— Я знаю, каким уважением пользуется Канеха в племени, и готов возместить эту потерю. — Сэм снова поднялся. — За то, что племя лишится ее помощи, я привез мясо двух буйволов, — произнес он, поглядывая на индейцев. — За то, что она не сможет трудиться в племени, я отдаю этого мула. А за то, что племя лишится ее красоты, я принес это.
   Выдержав многозначительную паузу, он подошел к мулу, развязал тяжелый мешок на его спине, достал сверток и, вернувшись на место, медленно развернул его на земле.
   Благоговейный трепет отразился на лицах индейцев. Глаза вождя засверкали.
   — Шкура священного белого буйвола, — сказал Сэм, обводя всех взглядом. Глаза индейцев были прикованы к прекрасной белой шкуре, сверкавшей на земле, словно снег.
   Белый буйвол был редкостью. Вождь, спящий на этой священной шкуре, мог быть уверен, что после смерти его душа попадет в царство счастливых охотников. Сэм мог бы получить у торговцев за эту шкуру в десять раз больше, чем за обычную, но у него были иные цели.
   Ему нужна была женщина. Уже пять лет он жил в этих местах, и лишь раз в год во время продажи шкур пользовался услугами проституток в маленькой задней комнате лавки торговца шкурами. Теперь ему хотелось иметь собственную женщину.
   Вождь был настолько подавлен щедростью Сэма, что прекратил торговаться и сказал:
   — Это большая честь отдать великому охотнику Красной Бороде в жены девушку нашего племени. — И он поднялся в знак того, что совет закончен. — Приготовьте мою дочь Канеху для ее мужа, — приказал вождь и в сопровождении Сэма направился к своему вигваму.
   В другом вигваме ждала Канеха. Она уже узнала, что Красная Борода приехал за ней, и как полагалось засватанной, сидела в вигваме, потому что не должна была слушать, как идет торг. На душе у нее было спокойно — ведь она не боялась Красной Бороды, так как часто видела его, когда он приезжал к отцу.
   Снаружи послышался говор приближающихся женщин. Торг закончился. Канеха надеялась, что Красная Борода предложит за нее хотя бы одного буйвола. Женщины вошли в вигвам и разом заговорили, перебивая друг друга. Еще ни за одну невесту не давали столько подарков: мул, бусы, виски, шкура священного белого буйвола, мясо двух буйволов.
   Канеха гордо улыбнулась. Она поняла, что Красная Борода любит ее. Снаружи послышались звуки барабанов, выстукивавших свадебную песню. Женщины окружили Канеху, пританцовывая в такт звукам барабанов.
   Она сбросила одежду на землю, и женщины подошли ближе. Две индианки начали расплетать ей длинные косы, две другие — натирать тело медвежьим жиром. Наконец все было закончено, и женщины отошли в сторону.
   Канеха стояла обнаженная в центре вигвама лицом ко входу. Высокая и стройная: торчащая грудь, плоский живот, длинные ноги. Тело блестело от жира.
   Откинулся полог, и вошел колдун. В одной руке он держал колдовской жезл, в другой — ритуальный брачный фаллос. Колдун потряс жезлом в углах и дважды подпрыгнул, изгоняя дьявола из вигвама, затем подошел к Канехе и положил ей на голову брачный фаллос.
   Канеха подняла глаза. Фаллос был сделан из тщательно отполированного дерева. Он медленно опустился ей на лоб. Канеха закрыла глаза, так как для молодой девушки было неприлично так долго разглядывать мужскую плоть.
   Колдун начал плясать вокруг нее, подпрыгивая и бормоча заклинания. Он прижимал брачный фаллос к ее груди, животу, спине, ягодицам, щекам и глазам, пока тот не покрылся жиром, которым было намазано ее тело. Наконец колдун с ужасным криком подпрыгнул, а когда опустился на землю, наступила полная тишина — смолкли даже барабаны.
   Как во сне, она взяла у него фаллос и медленно прижала его к лицу, груди, животу.
