Страница:
— Ах ты вонючая жома! — взревел бандит и выстрелил ей прямо в грудь.
Айша вскрикнула и отлетела к стене, заливая кровью опрокинутую койку и стену. Не успело ее тело рухнуть на пол, как распахнулась входная дверь и в дом ворвались фермеры. ДЖАБ’а почти до смерти замучила их обязательными работами, прибирая к рукам плоды их труда, их деньги, а иногда и землю, а теперь в их дом ворвались гнусные убийцы и насильники. Лица фермеров искажала ярость, и они никому не давали пощады. Они стреляли и стреляли, не жалея пуль для еще корчившихся на полу бандитов… Кафари трясло. Зажав рот ладонью, она была не в силах оторвать глаз от разыгравшейся на экране бойни.
Она узнала Дэнни Гамаля и его молодую жену Эмилию, души не чаявшую в своем замечательном муже. Дэнни бросился к телу матери. К счастью, Айша была жива, но из ее раны хлестала кровь.
Раздались крики: «Вызывайте полицию и "скорую,,!». Тем временем фермеры выводили малышей из превращенного в бойню барака.
Одна из женщин склонилась с искаженным лицом над неподвижным детским тельцем. Другая что-то ей говорила, пытаясь хоть как-то успокоить, но та вдруг вскочила на ноги и трясущимися руками перезарядила пистолет. Она пошла по кругу, стреляя в голову тем из бандитов, кто проявлял еще хоть малейшие признаки жизни. Потом она поднесла пистолет себе к виску, но один из мужчин успел выбить у нее из руки оружие и вывел ее из комнаты.
Потом прибыли местные полицейские из окрестностей космопорта. Они вроде бы даже стали помогать фермерам копать ямы, чтобы захоронить тела бандитов, но тут прибыло подразделение ПГБ, и трагедия получила страшное продолжение. Пэгэбэшным подразделением командовал сверкавший шевронами офицер с холодными, жестокими глазами. Кафари запомнила, что его зовут Юрий Локкис. Он немедленно приказал арестовать всех присутствовавших на ферме, не исключая тяжелораненых. Пока фургоны ПГБ увозили их в штаб-квартиру ПГБ, находившуюся на бывшей базе «Ниневия», щеголявший безукоризненно выглаженным мундиром Локкис выступил перед журналистами.
— Так называемый семейный кооператив Хэнкоков, — прямо в камеру заявил он, — на самом деле опасное незаконное вооруженное формирование. В этой шайке процветает культ ненависти и насилия. Взрослые фермеры вдалбливают в головы своим несчастным детям, что споры могут решаться только с помощью оружия. Они отказываются честно делиться пищей с голодающими джефферсонцами и только что продемонстрировали вопиющее презрение к человеческой жизни… Что же, собственно, произошло! Пятнадцать подающих большие надежды мальчиков не могли больше прозябать в ужасающей нищете, царящей в окрестностях космопорта, и мужественно решили провести мирную манифестацию, чтобы привлечь внимание общественности к тому, как эгоистичные фермеры сидят на горах еды, как собака на сене, пока рядом с ними пухнут от голода городские дети. И вот этих-то замечательных ребят хладнокровно умертвили именующие себя фермерами звери в человеческом обличье. За что?! А за то, что они посмели выразить протест против бессовестных производителей сельскохозяйственной продукции, обжирающихся деликатесами на глазах у тех, кто больше всего пострадал от поразившего нашу планету экономического кризиса!.. Мы вряд ли скоро забудем горечь утраты наших дорогих мальчиков! Мы не успокоимся до тех пор, пока убийц не осудят за их кровавое деяние! Теперь наши добропорядочные граждане наконец поймут, что фермеры — фанатики и террористы. Они не успокоятся, пока не уморят голодом наши города, растоптав право их обитателей на достойную жизнь.
Кафари не выдержала и выключила компьютер. У нее стучали зубы. Неужели и теперь население Джефферсона не поймет, что представляет собой ДЖАБ’а?!. На Хэнкоков напала банда убийц, полиция отказалась помочь, и им пришлось самим спасать от расправы своих матерей и детей. Это должны понимать даже существующие на пособие тунеядцы, привыкшие жить и кормиться за чужой счет!
Однако, добравшись до дома, Кафари начала сознавать, что заблуждается. Елена сидела у экрана и, забыв про домашнее задание, затаив дыхание, смотрела новости. Кафари долго стояла в дверях своей мэдисонской квартиры, изучая выражение лица дочери. Елена с жадностью внимала официальной версии кровавых событий. Наблюдая за своим ребенком, превращенным ДЖАБ’ой в бездумную марионетку, Кафари невольно задумалась над тем, сможет ли и дальше жить на родной планете. У нее почти не осталось надежды спасти Елену. Той едва исполнилось пятнадцать, но она уже целиком и полностью попала под власть Витторио Санторини. Она носила такую же прическу, как Насония Санторини, и такую же одежду, как Ханна Урсула Ренке. Стены в комнате у Елены были оклеены «Манифестом» ДЖАБ’ы. Она слушала музыкантов, распевавших песни во славу ДЖАБ’ы, и посмотрела уже все фильмы с участием Мирабеллы Каресс и Леверетта Беллами — популярнейших джефферсонских кинозвезд.
Мирабелла, длинноногая и худая как вешалка красавица, грудным голосом произносила перед объективами камер что-то вроде того, что «тех, кто чуть что хватается за оружие, надо содержать в психиатрической лечебнице» или «обжорство — это не просто неумение себя вести, а грубое оскорбление, брошенное в лицо бедным и обездоленным». На самом деле, большинство «бедных и обездоленных» весили раза в три больше самой кинозвезды, так как их мало что интересовало, кроме развлечений, воспроизведения себе подобных и принятия пищи. Леверетт Беллами играл мужественных мэдисонцев, защищавших столицу Джефферсона от яваков, в фильмах, не имеющих ничего общего с настоящей войной и людьми, которые на ней сражаются.
Кафари молча прошла на кухню и стала готовить обед. Елена ни за что не соглашалась выполнять такие унизительные и ущемляющие ее права обязанности, как приготовление еды и мытье посуды. Она была слишком занята своим «умственным развитием» и беседами с друзьями о насущных политических проблемах и о борьбе ДЖАБ’ы за их счастливую юность. У Елены были безукоризненные ногти, она знала наизусть джабовский «Манифест», а ее пустая головка напоминала прохудившееся решето.
