Отдышавшись и не устояв перед умопомрачительным соблазном, он снова склонился над нею. Она с жадностью поймала его губы, нашла кончиком язычка его язык, и сама расстегнула первую пуговку на кофте… С остальными справился Князев, а нащупав застежку черного лифчика, с изумлением заметил изогнувшуюся спинку девушки, точно желавшей поскорее от него освободиться. Мужчина устроился на подлокотнике поудобнее, стал ласкать языком чудесную грудь с набухшими сосками, а девица, обняв его голову и поглаживая волосы, что-то неразборчиво шептала.
   Глаза молодого человека давно наполнились азартным блеском, рука меж тем, скользила по изящной ножке, обтянутой гладким темным капроном. Ладонь забралась под коротенькую юбку; прошлась по широкой, стягивающей бедро резинке; коснулась обнаженной кожи там, где заканчивался чулок…
   А дальше пальцы, как и в сумрачном зале ресторана, наткнулись на краешек тонких кружевных трусиков. И снова — как и тогда, возникла проблема… Очаровательная владелица нижнего белья теперь уж не грозила канделябром, но обследовать ее сокровенные местечки не позволяла облегающая бедра тесная юбка. Немного поразмыслив, Антон переместился и встал на колени у плотно сдвинутых женских ног — в соответствие с разработанным планом, попавшую в западню бесчувственную гостью все одно предстояло полностью раздеть и перенести в кровать. Скоро отыскалась и легко поддалась короткая молния; юбочка быстро сползла по эластичным чулкам вниз…
   В какой-то момент Князев даже усомнился: а не подыгрывает ли девчонка, притворяясь спящей — дабы избавиться и от этого элемента одежды, она так же слегка приподнялась в огромном кресле…
   Но нет — сон Петровской был по-прежнему крепок. Он убедился в этом, вливая в ее чудный ротик остатки своего коктейля — та, что-то бормоча, мотала головой, раскидывая по мягкой спинке свои роскошные волосы и проливая на обнаженную грудь крепкий алкоголь. Несколько глотков впихнуть в нее все ж удалось, и теперь настала пора главенствующих этапов плана.
   На расслабленной, беспомощной Эвелине остались черные чулки, элегантные замшевые полусапожки на высоких каблучках, да тонкие ажурные трусики. Чулки Антон решил оставить — в них она выглядела еще эротичнее. Снять обувь собирался позже — перед финальной сценой в постели. А вот стянуть с девушки узенькие, полупрозрачные трусики намеренно не торопился, продлевая райское наслаждение — слишком уж часто представлялся в фантазиях сей вожделенный, долгожданный миг. А пока, едва касаясь кончиками пальцев черных кружев, он целовал ровные гладкие бедра…
   Но вот и последний, невесомый «бастион» бесшумно и расторопно соскользнул вниз, миновал миниатюрные полусапожки и оказался на полу. Едва сдерживая выплескивающуюся страсть, мужчина подхватил гостью, перенес и аккуратно уложил поперек двуспальной кровати.
   — Ну, давай же милая… Помоги мне в последний разочек, — нервным шепотом требовал счастливец, воплощая задуманное.
   Он нежно гладил ее живот, постепенно продвигаясь ниже, и ухмыляясь, отмечал слабевшее напряжение плотно сдвинутых точеных женских ножек.
   — Вот и умница, — довольно улыбнулся Князев, — а сейчас, моя дорогая, нам будет еще лучше…
   Окончательно убедившись в силе снотворного препарата и собственной безнаказанности, он смело подхватил руками обе обтянутые замшей лодыжки и уверенно развел их в стороны…
* * *
   — Антоша, я же просила тебя не приводить в дом этих грязных шлюх! — откуда-то издалека прорвался властный женский голос.
   Эвелина поморщилась и сразу же попыталась отогнать это дурное и совершенно лишнее в ее чудесном сне наваждение. Беспардонное вторжение какой-то грубой, старой женщины, ни коем образом не вписывалось в счастливое и приятное общение с Константином.
   Пригрезившийся сон подарил на удивление осязаемые и правдоподобные ощущения: Эвелина чувствовала и его губы, и ласковые прикосновения к своему телу сильных и в то же время нежных рук.
   Иногда, правда, поведение любимого человека удивляло новизной и непохожестью, но с другой стороны, так ли хорошо они успели изучить друг друга за редкие ночи их близости!.. Потому-то и была она безмерно рада представлять, боготворить и любить Ярового в грезах любым, каким бы тот ни явился.
