Рэнни Карен. Шотландская любовь

   Генерал воевал, и он воевал. Генерал одерживал блистательные победы – и Гордон тоже побеждал. Генерал стал национальным героем – и Гордон тоже. Генерал был очень одинок – но Гордон, черт подери, не собирался и в этом пойти по стопам отца.
   Макдермонд-старший, несмотря на свои боевые заслуги, не был удостоен титула, а вот Гордон получил баронета. И то, что сын опередил, превзошел его, вызывало у старика и гордость, и досаду. Гордон прекрасно знал о чувствах отца и испытывал неимоверное удовольствие, когда к нему обращались «полковник сэр Гордон» в присутствии Макдермонда-старшего.
   Вперед, Гордон, вперед в логово льва! Старый лев Макдермонд уже мертв.
   Его отец велел посыпать гравием дорогу от ворот до крыльца дома, благодаря чему карета шла мягко и почти бесшумно.
   У крыльца стояла миссис Маккензи, слуги выстроились полукругом перед домом.
   Он вышел из кареты, старательно удерживая на лице улыбку. Устраивая смотр своим подчиненным, он всегда был решителен и собран. Здесь, дома, он мог позволить себе немного расслабить спину, тем более что не было поблизости генерала, который бы раскритиковал его осанку и внешний вид.
   Чувствуют ли слуги то же облегчение, что и он сам?
   Миссис Маккензи, пухленькая, невысокого роста, умела искренне улыбаться в самые напряженные моменты. Даже с высокой прической – седые волосы пышной короной были уложены на голове – она не доставала ему до плеча. Сколько раз он жалел, что она не служила у них, когда он рос. Она могла бы стать его спасением, тихой гаванью, где он укрывался бы, когда ему было так страшно – и когда он изо всех сил притворялся, что никакого страха не чувствует. Он наклонился и поцеловал ее в щеку, немало удивив таким необычным жестом, – никогда прежде Гордон себе такого не позволял.
   Возможно, это намек на грядущие перемены.
   – Полковник сэр Гордон, – тихо сказала она, прижимая ладонь к тому месту на щеке, где он запечатлел поцелуй. – Добро пожаловать домой.
   Он отступил на шаг и окинул взглядом каменное сооружение. Как и каждый раз после продолжительного отсутствия, его снова поразило сходство Ратмора с типичной английской крепостью. Приземистое квадратное здание расположилось в долине Инвергэр и ревниво охраняло свою территорию, будто остерегаясь наступления Имри.
   – Ваши слуги, сэр. – Миссис Маккензи обвела рукой два десятка человек, терпеливо ожидавших в сторонке.
   Он вытянулся по стойке «смирно», потом осознал, что делает, и заставил себя расслабиться.
   – Вы выставили на башне дозорного, – улыбнулся он.
   Она кивнула и едва заметно порозовела.
   – Как и должно было, сэр, учитывая, что мы вас ждали.
   Конической формы башня являлась единственной «неанглийской» частью Ратмора. Она возвышалась над зданием, как шутовской колпак – или же как завистливый кузен шпилей и башен Гэрлоха.
   Когда-то он частенько забирался туда: сначала чтобы подать знак Фергусу, потом – Шоне. В какой же момент раздражение из-за ее постоянного присутствия сменилось интересом? Когда он впервые излил ей душу, когда она в первый раз обняла его? Когда он в самый первый раз прижался щекой к ее волосам и ощутил нечто доселе неведомое?
   Впервые он познал вожделение, думая о Шоне. Неужели желание и ее образ так и останутся в его сознании связанными навсегда?
   – Все выглядят хорошо, – сказал он, отгоняя мысли о графине Мортон, и положился на свою природную способность запоминать имена и события.
   Кухарка, женщина среднего возраста, служила у них лет десять или около того и любила французскую кухню, отчего к ней и благоволил его отец. Сам Гордон имел вкусы, так сказать, более шотландские. Конечно, он не просидел бы долго на телячьем рубце с потрохами, но кедгери, национальное блюдо из рыбы, крупы и яиц, равно как и лососина в любом виде вполне бы его устроили.
