Страница:
– Вы – очень милый мужчина. Судя по моим наблюдениям, неженатый, потому что чрезвычайно порядочный, – напоследок сделала комплимент Стелла Яковлевна и с чувством исполненного долга отправилась к машине в сопровождении Рваного.
Тот усадил ее и вернулся, не решаясь сесть рядом с Батей.
– В ногах правды нет. Садись, – разрешил «крестный отец». – Рассчитываешь на мою поддержку? Боишься «отмороженного»?
– Нет. Просто не хочу войны. Есть дела и поважнее. Батя загадочно улыбнулся. Он считал иначе. Раз уж судьба прибила к нему Рваного, то уж не для душеспасительных бесед. После встречи с генеральшей «крестный отец» поверил в серьезные деловые контакты с верховной властью. А значит, потребность в связях Цунами отпадает. Они становятся конкурентами. И тут уж придется приложить немало сил, чтобы его обескровить. Кишлак – один из главных силовых аргументов Цунами. Поэтому именно сейчас война с «отмороженным» до полного уничтожения просто необходима.
Рваный наблюдал за Батей и не понимал смысла этой улыбки. Более ловко склонить на свою сторону такого авторитетного человека никто бы не смог. Крути не крути, но Батя должен оценить его полезность и нужность. Прошли те времена, когда воры в законе кичились тем, что не лезут в политику и в легальный бизнес. Теперь должны править бал такие, как Рваный – наработавший огромные связи, получивший авторитет в народе. Хоть завтра может стать депутатом. И Бате с его любовью к патриархальным привычкам и устоям, не меняясь самому, придется менять свое окружение.
– Коль уж ты решил узнать мое мнение, то оно таково – от войны отвиливать нельзя. Война объявлена и должна быть выиграна. В настоящий момент в этом заинтересованы все. Ты и Кишлак должны решить спор. Думаю, после всяких слухов о твоих неблаговидных делишках расправа над Кишлаком вернет тебе уважение многих авторитетных людей. А без этого в нашем мире нельзя…
– Но его поддерживает Цунами. А после ограбления банка на сторону Кишлака готов перейти Вейко и некоторые другие.
– А тебя поддержу я… и хватит об этом. Езжай и постарайся закончить все быстро. Обращайся ко мне только в крайнем случае. Не нужно, чтобы Цунами узнал, кто стоит за твоей спиной. Я сам дам команду моим людям, и тебе окажут необходимую помощь. В деньгах, оружии и специалистах отказа не будет. Но от Кишлака не должно остаться даже мокрого места. И чтобы я больше никогда о нем не слышал. Все понял, сын мой?
– Все… – Рваный склонился и поцеловал руку Бате.
– Ну вот еще… не американцы. Только пса нервируешь, – проворчат тот.
Рваный направился по набережной к Таганке. Он был один. Без телохранителей. Но спиной чувствовал, что за ним следуют люди Бати, которые не допустят никаких эксцессов. Давно Василий Филиппович не участвовал в разборках, не ездил на «стрелки», не выступал на «сходках». Старался вжиться в обычную жизнь. Но теперь вновь приходилось перестраиваться. Ему дан шанс раз и навсегда упрочить свой авторитет. Чем кровавей и безжалостней он расправится с Кишлаком, тем глубже заткнутся его враги. Да и сопливая молодежь подожмет хвосты.
Цунами выслушал рассказ Инессы о встрече с Манукаловым. Пощипал пальцами короткие серебристые волоски бороды, лентой окаймляющей его сухое жесткое лицо, и коротко заключил:
– А ведь твой муж – дурак. Хочет одновременно спасать и тебя, и родину. При том, что об этом никто не просит. Пусть суетится. Суховею отступать некуда. А уговоры Манукалова лишь подстегнут его к активным действиям. Убийц француза найти не удастся, потому что – ничего, кроме несчастного случая, там нет. Тебе опасаться нечего. Мы сумеем обыграть гражданина генерала…
Разговаривая с Инессой ленивым, вялым голосом, Цунами тем не менее лихорадочно соображал, как придержать Манукалова. Бояться его не боялся, потому что ни в каких противозаконных действиях участия не принимал. Но сбить на некоторое время генерала с толку было необходимо. Поэтому родился занятный ход.
– Собирайся в Люксембург. Встретишься там со своим другом Виктором. Манукалов все равно в курсе ваших отношений. Чего уж теперь скрывать? Объяснишь Виктору ситуацию. Я подготовлю бумаги для открытия совместного банка. Лучше всего, в самом Люксембурге. Твой муж не посмеет ничего предпринять ни против Виктора, ни против банка. Побоится потерять тебя.
– Предлагаешь стать добровольной заложницей? – насторожилась Инесса.
– В объятиях любимого мужчины? Считай, что да. Инесса вдруг рассмеялась. Даже вдруг показалось забавным, что так долго она не хотела остаться с Виктором добровольно, а теперь должна подчиниться приказу.
– Но Манукалов мне не простит…
– Виктора он простил уже давно. Но в такой ситуации ему свяжем руки накрепко. Постарайся улететь так, чтобы тебя не перехватил. Пусть немедленно займутся визой и билетом. А сама притупи его бдительность… по-женски, что ли.
– Это уж не твоя забота, – Инесса оценила изобретательность Цунами. План действительно был дьявольски хорош. И совершенно неожидан для Манукалова. Она хотела еще раз уточнить у Цунами, по каким каналам и откуда пойдут деньги, но в кабинет, попыхивая сигарой, вошел Веня.
– Инесса уезжает в Люксембург по поводу открытия банка. Подготовь материалы.
Сигара чуть не вывалилась изо рта председателя фонда «Острова России». Он с удивлением проводил взглядом исчезнувшую за дверью Инессу и изобразил на лице немой вопрос.
Цунами рассмеялся. Поведение Вени его забавляло. Уж очень удачно тот сумел забыть обо всех жизненных невзгодах и выглядел так, как будто за спиной не осталось многолетней отсидки.
– Чего уставился? Пусть будет еще один. Для Манукалова. Шлоссеру об этом ни слова. Он все еще не уехал?
– Нет. Завтра улетает в Кёльн.
– А ты?
– Когда скажешь…
– Вот что – возьмешь с собой Галину. Она знает Порте. И сумеет убедить его в несчастном случае со стариком. Но ты об этом с ним ни слова. Учти, наши интересы и интересы клана, представляемого Порте, совпадают, но мы без них обойдемся, а они без нас уже нет. Объясни, что лучше создавать совместный капитал, чем друг у друга выхватывать кусок изо рта. Мы готовы к сотрудничеству. И то, что я поручил банк Шлоссеру, связанному с Порте, пусть расценивают как дружеское рукопожатие.
– А что мне делать с Галиной?
– Не беспокоить дурацкими вопросами.