Как только Елене исполнится восемнадцать и Кафари больше не будет обязана обеспечивать дочь жильем, питанием и одеждой, она улетит на первом же корабле на Вишну, даже если ей придется лететь зайцем! Кафари было горько расписываться в собственном поражении, но она сделала все, что было в ее силах. Вместе с родственниками она ломала голову, пытаясь что-нибудь придумать, но ничто не производило ни малейшего впечатления на погрязшую в своих нелепых убеждениях девочку. "
«Прости меня, Саймон! — думала Кафари, вытирая струившиеся по щекам слезы. — Я не смогла спасти нашу дочь. Наверное, мы так и не увидим ее нормальным человеком…»
Зайдя на кухню за стаканом лимонада, Елена взглянула на Кафари и сказала:
— Неужели ты не знаешь, что лук лучше резать в холодной воде1
Кафари очень хотелось влепить дочери сковородкой по самодовольной физиономии, но она сдержалась. С трудом взяв себя в руки, она прошипела:
— Когда прозвенит таймер, возьмешь себе тарелку сама1 Я не так голодна, чтобы есть в одном помещении с тобой!
Взглянув в глаза матери, Елена отшатнулась. Кафари, не глядя на нее, прошла мимо, захлопнула дверь, закрыла ее на задвижку, бросилась на холодную пустую кровать и разрыдалась. Когда она перестала всхлипывать, раздался осторожный стук в дверь.
— Мама!
— Уходи!
Стук прекратился только на несколько секунд.
— Мама, что с тобой?
— Ничего!
— Может, вызвать врача?
Кафари очень хотелось распахнуть дверь и вышвырнуть дочь из своей квартиры пинками под зад, обтянутый модными брюками. Наконец она немного успокоилась и открыла дверь, за которой переминалась с ноги на ногу Елена.
— Может, позвать врача? — повторила съежившаяся под взглядом матери девочка.
— Лучше раздобудь мне дочь с мозгами. А пока постарайся несколько дней не показываться мне на глаза. Ты в состоянии понять, что я говорю, или мне выражаться яснее?
— Но что я такого сделала? Я просто сказала, что лук лучше резать в воде!
Она же ничего не знает! Действительно ничего не знает! Но сейчас Кафари было не до того, чтобы ее просвещать.
— Не приставай ко мне сейчас. Займись уроками, а еще лучше — узнай, что действительно произошло сегодня в бараке, где жили Хэнкоки!
— А, так это ты все из-за этих фермеров! Из-за этих полоумных маньяков, убивших ни в чем не повинных школьников за то, что они осмелились протестовать! Подумать только! Они же мои ровесники! Конечно, ты тоже из каламетских фермеров, но как можно защищать этих зверей!
Кафари сжала кулаки. Она вспомнила мальчугана со сломанной рукой и дробовиком, палившего в амбар, кишащий яваками и асалийскими пчелами, вспомнила женщину, распахнувшую ей дверь под явакским огнем, вместо того чтобы бежать прятаться в подвал. От этих воспоминаний Кафари охватила такая ярость, что ее всю затрясло.
Елена правильно поняла, что ей грозит, и прошептала:
— Ты не посмеешь меня ударить!
Несмотря на почти непреодолимое желание задушить собственную дочь, Кафари вновь сумела взять себя в руки. Так ничего и не поняв, Елена расхохоталась.
— Какая же ты жалкая! Ты и остальные грязные свиноводы…
Кафари со всего размаху влепила ей по физиономии. Глядя на мать ошеломленными глазами, Елена отшатнулась к стене и поднесла руку к щеке:
— Ты… Ты меня ударила!
— И поделом!
— Да как же ты?..
Елене, пораженной неожиданным поворотом событий, так и не пришло в голову спросить, за что ее ударила мать.
— Тебя давным-давно нужно было как следует выпороть. Хватит с меня твоей лени и твоего ханжества!
— Ханжества? — возопила Елена. — Я не ханжа, а член ДЖАБ’ы! Ты хоть читала манифест нашей партии? Там так здорово написано про экономическое и социальное равенство! Про уважение прав всех живых существ! Да этот манифест написан самыми выдающимися, самыми современными социологами в известной человеку части Вселенной! Я верю каждому слову нашего манифеста. Я живу по его заветам! Где же здесь ханжество?!
— О Господи! Неужели ты действительно так тупа!.. Ну ладно, давай посмотрим, что пишут твои «выдающиеся социологи», а потом я объясню тебе, как все обстоит на самом деле. В вашем манифесте только и говорится что о равенстве и равноправии. Витторио Санторини на все голоса распевает о том, что все люди заслуживают любви и счастья. Он пишет о том, что все должны в равной степени пользоваться богатствами нашей планеты, о том, что все равны и должны относиться друг к другу с уважением. Он любит всех на Джефферсоне — детей и взрослых, больных и здоровых! Всех, кроме фермеров!!!
Кафари с такой горечью произнесла последние слова, что ее дочь невольно поежилась.
Потом Елена застыла с открытым ртом. До нее внезапно стало доходить, что она действительно не задумывалась о том, что каламетские фермеры тоже входят в число живых существ, населяющих Джефферсон. Впервые в жизни Елена взглянула на себя со стороны, и явившееся ей в беспристрастном зеркале изображение, кажется, не очень ей понравилось. Не очень-то приятно признавать свои заблуждения!
— Я слышала, как ты часами защищала право колорадских жуков на существование, — безжалостно продолжала Кафари. — При этом ты клеймила набравшихся смелости с тобой хоть в чем-нибудь не согласиться людей, как опасных для общества маньяков. Где же твое уважение к их взглядам?! Ты же считаешь животными всех, кто думает хоть немного по-другому! Да что там животными! Ты же проливаешь крокодиловы слезы по хищным зверям, пожирающим детей тех, кто выращивает еду, которой ты набиваешь себе брюхо! И попробуй сказать, что это не так!..
— Чаша моего терпения переполнена! — воскликнула Кафари, ткнув пальцем в Поля Янковича, все еще захлебывавшегося слюной на экране. — Ты потирала руки, глядя на то, как увозят в тюрьму людей, не сделавших тебе ничего плохого. А ведь ваше правительство превратило их в настоящих рабов! Ваши законы заставляют их бесплатно корячиться на государственной земле, чтобы тебе было чем пообедать! А стоит им отказаться или хотя бы пожаловаться, как их ждет тюрьма! Ну и где же тут равенство, равноправие и уважение? Где?!. Позволь мне до конца прояснить ситуацию. Когда ты изволила появиться на кухне, я плакала вовсе не от лука! Двое из этих «грязных свиноводов», которых ты так презираешь, — мои друзья, и я сильно сомневаюсь, что ты когда-нибудь сравнишься с ними добротой, мужеством и честностью. Когда Дэнни Гамалю было всего двенадцать лет, яваки убили у него на. глазах отца и братьев. Мать Дэнни, рискуя жизнью, распахнула дверь своего дома передо мной и президентом Ленданом. Через мгновение яваки дали залп, разнесли на куски стену, в которой была эта дверь, и превратили спину Айши в кровавое месиво. Мы едва успели спрыгнуть в подвал, как явакские денги буквально снесли весь дом с лица земли…
Елена слушала мать с разинутым ртом.
