Страница:
К столику подошел официант и раздал всем меню в кожаных переплетах.
Инесса, забыв о празднике, углубилась в изучение блюд. А чтобы Саша не дергался, предупредила:
– Мы ужасно хотим есть, поэтому вы будете подчиняться нашему аппетиту и нашим кошелькам.
Либерман, довольный изящностью предложения, многозначительно кивнул носом. И, порывшись в папке, достал красочные проспекты продающихся вилл и квартир.
– К вашему долгожданному приезду я подготовился основательно. Предлагаю на выбор, можете хоть сейчас ехать, смотреть и оформлять покупку…
– Сначала мы все же поедим! – капризно оборвала его Инесса и, подозвав официанта, обратилась к нему на прекрасном французском языке:
– Месье, нам, пожалуйста, омары по-бретонски… я обязательно беру себе гребешки. Кто как? – она обратилась к сидящим за столом.
– Зупер! Обожаю рыбные рестораны! – поддержала ее Галина.
– А мне достаточно салата с тунцом «никваз». [1]Вам же рекомендую – салат из морских моллюсков. Там и кальмары, и осьминоги, и помидоры, и зелень, и оливки. Короче, пышное блюдо.
Инесса все это продиктовала официанту и от себя прибавила еще коктейль из креветок.
– А что пьем? – спросила она.
– Я рюмочку «Перно». Врачи пить вино запретили.
– А нам бутылочку белого «Шабли».
Как только официант отошел, Инесса набросилась на каталоги.
– Так… так… так. Это все в Сан-Тропе?
– Да. И кое-что в Сан-Рафаэле. Правда, у меня на всякий случай есть проспекты на все Лазурное побережье, но поверьте мне – с пятидесятых годов именно в Сан-Тропе селятся миллионеры и кинозвезды. А уж после того, как сюда перебралась Брижит Бардо, каждый метр этого берега превращается в золото. Канны – всего лишь фасад. Ницца – шумная. В Монако – дорого. А здесь – все к вашим услугам и по доступным ценам. Глядите сюда. – Он ткнул пальцем в одну фотографию. – Видите, какой дом, прямо у моря. Каменный, начало века. 360 квадратных метров. Гараж на две машины. Подвал. А комнаты – в идеальном состоянии. С каминами! Три террасы. Два гектара земли. Сад, утопающий в цветах, и всего 4 миллиона 700 тысяч франков.
– Это сколько в марках? – вмешалась Галина.
– Делите на три, мадам.
– К чему нам марки? – возмутилась Инесса. – И так ясно – больше миллиона долларов.
– Не намного, – смягчил впечатление Либерман. – Так послушайте меня внимательно. Виллу дешевле миллиона покупать нет смысла. Лучше уж берите апартаменты.
– А вот… – не сдавалась Инесса и показала на замечательный одноэтажный дом с верандами, окруженный кипарисами и отражающийся в овальном бассейне. – И всего семьсот тысяч долларов.
– Да, но не у моря! – возразил Саша, сделав профессиональную стойку агента по недвижимости. – Смотрите сюда, это не годится. Вот, как говорит мадам, «зупер!». И всего 3 миллиона 700 тысяч франков.
Инесса с интересом разглядывала дом, утопающий во вьющихся алых розах. Она готова была с головой окунуться в выбор виллы, но всех ее денег, лежащих на счетах Дойчбанка, хватило бы только на хорошие апартаменты тысяч за триста долларов. И все же предпочитала внести аванс за виллу, будучи уверенной в результатах той сделки, ради которой и приехала в Европу. Конечным пунктом путешествия было совсем не Монте-Карло, а маленький городок Ремих на берегу Мозеля в Люксембурге. Такой сложный маршрут выбран был специально, чтобы окончательно запутать посланных за ней «топтунов» Манукалова.
Обед оказался очаровательным. Саша мягко и ненавязчиво рассказывал о нравах местных и мировых знаменитостей. И, между прочим, напомнил, что через два дня – открытие очередного кинофестиваля в Каннах.
– Как открытие?! – забыв о европейской сдержанности, крикнула Галина.
– Так. В отеле «Мартинес» и в «Хилтоне» все номера давно забронированы, но специально для милых дам у меня есть возможность сделать недорогой номер в «Карлтоне» всего за четыреста пятьдесят долларов в сутки, зато маленький балкончик выходит на набережную Круазетт.
Инесса, лениво вылавливая из широкого фужера розовых креветок, капризно скривила свой маленький ротик.
– Нам заказан номер в «Эрмитаже», рядом с казино, я ведь приехала не на кинофестиваль, а поиграть в рулетку.
– Кстати, там номера дешевле, – заявил Саша с чисто французским презрением к провинциальному Монако.
После обеда они простились с уставшим от застолья агентом по недвижимости, пообещав через неделю внести аванс за ту самую виллу, цена которой перевалила за миллион долларов.
Саша с достоинством сел в свой повидавший виды «рено» и укатил, напевая старинный романс «Я ехала домой…».
Инесса, вздрагивая от все еще продолжающихся выстрелов, подхватила Галину под руку и потащила к машине.
– Нечего нам больше здесь делать! Устроимся в отеле и отдохнем. Сегодня игра будет крупная. Из Канн приедут многие звезды.
– Но ты погляди – какой зупер! – упиралась Галина, разглядывая усатую голову святого, проносимую совсем рядом с ними.
Миновав роскошные яхты, они с трудом нашли свою машину и, миновав пляц де Лис, устремились в сторону Канн.
Дорога, вьющаяся лентой у самого Средиземного моря, вплоть до самой Италии, должно быть, одна из самых красивейших в мире, а уж в Европе – несомненно. Особенно впечатляющи отрезки пути, где красноватые горы мощными скалистыми выступами нависают над трассой, а справа, прячась за зеленью кипарисов и пиний, тянутся виллы с массивными воротами, иногда охраняемыми мраморными львами с трогательными названиями на медных дощечках у ворот: «Голубой прилив», «Следы на воде», «Встреча с фрегатом», «Робинзон Крузо». И за каждым забором существовала другая, роскошная жизнь, неведомая постороннему взору.
– Ты и вправду собираешься приобрести здесь виллу? – полюбопытствовала Галина.
– Пока нет. Но спросить никогда не вредно, – уклончиво ответила Инесса, которая при всей своей общительности и некоторой показухе умела глубоко в себе хранить тайные мысли и планы. Слушая ее, никто не мог быть уверен, что через минуту она сама не объявит свои признания вздором. Причем сделает это с такой же легкомысленной интонацией, с какой недавно рисовала радужные картины, нимало не сомневаясь в их реальности.