   Двух молоденьких служанок он помнил: они уже были здесь, когда он приезжал на побывку перед отправлением в Россию. А вот трех других девушек видел в первый раз.
   – Здравствуй, Мейси. – Он остановился перед одной из горничных. – Вы с Робби все еще встречаетесь?
   Она присела в неуклюжем реверансе и вся зарделась.
   – Нет, мы поженились.
   Он улыбнулся и двинулся дальше. Гордон поприветствовал конюха и троих его помощников. С ума сойти, сколько нужно людей, чтобы обсуживать одного-единственного человека!
   Поздоровавшись со всеми, он вернулся к миссис Маккензи.
   – Миссис Маккензи, достаточно ли у нас припасов?
   Кажется, вопрос ее удивил, но ответила она быстро:
   – Да, сэр, у нас несколько говяжьих туш, оленина и баранина, если вам будет угодно.
   – Пошлите половину в Гэрлох.
   – В Гэрлох, сэр? – Вежливое выражение ее лица в мгновение ока сменилось неприятно удивленным.
   – У вас есть какие-то возражения, миссис Маккензи?
   – Этот Нед – никчемный человек, сэр. Палец о палец не ударит. Все время что-то бормочет про призраков – и это вместо того, чтобы честно работать. К тому же он пьяница, а вы знаете, как я к ним отношусь.
   Гордон знал: виски в Ратморе водится только потому, что дом не принадлежит миссис Маккензи целиком и полностью.
   – Лэрд с сестрой вернулись, – ответил Гордон в надежде, что миссис Маккензи не станет расспрашивать дальше.
   Но она сделала кое-что похуже. Глаза ее расширились, лицо побледнело – и она расплакалась. Слезы беззвучно покатились по щекам.
   – О, сэр, неужели это правда?
   Он погладил ее по плечу.
   – Почему бы вам не отпустить слуг, – спросил он, помня о заинтересованной аудитории.
   – Да, конечно, сэр. И я отправлю Имри еду. Подумать только, после стольких лет они вернулись! Подумать только!
   – Я и не знал, что вы так любите Имри, миссис Маккензи.
   Она обернулась и хлопнула в ладоши. Очевидно, это был сигнал расходиться для слуг, потому что они все незамедлительно испарились. Она снова повернулась к нему:
   – Инвергэр-Глен не тот без клана Имри.
   – Вы говорите так, словно вы из деревни.
   Она кивнула:
   – Так и есть, сэр. В деревне у меня семья, но я сама вернулась домой, в эти края, только после смерти Альфреда. Он служил в армии, сэр. Был одним из ваших людей.
   Ошеломленный, Гордон принялся перебирать в уме списки своих солдат.
   – Ну, то есть не совсем ваших. Он числился в Девяносто третьем полку хайлендеров. – Она посмотрела на него и продолжила: – В Крым он не попал, но в Галифаксе понюхал пороху.
   Она неторопливо двинулась к дому, и Гордон последовал за ней. Забавно, но входить в Ратмор как-то не хотелось.
   – Я не знал, миссис Маккензи.
   Понятное дело, его отец охотно нанял вдову солдата.
   – А откуда вам было знать, полковник сэр Гордон? – Она истинно материнским жестом потрепала его по плечу. – На моей памяти вы почти не появлялись в Ратморе. Вы воевали, вы и ваш полк. Я горжусь тем, что служу у вас, сэр, и я точно знаю, что если бы мой Альфред был жив, он чувствовал бы то же самое.
   – Я больше не на службе, миссис Маккензи. И теперь никак не связан с Девяносто третьим полком хайлендеров.
   Она остановилась и озадаченно взглянула на него:
   – Вы вышли в отставку, сэр?