– Логично, – Веня поправил тяжелые затемненные очки в роговой оправе и, словно стесняясь, спросил: – А деньги на поездку из кассы фонда?
– Нет. Тебя повезет Галина. Ведите себя там широко, чтобы сразу было видно – не шантрапа приехала. Все должно быть дорого, шикарно, но разумно. Понял?
– Это мы сумеем. А вдруг Порте откажется?
– Вряд ли. Либерман был его единственной ниточкой. Мы ее отрезали…
– А Порте отрежет меня…
– А Шлоссер на что?
– В таком случае с ним будет покончено.
Веня аж вспотел. Его пухлые детские губы жевали слова, не в силах их выговорить. Такой размен его никак не устраивал. Цунами обрисовал ситуацию слишком примитивно, хотя и доступно. Веня готовился к приятной деловой поездке, а оказалось, должен добровольно лезть в пасть международной мафии. И в качестве гарантии – неприкосновенность Шлоссера. Хороша гарантия!
– Я же не могу к тебе приставить полк под командованием Кишлака? – вместо извинений резонно заметил Цунами. – Старайся не хамить. Они люди европейские, не мы – азиаты.
С таким напутствием Веня пошел разыскивать Шлоссера, чтобы постараться как-то договориться о своей безопасности. Когда они вдвоем вернулись в кабинет, Цунами уже уехал. Веня наконец занял свое руководящее кресло, а Шлоссер достал из холодильника пиво.
– Как же мне надоела бывшая родина, – вздохнул он. – Хотя какая она мне родина? Вот Рига – это мое. Но мелковата для меня. Там хорошо после деревни жить. Пока еще веришь в друзей, в любимых женщин и в то, что деньги – вещь второстепенная.
Веня налил себе коньяк и пил его мелкими глоточками. За месяцы совместной работы они с Вилли окончательно забыли распри из-за Эдди. Адвокат во все тяжкие познавал загадочную славянскую душу русских девушек, с удовольствием открывавших ее за двести долларов. А Веня втихаря звонил на ферму Эдди и произносил в трубку целые любовные монологи. У него постепенно создалось впечатление, что немка привыкла к ним, как к наркотикам или снотворному. И уже обижалась, если он пропадал больше, чем на два дня.
– Цунами поставил меня в невыгодную ситуацию, – еще выпив коньяку, признался Веня. – Порте может рассчитаться со мной за Либермана.
– Может, – кивнул головой Шлоссер. – Знаешь, как у нас в деревне было? Приходишь, к примеру, с братьями на свадьбу. Сидишь тихо, никого не трогаешь, пьешь-закусываешь. Вдруг – хрясть тебя колом по спине… ты, конечно, возмущаешься – за что, мол? А оказывается, старшой твой брательник троюродную сестру невесты на сеновал таскал, да потом не женился. Как считаешь – что в такой ситуации делать надо?
– К брательнику посылать! – разозлился Веня.
– А вот и нет. Нужно встать, набить морду всем, кто на тебя замахивался, а уж потом спросить у старшого – водил он девку на сеновал или врут. Ежели врут – драться дальше, а ежели нет – то ты-то здесь при чем?
– Я же серьезно!
– У нас в деревне было все самым серьезным образом. И в Монако также. Сначала поставь себя жестко, а потом объясни, что ни при чем. С Либерманом ты не встречался. Упал он неудачно… бывает.
– А ты с ним встречался? – в лоб спросил Веня.
– С Порте? – отхлебнув пиво, уточнил Шлоссер.
– С Либерманом!
– Не я же еду в Монако, а ты. И вообще, бойся не Монако, а одной очень уютной фермы под Бонном. Там тебя ни про какого француза спрашивать не будут.
Веня понял, что Шлоссер общался с Либерманом в Москве.
– Ты хоть и выглядишь респектабельным бизнесменом, но в сущности стоишь по горло в дерьме, поэтому постарайся не приседать, – напутствовал адвокат.
Единственной надеждой для Вениамина оставалась Галина.
Возбужденный Скрипач вломился в номер Кишлака в самый неподходящий момент. Тамара делала ему эротический массаж. Вскрикнув, она соскочила с постели и прикрылась полотенцем.
Кишлак даже не повернул голову. Скрипач просто так бы не потревожил.
– Менты блокируют все дороги к Дому творчества. Бойцы еле проскочили сюда. А отсюда всех останавливают.
– Что ж, они собираются нас штурмовать?
– Несколько автобусов с ОМОНом движутся в нашем направлении.
– Это Рваный! – крикнул Кишлак и вскочил на ноги.
Тамара продолжала стоять в позе греческой статуи, прижимая к груди полотенце, хотя внимания на нее никто не обращал.
Кишлак влез в джинсы и выскочил на балкон. Десятка два его бойцов окружили джип, возле которого шло обсуждение происходящего.
– А ну, готовьсь! – заорал Кишлак и вернулся в комнату. Тамара успела проскользнуть в ванную.
– Это Рваный… значит, решил задавить меня ОМОНом… – не унимался Кишлак.
Скрипач стоял в дверях и ждал приказаний.
– Это Рваный? – подскочив к нему, взвизгнул Кишлак.
– Хрен его знает…
– А кто должен знать? Кто у меня отвечает за безопасность? Совсем оборзели? Почему я об этом не знал еще вчера? Может быть, у меня выросли уши, да?! И сейчас поскачу, как заяц, по лесам? А?!
Скрипач мялся у дверей. Понимая, что лучше всего не выступать и не оправдываться. На них давно никто не «наезжал» и от ментов такая подлянка не ожидалась.
– А может, просто рейд? – засомневался слегка пришедший в себя Кишлак.
– О рейде бы сообщили.
– Кеша, нужно собираться? – спросила Тамара, приведя себя в порядок.
– Да, сейчас пойдем за грибами… Идиоты! Менты под носом, а я не знаю, на кой хер они здесь?
– Кеша…
– Да пошла ты… – Кишлак накручивал сам себя и, зыркая по сторонам белесыми глазами, судорожно соображал, как поступить.
После взрыва на телевидении и ограбления банка сложилось впечатление, будто Рваный полностью деморализован и отсиживается в глубокой норе. Потому народ и расслабился. После несостоявшихся жестоких разборок наступило благодушное безделье. Благо, сам Кишлак большую часть времени проводил в объятиях Тамары. Расплата за расслабуху не заставила ждать. Кишлак в любой критической ситуации стремился использовать сразу все имеющиеся у него силы. Тактика тотального натиска, как правило, себя оправдывала. К тому же придерживался закона – «лучше перебдеть, чем недобдеть».