   Как же ей было с ним хорошо! В голове четко воссоздалась обстановка его уютной служебной квартирки. Она возлегала в единственном кресле, а Костя ходил по комнатке где-то рядом, за спиной. Потом он долго целовал ее в губы, нежно гладил грудь… Пряча улыбку, Эвелина помогала ему снимать с себя одежду — он до сих пор был не слишком-то с ней решителен. Раздев, освободив от ненужной одежды окончательно, Яровой подхватил ее и бережно положил на что-то мягкое — должно быть на тот раскладной диван, служивший им брачным ложем.
   И снова он гладил, ласкал, целовал ее изнывающее от желания тело. Эвелина прятала счастливую улыбку и дозволяла ему абсолютна все. Сердце зашлось от сладостного предвкушения, когда мужские ладони обхватили ее щиколотки. Она с готовностью подчинилась, раскидав в стороны ножки и, кажется, застонала в ожидании самого главного действа…
   И вдруг этот противный, отогнавший блаженное сновидение женский голос:
   — Антоша, я же просила тебя не приводить в дом этих грязных шлюх!
   — Во-первых, это не шлюха мама, а моя будущая жена, — недовольно и резко отвечал вовсе не Константин, а какой-то другой мужчина. — Во-вторых, я, кажется, просил тебя прежде стучать…
   «Антоша… Грязных шлюх… Мама… — эхом повторялось в мыслях Эвелины. — Господи!.. Да что же происходит?!»
   Открыв глаза, она не сразу вспомнила, где находится. Сообразив же, ужаснулась — это была комната Князева, куда тот привел ее накануне за фотографиями Кости. Она почему-то лежала на кровати — на самом ее краю, Антон же в расстегнутой рубашке стоял перед ее согнутыми в коленях и широко разведенными ногами. А окончательно Эвелину сразило и потрясло осознание того, что кроме чулок и полусапожек на ней ничегошеньки нет…
   Князев зло озирался вслед ушедшей матери, отпустил в ее адрес лихое словцо, занялся молнией на ширинке и не замечал изумления очнувшейся девушки, все еще не верующей в реальность происходящего…
   Молния не поддавалась, и тогда, рванув и порвав ее в сердцах, он поспешно скинул с себя брюки.
   Петровская уже пришла в себя. Безграничное ошеломление во взгляде сменилось колючей ненавистью; она медлила и ждала только одного — когда же он, наконец, узрит случившуюся с ее беспомощностью перемену. А тот, скосив глаза на дверь, придвинулся к Эвелине ближе, с привычной самоуверенностью коснулся пальцами ее бедра, повел ладонью дальше и… получил сильный удар высоким тонким каблуком в лицо.
   Собиралась девушка спокойно и без спешки. Ни сколь не стесняясь своей наготы перед сидевшим на полу Антоном, точно его не существовало в этом мире, она нашла разбросанные по комнате вещи, тщательно оделась и привела себя в порядок перед зеркалом. А тот обеспокоено поглядывал на нее и пытался остановить кровь из насквозь пробитой левой щеки.
   Оба напряженно молчали.
   Закончив сборы, Эвелина дошла до двери, да вспомнив о чем-то, вернулась, забрала со стола стопку черно-белых фотографий и, оставив дверь настежь открытой, исчезла…
* * *
   Князев хотел улечься спать сразу — настроение было прескверное; голова болела, словно не Эвелина, а он сам наглотался изрядной дозы снотворного; рана на щеке неприятно саднила… Но внезапно раздалась трель мобильника, валявшегося на столе, средь ужасного беспорядка. На маленьком экране высветился один из номеров Серебрякова…
   Молодой человек помедлил, уставившись остекленевшим взором на ряд цифр и, нажав какую-то клавишу, бодро ответил:
   — Да, я слушаю… Добрый вечер, Сергей Николаевич.
   После длинного пересказа генералом последних новостей, он устало прикрыл глаза, с беззвучным самодовольством ухмыльнулся и проговорил с ленивой, беспечной уверенностью:
   — Ну, вот видите… Смысл донесения Ярового лишний раз подтверждает правильность моих прогнозов.
   А на вопрос руководителя операции о результатах сегодняшнего «глубокого анализа», не долго думая, солгал:
   — Нет, Сергей Николаевич, я взвесил каждый шаг оппонентов. Просчетов нами нигде не допущено. Мы с вами на верном пути. Да-да… До завтра!..