   Гордон кивнул. Военное министерство больше не заставит его слать на убой людей, которые готовы жертвовать жизнью во славу империи. Война – удел молодых оптимистов. Да, он еще молод, но оптимизма у него гораздо меньше, чем того хотелось бы военному министерству. Из оптимиста он превратился в реалиста.
   «Ты просто паршивый трус!» – сказал ему как-то отец. Может, старик умер только для того, чтобы досадить ему? Или от злости…
   На похороны мало кто пришел. Лишь став взрослым, Гордон полностью осознал то, о чем догадывался еще в детстве: генерала Макдермонда никто не любит. Его могли уважать за почти безрассудную смелость и умение выработать сложную стратегию в битве – однако по окончании боя люди его избегали.
   К сожалению, у Гордона такой возможности не было.
   Они с миссис Маккензи помедлили у дверей. Как будто тут чего-то не хватает, какой-нибудь надписи… «Остерегись, входящий, здесь ты теплого приема не найдешь».
   Да простит его Господь, но как же он рад, что старик наконец-то отправился на тот свет!
 
   – Ты на меня злишься.
   Шона не ответила.
   Хелен тяжело вздохнула. Шона покосилась на нее.
   – Не надо было ничего ему говорить, – проговорила она.
   – Почему? Надо было голодать? – спросила Хелен.
   Шона остановилась посреди коридора, тяжело вздохнула и заставила себя посмотреть на Хелен.
   – Ты меня удивила. Впервые тебя увидев, я решила, что ты очень робкая и страшно боишься обидеть других. Однако я подозреваю, что на самом деле ты вовсе не такая.
   Хелен несколько раз моргнула, но не стала защищаться.
   – Когда тебе нужно, ты можешь быть очень жесткой и непреклонной.
   – Мне не нравится сидеть голодной, – ответила Хелен. – И демонстрировать гордость в ущерб себе, – добавила она шепотом, но Шона все равно услышала.
   – Возможно, ты права, – отозвалась она, помолчав. – Спасибо тебе. У нас ведь не было иного выхода, правда?
   – Ну, если тебя не прельщает мысль напиться до отупения, как делает это Старый Нед. Я так полагаю, в виски недостатка нет?
   – Мы же в Шотландии, – улыбнулась Шона. – Тут нигде нет недостатка в виски.
   – К тому же разве соседям не полагается выручать друг друга? – добавила Хелен. – В конце концов, мы в шотландском нагорье совсем одни, если не считать Ратмора.
   – Нет, что ты, деревня стоит прямо за холмом. Фергус говорит, она в последние годы стала очень зажиточной.
   Если бы у них были хоть какие-то деньги, Шона бы закупилась там. Но к несчастью, все, что у них осталось, – это несколько монет в ее ридикюле. Смешно, учитывая, что она живет в самом большом замке в этой части Шотландии.
   Если им поспособствует удача – ох, как же мало удачи выпадало им в последнее время! – то Гэрлох их спасет.
   – Надеюсь, полковник сэр Гордон поспешит.
   – У нас есть варенье и черный хлеб в корзине.
   – А чая нет, – печально протянула Хелен.
   – В погребе наверняка найдется пара бутылочек вина. Мы могли бы изобрести новый вид трапезы – бутерброды с вином.
   – А вдруг мы захмелеем?
   О, как бы ей хотелось захмелеть! Несколько глотков вина – и отступили бы боль и абсолютное отчаяние, которые она чувствовала. Но нет, тогда она стала бы ничем не лучше Старого Неда, который выбрал пьянство как спасение от призраков Гэрлоха. У нее же – свои призраки, и один из них жив и находится неподалеку.
   Прошлое давило на нее с немыслимой силой, все причиняло боль. Она уже не маленькая, ей не удастся сбежать в свою комнату и выплакаться в подушку. Однако горечь, которую она ощутила, оказалась такой неожиданной, что это выбило ее из колеи. Шона растерялась и чувствовала себя странно одинокой, несмотря на то что Хелен была рядом.