– Связывайся с Кубинкой. Пусть срочно присылают за мной вертолет. А бойцам выдвинуться к дорогам. Территорию санатория окружить и не подпускать ОМОН. Открывать огонь при малейшем продвижении, – потом обратился к Тамаре: – Садись в свой «СААБ» и спокойно отправляйся в Москву. Остановят, устрой скандал и постарайся выведать, чего они тут пасутся. Сразу сообщи по мобильному телефону. В Москве свяжись с Цунами. Он должен выяснить в МВД, чья это акция. Все. Отправляйся.
Тамара, услышав о возможном штурме и стрельбе, как ошпаренная выскочила из номера и со всех ног побежала собирать вещи. Кишлак крикнул вслед:
– Идиотка! Быстро в машину! Времени нет! – и буквально упал в кресло.
Скрипач достал папиросу с «планом» и протянул ему. Кишлак жадно закурил и прикрыл глаза.
– Ты еще здесь?
– Подождем информацию от Тамары.
– К черту Тамару. Давай вертолет. Мои афганцы меня не подведут! Ишь, ОМОН подняли? Ну, Рваный, за ментов тебе отдельное спасибо будет. Так воры в законе не поступают. Всех возьму в свидетели – не я нарушил правила игры. Разбомблю суку! Где вертолет?! – он вскочил и с кулаками бросился на Скрипача. Тот благоразумно ретировался.
Вместо него в дверях появился Курганов. Трезвый, но вялый от антидепрессантов, которые принимал, чтобы хоть ненадолго заснуть.
– Что-нибудь случилось?
– Ха, и он еще спрашивает? Устроили тут курорт! Собирайся, улетаем!
– Куда? – не понял Александр.
Кишлак возмущенно посмотрел на него и вдруг задумался.
– Куда… куда… в одну гвардейскую дивизию. Там отсидимся. Вернее, я со Скрипачом, а ты отправишься выслеживать Рваного.
– Я его не знаю.
– Тем лучше. И вот что, пожалуй, давненько ты не пил коньяк с Манукаловым. Попроси его об одолжении – пусть наведет на Рваного. Мы в долгу не останемся. Потребует что-нибудь взамен – соглашайся.
– На что? – не поверил собственным ушам Александр.
– Все равно. Лишь бы меня не касалось. Мы ведь с тобой, как в песне, – и Кишлак неожиданно пропел: «Скованные одной цепью, связанные одной целью». – Тебе без меня – смерть.
– А без Цунами? – прозвучал провокационный вопрос. Кишлак оценил подоплеку и с интересом взглянул Кургану в глаза, словно хотел перепроверить свою догадку. Но лицо Александра окаменело, и взгляд ничего не выражал. Квадратный подбородок съехал немного влево, губы упрямо сжались. Что только подтверждало верность посыла. Поэтому Кишлак передернул брезгливо плечами.
– Цунами меня оставил. Сам ушел. Значит, больше для меня не существует. А о том, чего не существует, говорить можно все, что угодно.
Александр ничего не ответил и пошел собирать вещи. Кишлак докурил папиросу и полез под горячий душ. Сквозь потоки струй услышал сообщение Скрипача о вертолете, вылетающем через десять минут, а когда, завернувшись в простыню, вошел в комнату, Скрипач протянул ему телефонную трубку. Звонила Тамара. От возбуждения она никак не могла доходчиво объяснить, что произошло.
– Они меня арестовали. Заставили выйти из машины. Обыскали. Я им такой скандал устроила! У меня же дипломатический паспорт… Теперь вот отпустили… Сволочи! Я предупредила, что буду жаловаться… Да, да. Поеду к Алле. Пусть Суховей разберется. Я их предупредила, что позвоню Манукалову. Они смеются. Спрашивали, кто живет в Доме творчества… Говорю, кто там может жить – писатели живут и поэты всякие, – Тамара перевела дыхание и сообщила главное: – Про тебя спрашивали. А я сказала, что молодыми людьми не интересуюсь.
– ОМОН видела?
– Да, там полно ментов. Все с автоматами.
– Езжай домой – и обо мне ни звука. Не вздумай никуда выходить и никому не открывай дверь, – предупредил Кишлак и отдал трубку Скрипачу. Тот постарался успокоить Тамару.
– Как только выберемся отсюда, пошлю в твой подъезд охрану.
Кишлак вышел на балкон и с него, подобно главнокомандующему, наблюдал за развертыванием обороны.
– Берите с собой писателей. Тогда ОМОН стрелять не будет. Побольше теток. И пусть орут. А одного пошлете с ультиматумом, если объявят штурм. Уходить будете вместе с заложниками.
Одна старушка, не утратившая хороший слух, после этих слов повалилась на землю в обмороке. Другие побежали к директору. Тот забаррикадировался в своем кабинете и с ужасом ждал развязки. Телефонная трубка лежала на столе, и из нее доносились указания ответственного за операцию полковника, которые выполнять было бы полным безумием. Не сумев добраться до директора, пожилые дамы собрались в актовом зале и начали стихийное собрание.
Кишлак сидел на балконе, вперившись глазами в голубое безоблачное осеннее небо. Тишину нарушал лишь сухой шелест падающих листьев. Природа замерла в желании продлить свою красу. «Чего это раньше я не замечал, как тут здорово?», – подумал Кишлак и еще больше разгневался на Рваного.
А между тем ситуация все ухудшалась. Скрипач перестал докладывать о происходящем вокруг Дома творчества, приняв на себя устройство обороны. Кольцо постепенно сужалось. По докладам выставленных постов, омоновцы принялись прочесывать лес, продвигаясь цепочкой. Проскочить можно было только с боем. Через полчаса менты подойдут к забору санатория.
– Все наркотики – в костер, – приказал Скрипач и, видя, что никто не торопится выворачивать карманы, закричал совсем, как Кишлак:
– Суки драные! Заметут – никого вытаскивать не будем! Угроза подействовала. Нехотя принялись разводить костер.
Некоторые поспешили в номера высыпать порошки и таблетки в унитаз.
Как раз в этот момент раздался металлический голос из мегафона:
– Внимание! Всем, кто находится на территории Дома творчества, надлежит выйти через главные ворота. Внимание. Повторяю. Никаких противоправных действий быть не должно. Территория окружена и блокирована ОМОНом. Группа Кишлака должна саморазоружиться. Выходить после отдыхающих, по одному, без оружия, с поднятыми вверх руками. Внимание! Повторяю…
Скрипач поднялся к Кишлаку.
– Где вертолет? – спокойно спросил тот, не сводя глаз с неба.
– Летит… – философски ответил Скрипач.
– Тогда чего пришел?
– Что будем делать?
– Отправь одного писателя из самых башковитых, чтобы попросил ментов заткнуться и передал, что остальные оставлены в качестве заложников и, не дай Бог, милиция начнет штурм. И для понта дай несколько очередей поверх деревьев. Сразу присмиреют.
