– Одно слово – мужчины, – фыркнула Кэйсо-ин. Затем она затянулась, выпустила струю дыма и сипло закашлялась, тряся головой. – Вечно в делах. Представь себе, священник Рюко куда-то уехал и бросил меня на целый день в одиночестве!
   Этот Рюко был духовным наставником и любовником госпожи Кэйсо-ин. Похоже, именно его внезапный отъезд вызвал у нее приступ желчности. Теперь она сидела, обмахиваясь шелковым веером, то и дело подмигивая из-за него Рэйко.
   – Да и твой, могу поспорить, оставил тебя одну-одинешеньку.
   – Вообще-то он попросил меня помочь ему с делом, – сказала Рэйко.
   Она рассказала о Хару и поделилась подозрениями в отношении Черного Лотоса, замешанного в преступлениях. Госпожа Кэйсо-ин ловила каждое слово, то и дело выкрикивая "Быть не может!" и "Замечательно!". Ее живой интерес дал Рэйко повод надеяться, что Кэйсо-ин милостиво согласится выполнить то, ради чего она к ней пришла.
   – Мне нужно поговорить с первосвященником Анраку, главой секты, – сказала Рэйко, – а его подчиненные не допускают меня к нему.
   – Безобразие! – скривилась Кэйсо-ин. – Не много ли они о себе возомнили?
   – Вот если бы мне заручиться поддержкой некой влиятельной персоны... – намекнула Рэйко.
   – Разумеется, так будет лучше, – радостно поддержала ее Кэйсо-ин.
   – ...особенно такой, которой первосвященник многим обязан. Это убедило бы его меня принять.
   Госпожа с улыбкой закивала, явно не поняв, к чему клонит Рэйко. Обычно невозмутимые фрейлины, казалось, едва сдерживали улыбку. Посетительнице ничего не оставалось, как выложить все начистоту:
   – Первосвященник примет меня, если вы велите ему это.
   – А как же иначе! – Кэйсо-ин просияла в догадке. – Что прикажу, то и сделает. Они все у меня вот где!
   Мать сёгуна была ревностной буддисткой и даже взяла себе религиозное имя. Кроме того, по ее указанию велось строительство храмов, делались щедрые пожертвования то одной, то другой общине. Духовенство не осмеливалось перечить ей, боясь лишиться покровительства правящего дома.
   – Со священником я разберусь, – пообещала Кэйсо-ин, – и ты получишь все, чего пожелаешь.
   Она устремила на Рэйко такой недвусмысленно вожделеющий взгляд, что той стало не по себе. Кэйсо-ин с ней заигрывает! Это запоздалое открытие повергло Рэйко в оторопь. Всем было известно, что пристрастия Кэйсо-ин мужчинами не ограничиваются, однако Рэйко никогда не представляла себя предметом ее воздыханий. Вдова всегда относилась к ней с материнской теплотой, а сейчас словно всерьез влюбилась.
   – Тысяча благодарностей, – смятенно пролепетала Рэйко.
   Кэйсо-ин заводила интрижки с компаньонками, женами чиновников бакуфу и даже наложницами своего сына, но ни одна из любовниц не сумела ублажить ее в полной мере, за что расплачивались. Двор не раз слышал истории о горничных и наложницах, выгнанных взашей, о фрейлинах, брошенных коротать век в монастыре, так как госпожа запрещала жениться на них, о вассалах, пониженных в звании за то, что их жены ее прогневили. Рэйко не влекло к женщинам, а мать сёгуна казалась ей и вовсе отталкивающей. Она ужаснулась, поняв, что поставила их с Сано будущее под угрозу. Единственным выходом было бы быстро и по возможности красиво сбежать.
   Рэйко сказала:
   – Ваша помощь расследованию была бы неоценима, и я высоко чту это, но мне пора...
   – Завтра мы отправимся в храм Черного Лотоса, – объявила Кэйсо-ин. – Я прикажу допустить тебя к первосвященнику, и мы посетим его вместе.
