Страница:
К своему удивлению, он удержался на своем посту. Несколько раз он подозревал, что его хотят сместить, но внешне этого не показывал, и все прекрасно понимали, что в очень большой степени своими достижениями группа рекрутов обязана именно ему, своим примером он воодушевлял остальных. Он всегда вставал самым первым, а ложился самым последним; именно он брал на себя самую неприятную работу и не оставлял ее, пока она не была сделана как надо. Кое-кто поговаривал о подхалимаже, но с другой стороны, все знали, что Герцер делает только то, что действительно необходимо делать. При этом он никогда не перекладывал работу на других. Когда у кого-то случались проблемы, а некоторые задания порой требовали большой умственной работы, то именно Герцер всегда оказывался рядом и подсказывал, как лучше выйти из сложного положения. Когда декурий не мог справиться с какой-либо задачей, именно Герцер всегда готов был прийти на помощь.
Иногда он мельком видел Ганни, всегда неожиданно. Например, они могли быть на марше километрах в десяти от лагеря и вдруг, вывернув из-за поворота дороги, наткнуться на Ганни. Тот сидел за деревом, словно поджидая их. Или могли устанавливать частокол и вдруг заметить, что земля, которую они выбрасывали из ям, попала на чьи-то ботинки, поднимали взгляд, а перед ними стоял не кто иной, как Ганни.
Он никогда ничего не говорил рекрутам, только наблюдал за ними, а потом беседовал с сержантами. Герцер никак не мог понять, чем вообще занимается Ганни.
Но вскоре они это узнали.
Однажды, вернувшись в лагерь после очередного длительного марша и распевая песню о «Великой дороге», они увидели Ганни и мэра Тальбота, которые явно поджидали их на плацу. Сержанты распустили рекрутов по баракам и приказали подготовиться к вечерней проверке. Рекруты удалились в барак и принялись доставать чистую форму; все уже почти неделю как не мылись.
Никто не знал, что их ждет, и потому Герцера завалили вопросами.
– Понятия не имею, – ответил он, схватил одного из рекрутов и дернул его за форму. – Что ты, черт побери, с ней сделал? Специально мял все это время?
Сержанты научили их, как можно отутюжить форму при помощи разогретого стального лома, но сейчас на это уже не было времени, так что Герцер просто расправил на нем форму и подтянул ее, где надо, уповая на то, что никто из старших по званию ничего не заметит.
– СТРОЙСЯ НА УЛИЦЕ!
Герцер вместе с остальными выбежал на улицу и встал спереди, проверил, все ли на месте; убедившись, что все в порядке, он отсалютовал строевому сержанту, прижав правую руку к сердцу. Салют сержантам разрешалось отдавать только в таких случаях.
– Сержант-триарий, все рекруты построены.
– Хорошо, займите свое место.
Герцер с серьезным лицом прошел в самый конец строя. Когда он встал на место, сержант выкрикнул:
– СТРОИТЬСЯ В ШЕРЕНГИ!
По сравнению с теми маневрами, которые они практиковали в последнее время, это задание было достаточно легким. Первая шеренга сделала шаг вперед, вторая осталась на месте, а задняя отступила назад, так что теперь между шеренгами можно было пройти.
Труднее всего было рекруту-триарию, ему нужно было отступить назад на шесть шагов. Но они так много раз практиковались в строевой ходьбе назад, что Герцер, не задумываясь, встал на нужное место.
Ганни и мэр Тальбот прошли вдоль шеренг. Герцер вздохнул, проверка была несложной. Они просто осматривали рекрутов, никто не собирался устраивать по-настоящему серьезную проверку. Герцер терпеливо ждал, раздумывая, как и все остальные, что бы все это значило, но вот Ганни и Эдмунд подошли к нему, и он встал по стойке «смирно».
– Как дела, Герцер? – спросил мэр Эдмунд.
– Прекрасно, сэр! – отчеканил Герцер.
Тальбот слегка улыбнулся и кивнул.
– Кажется, ты еще вырос, хотя куда уж еще.
Герцер не знал, что на это ответить, и промолчал, а Эдмунд прошел дальше, вслед за ним и орудийный сержант. По пути Ганни бросил на Герцера взгляд, значение которого понять было просто невозможно.
Ганни принял рапорт у сержанта-триария Джеффкоута, встал на его место лицом к отделению и выкрикнул:
– ВОЛЬНО! – Потом дождался, пока все встали вольно, и продолжал: – Первая группа тренировочного центра легионеров Вороньей Мельницы успешно закончила основной курс тренировок для рекрутов и готова перейти к более высокой ступени. А это значит, что вы уже продемонстрировали, что можете строить, маршировать, копать. Теперь мы будем учить вас сражаться. – Он оглядел всех и покачал головой. – Можете радоваться.
Герцер хотел даже крикнуть «ура», ведь все они постоянно только о том и думали, когда же они будут заниматься не только строительством и копанием траншей.
– Жизнь ваша не станет легче, просто теперь все будет по-другому, – говорил дальше Ганни. – Кроме всего прочего, вам будет разрешено иногда ходить в городок. Это не значит, что вы сможете заваливаться в таверну Тармака, ввязываться там в пьяную драку и все такое прочее; если кто-нибудь позволит себе нечто подобное, то будет иметь дело со мной. И если вы думаете, что до сих пор носили тяжелые рюкзаки, то ошибаетесь. Когда пойдете в поход со мной, узнаете, что такое настоящая тяжесть. Вы собираетесь стать солдатами. До вечера все получают увольнительную. Подъем как обычно. Ах да: еще к нам присоединятся женщины, те, кто выдержал испытания. Мы распределим их по отделениям. Но не думайте, что эти женщины предназначены специально для вас, они не проститутки. Они прошли такой же тренировочный курс, как и вы. Любой, кто будет вести себя непристойно во время несения службы, предстанет перед военным трибуналом. Наказание может включать и порку, и исключение из рядов легионеров. Так что даже не думайте об этих женщинах. Во-первых, они сами могут с вами разобраться, потом костей не соберете. А во-вторых, со стороны начальства вас ждет самое серьезное наказание. До сих пор у нас не было смешанных групп, потому что мы обучали вас дисциплине. Завтра вам выдадут доспехи и учебное оружие. И тогда начнется настоящая учеба. Разойтись!
