Роджерс Розмари. Распутница

   – Соблаговолите… соблаговолите убрать свои руки, сэр! – с трудом выговорила я. Незнакомец продолжал сжимать мои запястья, причиняя легкую боль. – Вы должны были с самого начала сказать, кто вы и чем занимаетесь, вместо того чтобы читать мне нотации о том, что является исключительно моим личным делом!
   В конце концов он меня отпустил, но, к моему бесконечному раздражению, разразился тихим смехом.
   – «Соблаговолите убрать свои руки, сэр!» – повторил он, все еще задыхаясь. – Никогда не думал, что услышу эти слова не со сцены! Вы, наверно, начинающая актриса, да? Когда-нибудь вы с вашим отчаянно пылким Фернандо составите прекрасную пару – независимо от того, будет ли он все еще женат на вашей подруге или нет! Однако, как вы мне указали, это не мое дело, так ведь? И я уверен, что у вас достаточно времени, чтобы вырасти и превратиться в женщину – если Бог даст!
   Я едва не задохнулась от гнева. Его снисходительный тон привел меня в такую ужасную ярость, что, если бы в тот момент у меня под рукой оказалась кочерга или, еще лучше, ружье, я убила бы незнакомца без всяких колебаний. Особенно после того, как он имел наглость заявить, что я должна поспешить найти тетю Чэрити и сказать ей о том, что он здесь, а потом пойти на кухню и встать у плиты, конечно, если я умею готовить!..
   Я чувствовала, что по какой-то непонятной причине он специально изводит меня. А может быть, это у него такое хобби – играть на нервах?
   – А теперь поспешите, моя девочка, – я голоден как волк и мои друзья тоже! Странно, что Чэрити до сих пор здесь нет, хотя бы для того, чтобы воспрепятствовать вашим ночным приключениям!
   Если бы это зависело от меня, он навсегда остался бы голодным. Тоже мне – «моя девочка»! Как будто я ребенок или прислуга! Как я его ненавидела и как желала сказать ему об этом! Я определенно выскажу тете Чэрити, что думаю об этом последнем курьере, о его плохих манерах и, мягко говоря, недостатке воспитания. Где только она могла познакомиться с такой личностью?
   Я заставила себя быть достаточно вежливой, но мой голос звучал холодно – в той степени, в какой мне это удалось.
   – Конечно, если это действительно срочно, я поднимусь наверх и попытаюсь разбудить тетю Чэрити. Но если вам нужна только еда…
   Тут он меня оборвал, испытующе глядя на меня прищуренными золотисто-зелеными глазами, как смотрят на какое-то диковинное растение:
   – Значит, где-то под слоем льда горит огонь? Что вы за удивительное дитя! – И к моему изумлению, незнакомец улыбнулся странной улыбкой и приподнял за подбородок мое нахмуренное лицо.
   Терпение мое лопнуло.
   – Если хотите знать, я вовсе не дитя! Мне уже исполнилось шестнадцать, и я достаточно взрослая, чтобы выйти замуж и иметь детей, если захочу! – Если бы это не выглядело чересчур по-детски, я сейчас притопнула бы ногой. – И как женщина хочу сказать вам, мистер Как-вас-там, что вы самый невежественный, самый невоспитанный и самый грубый человек из всех, с кем мне приходилось сталкиваться. И если бы вы не были другом… знакомым моей тети, то я…
   – Благодаря тому, что я случайно услышал, могу себе представить!