— Кажется, эта лживая тварь на экране ничего об этом не сказала! А знаешь почему? Потому что ДЖАБ’а платит ему за то, чтобы он заговаривал зубы таким безмозглым марионеткам, как ты, которые развесив уши слушают правительственные программы. Ведь вам даже в голову не придет поискать в информационной сети что-то, что хоть как-то отличается от того, что вы вбили себе в голову. Чему же тут удивляться! Ведь для того, чтобы прислушиваться к чужому мнению, нужно думать! Впрочем, если тебя действительно волнует правда, посмотри, что пишут в информационной сети фермеры. Советую тебе начать с программы Аниша Балина. Впрочем, имей в виду, что правда будет горькой… Кроме того, запомни как следует одну вещь! ДЖАБ’а гарантирует всем свободу слова, так что я не буду молча мириться с ложью и лицемерием. Если тебе это не по вкусу, проваливай на все четыре стороны!
С этими словами Кафари пошла прочь из дому. Она так расстроилась и разозлилась, что даже не задумывалась о том, что теперь и ее могут посадить в тюрьму или отправить на «перевоспитание». Захлопнув за собой дверь, она пошла вперед, не разбирая дороги. Опомнилась она только в аэромобиле, летевшем в сторону Каламетского каньона. Больше лететь Кафари было некуда. Ее мать узнала аэромобиль и выбежала из дома. Одного взгляда на лицо дочери ей хватило, чтобы все понять.
— Выходит, ты наконец-то всыпала маленькой дряни по первое число!
— Откуда ты знаешь? — ошеломленно спросила Кафари и, не дождавшись ответа, разрыдалась.
Они прошли в дом. Слезы застилали Кафари глаза, и она запиналась на каждом шагу. Наконец мать усадила ее рядом с собой на диван и обняла за плечи. После пятнадцати лет, проведенных в постоянных страхах, не говоря уже о последних годах, когда она в одиночку воспитывала своенравную дочь, не желавшую слушать ничего, кроме джабовской пропаганды, Кафари остро нуждалась в тепле родного человека. А ее любимый муж сейчас где-то очень далеко на Вишну снова делает первые шаги…
Когда Кафари немного успокоилась, к ней подошел отец со стаканчиком виски. Она с трудом поднесла его к губам, и отцу даже пришлось поддержать ее локоть, чтобы напиток не расплескался. Кафари залпом выпила обжигающую жидкость, и ей немного полегчало. А может, вспыхнувшее в желудке пламя просто на мгновение отвлекло ее от тяжелых мыслей, и она успела взять себя в руки. Тем временем мать нежным прикосновением ладони откинула со лба дочери волосы, которые лезли ей в глаза, и осушила ей слезы передником, с которым не расставалась, сколько ее помнила Кафари.
Только сейчас женщина заметила седину, блестевшую в волосах ее родителей, и бороздившие их лица глубокие морщины.
Глядя в наполненные тревогой глаза матери, Кафари спросила:
— Неужели я в детстве была такой же упрямой? Мать удивила Кафари, широко улыбнувшись.
— Да нет! Елена, наверное, вся в отца. Как ты думаешь, Зак? — спросила она, подмигнув мужу.
— Пожалуй, да, — буркнул отец Кафари. — Хотя я и помню, как наша дочь подожгла сарай с жемчугом, а потом спихнула сына Реджи Блэкпола с сеновала так, что мне пришлось везти его в больницу. А потом она жила с каким-то бог весть откуда взявшимся офицером, вообще не посвящая нас в свои дальнейшие планы…
Кафари возмущенно фыркнула, а потом прикусила губу.
— Но сейчас-то что мне делать? — пробормотала она.
— А что вообще произошло у вас с Еленой?
Кафари все рассказала родителям. У Зака Камары заиграли желваки на скулах, а на лице его жены появилось выражение, при виде которого поджал бы хвост и бешеный яглич. Кафари с ужасом подумала о том, что дома в Мэдисоне наверняка выглядела не лучше.
— Ты сильно ее поколотила? — негромко спросила ее мать.
— Кажется, я поставила ей фингал под глазом…
— До свадьбы заживет! — фыркнул отец Кафари. — Конечно, я не призываю тебя бить Елену каждый день, но эту пощечину она заслужила. Пожалуй, ты сама не понимаешь, как правильно поступила.
— А если она донесет?..
— А вот об этом она пожалеет! — рявкнул отец и ласково погладил по щеке приунывшую Кафари. — Саймон на твоем месте поступил бы точно так же. А как еще выбить из головы ребенка дурь, которой ее пичкали столько лет?!
— Неужели это единственный способ? — устало пробормотала Кафари. — Впрочем, мы действительно уже все перепробовали…
— Кроме хорошей порки! — усмехнулась ее мать. — Как знать, может, это ее так поразит, что она попытается докопаться до истины.
Кафари не смела на это надеяться, опасаясь нового разочарования.
— Я лучше полечу домой, — пробормотала она. — Кто знает, что сейчас начнется в Мэдисоне, а эта маленькая дура вполне может отправиться на улицу одна…
Родители Кафари озабоченно переглянулись.
— Ну ладно, — негромко сказала ей мать. — Если что, звони. Мы всегда тебя спрячем.
Кафари кивнула и обняла родителей так крепко, словно прощалась с ними навсегда.
На улице смеркалось. Кафари села в аэромобиль и полетела в сторону города.
У нее все еще горела щека от неожиданной пощечины, и она не знала, что делать дальше. Горькие слова матери произвели на нее гораздо больше впечатления, чем удар. А что, если мама права?! Что, если все действительно так, как она говорит?!.
Наконец Елена поняла, что есть только один путь узнать, что же на самом деле произошло в бараке Хэнкоков. Она села за компьютер и постаралась найти в информационной сети самые известные страницы каламетских фермеров. Сеть была перегружена. Елене было никак не проникнуть даже в интересующую ее область. Наконец она включила компьютер в режим автоматического поиска, но и после этого прошло целых полчаса, прежде чем на экране появились фермерские страницы.
