча подошла к кровати и подняла бутылку виски. Взгляд, которым она одарила Неда, обещал ему продолжительную беседу о вреде пьянства – в другой раз.
– Мы с Хелен пойдем приготовим Фергусу комнату, – сказала она. – Тебе незачем беспокоиться о моем брате.
Она кивнула Хелен – и обе они направились к двери.
– Чем я могу помочь?
– Уезжай. Отправляйся домой. Нам и без тебя хлопот хватит.
– Шона. – Хелен перевела взгляд с него на свою нанимательницу.
Шона покачала головой, словно веля компаньонке умолкнуть.
– Спасибо, что привез Фергуса домой, – проговорила она, но во взгляде ее не было ни капельки благодарности.
Она злится, но не дает воли словам. И где это она научилась держать в узде свой норов?
Возможно, он знает ее не настолько хорошо, насколько привык считать. Однако ему хотелось ее узнать – и это осознание на секунду выбило воздух из легких. Эта женщина со сверкающими в гневе глазами и нежной улыбкой – воплощенное противоречие. А с Шоной Имри нужно держать ухо востро, неведение в данном случае опасно.
– Фергус не желает продавать Гэрлох, – сказал он, прекрасно понимая, что его друг не нуждается, чтобы кто-то говорил за него. Однако Гордон хотел уязвить Шону, нащупать границы ее терпения. – Зачем ты это делаешь?
Она спокойно скрестила руки на груди, остановилась в дверях и оглянулась на него.
– Когда-то вы имели право задавать мне вопросы, полковник сэр Гордон. Это время прошло.
– Неужели?
Вот, еще одна вспышка осветила ее глаза на мгновение – как молния освещает небо в летнюю грозу.
– Полковник сэр Гордон, есть ли у вас провизия? Продукты, которые мы могли бы взять в долг? – Компаньонка сделала шаг ему навстречу.
Он удивленно посмотрел на Хелен, потом на Шону. Судя по взгляду, которым та ее одарила, терпение ее было на исходе, и гнев вот-вот мог выплеснуться наружу.
– Мы взяли недостаточно припасов. – Хелен на всякий случай отступила в сторону. – Теперь, когда Фергус с нами… – Она умолкла, встретившись взглядом с Шоной.
– Разумеется. Я пришлю вам телегу с провиантом.
– В этом нет необходимости. – Шона улыбнулась ему блистательной улыбкой графини, как будто он ее слуга, нет, пожалуй, даже не слуга, а нищий у ворот, который предлагает разделить с ним скудную трапезу.
Черт подери.
– Не будь дурой, Шона. Ты из-за своей проклятой гордости будешь голодать? – Он прошел к двери. Шона быстро отошла в сторону, но он остановился перед ней. – Почему?
– Что почему? – Она посмотрела ему в глаза, потом отвела взгляд.
– Почему ты так хочешь продать Гэрлох?
Воспоминания внезапно ожили и причинили такую боль, которую, как он считал, уже причинить не могли. Он до сих пор ощущал на языке горечь ее предательства.
– Я не обязана перед тобой отчитываться.
– Когда ты вообще перед кем-то отчитывалась, Шона?
Она посмотрела на него снизу вверх.
– Когда-то я находил твое упрямство очаровательным. Думал, оно отличает девчонку с головой на плечах. Неужто теперь ты не думаешь ни о ком, кроме себя? Великая графиня Мортон…
Шона сжала губы и ничего не сказала.
– Фергус не хочет продавать замок, – тихо повторил Гордон. – Почему же тебе так не терпится это сделать?
– Не твое дело.
Ее глаза сияли прозрачно-серым – цвет облаков, что собираются над Нагорьем перед грозой. Улыбка истаяла, на щеках проступили розовые пятна. Она сейчас гораздо больше походила на девушку, которую он когда-то знал, – шумную, бойкую, готовую спорить по любому поводу, лишь бы победить. Он с легкостью поддерживал эту игру, противопоставляя ее эмоциональности логику и здравый смысл. Они спорили, ругались, перекрикивая друг друга. Спорили о мелочах, но он помнил каждую такую стычку.
– Значит, не мое дело? Что ж, очень хорошо, – ответил он негромко, не забывая о том, что на них смотрят Хелен и Нед.
С улыбкой он вышел из комнаты – прежде, чем мог бы сказать ей что-нибудь такое, о чем потом пожалел бы.
И прежде, чем она могла каким-нибудь словом ранить его еще сильнее.
Глава 5
Ратмор был намного меньше Гэрлоха и, конечно, производил не столь величественное впечатление, как замок клана Имри. Квадратный дом строгого вида представлял собой лабиринт из залов и коридоров, которые Гордон изучил, едва научившись ходить. В Ратморе он никогда не мерз так, как в Гэрлохе, но и никогда не бывал так счастлив. Здесь, дома, было тепло, но маленькому Гордону жилось ох как не сладко.
Он еще не бывал дома после смерти генерала и потому помедлил у ворот. Отец всегда очень щепетильно относился к охране своей собственности и даже в этой мирной долине возвел вокруг дома каменный забор с тяжелыми железными воротами: мол, пусть все знают, что это – Ратмор. На одной из колонн красовалось имя замка, на другой – единственное латинское слово: «Prodeo». «Вперед!» – девиз Макдермондов. Взять в качестве девиза не гэльское слово, а латинское – весьма в их духе, южане как будто желали показать этим твердолобым горцам, что в чем-то лучше их. И – да, они шли вперед: на битву, на войну, вступали в любое состязание, какое только мог предложить им цивилизованный мир. И они себя показали, и отец, и сын, а вот теперь он возвращался домой – один.
Он заранее написал экономке и предупредил о своем приезде. Миссис Маккензи наверняка подняла по тревоге всех слуг и подготовила дом к смотрам. И это еще одно неофициальное подтверждение того, что именно он хозяин этого дома, он, а не покойный генерал.
Ранние его воспоминания о Ратморе наполняли его ужасом. Единственный ребенок в семье, он обречен был нести на своих худеньких плечиках непомерную тяжесть надежд и чаяний генерала. Всю жизнь он напряженно трудился и наконец-то стал тем человеком, которого генерал мечтал видеть.
Он еще не бывал дома после смерти генерала и потому помедлил у ворот. Отец всегда очень щепетильно относился к охране своей собственности и даже в этой мирной долине возвел вокруг дома каменный забор с тяжелыми железными воротами: мол, пусть все знают, что это – Ратмор. На одной из колонн красовалось имя замка, на другой – единственное латинское слово: «Prodeo». «Вперед!» – девиз Макдермондов. Взять в качестве девиза не гэльское слово, а латинское – весьма в их духе, южане как будто желали показать этим твердолобым горцам, что в чем-то лучше их. И – да, они шли вперед: на битву, на войну, вступали в любое состязание, какое только мог предложить им цивилизованный мир. И они себя показали, и отец, и сын, а вот теперь он возвращался домой – один.
Он заранее написал экономке и предупредил о своем приезде. Миссис Маккензи наверняка подняла по тревоге всех слуг и подготовила дом к смотрам. И это еще одно неофициальное подтверждение того, что именно он хозяин этого дома, он, а не покойный генерал.
Ранние его воспоминания о Ратморе наполняли его ужасом. Единственный ребенок в семье, он обречен был нести на своих худеньких плечиках непомерную тяжесть надежд и чаяний генерала. Всю жизнь он напряженно трудился и наконец-то стал тем человеком, которого генерал мечтал видеть.