Ну, конечно, сейчас она с Сергеем уйдет под воду. Достаточно надеть эти вот респираторы, и тогда — ищи-свищи. Дель Сарто останется в дураках.
— Сережа, я тоже натрусь вазелином. Вода сейчас холодная.
— Обязательно. Но это лучше сделать перед самым спуском.
— А разве мы не пойдем сейчас?
— Под водой еще темно — двигаться мы не сможем, а сидеть на дне — значит, по-пустому расходовать кислород, запас которого в респираторах, к сожалению, невелик. Подождем до шести.
Еще целый час. За это время люди дель Сарто проберутся к гроту. Но Сергей спокоен, значит, все будет в порядке.
— Галя, возьми автомат. Ты умеешь с ним обращаться? Это предохранитель, а здесь вот переключение на одиночные выстрелы; диск меняется так…
Он показывает, как перезаряжать автомат.
— Перед уходом, возможно, придется поупражняться в стрельбе, а то я стал уже забывать, как это делается.
Сергей улыбается, но Галка уже понимает, что ему совсем не весело и что он не так спокоен, как ей казалось.
Пять двадцать. Остается еще сорок минут. Как медленно тянутся эти последние минуты. Галка прислушивается. Ей чудится, что откуда-то сверху через толщу ракушечника доносятся голоса. Не раздумывая, она берет автомат и, прежде чем Сергей успевает задержать ее, выходит из ниши на площадку. Сергей быстро гасит свет и, натыкаясь в темноте на ящики, идет за Галкой. На площадке он чуть не сбивает ее с ног.
— Тише, — Галка предостерегающе сжимает его руки.
— Что ты услышала?
— Разговаривают.
— Где?
— Справа.
— Тебе показалось. Оттуда они не появятся.
— Там лаз.
— Я закупорил его так, что они не заметят. В грот они могут попасть только верхним ходом, через отверстие, которое ты приняла за чердак. Сейчас оно напротив нас по ту сторону воды. Звук должен идти оттуда.
— Мне показалось…
Они возвращаются в нишу. Но Сергей уже не зажигает лампу аккумулятора — он включает ручной фонарь, узкий луч которого упирается в невысокий штабель мешков со взрывчаткой. Перед тем как Галка выскочила на площадку, Сергей возился с этими мешками.
— Зачем ты сложил их? — спрашивает Галка.
— Так они сдетонируют все разом.
— Ты хочешь взорвать грот?
— Грот, я думаю, выдержит.
— Сережа…
— Что?
— Нет… Ничего.
Он подходит, садится рядом на ящик, берет Галку за руку.
— Тебе холодно! У тебя ладони, как ледышки.
— Они у меня всегда такие.
Он подносит ее руки к губам, греет своим дыханием. Галке вовсе не холодно, но она зябко поводит плечами.
— Да ты совсем замерзла, — тревожится Сергей.
Он кутает ее в свой пиджак и на миг привлекает к себе.
— Галя, прости меня.
— Что я должна простить?
— Тот дурацкий вопрос, который я задал час назад. Пойми, я спросил о дель Сарто только потому…
— Не надо, — говорит Галка и кладет голову ему на плечо. Несколько минут они сидят молча. Неожиданно она вздрагивает — ей снова почудились отдаленные голоса.
— Ты что, Галинка?
— Ничего. Просто так.
— Хочешь, я расскажу тебе о подземном ходе, которым мы пришли сюда?
— Нам об этом рассказывали в школе. Бесплановая хищническая добыча строительного камня, в результате которой под городом образовался лабиринт подземных коридоров. В общем наследие проклятого прошлого.
— Насчет прошлого верно. Но все остальное к этому ходу не имеет никакого отношения.
— Сережа, который час? Ты прости, что я перебила.
— Пожалуйста. Сейчас пять тридцать. Но ты послушай про этот ход. Очень занятная история. Дело в том, что он вырыт специально. Было это лет полтораста назад, а может и больше. В те времена здесь было неспокойно. Какой-то царский сановник, неуверенный в доброжелательстве местного населения, приказал выкопать подземный ход, который вел из его дома к берегу моря, где всегда стояли военные корабли. Этот сановник не отличался большим мужеством, зато ему нельзя было отказать в хитрости. Подземный ход имел ряд ложных ответвлений. Был использован и этот грот, на который строители натолкнулись случайно. Дело в том…
— Сережа, я трусиха? — перебивает Галка.
— Трусиха? Надеюсь, ты шутишь.
— Нет. Мне страшно. Я больше не могу сидеть здесь. Мне все время кажется, что я слышу чьи-то голоса.
Сергей молча встает и уходит в темноту. Проходит несколь ко томительных минут. Но вот он возвращается, старательно закрывает нишу маскировочной фанерой.
— На этот раз ты не ошиблась. Они подошли к «чердачной дыре». Оттуда, правда, не так-то просто спуститься вниз, но нам, пожалуй, лучше уходить.
Вот и все. За спиной — спаренные баллоны с кислородом, в руке маска, вокруг бедер широкий пояс, к которому принайтован резиновый мешок с одеждой, на ногах — ласты. Последние наставления:
— Я иду первым. Трави веревку до счета десять! Потом ныряй. Иди прямо на дно. Работай ногами. Только ногами. Ласты — отличная штука.
Легко сказать: работай ногами. А если разбито колено, если нога едва сгибается и при малейшем прикосновении боль электрическим током пронизывает все тело? Впрочем, это не так уж существенно: ногами или руками, только бы поскорее вырваться из того каменного мешка. Ничего не видно — хоть глаз выколи. Куда идти?
— Прямо.
Вот и край площадки. Еще шаг, и тело, потеряв опору, упадет в воду.
Сверху бьет сноп яркого света…
— А-а, черт!
Сергей толкает Галку за какой-то выступ, прижимает к стене, щелкает затвором автомата. Луч уходит вправо, неторопливо обшаривая грот, и вдруг замирает, коснувшись воды. Галка совершенно отчетливо слышит несущиеся сверху возгласы. Гулкое эхо грота повторяет их. Там, наверху, говорят без опаски. Галка различает отдельные фразы. Говорят по-итальянски.
— Джузеппе, что за лужа внизу?
— Это аквариум, в котором живет золотая рыбка.
— Мы полезем в эту помойную яму?
— Эй, тащи веревку!
— Что случилось?
— Синьор каперанг, здесь озеро.
— Проклятье! Это грот! Антонио, передайте в отряд: группу «Гамма» — в порт!
Галка прислоняется щекой к шершавой стене.
— Сережа, это конец.
— Ну, это еще посмотрим, — сквозь зубы цедит Сергей.