   Вновь в медленном ритме зазвучали барабаны. В такт ударам барабана она опустила фаллос между ног. Ступни ее начали двигаться сначала медленно, потом все быстрее, по мере ускорения ритма барабанов. Черные волосы, доходящие до ягодиц, развевались, когда она обходила круг женщин, сопровождаемая вскриками благоговения и зависти.
   Затем Канеха снова остановилась в центре, пританцовывая в такт барабанам. Держа брачный фаллос между ног, она начала медленно приседать, опускаясь на него.
   — Ай-я, — выкрикивали женщины, раскачиваясь в такт барабанам.
   — Ай-я, — снова воскликнули они с одобрением, когда Канеха поднялась с брачного фаллоса. Для девушки считалось неприличным показывать, что она слишком желает своего мужа.
   И когда фаллос второй раз погрузился в Канеху, женщины уже сдерживали свои эмоции. Каждая из них вспоминала свою собственную свадьбу, когда она стояла в кругу женщин, моля глазами о помощи. Но никто не пытался помочь. Новобрачная сама должна была справиться с этим.
   Сквозь боль Канеха слышала, как гремят барабаны. Губы ее были плотно сжаты. Ее муж — великий охотник Красная Борода. Она не может опозорить его здесь, перед женщинами. Когда не дух, а плоть его войдет в нее, ему будет легко сделать это.
   Она закрыла глаза и сделала несколько конвульсивных движений. Девственная плева разорвалась, и Канеха почувствовала, как по телу прокатилась волна боли. Она медленно выпрямилась, вынула фаллос и гордо протянула его колдуну.
   Он взял его и быстро вышел из вигвама. Женщины молча сомкнули круг. Обнаженная, закрытая женщинами от посторонних глаз, Канеха направилась в вигвам вождя.
   Женщины остались снаружи, а Канеха вошла в вигвам вождя, где он сидел вместе с Сэмом. Она гордо подняла голову, устремив на них взгляд, полный уважения, грудь ее вздымалась и опускалась, ноги слегка дрожали. Она молилась, чтобы Красная Борода остался доволен увиденным.
   По обычаю вождь заговорил первым.
   — Смотри, сколько у нее крови, — сказал он. — Она нарожает тебе много сыновей.
   — Да, она нарожает много сыновей, — согласился Сэм, разглядывая лицо Канехи. — И так как я доволен ею, то дарю моим братьям мясо еще одного буйвола.
   Канеха улыбнулась и, выскочив из вигвама, побежала к реке мыться. Ее молитвы были услышаны. Красная Борода остался доволен ею.
   Беременная Канеха тяжело передвигалась по комнате, а Сэм сидел за столом и размышлял, почему не приходят буйволы. Что-то подсказывало ему, что они больше никогда не придут. Слишком много буйволов было истреблено за последние несколько лет.
   Наконец он оторвал глаз от стола.
   — Собирай вещи. Мы уезжаем отсюда.
   Канеха завязала первый узел и направилась к двери. Внезапно она почувствовала острую боль. Уронив узел, она опустилась на него и многозначительно посмотрела на мужа.
   — Думаешь, началось? — недоверчиво спросил он.
   Она кивнула.
   — Давай помогу тебе.
   Канеха поднялась — приступ прошел.
   — Нет, — твердо сказала она по-индейски. — Это дело женщины, а не воина.
   Сэм согласно кивнул и направился к двери.
   — Я буду на улице.
   В два часа ночи Сэм услышал донесшийся из хижины крик ребенка. Он очнулся от дремоты и сидел молча, прислушиваясь и смотря на звезды.
   Через двадцать минут дверь хижины открылась и на пороге показалась Канеха. Сэм поднялся и прошел в хижину.
   На одеяле перед горящим очагом лежал голенький ребенок. Он подошел ближе и посмотрел на дитя.
   — Сын, — гордо сказала Канеха.
   — Да, черт меня побери, — Сэм осторожно дотронулся до ребенка. Тот открыл глаза и заплакал. — Сын. Ну как он?