Скрипачу не понравился такой приказ. Он был противником столь бессмысленной бойни. Глупо держать оборону под Москвой. Это значило угробить ребят, а оставшихся в живых благословить на длительные сроки.
– Может, вступим в переговоры?
Кишлак вскочил и заорал:
– Делай, что тебе говорят! Советник нашелся тут! Скрипач отправился вниз, где столкнулся с Александром.
– Ну?
– Что ну? Стрелять начнем, – буркнул тот в ответ на вопрос.
– А смысл?
– Дотянуть до вертолета.
– А если он вообще не прилетит? Погоди, я схожу к Кишлаку. Скрипач, не питая никаких надежд, прислонился к стене.
Он-то уж давно смирился с фантастическим упрямством Кишлака. Но отговаривать Кургана не решился и стал прислушиваться, ожидая услышать истерический крик из-за двери.
Кишлак заорать не успел, потому что Александр злорадно заявил:
– Как нам менты помогают!
– Ты о чем?
– Погляди на этих стариков. Они будут тащиться к воротам минут сорок. За это время целая эскадрилья может прилететь!
Кишлак уже привык прислушиваться к Кургану. Тем более что тот никогда не настаивал на своем. А так, бросал на обсуждение.
– Думаешь, долго?
– Уверен.
– Догони Скрипача, ему-то ведь только прикажи стрелять, канонаду устроит. Сам проследи, чтобы писатели не бежали вприпрыжку. Особенно шустрых возвращайте.
Александр пошел вразвалочку, будто никакой опасности и не существовало. Положил руку на плечо Скрипачу и повторил разговор с Кишлаком. Потом подтолкнул:
– Иди, а то они от страха поумирают.
Процессия получилась довольно живописная. Первым ковылял на костылях всевластный когда-то редактор журнала. За ним – литературная дама необъятных размеров. Шла она с остановками, постоянно оглядывалась, прощаясь с милым ее сердцу домом. Дальше потянулись поэты, старавшиеся держаться бодро и независимо. Бойцы Кишлака, играя стволами, комментировали вслух:
– Глянь, вон тот вроде бы по «ящику» треплется.
– Не, похожий.
– Да хоре, он самый, ну в этой – с совой.
– Не с совой, а с попугаем.
– Ну вы, братва, даете! То ж артисты, а эти-то – бывшие партийные.
Голос из мегафона торопил стариков. Но никто особенно не торопился, боясь вызвать раздражение у наглых, вооруженных парней с тупо-презрительными физиономиями. Очень скоро странный гул заглушил просьбы милиции. Над территорией Дома творчества завис вертолет без опознавательных знаков. Заметив удобное для посадки место – небольшое опытное поле, летчик начал снижение. Скрипач приказал задержать оставшихся на случай, если ОМОН предпримет атаку.
Кишлак, выскочив из жилого корпуса, крикнул Курганову, чтобы тот следовал за ним.
– Слушай! – изо всех сил надрывал горло Александр. – Пусть ребята забросят в вертолет все оружие.
– Зачем?
– Как зачем? Тогда их всех отпустят! Криминала-то нет! Кишлак на минуту задумался и согласился.
– Беги к Скрипачу, передай приказ.
Через несколько минут все огнестрельное оружие перекочевало с крутых плеч на дно машины. Вслед за Кишлаком в нее влезли Курганов, Скрипач и несколько бригадиров. Остальные, мгновенно присмирев, растянулись в очередь за писателями. Вертолет набрал высоту и ушел в сторону Москвы, оставив внизу недоуменно задранные головы руководителей операции по захвату группировки Кишлака.
Когда Манукалову доложили, что его супруга прошла паспортный контроль и улетела в Люксембург, он не удивился. После их встречи на Чистых прудах у Инессы был выбор, и она его сделала. Теперь супруги стали врагами. Не в результате семейных ссор, а по определению уголовного кодекса. И Александр Сергеевич решил быть безжалостным. Он защитит жену, но не охраняя ее, а уничтожая всех, кто замешан в этой истории. То, что Инесса передала их разговор Цунами, Манукалов не сомневался. И поездка в Люксембург загадок в себе не таила. Там состоится встреча с Виктором Иратовым, который займется организацией банка для предполагаемой переброски капиталов. Очевидно, Цунами настолько уверен в своих силах и влиянии на Инессу, что не заботится о самой элементарной конспирации. Отъезд Инессы был чем-то похож на циничный вызов, означающий – «хоть ты и генерал ФСБ, но мы плевали на тебя».
Манукалов закурил. Он уже несколько дней по утрам не занимался на тренажерах и чувствовал себя мешком с трухой. Начали болеть шея и голова. Походка потеряла упругость. Вместе с наступающей за окнами осенью пришло внезапное ощущение старения. Он никогда не испытывал подобного. А оказалось, что возраст меняется так же, как времена года. Еще вчера светило солнце и золотило последние листы, а сегодня внезапный снегопад объявил о приходе зимы.
Такая зима поселилась в душе Манукалова, припорошив сомнения и рождая ясность и мудрость. Он снял руку с телефонной трубки, отказавшись от немедленного разговора с Суховеем. Сначала нужно было вывести из игры Инессу и определить ее в безопасное место.
Не успел Александр Сергеевич вспомнить о подцепленном им на крючок Курганове, как раздался звонок по прямому и в трубке послышался сдержанный голос:
– Это Александр Курганов. Мне нужна встреча с вами.
– Ты обязан был звонить регулярно, – строго напомнил Манукалов.
– Я свое от звонка до звонка отзвонил, – прозвучало в ответ.
– Хорошо, запоминай, – и продиктовал ему адрес конспиративной квартиры в Сокольниках. – Будь там через час.
Положив трубку, Александр Сергеевич окончательно уверовал в указующий перст судьбы. Именно Курганов был более всех необходим в настоящее время.
Александру открыл дверь молчаливый старик с испитым лицом. Он, не здороваясь, кивнул головой в сторону комнаты и побрел на кухню, где, судя по запаху, жарилось мясо. Манукалов поджидал, сидя в кресле и листая российское издание «Пентхауза».
– Ну, здравствуй, – небрежно бросил он, не отрывая глаз от обнаженных девиц. – Во что влип? От чего отмазывать?
Всем своим видом генерал давал понять, что обратит внимание на пришедшего только после того, как тот начнет ползать на животе и молить о помощи. Но Курганов сел в кресло напротив и, взяв журнал, тоже углубился в его изучение.
Так и сидели молча, испытывая нервы друг друга. Пока Манукалов не крикнул:
– Анатолий Петрович! Что-то у нас беседа не ладится.
В комнате появилась огромная туша со злобной мордой, медленно пережевывавшей кусок мяса. Детина подошел к сидящему Александру, одной рукой приподнял его с кресла, а второй залепил звонкую оплеуху по шее. Курганова отбросило в сторону, и он упал на пол, застеленный истоптанным ковром. Анатолий Петрович, продолжая жевать, отправился на кухню.