Галина тоже, выражаясь современным языком, «была не первый раз замужем» и не задавала один и тот же вопрос дважды. Она вообще была необычайно легким человеком в общении. Умела радоваться каждому новому знакомству, ценила юмор и грандиозные планы. Детство, проведенное у станка в балетном классе, не истратилось, а сконцентрировалось и выбрасывало здоровые эмоции в самые тяжелые моменты жизни. Ей безумно нравилась Инесса только за то, что в жажде шика не задумывалась о последствиях. Существует до черта богатых баб, рядом с которыми чувствуешь себя обязанной оказать им какую-нибудь материальную услугу. А за Инессу Галина платила с удовольствием, потому что сама бы не смогла с таким блеском и наглостью заказать апартаменты в пятизвездочном отеле или потребовать ужин в номер.
– Куда едем? – спросила Галина, крутя от восторга головой по сторонам.
– В Монте-Карло. Если хочешь, можем поужинать в Ницце.
– Я хочу на открытие Каннского кинофестиваля.
– Зачем?
– У меня есть платье – зупер! Как раз для открытия.
– Уговорила, сегодня закажу билеты, хотя предупреждаю заранее – кроме тоски и фоторепортеров, никакого кайфа. Ну, разве что прошвырнуться по набережной Круазетт, потолкаться на пляже, в пресс-клубе и найти на ночь какую-нибудь завалящую голливудскую знаменитость.
– Ах, ах, я бы и от французской не отказалась.
– Да они все – педерасты.
За разговорами дамы проскочили Канны, готовящиеся к кинофестивалю, и по автобану устремились в Монако.
В аэропорту Кельна Веню и Курганова встречал Вилли Шлоссер, бывший член рижской коллегии адвокатов, уже лет пятнадцать с комфортом проживающий под Бонном, в городке Брюнсберге, на собственной ферме. Это был огромный седой великан под два метра ростом и не менее внушительных объемов. Его живот, нависавший подобно глыбе над землей, внушал почтение. При этом Шлоссер оказался весьма подвижным и энергичным человеком. Бодро протянув руку для приветствия, он на чистом русском языке сообщил:
– Мне передали, что у вас серьезные проблемы, и попросили оказать содействие. Я всегда рад помочь людям. В Бонне очень дорогие отели, а вы, как мне известно, не при порядке. Поэтому едем ко мне на ферму. У меня замечательная жена Эдди и породистые лошади.
Поскольку весь багаж приятелей состоял из кейса и дорожной сумки, Шлоссер зашагал к стоянке, где была припаркована его красная «ауди-100». Так бывшие студенты иняза имени Мориса Тореза, бывшие заключенные Вениамин Аксельрод и Александр Курганов попали за границу. Наличными у них было десять тысяч долларов и не дающая покоя ярость. Они приехали, чтобы разыскать Инессу и заставить ее с лихвой окупить все затраты. Оба были настроены решительно. Поэтому первым делом поинтересовались у Шлоссера, где можно приобрести оружие.
– Это не проблема. Сделаем, – небрежно кивнул он, будто к нему каждый день обращаются с подобными просьбами.
Машина мчалась по потрясающему автобану. Шлоссер постоянно занимал левую скоростную полосу, и стрелка на спидометре не опускалась ниже ста сорока километров в час. При этом он сидел развалясь, и руль был почти не виден под горой его живота.
Веня с интересом смотрел по сторонам, а Курганов, сидя сзади, объяснял Шлоссеру, что у них очень мало времени. Тот понимающе кивал головой, но по всему было видно, что он торопиться не любит. Съехав с автобана, они миновали несколько небольших городков с белыми домами, сияющими чистыми стеклами и украшенными веночками. Возле каждого дома обязательно был хоть маленький участочек земли с аккуратно подстриженной травой и цветущими в вазах, на клумбах и на кустарниках ярко-красными цветами. Часто попадались деревья японской сакуры, окутанные бледно-малиновым цветом.
– Неужели среди такой красоты они живут постоянно? – не мог скрыть удивления Веня.
– О, для немца дом – это целый ритуал. С утра до ночи жена чистит и убирает внутри и снаружи. Дети только начинают ходить, а их уже приучают подметать щетками тротуары возле своего дома. Тут такой закон, если, идя мимо чьего-нибудь дома, я поскользнулся на валявшейся банановой корке и поломал ногу, то хозяин будет вынужден мне оплачивать лечение, да еще с него слупят и штраф.
– Удобно мстить соседям. Кидай на их территорию корки и жди несчастного случая, – угрюмо заключил Курганов. Когда-то он бредил поездками за границу, представлял, с каким чувством восторга вступит на землю загнивающего капитализма. А сейчас, бросая взгляды в окно, ничего, кроме раздражения, не ощущал. Наплевать на все красоты! Единственное желание, мучившее его, заключалось в том, чтобы побыстрее дотянуться до этой самой суки Инессы.
Веня, наоборот, выглядел беззаботным туристом, задавая Шлоссеру вопросы «не по делу». А тот говорил, не умолкая. Ему было приятно чувствовать себя первооткрывателем Германии для одичавших в совковой зоне парней.
– Здесь вы попадете в царство закона. Посмотрите на немца, стоящего на переходе и ждущего зеленого света, когда ни одной машины и близко не видать, – и вам станет понятен их характер. Исподтишка каждый из них готов нарушить закон. Но сами при этом ужасно осуждают тех, кто попался. Тут донесут на тебя в полицию с полным согласием со своей совестью.
Поэтому старайтесь в Германии соблюдать все, что предписано по закону, хотя бы внешне. У меня много всяких юридических поручений от московских друзей. Так поверьте мне, при всей немецкой педантичности можно спокойно обделать любое дельце. Тут властвует культ документа. Если у тебя справка, что ты верблюд, значит, можешь спокойно требовать для себя вольер, песок из пустыни и верблюжью колючку.
– Для этого ж еще нужно иметь такую справку, – проворчал Курганов. Его больше немцев раздражал вертящийся во все стороны Вениамин.
– О, взятки в Германии особого свойства. Это вам не в России, где каждый только и ждет, чтобы положили в руку. Тут тоже ждут. Но государственная служба привлекательна тем, что если ты спокойно и честно работаешь, то достаток сам постучится в твой дом, а в конце еще ждет пенсия размером почти в зарплату. Поэтому по мелочи они не возьмут. Приходится постоянно прикармливать чиновников, зачастую ничего не требуя взамен. Ох, это они любят! А потом в один прекрасный день, когда он уже не может отказать, я и подкатываюсь с просьбой. Целая наука. Потому-то и ценю свои усилия. Но об этом чуть позже. Видите – впереди песочного цвета дома под коричневой черепицей? Это и есть мое имение.