   Закончив разговор, Антон отключил телефон, закинул его в ящик стола, да вдруг наткнулся взглядом на длинную коробку. В коробке давненько дожидалась удобного случая бутылка отменного французского коньяка…
   Остаток испорченного вечера подающий надежды аналитик просидел за письменным столом в одиночестве. На полу посреди комнаты валялась испорченная кровью рубашка, а левую половину лица ее хозяина «украшал» огромный бугор из пластыря и ваты. Князев медленно смаковал мягкий аромат крепкого напитка, подолгу держа его за левой, продырявленной каблуком щекой. Потом нашел завалявшуюся с давних времен пачку сигарет, щелкнул подаренной позавчера зажигалкой… Когда-то в детстве он баловался курением с одноклассниками во дворе своей навороченной школы. Теперь дурная привычка быстро вспомнилась, хотя разок и пришлось основательно закашляться.
   Мысли в голове после изрядной дозы алкоголя, разбавленного забытым никотином, смешались, сгрудились в одну беспорядочную кучу. В первой половине дня Антон пытался заставить себя исполнить просьбу Серебрякова
   — поразмышлять о последних событиях в Чечне, проанализировать обстановку, отыскать нестыковки, противоречия или опрометчивые ошибки. Однако стоило задуматься над этими важнейшими вопросами, как созревший в голове план, суливший незабываемую ночь с Эвелиной, с неуклонною быстротою вытеснял все остальное. Признаться, он и не старался бороться с приятным наваждением, а, напортив — с расслабленным удовольствием погружался в мечты и грезы, воображая как врожденная настойчивость вскорости будет вознаграждена, и девушка, наконец, окажется в его объятиях…
   В первом часу ночи Князев, покачиваясь, встал из-за стола, отпустил еще одну крепкую реплику в адрес неугомонной мамочки и через минуту крепко спал в одиночестве на своей широкой кровати…

Глава девятая

   /Горная Чечня/
   В глухом чеченском ауле все оставалось по-прежнему. Жизнь немногочисленных сельчан в маленьких утлых домишках, что ютились по обе стороны единственной кривой улочки, шла размеренно и неспешно; охранники, занимавшие четыре заброшенных хибары, все так же меняли друг друга в дальних дозорах и патрулировали темными ночами окрестности умирающего села Кири-Аул. И даже тот, кого тщательно охраняли три десятка вооруженных чеченцев, казался этим ветреным морозным январским днем, таким же угрюмым и молчаливым, как и в канун Нового Года.
   Но так только казалось.
   На самом деле Рустам Азимов с неимоверным трудом сдерживал рвавшиеся наружу радостные эмоции и ликование. Он заставлял себя оставаться невозмутимым, дабы не сглазить, не нарушить четкое развитие архисложной и масштабной операции, разработкой которой тщательно занимался на протяжении шести последних месяцев.
   Полчаса назад в гости к Рустаму на своем любимом «уазике» с широченными, как у «джипа» колесами, наведался бывший командир отряда специального назначения «Борз», а ныне начальник разведки Вооруженных сил Ичкерии бригадный генерал Хункар-Паша Ходжаев. Всегда общительный и жизнерадостный по натуре чеченец привез важное известие: сегодня — пятого января, после полудня, сотрудниками его службы зафиксировано начало переброски российских войск из северных и центральных районов республики на восток — к границе Дагестана.
   Итак, первая часть грандиозного плана безукоризненно воплощена в жизнь в четко означенный срок. А завтра утром, завершив срочные дела в одном из грузинских лагерей подготовки чеченского военного резерва, Хункар-Паша появится здесь снова и заберет Азимова в Главный штаб. Руководство штаба и Чеченской Республики Ичкерии пригласило Рустама понаблюдать за ходом и развитием основного Действа…
   Молодой человек отвлекся от фигур на шахматной доске, стоявшей поверх разложенной на столе карты, снял со слабого огня турку и аккуратно налил в чашечку порцию густого ароматного кофе. Сделав первый глоток обжигающего напитка, задумался, поглаживая свободной рукой мягкую холку лежащей рядом с креслом Кеды…
   Когда-то в юности ему довелось побывать в красивейшем городе — Ленинграде. Это была его первая поездка на столь удаленное от дома расстояние, а до той поры приходилось посещать разве что Батуми — столицу родной Аджарии, да грузинский город Кутаиси, где проживало несколько родственников по линии отца. До путешествия в Северную столицу Азимов умудрился стать чемпионом Автономной республики по шахматам среди юниоров, затем завоевать первое место и в первенстве Грузинской федерации, как раз и организованном в Кутаиси. А на гранитных берегах Невы предстояло помериться силами с маститыми сверстниками уже за звание чемпиона СССР.
