– Какой-то козел поперек дороги встал, – объяснил начальник охраны.
   – Петя! – укоризненно протянул Владимир Фомич.
   – Простите, – покраснел квадратный человек. – Какой-то российский гражданин дорогу перегородил своей «шестеркой».
   Петр посмотрел в окно.
   – Наверное, частным извозом решил заняться. Примчался сюда, а тут, как Вы понимаете, свободная конкуренция – вот ему сразу все четыре колеса и прокололи. Сейчас ребята его спихнут.
   – О-о-о! – вдруг закричал начальник охраны.
   А перед зданием аэропорта произошло вот что – «геленваген», который шел впереди лимузина, подъехал к несчастной «шестерке», уперся дугами кенгурина ей в бок и начал сдвигать легковушку к обочине. Тут к машине охраны подскочил хозяин и, открыв дверь, выдернул водителя и бросил его на асфальт. Из «геленвагена» выскочили сразу трое охранников, двое тут же легли возле водителя.
   – Ну, сейчас мы уроем этого козла, – заорал Петр, видя как из задней машины выскочили еще четверо человек.
   Схватка и в самом деле была недолгой. Хозяина «шестерки» скрутили и повалили на газон. Он, правда, пытался подняться, и когда бронированный «мерседес» проезжал мимо, Владимир Фомич увидел на мгновение окровавленное лицо этого человека. Но мгновенья достаточно было, чтобы узнать. Хозяином «шестерки» был Виктор Подрезов.
   Лимузин объехал «лохматку», вскоре его догнали оба джипа; тут же они заняли места согласно боевому расписанию: один спереди, другой сзади. Так и помчались по направлению к городу. Уже проскочили фабрику «Кока-колы», выскочили на площадь Победы…
   И тут Высоковский сказал:
   – Поехали назад к аэропорту!
   Петр по рации передал приказание передней машине, и, обогнув памятник защитникам Ленинграда, небольшой кортеж понесся назад в «Пулково».
   Подрезов, наклонившись, рассматривал вдавленные внутрь машины двери, когда рядом остановился броневик. Виктор рукавом стер кровь с разбитого носа и губ, посмотрел на два джипа и поднял с земли монтировку. Но тут стекло в задней двери лимузина медленно поползло вниз и знакомый голос произнес:
   – Добрый день, Витюша.
   Подрезов покрутил головой, но никого не заметил, а когда он уже решил, что ему послышалось, вдруг перед самым своим носом увидел опущенное стекло лимузина и до боли знакомую, улыбающуюся рожу лучшего друга детства.
   Хозяин покореженной машины растерялся, но Высоковский махнул рукой:
   – Садись ко мне!
   Виктор обернулся, посмотрел по сторонам, но все люди, которые только что помогали ему советами, исчезли неизвестно куда, а из «мерседеса» выбрался квадратный человек и любезно распахнул перед ним дверь.
   – Садитесь, пожалуйста.
   В просторном салоне было прохладно и тихо. Виктор опустился прямо напротив телевизионного экрана, который беззвучно показывал старую итальянскую картину: богатый американец увлекся простой девушкой со сложным характером.
   Дверь захлопнулась, и лимузин сорвался с места.
   – А как же…? – начал было Подрезов.
   Но в этот момент Владимир Фомич бросился на его шею, воскликнув:
   – Витюша, друг!
   Он даже прижался щекой к уху приятеля, демонстрируя искреннюю радость от неожиданной встречи. Начальник охраны в смущении отвернулся к окну: он никогда не видел своего босса таким.
   – Сколько лет! Сколько лет! – повторял Высоковский, целуя старого друга.
   – А как же моя машина? – снова спросил Виктор.
   – Да пригонят тебе ее, – рассмеялся солидный человек, пораженный наивностью приятеля. – Расскажи лучше: где ты? Что? Как? О делах своих поведай.
   – Я… у меня… Да…, – пытался ответить хоть что-то Подрезов, но Владимир Фомич не давал ему говорить.