   Они вошли в комнату Фергуса. Пахнуло плесенью. Неужели весь Гэрлох пребывает в таком запустении?
   Шона решительно подошла к окну, отдернула тяжелые занавеси и подняла раму. Вокруг Гэрлоха всегда бесновался ветер, как будто природа, подобно воину, жаждала сразиться с древним замком.
   – Чтобы проветрить все комнаты, потребуется день или два, – объявила она. – Но начать необходимо с этой. Ах, зря он приехал.
   – Фергус такой же упрямый, как ты, – сказала Хелен. – Да-да, так и есть, и не надо на меня смотреть так, словно я внезапно пожелтела, Шона Донегол. Это правда, ты и сама прекрасно знаешь.
   – Знаю, – согласилась Шона. – Просто я не думала, что ты тоже это знаешь.
   – Вы очень красивые люди, – добавила Хелен. – Обворожительная улыбка может скрыть множество изъянов, но она не скрывает того, что вы оба одержимы идеей устроить все по-своему.
   Шона стояла у окна и смотрела на озеро.
   – Когда я была моложе, я верила, что если чего-то очень сильно и долго хотеть, то непременно это получишь. Оказалось, в жизни все не так.
   – Но ты стала женой графа, – заметила Хелен.
   Шона кивнула:
   – Да.
   – И мой троюродный брат был весьма богат. При жизни.
   – Тоже верно.
   – Разве не этого ты хотела?
   Не время сейчас для этого разговора. Слезы вот-вот хлынут из глаз.
   – Ты всегда можешь снова выйти замуж.
   Эта мысль уже приходила ей в голову. Брак – извечное спасение для женщин. Замужество ее отнюдь не было ужасным. Да, она не любила мужа, но чувствовала некое участие к нему и определенную привязанность. Он был добр к Фергусу и очень щедр.
   Возможно, еще один муж, в возрасте, предпочтительно богатый – это и есть ответ на ее молитвы.
   Если, конечно, она сумеет это вынести.
   В конце концов, можно обойтись и без любви.
   Но даже брак не дает никаких финансовых гарантий. Сейчас она так же бедна, как и после смерти родителей. Если уж она повторно выйдет замуж, то заранее позаботится о том, чтобы не остаться без гроша в кармане после смерти мужа.
   Как же она устала от нищеты!
   – Прямо сейчас я хочу привести в порядок комнату Фергуса! – провозгласила Шона, уверенно улыбнувшись Хелен.
   Она взялась за покрывало, и Хелен поспешила на помощь. Вместе они разобрали постель и взбили перину. Потом Хелен пошла раздобыть простыни, которые отсырели чуть меньше остальных, а Шона отправилась в чулан за метлой и ветошью. Немного работы – это то, что нужно. Физический труд избавит от мрачных мыслей и тягостных чувств.
   В следующие полчаса они навели порядок в комнате Фергуса, заправили маслом лампы, поставили на туалетный столик кувшин свежей воды, в изголовье кровати – букетик поздно цветущего вереска. Пурпурные цветы знаменовали собой приход сентября – и их возвращение домой.
   Шона радовалась, что дни до сих пор стояли теплые. Однако вечером и утром уже прохладно. А пройдет еще несколько недель, и холод станет пронизывающим. Но к этому времени здесь уже обоснуются американцы.
   Хотя вряд ли американцы проведут зиму в Нагорье. Впрочем, им хватит денег на то, чтобы закупить угля и топить в каждой комнате, которой они захотят пользоваться. Что же до пиршественного зала и малой гостиной, то они такие огромные, что даже по два гигантских камина в них от холода не спасут. Стоит отойти на десять футов от ревущего пламени – и нос мерзнет так, будто вот-вот отвалится.
   – Я не собираюсь скучать по местным зимам, – сказала она и захлопнула окно.
   Хелен вслух ничего не сказала, но на лице ее отразилось сомнение.
   – А я думаю, тут очень красиво, повсюду снег и лед. А озеро замерзает?
   Шона покачала головой:
   – По-моему, оно для этого слишком глубокое.