Грохот автоматной очереди оглушает Галку. Наверху раздается вопль. Гаснет прожектор, но тотчас же по гроту метеором проносится осветительная ракета. Она с отчаянным треском ударяется о стену над нишей и рассыпается огненным фонтаном. Сергей хватает Галку за руку.
— Быстро в воду! Надень маску!
Гаснут искры разорвавшейся ракеты, последними судорожными вспышками озаряя неподвижную, будто остекленевшую поверхность озера. Какой неприятный цвет воды в этом гроге: темно-синий, с красноватым оттенком. Словно чернила, в которые упала капля крови…
«Уважаемый Леонид Борисович! Простите, что не ответил Вам сразу. Честно говоря, у меня не хватало духу взяться за перо. Хотя со времени событий, о которых Вы просите рассказать, прошло четыре года, но горечь и боль пережитого не утеряли для меня своей остроты. И все же дело не только в том, что мне было страшно возвращаться к прошлому — еще недавно я мог бы рассказать Вам о последних днях Галины Ортынской немного больше тою, что в свое время сообщил командиру партизанского отряда в Старых каменоломнях. Но вот неделю назад мне прислали из Италии копию подготовленной к печати рукописи, отдельные главы которой имеют самое непосредственное отношение к интересующим Вас событиям. Речь идет о „Военном дневнике“ бывшего капитана первого ранга, а ныне одного из главных директоров компании „Фиат“, князя Виктора дель Сарто. Я не думаю, что в рукописи, сданной в издательство в сорок шестом году, дель Сарто полностью воспроизводит записи, сделанные им в сорок втором, — наивно было бы полагать, что промышленник и депутат Учредительного собрания от христианско-демократической партии дель Сарто не пытался реабилитировать фашистского офицера дель Сарто. Однако его „Военный дневник“ пока что единственный документ, освещающий целый ряд ранее не известных мне фактов. Я его сам перевел, как мог, и высылаю Вам вместе с этим письмом.
О существовании этого дневника я узнал полгода назад, когда короткое время работал в союзной комиссии по Италии.
Право, не знаю, с чего начать свой рассказ. Начну с того, что я любил Галю. Я понял это — как ни странно — уже после нашей «свадьбы», обстоятельства которой Вам хорошо известны. Много позже, когда я вернулся в действующий флот, один большой начальник сказал, что я, по его мнению, допустил опасное легкомыслие, связав свою жизнь с девушкой, за которой наблюдала вражеская контрразведка. Но вся беда была как раз в том, что я до последнего дня ничего не знал о второй — настоящей жизни Гали, о ее работе в подполье. Мне часто кажется, что, узнай я об этом раньше, все могло быть по-другому и я сумел бы уберечь ее…
Не буду останавливаться на всех событиях, происшедших после «свадьбы». Одни из них имели значение лишь для меня (я имею ввиду мою встречу с дель Сарто, о которой он довольно подробно пишет в своем дневнике), другие касались моих с Галей отношений. Отмечу только, что «свадьба» едва не помешала одной из моих вылазок. Я тогда не придумал ничего лучшего, как напоить Галю до бесчувствия. Конечно, это было жестоко, но я не мог довериться ей. Не доверяла мне и Галя, хотя вскоре между нами установились довольно хорошие, если не сказать дружеские отношения.
За несколько дней до того злополучного воскресенья, в которое нам предстоял выездной спектакль, Галя стала вести себя как-то ровнее, увереннее. Она не подозревала, что гестаповцы следят за ней, это выяснилось перед самым спектаклем. Галя оказалась в критическом положении и была вынуждена обратиться ко мне. О себе она не думала — ее волновало лишь то, что при создавшейся ситуации она не может выполнить задание, к которому так долго и тщательно готовилась. Я до сих пор толком не знаю, что произошло затем (буквально в последнюю минуту были изменены время и место встречи со связным портовой организации) и почему Галя отказалась от моей помощи. Возможно, она в тот момент еще не полностью доверяла мне, а возможно, думая, что обстановка несколько разрядилась не захотела уступать мне (это похоже на нее) порученное ей задание. Как бы то ни было, она категорически запретила мне сопровождать ее в городе. Я понял, что спорить бесполезно, но в то же время не хотел отпускать ее одну. Пришлось схитрить: попрощавшись, я выждал, пока она отойдет на несколько десятков шагов, и пошел следом. Я видел, как она встретилась со связным портовой организации (им оказался шофер военного грузовика), и как почти тотчас же на Красноармейской улице (встреча произошла неподалеку от Галиного дома) появилась гестаповская машина. Укрывшись в подъезде на противоположной стороне улицы, я видел, как из машины вышел Хюбе, а оставшиеся в машине гестаповцы поехали вдогонку за грузовиком. Галя была уже у своего дома, когда к ней подошел Хюбе. Я не мог сразу вмешаться, так как в это время из соседнего подъезда вывалилась компания подвыпивших солдат. Галя и Хюбе скрылись во дворе Ортынских. Мне понадобилась вся моя выдержка, чтобы дождаться удобного момента. Наконец, солдаты свернули за угол. Я перебежал дорогу и заглянул во двор. Неподалеку от ограды на земле лежала Галя. Хюбе, шипя угрозы, пытался поднять ее за волосы. Я рванул калитку и, едва Хюбе оглянулся, метнул в него нож. Хюбе упал, но одновременно в глубине палисадника показался дель Сарто.
Я выскочил на улицу — связываться с дель Сарто было неразумно: потасовка (я мог рассчитывать только на свои кулаки) привлекла бы внимание полиции, а это погубило бы Галю. Кроме того, я был уверен, что дель Сар го не выдаст ее гестаповцам. Уже тогда я кое-что знал о нем.
Деятельностью капитана 1-го ранга дель Сарто на Восточном фронте интересовалось не столько военно-морское командование, сколько правление крупного итало-германского промышленного концерна, одним из директоров которого был дель Сарто-старший, а другим — рейхсмаршал Герман Геринг. После войны на заводах концерна, находящихся — обратите на то внимание — в нейтральных странах, было обнаружено ценное оборудование, вывезенное из Советского Союза еще в 1942 году. То был грабеж с дальним, так сказать, прицелом — при любом исходе Восточной компании оборудование оставалось за концерном…
Вот какими делами занимался Виктор дель Сарто. Стоит ли после этого удивляться, что в истории с Галей он не побоялся обмануть местную полицию — ему приходилось надувать и более высокие инстанции. Вообще дель Сарто, образно говоря, плевал на события, которые разворачивались вокруг него в те Дни. И если порой вмешивался в некоторые из них, то руководствовался только личными интересами. Взять хотя бы наше знакомство. Когда дель Сарто начал догадываться, кто я такой, он, чтобы проверить свои подозрения, затеял со мной этакую игру. Он, видите ли, хотел развлечься! Слишком самоуверенный, он не допускал даже мысли, что может остаться в дураках. Вот что он пишет в дневнике: «…После прогулки к скалам Корабельного поселка последние сомнения рассеялись — я имел дело с капитан-лейтенантом Виноградовым. Казалось, можно было бы кончать игру. Но на следующий день Кулагин—Виноградов должен был петь в „Паяцах“, и я не мог отказать себе в удовольствии услышать его еще раз…»
Трудно сказать, что преобладает в этих строчках: фанфаронство, самоуверенность или барское пренебрежение… Ну, да хватит об этом!