Когда рекруты зашли в барак, Герцер дал команду «вольно».
– Нам дали увольнительные на сегодняшний вечер. – Он оглядел товарищей. – Это не означает, что можно терять голову и всем разбегаться. Кто-то должен остаться часовым в бараке, по расписанию дежурств.
– Черт побери! – выругался тот несчастный, чей черед был стоять на посту.
– Что поделаешь. И еще, если вы хотите идти в городок, лучше идти группами. С каждой группой должен находиться хотя бы один декурион; если с кем-то что-то случится, отвечать будут сам рекрут и декурион, который был с ним.
– А ты сам? – спросил один из рекрутов.
– Я сдал все свои деньги на хранение, – улыбнулся Герцер. – Так что в город мне идти не интересно. А просить сержанта Джоунза открывать сейф я не буду. А вы? – Он осмотрелся по сторонам. – Так что я просто хорошенько высплюсь.
Многие рекруты все же решили отправиться в городок, они договорились с Петерсоном из третьего декурия, что тот пойдет с ними за главного. Затем они подошли к Тернеру.
– Значит, будешь спать? – спросил Круз со своего места.
– Именно. – И Герцер взбил узелок с нижним бельем, который использовал вместо подушки. – Завтра начинаем учения с Ганни. Можете не сомневаться, уж он нам не даст продохнуть с самого начала.
– Интересно, что еще можно придумать? Кажется, сержанты уже все перепробовали, – заметил Круз. – Не возражаешь, если я схожу в город?
– Только иди не один, – ответил Герцер, устраиваясь поудобнее. Обычно он засыпал, стоило ему лечь на пол, но сейчас было еще слишком рано. Однако слышен уже был зов Морфея, а Герцер поклялся, что никогда в жизни не будет больше пренебрегать сном. – И возвращайся до отбоя, чтобы выспаться к завтрашней муштре.
– Есть, сэр! – фыркнул Круз. – Увидимся позже, Герцер.
– Если только найдешь меня.
Герцер бежал последним и подгонял отставших солдат триарии, вот он догнал Круза и похлопал его по плечу.
– Напился вчера, Круз? – весело спросил он.
– Черт побери, откуда ты знаешь? – простонал в ответ Круз.
– Просто угадал.
Ганни и вправду с самого начала решил показать им, кто теперь будет главным. Триария уже по второму разу поднималась на Холм. Первым подъемом Ганни остался недоволен и высказал свое недовольство в самом резком тоне.
– Круз, если не хочешь лишиться своих нашивок, давай двигайся, – сказал подбежавший к ним декурион Джоунз. – И ты, Герцер.
– Так точно, сержант, – ответил Герцер и подхватил Круза под руку. – Побежали, любитель вечеринок.
– Боже, мне конец, – простонал Круз и, спотыкаясь, побежал вверх.
Позади строевые сержанты подгоняли тех из рекрутов, кто тоже выбился из сил.
– Сколько ты выпил?
– Не знаю, после второй кружки медовухи все как-то смешалось, – ответил Круз и замолчал, он тяжело дышал.
– В следующий раз слушайся папу Герцера, понятно? – рассмеялся Герцер. – Даже женщины бегут лучше тебя.
– Что поделаешь.
Когда они поднялись на вершину Холма, Ганни, казалось, даже не вспотел. Он приказал триарии построиться, Герцер занял свое место сзади. К ним теперь присоединились семь женщин, они тоже прошли основной курс. Их раскидали по отделениям, хотя по крайней мере одна из них должна была быть рекрутом-декурионом. Герцер уже подумывал, что, возможно, после сегодняшнего утра Крузу не удастся сохранить свой пост, но пока что Ганни молчал – может, решил в первое утро быть снисходительным.
– Наверное, гадаете, зачем я поднял вас сюда, – начал он, когда в строй встал последний рекрут, он задыхался и еле стоял на ногах. – Есть одна чудесная книга, в которой говорится: «Всему свое время», и для вас как раз наступило время позабыть детские забавы. А я здесь для того, чтобы забрать у вас все ваши игрушки. Понятно?
– ТАК ТОЧНО, СЕРЖАНТ!
– Времени на развлечения и забавы в течение нескольких недель у нас практически не будет, но все же хочу еще раз напомнить вам, что, получив приказ двигаться, солдаты обязаны двигаться. Когда-то в этой долине уже шли сражения, и тогдашний генерал целиком и полностью зависел от своей пехоты. Его солдаты передвигались с такой скоростью, что их даже стали называть пешей кавалерией. И мы добьемся того же. К окончанию нашего обучения вы должны уметь обогнать любого кавалериста, должны уметь ходить по тропам, по которым с трудом передвигаются даже горные козлы. Не будь я Майлзом Артуром Резерфордом. Понятно?
– ТАК ТОЧНО, СЕРЖАНТ!
– В первую очередь солдат заботится о своем имуществе и снаряжении, потом уже о себе. Если вы несете ответственность за какое-то специальное снаряжение, тогда сначала заботитесь о нем, потом о своем личном снаряжении. Единственная ваша цель – выполнить полученное задание. Каждый день вы можете находить лучшие пути для продвижения к цели, и вы будете их находить!
– И какое же у нас задание, какая цель, Ганни? – торжественно спросил Круз.
– Вы должны умереть: от стрелы, меча или алебарды, чтобы спасти жизнь гражданского человека! Политики должны следить за тем, чтобы армия действовала как настоящая армия. Если вам это не нравится, можете отправляться на все четыре стороны, поступайте в какую-нибудь дурацкую торговую компанию вместе с другим сбродом или еще куда-нибудь, прячьтесь за маменькину юбку! Но пока вы здесь, ваша цель неизменна! Гражданские люди даже не узнают об этом, да им и все равно. Со временем они возненавидят вас. И все равно вы будете держать клятву и неуклонно идти к своей цели, безропотно выполняя любое задание. ПОНЯТНО?!
– ТАК ТОЧНО, ГАННИ!
– Вы рождены в крови, в крови будете жить и умрете в крови. С сегодняшнего дня вы не солдаты, не легионеры, вы – Кровавые Лорды. Вы повязаны кровью, повязаны сталью. Повторяйте за мной: кровь за кровь…
– Кровь за кровь, – повторял Герцер, и у него мурашки шли по коже.