   – Сколько лет ни слуху ни духу. Искал тебя, но все без толку. Один я остался – Татьяна меня бросила. Я ведь жениться на ней хотел, а она…
   Высоковский вздохнул и закрыл глаза ладонью:
   – Где она теперь?
   – Она замужем за армянином.
   – В самом деле? – встрепенулся Владимир Фомич. – Рита в Эстонию убежала, Таня в Армению. Что хорошего в этих заграницах, чтобы родину бросать?
   – Татьяна здесь живет. У ее мужа продовольственный магазин.
   – У-уф, – выдохнул владелец лимузина, – слава богу, хоть с голоду не умрет, а то я переживал за нее. А как ты живешь и где пропадал все это время?
   И тут же, не делая паузы, Владимир Фомич поведал Подрезову о своей нелегкой жизни, о бизнесе, который отнимает все свободное время, не оставляя даже секунды для личной жизни. А главное, трудиться приходится много, а какой-то особенной прибыли нет. Прошлый год вообще был со знаком минус: вложить пришлось больше, чем потом пришло. Надо что-то новое придумывать, а голова забита ежедневными заботами.
   – Займись жилищным строительством, – посоветовал Виктор, – первый показатель подъема экономики – то, что начинается спрос на новые квартиры. Как только у людей появляется стабильность, рост доходов и хоть какие-то доходы, они начинают думать об улучшении условий жизни…
   Высоковский мог бы еще долго слушать дилетантские высказывания своего приятеля, но машина подъехала к офису, и Владимир Фомич вздохнул.
   – Извини, Витюша, но у меня важная встреча. Подрезов уже ухватился за ручку двери, чтобы
   выйти, как вдруг Высоковский остановил его:
   – А может, вспомним старое: начнем работать вместе?
   Он заглянул в глаза другу так доверительно, что Виктор растерялся, а потом махнул рукой:
   – Да не тянет меня больше на большие дела. По мне приятнее целый день баранку крутить.
   – Ну, тогда иди ко мне водителем!
   Владимир Фомич хлопнул по кожаной обшивке кресла:
   – Нравится машина? Хочешь: с завтрашнего дня она твоя – будешь меня возить и удовольствие получать, крутя баранку.
   Неожиданно Подрезов согласился. А когда он вылез, начальник охраны сказал боссу:
   – Хорошего же вы работника взяли. Он Ахметову в аэропорту нос сломал, а Мамаеву такой фонарь под глазом засветил!
   Но Высоковский только рассмеялся в ответ. Надо же, он боялся этой встречи, а вот как оно повернулось. Витьку-то, оказывается, жизнь не просто покрутила, но, кажется, даже поломала.

Глава вторая
 
1

   Поскольку Подрезов самым наглым образом влез в мой рассказ, то придется и о нем сказать несколько слов. Хотя, что о нем говорить? Семь лет, проведенных им вдалеке от Владимира Фомича, были не такими насыщенными и интересными, как у нашего героя.
   Семь лет прошло с того вечера, как он хлопнул дверью, покинув лежащего на полу Высоковского, выскочил на улицу, залез в свой автомобиль и долго не мог завести его – тряслись руки. «Что это со мной?» – удивился Виктор, потому что внешне он оставался совершенно спокойным. И только когда, наконец, тронулся с места, сообразил, что ехать ему и в самом деле некуда. Машина сама, как старая лошадь, знающая наизусть дорогу, привезла его к дому, но Подрезов долго не вылезал. Начался дождь, крупные частые капли вылетали из сумрачного вечернего неба, барабанили по стеклу машины, за запотевшим стеклом не было видно ничего, и казалось, мир остался где-то далеко-далеко, отделился от Виктора холодным ливнем – для того лишь, чтобы тот не смог найти дорогу назад, даже если захотел бы вернуться. Иногда за оконной хмарью вспыхивали фары въезжающих во двор автомобилей, раз совсем рядом по луже прошлепали чьи-то быстрые шаги – словно несчастная Витькина судьба пробежала мимо и скрылась во мраке.