   – Что? – Рэйко надеялась, что недослышала.
   – Небольшая поездка поможет мне развеяться, – продолжила Кэйсо-ин. Хихикнув, она наклонилась к Рэйко и прошептала: – Путешествие вдвоем – отличный способ познакомиться поближе.
   Рэйко смотрела на нее как громом пораженная. Ей ни минуты не хотелось проводить в обществе Кэйсо-ин, тем более посвящать ее в ход расследования.
   – Совсем не обязательно ехать со мной в храм, – ответила Рэйко, обуздывая тревогу. – Дорога туда утомительна, к тому же одно ваше письмо вполне заменит личный приезд. Прошу, не утруждайте себя.
   – Мне не тяжело сделать тебе приятное. – Лицо Кэйсо-ин утратило долю веселости. – Может, тебя не устраивает мое общество?
   – Конечно, устраивает, – поспешила исправиться Рэйко, так как не смела перечить Кэйсо-ин. – Просто я очень тронута вашей добротой.
   – Тогда решено. Отъезжаем в час дракона[20]. – Вновь придя в приподнятое настроение, Кэйсо-ин протянула руки своим фрейлинам. – Помогите-ка мне подняться. Я должна выбрать соответствующее платье. – Когда женщины поставили госпожу на ноги, она кокетливо улыбнулась Рэйко. – Хочу выглядеть привлекательно.
   Проезжая в своем паланкине по улицам чиновничьего района, Рэйко рассеянно смотрела на обнесенные стеной поместья и конных самураев. Она ломала голову над тем, как избежать совместной с Кэйсо-ин поездки в храм Черного Лотоса но так ничего и не придумала. Ей придется исполнять прихоти старой вдовы – только так она может добиться аудиенции у первосвященника. Рэйко боялась завтрашнего дня и без конца гадала, как избавиться от посягательств Кэйсо-ин. Что она теперь скажет Сано? Наверное, ей вообще не следовало приближаться к матери сёгуна. Рэйко тряхнула головой. Прошло время сожалений и самообличения. Надо просто найти способ поладить с Кэйсо-ин. А пока оставалось попросить еще кое-кого об услуге.
   Остановившись у соседнего с домом Сано особняка, очень похожего, но более величественного, предводитель ее эскорта сообщил караульному:
   – Супруга сёсакан-самы прибыла с визитом к супруге достопочтенного министра святилищ и храмов.
   Не прошло и пяти минут, как Рэйко уже сидела в уютной комнатке с подругой детства Хироко – дочерью первого вассала судьи Уэды, а ныне женой чиновника, следящего за духовенством.
   – Рада опять тебя видеть, – сказала Хироко, разливая чай.
   Она была двумя годами старше Рэйко и обладала округлыми чертами лица, отражающими ее безмятежный нрав. Служанки вывели к ней двух малышей – трехлетнего и годовалого, чтобы Рэйко могла ими вволю повосторгаться. Хироко справилась у нее о Масахиро и сказала с мягкой, понимающей улыбкой:
   – Почему-то я сомневаюсь, что ты пришла сюда ради посиделок со мной.
   Еще с детских лет между ними возникло доброе, почти сестринское взаимопонимание. Когда Рэйко затевала всяческие проказы, Хироко, пытавшейся уберечь ее от расправы, порой за них же и попадало.
   – Мне нужно кое-что выяснить о секте Черного Лотоса, – сказала Рэйко. – Я надеялась, что у достопочтенного министра могут быть сведения, которые помогут разгадать тайну убийств и поджога в их храме. Можно с ним поговорить?
   На гладком лбу Хироко пролегла морщинка.
   – Ты ведь знаешь, Рэйко-сан, я всегда тебя выручу, но... – Она замолчала, подыскивая слова отказа для дочери начальника. – Но мой муж сейчас очень занят, а женщинам к тому же не следует вмешиваться в мужские дела.