Елена тут же нашла программу Аниша Балина. За всю свою жизнь она не видела ничего страшнее демонстрировавшейся Балином видеозаписи. С первого взгляда ей стало ясно, что речь идет о документальных кадрах. Оцепеневшая Елена была не в силах оторвать глаз от экрана, пока происходившие на нем события разносили вдребезги прочно укоренившуюся у нее в мозгу систему взглядов и убеждений. Внезапно сработал ее наручный коммуникатор. Елена подскочила в кресле и стала дрожащими пальцами нажимать на кнопки.
— Слушаю, — проговорила она чужим голосом.
— Это Эми-Линн! Ты смотришь новости? Какой ужас! Бедные мальчики!..
— Эми-Линн, — глухо повторила Елена. — Найди программу Аниша Балина… Нет, ни о чем сейчас меня не спрашивай! Обязательно посмотри ее и перезвони мне!
Через двадцать три минуты снова сработал коммуникатор.
— Это что, правда? — всхлипывая, спросила Елену Эми-Линн.
— Наверное, да, — прошептала Елена. — Мама знает Дэнни Гамаля, и его мать… Но зачем же Поль Янкович и все остальные врут?! А почему никто не говорит о том, что Дэнни и его мать спасли президента Лендана?! Их же за это наградили вместе с мамой!.. Я еду в город! Сегодня там будет демонстрация протеста фермеров, и я все сама узнаю! Я с ними поговорю!.. Пока не знаю о чем, но мне надо во всем разобраться!
— Я с тобой, — немного поколебавшись, заявила Эми-Линн. — А еще я позвоню Элизабет!
— Тебе совсем не обязательно…
— Я понимаю! Кроме того, родители свернут мне шею, если узнают… Но мне все это тоже не нравится! Мне заранее страшно от того, что мы узнаем, но я должна знать правду! В общем, я звоню Элизабет!
— Ну ладно, — нехотя согласилась Елена. — Где мы встречаемся?
— В городе сейчас наверняка полно народа. Давай встретимся дома у Элизабет! Оттуда рукой подать до центра!
— Договорились!
Елена выключила компьютер, потуже затянула ремешок наручного коммуникатора, выкатила из гаража мотороллер, заперла входную дверь и поехала в сторону дома Элизабет. Она не задумывалась о том, что хочет узнать, и не представляла себе, что делать, если слова ее матери и кадры из передачи Балина окажутся правдой. Мама часто говорила, что ДЖАБ’а подстроила аварию папиного аэромобиля, но Елена отказывалась в это верить. Она и сейчас не желала верить в это, но у нее в душе зародились первые сомнения.
Так или иначе, она докопается до истины!
ГЛАВА 19
В 8.30 со мной вышел на экстренную связь президент Зелок. На этот раз он обошелся без Сара Гремиана. Лицо президента было налито кровью. Ничего удивительного! Я уже давно отслеживаю сообщения полицейских радиостанций и программы новостей. В центре Мэдисона опять беспорядки, и Зелоку не удивить меня своим приказом.
— Быстро в город, железяка! Одна нога здесь, другая там! В Мэдисоне вооруженный мятеж!
Вот уже час, как я слежу за ситуацией в столице. В центре города идет многолюдный марш протеста, организованный каламетскими фермерами. Их главные требования — немедленное освобождение Хэнкоков и отмена постановления о конфискации оружия, принятого Сенатом и Законодательной палатой через каких-то десять часов после кровавых событий в джабхозовском бараке. Пока я не заметил у фермеров оружия, но их выступление действительно дало толчок новым беспорядкам.
Полиция пыталась разогнать демонстрантов, используя методы, которые назвали бы жестокими в любом цивилизованном обществе. Потом появились «возмущенные горожане», зашедшие фермерам с тыла, и на улицах вокруг здания Объединенного законодательного собрания вспыхнула драка. Хотя большинство фермеров просто пыталось защититься от полицейских дубинок и гранат со слезоточивым газом. На этот раз полиция не пользуется нервно-паралитическим газом, примененным злополучным президентом Эндрюсом против джабовской оппозиции шестнадцать лет назад, но, помимо обычного слезоточивого, она, кажется, применяет и рвотный.
Попав между молотом и наковальней, многие фермеры стали хвататься за импровизированное оружие. Разбив витрины, они вооружились металлическими вешалками, выворотив дорожные знаки, они закрылись ими, как щитами, и стали кидать в нападающих камни и емкости из-под газа. Побоище ширилось в сторону президентской резиденции. Это здание практически не охраняется — большинство полицейских собралось на Парламентской площади, чтобы защитить депутатов Объединенного законодательного собрания. Чего ж удивляться тому, что президент Зелок наложил в штаны и скомандовал мне немедленно ехать в город!
Конечно, Зелок сам спровоцировал вспыхнувшее сегодня в Мэдисоне насилие, но ситуацию в городе необходимо взять под контроль, а кроме меня, это сейчас, кажется, больше никому не под силу. Я покидаю ангар и выезжаю в город. На моем пути опять оказываются паникующие водители и пешеходы. Я пытаюсь отдать диспетчерской энергоснабжения приказ обесточить улицы города, но обнаруживаю, что у меня больше нет с ней связи.
Теперь мне не удастся отключить электричество. На каждом перекрестке я рву сыплющие искрами провода и волочу за собой недавно установленные на свои места светофоры. Мэдисону дорого обходится мое появление в центре города!.. Мои динамики непрерывно транслируют предупреждения пешеходам и автомобилистам, но мне остается еще одиннадцать кварталов до президентской резиденции, когда Жофр Зелок снова вызывает меня по каналу экстренной связи.
— Где ты там тащишься?! — вопит он. — Скорее! Бандиты уже на лужайке у меня под окном. Они вооружены до зубов! Это мятеж, а ты ползешь, как черепаха!
— Увеличив скорость, я причиню мирным жителям непоправимый ущерб. Пока еще я никого не задавил, но если я поеду быстрее, будут человеческие жертвы.
— Плевать мне на жертвы! Дави всех подряд! Чтобы был здесь через две секунды!!!
Решив не указывать президенту Зелоку на то, что он, кажется, путает меня с баллистической ракетой, я все же начинаю быстрее двигаться к месту вооруженных столкновений. Полицейские камеры теперь показывают, что фермеры действительно взяли в руки оружие. Неважно, украдено оно в разгромленных магазинах или тайно переправлено в Мэдисон, речь идет уже не просто об уличных беспорядках!
— Если мне предстоит схватка с вооруженным противником, я должен прийти в полную боевую готовность.