Тот усадил ее и вернулся, не решаясь сесть рядом с Батей.
– В ногах правды нет. Садись, – разрешил «крестный отец». – Рассчитываешь на мою поддержку? Боишься «отмороженного»?
– Нет. Просто не хочу войны. Есть дела и поважнее. Батя загадочно улыбнулся. Он считал иначе. Раз уж судьба прибила к нему Рваного, то уж не для душеспасительных бесед. После встречи с генеральшей «крестный отец» поверил в серьезные деловые контакты с верховной властью. А значит, потребность в связях Цунами отпадает. Они становятся конкурентами. И тут уж придется приложить немало сил, чтобы его обескровить. Кишлак – один из главных силовых аргументов Цунами. Поэтому именно сейчас война с «отмороженным» до полного уничтожения просто необходима.
Рваный наблюдал за Батей и не понимал смысла этой улыбки. Более ловко склонить на свою сторону такого авторитетного человека никто бы не смог. Крути не крути, но Батя должен оценить его полезность и нужность. Прошли те времена, когда воры в законе кичились тем, что не лезут в политику и в легальный бизнес. Теперь должны править бал такие, как Рваный – наработавший огромные связи, получивший авторитет в народе. Хоть завтра может стать депутатом. И Бате с его любовью к патриархальным привычкам и устоям, не меняясь самому, придется менять свое окружение.
– Коль уж ты решил узнать мое мнение, то оно таково – от войны отвиливать нельзя. Война объявлена и должна быть выиграна. В настоящий момент в этом заинтересованы все. Ты и Кишлак должны решить спор. Думаю, после всяких слухов о твоих неблаговидных делишках расправа над Кишлаком вернет тебе уважение многих авторитетных людей. А без этого в нашем мире нельзя…
– Но его поддерживает Цунами. А после ограбления банка на сторону Кишлака готов перейти Вейко и некоторые другие.
– А тебя поддержу я… и хватит об этом. Езжай и постарайся закончить все быстро. Обращайся ко мне только в крайнем случае. Не нужно, чтобы Цунами узнал, кто стоит за твоей спиной. Я сам дам команду моим людям, и тебе окажут необходимую помощь. В деньгах, оружии и специалистах отказа не будет. Но от Кишлака не должно остаться даже мокрого места. И чтобы я больше никогда о нем не слышал. Все понял, сын мой?
– Все… – Рваный склонился и поцеловал руку Бате.
– Ну вот еще… не американцы. Только пса нервируешь, – проворчат тот.
Рваный направился по набережной к Таганке. Он был один. Без телохранителей. Но спиной чувствовал, что за ним следуют люди Бати, которые не допустят никаких эксцессов. Давно Василий Филиппович не участвовал в разборках, не ездил на «стрелки», не выступал на «сходках». Старался вжиться в обычную жизнь. Но теперь вновь приходилось перестраиваться. Ему дан шанс раз и навсегда упрочить свой авторитет. Чем кровавей и безжалостней он расправится с Кишлаком, тем глубже заткнутся его враги. Да и сопливая молодежь подожмет хвосты.
Цунами выслушал рассказ Инессы о встрече с Манукаловым. Пощипал пальцами короткие серебристые волоски бороды, лентой окаймляющей его сухое жесткое лицо, и коротко заключил:
– А ведь твой муж – дурак. Хочет одновременно спасать и тебя, и родину. При том, что об этом никто не просит. Пусть суетится. Суховею отступать некуда. А уговоры Манукалова лишь подстегнут его к активным действиям. Убийц француза найти не удастся, потому что – ничего, кроме несчастного случая, там нет. Тебе опасаться нечего. Мы сумеем обыграть гражданина генерала…
Разговаривая с Инессой ленивым, вялым голосом, Цунами тем не менее лихорадочно соображал, как придержать Манукалова. Бояться его не боялся, потому что ни в каких противозаконных действиях участия не принимал. Но сбить на некоторое время генерала с толку было необходимо. Поэтому родился занятный ход.
– Собирайся в Люксембург. Встретишься там со своим другом Виктором. Манукалов все равно в курсе ваших отношений. Чего уж теперь скрывать? Объяснишь Виктору ситуацию. Я подготовлю бумаги для открытия совместного банка. Лучше всего, в самом Люксембурге. Твой муж не посмеет ничего предпринять ни против Виктора, ни против банка. Побоится потерять тебя.
– Предлагаешь стать добровольной заложницей? – насторожилась Инесса.
– В объятиях любимого мужчины? Считай, что да. Инесса вдруг рассмеялась. Даже вдруг показалось забавным, что так долго она не хотела остаться с Виктором добровольно, а теперь должна подчиниться приказу.
– Но Манукалов мне не простит…
– Виктора он простил уже давно. Но в такой ситуации ему свяжем руки накрепко. Постарайся улететь так, чтобы тебя не перехватил. Пусть немедленно займутся визой и билетом. А сама притупи его бдительность… по-женски, что ли.
– Это уж не твоя забота, – Инесса оценила изобретательность Цунами. План действительно был дьявольски хорош. И совершенно неожидан для Манукалова. Она хотела еще раз уточнить у Цунами, по каким каналам и откуда пойдут деньги, но в кабинет, попыхивая сигарой, вошел Веня.
– Инесса уезжает в Люксембург по поводу открытия банка. Подготовь материалы.
Сигара чуть не вывалилась изо рта председателя фонда «Острова России». Он с удивлением проводил взглядом исчезнувшую за дверью Инессу и изобразил на лице немой вопрос.
Цунами рассмеялся. Поведение Вени его забавляло. Уж очень удачно тот сумел забыть обо всех жизненных невзгодах и выглядел так, как будто за спиной не осталось многолетней отсидки.
– Чего уставился? Пусть будет еще один. Для Манукалова. Шлоссеру об этом ни слова. Он все еще не уехал?
– Нет. Завтра улетает в Кёльн.
– А ты?
– Когда скажешь…
– Вот что – возьмешь с собой Галину. Она знает Порте. И сумеет убедить его в несчастном случае со стариком. Но ты об этом с ним ни слова. Учти, наши интересы и интересы клана, представляемого Порте, совпадают, но мы без них обойдемся, а они без нас уже нет. Объясни, что лучше создавать совместный капитал, чем друг у друга выхватывать кусок изо рта. Мы готовы к сотрудничеству. И то, что я поручил банк Шлоссеру, связанному с Порте, пусть расценивают как дружеское рукопожатие.
– А что мне делать с Галиной?
– Не беспокоить дурацкими вопросами.
– Логично, – Веня поправил тяжелые затемненные очки в роговой оправе и, словно стесняясь, спросил: – А деньги на поездку из кассы фонда?