   – Знаю, – ответила Рэйко. – Мне тоже не нравится просить об услуге, которая может навредить твоему браку, но речь идет о жизни и смерти. – Она рассказала о Хару и своих подозрениях относительно секты. – Если я не выясню, кто совершил преступления, могут казнить невиновного.
   Хироко оглянулась на детей, играющих в соседней комнате, и ее взгляд стал рассеянно-нерешительным.
   – Можешь ты хотя бы узнать, не уделит ли он мне минутку? – Рэйко терпеть не могла давить на подругу, но иного выхода не видела.
   К счастью для нее, Хироко не сумела отказать в просьбе и, вздохнув, произнесла:
   – Узнать я могу.
   Она вышла из комнаты и вскоре вернулась.
   – Он согласен принять тебя, – сказала Хироко с явственным облегчением в голосе. – Идем, я провожу.
   Вслед за подругой Рэйко прошла в домашний кабинет и села на колени перед сухопарым человеком в сером кимоно, расположившимся у письменного стола в нише с приподнятым полом. Министр был на двадцать лет старше жены. На худом смуглом лице его под тяжелыми бровями выделялись глубоко посаженные глаза, светящиеся холодным умом.
   – Господин, позвольте представить вам госпожу Рэйко, дочь судьи Уэды и жену главного следователя. – Хироко поклонилась, а затем обратилась к Рэйко: – Представляю вам достопочтенного министра святилищ и храмов. – Затем она поднялась и вышла из комнаты.
   Рэйко едва удержалась, чтобы не окликнуть подругу: суровый вид министра отрезвил ее. Какой глупой выскочкой он, должно быть, счел ее в этот миг!
   – Знакомство с вами для меня большая честь, – произнесла она, кланяясь. Ее голос дрожал от волнения, сердце норовило выскочить из груди.
   Министр Фугатами поклонился в ответ, окинув собеседницу порицающим взглядом. Рэйко поняла, что он согласился выслушать ее лишь потому, что ее отец был его уважаемым сослуживцем, а муж – из ближайшего окружения сёгуна.
   – Мне стал известен ваш интерес к секте Черного Лотоса, – сказал министр. Его тон был четок и суров. – Теперь будьте добры, объясните причину.
   Едва Рэйко пустилась сбивчиво пересказывать историю Хару, министр прервал ее, подняв руку.
   – Моя жена уже рассказала мне о ней, – отрезал он, – так что не трудитесь. Меня занимает другое: почему вы решили, что секта Черного Лотоса способна на злодеяние? – И не без сарказма добавил: – Закон, знаете ли, требует оснований для подобного заявления... впрочем, женщине этого не понять. Значит, вы взялись оболгать секту, чтобы отвести подозрение от подружки?
   Как может он судить о ней так поверхностно, как будто она ничего не знает о праве! Негодование придало Рэйко смелости. Она вежливо, но твердо ответила:
   – Нет, господин министр, этого я не делала.
   Густые брови министра поползли вверх от удивления: наверное, еще ни разу женщина не давала ему отпора.
   – И у меня есть основания думать, что секта Черного Лотоса творит зло.
   Она описала ему свою встречу с монахом и передала рассказ о заточении, пытках и убийствах. Министр, наклонясь вперед, внимательно слушал ее до тех пор, пока она не подытожила выступление словами Истинного Благочестия о том, что секта готовит нечто ужасное.
   – Итак, вы слышали все из уст непосредственного свидетеля, – произнес министр. В его голосе прозвучало странное торжество. Он тепло, чуть ли не благодарно, взглянул на Рэйко. – Прошу извинить мои первоначальные сомнения... и спасибо за то, что пришли ко мне.