– Сталь за сталь…
– Сталь за сталь…
– В крови мы живем…
– В крови мы живем…
– В крови умрем…
– В крови умрем…
– Кровавые Лорды…
– Кровавые Лорды…
– ГРОМЧЕ!
– КРОВАВЫЕ ЛОРДЫ!
– ГРОМЧЕ!
– КРОВАВЫЕ ЛОРДЫ!
– А теперь вниз и обедать. После обеда построение, посмотрим, смыслите ли вы хоть что-нибудь в изготовлении доспехов.
После обеда они увидели, что в повозках, запряженных быками, стоят ящики – это им привезли доспехи. Динн залезла в повозку и оглядела ящик сверху.
– Доспехи, пластинчатые. Набор, – читала она наклейку на ящике. – Размер маленький. Значит, для меня.
– Снимайте ящики с повозки! – приказал Ганни. – Несите их в барак, мы покажем вам, что с ними делать.
Когда ящики открыли, внутри оказались стальные пластины, соединения, заклепки, полоски кожи и сборник инструкций, из которых невозможно было что-либо понять. Еще к ящикам прилагались инструменты, Ганни тут же сложил их вместе с другими.
Пластинчатые доспехи нужно было делать следующим образом: бралась стальная пластинка, прикладывалась к телу, сгибалась по контурам, следующая находила на первую, а соединялись они с помощью специальных креплений и кожаных шнурков. Однако для того, чтобы пластинки плотно прилегали к телу, нужно было очень точно соединять их. Получалось шесть больших кусков – две половинки для торса, одна для левого бока, одна для правого и две плечевых.
Последующие два дня все рекруты занимались изготовлением и подгонкой доспехов, они обрезали пластинки до нужной длины, придавали им необходимую форму, проделывали дырки для заклепок, закрепляли соединения, продергивали шнурки. К доспехам прилагался толстый валик хлолка, его сгибали пополам, оборачивали шею наподобие шарфа, а концы пускали крест-накрест по груди. Благодаря этому доспехи не царапали тело воина.
Герцер, как всегда, не мог найти себе доспехов нужного размера, пришлось специально для него делать несколько пластин. В течение этих двух дней отовсюду были слышны ворчание и ругань, многим рекрутам нелегко давалось мастерить доспехи, но в конце концов все закончилось миром.
Ганни внимательно проверил все доспехи, и только после этого им выдали новые шлемы, копья, мечи и большие деревянные щиты. Шлемы были тяжелые, с отверстием для лица в форме большой буквы «Т», – не такие, как в римских легионах. У этих шлемов было несколько преимуществ. Из обрывка случайно услышанного им разговора Герцер выяснил, что из всех доспехов сделать эти шлемы было тяжелее всего. А римские шлемы еще труднее в изготовлении, потому что они состоят из нескольких частей, специальных соединений, заклепок и петель. Римский шлем с открытым лицом легок, воин спокойно дышит, но такой шлем не уберегает от удара мечом по лицу или от прямого укола пикой или стрелой. Тяжелые шлемы, которые выдали им, прикрывали гораздо большую поверхность лица, следовательно, были более надежными.
Недостатком этих шлемов было то, что угол зрения воина в таком шлеме крайне ограничен, к тому же постоянно носить его на голове не так-то легко. Но в общем Герцер был доволен шлемом. Пусть уж лучше он меньше будет видеть, зато останется живым.
Копья были сделаны по римской методике, именно такими пилумами пользовались когда-то легионеры. Достаточно короткое деревянное древко, не больше метра длиной, увенчивалось очень длинным стальным лезвием копья с острым, шипованным наконечником. Рекруты много тренировались, чтобы правильно пользоваться этим копьем; сначала они шли строем, а потом пускались в атаку с опущенными копьями, которыми кололи врага, как пиками. Но копья можно было и метать. Длинное и легкое копье с сердцевиной из мягкого железа пронзало щит врага и сгибалось. Враг уже не мог продолжать сражаться. Он вынужден был остановиться и опустить щит, чтобы вытащить застрявшее в нем копье. Копья обычно метали с небольшого расстояния и потом сразу же бросались в атаку. И получалось, что передняя линия врага оказывалась смятой, ибо большинство не могли защищаться при помощи щитов, а значит, были более уязвимыми.
Мечи им достались короткие, с широкими лезвиями, больше похожие на кельтские мечи, чем на римские. Носили такие мечи в ножнах справа на груди, почти у под мышки. В бою таким мечом нужно орудовать очень быстро, рубить, колоть. Сейчас мечи были деревянными, со свинцом внутри. Герцер про себя надеялся, что настоящие мечи будут хоть немного легче.
И наконец, щиты. Щит Герцеру совершенно не понравился. Обычно воин продевает руку в петлю на обратной стороне щита и держит его за две точки; тут же приходилось держать щит только за одну точку и на вытянутой руке. Такой способ идеально подходил для боя в строю, потому что если все воины, стоящие в строю, вытягивали щиты вперед, получалась сплошная непробиваемая защитная стена. Но такой щит можно было легко удерживать лишь прямо перед собой, и если человек уже учился более открытому способу ведения боя, как Герцер, такой щит создавал ощущение полной незащищенности.
К учениям приступили незамедлительно, начав со строевой подготовки в полном вооружении. Мечи можно было считать просто дополнительным грузом, но со щитами и копьями дело обстояло иначе. Щиты на марше невозможно было перекинуть за спину, их приходилось держать почти как в бою, а так как они тоже были утяжелены свинцом, то, пока у рекрутов не развились нужные мышцы, всем приходилось туго.
Копье нести было гораздо легче с точки зрения веса, но очень неудобно. Приходилось приноравливаться, чтобы не задевать товарищей. Тут как раз пригодились доспехи: если кто-то нечаянно задевал наконечником копья шедшего впереди товарища, того спасали стальные пластины.
Каждый день им давали час на то, чтобы облачиться по всем правилам, а потом внимательно проверяли. Если оружие или доспехи были плохо начищены, то наказывался сам рекрут; если же у кого-то на оружии и доспехах замечали пятна ржавчины, то наказывался весь декурий: их нагружали тяжестями и заставляли бежать на вершину Холма. Так они быстро научились следить за своим снаряжением и оружием.