   – Я всегда любила зиму, пока не осталась одна, – проговорила Хелен. – Для одинокого человека это ужасное время, как ты думаешь?
   Шона не знала, что ответить на такое замечание. По счастью, Хелен, очевидно, и не ждала ответа.
   – Жаль, что я не вышла замуж в молодости. Теперь уже поздно.
   И снова у Шоны не нашлось ответа. А что тут скажешь? Что брак – это счастье, благословение? Что он даровал ей утешение?
   Но это не так. Он просто был – эдакое их с Брюсом сотрудничество. Она старалась быть ему хорошей женой, такой, какую он хотел видеть, а он был очень добр к ней и щедр.
   А вообще… Решилась бы она на такое снова?
   Вряд ли. Лучше уж умирать с тоски одной, чем вместе с кем-то.
   Они снова направились в покои лэрда. Старый Нед куда-то делся, но его место на постели занял Фергус.
   У Шоны сердце екнуло, когда она увидела, как он бледен. Страх мгновенно сменился гневом. Ну почему Гордон не сдержал слова? Почему не остался в Инвернессе? Зачем притащил сюда Фергуса?
   Шона подошла и положила руку на влажный лоб брата.
   – Шона, не виси над душой, – сказал он, не открывая глаз.
   – Я не вишу.
   Он приоткрыл глаза.
   – Я просто отдыхаю.
   – Ты себя измучил.
   – Я себя измучил, – признал он и криво улыбнулся. – Я хотел всем доказать, что не инвалид, но эти лестницы – сущее проклятие.
   Шона перевела встревоженный взгляд на его ногу.
   – Тебе хуже?
   – Нет. – Он сел. – Просто рана болит, словно на ней вверх-вниз скачет дьявол.
   Шона оглянулась на Хелен, которая выглядела такой же обеспокоенной, как она.
   – Хелен говорит, что мы с тобой упрямые. Ты только что доказал ее правоту, Фергус. – Но как бы она ни досадовала, она не могла оставаться равнодушной, когда Фергус улыбался вот так, уголком рта, без тени раскаяния в глазах. – Зачем ты приехал? – спросила она, помогая ему сесть на краю постели.
   – Тем более когда ты строго-настрого запретила мне это делать?
   – Я не запрещала. – Нет, по правде сказать, запрещала. – Ладно. Я просто хотела сама договориться с американцами.
   – А я вообще не хочу с ними ни о чем договариваться.
   Шона посмотрела на Хелен – ее компаньонка оказалась полностью права. Они оба большие упрямцы, может быть, самые большие во всей Шотландии.
   Что-то ей подсказывало, что понадобится все ее самообладание, чтобы завершить продажу Гэрлоха – прежде, чем она окончательно оставит прошлое позади.

Глава 6

   Шона проснулась на рассвете и зажгла в комнате масляную лампу. При мысли о том, что она снова будет спать в своей просторной спальне, ей становилось не по себе. Окна спальни выходили на Ратмор, и Шона боялась, что всю ночь простоит, прижав пальцы к стеклу, отчаянно желая быть на семь лет моложе, когда была по уши влюблена в Гордона.
   Но любовь умерла.
   Если цветок не поливать, он засохнет. Погибнет без заботы. Даже такое живучее растение, как вереск, можно убить.
   Так и любовь без пищи умирает.
   На эту ночь они с Хелен заняли одну из гостевых спален. Окна ее выходили на витую подъездную дорогу к Гэрлоху. В последний раз здесь спал кто-то из гостей, приехавших на похороны ее родителей, и было это около десяти лет назад.
   В окно пробивался скудный свет нового дня.
   Комната пахла пылью и плесенью. Неужели в этой части здания окна не открываются? Или же Старый Нед попросту оставил их открытыми настежь во время дождя? Запах действовал на Шону как немой укор – равно как и слой пыли на всех поверхностях.