   Он достал из кармана портмоне, пересчитал деньги, проверил, в кармане ли заграничный паспорт; после чего вылез под дождь. Поднявшись домой, он оставил на тумбочке прихожей ключи от машины и техпаспорт, поднял с пола небольшую дорожную сумку, с которой обычно мотался по леспромхозам, расстегнул застежку-молнию и глянул внутрь – все на месте: джинсы, свитер, кроссовки и набор для бритья.
   Подрезов открыл дверь и уже было переступил через порог, но в последний момент достал из кармана ключи от квартиры и положил их на тумбочку рядом с автомобильными.
   Хорошо, что паром в Стокгольм отправлялся после полуночи: Виктор успел купить билет, оставил свою сумку в пустой каюте и всю ночь просидел в баре, как всякий слабый человек, не понимая, что новую жизнь нельзя встречать со стаканом в руке. А он пил весь следующий день и смотрел в окно на затянутое низкими облаками небо, на мелкие капли частого дождя, полосующие окна, и стада барашков, пасущихся на гребнях темно-серых волн. Подрезов уже не понимал, куда плывет он и зачем, а потому последнюю ночь перед прибытием в Швецию он старательно топил в стакане с нескончаемым потоком исконно русского напитка. Но когда таможенник в стокгольмском порту Фрихаммен, покосившись на худосочную дорожную сумку, спросил: «Водка? Вино? Пиво?», Виктор похлопал себя по животу и ответил: «Все – здесь!».
   Швед втянул носом воздух и поверил сразу. Но на всякий случай пощупал сумку, потряс ее, после чего разочарованно вздохнул.
   – Проходите!
   Возле металлической решетки забора, ограничивающего территорию порта, стоял старенький автомобиль «Вольво» – такси.
   Подрезов открыл дверь и сел рядом с водителем.
   – На заднее сиденье, – неожиданно сказал таксист по-русски без всякого акцента.
   Виктор послушно пересел и тут же ответил на вопрос «Куда ехать?»:
   – В Гетеборг!
   Повезло, что водитель из бывших наших. Швед наверняка не повез бы клиента за триста с лишним километров. Правда, коренные шведы вряд ли работают в такси. А так за разговором три часа пролетели незаметно. Хотя говорил один лишь таксист.
   – …Второй год здесь. Все дома оставил: квартиру, машину, жену – теперь уже бывшую, бизнес свой, хотя там одни долги. По началу, как все, крутился, потом магазинчик свой открыл: поляки мне шмотки поставляли. Вылезать из нищеты начал, решил оптовой торговлей заняться, взял кредит в банке, арендовал фуру и поехал в Польшу за товаром. Загрузился, прошел таможню, а за Брестом тормознули нас, меня с шофером на дорогу выбросили, и укатила наша фура с товаром на двести тысяч долларов в неизвестном направлении. Все потерял, не говоря уже о двух выбитых зубах и сломанном ребре. Домой вернулся, отлежался, пошел в банк – так, мол, и так. Вот протокол из милиции, телефоны следователя. Начальник кредитного отдела головой покивал: «Не повезло Вам». А на следующий день в дверь позвонили: пришли трое бритоголовых и требуют вернуть деньги немедленно…
   Он продолжал говорить, а Подрезов, прикрыв глаза, слушал, но голос таксиста затихал и улетал куда-то, в полумраке открывалась дверь, Виктор вскакивал с кресла, чуть не опрокидывая не отключенный телевизор. Татьяна бросалась на шею мужа, и кудряшки щекотали лицо, хотелось чихать от счастья и улыбаться. Он целовал ее мокрые от слез щеки, а она вскрикивала.
   – Ты уснул, что ли?
   Виктор открыл глаза и увидел летящее навстречу шоссе, сосны, освещенные солнцем, стояли на вересковых пригорках, между стволами летали сороки и трясогузки.