   Такая внезапная перемена вызвала у Рэйко прилив недоверия, которое, должно быть, отразилось у нее на лице. Фугатами тут же сказал:
   – Сейчас я все вам объясню. Мой сугубый интерес к Черному Лотосу появился шесть лет назад, когда только началось поголовное увлечение сектой. – Министр, казалось, забыл о разнице в их положении – оседлав своего конька, он вдруг заговорил с ней на равных. – Я, как и вы, склонен думать, что Черный Лотос замешан в преступлениях.
   Фугатами повернулся к стеллажу за спиной и снял четыре увесистых тома.
   – Здесь записи моих расследований, касающихся секты, но, увы, мои сведения почерпнуты извне, за пределами храма. Ваша история монаха – первое долетевшее до меня свидетельство против Черного Лотоса, данное сектантом. Оно означает, что стена молчания вокруг нее начинает рушиться и я наконец получу нужные мне улики и смогу закрыть храм.
   Рэйко ощутила прилив радости оттого, что такой влиятельный чиновник разделял ее подозрения в деле Черного Лотоса. Теперь-то Сано, возможно, примет всерьез заявления против секты.
   – Могу я спросить, что вы знаете о первосвященнике Анраку?
   День за стенами дома сменялся сумерками, и комната постепенно погружалась во тьму. Фугатами зажег светильники и раскрыл фолиант.
   – Это мое досье на Анраку, чье настоящее имя – Ёси, рожденного тридцать семь лет назад незамужней дочерью рабочего из провинции Бидзэн, – пояснил он. – В четырнадцать лет он поступил в местный монастырь, где получил первоначальное образование и приобрел такую власть над прочими послушниками, что те почитали его своим духовным предводителем и отказывались подчиняться священникам. Любого новичка, который бросал ему вызов, он избивал. По прошествии года Анраку был отчислен, так и не приняв пострига.
   Тогда он провозгласил себя бонзой-скитальцем – бродил от деревни к деревне, просил подаяния и обирал крестьян карточным шулерством. В течение восьми лет о нем не было ни слуху ни духу. Затем он объявился у нас, в Эдо, и стал зарабатывать торговлей амулетами, якобы приносящими процветание, а на деле совершенно бесполезными. В последующие годы Анраку бродил по городу, набирая все больше и больше сторонников. Наконец он арендовал помещение на первом этаже храма в Нихомбаси и основал секту Черного Лотоса. Прихожане распространяли изречения своего гуру, собирали пожертвования и продавали грязную воду из его купальни как целебное средство под названием "Чудотворный настой". За отдельную плату Анраку проводил тайные ритуалы для передачи посвященным своих божественных качеств.
   – Неужели властям было все равно? – спросила Рэйко, вспомнив об аресте доктора Мивы за мошенничество.
   Министр ответил, сокрушенно покачав головой:
   – Анраку мастерски подчиняет себе людей и убеждает их в том, что его ритуалы и средства пошли им на пользу. Раз никто не жаловался, ограничивать его не было повода. Мало-помалу он разбогател и в это же время завел связи со священниками из Дзодзё. Те приютили секту Черного Лотоса в обмен на долю его дохода и позволили Анраку возвести храм на своей земле. Но мне верится, он по-прежнему творит преступления, только с большим размахом.
   – Почему? – живо поинтересовалась Рэйко.
   Министр положил руку на другой фолиант.
   – Здесь жалобы на Черный Лотос, собранные моим кабинетом у граждан и окружных старост. В соответствии с ними секта похищает детей, вымогает пожертвования и насильно удерживает последователей. А под видом молелен скрываются игорные притоны и бордели. Я убежден, что столько независимых свидетелей не могут лгать одновременно.
   Итак, Рэйко получила подтверждение рассказа Истинного Благочестия, хотя ее радость умалялась недоверием.
   – Как такое могло тянуться годами? – поразилась она. – Почему никто не вмешался?