   Рустам сделал еще один глоток немного остывшего кофе и, откинув голову на высокую спинку кресла, с наслаждением предался воспоминаниям о том далеком и счастливом времени…
   Да, вначале воистину все складывалось счастливо: и первые успешные шаги в единственной шахматной школе мизерного городка Кеда, что притулился к склону высокой горы в каком-то десятке километров от турецкой границы; и победа в чемпионате Аджарии; и триумф в Кутаиси. А затем была долгая дорога на поезде в Ленинград, где под стук вагонных колес юный чемпион Грузии разбирал и заучивал партии великих шахматных мэтров.
   В Ленинграде он поначалу стушевался, смутился широте проспектов, толпам народа, шикарному гостиничному номеру и давящему простору огромного спортивного дворца, где устроители с невиданным размахом организовали союзный чемпионат. Однако, оказавшись за столом с привычно расставленными на доске белыми и черными фигурками, сразу пришел в себя, быстро восстановил душевное равновесие и с ходу взялся за дело… Первого соперника он одолел со счетом по партиям 5:0 — как выражаются в боксе: «в виду явного преимущества». Второй оппонент сумел одержать лишь одну победу, но так же покинул «арену» с поникшей головой — тягаться с одаренным Рустамом ему было рановато. Третьего Азимов запомнил плохо. Кажется, тот свел пару партий к ничьим, а после трех поражений кряду, попросту снялся с соревнований. И вот, настал черед финала…
   Залпом допив остатки кофе, аджарец глубоко и шумно вздохнул — о завершающей фазе чемпионата СССР вспоминать он чертовски не любил. На той злополучной серии из девяти партий, собственно и кончались все хорошие, счастливые воспоминания — слишком уж много нервов и сил было истрачено. Настолько много, что придти в себя от горечи несправедливого поражения и от обиды за нечестную игру русского худощавого паренька, он, пожалуй, так и не сумел.
   Поднявшись с кресла, Рустам подошел к окну и приподнял плотную штору. Ясный, солнечный день, радовавший с утра безветрием и не по-зимнему теплой погодой, вдруг стал хмуриться и терять жизнерадостные краски. К вечеру поднялся ураганный ветер, в оконное стекло то и дело били его порывы, оставляя следы в виде прилипших снежинок. По улице прошла смена чеченской охраны с парой огромных лохматых собак, с веселым рыком кидавшихся друг на друга и норовивших вырвать поводки из сильных мужских рук. Услышав задиристое ворчание сородичей, Кеда пробудилась от чуткого сна, подняла голову и вопросительно посмотрела на хозяина умным, будто осознанным человечьим взором. Хозяин в это время щелкнул тумблером радиостанции и, приложив к уху наушник, поднес к губам микрофон…
   — Ибрахим вызывает Харона. Ибрахим вызывает Харона, — повторил он несколько раз, покуда в гарнитуре не раздался слабый треск.
   — Харон отвечает Ибрахиму!.. — прорвался сквозь фоновый шум голос его заместителя.
   — Харон, отбой сегодня в полночь, — коротко распорядился Рустам.
   Однако ответа не последовало…
   — Харон, как понял меня?
   — Неужели дождались?.. — вдруг нерешительно прошептал далекий абонент, враз потерявший от радости голос.
   — Да-да, Харон, ты все правильно понял, — улыбнулся неподдельной искренности его реакции аналитик. — Отбой в полночь. И больше ни слова, мой друг! Спокойной ночи. До связи.