– Нет. Тебя повезет Галина. Ведите себя там широко, чтобы сразу было видно – не шантрапа приехала. Все должно быть дорого, шикарно, но разумно. Понял?
– Это мы сумеем. А вдруг Порте откажется?
– Вряд ли. Либерман был его единственной ниточкой. Мы ее отрезали…
– А Порте отрежет меня…
– А Шлоссер на что?
– В таком случае с ним будет покончено.
Веня аж вспотел. Его пухлые детские губы жевали слова, не в силах их выговорить. Такой размен его никак не устраивал. Цунами обрисовал ситуацию слишком примитивно, хотя и доступно. Веня готовился к приятной деловой поездке, а оказалось, должен добровольно лезть в пасть международной мафии. И в качестве гарантии – неприкосновенность Шлоссера. Хороша гарантия!
– Я же не могу к тебе приставить полк под командованием Кишлака? – вместо извинений резонно заметил Цунами. – Старайся не хамить. Они люди европейские, не мы – азиаты.
С таким напутствием Веня пошел разыскивать Шлоссера, чтобы постараться как-то договориться о своей безопасности. Когда они вдвоем вернулись в кабинет, Цунами уже уехал. Веня наконец занял свое руководящее кресло, а Шлоссер достал из холодильника пиво.
– Как же мне надоела бывшая родина, – вздохнул он. – Хотя какая она мне родина? Вот Рига – это мое. Но мелковата для меня. Там хорошо после деревни жить. Пока еще веришь в друзей, в любимых женщин и в то, что деньги – вещь второстепенная.
Веня налил себе коньяк и пил его мелкими глоточками. За месяцы совместной работы они с Вилли окончательно забыли распри из-за Эдди. Адвокат во все тяжкие познавал загадочную славянскую душу русских девушек, с удовольствием открывавших ее за двести долларов. А Веня втихаря звонил на ферму Эдди и произносил в трубку целые любовные монологи. У него постепенно создалось впечатление, что немка привыкла к ним, как к наркотикам или снотворному. И уже обижалась, если он пропадал больше, чем на два дня.
– Цунами поставил меня в невыгодную ситуацию, – еще выпив коньяку, признался Веня. – Порте может рассчитаться со мной за Либермана.
– Может, – кивнул головой Шлоссер. – Знаешь, как у нас в деревне было? Приходишь, к примеру, с братьями на свадьбу. Сидишь тихо, никого не трогаешь, пьешь-закусываешь. Вдруг – хрясть тебя колом по спине… ты, конечно, возмущаешься – за что, мол? А оказывается, старшой твой брательник троюродную сестру невесты на сеновал таскал, да потом не женился. Как считаешь – что в такой ситуации делать надо?
– К брательнику посылать! – разозлился Веня.
– А вот и нет. Нужно встать, набить морду всем, кто на тебя замахивался, а уж потом спросить у старшого – водил он девку на сеновал или врут. Ежели врут – драться дальше, а ежели нет – то ты-то здесь при чем?
– Я же серьезно!
– У нас в деревне было все самым серьезным образом. И в Монако также. Сначала поставь себя жестко, а потом объясни, что ни при чем. С Либерманом ты не встречался. Упал он неудачно… бывает.
– А ты с ним встречался? – в лоб спросил Веня.
– С Порте? – отхлебнув пиво, уточнил Шлоссер.
– С Либерманом!
– Не я же еду в Монако, а ты. И вообще, бойся не Монако, а одной очень уютной фермы под Бонном. Там тебя ни про какого француза спрашивать не будут.
Веня понял, что Шлоссер общался с Либерманом в Москве.
– Ты хоть и выглядишь респектабельным бизнесменом, но в сущности стоишь по горло в дерьме, поэтому постарайся не приседать, – напутствовал адвокат.
Единственной надеждой для Вениамина оставалась Галина.
Возбужденный Скрипач вломился в номер Кишлака в самый неподходящий момент. Тамара делала ему эротический массаж. Вскрикнув, она соскочила с постели и прикрылась полотенцем.
Кишлак даже не повернул голову. Скрипач просто так бы не потревожил.
– Менты блокируют все дороги к Дому творчества. Бойцы еле проскочили сюда. А отсюда всех останавливают.
– Что ж, они собираются нас штурмовать?
– Несколько автобусов с ОМОНом движутся в нашем направлении.
– Это Рваный! – крикнул Кишлак и вскочил на ноги.
Тамара продолжала стоять в позе греческой статуи, прижимая к груди полотенце, хотя внимания на нее никто не обращал.
Кишлак влез в джинсы и выскочил на балкон. Десятка два его бойцов окружили джип, возле которого шло обсуждение происходящего.
– А ну, готовьсь! – заорал Кишлак и вернулся в комнату. Тамара успела проскользнуть в ванную.
– Это Рваный… значит, решил задавить меня ОМОНом… – не унимался Кишлак.
Скрипач стоял в дверях и ждал приказаний.
– Это Рваный? – подскочив к нему, взвизгнул Кишлак.
– Хрен его знает…
– А кто должен знать? Кто у меня отвечает за безопасность? Совсем оборзели? Почему я об этом не знал еще вчера? Может быть, у меня выросли уши, да?! И сейчас поскачу, как заяц, по лесам? А?!
Скрипач мялся у дверей. Понимая, что лучше всего не выступать и не оправдываться. На них давно никто не «наезжал» и от ментов такая подлянка не ожидалась.
– А может, просто рейд? – засомневался слегка пришедший в себя Кишлак.
– О рейде бы сообщили.
– Кеша, нужно собираться? – спросила Тамара, приведя себя в порядок.
– Да, сейчас пойдем за грибами… Идиоты! Менты под носом, а я не знаю, на кой хер они здесь?
– Кеша…
– Да пошла ты… – Кишлак накручивал сам себя и, зыркая по сторонам белесыми глазами, судорожно соображал, как поступить.
После взрыва на телевидении и ограбления банка сложилось впечатление, будто Рваный полностью деморализован и отсиживается в глубокой норе. Потому народ и расслабился. После несостоявшихся жестоких разборок наступило благодушное безделье. Благо, сам Кишлак большую часть времени проводил в объятиях Тамары. Расплата за расслабуху не заставила ждать. Кишлак в любой критической ситуации стремился использовать сразу все имеющиеся у него силы. Тактика тотального натиска, как правило, себя оправдывала. К тому же придерживался закона – «лучше перебдеть, чем недобдеть».
– Связывайся с Кубинкой. Пусть срочно присылают за мной вертолет. А бойцам выдвинуться к дорогам. Территорию санатория окружить и не подпускать ОМОН. Открывать огонь при малейшем продвижении, – потом обратился к Тамаре: – Садись в свой «СААБ» и спокойно отправляйся в Москву. Остановят, устрой скандал и постарайся выведать, чего они тут пасутся. Сразу сообщи по мобильному телефону. В Москве свяжись с Цунами. Он должен выяснить в МВД, чья это акция. Все. Отправляйся.