Айша вскрикнула и отлетела к стене, заливая кровью опрокинутую койку и стену. Не успело ее тело рухнуть на пол, как распахнулась входная дверь и в дом ворвались фермеры. ДЖАБ’а почти до смерти замучила их обязательными работами, прибирая к рукам плоды их труда, их деньги, а иногда и землю, а теперь в их дом ворвались гнусные убийцы и насильники. Лица фермеров искажала ярость, и они никому не давали пощады. Они стреляли и стреляли, не жалея пуль для еще корчившихся на полу бандитов… Кафари трясло. Зажав рот ладонью, она была не в силах оторвать глаз от разыгравшейся на экране бойни.
Она узнала Дэнни Гамаля и его молодую жену Эмилию, души не чаявшую в своем замечательном муже. Дэнни бросился к телу матери. К счастью, Айша была жива, но из ее раны хлестала кровь.
Раздались крики: «Вызывайте полицию и "скорую,,!». Тем временем фермеры выводили малышей из превращенного в бойню барака.
Одна из женщин склонилась с искаженным лицом над неподвижным детским тельцем. Другая что-то ей говорила, пытаясь хоть как-то успокоить, но та вдруг вскочила на ноги и трясущимися руками перезарядила пистолет. Она пошла по кругу, стреляя в голову тем из бандитов, кто проявлял еще хоть малейшие признаки жизни. Потом она поднесла пистолет себе к виску, но один из мужчин успел выбить у нее из руки оружие и вывел ее из комнаты.
Потом прибыли местные полицейские из окрестностей космопорта. Они вроде бы даже стали помогать фермерам копать ямы, чтобы захоронить тела бандитов, но тут прибыло подразделение ПГБ, и трагедия получила страшное продолжение. Пэгэбэшным подразделением командовал сверкавший шевронами офицер с холодными, жестокими глазами. Кафари запомнила, что его зовут Юрий Локкис. Он немедленно приказал арестовать всех присутствовавших на ферме, не исключая тяжелораненых. Пока фургоны ПГБ увозили их в штаб-квартиру ПГБ, находившуюся на бывшей базе «Ниневия», щеголявший безукоризненно выглаженным мундиром Локкис выступил перед журналистами.
— Так называемый семейный кооператив Хэнкоков, — прямо в камеру заявил он, — на самом деле опасное незаконное вооруженное формирование. В этой шайке процветает культ ненависти и насилия. Взрослые фермеры вдалбливают в головы своим несчастным детям, что споры могут решаться только с помощью оружия. Они отказываются честно делиться пищей с голодающими джефферсонцами и только что продемонстрировали вопиющее презрение к человеческой жизни… Что же, собственно, произошло! Пятнадцать подающих большие надежды мальчиков не могли больше прозябать в ужасающей нищете, царящей в окрестностях космопорта, и мужественно решили провести мирную манифестацию, чтобы привлечь внимание общественности к тому, как эгоистичные фермеры сидят на горах еды, как собака на сене, пока рядом с ними пухнут от голода городские дети. И вот этих-то замечательных ребят хладнокровно умертвили именующие себя фермерами звери в человеческом обличье. За что?! А за то, что они посмели выразить протест против бессовестных производителей сельскохозяйственной продукции, обжирающихся деликатесами на глазах у тех, кто больше всего пострадал от поразившего нашу планету экономического кризиса!.. Мы вряд ли скоро забудем горечь утраты наших дорогих мальчиков! Мы не успокоимся до тех пор, пока убийц не осудят за их кровавое деяние! Теперь наши добропорядочные граждане наконец поймут, что фермеры — фанатики и террористы. Они не успокоятся, пока не уморят голодом наши города, растоптав право их обитателей на достойную жизнь.
Кафари не выдержала и выключила компьютер. У нее стучали зубы. Неужели и теперь население Джефферсона не поймет, что представляет собой ДЖАБ’а?!. На Хэнкоков напала банда убийц, полиция отказалась помочь, и им пришлось самим спасать от расправы своих матерей и детей. Это должны понимать даже существующие на пособие тунеядцы, привыкшие жить и кормиться за чужой счет!
Однако, добравшись до дома, Кафари начала сознавать, что заблуждается. Елена сидела у экрана и, забыв про домашнее задание, затаив дыхание, смотрела новости. Кафари долго стояла в дверях своей мэдисонской квартиры, изучая выражение лица дочери. Елена с жадностью внимала официальной версии кровавых событий. Наблюдая за своим ребенком, превращенным ДЖАБ’ой в бездумную марионетку, Кафари невольно задумалась над тем, сможет ли и дальше жить на родной планете. У нее почти не осталось надежды спасти Елену. Той едва исполнилось пятнадцать, но она уже целиком и полностью попала под власть Витторио Санторини. Она носила такую же прическу, как Насония Санторини, и такую же одежду, как Ханна Урсула Ренке. Стены в комнате у Елены были оклеены «Манифестом» ДЖАБ’ы. Она слушала музыкантов, распевавших песни во славу ДЖАБ’ы, и посмотрела уже все фильмы с участием Мирабеллы Каресс и Леверетта Беллами — популярнейших джефферсонских кинозвезд.
Мирабелла, длинноногая и худая как вешалка красавица, грудным голосом произносила перед объективами камер что-то вроде того, что «тех, кто чуть что хватается за оружие, надо содержать в психиатрической лечебнице» или «обжорство — это не просто неумение себя вести, а грубое оскорбление, брошенное в лицо бедным и обездоленным». На самом деле, большинство «бедных и обездоленных» весили раза в три больше самой кинозвезды, так как их мало что интересовало, кроме развлечений, воспроизведения себе подобных и принятия пищи. Леверетт Беллами играл мужественных мэдисонцев, защищавших столицу Джефферсона от яваков, в фильмах, не имеющих ничего общего с настоящей войной и людьми, которые на ней сражаются.
Кафари молча прошла на кухню и стала готовить обед. Елена ни за что не соглашалась выполнять такие унизительные и ущемляющие ее права обязанности, как приготовление еды и мытье посуды. Она была слишком занята своим «умственным развитием» и беседами с друзьями о насущных политических проблемах и о борьбе ДЖАБ’ы за их счастливую юность. У Елены были безукоризненные ногти, она знала наизусть джабовский «Манифест», а ее пустая головка напоминала прохудившееся решето.