В конце концов Ганни остался более или менее доволен – триарий мог выйти на марш с оружием. И тут же снарядил рекрутов в долгий, тяжелый поход.
Трудности всех предыдущих походов тут же померкли. Вместо того чтобы держаться Виа Апаллия или других наезженных дорог, Ганни повел их по пересеченной местности. Казалось, путь знает только он. В какой-то момент Герцер вдруг заметил, что они не отходят больше чем на двадцать километров от городка, но этого нельзя было сказать по характеру местности, по которой они шли, и по дальности преодолеваемых расстояний. Они ходили по уступам, и у них под ногами летали ястребы; ходили по узким тропам-бродам через топкие болота. Лазали по скалам, где любое неверное движение означало смерть, пересекали бешеные потоки с ледяной водой. Причем делали все быстро и слаженно. Ганни не обращал так много внимания, как прежние сержанты, на обустройство лагеря; он считал, что главное для солдата это движение. Они вставали ни свет ни заря, ели уже на марше. В течение пяти дней вся их пища состояла из сушеной кукурузы и «шимпанзятины», запивали еду простой водой. Последние два дня дневные рационы пищи были урезаны в два раза. А потом, казалось из ниоткуда, им навстречу выехал обоз.
Каждое утро Ганни проводил проверку снаряжения и оружия. Горе тому, у кого на доспехах, копье, мече, щите или шлеме оказывалось пятнышко ржавчины. Тогда рюкзаки всего декурия набивались до отказа камнями, и Ганни бежал вперед, а рекруты обязаны были бежать вслед за ним.
Такое случилось дважды, но зато после подобного урока уже никто не допускал небрежности в отношении оружия или снаряжения. Рекруты часто засиживались допоздна у костра и чистили все, что можно было начистить.
Когда они наконец разбивали настоящий лагерь, то делали это в тактически подходящих местах. Герцер сразу обратил на это внимание. Другие сержанты просто подбирали достаточно ровное место, Ганни же всегда устраивал лагерь на холме, причем чаще всего так, чтобы оттуда открывался вид на все окрестности. Ганни никогда никому ничего насчет этого не говорил, и Герцер иногда думал, что он делает это специально, чтобы научить только тех, кто заметит и поймет. Но возможно, Ганни так привык занимать наиболее защищенную позицию, что не мог уже действовать по-другому.
Наконец, после двух недель на марше, после долгих тренировок по метанию копья, они вернулись в главный лагерь. Мечом и щитом во время этого марша их пользоваться не учили.
Рядом с палатками появилось новое здание. На улице рядом с ним стоял капрал Уилсон. Ганни провел рекрутов на плац и приказал остановиться.
– ТРИАРИЙ, НАЛЕВО! – крикнул он. – ВОЛЬНО!
Герцер опустил щит и прислонил его к левому бедру, ноги расставил на ширину плеч, а обе руки положил крест-накрест поверх щита.
– По моей команде разойтись по отделениям, оружие сдать в оружейную. – И Ганни показал всем на новое здание. – Потом снова занять свои места в строю.
Рекруты послушно выполнили приказ, сдали мечи, которые так и не вынимали из ножен, копья и снова построились на плацу.
– Завтра начинаем учить вас пользоваться мечом, а также продолжим занятия с копьем. Еще продемонстрируем вам, что щит предназначен не только для защиты, им можно пользоваться как оружием. Но все это будет завтра. Сегодня хорошенько поешьте и отдохните. Потому что если вы считаете, что последние две недели были трудными, то это не так. Дальше будет еще сложнее. РАЗОЙТИСЬ!
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Иногда он мельком видел Ганни, всегда неожиданно. Например, они могли быть на марше километрах в десяти от лагеря и вдруг, вывернув из-за поворота дороги, наткнуться на Ганни. Тот сидел за деревом, словно поджидая их. Или могли устанавливать частокол и вдруг заметить, что земля, которую они выбрасывали из ям, попала на чьи-то ботинки, поднимали взгляд, а перед ними стоял не кто иной, как Ганни.
Он никогда ничего не говорил рекрутам, только наблюдал за ними, а потом беседовал с сержантами. Герцер никак не мог понять, чем вообще занимается Ганни.
Но вскоре они это узнали.
Однажды, вернувшись в лагерь после очередного длительного марша и распевая песню о «Великой дороге», они увидели Ганни и мэра Тальбота, которые явно поджидали их на плацу. Сержанты распустили рекрутов по баракам и приказали подготовиться к вечерней проверке. Рекруты удалились в барак и принялись доставать чистую форму; все уже почти неделю как не мылись.
Никто не знал, что их ждет, и потому Герцера завалили вопросами.
– Понятия не имею, – ответил он, схватил одного из рекрутов и дернул его за форму. – Что ты, черт побери, с ней сделал? Специально мял все это время?
Сержанты научили их, как можно отутюжить форму при помощи разогретого стального лома, но сейчас на это уже не было времени, так что Герцер просто расправил на нем форму и подтянул ее, где надо, уповая на то, что никто из старших по званию ничего не заметит.
– СТРОЙСЯ НА УЛИЦЕ!
Герцер вместе с остальными выбежал на улицу и встал спереди, проверил, все ли на месте; убедившись, что все в порядке, он отсалютовал строевому сержанту, прижав правую руку к сердцу. Салют сержантам разрешалось отдавать только в таких случаях.
– Сержант-триарий, все рекруты построены.
– Хорошо, займите свое место.
Герцер с серьезным лицом прошел в самый конец строя. Когда он встал на место, сержант выкрикнул:
– СТРОИТЬСЯ В ШЕРЕНГИ!
По сравнению с теми маневрами, которые они практиковали в последнее время, это задание было достаточно легким. Первая шеренга сделала шаг вперед, вторая осталась на месте, а задняя отступила назад, так что теперь между шеренгами можно было пройти.
Труднее всего было рекруту-триарию, ему нужно было отступить назад на шесть шагов. Но они так много раз практиковались в строевой ходьбе назад, что Герцер, не задумываясь, встал на нужное место.
Ганни и мэр Тальбот прошли вдоль шеренг. Герцер вздохнул, проверка была несложной. Они просто осматривали рекрутов, никто не собирался устраивать по-настоящему серьезную проверку. Герцер терпеливо ждал, раздумывая, как и все остальные, что бы все это значило, но вот Ганни и Эдмунд подошли к нему, и он встал по стойке «смирно».