В своем дневнике дель Сарто отводит немало места Галине Я готов поверить многому из того, что он пишет, но не верю в его любовь. Увлечение, страсть — возможно, но не любовь. За спиной любимой не прячутся от пистолета, как это сделал дель Сарто, когда пытался арестовать меня Вы скажете — трусость. Но трус поступил бы иначе: он разрешил бы мне и Галине выйти или хотя бы сделал вид, что соглашается на это. Нет, дель Сарто не был трусом; заметив опасность, он еще ловчил: разыгрывая испуг, пятился назад, выбираясь из тесного прохода между столом и книжным шкафом, а затем неожиданно схватил Галю и заслонился ею. Он прибег к этому приему обдуманно и, я даже сказал бы, хладнокровно. Притом он, вероятно, руководствовался известным принципом — цель оправдывает средства. А цель у него была одна — задержать меня и Галю во что бы то ни стало.
То была не трусость, а подлость. Но у таких людей, как дель Сарто, своя мораль.
Разумеется, в дневнике он излагает этот эпизод иначе. Там Вы найдете описание потасовки в духе американских кинобоевиков, там Галя в критический момент кокетничает с Марио Раверой, чтобы привлечь его на нашу сторону, там есть все что угодно, кроме правды.
И все же я не берусь судить этого человека, который — как бы то ни было — спас Галю от кошмара гестаповских застенков. Правда, очень скоро спаситель сам превратился в преследователя, но то произошло уже по моей вине…
Я подошел к самой трудной части моего рассказа, а потому заранее прошу простить неровность изложения.
После того как нам с Галей удалось спуститься в подземелье и добраться до Большого грота, я успокоился. Мне казалось, что самое страшное осталось позади. Галя отлично плавала я умела обращаться с кислородно-дыхательным прибором, а под рукой у нас было несколько комплектов легководолазного снаряжения, в том числе две пары ластов, которые не только облегчали, но и намного ускоряли движение под водой. За время своих вылазок я хорошо изучил дно порта и заранее наметил маршрут: на глубине 8—10 метров, ориентируясь на известные мне вехи, мы из района 15-й пристани должны были взять направление на внешний рейд и уже в открытом море повернуть к Корабельному поселку, где смогли бы укрыться в прибрежных скалах до темноты На этот путь надо было затратить 2, 5—3 часа. Вместе с тем кислородные приборы, которыми мы располагали, были рассчитаны на два часа. Но это обстоятельство не смущало меня, так как значительную часты пути от внешнего рейда до траверса Корабельного поселка мы могли плыть на поверхности — достаточно было удалиться от берега на милю—полторы, и ни один наблюдатель не отличил бы наши головы, покрытые маскировочными сетками, от пучков плавающих водорослей. Таким образом, мы сэкономили бы кислород. Однако всплыть мы могли только в открытом море — в порту, набитом до отказа судами, надеяться на маскировочные сетки было нельзя.
До грота мы добрались в два часа ночи и стали ждать утра. Говорили о многом — нам было что сказать друг другу. Галя, казалось, забыла недавние волнения — к ней вернулись ее обычная живость, самообладание. Но временами она вдруг останавливалась на полуслове, и тогда ее взгляд устремлялся куда-то в темноту.
Галя несколько раз заставляла меня повторять адрес явки в Корабельном поселке; не брала она и спичечный коробок с эстафетой, который передала мне вечером. Однако я не придавал этому значения. Ведь мне казалось, что теперь, когда мы достигли грота, нет оснований для беспокойства. Я допускал, что устроенный мною завал может быть разобран нашими преследователями еще до рассвета «Но на худой конец, — думал я, — мы с Галей уйдем под воду раньше, прихватив с собой лишние респираторы, которые бросим, как только станет светло и мы сможем двинуться по намеченному маршруту».
Я не видел оснований для беспокойства. А они были До сих пор не пойму, как я не заметил, что у Гали настолько расшиблено колено. Она не сказала мне об этом, сама перевязала рану, видимо, не желая огорчать меня, связывать мне руки, — ведь она отлично понимала, что значит для пловца больная нога… Было еще одно обстоятельство, которое не могло не тревожить Галю и которое я не принял во внимание по той простой причине, что не знал о нем. Я не знал, что в состав дельсартовского отряда входят так называемые боевые пловцы. Мы столкнулись с ними уже под водой — они караулили нас в сравнительно узком проходе портовых ворот, миновать которые мы не могли.
Незадолго перед этим я заметил, что Галя отстает от меня, хотя плыл я не быстро. Обратил я внимание и на то, что она плывет в довольно неудобном под водой положении — на боку, работая только одной ногой. Когда же я попытался объяснить ей, что надо работать обеими ногами, ее глаза за очками дыхательной маски виновато улыбнулись. Она показала расшибленное колено, и я мысленно выругал себя: с такой ногой не только плыть на четырехмильную дистанцию — купаться в ванне было нельзя. Видимо, поняв мое состояние, Галя ласково по гладила меня по руке и ободряюще подмигнула: мол, ничего дотяну как-нибудь. Но впереди нас ждали боевые пловцы…
В дневнике дель Сарто Вы найдете следующее описание разыгравшейся тогда трагедии (цитирую дословно): «…Я вызвал в порт парней из группы „Гамма“ (подразделение боевых пловцов) и вместе с ними спустился под воду. Остывшее за нон море было холодным, но меня бросало в жар при одной мысли о том, какая страшная опасность нависла над Галиной: больная, без предохранительного костюма, едва знакомая с водолазной техникой, она была обречена. Я сделал все, чтобы спасти ее. Но — увы, случилось то, чего я боялся больше всего: холодная вода безжалостно скрутила в судороге обессиленное тело молодой женщины, и Галина, потеряв от боли рассудок, стащила с лица дыхательную маску…»
Тут что ни слово — ложь. Наглая, беззастенчивая! Дель Сарто грубо извращает факты, пытаясь оправдаться перед читателями дневника. У Гали не было никакой судороги. Когда мы столкнулись с боевыми пловцами, Галя поняла, что ей с ее больной ногой не уйти от них, понимала и то, что я не оставлю ее. И тогда, сжав зубами резиновый загубник, она крикнула: «Сережа, эстафета — главное», — и сорвала с себя маску.