Как только Елене исполнится восемнадцать и Кафари больше не будет обязана обеспечивать дочь жильем, питанием и одеждой, она улетит на первом же корабле на Вишну, даже если ей придется лететь зайцем! Кафари было горько расписываться в собственном поражении, но она сделала все, что было в ее силах. Вместе с родственниками она ломала голову, пытаясь что-нибудь придумать, но ничто не производило ни малейшего впечатления на погрязшую в своих нелепых убеждениях девочку. "
«Прости меня, Саймон! — думала Кафари, вытирая струившиеся по щекам слезы. — Я не смогла спасти нашу дочь. Наверное, мы так и не увидим ее нормальным человеком…»
Зайдя на кухню за стаканом лимонада, Елена взглянула на Кафари и сказала:
— Неужели ты не знаешь, что лук лучше резать в холодной воде1
Кафари очень хотелось влепить дочери сковородкой по самодовольной физиономии, но она сдержалась. С трудом взяв себя в руки, она прошипела:
— Когда прозвенит таймер, возьмешь себе тарелку сама1 Я не так голодна, чтобы есть в одном помещении с тобой!
Взглянув в глаза матери, Елена отшатнулась. Кафари, не глядя на нее, прошла мимо, захлопнула дверь, закрыла ее на задвижку, бросилась на холодную пустую кровать и разрыдалась. Когда она перестала всхлипывать, раздался осторожный стук в дверь.
— Мама!
— Уходи!
Стук прекратился только на несколько секунд.
— Мама, что с тобой?
— Ничего!
— Может, вызвать врача?
Кафари очень хотелось распахнуть дверь и вышвырнуть дочь из своей квартиры пинками под зад, обтянутый модными брюками. Наконец она немного успокоилась и открыла дверь, за которой переминалась с ноги на ногу Елена.
— Может, позвать врача? — повторила съежившаяся под взглядом матери девочка.
— Лучше раздобудь мне дочь с мозгами. А пока постарайся несколько дней не показываться мне на глаза. Ты в состоянии понять, что я говорю, или мне выражаться яснее?
— Но что я такого сделала? Я просто сказала, что лук лучше резать в воде!
Она же ничего не знает! Действительно ничего не знает! Но сейчас Кафари было не до того, чтобы ее просвещать.
— Не приставай ко мне сейчас. Займись уроками, а еще лучше — узнай, что действительно произошло сегодня в бараке, где жили Хэнкоки!
— А, так это ты все из-за этих фермеров! Из-за этих полоумных маньяков, убивших ни в чем не повинных школьников за то, что они осмелились протестовать! Подумать только! Они же мои ровесники! Конечно, ты тоже из каламетских фермеров, но как можно защищать этих зверей!
Кафари сжала кулаки. Она вспомнила мальчугана со сломанной рукой и дробовиком, палившего в амбар, кишащий яваками и асалийскими пчелами, вспомнила женщину, распахнувшую ей дверь под явакским огнем, вместо того чтобы бежать прятаться в подвал. От этих воспоминаний Кафари охватила такая ярость, что ее всю затрясло.
Елена правильно поняла, что ей грозит, и прошептала:
— Ты не посмеешь меня ударить!
Несмотря на почти непреодолимое желание задушить собственную дочь, Кафари вновь сумела взять себя в руки. Так ничего и не поняв, Елена расхохоталась.
— Какая же ты жалкая! Ты и остальные грязные свиноводы…
Кафари со всего размаху влепила ей по физиономии. Глядя на мать ошеломленными глазами, Елена отшатнулась к стене и поднесла руку к щеке:
— Ты… Ты меня ударила!
— И поделом!
— Да как же ты?..
Елене, пораженной неожиданным поворотом событий, так и не пришло в голову спросить, за что ее ударила мать.
— Тебя давным-давно нужно было как следует выпороть. Хватит с меня твоей лени и твоего ханжества!
— Ханжества? — возопила Елена. — Я не ханжа, а член ДЖАБ’ы! Ты хоть читала манифест нашей партии? Там так здорово написано про экономическое и социальное равенство! Про уважение прав всех живых существ! Да этот манифест написан самыми выдающимися, самыми современными социологами в известной человеку части Вселенной! Я верю каждому слову нашего манифеста. Я живу по его заветам! Где же здесь ханжество?!
— О Господи! Неужели ты действительно так тупа!.. Ну ладно, давай посмотрим, что пишут твои «выдающиеся социологи», а потом я объясню тебе, как все обстоит на самом деле. В вашем манифесте только и говорится что о равенстве и равноправии. Витторио Санторини на все голоса распевает о том, что все люди заслуживают любви и счастья. Он пишет о том, что все должны в равной степени пользоваться богатствами нашей планеты, о том, что все равны и должны относиться друг к другу с уважением. Он любит всех на Джефферсоне — детей и взрослых, больных и здоровых! Всех, кроме фермеров!!!
Кафари с такой горечью произнесла последние слова, что ее дочь невольно поежилась.
Потом Елена застыла с открытым ртом. До нее внезапно стало доходить, что она действительно не задумывалась о том, что каламетские фермеры тоже входят в число живых существ, населяющих Джефферсон. Впервые в жизни Елена взглянула на себя со стороны, и явившееся ей в беспристрастном зеркале изображение, кажется, не очень ей понравилось. Не очень-то приятно признавать свои заблуждения!
— Я слышала, как ты часами защищала право колорадских жуков на существование, — безжалостно продолжала Кафари. — При этом ты клеймила набравшихся смелости с тобой хоть в чем-нибудь не согласиться людей, как опасных для общества маньяков. Где же твое уважение к их взглядам?! Ты же считаешь животными всех, кто думает хоть немного по-другому! Да что там животными! Ты же проливаешь крокодиловы слезы по хищным зверям, пожирающим детей тех, кто выращивает еду, которой ты набиваешь себе брюхо! И попробуй сказать, что это не так!..
— Чаша моего терпения переполнена! — воскликнула Кафари, ткнув пальцем в Поля Янковича, все еще захлебывавшегося слюной на экране. — Ты потирала руки, глядя на то, как увозят в тюрьму людей, не сделавших тебе ничего плохого. А ведь ваше правительство превратило их в настоящих рабов! Ваши законы заставляют их бесплатно корячиться на государственной земле, чтобы тебе было чем пообедать! А стоит им отказаться или хотя бы пожаловаться, как их ждет тюрьма! Ну и где же тут равенство, равноправие и уважение? Где?!. Позволь мне до конца прояснить ситуацию. Когда ты изволила появиться на кухне, я плакала вовсе не от лука! Двое из этих «грязных свиноводов», которых ты так презираешь, — мои друзья, и я сильно сомневаюсь, что ты когда-нибудь сравнишься с ними добротой, мужеством и честностью. Когда Дэнни Гамалю было всего двенадцать лет, яваки убили у него на. глазах отца и братьев. Мать Дэнни, рискуя жизнью, распахнула дверь своего дома передо мной и президентом Ленданом. Через мгновение яваки дали залп, разнесли на куски стену, в которой была эта дверь, и превратили спину Айши в кровавое месиво. Мы едва успели спрыгнуть в подвал, как явакские денги буквально снесли весь дом с лица земли…
Елена слушала мать с разинутым ртом.