   Сэм нагнулся пониже, разглядывая ребенка. От прикосновения его бороды ребенок снова заплакал. Кожа у него была белая, глаза голубые, как у отца, а волосы черные и густые.
   Утром они покинули хижину.

3

   Они поселились в двадцати милях от Додж-Сити, и Сэм занялся перевозкой грузов. Так как в окрестностях ни у кого, кроме него, не было мулов, дела его пошли в гору.
   Жили они в маленькой хижине. Макс подрастал, и Канеха не могла налюбоваться на него. Она задумывалась порой над тем, почему духи не посылают ей еще детей, но как всякая индианка терпеливо сносила свою судьбу, положившись на волю духов.
   Сэм тоже очень любил сына. По натуре он был человеком замкнутым, чему способствовали годы, проведенные в одиночестве в прерии. В городе он пользовался репутацией молчуна и скопидома. Поговаривали, что у него припрятано золотишко, скопленное за годы охоты на буйволов.
   В двенадцать лет Макс отличался ловкостью и быстротой, присущей его индейским предкам. Он мог без седла скакать на любой лошади и со ста ярдов попадал из своего револьвера двадцать второго калибра в глаз степному суслику. Его длинные черные волосы спускались до плеч, как у индейцев, глаза были темно-синими, почти черными.
   Однажды вечером во время ужина Сэм посмотрел на сына и сказал:
   — В Додже открыли школу.
   Канеха подошла от плиты к столу, Макс посмотрел на отца, не зная, следует ли ему вступать в разговор. Решив промолчать, он продолжал есть.
   — Я записал тебя в школу, — сказал Сэм, — и заплатил за это десять долларов.
   — Зачем? — спросил Макс, теперь он мог задавать вопросы.
   — Чтобы тебя научили читать и писать, — ответил отец.
   — А для чего мне это нужно?
   — Мужчина должен уметь читать и писать.
   — Но ты ведь не умеешь. И тебе это не мешает.
   — Теперь другое время, — сказал Сэм. — Когда я был мальчишкой, в этом не было нужды. А теперь есть.
   — Я не хочу ходить в школу.
   — Пойдешь, — возвысил голос Сэм. — Я уже обо всем договорился. Ночевать будешь в конюшнях Ольсена.
   Канеха не была уверена, что правильно поняла слова мужа.
   — Что это такое? — спросила она по-индейски.
   — Это дом, где дают большие знания, — ответил по-индейски Сэм. — Без них наш сын никогда не станет великим вождем среди бледнолицых.
   Для Канехи это была достаточно серьезная причина.
   — Он пойдет. Большие знания означают большую власть, — сказала она и вернулась к плите.
   В следующий понедельник Сэм повел Макса в школу. Учительница — обедневшая южанка — подошла к двери и улыбнулась Сэму.
   — Доброе утро, мистер Сэнд.
   — Доброе утро, мадам. Я привел к вам сына.
   Учительница посмотрела на Макса, а затем обвела взглядом школьный двор.
   — И где же он? — недоуменно спросила она.
   Сэм подтолкнул Макса вперед, и тот, слегка потупившись, взглянул на учительницу.
   — Поздоровайся с учительницей, — сказал Сэм.
   Макс, неуютно чувствовавший себя в чистой одежде из оленьей шкуры, переступил босыми ногами и сказал:
   — Здравствуйте, мадам.
   Учительница удивленно посмотрела на него и с отвращением потянула носом.
   — Как? Ведь он же индеец, — воскликнула она. — Мы не принимаем в школу индейцев.
   — Это мой сын, мадам, — сказал Сэм.
   Учительница презрительно поджала губы.
   — Мы не принимаем в нашу школу цветных. Эта школа только для белых детей, — произнесла она и уж было повернулась к ним спиной, но ледяной тон Сэма остановил ее. Возможно, это была самая длинная речь в его жизни.
   — Я не знаком с вашей религией, мадам, и не знаю, во что вы верите. Но я знаю, что мы находимся в двух тысячах миль от Виргинии, и вы получили десять долларов за обучение моего сына, точно так же, как и со всех остальных, присутствовавших на собрании. И если вы не собираетесь учить его, как мы договорились, то вам лучше вернуться на Восток.