Тамара, услышав о возможном штурме и стрельбе, как ошпаренная выскочила из номера и со всех ног побежала собирать вещи. Кишлак крикнул вслед:
– Идиотка! Быстро в машину! Времени нет! – и буквально упал в кресло.
Скрипач достал папиросу с «планом» и протянул ему. Кишлак жадно закурил и прикрыл глаза.
– Ты еще здесь?
– Подождем информацию от Тамары.
– К черту Тамару. Давай вертолет. Мои афганцы меня не подведут! Ишь, ОМОН подняли? Ну, Рваный, за ментов тебе отдельное спасибо будет. Так воры в законе не поступают. Всех возьму в свидетели – не я нарушил правила игры. Разбомблю суку! Где вертолет?! – он вскочил и с кулаками бросился на Скрипача. Тот благоразумно ретировался.
Вместо него в дверях появился Курганов. Трезвый, но вялый от антидепрессантов, которые принимал, чтобы хоть ненадолго заснуть.
– Что-нибудь случилось?
– Ха, и он еще спрашивает? Устроили тут курорт! Собирайся, улетаем!
– Куда? – не понял Александр.
Кишлак возмущенно посмотрел на него и вдруг задумался.
– Куда… куда… в одну гвардейскую дивизию. Там отсидимся. Вернее, я со Скрипачом, а ты отправишься выслеживать Рваного.
– Я его не знаю.
– Тем лучше. И вот что, пожалуй, давненько ты не пил коньяк с Манукаловым. Попроси его об одолжении – пусть наведет на Рваного. Мы в долгу не останемся. Потребует что-нибудь взамен – соглашайся.
– На что? – не поверил собственным ушам Александр.
– Все равно. Лишь бы меня не касалось. Мы ведь с тобой, как в песне, – и Кишлак неожиданно пропел: «Скованные одной цепью, связанные одной целью». – Тебе без меня – смерть.
– А без Цунами? – прозвучал провокационный вопрос. Кишлак оценил подоплеку и с интересом взглянул Кургану в глаза, словно хотел перепроверить свою догадку. Но лицо Александра окаменело, и взгляд ничего не выражал. Квадратный подбородок съехал немного влево, губы упрямо сжались. Что только подтверждало верность посыла. Поэтому Кишлак передернул брезгливо плечами.
– Цунами меня оставил. Сам ушел. Значит, больше для меня не существует. А о том, чего не существует, говорить можно все, что угодно.
Александр ничего не ответил и пошел собирать вещи. Кишлак докурил папиросу и полез под горячий душ. Сквозь потоки струй услышал сообщение Скрипача о вертолете, вылетающем через десять минут, а когда, завернувшись в простыню, вошел в комнату, Скрипач протянул ему телефонную трубку. Звонила Тамара. От возбуждения она никак не могла доходчиво объяснить, что произошло.
– Они меня арестовали. Заставили выйти из машины. Обыскали. Я им такой скандал устроила! У меня же дипломатический паспорт… Теперь вот отпустили… Сволочи! Я предупредила, что буду жаловаться… Да, да. Поеду к Алле. Пусть Суховей разберется. Я их предупредила, что позвоню Манукалову. Они смеются. Спрашивали, кто живет в Доме творчества… Говорю, кто там может жить – писатели живут и поэты всякие, – Тамара перевела дыхание и сообщила главное: – Про тебя спрашивали. А я сказала, что молодыми людьми не интересуюсь.
– ОМОН видела?
– Да, там полно ментов. Все с автоматами.
– Езжай домой – и обо мне ни звука. Не вздумай никуда выходить и никому не открывай дверь, – предупредил Кишлак и отдал трубку Скрипачу. Тот постарался успокоить Тамару.
– Как только выберемся отсюда, пошлю в твой подъезд охрану.
Кишлак вышел на балкон и с него, подобно главнокомандующему, наблюдал за развертыванием обороны.
– Берите с собой писателей. Тогда ОМОН стрелять не будет. Побольше теток. И пусть орут. А одного пошлете с ультиматумом, если объявят штурм. Уходить будете вместе с заложниками.
Одна старушка, не утратившая хороший слух, после этих слов повалилась на землю в обмороке. Другие побежали к директору. Тот забаррикадировался в своем кабинете и с ужасом ждал развязки. Телефонная трубка лежала на столе, и из нее доносились указания ответственного за операцию полковника, которые выполнять было бы полным безумием. Не сумев добраться до директора, пожилые дамы собрались в актовом зале и начали стихийное собрание.
Кишлак сидел на балконе, вперившись глазами в голубое безоблачное осеннее небо. Тишину нарушал лишь сухой шелест падающих листьев. Природа замерла в желании продлить свою красу. «Чего это раньше я не замечал, как тут здорово?», – подумал Кишлак и еще больше разгневался на Рваного.
А между тем ситуация все ухудшалась. Скрипач перестал докладывать о происходящем вокруг Дома творчества, приняв на себя устройство обороны. Кольцо постепенно сужалось. По докладам выставленных постов, омоновцы принялись прочесывать лес, продвигаясь цепочкой. Проскочить можно было только с боем. Через полчаса менты подойдут к забору санатория.
– Все наркотики – в костер, – приказал Скрипач и, видя, что никто не торопится выворачивать карманы, закричал совсем, как Кишлак:
– Суки драные! Заметут – никого вытаскивать не будем! Угроза подействовала. Нехотя принялись разводить костер.
Некоторые поспешили в номера высыпать порошки и таблетки в унитаз.
Как раз в этот момент раздался металлический голос из мегафона:
– Внимание! Всем, кто находится на территории Дома творчества, надлежит выйти через главные ворота. Внимание. Повторяю. Никаких противоправных действий быть не должно. Территория окружена и блокирована ОМОНом. Группа Кишлака должна саморазоружиться. Выходить после отдыхающих, по одному, без оружия, с поднятыми вверх руками. Внимание! Повторяю…
Скрипач поднялся к Кишлаку.
– Где вертолет? – спокойно спросил тот, не сводя глаз с неба.
– Летит… – философски ответил Скрипач.
– Тогда чего пришел?
– Что будем делать?
– Отправь одного писателя из самых башковитых, чтобы попросил ментов заткнуться и передал, что остальные оставлены в качестве заложников и, не дай Бог, милиция начнет штурм. И для понта дай несколько очередей поверх деревьев. Сразу присмиреют.
Скрипачу не понравился такой приказ. Он был противником столь бессмысленной бойни. Глупо держать оборону под Москвой. Это значило угробить ребят, а оставшихся в живых благословить на длительные сроки.