Шлоссер подъехал к низким воротам. При помощи пульта, не вылезая из машины, развел их в стороны и въехал на территорию фермы, больше напоминающей райский уголок. Вокруг было неестественно красиво. Создавалось впечатление, будто хозяева много дней трудились над тем, чтобы поразить гостей специально созданными декорациями. Посреди обширного двора стояла старинная отреставрированная железная тачка, в которой рос куст ромашек. Чуть дальше на каменных тумбах возвышались четырехгранники стеклянных фонарей под бронзовыми колпаками. У входа в дом, возле крыльца, замерли два мраморных ангелочка с восторженными личиками. Тут же находился большой белый овальный стол с пластиковыми креслами и шезлонгами под зонтом, шелестящем на ветру искусственной соломой.
Со звонким лаем к ним подлетели два щенка немецкой овчарки. Шлоссер наклонился к ним и, забыв о своих гостях, принялся ласкать.
– Мои пуки дорогие! Мои любимые! Соскучились по своему папе!
Курганов стоял чуть сзади, переминаясь с ноги на ногу, а Веня принялся исследовать конюшню, находящуюся в этом же дворе, и прилегающий к ней манеж, оборудованный по всем правилам международной выездки. Навстречу ему из конюшни, держа за узду гнедого красавца, вышла смуглая женщина в черном вязаном платье до пола и босоножках на каблуках. В ее гибкой фигуре, коротко остриженных черных кудрях было что-то от юноши. Она приветливо улыбнулась.
Веня обрадовался возможности проверить свой немецкий и принялся с восторгом говорить о красотах фермы.
– Ты тоже владеешь немецким? – оставив щенков, повернулся к Курганову Шлоссер.
– Да. А еще английским и испанским. Мы ведь до тюрьмы вместе с Веней учились в инязе.
– И не забыли? – с удивлением кивнул в сторону заливающегося соловьем Вениамина хозяин.
– Еще на первом этапе, когда мы были вместе, поклялись все годы отсидки штудировать языки.
Эдди тем временем, совсем очарованная Веней, подошла к Курганову и протянула руку. Конь остался стоять посреди двора с гордо закинутой головой.
– Хенри очень разнервничался. В стойло влетела ласточка и стала биться об оконное стекло. Такой писк устроила, что он стал шарахаться в стороны. Пусть проветрится. Идите в дом, а я его немного погоняю по кругу.
Внутри их встретил добротный деревенский быт. С полдесятка кошек бросились врассыпную с кухонного стола. Затявкал маленький пудель.
– Вам будет каждому по комнате. Прямо в них, за занавесками, – ванна и туалет. Раньше здесь вообще был гостиный двор. Мы решили не перестраивать. Очень удобно гостей расселять. А поужинаем в парадной зале. – Шлоссер распахнул дверь в большую, метров сорока комнату, обставленную деревянной резной мебелью. На полочках стояло множество статуэток, вазочек, искусственных цветов. В глубине, в окружении диванов, стоял большой телевизор и целая панель со всякой аудио– и видеотехникой.
– Вы, наверное, водку пьете? – спросил с нотками снисходительности хозяин дома.
– Веня – коньяк, а я чай, только желательно покрепче.
Ответ Курганова заставил адвоката более серьезно относиться к новым клиентам. Они разительно отличались от тех, с кем ему приходилось постоянно работать. Ни мата, ни пьянства, ни срочных вызовов девиц по телефону не предвиделось. Пожалуй, ребята действительно приехали не оттягиваться, а по конкретному делу.
– Садитесь, – предложил Шлоссер и сам уселся в низкое деревянное кресло, уложенное подушечками с вышитыми наволочками. Он смотрелся очень монументально и в ожидании момента, когда жена накроет на стол, не без гордости принялся рассказывать о себе. – Хочу вам объявить о моем непременном условии. Но прежде – немного истории. Я до сорока лет жил в Риге, и поскольку сам – парень деревенский, то имел много родственников и друзей, которым постоянно бескорыстно помогал. Народ в Союзе был ведь крайне юридически необразованный, и каждый бежал ко мне. Кто с квартирными делами, кто дарственную на машину оформлял, крестьяне из-за хуторов судились. Короче, Василий Карлович, как меня тогда звали, был незаменимым человеком. Я гордился тем, что могу помочь всем и каждому. Делал это безвозмездно. Максимум – ужин в ресторане «Рига» или где-нибудь в Юрмале. Там был хороший ресторанчик в Майори с удивительным названием «Кавказ». Так вот, когда у меня начались трения с советской властью, вдруг все те, кто осаждал меня просьбами, испарились. Некому было руку пожать. И тогда я подумал – за все то добро, которое я им сделал, даже намека на благодарность не оказалось. Наоборот, каждый постарался забыть, что знаком со мной. Поверьте моим преждевременным сединам, самое печальное на земле – разочаровываться в людях. Вот почему, оказавшись в Германии, я решил ни одного шага, ни одного поступка не совершать без оговоренных условий. На сегодняшний день любая, самая мелкая моя услуга стоит десять процентов от сделки. И не нужно мне никакой благодарности. Я – выполнил, вы – заплатили, а потом можете выйти за ворота фермы и на весь Брюнгсберг сказать – сволочь этот толстый Вилли Шлоссер. И не обижусь, потому что хорошее отношение ко мне не входит в договор, заключенный с клиентом. Это я сказал к тому, чтобы вы знали – никаких одолжений с моей стороны не будет. Готов для вас разбиться в лепешку. Но за десять процентов. И обмануть меня не пытайтесь. Не получится. Слишком уважают Шлоссера те, кто посоветовал обратиться ко мне. Они сами называют меня – «господин десять процентов».
– Мы согласны, – заверил его Веня.
– Только надо решить, от чего десять процентов, – возразил Курганов.
– От всего. Сколько у вас в кармане?
– Десять тысяч, – честно признались в один голос приятели.
– Отлично. Тысячу кладите на стол – и начнем разговаривать.
Курганов взглянул на Вениамина, тот прикрыл глаза в знак согласия, после чего вытащил пачку долларов, отсчитал тысячу и положил перед Шлоссером.
– А какой предполагается доход? – спросил адвокат, даже не поблагодарив за упавшие с неба деньги.
– Полмиллиона…
– В марках?
– В долларах.
– О, тогда я за любую потеху.
В комнату с серебряным подносом в руках вошла Эдди. На блюде лежал запеченный в духовке свиной окорок. К нему она подала много всяких соусов и салат из огурцов со шпинатом.
Шлоссер выставил бутылку французского коньяка, себе налил пива и отправил Эдди готовить чай для Курганова.
– Поверьте мне, ребятки, интересующая вас дама – не простой орешек. Вам известно, чья она жена?
– Какая разница? – скривился Курганов.
– Чья бы ни была, а возвращать деньги придется, – добавил Веня.
– Это конечно, тем более в них – моя доля, – согласился адвокат. – Но знать все-таки стоит. Ее муж – один из главных гэбэшников России. То, что она шастает по Европе, совсем не означает, что ее можно взять голыми руками. Наверняка при ней охрана.
– Она вылетела вдвоем с подружкой играть в Монте-Карло. Телохранитель остался в Москве, – объяснил Веня, закуривая сигару и с наслаждением потягивая коньяк.
– О, только не учите меня насчет подобных дам. За ней следит по меньшей мере целый штат сотрудников. И стучат на нее муженьку, и охраняют одновременно. Поэтому, коль уж вы всерьез беретесь за это дело, оружие придется покупать. Вы какой калибр предпочитаете?
Возникшая пауза красноречиво засвидетельствовала, что ни Курганов, ни Веня никогда не стреляли из пистолета.
– Понятно, – заключил Шлоссер. – Придется с вами в тир походить. Ее ребята стреляют на звук. И второе. Я уверен, что она появится в Каннах на открытии кинофестиваля. Лучше всего мотануть туда…
Эдди принесла чай, и деловой разговор оборвался, уступив место потрясающе сочной свинине.
Вечно спешащие москвичи, с трудом проталкивающиеся сквозь ряды лоточников и торгующих пенсионеров к входу в метро «Кузнецкий мост», ошарашенно глазели на то, как в арку, нимало не заботясь о пешеходах, медленно и уверенно въезжали «мерседесы-600». Со стороны казалось, что в Дом работников искусств пожаловали самые респектабельные и богатые представители российской культуры.
Некоторые любители поглазеть на знаменитостей останавливались и с любопытством всматривались в людей, выходящих из роскошных машин. Однако ничего ценного они не увидели, так как были быстро оттеснены крепкими ребятишками в костюмах с оттопыривающимися бортами, за которыми только слепой не угадал бы пистолеты.
В Дом важно и степенно входили гости. Не задерживаясь в вестибюле, они направлялись в старую часть здания, поставленного на реставрацию, туда, где в уютной каминной зале их ждал Цунами.
Это не была очередная сходка подобно тем, о которых взахлеб рассказывают газеты. Наиболее влиятельные «авторитеты» преступного мира решили обсудить назревшие вопросы в своем тесном кругу. Инициатором был всеми уважаемый вор в законе, ученик легендарного Бриллианта, Унгури. Ему одному удалось дожить до семидесяти лет и не потерять ни жизнь, ни влияние. Он приехал первым. В строгом черном костюме, с платочком в нагрудном кармане. Величественная седая голова была вдавлена в сутулые плечи, из-за чего Унгури редко поворачивал ее в стороны. Предпочитал смотреть только перед собой и даже беседовал, не глядя на собеседников. Его четверо телохранителей расположились в коридоре, ведущем в каминную. Унгури лет сорок в Москве держал Центральный рынок и с началом перестройки резко расширил свое влияние. Но был человеком старой закваски. Не лез в политику, не считал правильным заниматься собственным бизнесом. Любил сравнивать себя с огородником, в задачу которого входит поддержание порядка на своих грядках. Что и как на них растет – не важно, главное, вовремя заниматься прополкой, чтобы не завелись сорняки. Руководствуясь избранной тактикой, Унгури практически не сталкивался с правоохранительными органами. Это они частенько искали с ним контакты. Но он никогда не протягивал руку ментам и не решал с их помощью конфликты с конкурентами.
Цунами встретил его с распростертыми объятиями, питая привязанность к этому столпу воровской чести и хранителю традиций.
Вслед за Унгури ввалился Афанасий Груша. Говорят, когда ему дали кличку, он был худой и головастый. Но за годы странным образом стал соответствовать ей. Голова облысела и сморщилась, а тело наполнилось жиром, осело и приобрело форму самой настоящей груши. Единственное, чего он не потерял с годами, так это своей шустрости. В отличие от Унгури Груша, тоже давно коронованный вор в законе, постоянно ходил по лезвию ножа. И судил несправедливо, и лакомые куски перехватывал у друзей, и постоянно был одержим жаждой коммерции. Его расцвет пришелся на открытие «Интерконтиненталя». В общении Груша был чрезвычайно любезен и словоохотлив, особенно с теми, кого побаивался. Это прежде всего относилось к Цунами.
Несколько позже появился Батя. Пару лет назад ему была отдана пальма первенства, и с тех пор он внимательно и ревниво оберегал свой авторитет от всяческих посягательств. Бате недавно перевалило за полтинник. Он обладал совершенно неприметной внешностью. Чуть выше среднего роста, с небольшим животиком, с серыми, зачесанными на пробор волосами, прикрывавшими высокий лоб, контрастировавший с мелкими чертами лица. Одет был всегда в один и тот же серый однобортный костюм и черную рубашку без галстука.
Появление Бати означало, что больше ждать никого не следует. Еще трое опаздывающих «авторитетов» принципиальной роли в обсуждении вопросов не играли.
Цунами не стал дожидаться, пока его начнут расспрашивать о встрече с Кишлаком, и сам довольно обстоятельно рассказал о ней, заверив, что на какое-то время Кишлак будет держать себя в руках.
Однако Унгури выразил сомнения:
– От него следует избавиться. Если мы сейчас не заявим о своей силе, завтра творимый ими беспредел захлестнет нас с головой.
– Дело не в Кишлаке. Хотя убрать его не так просто. Сейчас все эти «отмороженные» разобщены. Готовы оторвать друг другу головы. Но только мы тронем одного из них, они немедленно объединятся. А это значит – большая кровь. И шансы наши в борьбе с этими сопляками не велики.
Батя не был настроен агрессивно. Он понимал всю сложность вопроса и, кроме того, осознавал, что для упрочения своего авторитета должен подчинить себе эти группировки новых лидеров, не признающих никакие законы. Но как это сделать – не знал.
– Нужно их включать в нашу сферу влияния, – сказал Батя, не глядя в сторону Унгури. – Для этого стоит делиться частью прибыли. Так потихоньку и приручим. Когда они поймут, что лучше брать пищу из рук, чем кусаться, тогда и начнут исправно подчиняться. Менты специально ничего не предпринимают и поплевывают через плечо, наблюдая за беспределом. Надо бы заставить легавых реагировать. Тогда «отмороженным» некуда будет деться, и они смирятся.
Инесса, забыв о празднике, углубилась в изучение блюд. А чтобы Саша не дергался, предупредила:
– Мы ужасно хотим есть, поэтому вы будете подчиняться нашему аппетиту и нашим кошелькам.
Либерман, довольный изящностью предложения, многозначительно кивнул носом. И, порывшись в папке, достал красочные проспекты продающихся вилл и квартир.
– К вашему долгожданному приезду я подготовился основательно. Предлагаю на выбор, можете хоть сейчас ехать, смотреть и оформлять покупку…
– Сначала мы все же поедим! – капризно оборвала его Инесса и, подозвав официанта, обратилась к нему на прекрасном французском языке:
– Месье, нам, пожалуйста, омары по-бретонски… я обязательно беру себе гребешки. Кто как? – она обратилась к сидящим за столом.
– Зупер! Обожаю рыбные рестораны! – поддержала ее Галина.
– А мне достаточно салата с тунцом «никваз». [1]Вам же рекомендую – салат из морских моллюсков. Там и кальмары, и осьминоги, и помидоры, и зелень, и оливки. Короче, пышное блюдо.
Инесса все это продиктовала официанту и от себя прибавила еще коктейль из креветок.
– А что пьем? – спросила она.
– Я рюмочку «Перно». Врачи пить вино запретили.
– А нам бутылочку белого «Шабли».
Как только официант отошел, Инесса набросилась на каталоги.
– Так… так… так. Это все в Сан-Тропе?
– Да. И кое-что в Сан-Рафаэле. Правда, у меня на всякий случай есть проспекты на все Лазурное побережье, но поверьте мне – с пятидесятых годов именно в Сан-Тропе селятся миллионеры и кинозвезды. А уж после того, как сюда перебралась Брижит Бардо, каждый метр этого берега превращается в золото. Канны – всего лишь фасад. Ницца – шумная. В Монако – дорого. А здесь – все к вашим услугам и по доступным ценам. Глядите сюда. – Он ткнул пальцем в одну фотографию. – Видите, какой дом, прямо у моря. Каменный, начало века. 360 квадратных метров. Гараж на две машины. Подвал. А комнаты – в идеальном состоянии. С каминами! Три террасы. Два гектара земли. Сад, утопающий в цветах, и всего 4 миллиона 700 тысяч франков.
– Это сколько в марках? – вмешалась Галина.
– Делите на три, мадам.
– К чему нам марки? – возмутилась Инесса. – И так ясно – больше миллиона долларов.
– Не намного, – смягчил впечатление Либерман. – Так послушайте меня внимательно. Виллу дешевле миллиона покупать нет смысла. Лучше уж берите апартаменты.
– А вот… – не сдавалась Инесса и показала на замечательный одноэтажный дом с верандами, окруженный кипарисами и отражающийся в овальном бассейне. – И всего семьсот тысяч долларов.
– Да, но не у моря! – возразил Саша, сделав профессиональную стойку агента по недвижимости. – Смотрите сюда, это не годится. Вот, как говорит мадам, «зупер!». И всего 3 миллиона 700 тысяч франков.
Инесса с интересом разглядывала дом, утопающий во вьющихся алых розах. Она готова была с головой окунуться в выбор виллы, но всех ее денег, лежащих на счетах Дойчбанка, хватило бы только на хорошие апартаменты тысяч за триста долларов. И все же предпочитала внести аванс за виллу, будучи уверенной в результатах той сделки, ради которой и приехала в Европу. Конечным пунктом путешествия было совсем не Монте-Карло, а маленький городок Ремих на берегу Мозеля в Люксембурге. Такой сложный маршрут выбран был специально, чтобы окончательно запутать посланных за ней «топтунов» Манукалова.
Обед оказался очаровательным. Саша мягко и ненавязчиво рассказывал о нравах местных и мировых знаменитостей. И, между прочим, напомнил, что через два дня – открытие очередного кинофестиваля в Каннах.
– Как открытие?! – забыв о европейской сдержанности, крикнула Галина.
– Так. В отеле «Мартинес» и в «Хилтоне» все номера давно забронированы, но специально для милых дам у меня есть возможность сделать недорогой номер в «Карлтоне» всего за четыреста пятьдесят долларов в сутки, зато маленький балкончик выходит на набережную Круазетт.
Инесса, лениво вылавливая из широкого фужера розовых креветок, капризно скривила свой маленький ротик.
– Нам заказан номер в «Эрмитаже», рядом с казино, я ведь приехала не на кинофестиваль, а поиграть в рулетку.
– Кстати, там номера дешевле, – заявил Саша с чисто французским презрением к провинциальному Монако.
После обеда они простились с уставшим от застолья агентом по недвижимости, пообещав через неделю внести аванс за ту самую виллу, цена которой перевалила за миллион долларов.
Саша с достоинством сел в свой повидавший виды «рено» и укатил, напевая старинный романс «Я ехала домой…».
Инесса, вздрагивая от все еще продолжающихся выстрелов, подхватила Галину под руку и потащила к машине.
– Нечего нам больше здесь делать! Устроимся в отеле и отдохнем. Сегодня игра будет крупная. Из Канн приедут многие звезды.
– Но ты погляди – какой зупер! – упиралась Галина, разглядывая усатую голову святого, проносимую совсем рядом с ними.
Миновав роскошные яхты, они с трудом нашли свою машину и, миновав пляц де Лис, устремились в сторону Канн.
Дорога, вьющаяся лентой у самого Средиземного моря, вплоть до самой Италии, должно быть, одна из самых красивейших в мире, а уж в Европе – несомненно. Особенно впечатляющи отрезки пути, где красноватые горы мощными скалистыми выступами нависают над трассой, а справа, прячась за зеленью кипарисов и пиний, тянутся виллы с массивными воротами, иногда охраняемыми мраморными львами с трогательными названиями на медных дощечках у ворот: «Голубой прилив», «Следы на воде», «Встреча с фрегатом», «Робинзон Крузо». И за каждым забором существовала другая, роскошная жизнь, неведомая постороннему взору.
– Ты и вправду собираешься приобрести здесь виллу? – полюбопытствовала Галина.
– Пока нет. Но спросить никогда не вредно, – уклончиво ответила Инесса, которая при всей своей общительности и некоторой показухе умела глубоко в себе хранить тайные мысли и планы. Слушая ее, никто не мог быть уверен, что через минуту она сама не объявит свои признания вздором. Причем сделает это с такой же легкомысленной интонацией, с какой недавно рисовала радужные картины, нимало не сомневаясь в их реальности.
Галина тоже, выражаясь современным языком, «была не первый раз замужем» и не задавала один и тот же вопрос дважды. Она вообще была необычайно легким человеком в общении. Умела радоваться каждому новому знакомству, ценила юмор и грандиозные планы. Детство, проведенное у станка в балетном классе, не истратилось, а сконцентрировалось и выбрасывало здоровые эмоции в самые тяжелые моменты жизни. Ей безумно нравилась Инесса только за то, что в жажде шика не задумывалась о последствиях. Существует до черта богатых баб, рядом с которыми чувствуешь себя обязанной оказать им какую-нибудь материальную услугу. А за Инессу Галина платила с удовольствием, потому что сама бы не смогла с таким блеском и наглостью заказать апартаменты в пятизвездочном отеле или потребовать ужин в номер.
– Куда едем? – спросила Галина, крутя от восторга головой по сторонам.
– В Монте-Карло. Если хочешь, можем поужинать в Ницце.
– Я хочу на открытие Каннского кинофестиваля.
– Зачем?
– У меня есть платье – зупер! Как раз для открытия.
– Уговорила, сегодня закажу билеты, хотя предупреждаю заранее – кроме тоски и фоторепортеров, никакого кайфа. Ну, разве что прошвырнуться по набережной Круазетт, потолкаться на пляже, в пресс-клубе и найти на ночь какую-нибудь завалящую голливудскую знаменитость.
– Ах, ах, я бы и от французской не отказалась.
– Да они все – педерасты.
За разговорами дамы проскочили Канны, готовящиеся к кинофестивалю, и по автобану устремились в Монако.
В аэропорту Кельна Веню и Курганова встречал Вилли Шлоссер, бывший член рижской коллегии адвокатов, уже лет пятнадцать с комфортом проживающий под Бонном, в городке Брюнсберге, на собственной ферме. Это был огромный седой великан под два метра ростом и не менее внушительных объемов. Его живот, нависавший подобно глыбе над землей, внушал почтение. При этом Шлоссер оказался весьма подвижным и энергичным человеком. Бодро протянув руку для приветствия, он на чистом русском языке сообщил:
– Мне передали, что у вас серьезные проблемы, и попросили оказать содействие. Я всегда рад помочь людям. В Бонне очень дорогие отели, а вы, как мне известно, не при порядке. Поэтому едем ко мне на ферму. У меня замечательная жена Эдди и породистые лошади.
Поскольку весь багаж приятелей состоял из кейса и дорожной сумки, Шлоссер зашагал к стоянке, где была припаркована его красная «ауди-100». Так бывшие студенты иняза имени Мориса Тореза, бывшие заключенные Вениамин Аксельрод и Александр Курганов попали за границу. Наличными у них было десять тысяч долларов и не дающая покоя ярость. Они приехали, чтобы разыскать Инессу и заставить ее с лихвой окупить все затраты. Оба были настроены решительно. Поэтому первым делом поинтересовались у Шлоссера, где можно приобрести оружие.
– Это не проблема. Сделаем, – небрежно кивнул он, будто к нему каждый день обращаются с подобными просьбами.
Машина мчалась по потрясающему автобану. Шлоссер постоянно занимал левую скоростную полосу, и стрелка на спидометре не опускалась ниже ста сорока километров в час. При этом он сидел развалясь, и руль был почти не виден под горой его живота.
Веня с интересом смотрел по сторонам, а Курганов, сидя сзади, объяснял Шлоссеру, что у них очень мало времени. Тот понимающе кивал головой, но по всему было видно, что он торопиться не любит. Съехав с автобана, они миновали несколько небольших городков с белыми домами, сияющими чистыми стеклами и украшенными веночками. Возле каждого дома обязательно был хоть маленький участочек земли с аккуратно подстриженной травой и цветущими в вазах, на клумбах и на кустарниках ярко-красными цветами. Часто попадались деревья японской сакуры, окутанные бледно-малиновым цветом.
– Неужели среди такой красоты они живут постоянно? – не мог скрыть удивления Веня.
– О, для немца дом – это целый ритуал. С утра до ночи жена чистит и убирает внутри и снаружи. Дети только начинают ходить, а их уже приучают подметать щетками тротуары возле своего дома. Тут такой закон, если, идя мимо чьего-нибудь дома, я поскользнулся на валявшейся банановой корке и поломал ногу, то хозяин будет вынужден мне оплачивать лечение, да еще с него слупят и штраф.
– Удобно мстить соседям. Кидай на их территорию корки и жди несчастного случая, – угрюмо заключил Курганов. Когда-то он бредил поездками за границу, представлял, с каким чувством восторга вступит на землю загнивающего капитализма. А сейчас, бросая взгляды в окно, ничего, кроме раздражения, не ощущал. Наплевать на все красоты! Единственное желание, мучившее его, заключалось в том, чтобы побыстрее дотянуться до этой самой суки Инессы.
Веня, наоборот, выглядел беззаботным туристом, задавая Шлоссеру вопросы «не по делу». А тот говорил, не умолкая. Ему было приятно чувствовать себя первооткрывателем Германии для одичавших в совковой зоне парней.
– Здесь вы попадете в царство закона. Посмотрите на немца, стоящего на переходе и ждущего зеленого света, когда ни одной машины и близко не видать, – и вам станет понятен их характер. Исподтишка каждый из них готов нарушить закон. Но сами при этом ужасно осуждают тех, кто попался. Тут донесут на тебя в полицию с полным согласием со своей совестью.
Поэтому старайтесь в Германии соблюдать все, что предписано по закону, хотя бы внешне. У меня много всяких юридических поручений от московских друзей. Так поверьте мне, при всей немецкой педантичности можно спокойно обделать любое дельце. Тут властвует культ документа. Если у тебя справка, что ты верблюд, значит, можешь спокойно требовать для себя вольер, песок из пустыни и верблюжью колючку.
– Для этого ж еще нужно иметь такую справку, – проворчал Курганов. Его больше немцев раздражал вертящийся во все стороны Вениамин.
– О, взятки в Германии особого свойства. Это вам не в России, где каждый только и ждет, чтобы положили в руку. Тут тоже ждут. Но государственная служба привлекательна тем, что если ты спокойно и честно работаешь, то достаток сам постучится в твой дом, а в конце еще ждет пенсия размером почти в зарплату. Поэтому по мелочи они не возьмут. Приходится постоянно прикармливать чиновников, зачастую ничего не требуя взамен. Ох, это они любят! А потом в один прекрасный день, когда он уже не может отказать, я и подкатываюсь с просьбой. Целая наука. Потому-то и ценю свои усилия. Но об этом чуть позже. Видите – впереди песочного цвета дома под коричневой черепицей? Это и есть мое имение.
Шлоссер подъехал к низким воротам. При помощи пульта, не вылезая из машины, развел их в стороны и въехал на территорию фермы, больше напоминающей райский уголок. Вокруг было неестественно красиво. Создавалось впечатление, будто хозяева много дней трудились над тем, чтобы поразить гостей специально созданными декорациями. Посреди обширного двора стояла старинная отреставрированная железная тачка, в которой рос куст ромашек. Чуть дальше на каменных тумбах возвышались четырехгранники стеклянных фонарей под бронзовыми колпаками. У входа в дом, возле крыльца, замерли два мраморных ангелочка с восторженными личиками. Тут же находился большой белый овальный стол с пластиковыми креслами и шезлонгами под зонтом, шелестящем на ветру искусственной соломой.
Со звонким лаем к ним подлетели два щенка немецкой овчарки. Шлоссер наклонился к ним и, забыв о своих гостях, принялся ласкать.
– Мои пуки дорогие! Мои любимые! Соскучились по своему папе!
Курганов стоял чуть сзади, переминаясь с ноги на ногу, а Веня принялся исследовать конюшню, находящуюся в этом же дворе, и прилегающий к ней манеж, оборудованный по всем правилам международной выездки. Навстречу ему из конюшни, держа за узду гнедого красавца, вышла смуглая женщина в черном вязаном платье до пола и босоножках на каблуках. В ее гибкой фигуре, коротко остриженных черных кудрях было что-то от юноши. Она приветливо улыбнулась.
Веня обрадовался возможности проверить свой немецкий и принялся с восторгом говорить о красотах фермы.
– Ты тоже владеешь немецким? – оставив щенков, повернулся к Курганову Шлоссер.
– Да. А еще английским и испанским. Мы ведь до тюрьмы вместе с Веней учились в инязе.
– И не забыли? – с удивлением кивнул в сторону заливающегося соловьем Вениамина хозяин.
– Еще на первом этапе, когда мы были вместе, поклялись все годы отсидки штудировать языки.
Эдди тем временем, совсем очарованная Веней, подошла к Курганову и протянула руку. Конь остался стоять посреди двора с гордо закинутой головой.
– Хенри очень разнервничался. В стойло влетела ласточка и стала биться об оконное стекло. Такой писк устроила, что он стал шарахаться в стороны. Пусть проветрится. Идите в дом, а я его немного погоняю по кругу.
Внутри их встретил добротный деревенский быт. С полдесятка кошек бросились врассыпную с кухонного стола. Затявкал маленький пудель.
– Вам будет каждому по комнате. Прямо в них, за занавесками, – ванна и туалет. Раньше здесь вообще был гостиный двор. Мы решили не перестраивать. Очень удобно гостей расселять. А поужинаем в парадной зале. – Шлоссер распахнул дверь в большую, метров сорока комнату, обставленную деревянной резной мебелью. На полочках стояло множество статуэток, вазочек, искусственных цветов. В глубине, в окружении диванов, стоял большой телевизор и целая панель со всякой аудио– и видеотехникой.
– Вы, наверное, водку пьете? – спросил с нотками снисходительности хозяин дома.
– Веня – коньяк, а я чай, только желательно покрепче.
Ответ Курганова заставил адвоката более серьезно относиться к новым клиентам. Они разительно отличались от тех, с кем ему приходилось постоянно работать. Ни мата, ни пьянства, ни срочных вызовов девиц по телефону не предвиделось. Пожалуй, ребята действительно приехали не оттягиваться, а по конкретному делу.
– Садитесь, – предложил Шлоссер и сам уселся в низкое деревянное кресло, уложенное подушечками с вышитыми наволочками. Он смотрелся очень монументально и в ожидании момента, когда жена накроет на стол, не без гордости принялся рассказывать о себе. – Хочу вам объявить о моем непременном условии. Но прежде – немного истории. Я до сорока лет жил в Риге, и поскольку сам – парень деревенский, то имел много родственников и друзей, которым постоянно бескорыстно помогал. Народ в Союзе был ведь крайне юридически необразованный, и каждый бежал ко мне. Кто с квартирными делами, кто дарственную на машину оформлял, крестьяне из-за хуторов судились. Короче, Василий Карлович, как меня тогда звали, был незаменимым человеком. Я гордился тем, что могу помочь всем и каждому. Делал это безвозмездно. Максимум – ужин в ресторане «Рига» или где-нибудь в Юрмале. Там был хороший ресторанчик в Майори с удивительным названием «Кавказ». Так вот, когда у меня начались трения с советской властью, вдруг все те, кто осаждал меня просьбами, испарились. Некому было руку пожать. И тогда я подумал – за все то добро, которое я им сделал, даже намека на благодарность не оказалось. Наоборот, каждый постарался забыть, что знаком со мной. Поверьте моим преждевременным сединам, самое печальное на земле – разочаровываться в людях. Вот почему, оказавшись в Германии, я решил ни одного шага, ни одного поступка не совершать без оговоренных условий. На сегодняшний день любая, самая мелкая моя услуга стоит десять процентов от сделки. И не нужно мне никакой благодарности. Я – выполнил, вы – заплатили, а потом можете выйти за ворота фермы и на весь Брюнгсберг сказать – сволочь этот толстый Вилли Шлоссер. И не обижусь, потому что хорошее отношение ко мне не входит в договор, заключенный с клиентом. Это я сказал к тому, чтобы вы знали – никаких одолжений с моей стороны не будет. Готов для вас разбиться в лепешку. Но за десять процентов. И обмануть меня не пытайтесь. Не получится. Слишком уважают Шлоссера те, кто посоветовал обратиться ко мне. Они сами называют меня – «господин десять процентов».
– Мы согласны, – заверил его Веня.
– Только надо решить, от чего десять процентов, – возразил Курганов.
– От всего. Сколько у вас в кармане?
– Десять тысяч, – честно признались в один голос приятели.
– Отлично. Тысячу кладите на стол – и начнем разговаривать.
Курганов взглянул на Вениамина, тот прикрыл глаза в знак согласия, после чего вытащил пачку долларов, отсчитал тысячу и положил перед Шлоссером.
– А какой предполагается доход? – спросил адвокат, даже не поблагодарив за упавшие с неба деньги.
– Полмиллиона…
– В марках?
– В долларах.
– О, тогда я за любую потеху.
В комнату с серебряным подносом в руках вошла Эдди. На блюде лежал запеченный в духовке свиной окорок. К нему она подала много всяких соусов и салат из огурцов со шпинатом.
Шлоссер выставил бутылку французского коньяка, себе налил пива и отправил Эдди готовить чай для Курганова.