— Кажется, эта лживая тварь на экране ничего об этом не сказала! А знаешь почему? Потому что ДЖАБ’а платит ему за то, чтобы он заговаривал зубы таким безмозглым марионеткам, как ты, которые развесив уши слушают правительственные программы. Ведь вам даже в голову не придет поискать в информационной сети что-то, что хоть как-то отличается от того, что вы вбили себе в голову. Чему же тут удивляться! Ведь для того, чтобы прислушиваться к чужому мнению, нужно думать! Впрочем, если тебя действительно волнует правда, посмотри, что пишут в информационной сети фермеры. Советую тебе начать с программы Аниша Балина. Впрочем, имей в виду, что правда будет горькой… Кроме того, запомни как следует одну вещь! ДЖАБ’а гарантирует всем свободу слова, так что я не буду молча мириться с ложью и лицемерием. Если тебе это не по вкусу, проваливай на все четыре стороны!
С этими словами Кафари пошла прочь из дому. Она так расстроилась и разозлилась, что даже не задумывалась о том, что теперь и ее могут посадить в тюрьму или отправить на «перевоспитание». Захлопнув за собой дверь, она пошла вперед, не разбирая дороги. Опомнилась она только в аэромобиле, летевшем в сторону Каламетского каньона. Больше лететь Кафари было некуда. Ее мать узнала аэромобиль и выбежала из дома. Одного взгляда на лицо дочери ей хватило, чтобы все понять.
— Выходит, ты наконец-то всыпала маленькой дряни по первое число!
— Откуда ты знаешь? — ошеломленно спросила Кафари и, не дождавшись ответа, разрыдалась.
Они прошли в дом. Слезы застилали Кафари глаза, и она запиналась на каждом шагу. Наконец мать усадила ее рядом с собой на диван и обняла за плечи. После пятнадцати лет, проведенных в постоянных страхах, не говоря уже о последних годах, когда она в одиночку воспитывала своенравную дочь, не желавшую слушать ничего, кроме джабовской пропаганды, Кафари остро нуждалась в тепле родного человека. А ее любимый муж сейчас где-то очень далеко на Вишну снова делает первые шаги…
Когда Кафари немного успокоилась, к ней подошел отец со стаканчиком виски. Она с трудом поднесла его к губам, и отцу даже пришлось поддержать ее локоть, чтобы напиток не расплескался. Кафари залпом выпила обжигающую жидкость, и ей немного полегчало. А может, вспыхнувшее в желудке пламя просто на мгновение отвлекло ее от тяжелых мыслей, и она успела взять себя в руки. Тем временем мать нежным прикосновением ладони откинула со лба дочери волосы, которые лезли ей в глаза, и осушила ей слезы передником, с которым не расставалась, сколько ее помнила Кафари.
Только сейчас женщина заметила седину, блестевшую в волосах ее родителей, и бороздившие их лица глубокие морщины.
Глядя в наполненные тревогой глаза матери, Кафари спросила:
— Неужели я в детстве была такой же упрямой? Мать удивила Кафари, широко улыбнувшись.
— Да нет! Елена, наверное, вся в отца. Как ты думаешь, Зак? — спросила она, подмигнув мужу.
— Пожалуй, да, — буркнул отец Кафари. — Хотя я и помню, как наша дочь подожгла сарай с жемчугом, а потом спихнула сына Реджи Блэкпола с сеновала так, что мне пришлось везти его в больницу. А потом она жила с каким-то бог весть откуда взявшимся офицером, вообще не посвящая нас в свои дальнейшие планы…
Кафари возмущенно фыркнула, а потом прикусила губу.
— Но сейчас-то что мне делать? — пробормотала она.
— А что вообще произошло у вас с Еленой?
Кафари все рассказала родителям. У Зака Камары заиграли желваки на скулах, а на лице его жены появилось выражение, при виде которого поджал бы хвост и бешеный яглич. Кафари с ужасом подумала о том, что дома в Мэдисоне наверняка выглядела не лучше.
— Ты сильно ее поколотила? — негромко спросила ее мать.
— Кажется, я поставила ей фингал под глазом…
— До свадьбы заживет! — фыркнул отец Кафари. — Конечно, я не призываю тебя бить Елену каждый день, но эту пощечину она заслужила. Пожалуй, ты сама не понимаешь, как правильно поступила.
— А если она донесет?..
— А вот об этом она пожалеет! — рявкнул отец и ласково погладил по щеке приунывшую Кафари. — Саймон на твоем месте поступил бы точно так же. А как еще выбить из головы ребенка дурь, которой ее пичкали столько лет?!
— Неужели это единственный способ? — устало пробормотала Кафари. — Впрочем, мы действительно уже все перепробовали…
— Кроме хорошей порки! — усмехнулась ее мать. — Как знать, может, это ее так поразит, что она попытается докопаться до истины.
Кафари не смела на это надеяться, опасаясь нового разочарования.
— Я лучше полечу домой, — пробормотала она. — Кто знает, что сейчас начнется в Мэдисоне, а эта маленькая дура вполне может отправиться на улицу одна…
Родители Кафари озабоченно переглянулись.
— Ну ладно, — негромко сказала ей мать. — Если что, звони. Мы всегда тебя спрячем.
Кафари кивнула и обняла родителей так крепко, словно прощалась с ними навсегда.
На улице смеркалось. Кафари села в аэромобиль и полетела в сторону города.
II
Елена была в растерянности.У нее все еще горела щека от неожиданной пощечины, и она не знала, что делать дальше. Горькие слова матери произвели на нее гораздо больше впечатления, чем удар. А что, если мама права?! Что, если все действительно так, как она говорит?!.
Наконец Елена поняла, что есть только один путь узнать, что же на самом деле произошло в бараке Хэнкоков. Она села за компьютер и постаралась найти в информационной сети самые известные страницы каламетских фермеров. Сеть была перегружена. Елене было никак не проникнуть даже в интересующую ее область. Наконец она включила компьютер в режим автоматического поиска, но и после этого прошло целых полчаса, прежде чем на экране появились фермерские страницы.