– Может, вступим в переговоры?
Кишлак вскочил и заорал:
– Делай, что тебе говорят! Советник нашелся тут! Скрипач отправился вниз, где столкнулся с Александром.
– Ну?
– Что ну? Стрелять начнем, – буркнул тот в ответ на вопрос.
– А смысл?
– Дотянуть до вертолета.
– А если он вообще не прилетит? Погоди, я схожу к Кишлаку. Скрипач, не питая никаких надежд, прислонился к стене.
Он-то уж давно смирился с фантастическим упрямством Кишлака. Но отговаривать Кургана не решился и стал прислушиваться, ожидая услышать истерический крик из-за двери.
Кишлак заорать не успел, потому что Александр злорадно заявил:
– Как нам менты помогают!
– Ты о чем?
– Погляди на этих стариков. Они будут тащиться к воротам минут сорок. За это время целая эскадрилья может прилететь!
Кишлак уже привык прислушиваться к Кургану. Тем более что тот никогда не настаивал на своем. А так, бросал на обсуждение.
– Думаешь, долго?
– Уверен.
– Догони Скрипача, ему-то ведь только прикажи стрелять, канонаду устроит. Сам проследи, чтобы писатели не бежали вприпрыжку. Особенно шустрых возвращайте.
Александр пошел вразвалочку, будто никакой опасности и не существовало. Положил руку на плечо Скрипачу и повторил разговор с Кишлаком. Потом подтолкнул:
– Иди, а то они от страха поумирают.
Процессия получилась довольно живописная. Первым ковылял на костылях всевластный когда-то редактор журнала. За ним – литературная дама необъятных размеров. Шла она с остановками, постоянно оглядывалась, прощаясь с милым ее сердцу домом. Дальше потянулись поэты, старавшиеся держаться бодро и независимо. Бойцы Кишлака, играя стволами, комментировали вслух:
– Глянь, вон тот вроде бы по «ящику» треплется.
– Не, похожий.
– Да хоре, он самый, ну в этой – с совой.
– Не с совой, а с попугаем.
– Ну вы, братва, даете! То ж артисты, а эти-то – бывшие партийные.
Голос из мегафона торопил стариков. Но никто особенно не торопился, боясь вызвать раздражение у наглых, вооруженных парней с тупо-презрительными физиономиями. Очень скоро странный гул заглушил просьбы милиции. Над территорией Дома творчества завис вертолет без опознавательных знаков. Заметив удобное для посадки место – небольшое опытное поле, летчик начал снижение. Скрипач приказал задержать оставшихся на случай, если ОМОН предпримет атаку.
Кишлак, выскочив из жилого корпуса, крикнул Курганову, чтобы тот следовал за ним.
– Слушай! – изо всех сил надрывал горло Александр. – Пусть ребята забросят в вертолет все оружие.
– Зачем?
– Как зачем? Тогда их всех отпустят! Криминала-то нет! Кишлак на минуту задумался и согласился.
– Беги к Скрипачу, передай приказ.
Через несколько минут все огнестрельное оружие перекочевало с крутых плеч на дно машины. Вслед за Кишлаком в нее влезли Курганов, Скрипач и несколько бригадиров. Остальные, мгновенно присмирев, растянулись в очередь за писателями. Вертолет набрал высоту и ушел в сторону Москвы, оставив внизу недоуменно задранные головы руководителей операции по захвату группировки Кишлака.
Когда Манукалову доложили, что его супруга прошла паспортный контроль и улетела в Люксембург, он не удивился. После их встречи на Чистых прудах у Инессы был выбор, и она его сделала. Теперь супруги стали врагами. Не в результате семейных ссор, а по определению уголовного кодекса. И Александр Сергеевич решил быть безжалостным. Он защитит жену, но не охраняя ее, а уничтожая всех, кто замешан в этой истории. То, что Инесса передала их разговор Цунами, Манукалов не сомневался. И поездка в Люксембург загадок в себе не таила. Там состоится встреча с Виктором Иратовым, который займется организацией банка для предполагаемой переброски капиталов. Очевидно, Цунами настолько уверен в своих силах и влиянии на Инессу, что не заботится о самой элементарной конспирации. Отъезд Инессы был чем-то похож на циничный вызов, означающий – «хоть ты и генерал ФСБ, но мы плевали на тебя».
Манукалов закурил. Он уже несколько дней по утрам не занимался на тренажерах и чувствовал себя мешком с трухой. Начали болеть шея и голова. Походка потеряла упругость. Вместе с наступающей за окнами осенью пришло внезапное ощущение старения. Он никогда не испытывал подобного. А оказалось, что возраст меняется так же, как времена года. Еще вчера светило солнце и золотило последние листы, а сегодня внезапный снегопад объявил о приходе зимы.
Такая зима поселилась в душе Манукалова, припорошив сомнения и рождая ясность и мудрость. Он снял руку с телефонной трубки, отказавшись от немедленного разговора с Суховеем. Сначала нужно было вывести из игры Инессу и определить ее в безопасное место.
Не успел Александр Сергеевич вспомнить о подцепленном им на крючок Курганове, как раздался звонок по прямому и в трубке послышался сдержанный голос:
– Это Александр Курганов. Мне нужна встреча с вами.
– Ты обязан был звонить регулярно, – строго напомнил Манукалов.
– Я свое от звонка до звонка отзвонил, – прозвучало в ответ.
– Хорошо, запоминай, – и продиктовал ему адрес конспиративной квартиры в Сокольниках. – Будь там через час.
Положив трубку, Александр Сергеевич окончательно уверовал в указующий перст судьбы. Именно Курганов был более всех необходим в настоящее время.
Александру открыл дверь молчаливый старик с испитым лицом. Он, не здороваясь, кивнул головой в сторону комнаты и побрел на кухню, где, судя по запаху, жарилось мясо. Манукалов поджидал, сидя в кресле и листая российское издание «Пентхауза».
– Ну, здравствуй, – небрежно бросил он, не отрывая глаз от обнаженных девиц. – Во что влип? От чего отмазывать?
Всем своим видом генерал давал понять, что обратит внимание на пришедшего только после того, как тот начнет ползать на животе и молить о помощи. Но Курганов сел в кресло напротив и, взяв журнал, тоже углубился в его изучение.
Так и сидели молча, испытывая нервы друг друга. Пока Манукалов не крикнул:
– Анатолий Петрович! Что-то у нас беседа не ладится.
В комнате появилась огромная туша со злобной мордой, медленно пережевывавшей кусок мяса. Детина подошел к сидящему Александру, одной рукой приподнял его с кресла, а второй залепил звонкую оплеуху по шее. Курганова отбросило в сторону, и он упал на пол, застеленный истоптанным ковром. Анатолий Петрович, продолжая жевать, отправился на кухню.