Вот, собственно, и все, что я мог рассказать Вам о Гале. Мне удалось тогда прорваться в море и уйти от преследователей. Вечером того же дня я отыскал в Корабельном поселке Петра Отрощенко и передал ему эстафету. Отрощенко переправил меня к партизанам, которые помогли мне связаться со штабом флота. Через неделю за мной пришла подводная лодка…»
ЭПИЛОГ
— Сережа, я тоже натрусь вазелином. Вода сейчас холодная.
— Обязательно. Но это лучше сделать перед самым спуском.
— А разве мы не пойдем сейчас?
— Под водой еще темно — двигаться мы не сможем, а сидеть на дне — значит, по-пустому расходовать кислород, запас которого в респираторах, к сожалению, невелик. Подождем до шести.
Еще целый час. За это время люди дель Сарто проберутся к гроту. Но Сергей спокоен, значит, все будет в порядке.
— Галя, возьми автомат. Ты умеешь с ним обращаться? Это предохранитель, а здесь вот переключение на одиночные выстрелы; диск меняется так…
Он показывает, как перезаряжать автомат.
— Перед уходом, возможно, придется поупражняться в стрельбе, а то я стал уже забывать, как это делается.
Сергей улыбается, но Галка уже понимает, что ему совсем не весело и что он не так спокоен, как ей казалось.
Пять двадцать. Остается еще сорок минут. Как медленно тянутся эти последние минуты. Галка прислушивается. Ей чудится, что откуда-то сверху через толщу ракушечника доносятся голоса. Не раздумывая, она берет автомат и, прежде чем Сергей успевает задержать ее, выходит из ниши на площадку. Сергей быстро гасит свет и, натыкаясь в темноте на ящики, идет за Галкой. На площадке он чуть не сбивает ее с ног.
— Тише, — Галка предостерегающе сжимает его руки.
— Что ты услышала?
— Разговаривают.
— Где?
— Справа.
— Тебе показалось. Оттуда они не появятся.
— Там лаз.
— Я закупорил его так, что они не заметят. В грот они могут попасть только верхним ходом, через отверстие, которое ты приняла за чердак. Сейчас оно напротив нас по ту сторону воды. Звук должен идти оттуда.
— Мне показалось…
Они возвращаются в нишу. Но Сергей уже не зажигает лампу аккумулятора — он включает ручной фонарь, узкий луч которого упирается в невысокий штабель мешков со взрывчаткой. Перед тем как Галка выскочила на площадку, Сергей возился с этими мешками.
— Зачем ты сложил их? — спрашивает Галка.
— Так они сдетонируют все разом.
— Ты хочешь взорвать грот?
— Грот, я думаю, выдержит.
— Сережа…
— Что?
— Нет… Ничего.
Он подходит, садится рядом на ящик, берет Галку за руку.
— Тебе холодно! У тебя ладони, как ледышки.
— Они у меня всегда такие.
Он подносит ее руки к губам, греет своим дыханием. Галке вовсе не холодно, но она зябко поводит плечами.
— Да ты совсем замерзла, — тревожится Сергей.
Он кутает ее в свой пиджак и на миг привлекает к себе.
— Галя, прости меня.
— Что я должна простить?
— Тот дурацкий вопрос, который я задал час назад. Пойми, я спросил о дель Сарто только потому…
— Не надо, — говорит Галка и кладет голову ему на плечо. Несколько минут они сидят молча. Неожиданно она вздрагивает — ей снова почудились отдаленные голоса.
— Ты что, Галинка?
— Ничего. Просто так.
— Хочешь, я расскажу тебе о подземном ходе, которым мы пришли сюда?
— Нам об этом рассказывали в школе. Бесплановая хищническая добыча строительного камня, в результате которой под городом образовался лабиринт подземных коридоров. В общем наследие проклятого прошлого.
— Насчет прошлого верно. Но все остальное к этому ходу не имеет никакого отношения.
— Сережа, который час? Ты прости, что я перебила.
— Пожалуйста. Сейчас пять тридцать. Но ты послушай про этот ход. Очень занятная история. Дело в том, что он вырыт специально. Было это лет полтораста назад, а может и больше. В те времена здесь было неспокойно. Какой-то царский сановник, неуверенный в доброжелательстве местного населения, приказал выкопать подземный ход, который вел из его дома к берегу моря, где всегда стояли военные корабли. Этот сановник не отличался большим мужеством, зато ему нельзя было отказать в хитрости. Подземный ход имел ряд ложных ответвлений. Был использован и этот грот, на который строители натолкнулись случайно. Дело в том…
— Сережа, я трусиха? — перебивает Галка.
— Трусиха? Надеюсь, ты шутишь.
— Нет. Мне страшно. Я больше не могу сидеть здесь. Мне все время кажется, что я слышу чьи-то голоса.
Сергей молча встает и уходит в темноту. Проходит несколь ко томительных минут. Но вот он возвращается, старательно закрывает нишу маскировочной фанерой.
— На этот раз ты не ошиблась. Они подошли к «чердачной дыре». Оттуда, правда, не так-то просто спуститься вниз, но нам, пожалуй, лучше уходить.
Вот и все. За спиной — спаренные баллоны с кислородом, в руке маска, вокруг бедер широкий пояс, к которому принайтован резиновый мешок с одеждой, на ногах — ласты. Последние наставления:
— Я иду первым. Трави веревку до счета десять! Потом ныряй. Иди прямо на дно. Работай ногами. Только ногами. Ласты — отличная штука.
Легко сказать: работай ногами. А если разбито колено, если нога едва сгибается и при малейшем прикосновении боль электрическим током пронизывает все тело? Впрочем, это не так уж существенно: ногами или руками, только бы поскорее вырваться из того каменного мешка. Ничего не видно — хоть глаз выколи. Куда идти?
— Прямо.
Вот и край площадки. Еще шаг, и тело, потеряв опору, упадет в воду.
Сверху бьет сноп яркого света…
— А-а, черт!
Сергей толкает Галку за какой-то выступ, прижимает к стене, щелкает затвором автомата. Луч уходит вправо, неторопливо обшаривая грот, и вдруг замирает, коснувшись воды. Галка совершенно отчетливо слышит несущиеся сверху возгласы. Гулкое эхо грота повторяет их. Там, наверху, говорят без опаски. Галка различает отдельные фразы. Говорят по-итальянски.
— Джузеппе, что за лужа внизу?
— Это аквариум, в котором живет золотая рыбка.
— Мы полезем в эту помойную яму?
— Эй, тащи веревку!
— Что случилось?
— Синьор каперанг, здесь озеро.