   Они с Фергусом плохо ухаживали за наследием предков. Гэрлох символизировал собой честь и гордость ее клана, он хранил столько напоминаний о прошлом, что оно затопило бы ее, если бы Шона ему позволила. Каждая комната воскрешала в памяти то рокочущий голос отца, то улыбку матери, то звук бегущих шагов Фергуса.
   Теперь она молилась, чтобы Господь ниспослал ей мужество проститься со всем этим.
   У нее имелся только один выход – продать замок. И стоило, наверное, подумать о хороших сторонах этого предприятия: когда она продаст Гэрлох, ей больше не придется смотреть на дом Гордона, вспоминать уютную хижину, затерянную в лесу, тропинку к озеру и обрывистый берег, где они много лет назад устраивали пикники.
   Если продать Гэрлох, то денег хватит на то, чтобы переехать в какие-нибудь теплые края, где пронзительный ветер не напоминает летом о зиме и где Фергус сможет нежиться на солнышке и загорать.
   Однако Фергус не спешит ей помочь.
   А прямо сейчас нужно протереть мебель от пыли, помыть полы, оттереть каминные решетки, подмести в коридорах и снять паутину. Возможно, в самых темных уголках придется петь, чтобы прогнать призраков в неиспользуемые части замка.
   У нее заурчало в животе – это напомнило о том, как скуден был их вчерашний ужин. Он состоял из ржаного хлеба, варенья, остатков говяжьего бульона и жаркого в горшочке. По негласной договоренности они с Хелен заставили Фергуса съесть жаркое и выпить бульон. Старый Нед раздобыл в погребе бутылку вина, и Фергус воздал ей должное. Она опустела еще до того, как успели доесть хлеб с вареньем. Так как у них не было ни настойки опия, ни другого обезболивающего, Шона промолчала.
   – И это все? – удивился Фергус, осматривая стол перед началом трапезы.
   – Овес мы оставили на завтрак, – ответила она гораздо веселее, чем было у нее на душе.
   Они обменялись взглядами.
   – Я просто плохо спланировала поездку, – солгала она, не желая открывать ему всю глубину их нищеты. – Надо было запастись провизией в Инвергэр-Виллидж.
   – Надеюсь, ты сделаешь это завтра, – отозвался он, наливая себе очередной стакан вина.
   Она прикусила язык и не сказала того, что могла бы: «Брат, у нас совсем нет денег, и уже давно. Единственное, что может нас спасти, – это продажа Гэрлоха».
   Он никогда не спрашивал ее, сколько она унаследовала от Брюса и сколько стоит содержание их дома в Инвернессе. Возможно, он точно так же не станет интересоваться деньгами, которые нужны, чтобы подготовить Гэрлох к приезду американцев. На этот вопрос ответ очевиден: денег нет. Придется ей развлекать гостей выдумками и, что называется, ловкостью рук.
   Молитвы, кстати, тоже не повредят.
   У Фергуса, однако, есть оправдание: у него полно других забот, как, например, пережить тяжелейшее ранение.
   Ее желудок снова заявил о себе во всеуслышание. Мысль о завтраке не покидала ее, а становилась только все более и более привлекательной, и не важно, что у них на завтрак будет одна овсянка.
   Хелен, которая прежде лежала, уткнувшись лицом в подушку, повернула голову и несколько раз моргнула. Волосы пушились вокруг ее головы как нимб, на лице отпечатались складки наволочки. Шону этот вид поразил: обычно Хелен являла собой образчик опрятности.
   – Как думаешь, сегодня он пришлет какую-нибудь еду?
   Оказывается, они думали об одном и том же.
   Шона улыбнулась:
   – Если нет, придется вернуться в Инвернесс и продать брошь.
   – Ты и вправду готова с ней расстаться? Это же единственная вещь, которая осталась тебе от матери.
   Ну зачем она в минуту слабости рассказала об этом Хелен?
   – Воспоминания не продашь.
   – В пиршественном зале полным-полно оружия, – заметила Хелен.