Елена тут же нашла программу Аниша Балина. За всю свою жизнь она не видела ничего страшнее демонстрировавшейся Балином видеозаписи. С первого взгляда ей стало ясно, что речь идет о документальных кадрах. Оцепеневшая Елена была не в силах оторвать глаз от экрана, пока происходившие на нем события разносили вдребезги прочно укоренившуюся у нее в мозгу систему взглядов и убеждений. Внезапно сработал ее наручный коммуникатор. Елена подскочила в кресле и стала дрожащими пальцами нажимать на кнопки.
— Слушаю, — проговорила она чужим голосом.
— Это Эми-Линн! Ты смотришь новости? Какой ужас! Бедные мальчики!..
— Эми-Линн, — глухо повторила Елена. — Найди программу Аниша Балина… Нет, ни о чем сейчас меня не спрашивай! Обязательно посмотри ее и перезвони мне!
Через двадцать три минуты снова сработал коммуникатор.
— Это что, правда? — всхлипывая, спросила Елену Эми-Линн.
— Наверное, да, — прошептала Елена. — Мама знает Дэнни Гамаля, и его мать… Но зачем же Поль Янкович и все остальные врут?! А почему никто не говорит о том, что Дэнни и его мать спасли президента Лендана?! Их же за это наградили вместе с мамой!.. Я еду в город! Сегодня там будет демонстрация протеста фермеров, и я все сама узнаю! Я с ними поговорю!.. Пока не знаю о чем, но мне надо во всем разобраться!
— Я с тобой, — немного поколебавшись, заявила Эми-Линн. — А еще я позвоню Элизабет!
— Тебе совсем не обязательно…
— Я понимаю! Кроме того, родители свернут мне шею, если узнают… Но мне все это тоже не нравится! Мне заранее страшно от того, что мы узнаем, но я должна знать правду! В общем, я звоню Элизабет!
— Ну ладно, — нехотя согласилась Елена. — Где мы встречаемся?
— В городе сейчас наверняка полно народа. Давай встретимся дома у Элизабет! Оттуда рукой подать до центра!
— Договорились!
Елена выключила компьютер, потуже затянула ремешок наручного коммуникатора, выкатила из гаража мотороллер, заперла входную дверь и поехала в сторону дома Элизабет. Она не задумывалась о том, что хочет узнать, и не представляла себе, что делать, если слова ее матери и кадры из передачи Балина окажутся правдой. Мама часто говорила, что ДЖАБ’а подстроила аварию папиного аэромобиля, но Елена отказывалась в это верить. Она и сейчас не желала верить в это, но у нее в душе зародились первые сомнения.
Так или иначе, она докопается до истины!
ГЛАВА 19
I
Я вновь понадобился правительству Джефферсона…В 8.30 со мной вышел на экстренную связь президент Зелок. На этот раз он обошелся без Сара Гремиана. Лицо президента было налито кровью. Ничего удивительного! Я уже давно отслеживаю сообщения полицейских радиостанций и программы новостей. В центре Мэдисона опять беспорядки, и Зелоку не удивить меня своим приказом.
— Быстро в город, железяка! Одна нога здесь, другая там! В Мэдисоне вооруженный мятеж!
Вот уже час, как я слежу за ситуацией в столице. В центре города идет многолюдный марш протеста, организованный каламетскими фермерами. Их главные требования — немедленное освобождение Хэнкоков и отмена постановления о конфискации оружия, принятого Сенатом и Законодательной палатой через каких-то десять часов после кровавых событий в джабхозовском бараке. Пока я не заметил у фермеров оружия, но их выступление действительно дало толчок новым беспорядкам.
Полиция пыталась разогнать демонстрантов, используя методы, которые назвали бы жестокими в любом цивилизованном обществе. Потом появились «возмущенные горожане», зашедшие фермерам с тыла, и на улицах вокруг здания Объединенного законодательного собрания вспыхнула драка. Хотя большинство фермеров просто пыталось защититься от полицейских дубинок и гранат со слезоточивым газом. На этот раз полиция не пользуется нервно-паралитическим газом, примененным злополучным президентом Эндрюсом против джабовской оппозиции шестнадцать лет назад, но, помимо обычного слезоточивого, она, кажется, применяет и рвотный.
Попав между молотом и наковальней, многие фермеры стали хвататься за импровизированное оружие. Разбив витрины, они вооружились металлическими вешалками, выворотив дорожные знаки, они закрылись ими, как щитами, и стали кидать в нападающих камни и емкости из-под газа. Побоище ширилось в сторону президентской резиденции. Это здание практически не охраняется — большинство полицейских собралось на Парламентской площади, чтобы защитить депутатов Объединенного законодательного собрания. Чего ж удивляться тому, что президент Зелок наложил в штаны и скомандовал мне немедленно ехать в город!
Конечно, Зелок сам спровоцировал вспыхнувшее сегодня в Мэдисоне насилие, но ситуацию в городе необходимо взять под контроль, а кроме меня, это сейчас, кажется, больше никому не под силу. Я покидаю ангар и выезжаю в город. На моем пути опять оказываются паникующие водители и пешеходы. Я пытаюсь отдать диспетчерской энергоснабжения приказ обесточить улицы города, но обнаруживаю, что у меня больше нет с ней связи.
Теперь мне не удастся отключить электричество. На каждом перекрестке я рву сыплющие искрами провода и волочу за собой недавно установленные на свои места светофоры. Мэдисону дорого обходится мое появление в центре города!.. Мои динамики непрерывно транслируют предупреждения пешеходам и автомобилистам, но мне остается еще одиннадцать кварталов до президентской резиденции, когда Жофр Зелок снова вызывает меня по каналу экстренной связи.
— Где ты там тащишься?! — вопит он. — Скорее! Бандиты уже на лужайке у меня под окном. Они вооружены до зубов! Это мятеж, а ты ползешь, как черепаха!
— Увеличив скорость, я причиню мирным жителям непоправимый ущерб. Пока еще я никого не задавил, но если я поеду быстрее, будут человеческие жертвы.
— Плевать мне на жертвы! Дави всех подряд! Чтобы был здесь через две секунды!!!
Решив не указывать президенту Зелоку на то, что он, кажется, путает меня с баллистической ракетой, я все же начинаю быстрее двигаться к месту вооруженных столкновений. Полицейские камеры теперь показывают, что фермеры действительно взяли в руки оружие. Неважно, украдено оно в разгромленных магазинах или тайно переправлено в Мэдисон, речь идет уже не просто об уличных беспорядках!
— Если мне предстоит схватка с вооруженным противником, я должен прийти в полную боевую готовность.