— Проклятье! Это грот! Антонио, передайте в отряд: группу «Гамма» — в порт!
Галка прислоняется щекой к шершавой стене.
— Сережа, это конец.
— Ну, это еще посмотрим, — сквозь зубы цедит Сергей.
Грохот автоматной очереди оглушает Галку. Наверху раздается вопль. Гаснет прожектор, но тотчас же по гроту метеором проносится осветительная ракета. Она с отчаянным треском ударяется о стену над нишей и рассыпается огненным фонтаном. Сергей хватает Галку за руку.
— Быстро в воду! Надень маску!
Гаснут искры разорвавшейся ракеты, последними судорожными вспышками озаряя неподвижную, будто остекленевшую поверхность озера. Какой неприятный цвет воды в этом гроге: темно-синий, с красноватым оттенком. Словно чернила, в которые упала капля крови…
«Уважаемый Леонид Борисович! Простите, что не ответил Вам сразу. Честно говоря, у меня не хватало духу взяться за перо. Хотя со времени событий, о которых Вы просите рассказать, прошло четыре года, но горечь и боль пережитого не утеряли для меня своей остроты. И все же дело не только в том, что мне было страшно возвращаться к прошлому — еще недавно я мог бы рассказать Вам о последних днях Галины Ортынской немного больше тою, что в свое время сообщил командиру партизанского отряда в Старых каменоломнях. Но вот неделю назад мне прислали из Италии копию подготовленной к печати рукописи, отдельные главы которой имеют самое непосредственное отношение к интересующим Вас событиям. Речь идет о „Военном дневнике“ бывшего капитана первого ранга, а ныне одного из главных директоров компании „Фиат“, князя Виктора дель Сарто. Я не думаю, что в рукописи, сданной в издательство в сорок шестом году, дель Сарто полностью воспроизводит записи, сделанные им в сорок втором, — наивно было бы полагать, что промышленник и депутат Учредительного собрания от христианско-демократической партии дель Сарто не пытался реабилитировать фашистского офицера дель Сарто. Однако его „Военный дневник“ пока что единственный документ, освещающий целый ряд ранее не известных мне фактов. Я его сам перевел, как мог, и высылаю Вам вместе с этим письмом.
О существовании этого дневника я узнал полгода назад, когда короткое время работал в союзной комиссии по Италии.
Право, не знаю, с чего начать свой рассказ. Начну с того, что я любил Галю. Я понял это — как ни странно — уже после нашей «свадьбы», обстоятельства которой Вам хорошо известны. Много позже, когда я вернулся в действующий флот, один большой начальник сказал, что я, по его мнению, допустил опасное легкомыслие, связав свою жизнь с девушкой, за которой наблюдала вражеская контрразведка. Но вся беда была как раз в том, что я до последнего дня ничего не знал о второй — настоящей жизни Гали, о ее работе в подполье. Мне часто кажется, что, узнай я об этом раньше, все могло быть по-другому и я сумел бы уберечь ее…
Не буду останавливаться на всех событиях, происшедших после «свадьбы». Одни из них имели значение лишь для меня (я имею ввиду мою встречу с дель Сарто, о которой он довольно подробно пишет в своем дневнике), другие касались моих с Галей отношений. Отмечу только, что «свадьба» едва не помешала одной из моих вылазок. Я тогда не придумал ничего лучшего, как напоить Галю до бесчувствия. Конечно, это было жестоко, но я не мог довериться ей. Не доверяла мне и Галя, хотя вскоре между нами установились довольно хорошие, если не сказать дружеские отношения.
За несколько дней до того злополучного воскресенья, в которое нам предстоял выездной спектакль, Галя стала вести себя как-то ровнее, увереннее. Она не подозревала, что гестаповцы следят за ней, это выяснилось перед самым спектаклем. Галя оказалась в критическом положении и была вынуждена обратиться ко мне. О себе она не думала — ее волновало лишь то, что при создавшейся ситуации она не может выполнить задание, к которому так долго и тщательно готовилась. Я до сих пор толком не знаю, что произошло затем (буквально в последнюю минуту были изменены время и место встречи со связным портовой организации) и почему Галя отказалась от моей помощи. Возможно, она в тот момент еще не полностью доверяла мне, а возможно, думая, что обстановка несколько разрядилась не захотела уступать мне (это похоже на нее) порученное ей задание. Как бы то ни было, она категорически запретила мне сопровождать ее в городе. Я понял, что спорить бесполезно, но в то же время не хотел отпускать ее одну. Пришлось схитрить: попрощавшись, я выждал, пока она отойдет на несколько десятков шагов, и пошел следом. Я видел, как она встретилась со связным портовой организации (им оказался шофер военного грузовика), и как почти тотчас же на Красноармейской улице (встреча произошла неподалеку от Галиного дома) появилась гестаповская машина. Укрывшись в подъезде на противоположной стороне улицы, я видел, как из машины вышел Хюбе, а оставшиеся в машине гестаповцы поехали вдогонку за грузовиком. Галя была уже у своего дома, когда к ней подошел Хюбе. Я не мог сразу вмешаться, так как в это время из соседнего подъезда вывалилась компания подвыпивших солдат. Галя и Хюбе скрылись во дворе Ортынских. Мне понадобилась вся моя выдержка, чтобы дождаться удобного момента. Наконец, солдаты свернули за угол. Я перебежал дорогу и заглянул во двор. Неподалеку от ограды на земле лежала Галя. Хюбе, шипя угрозы, пытался поднять ее за волосы. Я рванул калитку и, едва Хюбе оглянулся, метнул в него нож. Хюбе упал, но одновременно в глубине палисадника показался дель Сарто.
Я выскочил на улицу — связываться с дель Сарто было неразумно: потасовка (я мог рассчитывать только на свои кулаки) привлекла бы внимание полиции, а это погубило бы Галю. Кроме того, я был уверен, что дель Сар го не выдаст ее гестаповцам. Уже тогда я кое-что знал о нем.