   Учительница с возмущением посмотрела на Сэма.
   — Мистер Сэнд, как вы смеете разговаривать со мной в подобном тоне? Думаете, другие родители захотят, чтобы ваш сын учился вместе с их детьми?
   — Все они были на собрании, и я не слышал, чтобы кто-нибудь из них возражал.
   — Наверное, я никогда не пойму людей с Запада, — беспомощно проговорила учительница, и Сэм понял, что она сдалась. Бросив неодобрительный взгляд на Макса, она сказала: — В любом случае он не может ходить в школу в этой одежде. Он должен быть одет, как все остальные дети.
   — Хорошо, мадам, — сказал Сэм и, оборачиваясь к сыну, добавил: — Сейчас пойдем в магазин и купим обычную одежду.
   — Тогда уж заодно и постригите его. Чтобы он не отличался от других детей.
   Сэм кивнул. Он понял ее.
   — Я так и сделаю. Спасибо, мадам.
   Макс припустил за отцом к универмагу. Впервые в голову ему пришла странная мысль, которую он тут же и высказал отцу:
   — Па, а разве я не похож на других?
   Сэм задумался. На душе стало как-то печально. Он опустился перед сыном на колени прямо в уличную пыль. В его голосе звучала жизненная мудрость:
   — Конечно, не похож, — сказал он, заглядывая Максу в глаза. — Все в этом мире разные, как не бывает двух похожих буйволов или мулов.
   К концу первого года обучения учительница уже гордилась Максом. К ее немалому удивлению, он стал одним из лучших учеников. Соображал он очень быстро и учился легко. Поэтому после окончания учебного года учительница заручилась обещанием Сэма, что его сын вернется в школу на следующий год.
   С наступлением каникул Макс снова облачился в свою индейскую одежду, которая хранилась у Ольсена, и отправился домой. Первую неделю он был занят тем, что чинил хижину.
   Однажды вечером, после того как Макс лег спать, Канеха окликнула мужа по-английски:
   — Сэм?
   Тот чуть не выронил от удивления кожаную сбрую, над которой трудился. Впервые за годы совместной жизни жена обратилась к нему по имени.
   Канеха почувствовала, как краснеет, и сама испугалась своей смелости. Индейские женщины никогда первыми не заговаривали с мужьями. Она потупила взгляд и продолжила:
   — Это правда, что наш сын добился успехов в школе бледнолицых?
   — Да, это так, — ответил Сэм, удивленно и пристально посмотрев на жену.
   — Я горжусь нашим сыном, — сказала Канеха уже по-индейски. — И благодарю его отца — великого охотника и кормильца. Но пока наш сын изучал в школе бледнолицых много полезных вещей, дающих большую власть, он узнал и то, что очень огорчило его.
   — Например? — спросил Сэм.
   — Некоторые бледнолицые говорят, что наш сын хуже них, что в его жилах течет не такая кровь, как у них. — Взгляд Канехи гордо блистал. Сэм плотно сжал губы. Интересно, откуда она узнала об этом. Ведь она никогда не бывала в городе, да и вообще не отлучалась из дома.
   — Они просто глупые дети, — несколько виновато сказал он.
   — Я знаю, — просто ответила Канеха.
   Сэм протянул руку и нежно погладил жену по щеке. Она взяла его руку и крепко прижалась к ней щекой.
   — Я думаю, пришло время послать нашего сына в вигвам великого вождя — его деда. Там он поймет силу своей крови, — сказала Канеха.
   Сэм посмотрел на нее. Со всех точек зрения это было неплохое предложение. За одно лето, проведенное с индейцами, Макс научится всему, что требуется, чтобы выжить на этой земле. Он также поймет, что происходит из более древнего рода, чем те шакалы, которые дразнили его. Он кивнул.
   — Я отведу нашего сына к вигвамам моих братьев индейцев.
   И снова посмотрел на Канеху. Ему было пятьдесят два, а ей почти в два раза меньше. Она была все такая же стройная, гибкая и сильная, ничуть не располнела, как это часто бывает с индейскими женщинами. Сэм почувствовал биение своего сердца. Выронив упряжь из рук, он прижал голову жены к своей груди. Его руки нежно гладили ее волосы. Внезапно он понял, что чувствовал в глубине души все эти годы.
   — Я люблю тебя, Канеха, — сказал он.
   Ее глаза были полны слез.
   — Я люблю тебя, мой муж.
   И впервые в жизни он поцеловал ее в губы.

4

   Это произошло спустя три летних месяца. Было около двух часов дня. Макс работал в конюшне Ольсена, перебрасывая сено из повозки на сеновал. Он был в штанах из оленьей кожи, обнаженный по пояс. Тело его было бронзовым, почти черным от загара, мускулы на спине перекатывались от напряженной работы.
   Трое мужчин въехали во двор и остановили лошадей возле повозки. Не слезая с лошадей, они наблюдали за его работой. Через минуту один из них заговорил:
   — Эй, краснокожий, где тут мальчишка Сэнд?
   Макс бросил на сеновал еще одну охапку, воткнул вилы в сено и посмотрел на всадников.
   — Я Макс Сэнд, — ответил он, опираясь на ручку вил. Мужчины обменялись многозначительными взглядами.
   — Мы ищем твоего папашу.
   Макс смотрел на мужчин, не отвечая. Синие глаза его были темными и непроницаемыми.
   — Мы были в конторе, но там закрыто и висит записка, что перевозкой грузов занимается твой папаша.
   — Это так, — ответил Макс, — но сегодня суббота и он уехал домой.
   Один из незнакомцев подъехал ближе.
   — У нас есть груженая повозка, которую надо спешно доставить в Виргиния-Сити. Мы хотели бы поговорить с твоим отцом.
   Макс снова взялся за вилы, перебросил еще одну охапку.
   — Я передам ему, когда вечером вернусь домой.
   — Мы не можем ждать так долго, — сказал один из мужчин. — Нам надо договориться сейчас, чтобы уже вечером отправиться в путь. Как найти ваш дом?
   Макс с сомнением посмотрел на незнакомцев. Они не были похожи на переселенцев или рудокопов — на тех, кто обычно пользовался услугами его отца. Скорее они смахивали на бандитов или бродяг, на что указывали револьверы на их бедрах и шляпы, скрывающие лица.
   — Я освобожусь через пару часов и провожу вас, — сказал он.
   — Я же сказал, мальчик, что мы спешим. Твоему папаше не понравится, если он узнает, что вместо него подрядили кого-то другого, — последовал ответ.
   Макс пожал плечами.
   — Тогда езжайте по северной дороге — около двадцати миль.
   Трое незнакомцев молча развернули лошадей и выехали с конюшенного двора. Ветер донес голос одного из них:
   — Неужели старый Сэнд с такой кубышкой денег не придумал ничего лучшего, как жениться на индианке.
   Услышав, как рассмеялись остальные, Макс сердито швырнул охапку сена на сеновал.
* * *
   Канеха первой услышала их приближение. Каждую субботу после полудня она смотрела на дорогу, ожидая Макса из школы. Она подошла к двери и открыла ее.
   — Едут трое, — сказала она, выглянув наружу.
   Сэм поднялся из-за стола, подошел к двери и посмотрел на дорогу.
   — Да, интересно, что им надо?
   Канеха почувствовала смутную тревогу.
   — Закрой дверь и не впускай их. Они крадутся, как апачи по тропе войны, а не скачут открыто, как честные люди.
   Сэм рассмеялся.
   — Тебе нечасто приходилось видеть людей. Может, они просто ищут дорогу в город.
   — Они едут со стороны города, — возразила Канеха, но Сэм уже вышел из двери.
   — Здравствуйте, — сказал он, как только незнакомцы остановились перед хижиной.
   — Сэм Сэнд? — спросил один из них.
   Сэм кивнул.
   — Чем могу помочь?
   — У нас есть груз, который мы хотим перевезти в Виргиния-Сити. — Говорящий снял шляпу и вытер лицо рукавом. — Ужасно жарко сегодня.
   — Да, — согласился Сэм. — Пройдите в дом, пока мы будем разговаривать, вы немного отдохнете.
   Мужчины спешились, и Сэм проводил их в дом.
   — Достань бутылку виски, — сказал он Канехе и повернулся к вошедшим. — Присаживайтесь. Что у вас за груз?
   — Золото.
   — Золото? — удивился Сэм. — Здесь нет столько золота, чтобы для его перевозки понадобилась повозка.
   — А мы слышали другое, — сказал один из незнакомцев. Внезапно у него и его дружков появились в руках револьверы. — Мы слышали, что ты скопил столько золота, что им можно нагрузить повозку.
   Сэм посмотрел на чужаков и рассмеялся.
   — Опустите ваши револьверы, джентльмены. Ведь вы же не верите в идиотские слухи?
   Бандит тихо подошел к Сэму и ударил его револьвером по лицу. Отлетев к стене, Сэм удивленно посмотрел на него.
   — И ты скажешь нам, где оно, — жестко произнес бандит.
* * *
   В хижине было невыносимо душно. Трое мужчин отошли в угол и перешептывались между собой, изредка бросая взгляды на пленников.
   Обессиленный Сэм повис на веревках, привязанный к столбу посередине хижины. Голова его свесилась на голую грудь. С разбитого лица стекала кровь, окрашивая бороду и волосы на груди в красный цвет. Распухшие глаза были почти закрыты, разбитый нос свернут на сторону.
   Канеха, привязанная к стулу, неотрывно смотрела на мужа. Она попыталась повернуть голову, чтобы услышать, о чем говорят бандиты, но это ей не удалось — путы были слишком крепкие.
   — Может быть, у него действительно нет золота? — прошептал один из бандитов.
   — Наверняка есть, — ответил другой. — Но он крепкий орешек. Ты не знаешь этих охотников на буйволов.
   — Ну, тогда его не заставишь говорить. Он лучше умрет, чем развяжет язык.
   — Заговорит, — ответил первый бандит, подходя к очагу и доставая оттуда щипцами раскаленные угли. Схватив Сэма за волосы, он прижал его голову к столбу и поднес щипцы с раскаленными углями прямо к самому его лицу.
   — Где золото?
   Глаза Сэма открылись.
   — У меня нет золота, — прохрипел он. — Ради всего святого, неужели бы я не сказал?
   Бандит прижал щипцы к шее и плечу Сэма, и тот закричал от боли.
   — У меня нет золота.
   Голова его бессильно упала набок. Бандит убрал щипцы, и кроль хлынула из выжженной раны на грудь и руки жертвы.
   Бандит взял со стола бутылку и подошел к Канехе. Он вынул из-за пояса охотничий нож. Глаза всех мужчин следили за ним. Бандит перерезал веревки, которыми Канеха была привязана к стулу.
   — Вставай! — рявкнул он.
   Канеха медленно поднялась. Мелькнул нож, и платье упало с нее — она стояла обнаженная. Младший бандит, облизнув пересохшие губы и не отрывая от нее глаз, потянулся за виски и сделал глоток.
   Схватив Канеху за волосы, главарь приставил ей нож к спине и подтолкнул к Сэму.
   — Ну ты, муж краснокожей, последний раз я снял скальп с индейца пятнадцать лет назад. Но я не забыл, как это делается.
   Он встал перед Канехой и принялся водить ножом по ее телу вверх и вниз. По коже побежали тоненькие струйки крови. Кровь стекала с подбородка на шею, между грудей на живот и задерживалась в волосах лобка.
   Сэм заплакал, забыв о собственной боли, тело его сотрясалось от рыданий.
   — Оставьте ее, — молил он. — Пожалуйста, оставьте. У меня нет золота.
   Канеха протянула руку и ласково дотронулась до лица мужа.
   — Я не боюсь, муж мой, — сказала она по-индейски. — Духи отплатят тем, кто совершил зло.
   — Прости, любимая, — сказал Сэм по-индейски, по его окровавленным щекам текли слезы.
   — Привяжите ей руки к ножкам стола, — приказал главарь.
   Команда его была мгновенно выполнена. Бандит опустился перед Канехой на колени и приставил нож к ее горлу. Затем обернулся к Сэму.
   — Золото! — потребовал он.
   Сэм покачал головой, он больше не мог говорить.
   — Эй, — с нетерпением произнес младший бандит. — Ей-богу, я бы развлекся с ней.
   — А это мысль, — согласился главарь. Он взглянул на Сэма. — Я думаю, что этот не будет возражать, если мы слегка развлечемся с его краснокожей перед тем, как снимем с нее скальп. Индейцы любят такие представления.
   Он поднялся, положил нож на стол и расстегнул ремень.
   Канеха ударила его ногой. Он слегка покачнулся и сказал:
   — Держите ее за ноги. Я буду первым.
* * *
   Было около семи вечера, когда Макс подъехал к дому на гнедой лошади, которую ему одолжил Ольсен. В хижине было тихо, труба не дымилась. Это показалось ему странным, ведь мать всегда стряпала к его приезду. Он спрыгнул с лошади и в нерешительности остановился, разглядывая хижину. Дверь была распахнута и раскачивалась на ветру. Макс побежал, охваченный необъяснимым страхом.
   Он ворвался в хижину и замер, с ужасом разглядывая увиденную картину. Отец был привязан к столбу, безжизненные глаза и рот раскрыты. Затылок размозжен выстрелом в рот из револьвера сорок пятого калибра.
   Глаза Макса медленно опустились к полу. В луже крови лежала бесформенная масса, и лишь по ее очертаниям можно было догадаться, что это его мать.
   Оцепенение прошло, и он закричал, но подступившая к горлу тошнота оборвала крик. Его рвало и рвало, буквально выворачивая наизнанку.
   Обессиленный, он прислонился к косяку. Постояв так некоторое время, повернулся и, пошатываясь, как слепой, вышел из хижины. Во дворе он упал на землю и зарыдал. Когда слезы иссякли, он поднялся и медленно побрел к бочке для умывания.
   Окуная голову прямо в бочку, он смыл с лица и одежды следы рвоты. Затем, совершенно мокрый, выпрямился и огляделся.
   Лошади отца не было, шесть мулов беззаботно бродили по загону, повозка стояла под навесом позади хижины. Четыре овцы и цыплята, которыми так гордилась мать, гуляли за загородкой.
   Он вытер лицо руками и рассеянно подумал, что нужно что-то сделать. Но заставить себя похоронить то, что он увидел в хижине, было выше его сил. Это не могло быть его матерью и отцом, его родители не могли выглядеть так. Оставалось только одно.
   Макс подошел к куче щепок для растопки очага, набрал полную охапку, вошел в дом и высыпал щепки на пол. Через полчаса толстый слой щепок покрывал пол в хижине, словно одеяло. Он постоял в задумчивости и снова вышел во двор.
   Вытащив из-под стены навеса упряжь, он запряг мулов в повозку, поставил туда клетку с цыплятами, загрузил овец и привязал их к кольцам на полу повозки.
   Ведя в поводу мулов, Макс обогнул хижину, привязал позади повозки гнедую лошадь, отвел повозку примерно на двести ярдов от хижины, привязал мулов к небольшому кустарнику, а сам вернулся к хижине.
   По пути он прихватил черпак с дегтем. Стараясь не смотреть на тела родителей, он немедленно вылил содержимое черпака на щепки, отступил к двери и выплеснул остатки дегтя.
   Постояв в нерешительности минуту, словно вспоминая что-то, Макс снова вошел в хижину, подошел к полке, на которой отец хранил ружье и револьвер. Их там не было. Он просунул руку дальше и нащупал что-то мягкое.