   Через минуту микрофон с гарнитурой висели на прежнем месте, а обитатель маленькой комнаты снова восседал в кресле, запустив пальцы в длинную собачью шерсть. На шахматной доске был воссоздан замысловатый эндшпиль, но на какое-то время Азимов о нем позабыл…
   Сейчас он мысленно воображал, как этой ночью два отремонтированных БТР-80 с одним вездеходом «Урал», наконец прекратят бесконечную езду по огромному кругу: берегом Шароаргуна — на северо-восток, потом по неприметному объезду обратно — на юго-запад до грузинской стороны. В полночь бесследно исчезнет и бригада, в поте лица трудившаяся сразу за невидимой границей, меняя на технике камуфляжную расцветку, всякий раз малюя краской через трафареты новые номера и добавляя броские изыски вроде зеленого флага с волком или арабскую вязь с короткими исламскими лозунгами. Точно так же снимутся и уйдут с насиженного места бойцы «перевалочного» лагеря, организованного на берегу реки для погрузки в бэтээры ящиков из-под боеприпасов, наполненных самыми обычными камнями.
   А еще ему представилось подразделение несчастных новобранцев, посланное им на верную смерть к пещерам возле дагестанского селения Миарсо. О никчемном сброде молодых преступников, собранных самонадеянным юнцом Усмандиевым из Арчо, он сожалеть не стал, как ни на миг не усомнился и в правильности своего решения сдать русской службе безопасности перекупщика наркотиков Сайхана Сусаева из Агвали. Наркотиков Азимов не любил, а людей их распространявших попросту презирал и ненавидел.
   Харон боле не будет выходить на связь с вымышленными амирами и передавать им открытым текстом его приказы о выборе целей в Дагестане. В нынешнюю же полночь начнут возвращаться на истинные боевые рубежи и те отборные части Вооруженных сил Ичкерии, что были задействованы Рустамом для создания видимости готовящегося удара на востоке. А потом…
   В неистовом возбуждении молодой аджарец вскочил с удобного кресла, пару минут бесцельно метался по комнате, пока не остановился у шахматной доски, закрывающей часть разложенной на столе карты.
   — Потом состоится долгожданный матч-реванш, — прошептал он, вглядываясь не в многочисленные маркеры и разноцветные обозначения на большом листе плотной бумаги, а в несколько черных фигур, вплотную окруживших белого короля на поле шахматной битвы.
   Да, так уж повелось, что с ленинградского шахматного финала, где самолюбие и достоинство этого человека было растоптано и раздавлено, он только и грезил о возможности взять реванш у самоуверенного, недоброго гордеца по фамилии Князев. Что бы Азимов ни делал, чем бы ни занимался, всегда и всюду он представлял перед собою его тощую и немного сгорбленную фигуру, тяжело и нервно раздумывающую над следующим ходом. Рустам не ведал о дальнейшей судьбе своего обидчика, о месте его нынешнего пребывания, но, подойдя к самому пику, к самому ответственному рубежу судьбы собственной, все явственнее представлял себя и его за общей шахматной доской.
   Ровно расставленные в его воображении на исходных позициях фигуры, были готовы сойтись в сражении не на жизнь, а на смерть. И ничто на сей раз не поможет хитрецу Князеву: ни талантливый тренер, умело подающий какие-то загадочные знаки с фланга зрительской зоны, ни надуманные судейские замечания в адрес абсолютно корректного и дисциплинированного Азимова, ни внезапная замена якобы неисправных часов, когда партия неумолимо катилась к гибельному цейтноту питерского шахматиста…
   Чеченский аналитик усмехнулся, сверкнув ровным рядом белоснежных зубов
   — порой его желание взять реванш походило на сумасшествие. Частенько замечая за собой эту слабость, он ничего поделать не мог, да и не старался унять маниакального рвения. Рука его на мгновение зависла над конем — единственной фигурой, оставшейся от рати белого короля и, вдруг резко переставила его на другое поле.
   — Вам шах, господин Князев, — одержимо прошептал он.
   И тут же сделал единственно возможный ответный ход королем черным — недавним фаворитом, имевшим ощутимое преимущество на протяжении всей партии и сумевшим почти наголову разбить соперника, загнать его в угол.
   — А теперь мат, — сурово произнес Рустам, гулко стукнув белым конем по белой же клетке.
   Чуть помедлив, черный король качнулся, упал и покатился вдоль края видавшего виды шахматного поля, пока не соскользнул на карту, а следом и на грязный, сколоченный из грубых досок пол…

Часть четвертая
Цугцванг

   /Январь—апрель 2005 г./

Глава первая

   /Горная Чечня/
   До полудня пятого января разведчики зафиксировали появление еще двух бэтээров и одного «Урала», проследовавших через перевалочный лагерь на восток с полуторачасовым интервалом. Бортовые номера транспортеров были совсем иными: «17» и «22». Константин опять настороженно прислушивался к работе дизельных двигателей и молча о чем-то раздумывал…
   Центр безмолвствовал — на короткую реплику с вопросом о дальнейших планах, посланную Бергом по приказу Ярового, ответа не последовало.
   — Ну, как полагаешь, успеют наши предпринять какие-то контрмеры в Дагестане? — подсел к нему Павел.
   — Успеют… — рассеянно качнул головой майор.
   — Стало быть, не зря мы тут вторую неделю мерзнем, и рожи всем ветрам подставляем, а?
   Офицер не отвечал. Тогда Ниязов сменил тему:
   — А про нас, Костя, они не забудут?
   — Не должны…
   — Чего ж спутниковая связь-то молчит? — не унимался снайпер. — Дело мы свое справно исполнили, могли бы побеспокоиться — забрать вертушкой с этого конца географии. Через час бы уж в жаркой баньке Ханкалинской базы парились. А потом наваристыми горячими щами под водочку в офицерской столовке баловались. Завтра, глядишь и в Питер бы махнули с оказией…
   Внутри у Константина было неуютно и беспокойно. До того беспокойно, что даже упоминание Павлом элементарных благ цивилизации не привнесло облегчения, не согрело душу. Что-то не давало ему покоя и крохотной занозой в подсознании саднило, терзало, изводило…
   «На восток ушли люди Абдул-хана, человек семьдесят, — прикуривая сигарету и не обращая внимания на треп старшины, рассуждал офицер «Шторма». — Абдул-хан — амир средней руки. Большим талантом в стратегии не блистал, но и балластом в армии Ичкерии не был; да и воины его — парни не из самых слабых. Там же, где-то у Дагестана, судя по признанию трех погибших под завалом курьеров, обосновался и Абдул-Малик, а он, несомненно — знаковая фигура и весьма толковый командир бригады численностью штыков этак под четыреста. Вот уже два серьезных факта, говорящих в пользу готовящейся в тех краях заварушки. К тому же и какие-то безвестные Ахмет с Черным Арабом выбрали целями своим бандам дагестанские селения близ чеченской границы…»
   — Все, сегодня уже не пришлют, — снова встрял в тягучие мысли Константина обреченный и страдальческий голос Ниязова.
   — Что?.. — очнувшись, переспросил командир.
   — Не прилетит сегодня за нами вертушка — вишь, как погодка закручивает! Мать ее!.. А я уж размечтался… От же загнал нас черт! куда ворон костей не таскал!..
   Костя посмотрел вверх, поежился от холода и поднял воротник куртки. Январь на Кавказе, как нарочно, выдался морозный, с буйными ветрами. Наслаждением бы стало пожалиться товарищу, ковырнуть слух разудалым словечком, шибануть хлесткой фразой. Но он все так же молча взирал на белое январское солнце, уже подумывающее ползти к горизонту… В течение первой половины дня погода действительно резко менялась, и к четырнадцати часам свежие порывы ледяного воздуха стали укутывать горные вершины в серую, тяжелую облачность. Обширный циклон, накрывая взбалмошным краем юг Чечни, хмурил небо и бередил белесые склоны, подхватывая с них и развеивая по округе снежную, беспорядочную круговерть.
   От дум, от холода, от бессонных ночей на душе майора стало еще беспокойнее, муторнее…
   — Займись-ка, Паша лучше обедом, — подавив тяжелый вздох, посоветовал он старшине, — а то, неровен час, придется куда-нибудь прогуляться за тридевять земель.
   — Куда это?! — обалдел снайпер.
   — Пока не знаю, — невнятно отвечал тот.
   И выбросив в снег окурок, Яровой опять погрузился в невеселые думы…
   «Но есть в наличие и ряд других фактов, пусть не столь явных, однако косвенно опровергающих первые. Все чеченские милицейские посты, встреченные нами на дорогах, бесспорно, были предупреждены о передислокации банд к Дагестану. Это стало очевидно, когда мы догоняли конопляный караван — дэпээсники, словно сговорившись, проверяли транспорт, идущий в западном направлении и отворачивались, когда мимо проезжали на восток вооруженные моджахеды. Вот тут-то и кроится загвоздка!.. Разве стало бы командование Вооруженных сил Ичкерии посвящать в свои секретные планы целую прорву продажных ментов?.. Нет, полагаю, разумный и осторожный стратег так никогда бы не поступил!»