Деятельностью капитана 1-го ранга дель Сарто на Восточном фронте интересовалось не столько военно-морское командование, сколько правление крупного итало-германского промышленного концерна, одним из директоров которого был дель Сарто-старший, а другим — рейхсмаршал Герман Геринг. После войны на заводах концерна, находящихся — обратите на то внимание — в нейтральных странах, было обнаружено ценное оборудование, вывезенное из Советского Союза еще в 1942 году. То был грабеж с дальним, так сказать, прицелом — при любом исходе Восточной компании оборудование оставалось за концерном…
Вот какими делами занимался Виктор дель Сарто. Стоит ли после этого удивляться, что в истории с Галей он не побоялся обмануть местную полицию — ему приходилось надувать и более высокие инстанции. Вообще дель Сарто, образно говоря, плевал на события, которые разворачивались вокруг него в те Дни. И если порой вмешивался в некоторые из них, то руководствовался только личными интересами. Взять хотя бы наше знакомство. Когда дель Сарто начал догадываться, кто я такой, он, чтобы проверить свои подозрения, затеял со мной этакую игру. Он, видите ли, хотел развлечься! Слишком самоуверенный, он не допускал даже мысли, что может остаться в дураках. Вот что он пишет в дневнике: «…После прогулки к скалам Корабельного поселка последние сомнения рассеялись — я имел дело с капитан-лейтенантом Виноградовым. Казалось, можно было бы кончать игру. Но на следующий день Кулагин—Виноградов должен был петь в „Паяцах“, и я не мог отказать себе в удовольствии услышать его еще раз…»
Трудно сказать, что преобладает в этих строчках: фанфаронство, самоуверенность или барское пренебрежение… Ну, да хватит об этом!
В своем дневнике дель Сарто отводит немало места Галине Я готов поверить многому из того, что он пишет, но не верю в его любовь. Увлечение, страсть — возможно, но не любовь. За спиной любимой не прячутся от пистолета, как это сделал дель Сарто, когда пытался арестовать меня Вы скажете — трусость. Но трус поступил бы иначе: он разрешил бы мне и Галине выйти или хотя бы сделал вид, что соглашается на это. Нет, дель Сарто не был трусом; заметив опасность, он еще ловчил: разыгрывая испуг, пятился назад, выбираясь из тесного прохода между столом и книжным шкафом, а затем неожиданно схватил Галю и заслонился ею. Он прибег к этому приему обдуманно и, я даже сказал бы, хладнокровно. Притом он, вероятно, руководствовался известным принципом — цель оправдывает средства. А цель у него была одна — задержать меня и Галю во что бы то ни стало.
То была не трусость, а подлость. Но у таких людей, как дель Сарто, своя мораль.
Разумеется, в дневнике он излагает этот эпизод иначе. Там Вы найдете описание потасовки в духе американских кинобоевиков, там Галя в критический момент кокетничает с Марио Раверой, чтобы привлечь его на нашу сторону, там есть все что угодно, кроме правды.
И все же я не берусь судить этого человека, который — как бы то ни было — спас Галю от кошмара гестаповских застенков. Правда, очень скоро спаситель сам превратился в преследователя, но то произошло уже по моей вине…
Я подошел к самой трудной части моего рассказа, а потому заранее прошу простить неровность изложения.
После того как нам с Галей удалось спуститься в подземелье и добраться до Большого грота, я успокоился. Мне казалось, что самое страшное осталось позади. Галя отлично плавала я умела обращаться с кислородно-дыхательным прибором, а под рукой у нас было несколько комплектов легководолазного снаряжения, в том числе две пары ластов, которые не только облегчали, но и намного ускоряли движение под водой. За время своих вылазок я хорошо изучил дно порта и заранее наметил маршрут: на глубине 8—10 метров, ориентируясь на известные мне вехи, мы из района 15-й пристани должны были взять направление на внешний рейд и уже в открытом море повернуть к Корабельному поселку, где смогли бы укрыться в прибрежных скалах до темноты На этот путь надо было затратить 2, 5—3 часа. Вместе с тем кислородные приборы, которыми мы располагали, были рассчитаны на два часа. Но это обстоятельство не смущало меня, так как значительную часты пути от внешнего рейда до траверса Корабельного поселка мы могли плыть на поверхности — достаточно было удалиться от берега на милю—полторы, и ни один наблюдатель не отличил бы наши головы, покрытые маскировочными сетками, от пучков плавающих водорослей. Таким образом, мы сэкономили бы кислород. Однако всплыть мы могли только в открытом море — в порту, набитом до отказа судами, надеяться на маскировочные сетки было нельзя.
До грота мы добрались в два часа ночи и стали ждать утра. Говорили о многом — нам было что сказать друг другу. Галя, казалось, забыла недавние волнения — к ней вернулись ее обычная живость, самообладание. Но временами она вдруг останавливалась на полуслове, и тогда ее взгляд устремлялся куда-то в темноту.
Галя несколько раз заставляла меня повторять адрес явки в Корабельном поселке; не брала она и спичечный коробок с эстафетой, который передала мне вечером. Однако я не придавал этому значения. Ведь мне казалось, что теперь, когда мы достигли грота, нет оснований для беспокойства. Я допускал, что устроенный мною завал может быть разобран нашими преследователями еще до рассвета «Но на худой конец, — думал я, — мы с Галей уйдем под воду раньше, прихватив с собой лишние респираторы, которые бросим, как только станет светло и мы сможем двинуться по намеченному маршруту».
Я не видел оснований для беспокойства. А они были До сих пор не пойму, как я не заметил, что у Гали настолько расшиблено колено. Она не сказала мне об этом, сама перевязала рану, видимо, не желая огорчать меня, связывать мне руки, — ведь она отлично понимала, что значит для пловца больная нога… Было еще одно обстоятельство, которое не могло не тревожить Галю и которое я не принял во внимание по той простой причине, что не знал о нем. Я не знал, что в состав дельсартовского отряда входят так называемые боевые пловцы. Мы столкнулись с ними уже под водой — они караулили нас в сравнительно узком проходе портовых ворот, миновать которые мы не могли.
Незадолго перед этим я заметил, что Галя отстает от меня, хотя плыл я не быстро. Обратил я внимание и на то, что она плывет в довольно неудобном под водой положении — на боку, работая только одной ногой. Когда же я попытался объяснить ей, что надо работать обеими ногами, ее глаза за очками дыхательной маски виновато улыбнулись. Она показала расшибленное колено, и я мысленно выругал себя: с такой ногой не только плыть на четырехмильную дистанцию — купаться в ванне было нельзя. Видимо, поняв мое состояние, Галя ласково по гладила меня по руке и ободряюще подмигнула: мол, ничего дотяну как-нибудь. Но впереди нас ждали боевые пловцы…
В дневнике дель Сарто Вы найдете следующее описание разыгравшейся тогда трагедии (цитирую дословно): «…Я вызвал в порт парней из группы „Гамма“ (подразделение боевых пловцов) и вместе с ними спустился под воду. Остывшее за нон море было холодным, но меня бросало в жар при одной мысли о том, какая страшная опасность нависла над Галиной: больная, без предохранительного костюма, едва знакомая с водолазной техникой, она была обречена. Я сделал все, чтобы спасти ее. Но — увы, случилось то, чего я боялся больше всего: холодная вода безжалостно скрутила в судороге обессиленное тело молодой женщины, и Галина, потеряв от боли рассудок, стащила с лица дыхательную маску…»
Тут что ни слово — ложь. Наглая, беззастенчивая! Дель Сарто грубо извращает факты, пытаясь оправдаться перед читателями дневника. У Гали не было никакой судороги. Когда мы столкнулись с боевыми пловцами, Галя поняла, что ей с ее больной ногой не уйти от них, понимала и то, что я не оставлю ее. И тогда, сжав зубами резиновый загубник, она крикнула: «Сережа, эстафета — главное», — и сорвала с себя маску.