   – …А потом Сиркка говорит…
   – Кто? – не понял Виктор.
   – Жена моя шведская. Хотя какая она шведка? Финка, только родилась здесь – в Шеллефтео. Это на севере. Так вот, она заявляет: хватит тебе жить на пособие. Покупаю машину, а ты будешь на ней зарабатывать. Через год вернешь мне мои деньги за «Вольво» плюс банковский процент.
   – Ты представляешь, – возмущался водитель, – она мне товарный кредит предоставила!
   – Симпатичная? – поинтересовался Подрезов.
   – Угу, – усмехнулся таксист, – для финки. Хотя выглядит она неплохо для сорока восьми лет. Но мне-то тридцать пять, и я к другой семейной жизни привык. Чтобы все общее: машина, квартира, постель, друзья и деньги, конечно. Да я бы этой Сиркке все бы до копейки отдавал, даже чаевые, только чтобы по-человечески у нас было. А то купишь, бывало, у наших туристов бутылку водки, домой принесешь, ставишь на стол, ищешь в холодильнике закуску для себя, жены. А она уже из комнаты орет: Алекс, ты что, алкоголик? И ставит бутылку в бар – пусть будет там до праздника. А в баре уже этих бутылок столько! Не выдержал однажды – купил удочку, прихватил литровую «Пшеничной» и на озерцо. Удилище в берег воткнул, разложил на газетке колбаску, сырок, огурчики. Рядом в десяти шагах мужик рыбачит. Я ему бутылку показал – подваливай, дескать. Тот спиннинг свой прихватил и смылся. Я и двух стаканчиков пропустить не успел, полиция подъезжает. Покажите Вашу лицензию на лов рыбы! И потом – распитие спиртных напитков в общественном месте. Отобрали у меня удочку, бутылку, привезли в участок и штраф выписали – почти месяц потом вкалывал, чтобы его отработать. Бросил бы все и уехал. А куда?
   Таксист бросил взгляд на клюющего носом Виктора и спросил:
   – А ты зачем сюда приехал? Если от проблем бежишь, то здесь их у тебя будет еще больше. Не для нас эта жизнь.
   Расставались они почти друзьями. На прощанье водитель сунул Подрезову визитку:
   – Будешь в Стокгольме – звони. Посидим где-нибудь, родину вспомним.
 
   Свен Юханссен жил в кирпичном коттедже на окраине Гетеборга. За улочкой с одинаковыми красными домиками виднелись сосны и бледные воды пролива Каттегат. Вокруг было безлюдно и тихо, только ровные верхушки стриженых придорожных кустов подрагивали от легкого ветра, пахнущего морскими водорослями. Виктор несколько раз надавил на кнопку звонка, висящего рядом с калиткой, но из дома никто не вышел, даже шторы за окнами не шевельнулись. Никого.
   Чтобы как-то убить среднеевропейское время, Виктор побрел по ровной асфальтовой дорожке, пока, наконец, не вышел на окраину поселка, где находилась автозаправочная станция и маленькое кафе. За короткой барной стойкой скучал высокий блондин лет тридцати: похоже, посетители не часто заглядывали сюда.
   – Кофе, – сказал Подрезов, но, увидев печальные глаза бармена, исправился: – Пиво, сосиски и сэндвич.
   За окнами плескалось море, и оно было совсем близко. Белый пароход, плывущий неизвестно куда, скользил мимо неторопливо, освещаемый лучами начинающего вечереть солнца. Потом прошла плоская баржа, груженная лесом. Блестели белые бока берез, и чайки крутились возле борта – кто-то, как видно, с борта бросал птицам куски хлеба.
   – Еще пива? – с надеждой спросил бармен.
   – Нет, – покачал головой Подрезов.
   – Вы кого-нибудь ждете?
   Рослый блондин видел, что посетитель не приехал на машине, и, стало быть, можно надеяться, что сейчас сюда придут и его знакомые.
   – Здесь живут Ваши друзья?