– Как дела, Герцер? – спросил мэр Эдмунд.
– Прекрасно, сэр! – отчеканил Герцер.
Тальбот слегка улыбнулся и кивнул.
– Кажется, ты еще вырос, хотя куда уж еще.
Герцер не знал, что на это ответить, и промолчал, а Эдмунд прошел дальше, вслед за ним и орудийный сержант. По пути Ганни бросил на Герцера взгляд, значение которого понять было просто невозможно.
Ганни принял рапорт у сержанта-триария Джеффкоута, встал на его место лицом к отделению и выкрикнул:
– ВОЛЬНО! – Потом дождался, пока все встали вольно, и продолжал: – Первая группа тренировочного центра легионеров Вороньей Мельницы успешно закончила основной курс тренировок для рекрутов и готова перейти к более высокой ступени. А это значит, что вы уже продемонстрировали, что можете строить, маршировать, копать. Теперь мы будем учить вас сражаться. – Он оглядел всех и покачал головой. – Можете радоваться.
Герцер хотел даже крикнуть «ура», ведь все они постоянно только о том и думали, когда же они будут заниматься не только строительством и копанием траншей.
– Жизнь ваша не станет легче, просто теперь все будет по-другому, – говорил дальше Ганни. – Кроме всего прочего, вам будет разрешено иногда ходить в городок. Это не значит, что вы сможете заваливаться в таверну Тармака, ввязываться там в пьяную драку и все такое прочее; если кто-нибудь позволит себе нечто подобное, то будет иметь дело со мной. И если вы думаете, что до сих пор носили тяжелые рюкзаки, то ошибаетесь. Когда пойдете в поход со мной, узнаете, что такое настоящая тяжесть. Вы собираетесь стать солдатами. До вечера все получают увольнительную. Подъем как обычно. Ах да: еще к нам присоединятся женщины, те, кто выдержал испытания. Мы распределим их по отделениям. Но не думайте, что эти женщины предназначены специально для вас, они не проститутки. Они прошли такой же тренировочный курс, как и вы. Любой, кто будет вести себя непристойно во время несения службы, предстанет перед военным трибуналом. Наказание может включать и порку, и исключение из рядов легионеров. Так что даже не думайте об этих женщинах. Во-первых, они сами могут с вами разобраться, потом костей не соберете. А во-вторых, со стороны начальства вас ждет самое серьезное наказание. До сих пор у нас не было смешанных групп, потому что мы обучали вас дисциплине. Завтра вам выдадут доспехи и учебное оружие. И тогда начнется настоящая учеба. Разойтись!
Когда рекруты зашли в барак, Герцер дал команду «вольно».
– Нам дали увольнительные на сегодняшний вечер. – Он оглядел товарищей. – Это не означает, что можно терять голову и всем разбегаться. Кто-то должен остаться часовым в бараке, по расписанию дежурств.
– Черт побери! – выругался тот несчастный, чей черед был стоять на посту.
– Что поделаешь. И еще, если вы хотите идти в городок, лучше идти группами. С каждой группой должен находиться хотя бы один декурион; если с кем-то что-то случится, отвечать будут сам рекрут и декурион, который был с ним.
– А ты сам? – спросил один из рекрутов.
– Я сдал все свои деньги на хранение, – улыбнулся Герцер. – Так что в город мне идти не интересно. А просить сержанта Джоунза открывать сейф я не буду. А вы? – Он осмотрелся по сторонам. – Так что я просто хорошенько высплюсь.
Многие рекруты все же решили отправиться в городок, они договорились с Петерсоном из третьего декурия, что тот пойдет с ними за главного. Затем они подошли к Тернеру.
– Значит, будешь спать? – спросил Круз со своего места.
– Именно. – И Герцер взбил узелок с нижним бельем, который использовал вместо подушки. – Завтра начинаем учения с Ганни. Можете не сомневаться, уж он нам не даст продохнуть с самого начала.
– Интересно, что еще можно придумать? Кажется, сержанты уже все перепробовали, – заметил Круз. – Не возражаешь, если я схожу в город?
– Только иди не один, – ответил Герцер, устраиваясь поудобнее. Обычно он засыпал, стоило ему лечь на пол, но сейчас было еще слишком рано. Однако слышен уже был зов Морфея, а Герцер поклялся, что никогда в жизни не будет больше пренебрегать сном. – И возвращайся до отбоя, чтобы выспаться к завтрашней муштре.
– Есть, сэр! – фыркнул Круз. – Увидимся позже, Герцер.
– Если только найдешь меня.
Герцер бежал последним и подгонял отставших солдат триарии, вот он догнал Круза и похлопал его по плечу.
– Напился вчера, Круз? – весело спросил он.
– Черт побери, откуда ты знаешь? – простонал в ответ Круз.
– Просто угадал.
Ганни и вправду с самого начала решил показать им, кто теперь будет главным. Триария уже по второму разу поднималась на Холм. Первым подъемом Ганни остался недоволен и высказал свое недовольство в самом резком тоне.
– Круз, если не хочешь лишиться своих нашивок, давай двигайся, – сказал подбежавший к ним декурион Джоунз. – И ты, Герцер.
– Так точно, сержант, – ответил Герцер и подхватил Круза под руку. – Побежали, любитель вечеринок.
– Боже, мне конец, – простонал Круз и, спотыкаясь, побежал вверх.
Позади строевые сержанты подгоняли тех из рекрутов, кто тоже выбился из сил.
– Сколько ты выпил?
– Не знаю, после второй кружки медовухи все как-то смешалось, – ответил Круз и замолчал, он тяжело дышал.
– В следующий раз слушайся папу Герцера, понятно? – рассмеялся Герцер. – Даже женщины бегут лучше тебя.
– Что поделаешь.
Когда они поднялись на вершину Холма, Ганни, казалось, даже не вспотел. Он приказал триарии построиться, Герцер занял свое место сзади. К ним теперь присоединились семь женщин, они тоже прошли основной курс. Их раскидали по отделениям, хотя по крайней мере одна из них должна была быть рекрутом-декурионом. Герцер уже подумывал, что, возможно, после сегодняшнего утра Крузу не удастся сохранить свой пост, но пока что Ганни молчал – может, решил в первое утро быть снисходительным.