Вот, собственно, и все, что я мог рассказать Вам о Гале. Мне удалось тогда прорваться в море и уйти от преследователей. Вечером того же дня я отыскал в Корабельном поселке Петра Отрощенко и передал ему эстафету. Отрощенко переправил меня к партизанам, которые помогли мне связаться со штабом флота. Через неделю за мной пришла подводная лодка…»
ЭПИЛОГ
В последний день праздника погода испортилась. Небо до самого горизонта закрыли тяжелые хмурые тучи. Холодный пронизывающий ветер вздымал над городом и нес в море вихрящие столбы пыли. Вместе с пылью по улицам кружились шуршащие стайки красно-желтых листьев. На море ветер поднял высокую, но крутую волну с белой кипящей пеной на гребнях.
К полудню ветер немного утих и на внешнем рейде начались финальные гонки осенней регаты. Набережная на всем протяжении от порта до городского пляжа была заполнена болельщиками. Отсюда были хорошо видны скользящие по воде белые табунки спортивных яхт Болельщики громко переговаривались, спорили, заключали пари.
Но я, признаться, был равнодушен к кипящим вокруг страстям — мои мысли были заняты другим. Я с удовольствием покинул бы шумную набережную, но мой новый знакомый — Леонид Борисович Гордеев, видимо, не собирался уходить. Мне было неловко настаивать, и я сел с ним рядом на узкую ребристую скамью за колышущейся стеной болельщиков. Леонид Борисович зажал в кулаке трубку, пытаясь раскурить ее на ветру. Когда это ему удалось, он жадно затянулся дымом и откинулся на спинку скамьи. Так он просидел довольно долго, не обращая на меня внимания. Его косматые седые брови затеняли глубоко посаженные, обрамленные сеткой старческих морщин глаза, и потому казалось, что он спит. Леонид Борисович молчал — минувшие два дня утомили его, и я в какой-то степени чувствовал себя виноватым в этом. Но я не испытывал раскаяния. Только что он передал мне толстую, тщательно завернутую в газету папку. Папка жгла мне руки — не терпелось поскорее ознакомиться с документами, повествующими о жизни Галки Ортынской. Тут были пространные анкеты, заполненные еще неустановившимся почерком, немногословные характеристики, заверенные подписями и печатями; архивные материалы гестапо, захваченные нашими войсками в городе весной 1944 года; выдержки из дневника дель Сарто; письма контр-адмирала Виноградова, воспоминания бывшего врача отряда МАС Вильмы Мартинелли — женщины, на долю которой выпала необычная и грудная судьба, приведшая ее в суровом для Италии 1943 году в знаменитый «Корпус добровольцев свободы» — армию итальянских партизан…
Я с трудом уговорил Леонида Борисовича дать мне эту папку на один день и сейчас с тревогой думал, что не успею за такой короткий срок прочесть многочисленные документы.
Время от времени я смотрел на часы и по-мальчишески ерзал на скамье. Однако Леонид Борисович не замечал моего нетерпения. Попыхивая трубкой, он, казалось, прислушивался к горячим спорам болельщиков. Но вдруг он обернулся ко мне и, вытащив изо рта трубку, сказал, словно продолжая только что прерванный разговор:
— Дель Сарто в своем дневнике бросает упрек Сергею Виноградову, который следовало бы адресовать мне, а еще точнее — всему руководству подполья. Итальянский князь, видите ли, не только оправдывается, он пытается обвинять. Он возмущается, что мы оставили в тылу врага неопытную девушку, пренебрегавшую порой самыми элементарными правилами конспирации, взвалив на ее плечи задачи, над которыми задумался и профессиональный разведчик. Тем самым, — разглагольствовал дель Сарто, — они, то есть мы, руководители подполья, заранее обрекли Галину на гибель. Но знаете, что сказала по этому поводу приезжавшая сюда прошлым летом синьора Мартинелли? «Обречена была не Галина — фашисты, потому что на борьбу с ними у вас поднялись тысячи таких Галин…»
Он обдал меня густым едким дымом табака и, погасив трубку, спрятал ее в карман.
— Мартинелли поняла основное, — продолжал он. — Но должен добавить, что Галя была не такой уж неопытной подпольщицей, как ее пытается представить дель Сарто. Сделала он немало. Конечно, она ошибалась — ведь она не была профессиональной разведчицей, как не были профессиональными разведчиками десятки тысяч других молодых бойцов подполья. Мы не обучали их в специальных школах — в сорок первом нам некогда было это делать, а до войны мы учили наших девчат и хлопцев другому. Мы учили и любить свою Родину и ненавидеть ее врагов. Но разве это в конечном счете не главное?
Он поднялся со скамьи и, засунув руки в карманы бушлата вразвалку направился к галдевшей толпе болельщиков. Уже на ходу он бросил:
— Пойдемте посмотрим, кто там посягает на главный приз регаты.
Не без труда мы протиснулись к парапету набережной, и совсем близко я увидел несущиеся по морю легкие, стремительные яхты. Они шли уже не вместе — два швербота вырвались вперед. Болельщики с берега наперебой подзадоривали лидеров.
Как я понял, гонщикам оставалось сделать поворот к берегу и, обогнув танцующий на войнах буй, пересечь условную линию финиша. Страсти на набережной достигли своего апогея, когда один из идущих впереди шверботов, на полкорпуса обогнав соперника, неожиданно резко накренился и, зарываясь носом в волну, стал круто поворачивать к берегу. Его парус почти касался воды, и мне казалось, что легкий швербот вот-вот опрокинется. Но, уравновешивая своим телом крен суденышка через его борт свесилась гонщица — стройная девушка в промокшей насквозь куртке яхтсмена. Обмотав вокруг рук шкоты и упираясь сильными красивыми ногами в круто вздыбленный борт яхты, она висела почти над самой водой. Люди на набережной затаили дыхание. Сильный порыв ветра сбросил с девушки кепку, рванул ее за волосы, тяжелой волной ударил в спину. Но девушка, казалось, вросла в борт. Когда яхта, развернувшись под прямым углом, выпрямилась, на набережной вырвался вздох облегчения. И словно вознаграждая себя несколько секунд затаенного молчания, болельщик разом закричали во всю мощь своих легких. Оглушенный этим ревом я не сразу разобрал, что выкрикивал стоящий рядом со мной плечистый русоволосый парень в аккуратной форменке курсанта мореходного училища. Но потом я совершенно отчетливо услышал имя, заставившее меня вздрогнуть.