   – Потому что обвинения были сплошь голословными. – Фугатами досадливо отодвинул книги. – Я не смог добыть веские доказательства, чтобы оправдать закрытие секты. Опросил священников и монахинь – те заявили, что все хорошо. Проверил храм – не нашел ничего, к чему можно придраться. Я уверен, шпионы Анраку предупредили его о моем приходе, чтобы он мог спрятать все, чего я не должен был видеть.
   "Может, после убийств и пожара они точно так же замели следы?" – предположила Рэйко, понимая теперь, почему Сано не нашел других подозреваемых, кроме Хару.
   – Разве вы не вправе просто закрыть секту? – спросила она, полагая, что министр волен действовать по своему усмотрению в подвластной ему сфере.
   – К сожалению, Анраку завел себе верных сторонников в правящих кругах, – ответил Фугатами. – И те вынудили сёгуна потребовать вещественные доказательства и свидетельства членов секты – а их-то мне не удалось заполучить, – прежде чем он одобрит роспуск Черного Лотоса.
   Рэйко не подозревала, что секта добилась такого влияния на бакуфу.
   – Неужели Анраку покорил стольких чиновников фальшивыми зельями и проповедями? – удивилась Рэйко. Мысль о превосходстве противника, мешающего ей оправдать Хару и предать злодеяния секты огласке, глубоко взволновала ее.
   – Именно. – Министр горько усмехнулся. – Кое-кто из моих сослуживцев внушаем не меньше крестьян. Кроме того, они могли получить от Анраку солидные подношения.
   О том, что в империи процветает взяточничество и преступники часто подмазывают представителей власти, дабы вести свои махинации без помех, Рэйко знала давно.
   – Тогда что мы можем сделать? – спросила она.
   – Мой долг – защищать народ от морального и физического вреда, причиняемого религиозным мошенничеством. – Взгляд министра Фугатами горел суровой решимостью. – С вашей помощью я, быть может, смогу наконец закрыть храм Черного Лотоса, распустить секту и покарать ее главарей. Я непременно должен увидеться с вашим монахом.
   – Муж обещал отыскать его, – сказала Рэйко, гадая, преуспел ли в этом Сано.
   – Отлично. Впрочем, показания свидетеля из сектантской среды – лишь половина требуемого доказательства. – Фугатами задумчиво потер подбородок и добавил: – Много новых жалоб поступило из деревни Синагава, что в окрестностях Эдо. Завтра я собираюсь ими заняться и попрошу сёсакан-саму сопроводить меня, чтобы заручиться его поддержкой в моем деле. – Он взял кисть для письма. – Вы согласитесь доставить ему мое приглашение?
   – С радостью.
   Рэйко надеялась, что министр Фугатами убедит Сано в необходимости взяться за секту всерьез, хотя мужа вряд ли вдохновит многочасовая поездка в деревню.
   – Но у него может не быть на это времени.
   – Пусть пошлет кого-нибудь из подчиненных, – ответил Фугатами, выписывая иероглифы.
   Рэйко вдруг озарило, и сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Ведь они с госпожой Кэйсо-ин наметили посетить Анраку завтра утром, а потом у нее останется свободное время. Синагава же находилась неподалеку от храма.
   – Я могу представлять интересы мужа, – предложила она.
   – Вы?! – вскричал пораженно министр да так и замер с поднятой кистью, глядя на Рэйко с тем же неодобрением, с каким встретил ее приход. – Это было бы крайне некстати!
   – Нам не придется путешествовать вместе, – спохватилась Рэйко, вспомнив, что женщинам нельзя быть членами официальной делегации. – И я совсем не собираюсь встревать в ваши дела[21]. Я буду наблюдать, и не более, а потом доложу о результатах сёсакан-саме.
   Министр колебался, испытующе разглядывая ее в мерцающем свете фонарей. Рэйко буквально видела, как он силится определить степень ее влияния на Сано и взвешивает, стоит ли исполнить ее возмутительную просьбу ради успеха всей миссии или нет.