– Наверное, гадаете, зачем я поднял вас сюда, – начал он, когда в строй встал последний рекрут, он задыхался и еле стоял на ногах. – Есть одна чудесная книга, в которой говорится: «Всему свое время», и для вас как раз наступило время позабыть детские забавы. А я здесь для того, чтобы забрать у вас все ваши игрушки. Понятно?
– ТАК ТОЧНО, СЕРЖАНТ!
– Времени на развлечения и забавы в течение нескольких недель у нас практически не будет, но все же хочу еще раз напомнить вам, что, получив приказ двигаться, солдаты обязаны двигаться. Когда-то в этой долине уже шли сражения, и тогдашний генерал целиком и полностью зависел от своей пехоты. Его солдаты передвигались с такой скоростью, что их даже стали называть пешей кавалерией. И мы добьемся того же. К окончанию нашего обучения вы должны уметь обогнать любого кавалериста, должны уметь ходить по тропам, по которым с трудом передвигаются даже горные козлы. Не будь я Майлзом Артуром Резерфордом. Понятно?
– ТАК ТОЧНО, СЕРЖАНТ!
– В первую очередь солдат заботится о своем имуществе и снаряжении, потом уже о себе. Если вы несете ответственность за какое-то специальное снаряжение, тогда сначала заботитесь о нем, потом о своем личном снаряжении. Единственная ваша цель – выполнить полученное задание. Каждый день вы можете находить лучшие пути для продвижения к цели, и вы будете их находить!
– И какое же у нас задание, какая цель, Ганни? – торжественно спросил Круз.
– Вы должны умереть: от стрелы, меча или алебарды, чтобы спасти жизнь гражданского человека! Политики должны следить за тем, чтобы армия действовала как настоящая армия. Если вам это не нравится, можете отправляться на все четыре стороны, поступайте в какую-нибудь дурацкую торговую компанию вместе с другим сбродом или еще куда-нибудь, прячьтесь за маменькину юбку! Но пока вы здесь, ваша цель неизменна! Гражданские люди даже не узнают об этом, да им и все равно. Со временем они возненавидят вас. И все равно вы будете держать клятву и неуклонно идти к своей цели, безропотно выполняя любое задание. ПОНЯТНО?!
– ТАК ТОЧНО, ГАННИ!
– Вы рождены в крови, в крови будете жить и умрете в крови. С сегодняшнего дня вы не солдаты, не легионеры, вы – Кровавые Лорды. Вы повязаны кровью, повязаны сталью. Повторяйте за мной: кровь за кровь…
– Кровь за кровь, – повторял Герцер, и у него мурашки шли по коже.
– Сталь за сталь…
– Сталь за сталь…
– В крови мы живем…
– В крови мы живем…
– В крови умрем…
– В крови умрем…
– Кровавые Лорды…
– Кровавые Лорды…
– ГРОМЧЕ!
– КРОВАВЫЕ ЛОРДЫ!
– ГРОМЧЕ!
– КРОВАВЫЕ ЛОРДЫ!
– А теперь вниз и обедать. После обеда построение, посмотрим, смыслите ли вы хоть что-нибудь в изготовлении доспехов.
После обеда они увидели, что в повозках, запряженных быками, стоят ящики – это им привезли доспехи. Динн залезла в повозку и оглядела ящик сверху.
– Доспехи, пластинчатые. Набор, – читала она наклейку на ящике. – Размер маленький. Значит, для меня.
– Снимайте ящики с повозки! – приказал Ганни. – Несите их в барак, мы покажем вам, что с ними делать.
Когда ящики открыли, внутри оказались стальные пластины, соединения, заклепки, полоски кожи и сборник инструкций, из которых невозможно было что-либо понять. Еще к ящикам прилагались инструменты, Ганни тут же сложил их вместе с другими.
Пластинчатые доспехи нужно было делать следующим образом: бралась стальная пластинка, прикладывалась к телу, сгибалась по контурам, следующая находила на первую, а соединялись они с помощью специальных креплений и кожаных шнурков. Однако для того, чтобы пластинки плотно прилегали к телу, нужно было очень точно соединять их. Получалось шесть больших кусков – две половинки для торса, одна для левого бока, одна для правого и две плечевых.
Последующие два дня все рекруты занимались изготовлением и подгонкой доспехов, они обрезали пластинки до нужной длины, придавали им необходимую форму, проделывали дырки для заклепок, закрепляли соединения, продергивали шнурки. К доспехам прилагался толстый валик хлолка, его сгибали пополам, оборачивали шею наподобие шарфа, а концы пускали крест-накрест по груди. Благодаря этому доспехи не царапали тело воина.
Герцер, как всегда, не мог найти себе доспехов нужного размера, пришлось специально для него делать несколько пластин. В течение этих двух дней отовсюду были слышны ворчание и ругань, многим рекрутам нелегко давалось мастерить доспехи, но в конце концов все закончилось миром.
Ганни внимательно проверил все доспехи, и только после этого им выдали новые шлемы, копья, мечи и большие деревянные щиты. Шлемы были тяжелые, с отверстием для лица в форме большой буквы «Т», – не такие, как в римских легионах. У этих шлемов было несколько преимуществ. Из обрывка случайно услышанного им разговора Герцер выяснил, что из всех доспехов сделать эти шлемы было тяжелее всего. А римские шлемы еще труднее в изготовлении, потому что они состоят из нескольких частей, специальных соединений, заклепок и петель. Римский шлем с открытым лицом легок, воин спокойно дышит, но такой шлем не уберегает от удара мечом по лицу или от прямого укола пикой или стрелой. Тяжелые шлемы, которые выдали им, прикрывали гораздо большую поверхность лица, следовательно, были более надежными.
Недостатком этих шлемов было то, что угол зрения воина в таком шлеме крайне ограничен, к тому же постоянно носить его на голове не так-то легко. Но в общем Герцер был доволен шлемом. Пусть уж лучше он меньше будет видеть, зато останется живым.
Копья были сделаны по римской методике, именно такими пилумами пользовались когда-то легионеры. Достаточно короткое деревянное древко, не больше метра длиной, увенчивалось очень длинным стальным лезвием копья с острым, шипованным наконечником. Рекруты много тренировались, чтобы правильно пользоваться этим копьем; сначала они шли строем, а потом пускались в атаку с опущенными копьями, которыми кололи врага, как пиками. Но копья можно было и метать. Длинное и легкое копье с сердцевиной из мягкого железа пронзало щит врага и сгибалось. Враг уже не мог продолжать сражаться. Он вынужден был остановиться и опустить щит, чтобы вытащить застрявшее в нем копье. Копья обычно метали с небольшого расстояния и потом сразу же бросались в атаку. И получалось, что передняя линия врага оказывалась смятой, ибо большинство не могли защищаться при помощи щитов, а значит, были более уязвимыми.
Мечи им достались короткие, с широкими лезвиями, больше похожие на кельтские мечи, чем на римские. Носили такие мечи в ножнах справа на груди, почти у под мышки. В бою таким мечом нужно орудовать очень быстро, рубить, колоть. Сейчас мечи были деревянными, со свинцом внутри. Герцер про себя надеялся, что настоящие мечи будут хоть немного легче.
И наконец, щиты. Щит Герцеру совершенно не понравился. Обычно воин продевает руку в петлю на обратной стороне щита и держит его за две точки; тут же приходилось держать щит только за одну точку и на вытянутой руке. Такой способ идеально подходил для боя в строю, потому что если все воины, стоящие в строю, вытягивали щиты вперед, получалась сплошная непробиваемая защитная стена. Но такой щит можно было легко удерживать лишь прямо перед собой, и если человек уже учился более открытому способу ведения боя, как Герцер, такой щит создавал ощущение полной незащищенности.
К учениям приступили незамедлительно, начав со строевой подготовки в полном вооружении. Мечи можно было считать просто дополнительным грузом, но со щитами и копьями дело обстояло иначе. Щиты на марше невозможно было перекинуть за спину, их приходилось держать почти как в бою, а так как они тоже были утяжелены свинцом, то, пока у рекрутов не развились нужные мышцы, всем приходилось туго.
Копье нести было гораздо легче с точки зрения веса, но очень неудобно. Приходилось приноравливаться, чтобы не задевать товарищей. Тут как раз пригодились доспехи: если кто-то нечаянно задевал наконечником копья шедшего впереди товарища, того спасали стальные пластины.
Каждый день им давали час на то, чтобы облачиться по всем правилам, а потом внимательно проверяли. Если оружие или доспехи были плохо начищены, то наказывался сам рекрут; если же у кого-то на оружии и доспехах замечали пятна ржавчины, то наказывался весь декурий: их нагружали тяжестями и заставляли бежать на вершину Холма. Так они быстро научились следить за своим снаряжением и оружием.
В конце концов Ганни остался более или менее доволен – триарий мог выйти на марш с оружием. И тут же снарядил рекрутов в долгий, тяжелый поход.
Трудности всех предыдущих походов тут же померкли. Вместо того чтобы держаться Виа Апаллия или других наезженных дорог, Ганни повел их по пересеченной местности. Казалось, путь знает только он. В какой-то момент Герцер вдруг заметил, что они не отходят больше чем на двадцать километров от городка, но этого нельзя было сказать по характеру местности, по которой они шли, и по дальности преодолеваемых расстояний. Они ходили по уступам, и у них под ногами летали ястребы; ходили по узким тропам-бродам через топкие болота. Лазали по скалам, где любое неверное движение означало смерть, пересекали бешеные потоки с ледяной водой. Причем делали все быстро и слаженно. Ганни не обращал так много внимания, как прежние сержанты, на обустройство лагеря; он считал, что главное для солдата это движение. Они вставали ни свет ни заря, ели уже на марше. В течение пяти дней вся их пища состояла из сушеной кукурузы и «шимпанзятины», запивали еду простой водой. Последние два дня дневные рационы пищи были урезаны в два раза. А потом, казалось из ниоткуда, им навстречу выехал обоз.
Каждое утро Ганни проводил проверку снаряжения и оружия. Горе тому, у кого на доспехах, копье, мече, щите или шлеме оказывалось пятнышко ржавчины. Тогда рюкзаки всего декурия набивались до отказа камнями, и Ганни бежал вперед, а рекруты обязаны были бежать вслед за ним.
Такое случилось дважды, но зато после подобного урока уже никто не допускал небрежности в отношении оружия или снаряжения. Рекруты часто засиживались допоздна у костра и чистили все, что можно было начистить.
Когда они наконец разбивали настоящий лагерь, то делали это в тактически подходящих местах. Герцер сразу обратил на это внимание. Другие сержанты просто подбирали достаточно ровное место, Ганни же всегда устраивал лагерь на холме, причем чаще всего так, чтобы оттуда открывался вид на все окрестности. Ганни никогда никому ничего насчет этого не говорил, и Герцер иногда думал, что он делает это специально, чтобы научить только тех, кто заметит и поймет. Но возможно, Ганни так привык занимать наиболее защищенную позицию, что не мог уже действовать по-другому.
Наконец, после двух недель на марше, после долгих тренировок по метанию копья, они вернулись в главный лагерь. Мечом и щитом во время этого марша их пользоваться не учили.
Рядом с палатками появилось новое здание. На улице рядом с ним стоял капрал Уилсон. Ганни провел рекрутов на плац и приказал остановиться.
– ТРИАРИЙ, НАЛЕВО! – крикнул он. – ВОЛЬНО!
Герцер опустил щит и прислонил его к левому бедру, ноги расставил на ширину плеч, а обе руки положил крест-накрест поверх щита.
– По моей команде разойтись по отделениям, оружие сдать в оружейную. – И Ганни показал всем на новое здание. – Потом снова занять свои места в строю.
Рекруты послушно выполнили приказ, сдали мечи, которые так и не вынимали из ножен, копья и снова построились на плацу.
– Завтра начинаем учить вас пользоваться мечом, а также продолжим занятия с копьем. Еще продемонстрируем вам, что щит предназначен не только для защиты, им можно пользоваться как оружием. Но все это будет завтра. Сегодня хорошенько поешьте и отдохните. Потому что если вы считаете, что последние две недели были трудными, то это не так. Дальше будет еще сложнее. РАЗОЙТИСЬ!
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Шейда просмотрела документ, который лежал перед ней, и нахмурилась. Она потратила столько энергии, чтобы обеспечить присутствие делегатов, поддерживающих Свободные Штаты, потому что это был последний шанс внести какие-либо поправки в документ. Завтра будут распечатаны копии Конституции, их разошлют во все штаты, во все концы. Хмурилась она потому, что, по ее мнению, окончательный документ был далек от совершенства. Слишком много компромиссов.
– Прежде чем мы продолжим, мне бы хотелось кое-что сказать, – объявила Шейда, поднимая документ. – Я согласна с Эдмундом относительно негативных долгосрочных последствий повсеместного введения законов об аристократии и запретов на пересечение границ в некоторых областях. У меня только один вопрос – когда разразится гражданская война, прямо сейчас или в будущем. Я бы хотела еще обсудить это. Уважаемый представитель Читао.
– Люди, которых я тут представляю, отказываются присоединяться, если не будет принята поправка о границах сообществ, – начал тот, вставая.
Все знали, что в Читао имели место столкновения в борьбе за власть, ведь даже представители менялись уже дважды, и каждый новый представитель все жестче высказывался в пользу предложенных изменений. Читао занимал центральное положение на торговых путях, в настоящее время его представителя уже поддерживали и делегаты двух соседних областей, и кое-кто из Севама. Разлад происходил не по географическому признаку, бывшие крупные центры Северо-Американского Союза держались особняком. Они не признавали представителей новых городов-государств типа Вороньей Мельницы или Варнана. Но большая часть населения была сконцентрирована на северо-востоке и дальнем западе, и там с благосклонностью отнеслись к идее пограничных постов.
– Когда произошел Спад, многие люди либо не хотели, либо не могли признать, что теперь необходимо работать всем. Те, кто принял этот постулат, быстро выбились в достойные граждане. Но все, чего они достигли, результат их собственного труда. Те же, кто не хотел усердно работать, всячески пытались вернуть былые дни, когда всем необходимым их обеспечивала Сеть. Но Сети больше не существует. И эти люди должны учиться работать под наблюдением квалифицированных консультантов. В нашей местности очень часто люди работали лишь столько, сколько было нужно, чтобы прокормиться; нужды общества их не волновали. Они и сейчас не думают о будущем, о предстоящей зиме, когда нам придется кормиться тем, что удалось запасти летом и осенью, причем именно теми, кто работал не покладая рук.
Если этим людям предоставить право голоса, они проголосуют за «хлеб и зрелища», а это самая страшная опасность для любого демократического общества. Более того, они проголосуют и за то, чтобы в тяжелые времена безвозмездно брать все, что нужно, у «богатых», тех самых «богатых», которые заработали все это своим собственным трудом.
… Если же проводить голосование с учетом этого и прибегая к помощи людей, которые признают необходимость тяжелого труда и долга, мы снизим риск неправильного выбора. Мы, живущие в Читао, а также общины Микана, Ио, Навика и Босуоша отказываемся вступать в ваш Союз, если наша судьба будет зависеть от людей, надеющихся на благотворительность. Если они поймут значимость физического труда или если это поймут их дети, тогда они смогут стать полноправными гражданами. Но пока этого не произойдет, мы не позволим, чтобы стрекоза, которая проводит время в развлечениях, понукала бы муравьем, работающим в поте лица. – Представитель кивнул всем присутствующим и занял свое виртуальное «место».
Шейда тоже мрачно кивнула и пригласила выступить представителя Вестфала.
– Прежде чем мы продолжим, мне бы хотелось кое-что сказать, – объявила Шейда, поднимая документ. – Я согласна с Эдмундом относительно негативных долгосрочных последствий повсеместного введения законов об аристократии и запретов на пересечение границ в некоторых областях. У меня только один вопрос – когда разразится гражданская война, прямо сейчас или в будущем. Я бы хотела еще обсудить это. Уважаемый представитель Читао.
– Люди, которых я тут представляю, отказываются присоединяться, если не будет принята поправка о границах сообществ, – начал тот, вставая.
Все знали, что в Читао имели место столкновения в борьбе за власть, ведь даже представители менялись уже дважды, и каждый новый представитель все жестче высказывался в пользу предложенных изменений. Читао занимал центральное положение на торговых путях, в настоящее время его представителя уже поддерживали и делегаты двух соседних областей, и кое-кто из Севама. Разлад происходил не по географическому признаку, бывшие крупные центры Северо-Американского Союза держались особняком. Они не признавали представителей новых городов-государств типа Вороньей Мельницы или Варнана. Но большая часть населения была сконцентрирована на северо-востоке и дальнем западе, и там с благосклонностью отнеслись к идее пограничных постов.
– Когда произошел Спад, многие люди либо не хотели, либо не могли признать, что теперь необходимо работать всем. Те, кто принял этот постулат, быстро выбились в достойные граждане. Но все, чего они достигли, результат их собственного труда. Те же, кто не хотел усердно работать, всячески пытались вернуть былые дни, когда всем необходимым их обеспечивала Сеть. Но Сети больше не существует. И эти люди должны учиться работать под наблюдением квалифицированных консультантов. В нашей местности очень часто люди работали лишь столько, сколько было нужно, чтобы прокормиться; нужды общества их не волновали. Они и сейчас не думают о будущем, о предстоящей зиме, когда нам придется кормиться тем, что удалось запасти летом и осенью, причем именно теми, кто работал не покладая рук.
Если этим людям предоставить право голоса, они проголосуют за «хлеб и зрелища», а это самая страшная опасность для любого демократического общества. Более того, они проголосуют и за то, чтобы в тяжелые времена безвозмездно брать все, что нужно, у «богатых», тех самых «богатых», которые заработали все это своим собственным трудом.
… Если же проводить голосование с учетом этого и прибегая к помощи людей, которые признают необходимость тяжелого труда и долга, мы снизим риск неправильного выбора. Мы, живущие в Читао, а также общины Микана, Ио, Навика и Босуоша отказываемся вступать в ваш Союз, если наша судьба будет зависеть от людей, надеющихся на благотворительность. Если они поймут значимость физического труда или если это поймут их дети, тогда они смогут стать полноправными гражданами. Но пока этого не произойдет, мы не позволим, чтобы стрекоза, которая проводит время в развлечениях, понукала бы муравьем, работающим в поте лица. – Представитель кивнул всем присутствующим и занял свое виртуальное «место».
Шейда тоже мрачно кивнула и пригласила выступить представителя Вестфала.