— Давай, Галка! Полный вперед! — кричал молодой моряк размахивая над головой бескозыркой.
Я невольно оглянулся назад и посмотрел вверх — туда, где лоне круто обрывающегося к морю холма белел домик недавно открытого музея. И мне показалось, что за одним из окон я вижу мраморную девушку с простертой к морю слабеющей рукой, хотя, конечно, с набережной я видеть ее не мог.
К полудню ветер немного утих и на внешнем рейде начались финальные гонки осенней регаты. Набережная на всем протяжении от порта до городского пляжа была заполнена болельщиками. Отсюда были хорошо видны скользящие по воде белые табунки спортивных яхт Болельщики громко переговаривались, спорили, заключали пари.
Но я, признаться, был равнодушен к кипящим вокруг страстям — мои мысли были заняты другим. Я с удовольствием покинул бы шумную набережную, но мой новый знакомый — Леонид Борисович Гордеев, видимо, не собирался уходить. Мне было неловко настаивать, и я сел с ним рядом на узкую ребристую скамью за колышущейся стеной болельщиков. Леонид Борисович зажал в кулаке трубку, пытаясь раскурить ее на ветру. Когда это ему удалось, он жадно затянулся дымом и откинулся на спинку скамьи. Так он просидел довольно долго, не обращая на меня внимания. Его косматые седые брови затеняли глубоко посаженные, обрамленные сеткой старческих морщин глаза, и потому казалось, что он спит. Леонид Борисович молчал — минувшие два дня утомили его, и я в какой-то степени чувствовал себя виноватым в этом. Но я не испытывал раскаяния. Только что он передал мне толстую, тщательно завернутую в газету папку. Папка жгла мне руки — не терпелось поскорее ознакомиться с документами, повествующими о жизни Галки Ортынской. Тут были пространные анкеты, заполненные еще неустановившимся почерком, немногословные характеристики, заверенные подписями и печатями; архивные материалы гестапо, захваченные нашими войсками в городе весной 1944 года; выдержки из дневника дель Сарто; письма контр-адмирала Виноградова, воспоминания бывшего врача отряда МАС Вильмы Мартинелли — женщины, на долю которой выпала необычная и грудная судьба, приведшая ее в суровом для Италии 1943 году в знаменитый «Корпус добровольцев свободы» — армию итальянских партизан…
Я с трудом уговорил Леонида Борисовича дать мне эту папку на один день и сейчас с тревогой думал, что не успею за такой короткий срок прочесть многочисленные документы.
Время от времени я смотрел на часы и по-мальчишески ерзал на скамье. Однако Леонид Борисович не замечал моего нетерпения. Попыхивая трубкой, он, казалось, прислушивался к горячим спорам болельщиков. Но вдруг он обернулся ко мне и, вытащив изо рта трубку, сказал, словно продолжая только что прерванный разговор:
— Дель Сарто в своем дневнике бросает упрек Сергею Виноградову, который следовало бы адресовать мне, а еще точнее — всему руководству подполья. Итальянский князь, видите ли, не только оправдывается, он пытается обвинять. Он возмущается, что мы оставили в тылу врага неопытную девушку, пренебрегавшую порой самыми элементарными правилами конспирации, взвалив на ее плечи задачи, над которыми задумался и профессиональный разведчик. Тем самым, — разглагольствовал дель Сарто, — они, то есть мы, руководители подполья, заранее обрекли Галину на гибель. Но знаете, что сказала по этому поводу приезжавшая сюда прошлым летом синьора Мартинелли? «Обречена была не Галина — фашисты, потому что на борьбу с ними у вас поднялись тысячи таких Галин…»
Он обдал меня густым едким дымом табака и, погасив трубку, спрятал ее в карман.
— Мартинелли поняла основное, — продолжал он. — Но должен добавить, что Галя была не такой уж неопытной подпольщицей, как ее пытается представить дель Сарто. Сделала он немало. Конечно, она ошибалась — ведь она не была профессиональной разведчицей, как не были профессиональными разведчиками десятки тысяч других молодых бойцов подполья. Мы не обучали их в специальных школах — в сорок первом нам некогда было это делать, а до войны мы учили наших девчат и хлопцев другому. Мы учили и любить свою Родину и ненавидеть ее врагов. Но разве это в конечном счете не главное?
Он поднялся со скамьи и, засунув руки в карманы бушлата вразвалку направился к галдевшей толпе болельщиков. Уже на ходу он бросил:
— Пойдемте посмотрим, кто там посягает на главный приз регаты.
Не без труда мы протиснулись к парапету набережной, и совсем близко я увидел несущиеся по морю легкие, стремительные яхты. Они шли уже не вместе — два швербота вырвались вперед. Болельщики с берега наперебой подзадоривали лидеров.
Как я понял, гонщикам оставалось сделать поворот к берегу и, обогнув танцующий на войнах буй, пересечь условную линию финиша. Страсти на набережной достигли своего апогея, когда один из идущих впереди шверботов, на полкорпуса обогнав соперника, неожиданно резко накренился и, зарываясь носом в волну, стал круто поворачивать к берегу. Его парус почти касался воды, и мне казалось, что легкий швербот вот-вот опрокинется. Но, уравновешивая своим телом крен суденышка через его борт свесилась гонщица — стройная девушка в промокшей насквозь куртке яхтсмена. Обмотав вокруг рук шкоты и упираясь сильными красивыми ногами в круто вздыбленный борт яхты, она висела почти над самой водой. Люди на набережной затаили дыхание. Сильный порыв ветра сбросил с девушки кепку, рванул ее за волосы, тяжелой волной ударил в спину. Но девушка, казалось, вросла в борт. Когда яхта, развернувшись под прямым углом, выпрямилась, на набережной вырвался вздох облегчения. И словно вознаграждая себя несколько секунд затаенного молчания, болельщик разом закричали во всю мощь своих легких. Оглушенный этим ревом я не сразу разобрал, что выкрикивал стоящий рядом со мной плечистый русоволосый парень в аккуратной форменке курсанта мореходного училища. Но потом я совершенно отчетливо услышал имя, заставившее меня вздрогнуть.
— Давай, Галка! Полный вперед! — кричал молодой моряк размахивая над головой бескозыркой.
Я невольно оглянулся назад и посмотрел вверх — туда, где лоне круто обрывающегося к морю холма белел домик недавно открытого музея. И мне показалось, что за одним из окон я вижу мраморную девушку с простертой к морю слабеющей рукой, хотя, конечно, с набережной я видеть ее не мог.