– Поверьте мне, ребятки, интересующая вас дама – не простой орешек. Вам известно, чья она жена?
– Какая разница? – скривился Курганов.
– Чья бы ни была, а возвращать деньги придется, – добавил Веня.
– Это конечно, тем более в них – моя доля, – согласился адвокат. – Но знать все-таки стоит. Ее муж – один из главных гэбэшников России. То, что она шастает по Европе, совсем не означает, что ее можно взять голыми руками. Наверняка при ней охрана.
– Она вылетела вдвоем с подружкой играть в Монте-Карло. Телохранитель остался в Москве, – объяснил Веня, закуривая сигару и с наслаждением потягивая коньяк.
– О, только не учите меня насчет подобных дам. За ней следит по меньшей мере целый штат сотрудников. И стучат на нее муженьку, и охраняют одновременно. Поэтому, коль уж вы всерьез беретесь за это дело, оружие придется покупать. Вы какой калибр предпочитаете?
Возникшая пауза красноречиво засвидетельствовала, что ни Курганов, ни Веня никогда не стреляли из пистолета.
– Понятно, – заключил Шлоссер. – Придется с вами в тир походить. Ее ребята стреляют на звук. И второе. Я уверен, что она появится в Каннах на открытии кинофестиваля. Лучше всего мотануть туда…
Эдди принесла чай, и деловой разговор оборвался, уступив место потрясающе сочной свинине.
Вечно спешащие москвичи, с трудом проталкивающиеся сквозь ряды лоточников и торгующих пенсионеров к входу в метро «Кузнецкий мост», ошарашенно глазели на то, как в арку, нимало не заботясь о пешеходах, медленно и уверенно въезжали «мерседесы-600». Со стороны казалось, что в Дом работников искусств пожаловали самые респектабельные и богатые представители российской культуры.
Некоторые любители поглазеть на знаменитостей останавливались и с любопытством всматривались в людей, выходящих из роскошных машин. Однако ничего ценного они не увидели, так как были быстро оттеснены крепкими ребятишками в костюмах с оттопыривающимися бортами, за которыми только слепой не угадал бы пистолеты.
В Дом важно и степенно входили гости. Не задерживаясь в вестибюле, они направлялись в старую часть здания, поставленного на реставрацию, туда, где в уютной каминной зале их ждал Цунами.
Это не была очередная сходка подобно тем, о которых взахлеб рассказывают газеты. Наиболее влиятельные «авторитеты» преступного мира решили обсудить назревшие вопросы в своем тесном кругу. Инициатором был всеми уважаемый вор в законе, ученик легендарного Бриллианта, Унгури. Ему одному удалось дожить до семидесяти лет и не потерять ни жизнь, ни влияние. Он приехал первым. В строгом черном костюме, с платочком в нагрудном кармане. Величественная седая голова была вдавлена в сутулые плечи, из-за чего Унгури редко поворачивал ее в стороны. Предпочитал смотреть только перед собой и даже беседовал, не глядя на собеседников. Его четверо телохранителей расположились в коридоре, ведущем в каминную. Унгури лет сорок в Москве держал Центральный рынок и с началом перестройки резко расширил свое влияние. Но был человеком старой закваски. Не лез в политику, не считал правильным заниматься собственным бизнесом. Любил сравнивать себя с огородником, в задачу которого входит поддержание порядка на своих грядках. Что и как на них растет – не важно, главное, вовремя заниматься прополкой, чтобы не завелись сорняки. Руководствуясь избранной тактикой, Унгури практически не сталкивался с правоохранительными органами. Это они частенько искали с ним контакты. Но он никогда не протягивал руку ментам и не решал с их помощью конфликты с конкурентами.
Цунами встретил его с распростертыми объятиями, питая привязанность к этому столпу воровской чести и хранителю традиций.
Вслед за Унгури ввалился Афанасий Груша. Говорят, когда ему дали кличку, он был худой и головастый. Но за годы странным образом стал соответствовать ей. Голова облысела и сморщилась, а тело наполнилось жиром, осело и приобрело форму самой настоящей груши. Единственное, чего он не потерял с годами, так это своей шустрости. В отличие от Унгури Груша, тоже давно коронованный вор в законе, постоянно ходил по лезвию ножа. И судил несправедливо, и лакомые куски перехватывал у друзей, и постоянно был одержим жаждой коммерции. Его расцвет пришелся на открытие «Интерконтиненталя». В общении Груша был чрезвычайно любезен и словоохотлив, особенно с теми, кого побаивался. Это прежде всего относилось к Цунами.
Несколько позже появился Батя. Пару лет назад ему была отдана пальма первенства, и с тех пор он внимательно и ревниво оберегал свой авторитет от всяческих посягательств. Бате недавно перевалило за полтинник. Он обладал совершенно неприметной внешностью. Чуть выше среднего роста, с небольшим животиком, с серыми, зачесанными на пробор волосами, прикрывавшими высокий лоб, контрастировавший с мелкими чертами лица. Одет был всегда в один и тот же серый однобортный костюм и черную рубашку без галстука.
Появление Бати означало, что больше ждать никого не следует. Еще трое опаздывающих «авторитетов» принципиальной роли в обсуждении вопросов не играли.
Цунами не стал дожидаться, пока его начнут расспрашивать о встрече с Кишлаком, и сам довольно обстоятельно рассказал о ней, заверив, что на какое-то время Кишлак будет держать себя в руках.
Однако Унгури выразил сомнения:
– От него следует избавиться. Если мы сейчас не заявим о своей силе, завтра творимый ими беспредел захлестнет нас с головой.
– Дело не в Кишлаке. Хотя убрать его не так просто. Сейчас все эти «отмороженные» разобщены. Готовы оторвать друг другу головы. Но только мы тронем одного из них, они немедленно объединятся. А это значит – большая кровь. И шансы наши в борьбе с этими сопляками не велики.
Батя не был настроен агрессивно. Он понимал всю сложность вопроса и, кроме того, осознавал, что для упрочения своего авторитета должен подчинить себе эти группировки новых лидеров, не признающих никакие законы. Но как это сделать – не знал.
– Нужно их включать в нашу сферу влияния, – сказал Батя, не глядя в сторону Унгури. – Для этого стоит делиться частью прибыли. Так потихоньку и приручим. Когда они поймут, что лучше брать пищу из рук, чем кусаться, тогда и начнут исправно подчиняться. Менты специально ничего не предпринимают и поплевывают через плечо, наблюдая за беспределом. Надо бы заставить легавых реагировать. Тогда «отмороженным» некуда будет деться, и они смирятся.