   Виктор кивнул и сказал:
   – Свен, Юханссен.
   – О-о, – удивился бармен, – большой человек – работает на «Вольво».
   И тут же, поняв свою ошибку, исчез за стойкой, присев на низенький стульчик, так что из-за блюдечка для мелочи торчала лишь его соломенная макушка. Конечно, глупо говорить другу господина Юханссена, где тот работает. Вскоре в поселок потянулись автомобили: рабочий день закончился, люди возвращались домой. Подрезов подошел к стойке и достал деньги.
   – Вы из России? – обратился к нему бармен.
   И услышав утвердительный ответ, перешел на русский.
   – А я из Эстонии. Купил вот бензоколонку, кафетерий – думал, прибыль будет, но нет: здесь еще хуже, чем дома. Очень скучно и налоги большие.
   – Семья тоже здесь? – спросил Виктор.
   – Нет, жена посмотрела на местную жизнь и вернулась в Таллинн. Я ей звоню иногда.
   Эстонец положил на блюдечко сдачу, но Подрезов уже шел к выходу.
   – Заходите, – крикнул ему вслед владелец бензоколонки. – Меня зовут Валтер.

2

   Свен второй день подряд был счастлив: у него родился сын, и потому молодой отец выглядел так, словно он только вчера вылез из африканской ямы. Поначалу он не мог понять, кто к нему приехал, затем он спросил Виктора, куда тот исчез вчера из ресторана. Но, услышав, что русский друг только сегодня прибыл в Швецию, удивился:
   – Ты звонил в калитку, а я не открыл? Почему?
   Юханссен задумался и спросил гостя:
   – Может быть, я спал?
   Тут же он стал предлагать поехать в клинику поглядеть на сына, но Подрезов отговорил его, сказав, что лучше это сделать в другой раз, а пока у новорожденных еще слаба психика, чтобы смотреть на монстров. Но Кристин они все-таки позвонили, и жена Све-на очень обрадовалась, что у того, наконец-то, появился переводчик, а то она второй день не может понять, о чем мычит в трубку ее благоверный.
   Не было ни жареных стейков из мяса крокодила, ни фейерверков во дворе, ни шведских народных песен за столом. День закатился за пролив Каттегат, когда Свен уже давно спал. На улицах поселка было пустынно, не горели и окна кирпичных коттеджей; а чего их включать – и без того светло: ночь-то белая. Возле ленивой волны Виктор скинул ботинки и долго бродил по воде, даже не подвернув брюки. Постепенно серый сумрак покрыл и море и берег, ненадолго свет померк, и горизонт исчез, небольшой ветерок гнал волны к берегу, и белая пена заворачивалась на их гребнях, словно светлые кудряшки подрагивали в темноте, напоминая о той, которую хотелось забыть навсегда или вернуться к ней прямо сейчас.
   Босиком, неся в руках своих башмаки, Подрезов шел к дому Юханссенов, чувствуя, что к мокрым ступням прилипла сосновая хвоя. Фонари светились лишь на автозаправочной станции, но свет их был экономным и тусклым, так же бледно светились окошки маленького бара, в котором, согнув свое тело над стойкой, пил водку высокий блондин. Откуда-то из-за темной полосы стриженых кустов выскочила гетеборгс-кая овчарка и стала крутиться под ногами Виктора. Так и дошли они вдвоем до калитки. Собака прошмыгнула во двор и стала поджидать человека у крыльца, помахивая хвостом. Но в дом дворняга заходить не стала, потом, проглотив вынесенную человеком колбасу, улеглась тут же, возле ступенек. И когда Подрезов наклонился, чтобы погладить ее, собака перевернулась на спину, замерев и подставив светлый живот. Отвыкнувший от ласки пес нутром понял, что этот великан не ударит ее, что он не такой, как большинство людей, которые сначала бросят кусок еды, а потом пнут ногой. Человек чесал собачий живот и думал почти то же самое.