   – Хорошо, – наконец с неохотой произнес Фугатами, дописал письмо и вручил его Рэйко. – Если сёсакан-сама не сможет поехать в Синагаву и вы окажетесь неподалеку, я не откажу вам в праве наблюдать за ходом расследования.

15

   Как ни далека от постижения мудрость,
   Будь крепок духом и в мыслях собран,
   Отринь все тревоги и сожаления
   И проникнешь в суть истины.
   Сутра Черного Лотоса
   – Так, значит, убитая была целительницей и звали ее Тиэ, – сказал Сано Хирате, прогуливаясь с ним по двору своего поместья. – Отличная мысль – развесить по городу объявления. Должен отметить, ты потрудился на славу.
   – Мне просто повезло, – скромно ответил Хирата.
   В сгущающихся сумерках загорелись фонари вокруг казармы, сыщики отводили коней в стойла. Сано произнес:
   – Пациент в храмовой больнице тоже говорил о пропавшей Тиэ, сиделке. Имя и род занятий совпадают с теми, что сообщил плотник.
   – Следовательно, покойная была связана с Черным Лотосом, – сделал вывод Хирата. – А руководство секты утверждало обратное: что из храма никто не пропадал.
   – Верно!
   Сано взяла оторопь. Неужели все встреченные им священники и монахини, которые, по их словам, не слышали ни о преступлениях, ни о загадочных жертвах, лгали? Что видел он в храме – мирную идиллию или всего лишь спектакль, разыгранный для прикрытия безобразий, описанных Рэйко не то монахом, не то актером? Опознание женщины подтверждало версию Рэйко о заговоре, устроенном для срыва расследования. Однако после услышанного за день Сано не мог назвать Хару жертвой обстоятельств, как бы Рэйко того ни хотелось.
   Мужчины вошли в особняк и столкнулись с ней в коридоре. Рэйко снимала дорожную накидку и разговаривала с Мидори и горничной. Завидев Сано, она вздрогнула и воскликнула:
   – О, вот и вы!
   – Здравствуй, – ответил Сано.
   Он уже заметил, что жена снова вернулась затемно, и с тревогой гадал, что могло ее задержать. Служанка забрала ее накидку и с поклоном удалилась. Наступила неловкая пауза. Хирата улыбнулся Мидори, которая словно не замечала его, в то время как между Сано и Рэйко росло напряжение.
   – Похоже, нам есть о чем поговорить, – проронил наконец Сано. – Пройдем в кабинет.
   Там он уселся за стол на возвышении, Хирата расположился напротив, по правую руку, а Рэйко – по левую. Мидори, как видно решив, что приглашение касается и ее, села рядом с подругой.
   – Итак, что ты узнала? – обратился Сано к жене.
   – С утра я отправилась к Хару...
   В душе страшась, как муж воспримет ее следующие слова, Рэйко старалась держаться ему под стать и не терять самообладания. Начала она с рассказа о том, как застала священника Кумасиро выбивающим из Хару признание, потом объяснила, что та только в прошлом вела себя дурно, а сейчас, по ее словам, исправилась, что ее вынуждали к сожительству с Оямой.
   – Кумасиро сказал, что непричастен к убийству и может доказать это, но с Оямой они враждовали. Он куда больше годится в убийцы, чем Хару. Он даже угрожал мне. Я сочла, что Хару опасно оставаться там, и отправила ее пожить у моего отца.
   – Что?!
   Напускного спокойствия Сано как не бывало.
   – Хару так испугалась этого Кумасиро, что хотела бежать из Дзодзё, – оправдывалась Рэйко. – Тебе бы понравилось, если бы я ее упустила? Мне было нужно пристроить свидетельницу в тихое место, и отец согласился. Что в этом плохого?
   Хирата нахмурился, Мидори казалась растерянной. Сано втянул воздух и медленно выдохнул, как будто призывая на помощь все свое терпение.
   – Сегодня я видел ее родителей.