   Шона только кивнула.
   Фергус, будучи лэрдом, и слышать не захочет о том, чтобы продать что-то из этих артефактов. Каждый меч, прошедший многие битвы, бережно отполированный, любовно заточенный, священен для него, равно как и щиты с вмятинами и пятнами крови. Каждый меч, каждый щит – это знак победы или смерти членов клана. В малой гостиной висят волынки, и на многих из них не играли со дня основания Гэрлоха. Трубы забиты пылью. А мехи превратились в лохмотья, но за них можно выручить несколько пенни.
   Конечно, если Фергус не станет возражать. Он-то считает, что уж лучше пусть они умрут голодной смертью, но Гэрлох должен остаться неприкосновенным.
   Хелен отбросила покрывало со своей половины постели. Вчера вечером у них не хватило времени, чтобы подготовить две спальни, и потому графиня и ее компаньонка делили этой ночью комковатый тюфяк в отсыревшей комнате. Хелен смотрела в пол, словно это помогало ей осознать реальность. Она заплела волосы в толстую косу и стала выглядеть намного моложе, чем обычно, – когда была причесана по всем правилам приличия.
   – Что ж, соберем какой-никакой завтрак, – улыбнулась Шона, – а потом начнем убираться.
   Хелен кивнула:
   – Это поможет отвлечься от мыслей о еде.
   Шона помедлила у ширмы и обернулась к Хелен:
   – Спасибо тебе.
   – За что?
   – Что не жалуешься. Я знаю, ты не нанималась поденщицей для черной работы.
   Хелен пожала плечами:
   – Раз надо, значит надо. – На ее губах задрожала улыбка. – Ты графиня, однако я готова биться об заклад, что сегодня ты будешь работать засучив рукава.
   – Другого выбора нет. От Старого Неда толку мало, Фергус захочет помочь, но ему нельзя напрягаться.
   Хелен встала.
   – Значит, придется нам справляться своими силами.
   Одевшись и позавтракав чем Бог послал, они приступили к уборке, и начали с пиршественного зала.
   Помещение было огромным, оно занимало всю центральную часть Гэрлоха, зеркальным отражением его была малая гостиная, в которую вели высокие арочные двери в дальней стене. А здесь, в зале, члены клана собирались, чтобы урегулировать споры, заплатить годичную ренту или обсудить предстоящую битву.
   Обстановка соответствовала прямому назначению помещения и не подразумевала излишнего комфорта. В углу, на небольшом, не выше фута, возвышении, стоял трон лэрда, вырезанный из дерева, некогда покрашенного, теперь краска облезла, а дерево потемнело от времени. У трона были широкие подлокотники, а на спинке красовался герб клана: пять поднятых копий, собранных лентой, с надписью на гэльском: «Ничего не бойся». Таков древний девиз клана Имри.
   Шона на секунду задержала на нем взгляд. Интересно, сталкивался ли кто-нибудь из лэрдов прошлого с теми трудностями, что стояли перед ней сейчас? Случалось ли кому-нибудь из них оказаться в такой нищете, когда даже есть нечего?
   В противоположных концах комнат стояли два больших круглых стола со стульями, к стенам примыкали скамьи – вот и вся мебель. Удобные кресла, диваны и лампы нужно было искать в малой гостиной.
   Казалось, в этом зале задержалось эхо войны. Шона всегда считала странным, что никто не видел в пиршественном зале призраков Гэрлоха.
   – Думаю, лучше будет начать сверху, – сказала она, оглядывая комнату. – Опустим люстру, почистим ее, потом протрем пыль, а после подметем и вымоем полы.
   – Великолепная тактика, мой генерал, – раздался в дверях голос Фергуса.
   Шона обернулась и окинула взглядом брата с головы до ног. Одежда помята. Но чего еще она ожидала? Впрочем, он был причесан и побрит. Ни Фергус, ни Гордон не носили бороды, и это настолько шло вразрез с модой, что навевало мысли об их маленьком личном бунте.