   – Мы с тобой одинаковые, – наконец сказал он, – у меня тоже никого нет, я не знаю, где мой дом и какие блохи будут кусать меня завтра. Но выть на луну – самое последнее дело, и потому лежи здесь спокойно.
   Пес, конечно, не понимал по-русски, но все равно закрыл глаза и дрыгал лапой от удовольствия.
   Юханссен оказался верным другом, хотя Виктор и не сомневался в нем: за полгода путешествия по африканским ямам и тюрьмам человека легко узнаешь, чтобы уже потом не ошибиться никогда. Узнав, что Подрезов в ближайшее время не собирается возвращаться в Россию, он тут же предложил ему работу в своем офисе, но Виктор только рукой махнул и через неделю уже трудился на испытательном стенде, ковыряясь в моторах грузовиков, после того как машины подвергались разным нагрузкам. Грузовики, например, гоняли даже по трассе, в асфальтовом покрытии которой специальная и очень дорогая техника сделала трещины, выбоины и даже неглубокие ямы. Водители-испытатели получали надбавки к своему окладу за тяжелую и опасную работу. Неплохо платили и механикам, а потому, устроившись на работу, Подрезов снял себе небольшую квартирку, куда сразу же переехал. Не один, конечно, а со своей собакой. Место было тихое; честно говоря, в Швеции и нет шумных мест. Неподалеку был рынок, на котором эмигранты – боснийские мусульмане продавали овощи и фрукты, но и там все было пристойно и чисто. Все складывалось замечательно, особенно для пса, которого пришлось, правда, сводить в ветеринарную клинику, где ему сделали прививки. Ветеринар заодно продал ошейник с собачьим номером и сказал, что пес молодой: год-полтора от силы. А вот породу шведский специалист определить не мог, сказал только, что лапландская кровь угадывается, но вот глаза! Глаза у подрезовского питомца и впрямь были необычные – раскосые, как у монголов. Поэтому Виктор и назвал пса Тугриком. А тому кличка понравилась, и он отзывался на нее звонким лаем. Тугрик был и в самом деле похож на лайку: не такой лохматый, конечно, как четвероногие обитатели заснеженных просторов, а хвост у него вообще был как сосулька, но зато уши стояли торчком и кошек во дворе он исправно загонял на деревья, удивляясь только, почему хозяин не хочет прихватить с собой парочку на обед или, скажем, на ужин.
   Соседи по дому, конечно же, знали друг друга, но порой казалось, они специально изучали лица всех поселившихся здесь только для того, чтобы не здороваться. Жители северных стран – люди вообще немногословные, и потому Подрезов очень удивился, когда однажды молодая женщина, выйдя из своего «Сааба», вдруг кивнула ему:
   – Добрый день.
   Даже Тугрик от неожиданности повилял хвостиком.
   Женщина жила в соседнем подъезде, и Виктор даже подумал о том, чтобы помочь поднести ей пакеты с продуктами, но потом вспомнил, что он не в Петербурге, и только посмотрел вслед соседке. Она оказалась довольно стройной, и потому пришлось поскорее отвернуться: мало ли что подумают наблюдающие в окна шведы.
   Была уже осень, и за полгода жизни в Швеции у Подрезова не появилось здесь новых знакомых: был, конечно, Свен, но он был увлечен подрастающим поколением, были коллеги по работе – именно коллеги, потому что друзья или товарищи по работе – термин, придуманный в России. Когда однажды Виктор пригласил нескольких механиков посидеть где-нибудь после работы, те согласились, но общения не получилось: шведы молча почти полтора часа пили каждый свою кружку пива, потом каждый достал из кармана десять крон и заплатил за себя. Сели по своим автомобилям и разъехались. Один только стоял с Виктором на автобусной остановке.
   – Как дела дома?
   Швед посмотрел на Подрезова, как на сумасшедшего, но все же ответил:
   – Жена сказала, что у нее подвеска гремит. Приеду домой – посмотрю. Думаю, что пора шаровую заменить.