   – Случайно? Да вы специально подслушивали! А потом, как будто это само по себе недостаточно низко и отвратительно, вы стали оскорблять и… и поучать и провоцировать меня. Будьте вы прокляты с вашим улыбчивым лицемерием, игрой словами и грязными намеками! Хороши же вещи, которые вы говорите ребенку, вы не находите? Вы достаточно ясно показали, что вы не джентльмен. Даже хуже того…
   – Стоп! Вы наговорили достаточно. Вам нужно научиться не повторять одно и то же по сто раз. И сдерживать свой дикий темперамент, если хотите чего-то достичь. – Он вновь насмешливо улыбнулся, но теперь тон его стал просительным. – Ну что ж, очень хорошо! Если вы не цените того, что я из самых лучших побуждений вам советую, тогда, может быть, вас смягчат мои жалкие извинения? Видите ли, мы с друзьями ужасно хотим есть и пить! Последний раз мы ели два дня назад… или три? Послушайте, если ваш Фернандо не прячется где-нибудь поблизости, я мог бы сам добыть себе продовольствие. Кажется, я еще помню, где находится кухня. Или, если хотите, я могу подняться наверх и разбудить Чэрити.
   Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я прижалась спиной к двери, широко расставив руки и прижав ладони к ее полированной поверхности. Меня нисколько не тронула внезапная перемена тактики, я вообще никогда не доверяла этому человеку.
   – Если вы спуститесь в подвал, то я принесу вниз еды, свежей воды и молока. Но я не позволю вам будить тетю Чэрити! – Я смотрела на него с вызовом, не отводя глаз, понимая, что по крайней мере в этот раз преимущество на моей стороне. Во всем. Если не обращать внимания на эту ироническую, с претензией на многозначительность, кривую усмешку на его лице, которая уже казалась мне давно знакомой.
   – Ваши глаза мне напоминают сейчас горящие угли. Хорошо, что на самом деле это не так! – Незнакомец пожал плечами с таким видом, что мне показалось, будто он продолжает со мной играть… или подыгрывать – но только до тех пор, пока это его занимает. – Неужели вы снова прогоните меня в этот подвал? Может быть, если вы подкупите меня вином вместо воды…
   – Я не собираюсь… – горячо начала я, но в этот момент с другой стороны двери послышался приглушенный стук и голос тети Чэрити тихо позвал меня по имени.
   – Триста? Триста, пожалуйста, если ты меня слышишь, открой дверь. Я тебя умоляю! Триста…
   – Судя по ее голосу, ваша тетя обеспокоена. Вам не кажется, что нужно сделать то, о чем она просит? – Слова звучали вежливо, но взгляд, которым он меня одарил, казалось, пригвоздил меня к двери. На несколько мгновений я замерла, затем, собравшись с силами, открыла дверь и впустила тетю в комнату.
   – Триста, моя дорогая! Я видела, что Фернандо лег, а потом заметила, что тебя нет в постели… Блейз?
   Волосы тети Чэрити, которые она обычно завязывала в строгий пучок, были свободно распущены по плечам. Сейчас она походила на беспечную молодую девушку.
   – Да, это действительно я, любовь моя. Человек с дурной репутацией.
   Я немедленно перестала для нее существовать, как будто была всего лишь рисунком на стене.
   – Ты не… О Блейз, я ведь уже начала беспокоиться, особенно после того как в последний раз…
   – Моя дорогая, ты же меня знаешь! Я прекрасно умею избавляться от преследователей – у меня чудное чувство самосохранения. Я хочу, чтобы ты не беспокоилась обо мне – никогда.
   Блейз не отрываясь смотрел на тетю, его голос смягчился, он взял ее протянутые руки в свои и крепко их сжал. А тетя, в свою очередь, не отрывала от него глаз. Чувствуя себя совершенно лишней, я неловко топталась на месте. Мне оставалось только начать для утешения сосать свой палец, как ребенку, которому не разрешили обедать со взрослыми.
   Как странно! Я ведь уже решила, что мне не нравится этот человек, Блейз, если его и в самом деле так зовут. Но почему я тогда чувствую… ну, что-то похожее на боль, когда вижу их вместе? Я не стану, я просто не смогу здесь стоять и наблюдать, как они смотрят в глаза друг другу и разговаривают без слов.
   – Раз вы встали, тетя Чэрити, я теперь могу пойти лечь в постель – конечно, если я вам не нужна. Я ведь здесь заснула. Мне жаль, что моя беспечность не дала заснуть вам.
   – Триста? Ох! – Тетя Чэрити посмотрела на меня так, как будто только что вышла из транса, и я почувствовала острое желание встряхнуть ее.
   Той ночью я больше не видела Фернандо. Но даже лежа в полной безопасности в своей кровати, я по-прежнему была до краев наполнена странной смесью эмоций. Некоторые из них смущали меня своей необычностью. Фернандо… Сколько я могла себя помнить, я всегда испытывала к нему тайную (как мне казалось) привязанность. Его красота была почти классической, от папы он унаследовал голубые глаза, а от своей матери – коричневато-золотистые волосы. Хорошо сложенный, с живой улыбкой, он всегда нравился женщинам всех возрастов. Мари-Клэр и он во всех отношениях представляли собой прекрасную пару, и их дети, конечно, будут красивыми. Обо мне обычно говорили, что у меня «необычная внешность», имея в виду сочетание цвета волос и глаз, но никто и никогда не называл меня красавицей.
   До этой ночи я никогда также не замечала, что тетя Чэрити – все еще молодая, привлекательная женщина. Почему она осталась одна? Из-за этого мужчины, которого она называет Блейзом, ее лицо пылает, а глаза начинают сиять таким светом, какого я никогда раньше не видела? Если они любят друг друга, то почему же не поженятся?
   Я неловко ворочалась на узкой кровати, то срывая с себя одеяло, то натягивая его вновь до самого подбородка. Я не хотела думать о том, что случилось бы, если бы тетя Чэрити не пришла за мной. «Конечно, ничего», – со злостью сказала я себе. А так как мне не хотелось еще раз прокручивать все это в мозгу, то я стала думать о Фернандо… Что я на самом деле тогда чувствовала и чего хотела – один Бог знает!
   Мне нужен Фернандо? Или неизвестный? Или может быть, нечто недосягаемое? Например, стать доктором, получив настоящий диплом врача. Кто я и что я? И по каким дорогам, к какой цели могут повести меня эти странные мечты и тайные желания?

Глава 3

   Как удивительно! Я хорошо помню, что на следующий день все вели себя точно так же, как раньше. Фернандо относился ко мне как обычно, то есть с преувеличенным вниманием, и никоим образом не показывал, что между нами что-то произошло. Тетя Чэрити, в строгом шерстяном платье, с волосами, по обычаю старых дев подобранными в пучок, совсем не была похожа на ту оживленную, сияющую от счастья женщину, которую я видела в библиотеке предыдущей ночью. Я догадывалась, что человек, которого она называла Блейзом, уже ушел дальше со своими «друзьями», ведя их к свободе и безопасности. Возможно, я больше его не увижу, да и не хочу видеть!
   В последующие дни я была рада всему, что позволяло убить время. Я упаковывала вещи Мари-Клэр, чего она сама делать категорически не умела, выслушивала ее признания и отвечала на ее многочисленные вопросы о жизни в Калифорнии.
   – Я уверена: кое-что там изменилось, – предупредила я и объяснила, что, хотя рабства там нет, она может иметь столько слуг, сколько захочет.
   – Моя мачеха из какой-то Каролины – то ли Северной, то ли Южной, я забыла какой. Но ее семья очень богата, у нее есть плантации и много рабов. Вероятно, поэтому отец на ней и женился! Во всяком случае, пока у меня будут слуги и столько красивых платьев и украшений, сколько я захочу, я буду вполне счастлива. Определенная свобода, муж – то есть положение в обществе…
   – А дети? – ядовито заметила я. – Знаешь ли, от тебя ведь ждут наследников, чтобы не прервался род. Мигель – священник, я – всего лишь приемная дочь, так что надежда только на Фернандо.
   – Дети? Сейчас я хочу вырваться отсюда и пожить в свое удовольствие! Мне ведь только семнадцать – я еще не готова возиться с этими вечно хнычущими младенцами! Если Фернандо нужен наследник, я дам ему наследника, но только тогда, когда созрею для этого и когда у меня будет кому его кормить и нянчить. Но к чему говорить о таких неприятных вещах? Только подумай – через две недели я уже буду замужем. Папа обещал, что я получу свое приданое в Париже, во время медового месяца. Представь себе – платья от Уорта! И конечно, папа устроит, чтобы нас представили императору и императрице. Ох, Триста, мне хотелось бы, чтобы и ты с нами поехала! Мне нужно будет с кем-то поделиться своими впечатлениями, а ты единственное существо женского пола, к которому я питаю искреннюю симпатию, с кем я могу быть откровенна. Ты не хочешь поехать? Знаешь, когда я выйду замуж, то могу взять тебя в компаньонки! Ты сможешь учиться в Парижском университете, изучать медицину – если тебя все еще занимает подобная скукотища! – и оставаться с нами столько, сколько пожелаешь. Разве это не здорово? Когда Фернандо отправится проводить время со своими приятелями, мы сможем наслаждаться обществом друг друга. Я должна поговорить об этом с твоим папой и Фернандо. Он не будет возражать – он сделает все, что я ни попрошу!
   Мари-Клэр крутилась перед зеркалом, любуясь своим отражением. Она говорила и говорила, а я старалась не придавать слишком большого значения ее болтовне. Поехать в Париж… Увидеть новые страны, встретить там других людей, узнать о мире, в котором живу… Конечно, это невозможно, поэтому к чему думать о подобных вещах? Я по-прежнему буду чемпионом среди неудачников, по-прежнему буду проводить время за чтением книг по медицине, которые удастся достать, и в конце концов превращусь в злобную старую деву!
   – Да-да! Ты моя лучшая подруга, а теперь и золовка. Ты мне можешь понадобиться!
   – Ну, если это случится, то ты знаешь, где меня найти! Но по-моему, тебе совсем не нужен во время медового месяца третий лишний! Пригласи меня после возвращения из Европы, когда ты уже устроишься на новом месте, и я обязательно приеду.
   – Правда? Знаешь, мне просто необходим будет кто-то, с кем можно откровенно поговорить. Думаю, что мы с Фернандо через некоторое время наскучим друг другу. А что будет потом… Кто знает?
   Как живо все это сейчас стоит у меня перед глазами! Все эти приготовления к отъезду – ни больше ни меньше как на локомотиве! – в Вашингтон, где нас должны встретить родители Мари-Клэр. Потом все поедут на свадьбу в Ричмонд, оттуда новобрачные отправятся в Чарлстон, в Южную Каролину, а уже оттуда – морем во Францию.
   – Конечно, мы поедем и в Италию. Я всегда хотела увидеть Рим. А потом в Англию… Грецию… а может быть, и в Испанию. Я хочу побывать везде!
   Зачем же нужно было портить радостное настроение своей подруги напоминаниями о том, что она не сможет вечно путешествовать по Европе и когда-нибудь ей придется остановиться? Она была похожа на веселого мотылька, только что выбравшегося из своей тюрьмы-куколки и полного желания летать всюду и пробовать все. Могла ли я порицать ее за это? Если бы была возможность, разве я бы не путешествовала по всему миру, стараясь не задерживаться подолгу на одном месте, ведь всегда за поворотом ждет что-то новое, неизведанное!
   – Я надеюсь, ты напомнишь Фернандо, что тебя непременно должна сопровождать служанка, потому что ты никогда не помнишь, куда кладешь вещи, и не можешь сама ничего уложить или распаковать. А сейчас мне нужно знать, какие платья ты решила взять с собой в Вашингтон, чтобы я могла удостовериться, что они отглажены, все пуговицы на месте и кружева целы. – Это было все, что я сказала тогда.
   – Клянусь, иногда ты говоришь точно так же, как мисс Чэрити! Пуговицы на месте… кружева целы. Неужели ты никогда не думала о чем-нибудь не столь практичном, но ужасно захватывающем? Неужели ты никогда не рисковала? А я вот, как ты знаешь, рисковала! И ни о чем не жалею. По крайней мере я очень много узнала о мужчинах – по-моему, и тебе это необходимо, чтобы не стать такой старой девой, как мисс Чэрити!
   Я очень хорошо помню тот день. В открытое окно падали золотистые лучи солнца, отражаясь на светлых локонах Мари-Клэр. Она покачала головой, и это почему-то привело меня в ужасное раздражение. Не знаю почему. Может быть, она облекла в слова то, о чем я боялась думать? Чего я тогда хотела – я и сама не знала. А если бы узнала – что тогда?
   Может быть, это было и к лучшему, что в последующие дни у меня не было времени на слишком обстоятельные размышления. Нужно было позаботиться о множестве неотложных вещей. Затем последовала долгая поездка на поезде в Вашингтон, все время в угольной пыли и с многочисленными остановками на всю ночь «для удобства уставших пассажиров», как было написано в моем путеводителе. Лично я была слишком измучена и возбуждена, чтобы искать каких-то еще удобств, кроме холодной ванны и крепкого сна без сновидений. Когда наконец мы благополучно прибыли в Вашингтон, мне оставалось только радоваться, что больше не придется разделять постель с Мари-Клэр, которая во сне так вертелась, что не давала мне спать! И не только вертелась! Во время ночевки в Нью-Йорке она решила меня просветить и стала выспрашивать, что я знаю о мужчинах, как доставить им удовольствие, как доставить удовольствие себе, а также как заставить их доставить удовольствие мне. Пожалуй, я узнала очень много; но, как ни странно, я предпочла бы, чтобы мне вместо этого дали поспать!
   В первую ночь в Вашингтоне я проспала ужин, потому что папа не позволил меня беспокоить. По-моему, я проспала десять часов или даже больше. Вероятно, я спала бы и дальше, но меня стали настойчиво трясти, и я пробудилась от тяжелого сна, чтобы оказаться в самом центре хитросплетения какой-то непонятной итриги – причем мне предстояло самой принять в ней участие.
   – Ш-ш-ш! – услышала я из темноты напряженный шепот Мари-Клэр. И она скользнула ко мне в постель, заставив подвинуться. – Пожалуйста, Триста! Ты должна притвориться, что крепко спишь и что последние несколько часов я провела здесь у тебя. Я им говорила, что не могу уснуть и хочу поболтать с тобой. Обещай, что ты так скажешь! Клянусь, я потом тебе все объясню, но сейчас… – Мари-Клэр задыхалась, как будто долго-долго бежала. Я быстро поняла, что на ней ничего нет, кроме легкой ночной рубашки под тонким шелковым халатом, который Мари-Клэр поспешила сбросить на пол.
   Когда меня внезапно будят, я не сразу прихожу в себя, и этот случай не был исключением. От того, что меня вырвали из глубокого сна, мое сердце бешено колотилось и, казалось, было готово выскочить из груди. Все, на что я была в тот момент способна, – это промямлить что-то бессмысленное, типа «А?.. Что?».
   – Не беспокойся! Когда они увидят, что меня нет в комнате, а всюду только разбросанная… Ш-ш-ш! Ты помнишь, что должна сказать? Триста!
   – Сама ты ш-ш-ш! – Я невежливо повернулась к ней спиной. – Я ведь должна крепко спать, не так ли?
   Я едва успела это сказать, как без всякого стука дверь распахнулась. На пороге появились не только отец Мари-Клэр и ее мачеха, но и мрачный жених с моим бедным папой. Он явно пришел сюда без всякого желания и неловко похлопывал по плечу рыдающую служанку, которая, утирая слезы фартуком, бормотала, что молодая мисс уже давно велела ей ложиться в постель, сказав, что разденется сама. Какая сцена! Мистер Шеридан или даже сам великий Шекспир не смогли бы придумать лучше!
   – Мари-Клэр здесь?
   Поднятая вверх свеча озарила озабоченные лица. Мари-Клэр изобразила сонное бормотание, а я вновь подняла голову, чтобы проявить свои актерские способности в этом готическом фарсе.
   – Боже мой! Что случилось? Пожар?! Ох! – Последнее было произнесено, когда я, демонстрируя девичью стыдливость, натянула одеяло до самого горла.
   – Мы ищем Мари-Клэр! – дрожащим голосом сказала ее мачеха. – Мне показалось, что я слышала что-то… кто-то был на лестнице… Или, может, это дверь хлопнула? А когда я увидела, что ее нет в комнате…
   Я толкнула ногой Мари-Клэр, предупреждая, что сейчас ее выход. Со сдавленным восклицанием она приподнялась на локте, как бы спрашивая, что, черт возьми, происходит, ведь утро еще явно не наступило.
   После взаимных объяснений и извинений дверь наконец закрылась, как занавес в театре, отделяя нас от остальных действующих лиц. Я раздраженно повернулась к своей беспокойной подруге и обнаружила, что она уже с головой укрыта одеялом.
   – Прекрасно! Думаю, что ты все-таки обязана мне все объяснить! И надеюсь, что ты также подумаешь о том, какому нелепому риску себя подвергаешь и что можешь потерять – особенно сейчас. Ну в самом же деле… Мари-Клэр!
   – Ну вот, ты снова на меня ворчишь! – недовольно пробормотала Мари-Клэр. – Разве я тебе не говорила, что ты становишься очень похожа на мисс Чэрити? Сейчас я слишком устала и хочу спать, чтобы что-то объяснять. В конце концов, после того как мы сюда приехали, ты ничего не делала, только спала, в то время как меня постоянно выставляли напоказ. Мне пришлось улыбаться скучным друзьям моих родителей и каким-то дальним родственникам, о которых я даже и не слышала! Я все расскажу тебе завтра, обещаю – если ты сейчас дашь мне поспать, вместо того чтобы так… цепляться ко мне!
   «Цепляться» – сказала она. Неужели действительно все считают, что я «цепляюсь»? Какое противное, гадкое слово, а его значение еще отвратительнее!
   Я легла, стараясь держаться как можно дальше от Мари-Клэр. Значит, я цепляюсь? Злобная, как старая дева… чересчур непонятливая… Ну что ж, посмотрим!
   – Конечно, ты права. То, что ты сделала, – это не мое дело, не так ли? – сказала я деланно безразличным тоном.
   – Ну ладно! – после короткого молчания проворчала Мари-Клэр. – И совсем ни к чему дуться! Я все тебе расскажу, если ты обещаешь, что потом дашь мне уснуть – без лишних нотаций. Ну пожалуйста!
   Чуть ли не в первый раз после того как мы подружились, я почувствовала себя в состоянии противостоять этому трогательному голоску, каким говорят маленькие девочки и каким сейчас говорила со мной Мари-Клэр.
   – Спи, раз тебе этого так хочется! Я вовсе не хочу ничего знать о твоей последней выходке – особенно если это какой-нибудь лакей или мускулистый молодой садовник! Так что не обращай на меня внимания – спи!
   – Это был совсем не слуга, ничего похожего! И уж конечно, не Фернандо – я всего лишь немного возбудила его, позволив очень страстно себя поцеловать и прижавшись к нему всем телом так, как будто ослабела от страсти! – Мари-Клэр тихо, насмешливо рассмеялась и победно зашептала: – Нет, моя дорогая Триста, тот, с кем я с таким риском… скажем, встречалась… он… Но раз тебе это совсем неинтересно, зачем я буду рассказывать? Возможно, мне вообще следует молчать, потому что он… Ну, спокойной ночи!
   Услышав ее жизнерадостное «спокойной ночи», я чуть не заскрежетала зубами, но тут же поклялась себе, что не стану доставлять Мари-Клэр удовольствия, умоляя сказать мне, кто он такой.
   Вскоре я обнаружила, что мне все равно для этого случая не представится. По крайней мере мне так показалось на следующее утро, когда мы все вместе собрались на завтрак, а также на небольшое семейное совещание.
   Графиня Бертран де Мартино, которую все вскоре стали за глаза называть попросту Мачехой, проинформировала нас, что все держит под контролем. Ей требуется только содействие всех заинтересованных лиц – и все пройдет как по маслу.
   – Конечно, я уже сообщила по секрету всем своим друзьям, что тайная помолвка давно состоялась… и надеюсь, что вы подтвердите мои слова. Что ж, хорошо! А теперь начнем…
   Каждый день портнихи! Нужно было подготовить не только подвенечное платье, но и целый ансамбль – одежда для поездок, для дневного времени, для приемов и, наконец, вечерние наряды. Для официальных обедов, для визитов, для балов…
   – Конечно, если вам нужен приличный гардероб, моя дорогая, который послужит вам до тех пор, пока вы не окажетесь в Париже!
   Бедная Мари-Клэр! Каждое утро бесконечные примерки, потом светские визиты, затем час-другой отдыха, чтобы выглядеть свежей по вечерам… Я думала тогда о том, как на ее месте ненавидела бы подобные испытания. И ради чего? Чтобы в один прекрасный день все сказали: «Какая шикарная свадьба!»

Глава 4

   С того дня мы почти не виделись с Мари-Клэр. А если и встречались, то все равно не имели возможности поговорить наедине, по душам, как это было раньше.
   Папа, который терпеть не мог суматохи и властных женщин, принял предложение своего старого друга и поселился вместе со мной на две недели в его построенном в классическом стиле, изящном, прекрасно обставленном доме. Как сообщил нам папа, его друг называл это строение «деревенским коттеджем».
   Конечно, мне недоставало той атмосферы радостного возбуждения, которую всегда создавала вокруг себя Мари-Клэр, и я чувствовала себя немного виноватой за то, что бросила ее, в чем она меня однажды и упрекнула. Но я была так рада вновь оказаться в деревне, вновь ездить верхом! Папин друг явно знал толк в лошадях. Я обнаружила это, когда посетила конюшню. И когда лошади привыкли ко мне и мне удалось убедить конюхов, что я смогу справиться с резвым, своенравным конем… мне было позволено выбрать себе самого лучшего. Я наслаждалась деревенской природой. Через поместье протекал причудливо извивавшийся ручей. Иногда, набравшись смелости, я привязывала лошадь и плескалась в чистой холодной воде, воображая себя русалкой или индейской девушкой, которая много лет назад купалась в этом самом ручье, поджидая своего избранника.
   Когда бы я ни посмотрела на себя в зеркало, в чем бы ни была при этом одета, мне совсем не нравилось то, что я видела. Волосы слишком густые, непокорные, их нельзя приручить с помощью заколок, гребней или ленточек. Лицо… Ну, к нему я как-то привыкла. Но вот почему мое тело никак не полнеет и не хочет образовывать роскошные изгибы, которыми так восхищаются все мужчины?
   Вода оказалась ко мне значительно добрее. Когда я отбрасывала прочь всю одежду, мокрые волосы растекались по плечам, прикасались к груди, тяжело свешивались на спину – о, тогда, и только тогда, я знала, я верила, что красива! Пусть я худощава, но у меня тонкая талия и длинные ноги. Мои груди, конечно, нельзя назвать большими, но они и не безобразно маленькие! Позволю ли я мужчине увидеть себя такой? И что испытаю, когда он будет прикасаться ко мне? Мне так много предстоит узнать. И не с чужих слов, а самой. Посмею ли я?