   Рэйко обмерла.
   – О чем ты говоришь?
   – О родителях Хару, – повторил Сано укоризненным тоном, – которые живут и здравствуют у себя в Кодзимати. Никакая она не сирота.
   – Вот как... – Уязвленная до глубины души, Рэйко тем не менее сказала: – Положим, ты доказал, что Хару обманщица. Однако единожды солгавший может быть честен в остальном.
   – Это еще не все. – Сано рассказал, как Хару противилась родительской воле, отказываясь выходить за старого купца. – Так вот, он и его слуги погибли в огне. Родители Хару, соседи и родственники погибшего уверены, что пожар устроила Хару, с тем чтобы избавиться от мужа и постылого брака. В Черном Лотосе она оказалась из-за того, что семья от нее отреклась. Даже если три жертвы из храма не на ее совести, она, боюсь, остается убийцей. И ее-то ты привела в отцовский дом!
   Каждая фраза мужа убеждала Рэйко в том, что Хару не только лжива, как уверяли ее недруги, но еще и опасна. Тем не менее она попыталась использовать спорное место в рассказе Сано.
   – Есть свидетели, которые могут подтвердить, что именно Хару совершила поджог? – спросила Рэйко.
   – Нет, – признался Сано.
   – Люди могли ошибиться на ее счет. Возможно, как раз всеобщее подозрение вынудило Хару уйти из дому и назваться сиротой. Старые домыслы так же сомнительны, как и нынешние.
   Судя по лицу, Сано уже думал об этом, и намек на слабину доводов отнюдь его не порадовал.
   Напряжение Рэйко спало, и страх, что она обманулась в подозреваемой и поставила отчий дом под угрозу, слегка отступил.
   – Хару вполне может быть непричастна к преступлениям.
   Сано нехотя кивнул, но затем произнес:
   – Ее прошлое не единственная причина, по которой я допускаю ее виновность. – Он описал издевательства Хару над сиротами, передал рассказ двух девочек, видевших, как она бежала к дому за рощей накануне пожара. – Нет причин сомневаться, что она действовала по своей воле. Я почти закончил опрашивать служителей храма, и пока что она единственная, у кого были возможность и повод устроить поджог.
   В то время как Рэйко пыталась одолеть смятение, Сано, предвосхищая новый выпад, снова заговорил:
   – Знаю, ты скажешь, что девчонки завидовали ей и хотели навлечь на нее неприятности, как и все в Черном Лотосе. Вдобавок они тоже были у дома и могли точно так же поджечь его. Почему я им верю, а Хару – нет? Отвечу: потому, что их не застали там во время пожара. – В напряженном тоне Сано сквозило раздражение. – Я проверил: в дурных выходках они не замечены, связей с Оямой не имели. Их не считают отъявленными лгуньями и не связывают с пожарами в прошлом. Так что прекрати отметать улики против Хару.
   – Хотелось бы, чтобы и ты прекратил делать это в отношении Черного Лотоса, – возразила Рэйко.
   Ее напугала их перепалка, и она не видела другого способа остановиться, кроме как пойти на попятную. Будет нетрудно отречься от Хару, которая предала ее доверие и скорее всего замешана в чем-то, если не во всем. Однако сдаться означало бы оставить сектантов безнаказанными.
   – Ты проверил рассказ Истинного Благочестия?
   – Проверил. Никаких следов пыток, убийств, заточения, как и рытья катакомб. Я отрядил людей следить за храмом, но сомневаюсь, что они выяснят что-то сверх этого. Да и монаха с таким именем я не нашел. Похоже, его вообще не существует.
   – Но я-то его видела, – возразила Рэйко в замешательстве. – Говорила с ним, и не во сне, а наяву. Куда же он подевался?
   Сано развел руки.
   – Зато я нашел послушницу Ясуэ. Она не только жива, но, без сомнения, счастлива в храме. И никаких братьев у нее нет.