   Пиво, кстати, коллеги пили безалкогольное. Дорожная полиция все равно без причины машины не останавливает – можно было бы не бояться, но шведы закон уважают: раз запрещено пить за рулем – значит, не надо этого делать. Но Виктора на работе уважали, а когда узнали, что у него высшее образование, то переглянулись. Судя по взглядам, кто-то удивился, а большинство не поверили: кто же после университета копается в моторах, когда можно нажимать кнопочки на компьютере и получать больше, не говоря уже о секретарше. Кстати говоря, у вице-президента компании Свена Юханссена было несколько секретарш. А поскольку он занимался Восточной Европой, то среди них была девушка из Чехии и девушка из Польши. Обе они были весьма симпатичны, но начальник старался пореже приглашать их в свой кабинет, чтобы неправильно не подумали шведские секретарши, которых видеть совсем не хотелось. А приходилось. Вице-президентов в крупной корпорации было много, и каждому, вероятно, приходилось считаться с мнением подчиненного ему персонала. Вот что значит страна развитой демократии!
   Но время шло, дождями смыло лето, потом однажды выпал первый снежок, похожий на манную крупу. Снег через полчаса растаял, но все равно Тугрик возвращался домой мокрый, грязный и счастливый. А тут как раз подъехал тот самый «Сааб», из которого опять вышла молодая женщина. Виктор даже протянул ей руку, помогая выбраться, и сказал, как старой знакомой:
   – Хей!
   – Добрый день, – ответила шведка и улыбнулась. На сей раз при ней не было пакетов, но все равно
   Подрезов с Тугриком проводили ее до дверей. Соседка не стала заслонять замок спиной, чтобы мужчина не запомнил кода, и это натолкнуло Виктора на кое-какие размышления. А когда женщина протянула руку для знакомства и представилась «Эльжбета», то стало ясно: она не шведка.

3

   Приближался новый год, до которого шведам не было никакого дела – все ждали праздник Рождества. Снега по-прежнему не было, и только продающиеся в магазинах елки напоминали о зиме. Однажды Подрезов со своей новой знакомой пошли покупать поступившие из Норвегии символы нового года, и Эльжбета, выбрав упакованную в полиэтиленовую пленку елочку, вдруг сказала:
   – Виктор, зачем тебе тратиться? Дерево покупать, потом игрушки…
   Она посмотрела в глаза своему спутнику, покраснела и отвернулась. А на улице лаял Тугрик, привязанный по старой социалистической привычке к водосточной трубе. Виктор все не мог привыкнуть, что в Швеции демократия распространяется и на собак: с ними можно было заходить в магазины, в бары и даже в парикмахерские, хотя для четвероногих были и специальные салоны для стрижки.
   – Давай Рождество встретим вместе, – предложила Эльжбета и еще тише добавила, – и Новый год.
   Она уже два года жила в Швеции и за это время только однажды побывала в родном Гданьске, хотя до него пути всего двести морских миль. Дома остались родители и муж Тадеуш, с которым она вместе училась на филологическом факультете. Но с работой в Польше было тяжело, целыми ночами трудился только муж, писавший стихи, рассчитывая в скором времени получить мировое признание. И то, что сейчас его произведения не хотели публиковать, только убеждало Тадеуша, что он – величайший талант, так как только гениев современники не понимали. Днем будущий Нобелевский лауреат отсыпался, а Эльжбета, прикрепив на крышу старенького «полонеза» прямоугольник со светящимися шашечками, подрабатывала извозом. Однажды в развалюху въехал шикарный «мерседес», из которого вышел российский гражданин по фамилии Аветисян. Он мельком взглянул на раскуроченный «полонез» и молча отсчитал две тысячи долларов. Затем рассмотрел расстроенное лицо девушки и предложил еще две, если она отправится с ним на пару недель в Гамбург. Эльжбета переспросила, посчитав, что недостаточно хорошо понимает по-русски, но новый русский Аветисян сказал: