Глаза у него, однако, были ясными и блестящими, а если он и опирался слишком сильно на свою трость, то Шона сделала вид, что этого не заметила.
– Ты спустился по черной лестнице? – спросила она, расставляя ведра и щетки, как будто они интересовали ее куда больше, нежели здоровье родного брата.
– Я почти съехал по ней, – ответил Фергус.
Шона быстро подняла глаза и увидела, как брат и Хелен обменялись улыбками.
– Я о тебе забочусь, – заявила она. – Иначе не спрашивала бы.
– Ты слишком сильно заботишься, Шона, – ответил Фергус. – Можно подумать, ты моя мамочка, а не младшая сестра.
Он смотрел на нее твердо, и на этот раз она отвела глаза первой.
– Мы оставили тебе тост, – сказала Хелен.
– Я его уже нашел, съел и поискал еще. Может, лучше сначала решить проблему с провиантом, а потом уже убираться?
– Я с этим разберусь, – ответила Шона, протягивая Хелен ведро и тряпку. В ведре была зола для чистки ковра в малой гостиной. Как только они справятся с почти непосильной задачей и вычистят пиршественный зал, то перейдут к малой гостиной.
– Мы можем жить здесь, – предложил Фергус. – Дрова можно запасать в лесу, там же полным-полно дичи. Ты могла бы заняться огородом. И кому какое дело, что нас тут только трое, да еще Старый Нед?
Он еле ходит. Как, интересно, он собирается охотиться или рубить дрова?
Шона сдержалась. Она помолчала несколько секунд, словно обдумывая его предложение. Он и понятия не имел, сколько бессонных ночей она провела, пытаясь решить эту дилемму. Однако прискорбный факт налицо: они трое не в состоянии прокормиться и выжить даже в Гэрлохе.
– Ты пришел помочь? – спросила она.
Фергус кивнул. Она улыбнулась: у нее было припасено задание, которое позволит ему сохранить достоинство и при этом не утомит сверх меры.
Она подошла к двери и указала на толстую веревку, обвитую вокруг двух вбитых в стену штырей.
– Пожалуйста, опусти люстру, а мы с Хелен ее почистим.
Она отошла, намеренно не оглядываясь. Люстра была тяжелая, и даже с системой блоков опустить ее в одиночку – задача не из легких. Но брату придется работать руками, а не раненой ногой, и потребуется достаточно много усилий, так что он уже не сможет сказать, что она нянчится с ним, как с маленьким ребенком.
Какого все-таки чуткого обращения требует эта мужская гордость.
Шона взяла свое ведро и отошла в противоположный угол зала. Фергус выругался и поспешно извинился. Ни она, ни Хелен даже не взглянули в его сторону. Ему нужно сделать это самому. Если же ему потребуется помощь, она в мгновение ока будет рядом с ним. Но пока, судя по скрипу ворота, он справляется неплохо.
– Чертовски тяжелая штука, Шона, – процедил он сквозь зубы и снова извинился за свою несдержанность.
Она посмотрела на опускающуюся люстру.
В течение многих месяцев единственным чувством, заполнявшим каждый миг ее жизни, была тревога, но на несколько минут тревогу затмило сожаление – и возможно, печаль. Шона смотрела на паутину, которая опутала люстру, свисала со щитов, палашей и кинжалов. Прошлое умерло, пыль стала его саваном, а трудолюбивые пауки, как могли, украсили траурный покров.
У Хелен заурчало в животе – в полной тишине этот звук получился неприлично громким. Хелен извинилась и ушла за водой, а Шона обратилась к брату.
– Сегодня же днем у нас будет еда, – заявила она. – Я об этом позабочусь.
Жители деревни Инвергэр будут счастливы помочь им – они же из клана Имри. Но ей совсем не улыбалось бродить от двери к двери, объясняя, как они оказались в таком затруднительном положении. Одна только мысль об этом вызывала жгучий стыд.
«Мы бедные. Нет, мы даже не бедные, мы нищие, и у нас ничего не осталось, кроме Гэрлоха».
Вряд ли она сумеет произнести это вслух.
Когда-то ее родители водили дружбу с министром. Он мало того что официально посетил их похороны, так еще и женился на ней в церкви Инвергэра. А сегодня днем она отправится в Инвергэр и станет просить милостыню, потому что больше ей ничего не остается. Зря Хелен обратилась к Гордону за помощью. Он мог бы как-то поддержать Фергуса, но она даже в этом не чувствовала уверенности: в конце концов, за полгода, что прошло после их возвращения из Индии, он не написал старому другу ни одного письма.
«Зачем ты возвращала мои письма?»
Она не могла такого сделать. Но тоненький голосок пропищал, что нет, могла, еще как могла. Когда дело касалось Гордона, она напрочь теряла здравый смысл.
Сегодня она надела одно из самых старых черных платьев и не заботилась о его сохранности. Шона оторвала от одной из тряпок полосу ткани и повязала волосы. Хелен, вернувшись с полными ведрами воды, сделала то же самое.
На люстре, которая являла собой прихотливый узор из соединенных колец, имелись гнезда для двух дюжин толстых свечей. В прошлом веке к гнездам приделали стеклянные колпачки, чтобы уберечь незадачливых посетителей от капели расплавленного воска.
Шона предусмотрительно захватила с кухни нож, и первым делом принялась счищать с люстры налипший воск.
– Есть ли в кладовой еще свечи? – Она повернулась к Фергусу.
– Это мое новое задание? – спросил он.
– Да, и еще растопи на кухне печь, пожалуйста, – улыбнулась она.
Он кивнул и вышел из зала, оставив их с Хелен наедине с тяжелой работой.
Когда Фергус вернулся, они уже закончили с люстрой. Железный остов ее, тусклый и серый, уже ничто не сделает краше, но стеклянные колпачки сверкали.
– У нас всего три свечи, – констатировал Фергус.
Ага, и тут осталось еще пять, следовательно, хоть какое-то освещение будет. Возможно, американцы сочтут, что полумрак в пиршественном зале вписывается в атмосферу подлинно шотландского замка, а тени несут отголоски далекого прошлого.
Поднять люстру оказалось куда труднее, но Шона вновь отказалась от мысли помочь Фергусу. Сам он о помощи не просил. Шона и Хелен быстро протерли от пыли мебель и оружие, до которого сумели дотянуться.
Господи, пожалуйста, путь американцы купят Гэрлох.
Последнее, что им оставалось сделать в пиршественном зале, – это подмести и вымыть полы. Хелен начала мести, а Шона отправилась на кухню. В углу имелся колодец, окруженный кирпичной кладкой в фут высотой. Шона опустилась на колени, наполнила ведра и подогрела воды в одном из котлов, висевших над столом. Потом по очереди отнесла ведра с горячей водой в зал.
Каменный пол был таким грязным, что тяжелая работа полностью вытеснила из головы все мысли. Хелен трудилась рядом с ней, Фергус периодически менял им воду. Дойдя до стены, Шона пошла помогать Хелен.
– Вот это зрелище. Графиня Мортон драит пол.
Она замерла, будто приросла к месту, – да, на четвереньках, со щеткой в руках.
Разумеется, это Гордон. Полковник сэр Гордон – какой глупый титул! Разумеется, он заявился именно сейчас, когда у нее пот катится со лба, а вымокшие рукава платья противно липнут к рукам.
И разумеется, она очень испачкалась.
Шона не подняла глаз и ничего не ответила. Пусть болтает что хочет: если она вступит с ним в перепалку, пол чище не станет. Он что-то сказал Фергусу – она не расслышала что, – но оба засмеялись. Шона стиснула зубы.
Какой отвратительный человек.
Она посмотрела на Хелен. Печально, если она выглядит так же плохо, как ее компаньонка. Больше разговоров слышно не было, и Шона рискнула посмотреть на дверь: Фергус и Гордон куда-то исчезли.
– Как думаешь, он привез еды? – шепотом спросила Хелен, и на лице ее отразилась надежда, которая тут же вспыхнула в душе самой Шоны.
– Если так, то пусть говорит обо мне, что ему вздумается, – сказала Шона и встала.
Она оглядела свое платье: мало того что на нем темнели пятна от воды, оно еще и было очень грязным – словно им оттирали полы. Под ногтями появилась траурная кайма, лицо горело. Возможно, на щеках и лбу грязные разводы. А в том, что волосы в полнейшем беспорядке, Шона даже не сомневалась: несколько прядей уже выбились из-под импровизированной ленты, которой она повязала голову.
Шона расправила плечи и осмотрела комнату.
– Здесь мы сделали все, что было в наших силах, – провозгласила она, когда Хелен закончила со своей частью работы и встала.
– Может, перекусим немножко? – с робкой надеждой осведомилась Хелен.
В животе у Шоны тоже заурчало.
Она кивнула и повела Хелен в Нижний двор, моля Бога, чтобы Гордон и впрямь привез им продукты.
Продукты?
Он, кажется, притащил с собой всю северо-восточную Шотландию.
В этот момент они с Фергусом и Старым Недом как раз разгружали телегу, в которой уместилось столько корзин, кувшинов и горшков с припасами, сколько им не съесть и за месяц. Более того, там же лежали два говяжьих бока.
Он что, решил, что они тут голодают?
Первое облегчение сменилось тревогой: да, он знал, доподлинно знал, с какими именно трудностями они столкнулись.
Стыд обжигающей волной начал подниматься от кончиков пальцев на ногах, охватил все тело и расцвел ярким румянцем на щеках.
Надо бы отказаться от его щедрого дара и выгнать взашей, объяснив в двух словах, что она не нуждается в жалости.
Однако следовало подумать и об остальных. О Фергусе, который еще не полностью оправился от ран. О Хелен, которая некогда чудесным образом спаслась от нищеты, а теперь снова с ней повстречалась. Она уже несколько месяцев не могла платить Хелен жалованье компаньонки. А та лишь отвечала, что ей вполне достаточно крыши над головой и куска хлеба.
Настал момент, когда она не может обеспечить ее даже пресловутым куском хлеба.
Гордон поднялся по ступенькам. На плечах он нес говяжью ногу. Шона посторонилась. Все, что она хотела, жаждала высказать ему, поблекло рядом с его щедростью.
Придется поблагодарить его. Сама эта мысль причиняла ей боль, однако придется не только додумать ее до конца, но и сделать что полагается.
Смогут ли ее губы произнести подобающие слова в его присутствии?
Семь лет назад она тоже зависела от его милости. Тогда ей это обстоятельство нравилось не больше, чем сейчас.
Шона закрыла глаза и попросила у Господа терпения и силы, однако ни того ни другого не ощутила. Рядом возникла Хелен.
– Шона, ты только посмотри, вон там, похоже, коробка шоколада! – с благоговением прошептала она. – Как же давно мы не ели шоколад!
– По меньшей мере года два, – отозвалась Шона, открывая глаза. Действительно, на бочонке, который Старый Нед вытаскивал из телеги, виднелось нечто похожее на коробку шоколадных конфет.
Старый Нед, очевидно, хорошо спал прошлой ночью и даже не прибегал к помощи бутылки, чтобы отогнать призраков. Приободрил ли его их приезд? Или же просто Фергус забрал у него виски?
Жить в Инвернессе гораздо проще. Не лучше – проще.
Шона ушла в малую гостиную, Хелен как тень последовала за ней.
– Надо приниматься за дело здесь, – объявила Шона, искренне надеясь, что Хелен не станет сейчас напоминать о еде.
Очевидно, Хелен услышала абсолютную решимость в ее голосе – а вовсе не непролитые слезы: не говоря ни слова, она покорно обошла мокрые пятна на полу, взяла ведро и потопала вслед за Шоной в гостиную.
Малая гостиная была обставлена с чуть большим комфортом, нежели пиршественный зал, однако даже это не делало ее уютной. Два дивана, стол перед одним из массивных каминов, несколько кресел и столиков разбросаны тут и там. Масляными лампами тут не пользовались как минимум лет семь. Есть ли у них запасные фитили?
Большую часть темного дощатого пола покрывал ковер – еще одно приобретение матери. На темно-красном фоне красовался прихотливый узор из лавровых листьев, – лавр издревле считался оберегом клана Имри.
С этой комнатой у Шоны было связано еще больше воспоминаний, но она решительно отогнала их прочь. Она не позволяла себе углубиться в прошлое – из страха, что там встретится с молодым Гордоном.
– Начнем с люстр? – спросила Хелен.
Шона подняла глаза к потолку. Часть комнаты освещали четыре медные люстры под гипсовыми розетками. Медь потускнела, однако у них не было времени ни натирать ее до блеска, ни смывать копоть с потолка.
Ни пиршественный зал, ни малая гостиная не могли похвастаться наличием окон, ибо строили их в то время, когда защищенность ценилась превыше красоты. Шона порадовалась, что не придется возиться с огромными пыльными портьерами, как, например, в спальнях.
Сама мысль о том, сколько работы еще предстоит, повергала ее в уныние.
У Шоны снова заурчало в животе. Хелен посмотрела на нее, но ничего не сказала. Шона швырнула тряпку в пустое ведро и тяжело вздохнула.
– Пойдем поедим? – предложила Шона, стараясь не выдать своего энтузиазма по этому поводу.
Хелен кивнула.
Трое мужчин до сих пор разгружали телегу.
Правда, нужно его поблагодарить. Она должна это сделать. Она как-никак хорошо воспитана, даже если в присутствии полковника сэра Гордона ее манеры дают сбой. Значит, сейчас она будет сама любезность.
Он будет в шоке. Он, может быть, остолбенеет от удивления.
Старый Нед, пошатываясь, втащил в кухню очередной бочонок.
– Еще две кадки сливочного масла, Шона, и все, – объявил Старый Нед.
Что, скажите на милость, им делать с двумя кадками сливочного масла?
Шона оглядывала волшебным образом заполненные полки в кладовой, и тут ей в голову пришла еще одна страшная мысль.
А кто будет готовить?
В Инвернессе этим занималась служанка, но их меню было весьма скромным. У них не было ни говядины, чтобы ее жарить, ни клетки с жирными курами.
Да, жить в Инвернессе определенно, бесспорно проще.
– Я даже не надеюсь, что ты умеешь готовить, – покосилась она на Хелен.
Господи, ну пожалуйста, пусть у нее обнаружится талант к кулинарии, неодолимая тяга к выпечке и жарке или что там требуется, чтобы превратить все это изобилие в полноценную пищу.
Хелен только покачала головой.
– Туго будет нам без Мэг, – заявил Фергус, входя в кухню с первой кадкой сливочного масла в руках. Он передал ее Гордону, чтобы тот определил ее в кладовую для мяса, где всегда было прохладнее.
Шона посмотрела на брата и улыбнулась тем воспоминаниям, которые пробудило его замечание.
– Мэг служила у нас кухаркой и рассказывала бесчисленное множество историй о Гэрлохе. – Шона бросила на Фергуса быстрый взгляд и удостоверилась, что он пока не собирается упоминать призраков.
Пусть пройдет еще несколько дней, прежде чем семейные тайны откроются полностью.
– Она отменно готовила. До сих пор помню ее пирожные, – добавил, входя в комнату, Гордон.
Улыбка Шоны сделалась чуть более натянутой.
Сколько раз она таскала для Гордона сладости, когда они договаривались о встрече! Сколько раз они кормили друг друга ими, и шоколадный или апельсиновый вкус оттенял их занятия любовью!
– Я умею готовить жаркое, – объявила она, в очередной раз оглядывая полки кладовой. – И печь лепешки. У меня получаются очень вкусные лепешки.
Лепешки она тоже носила ему тысячи раз.
У нее перестало урчать в животе, но появилась боль, такая острая, что Шона испугалась, что заболела.
Уходи. Уходи. Уходи.
– Но сейчас вы можете отобедать тем, что прислала миссис Маккензи. – Гордон показал на большую керамическую миску. – Здесь рис с рыбой – ее коронное блюдо.
Шона посмотрела на него: неужели не существует пределов его доброте, черт побери!
Хелен с улыбкой потянулась к миске. Продолжения разговора Шона не слышала просто потому, что сбежала из кухни. Она не пошла по черной лестнице, а намеренно двинулась в обход к парадной лестнице и, поднимаясь, изо всех сил старалась сконцентрироваться на каждой скошенной ступеньке. Лучше думать о чем угодно, чем о полковнике сэре Гордоне Макдермонде.
Этого человека она когда-то любила, обожала телом и душой, разумом и сердцем. Он делил с ней веселье и радость – и утешал, когда она плакала. С ним она не знала ни стыда, ни напряжения.
Этот человек тысячу раз умер в ее воспоминаниях, он не может вот так взять и воскреснуть. Она сама этого не позволит.
– Шона, с тобой все в порядке?
У подножия лестницы стояла Хелен, лицо ее выражало тревогу.
– Да, спасибо, – осторожно ответила Шона.
«Я хочу немного побыть одна». Нет, кажется, так слишком грубо.
– Мне нужно немного умыться.
И не важно, что у нее нет кувшина с чистой водой. В Инвернессе у них был котел для нагревания воды, но здесь, в Гэрлохе, все делалось по старинке, как и сто лет назад.
– О, прекрасная мысль. Принести тебе горячей воды? – спросила Хелен.
Шона улыбнулась. Интересно, Хелен заметила, что у нее губы дрожат? Она надеялась, что нет. Если ее компаньонка увидит брешь в ее самообладании, ей придется еще битый час доказывать, что с ней и вправду все нормально.
– Спасибо, это было бы чудесно.
Хелен ушла, и Шона закончила свое восхождение. Она прошла по коридору и остановилась у третьей двери. Эта дверь вела вовсе не в ту комнату, где они с Хелен спали.
Шона прижалась пылающим лбом к прохладному дереву, закрыла глаза и представила, что последних десяти лет в ее жизни не было, что ей семнадцать, ее родители живы и здоровы и никакие зловещие перемены еще не произошли в Гэрлохе. В те дни смех был ее постоянным спутником.
Она вошла в комнату и направилась прямо к окну. В Гэрлохе по большей части в окнах стояли такие толстые и неровные стекла, что сквозь них ничегошеньки не было видно, однако в спальнях стекла заменили лет пятьдесят назад, и они позволяли любоваться видом без какого-либо искажения. Внизу, прямо перед собой, Шона видела край газона, разбитого в те дни, когда клан закончил воевать. За газоном начинался лес, простиравшийся к северу, к озеру. Справа от нее виднелся Ратмор. Маленькая башенка на нем смотрелась так же глупо, как и десять лет назад. Будь ей семнадцать, она бы сейчас ждала сигнала: солнечного зайчика, взмаха яркой ткани. Она бы улыбнулась, засмеялась – и убежала бы из Гэрлоха к Гордону.
Зимой и летом, весной и осенью она находила способ быть с ним. Мэг научила ее, как предохраниться от беременности, показала, где растут нужные травы, объяснила, как их заваривать. Когда Мэг умерла, Шона чувствовала себя так, словно во второй раз потеряла мать.
Она прижала пальцы к стеклу, закрывая Ратмор от глаз, склонила голову и прислушалась. Осенью ветер напоминал дыхание хвастливого гиганта, который обдувает Гэрлох со всех сторон, демонстрируя свою силу и удаль, но зимой его дыхание замирало, как будто пронзительный холод не давал прежде бойкому хвастуну даже вздохнуть.
В этот момент Шона чувствовала холод такой силы, что не могла даже сказать, снаружи он идет – или изнутри.
– Ты не перебарщиваешь со своей антипатией ко мне? – спросил Гордон у нее за спиной.
Шона закрыла глаза, гадая, хватит ли ей сил для этой стычки, и скрестила руки на груди. Решительно обернулась.
– Нет, не перебарщиваю.
– Твой обед остынет. Хелен сказала, что вчера ты почти ничего не ела.
А ему какое дело? Дальше будет больше. Он сам себя назначит ее опекуном, притворится, что она ему не безразлична.
Их разделяло всего несколько футов, но с тем же успехом это могло быть расстояние от Гэрлоха до Ратмора.
– Я поем, когда захочу, – ответила Шона, понимая, что говорит, как капризный ребенок.
– Когда я уеду?
Она молча опустила голову и снова отвернулась к окну.
Он не увидит ее слез. Никто на свете не увидит ее слез!
– Спасибо, – проговорила она, не оборачиваясь, ей не хотелось встречать его бесстрастный взгляд. – Спасибо за щедрость.
Ну вот она и сказала эти слова.
Прошло несколько секунд. Шона уверилась, что он ушел. Обернулась – и увидела, что он продолжает стоять там же, скрестив руки на груди, прислонившись к косяку. На лице его было выражение, которого она не смогла понять.
Она гордо подняла голову и расправила плечи. Они молча смотрели друг на друга.
– Шона? Я принесла воды.
Хелен, милая, дорогая Хелен! Спасительница.
– Мне нужно идти, – сказала она и направилась к двери.
Гордон не двинулся с места.
Ну почему он всегда застает ее врасплох? В Инвернессе она совершенно не ожидала его появления. Вчера – тоже. А сегодня он вообще увидел ее в самом неприглядном виде. И вот теперь она стоит прямо перед ним – в грязном платье, с испачканным лицом и какой-то тряпкой на голове.
А он, несмотря на то что и ему только что пришлось потрудиться, выглядит безукоризненно. Белая рубашка – чистая, свежевыглаженная, как и брюки; башмаки, начищенные заботливым слугой до блеска. Он недавно брился, и от него пахнет сандаловым деревом, в то время как от нее несет скипидаром, льняным маслом и грязью.
Что ж, у самцов оперение всегда ярче.
Шона отступила в сторону, не сводя с Гордона глаз, и тут он поднял руку – и коснулся пальцем ее щеки.
В его глазах играли дерзкие искорки. Шона отошла туда, где он не мог ее достать.
У него, должно быть, такая же гладкая кожа, как была раньше. Особенно место рядом с уголком рта, и на виске, где она любила губами слушать биение пульса.
Нет, она не станет это вспоминать.
Она не в силах.
– Пожалуйста, Шона, – проговорил он в конце концов.
Шона вырвалась на свободу и быстро зашагала в комнату, которую делила с Хелен. Спиной она чувствовала пронзительный взгляд Гордона.
Глава 7
– Ты спустился по черной лестнице? – спросила она, расставляя ведра и щетки, как будто они интересовали ее куда больше, нежели здоровье родного брата.
– Я почти съехал по ней, – ответил Фергус.
Шона быстро подняла глаза и увидела, как брат и Хелен обменялись улыбками.
– Я о тебе забочусь, – заявила она. – Иначе не спрашивала бы.
– Ты слишком сильно заботишься, Шона, – ответил Фергус. – Можно подумать, ты моя мамочка, а не младшая сестра.
Он смотрел на нее твердо, и на этот раз она отвела глаза первой.
– Мы оставили тебе тост, – сказала Хелен.
– Я его уже нашел, съел и поискал еще. Может, лучше сначала решить проблему с провиантом, а потом уже убираться?
– Я с этим разберусь, – ответила Шона, протягивая Хелен ведро и тряпку. В ведре была зола для чистки ковра в малой гостиной. Как только они справятся с почти непосильной задачей и вычистят пиршественный зал, то перейдут к малой гостиной.
– Мы можем жить здесь, – предложил Фергус. – Дрова можно запасать в лесу, там же полным-полно дичи. Ты могла бы заняться огородом. И кому какое дело, что нас тут только трое, да еще Старый Нед?
Он еле ходит. Как, интересно, он собирается охотиться или рубить дрова?
Шона сдержалась. Она помолчала несколько секунд, словно обдумывая его предложение. Он и понятия не имел, сколько бессонных ночей она провела, пытаясь решить эту дилемму. Однако прискорбный факт налицо: они трое не в состоянии прокормиться и выжить даже в Гэрлохе.
– Ты пришел помочь? – спросила она.
Фергус кивнул. Она улыбнулась: у нее было припасено задание, которое позволит ему сохранить достоинство и при этом не утомит сверх меры.
Она подошла к двери и указала на толстую веревку, обвитую вокруг двух вбитых в стену штырей.
– Пожалуйста, опусти люстру, а мы с Хелен ее почистим.
Она отошла, намеренно не оглядываясь. Люстра была тяжелая, и даже с системой блоков опустить ее в одиночку – задача не из легких. Но брату придется работать руками, а не раненой ногой, и потребуется достаточно много усилий, так что он уже не сможет сказать, что она нянчится с ним, как с маленьким ребенком.
Какого все-таки чуткого обращения требует эта мужская гордость.
Шона взяла свое ведро и отошла в противоположный угол зала. Фергус выругался и поспешно извинился. Ни она, ни Хелен даже не взглянули в его сторону. Ему нужно сделать это самому. Если же ему потребуется помощь, она в мгновение ока будет рядом с ним. Но пока, судя по скрипу ворота, он справляется неплохо.
– Чертовски тяжелая штука, Шона, – процедил он сквозь зубы и снова извинился за свою несдержанность.
Она посмотрела на опускающуюся люстру.
В течение многих месяцев единственным чувством, заполнявшим каждый миг ее жизни, была тревога, но на несколько минут тревогу затмило сожаление – и возможно, печаль. Шона смотрела на паутину, которая опутала люстру, свисала со щитов, палашей и кинжалов. Прошлое умерло, пыль стала его саваном, а трудолюбивые пауки, как могли, украсили траурный покров.
У Хелен заурчало в животе – в полной тишине этот звук получился неприлично громким. Хелен извинилась и ушла за водой, а Шона обратилась к брату.
– Сегодня же днем у нас будет еда, – заявила она. – Я об этом позабочусь.
Жители деревни Инвергэр будут счастливы помочь им – они же из клана Имри. Но ей совсем не улыбалось бродить от двери к двери, объясняя, как они оказались в таком затруднительном положении. Одна только мысль об этом вызывала жгучий стыд.
«Мы бедные. Нет, мы даже не бедные, мы нищие, и у нас ничего не осталось, кроме Гэрлоха».
Вряд ли она сумеет произнести это вслух.
Когда-то ее родители водили дружбу с министром. Он мало того что официально посетил их похороны, так еще и женился на ней в церкви Инвергэра. А сегодня днем она отправится в Инвергэр и станет просить милостыню, потому что больше ей ничего не остается. Зря Хелен обратилась к Гордону за помощью. Он мог бы как-то поддержать Фергуса, но она даже в этом не чувствовала уверенности: в конце концов, за полгода, что прошло после их возвращения из Индии, он не написал старому другу ни одного письма.
«Зачем ты возвращала мои письма?»
Она не могла такого сделать. Но тоненький голосок пропищал, что нет, могла, еще как могла. Когда дело касалось Гордона, она напрочь теряла здравый смысл.
Сегодня она надела одно из самых старых черных платьев и не заботилась о его сохранности. Шона оторвала от одной из тряпок полосу ткани и повязала волосы. Хелен, вернувшись с полными ведрами воды, сделала то же самое.
На люстре, которая являла собой прихотливый узор из соединенных колец, имелись гнезда для двух дюжин толстых свечей. В прошлом веке к гнездам приделали стеклянные колпачки, чтобы уберечь незадачливых посетителей от капели расплавленного воска.
Шона предусмотрительно захватила с кухни нож, и первым делом принялась счищать с люстры налипший воск.
– Есть ли в кладовой еще свечи? – Она повернулась к Фергусу.
– Это мое новое задание? – спросил он.
– Да, и еще растопи на кухне печь, пожалуйста, – улыбнулась она.
Он кивнул и вышел из зала, оставив их с Хелен наедине с тяжелой работой.
Когда Фергус вернулся, они уже закончили с люстрой. Железный остов ее, тусклый и серый, уже ничто не сделает краше, но стеклянные колпачки сверкали.
– У нас всего три свечи, – констатировал Фергус.
Ага, и тут осталось еще пять, следовательно, хоть какое-то освещение будет. Возможно, американцы сочтут, что полумрак в пиршественном зале вписывается в атмосферу подлинно шотландского замка, а тени несут отголоски далекого прошлого.
Поднять люстру оказалось куда труднее, но Шона вновь отказалась от мысли помочь Фергусу. Сам он о помощи не просил. Шона и Хелен быстро протерли от пыли мебель и оружие, до которого сумели дотянуться.
Господи, пожалуйста, путь американцы купят Гэрлох.
Последнее, что им оставалось сделать в пиршественном зале, – это подмести и вымыть полы. Хелен начала мести, а Шона отправилась на кухню. В углу имелся колодец, окруженный кирпичной кладкой в фут высотой. Шона опустилась на колени, наполнила ведра и подогрела воды в одном из котлов, висевших над столом. Потом по очереди отнесла ведра с горячей водой в зал.
Каменный пол был таким грязным, что тяжелая работа полностью вытеснила из головы все мысли. Хелен трудилась рядом с ней, Фергус периодически менял им воду. Дойдя до стены, Шона пошла помогать Хелен.
– Вот это зрелище. Графиня Мортон драит пол.
Она замерла, будто приросла к месту, – да, на четвереньках, со щеткой в руках.
Разумеется, это Гордон. Полковник сэр Гордон – какой глупый титул! Разумеется, он заявился именно сейчас, когда у нее пот катится со лба, а вымокшие рукава платья противно липнут к рукам.
И разумеется, она очень испачкалась.
Шона не подняла глаз и ничего не ответила. Пусть болтает что хочет: если она вступит с ним в перепалку, пол чище не станет. Он что-то сказал Фергусу – она не расслышала что, – но оба засмеялись. Шона стиснула зубы.
Какой отвратительный человек.
Она посмотрела на Хелен. Печально, если она выглядит так же плохо, как ее компаньонка. Больше разговоров слышно не было, и Шона рискнула посмотреть на дверь: Фергус и Гордон куда-то исчезли.
– Как думаешь, он привез еды? – шепотом спросила Хелен, и на лице ее отразилась надежда, которая тут же вспыхнула в душе самой Шоны.
– Если так, то пусть говорит обо мне, что ему вздумается, – сказала Шона и встала.
Она оглядела свое платье: мало того что на нем темнели пятна от воды, оно еще и было очень грязным – словно им оттирали полы. Под ногтями появилась траурная кайма, лицо горело. Возможно, на щеках и лбу грязные разводы. А в том, что волосы в полнейшем беспорядке, Шона даже не сомневалась: несколько прядей уже выбились из-под импровизированной ленты, которой она повязала голову.
Шона расправила плечи и осмотрела комнату.
– Здесь мы сделали все, что было в наших силах, – провозгласила она, когда Хелен закончила со своей частью работы и встала.
– Может, перекусим немножко? – с робкой надеждой осведомилась Хелен.
В животе у Шоны тоже заурчало.
Она кивнула и повела Хелен в Нижний двор, моля Бога, чтобы Гордон и впрямь привез им продукты.
Продукты?
Он, кажется, притащил с собой всю северо-восточную Шотландию.
В этот момент они с Фергусом и Старым Недом как раз разгружали телегу, в которой уместилось столько корзин, кувшинов и горшков с припасами, сколько им не съесть и за месяц. Более того, там же лежали два говяжьих бока.
Он что, решил, что они тут голодают?
Первое облегчение сменилось тревогой: да, он знал, доподлинно знал, с какими именно трудностями они столкнулись.
Стыд обжигающей волной начал подниматься от кончиков пальцев на ногах, охватил все тело и расцвел ярким румянцем на щеках.
Надо бы отказаться от его щедрого дара и выгнать взашей, объяснив в двух словах, что она не нуждается в жалости.
Однако следовало подумать и об остальных. О Фергусе, который еще не полностью оправился от ран. О Хелен, которая некогда чудесным образом спаслась от нищеты, а теперь снова с ней повстречалась. Она уже несколько месяцев не могла платить Хелен жалованье компаньонки. А та лишь отвечала, что ей вполне достаточно крыши над головой и куска хлеба.
Настал момент, когда она не может обеспечить ее даже пресловутым куском хлеба.
Гордон поднялся по ступенькам. На плечах он нес говяжью ногу. Шона посторонилась. Все, что она хотела, жаждала высказать ему, поблекло рядом с его щедростью.
Придется поблагодарить его. Сама эта мысль причиняла ей боль, однако придется не только додумать ее до конца, но и сделать что полагается.
Смогут ли ее губы произнести подобающие слова в его присутствии?
Семь лет назад она тоже зависела от его милости. Тогда ей это обстоятельство нравилось не больше, чем сейчас.
Шона закрыла глаза и попросила у Господа терпения и силы, однако ни того ни другого не ощутила. Рядом возникла Хелен.
– Шона, ты только посмотри, вон там, похоже, коробка шоколада! – с благоговением прошептала она. – Как же давно мы не ели шоколад!
– По меньшей мере года два, – отозвалась Шона, открывая глаза. Действительно, на бочонке, который Старый Нед вытаскивал из телеги, виднелось нечто похожее на коробку шоколадных конфет.
Старый Нед, очевидно, хорошо спал прошлой ночью и даже не прибегал к помощи бутылки, чтобы отогнать призраков. Приободрил ли его их приезд? Или же просто Фергус забрал у него виски?
Жить в Инвернессе гораздо проще. Не лучше – проще.
Шона ушла в малую гостиную, Хелен как тень последовала за ней.
– Надо приниматься за дело здесь, – объявила Шона, искренне надеясь, что Хелен не станет сейчас напоминать о еде.
Очевидно, Хелен услышала абсолютную решимость в ее голосе – а вовсе не непролитые слезы: не говоря ни слова, она покорно обошла мокрые пятна на полу, взяла ведро и потопала вслед за Шоной в гостиную.
Малая гостиная была обставлена с чуть большим комфортом, нежели пиршественный зал, однако даже это не делало ее уютной. Два дивана, стол перед одним из массивных каминов, несколько кресел и столиков разбросаны тут и там. Масляными лампами тут не пользовались как минимум лет семь. Есть ли у них запасные фитили?
Большую часть темного дощатого пола покрывал ковер – еще одно приобретение матери. На темно-красном фоне красовался прихотливый узор из лавровых листьев, – лавр издревле считался оберегом клана Имри.
С этой комнатой у Шоны было связано еще больше воспоминаний, но она решительно отогнала их прочь. Она не позволяла себе углубиться в прошлое – из страха, что там встретится с молодым Гордоном.
– Начнем с люстр? – спросила Хелен.
Шона подняла глаза к потолку. Часть комнаты освещали четыре медные люстры под гипсовыми розетками. Медь потускнела, однако у них не было времени ни натирать ее до блеска, ни смывать копоть с потолка.
Ни пиршественный зал, ни малая гостиная не могли похвастаться наличием окон, ибо строили их в то время, когда защищенность ценилась превыше красоты. Шона порадовалась, что не придется возиться с огромными пыльными портьерами, как, например, в спальнях.
Сама мысль о том, сколько работы еще предстоит, повергала ее в уныние.
У Шоны снова заурчало в животе. Хелен посмотрела на нее, но ничего не сказала. Шона швырнула тряпку в пустое ведро и тяжело вздохнула.
– Пойдем поедим? – предложила Шона, стараясь не выдать своего энтузиазма по этому поводу.
Хелен кивнула.
Трое мужчин до сих пор разгружали телегу.
Правда, нужно его поблагодарить. Она должна это сделать. Она как-никак хорошо воспитана, даже если в присутствии полковника сэра Гордона ее манеры дают сбой. Значит, сейчас она будет сама любезность.
Он будет в шоке. Он, может быть, остолбенеет от удивления.
Старый Нед, пошатываясь, втащил в кухню очередной бочонок.
– Еще две кадки сливочного масла, Шона, и все, – объявил Старый Нед.
Что, скажите на милость, им делать с двумя кадками сливочного масла?
Шона оглядывала волшебным образом заполненные полки в кладовой, и тут ей в голову пришла еще одна страшная мысль.
А кто будет готовить?
В Инвернессе этим занималась служанка, но их меню было весьма скромным. У них не было ни говядины, чтобы ее жарить, ни клетки с жирными курами.
Да, жить в Инвернессе определенно, бесспорно проще.
– Я даже не надеюсь, что ты умеешь готовить, – покосилась она на Хелен.
Господи, ну пожалуйста, пусть у нее обнаружится талант к кулинарии, неодолимая тяга к выпечке и жарке или что там требуется, чтобы превратить все это изобилие в полноценную пищу.
Хелен только покачала головой.
– Туго будет нам без Мэг, – заявил Фергус, входя в кухню с первой кадкой сливочного масла в руках. Он передал ее Гордону, чтобы тот определил ее в кладовую для мяса, где всегда было прохладнее.
Шона посмотрела на брата и улыбнулась тем воспоминаниям, которые пробудило его замечание.
– Мэг служила у нас кухаркой и рассказывала бесчисленное множество историй о Гэрлохе. – Шона бросила на Фергуса быстрый взгляд и удостоверилась, что он пока не собирается упоминать призраков.
Пусть пройдет еще несколько дней, прежде чем семейные тайны откроются полностью.
– Она отменно готовила. До сих пор помню ее пирожные, – добавил, входя в комнату, Гордон.
Улыбка Шоны сделалась чуть более натянутой.
Сколько раз она таскала для Гордона сладости, когда они договаривались о встрече! Сколько раз они кормили друг друга ими, и шоколадный или апельсиновый вкус оттенял их занятия любовью!
– Я умею готовить жаркое, – объявила она, в очередной раз оглядывая полки кладовой. – И печь лепешки. У меня получаются очень вкусные лепешки.
Лепешки она тоже носила ему тысячи раз.
У нее перестало урчать в животе, но появилась боль, такая острая, что Шона испугалась, что заболела.
Уходи. Уходи. Уходи.
– Но сейчас вы можете отобедать тем, что прислала миссис Маккензи. – Гордон показал на большую керамическую миску. – Здесь рис с рыбой – ее коронное блюдо.
Шона посмотрела на него: неужели не существует пределов его доброте, черт побери!
Хелен с улыбкой потянулась к миске. Продолжения разговора Шона не слышала просто потому, что сбежала из кухни. Она не пошла по черной лестнице, а намеренно двинулась в обход к парадной лестнице и, поднимаясь, изо всех сил старалась сконцентрироваться на каждой скошенной ступеньке. Лучше думать о чем угодно, чем о полковнике сэре Гордоне Макдермонде.
Этого человека она когда-то любила, обожала телом и душой, разумом и сердцем. Он делил с ней веселье и радость – и утешал, когда она плакала. С ним она не знала ни стыда, ни напряжения.
Этот человек тысячу раз умер в ее воспоминаниях, он не может вот так взять и воскреснуть. Она сама этого не позволит.
– Шона, с тобой все в порядке?
У подножия лестницы стояла Хелен, лицо ее выражало тревогу.
– Да, спасибо, – осторожно ответила Шона.
«Я хочу немного побыть одна». Нет, кажется, так слишком грубо.
– Мне нужно немного умыться.
И не важно, что у нее нет кувшина с чистой водой. В Инвернессе у них был котел для нагревания воды, но здесь, в Гэрлохе, все делалось по старинке, как и сто лет назад.
– О, прекрасная мысль. Принести тебе горячей воды? – спросила Хелен.
Шона улыбнулась. Интересно, Хелен заметила, что у нее губы дрожат? Она надеялась, что нет. Если ее компаньонка увидит брешь в ее самообладании, ей придется еще битый час доказывать, что с ней и вправду все нормально.
– Спасибо, это было бы чудесно.
Хелен ушла, и Шона закончила свое восхождение. Она прошла по коридору и остановилась у третьей двери. Эта дверь вела вовсе не в ту комнату, где они с Хелен спали.
Шона прижалась пылающим лбом к прохладному дереву, закрыла глаза и представила, что последних десяти лет в ее жизни не было, что ей семнадцать, ее родители живы и здоровы и никакие зловещие перемены еще не произошли в Гэрлохе. В те дни смех был ее постоянным спутником.
Она вошла в комнату и направилась прямо к окну. В Гэрлохе по большей части в окнах стояли такие толстые и неровные стекла, что сквозь них ничегошеньки не было видно, однако в спальнях стекла заменили лет пятьдесят назад, и они позволяли любоваться видом без какого-либо искажения. Внизу, прямо перед собой, Шона видела край газона, разбитого в те дни, когда клан закончил воевать. За газоном начинался лес, простиравшийся к северу, к озеру. Справа от нее виднелся Ратмор. Маленькая башенка на нем смотрелась так же глупо, как и десять лет назад. Будь ей семнадцать, она бы сейчас ждала сигнала: солнечного зайчика, взмаха яркой ткани. Она бы улыбнулась, засмеялась – и убежала бы из Гэрлоха к Гордону.
Зимой и летом, весной и осенью она находила способ быть с ним. Мэг научила ее, как предохраниться от беременности, показала, где растут нужные травы, объяснила, как их заваривать. Когда Мэг умерла, Шона чувствовала себя так, словно во второй раз потеряла мать.
Она прижала пальцы к стеклу, закрывая Ратмор от глаз, склонила голову и прислушалась. Осенью ветер напоминал дыхание хвастливого гиганта, который обдувает Гэрлох со всех сторон, демонстрируя свою силу и удаль, но зимой его дыхание замирало, как будто пронзительный холод не давал прежде бойкому хвастуну даже вздохнуть.
В этот момент Шона чувствовала холод такой силы, что не могла даже сказать, снаружи он идет – или изнутри.
– Ты не перебарщиваешь со своей антипатией ко мне? – спросил Гордон у нее за спиной.
Шона закрыла глаза, гадая, хватит ли ей сил для этой стычки, и скрестила руки на груди. Решительно обернулась.
– Нет, не перебарщиваю.
– Твой обед остынет. Хелен сказала, что вчера ты почти ничего не ела.
А ему какое дело? Дальше будет больше. Он сам себя назначит ее опекуном, притворится, что она ему не безразлична.
Их разделяло всего несколько футов, но с тем же успехом это могло быть расстояние от Гэрлоха до Ратмора.
– Я поем, когда захочу, – ответила Шона, понимая, что говорит, как капризный ребенок.
– Когда я уеду?
Она молча опустила голову и снова отвернулась к окну.
Он не увидит ее слез. Никто на свете не увидит ее слез!
– Спасибо, – проговорила она, не оборачиваясь, ей не хотелось встречать его бесстрастный взгляд. – Спасибо за щедрость.
Ну вот она и сказала эти слова.
Прошло несколько секунд. Шона уверилась, что он ушел. Обернулась – и увидела, что он продолжает стоять там же, скрестив руки на груди, прислонившись к косяку. На лице его было выражение, которого она не смогла понять.
Она гордо подняла голову и расправила плечи. Они молча смотрели друг на друга.
– Шона? Я принесла воды.
Хелен, милая, дорогая Хелен! Спасительница.
– Мне нужно идти, – сказала она и направилась к двери.
Гордон не двинулся с места.
Ну почему он всегда застает ее врасплох? В Инвернессе она совершенно не ожидала его появления. Вчера – тоже. А сегодня он вообще увидел ее в самом неприглядном виде. И вот теперь она стоит прямо перед ним – в грязном платье, с испачканным лицом и какой-то тряпкой на голове.
А он, несмотря на то что и ему только что пришлось потрудиться, выглядит безукоризненно. Белая рубашка – чистая, свежевыглаженная, как и брюки; башмаки, начищенные заботливым слугой до блеска. Он недавно брился, и от него пахнет сандаловым деревом, в то время как от нее несет скипидаром, льняным маслом и грязью.
Что ж, у самцов оперение всегда ярче.
Шона отступила в сторону, не сводя с Гордона глаз, и тут он поднял руку – и коснулся пальцем ее щеки.
В его глазах играли дерзкие искорки. Шона отошла туда, где он не мог ее достать.
У него, должно быть, такая же гладкая кожа, как была раньше. Особенно место рядом с уголком рта, и на виске, где она любила губами слушать биение пульса.
Нет, она не станет это вспоминать.
Она не в силах.
– Пожалуйста, Шона, – проговорил он в конце концов.
Шона вырвалась на свободу и быстро зашагала в комнату, которую делила с Хелен. Спиной она чувствовала пронзительный взгляд Гордона.
Глава 7
Черт возьми, он не собирался прожить остаток жизни калекой, однако особого выбора у него не было.
Фергус посмотрел на костыль: он проклинал его и ненавидел, хотя без него рисковал растянуться на каждом шагу.
Он проковылял в пиршественный зал и рухнул на одну из лавок, счастливый тем, что Шона, Гордон и Хелен куда-то исчезли. Он хотел несколько минут побыть один, чтобы никто не делал сочувственных замечаний и Шона не обращалась с ним так, будто он младенец в пеленках.
Он закрыл глаза и прислонился к стене, позволив себе погрузиться в тишину Гэрлоха. Здесь он чувствовал себя Имри, потомком сотен других Имри, и наследие предков делало его кем-то большим. В Гэрлохе он почти слышал их шепот: они давали ему советы, поддерживали, ободряли, и призраки здесь были ни при чем. В родовом замке он ощущал себя лучшим человеком, чем был на самом деле, – просто потому, что он лэрд Гэрлоха.
Как могла Шона даже помыслить о том, чтобы продать их родовое гнездо? Право первородства принадлежит ему. Он спрашивал ее напрямую, но она уходила от ответа, говорила только, что им обоим будет лучше вдали от Гэрлоха. Кому будет лучше? Ему – точно не будет. А что до нее, так ей уже пришло время помириться с Гордоном.
Фергус посмотрел на костыль: он проклинал его и ненавидел, хотя без него рисковал растянуться на каждом шагу.
Он проковылял в пиршественный зал и рухнул на одну из лавок, счастливый тем, что Шона, Гордон и Хелен куда-то исчезли. Он хотел несколько минут побыть один, чтобы никто не делал сочувственных замечаний и Шона не обращалась с ним так, будто он младенец в пеленках.
Он закрыл глаза и прислонился к стене, позволив себе погрузиться в тишину Гэрлоха. Здесь он чувствовал себя Имри, потомком сотен других Имри, и наследие предков делало его кем-то большим. В Гэрлохе он почти слышал их шепот: они давали ему советы, поддерживали, ободряли, и призраки здесь были ни при чем. В родовом замке он ощущал себя лучшим человеком, чем был на самом деле, – просто потому, что он лэрд Гэрлоха.
Как могла Шона даже помыслить о том, чтобы продать их родовое гнездо? Право первородства принадлежит ему. Он спрашивал ее напрямую, но она уходила от ответа, говорила только, что им обоим будет лучше вдали от Гэрлоха. Кому будет лучше? Ему – точно не будет. А что до нее, так ей уже пришло время помириться с Гордоном.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента