Страница:
С леди Маргарет дон Педро держался замкнуто, почти угрюмо. Им овладело беспокойство. Он опасался крушения своих надежд. Маргарет спокойно и твердо отвергала все предложения, постоянно напоминая дону Педро, что его неблагодарность заставила ее пожалеть о гостеприимстве, оказанном ему в Тревеньоне. Он пытался убедить ее в обратном, но она пресекала все попытки. Как бы он ни выкручивался, Маргарет возвращала его к исходной позиция.
— Есть факт, — настаивала она, — поступок, которому ничто в мире не может служить оправданием, так зачем суетиться понапрасну, искать то, что не существует?
Твердость Маргарет, еще более впечатляющая при внешней невозмутимости, заронила зерно отчаяния в его сердце. Он размышлял о своем положении в свете, о том, что он ей предложил. Такое удовлетворило бы любую женщину. Ее упрямство раздражало. Он мрачнел, терзался своей мукой, и это сказалось на его характере, рыцарском по природе.
Взрыв последовал после двух дней угрюмого молчания и враждебных взглядов. Это произошло, когда тихим октябрьским вечером они бросили якорь в заливе Сантандер.
Маргарет сидела в большой каюте. Ее тревога обострялась сознанием, что путешествие подошло к концу и надо приготовиться к войне в новых условиях. Но они были ей неизвестны, как и то, чем отныне она будет обороняться.
— Мы прибыли, — возвестил дон Педро. Он был бледен, зол, его темные глаза горели.
Она помолчала, взвешивая свои слова.
— Хотите сказать, что вы прибыли, сэр. Для меня путешествие не кончилось: это лишь часть утомительного плавания, которую вы мне навязали.
Дон Педро согласился, намеренно не правильно истолковав ее слова:
— Вы правы. Завтра мы продолжим путешествие по суше. Нам осталось проделать еще несколько лиг. Но это не очень далеко. Через три-четыре дня мы будем в моем доме в Овьедо.
— Не верю, — ответила она с присущей ей внешней невозмутимостью.
Маргарет полагалась на Фрея Луиса. И это несмотря на то, что он несколько дней избегал ее, несмотря на то, что его последние беседы с ней были связаны с ее обращением в Истинную Веру. Маргарет поверила в обещание защитить ее, в природную добродетель и доброту монаха.
— Не верите? — Дон Педро усмехнулся и подошел к ней поближе.
Маргарет сидела на устланном подушками рундучке возле высоких кормовых окошек. Лицо ее в полумраке казалось белым пятном, и — напротив — скудный свет, проникавший в каюту, хорошо освещал лицо дона Педро, искаженное злой насмешкой.
Постоянное хладнокровное противостояние Маргарет его воле, полное равнодушие к его любви, которая могла бы сделать из него святого, быстро превращала его в дьявола. Он сознавал, что за дни, проведенные на корабле, в нем неуклонно происходила перемена: его любовь превращалась в ненависть.
Вместе с тем, дон Педро признался себе, что готов ради своей любви на последнюю жертву: он отдал бы жизнь за Маргарет. Но в ответ он получал лишь ледяное презрение и неизменный отказ. Его нынешним побуждением было наказать ее за строптивость и глупость, силой заставить считаться с ним, овладеть ею, чтобы доказать свою власть, сломать ее духовно и физически.
— Не верите? — повторил он. — А кому вы верите?
— Богу, — сказала Маргарет.
— Богу! Богу еретиков? Он защитит вас?
— Он защитил мой народ, — напомнила Маргарет, — когда на него обрушилась Непобедимая Армада. Испания относилась к Англии так, как вы относитесь ко мне. Это, как сладкий сон и жестокое пробуждение. Возможно, и вас ждет такое же пробуждение, дон Педро.
Он отшатнулся от нее и с досадой хлопнул кулаком по ладони. Потом дон Педро снова подошел к Маргарет. Он смягчился и заговорил с ней, как влюбленный.
— Мы произносим слова, которые никогда не должны говорить друг другу. Если бы вы проявили благоразумие! Безрассудство — вот главное препятствие. Ваша строптивость отдаляет вас от меня. Как бы униженно я ни молил, вы не внемлете, вы уже заранее настроили себя на отказ.
— Какая поразительная скромность, сэр. Из ваших речей следует, что вы завоюете сердце любой женщины, стоит ей послушать вас.
— Это извращение смысла моих слов. Конечно, если вы забыли все, что я говорил вам, когда вы поднялись на борт…
— Вернее, когда меня туда втащили.
— Я говорил о силе, действующей помимо нас, — продолжал он, не обращая внимания на поправку, — о своем убеждении: раз она так притянула меня к вам, вы тоже почувствуете подобное притяжение, если не будете сопротивляться. Послушайте, Маргарет! — Дон Педро опустился возле нее на колено. — Я люблю вас, доверьтесь мне, вас ждет блистательное будущее. Пути назад нет. Даже если бы я дал вам волю, уже поздно. Вы пробыли неделю со мной на корабле, всецело в моей власти. Ясно, какие возникнут предположения, и поправить дело можно лишь, выйдя за меня замуж. Соглашайтесь. На корабле есть священник, и он…
— Предположения! — прервала его Маргарет. — Так знайте же: когда я расскажу свою историю, никому в Англии не придет в голову дурно подумать про меня.
Дон Педро поднялся, вспыхнув от гнева, и, отбросив привычную вежливость, пригрозил:
— Предположения могут стать оправданными. Доселе меня сдерживали лишь сила и благородство моей любви.
Она вскочила, задохнувшись от возмущения.
— Господи, вы еще смеете говорить со мной о любви! Это мошенничество! Вы же джентльмен!
— Джентльмен? — Дон Педро рассмеялся. — Какая наивность! Разве вам не известно, что лоск джентльмена — всего лишь платье? Я могу предстать перед вами в нем, а могу и без него. Выбирайте, мадам. Впрочем, нет. В словах более нет нужды. Совсем скоро вы войдете в мой дом в Овьедо. Решайте сами, в качестве кого вы там будете жить. Если вы умны, то войдете туда моей женой, и обвенчаетесь со мной до того, как мы сойдем на берег. — С этими словами дон Педро стремительно вышел из каюты, хлопнув дверью так, что задрожали переборки.
Разгневанная и униженная, Маргарет снова опустилась на подушки, не в силах унять дрожь; впервые самообладание покинуло ее, и она разразилась слезами злости и отчаяния.
И в эту горькую минуту перед ее мысленным взором возник Джервас — рослый, смеющийся. Вот это был человек с чистыми руками и чистой душой, настоящий джентльмен. А она обидела Джерваса из-за пустого флирта с этим испанским сатиром, из-за собственной глупой неосторожности позволила дону Педро вообразить, что он может помыкать ею, как ему вздумается. Она играла с огнем, и — видит Бог! — он вырвался наружу и теперь не только опалит ее, но и погубит. Маленькая дурочка, тщеславная, пустоголовая маленькая дурочка, была польщена вниманием человека, которого почитала значительным лишь потому, что он повидал мир и пил жизнь полною чашей. Тяжела расплата за легкомыслие.
— Джервас, Джервас! — тихо позвала она в темноте.
Если бы только Джервас был здесь, она бы пала перед ним на колени, очистила свою совесть, признавшись в содеянной глупости, а главное, открыла бы ему, что всегда любила и будет любить лишь его одного.
Потом она вспомнила о Фрее Луисе и воспряла духом, уповая на его защиту. На борту корабля он был бессилен, несмотря на свое священническое звание. Но теперь, на суше, он может призвать на помощь других и утвердить свою власть, вздумай дон Педро оспорить ее.
Надежда укрепилась в Маргарет, когда она услышала сквозь тонкую дверь каюты разговор дона Педро с Дюклерком; Пабиллос подавал им ужин. Дон Педро ранее приглашал ее к столу, но она, извинившись, отказалась, и он не настаивал.
Дон Педро говорил с Дюклерком по-французски, хоть хозяин судна прекрасно объяснялся по-испански. Но дон Педро взял за правило обращаться к каждому на его родном языке. Сейчас он поинтересовался, что задержало Фрея Луиса, почему он не вышел к столу.
— Фрей Луис сошел на берег час тому назад, монсеньор, — последовал ответ.
— Вот как? — проворчал испанец. — Даже не изволил попрощаться? Тем лучше, избавились от каркающей вороны.
Сердце Маргарет дрогнуло. Она догадалась, по какому делу ушел монах, и порадовалась, что дон Педро ни о чем не догадывается.
Она не ошиблась, полагая, что уход Фрея Луиса связан с ее спасением. Разница была лишь в том, что Маргарет вкладывала в это слово иной смысл.
А в том, что он вернется, она не сомневалась; и снова ее уверенность подтвердилась, ибо он появился рано, а с ним — множество джентльменов в черном. У каждого из них была шпага, а у некоторых еще и алебарда.
Испанские матросы толпились у фальшборта, наблюдая за подплывающей к ним баркой. Они перешептывались с удивлением и страхом, ибо не заблуждались относительно эскорта, сопровождавшего Фрея Луиса. Это были служители инквизиции, чье появление нарушало покой любого человека, как бы ни была чиста его совесть.
Капитан Дюклерк, услышав шепот матросов, заметив их беспокойство, послал в каюту юнгу — известить дона Педро. Тот, узнав о незваных гостях, немедленно вышел на палубу. Он не волновался, хоть и был чрезвычайно заинтригован. Несомненно, полагал он, это какая-то формальность, введенная для иностранных судов новым указом инквизиции.
Дон Педро подошел к шкафуту как раз в тот момент, когда Фрей Луис, поднявшись по трапу, послушно спущенному командой, ступил на палубу. За ним поднимались шестеро в черном.
Маргарет, взволнованно следившая за их приближением с кормы, готова была спуститься по сходному трапу, когда подошел дон Педро. Он слышал, как она радостно окликнула монаха, и, обернувшись, увидел ее радостную улыбку и приветственный взмах руки. Дон Педро нахмурился: в душу его закралось сомнение. Уж не предательство ли вершилось у него за спиной? Может быть, монах в сговоре с Маргарет намеревался разрушить его планы? Неужто самонадеянный доминиканец отважился вмешаться в дела графа Маркоса?
Сомнения дона Педро относительно причин вмешательства быстро рассеялись. Реакция монаха на приветствие Маргарет была красноречивее слов.
В ответ на ее приветственный жест Фрей Луис поднял руку и указал на Маргарет тем, кто поднялся вслед за ним на борт корабля. Суровость ответного жеста и непроницаемо-холодное выражение лица монаха придали ему угрожающий характер. Фрей Луис что-то быстро сказал своим спутникам по-испански. У дона Педро, услышавшего его слова, перехватило дыхание: это была команда, и, выполняя ее, люди в черном решительно двинулись вперед. Фрей Луис отступил в сторону, наблюдая ход событий. Матросы, оттесненные служителями инквизиции, перешли на другую сторону; сгрудившись у фальшборта, поднявшись на ванты, они во все глаза смотрели на происходящее.
Маргарет в нерешительности остановилась на полпути и нахмурилась, заподозрив в зловещих действиях не то, что она ожидала. Внезапно дон Педро встал между ней и приближавшимися людьми в черном. Они, усмотрев в этом вызов, замерли на месте.
— Что здесь происходит? — спросил он. — Зачем вам понадобилась эта дама?
Служителей инквизиции сдерживало уважение к его высокому званию. Один или двое вопрошающе посмотрели на Фрея Луиса. Его ответ был обращен к аристократу.
— Отойдите в сторону, господин граф! — Монах говорил повелительным тоном. — Не оказывайте сопротивления святой инквизиции, иначе и вы навлечете на себя ее немилость. В настоящее время против вас не выдвигаются обвинения. Вы — жертва колдовских чар женщины. Остерегайтесь: как бы вам из жертвы не превратиться в обвиняемого.
Дон Педро побагровел от негодования.
— Милостивый Боже! — воскликнул он, в полной мере осознав, какая страшная беда грозит леди Маргарет.
Упоминание о колдовских чарах прояснило все, как вспышка света. Он припомнил беседы, которые вел с ним монах о колдовстве и демонологии. Теперь до него дошло, какой смысл имели столь пространные рассуждения. Дон Педро представил себе во всех деталях, что будет предпринято дальше. Сейчас трудно утверждать, что питало его гнев — намерение отнять у него самое дорогое для него существо или внезапное осознание того кошмара, на который он обрек Маргарет своей поспешностью и опрометчивостью. Но его первая реакция и все последующее поведение свидетельствуют о том, что, движимый самыми благородными побуждениями, он проявил запоздалое самопожертвование ради женщины, которую, вероятно, искренне любил.
Истинная вина дона Педро перед Маргарет была в том, что его любовь была чересчур самонадеянной, слишком многое он принимал за само собою разумеющееся; но все это было естественным выражением надменности, присущей одному из самых знатных людей Испании, баловню фортуны.
Совершенно очевидно, что сейчас он был ослеплен яростью, толкавшей его на необдуманный поступок, который ставил под угрозу не только жизнь, но — по его представлениям — и спасение души. Я склонен думать, что дон Педро внезапно ощутил в тот момент величайшую тревогу за судьбу Маргарет.
Он шагнул вперед, высокомерно откинув обнаженную голову, с силой опустив левую руку на эфес шпаги. Дон Педро заранее приготовился сойти на берег и был обут и одет для предстоящего путешествия, что было весьма удачно или неудачно — как читателю угодно.
Его сверкающие глаза встретили спокойный, почти грустный взгляд Фрея Луиса.
— Убирайтесь с корабля и забирайте с собой весь ваш инквизиторский сброд, — процедил сквозь зубы дон Педро, — не то я выброшу вас в воду.
— Ваши слова сказаны во гневе, сэр, — с упреком произнес Фрей Луис. — Я вас прощаю. Но снова предостерегаю: оказывая сопротивление, вы становитесь соучастником преступления этой еретички и ведьмы, которую мы имеем законное право арестовать. Я вас предупредил, дон Педро.
— Предупредил! Нахальный монах, это я вас предостерегаю: последствия могут быть таковы, что вас не спасет и пропотевшая сутана, — и властно повысив голос, позвал:
— Дон Диего!
Управляющий появился с другой стороны сходного трапа. Он был бледен и дрожал. Дон Педро быстро отдавал распоряжения. В сетке возле грот-мачты лежат мушкеты. Надо немедленно раздать их матросам, пусть выбросят этот сброд за борт.
Дон Диего колебался. Велико было его благоговение перед графом, хозяином, но еще большее благоговение он испытывал перед церковью-воительницей, которая могла расправиться со знатью даже королевского рода. И матросы были охвачены страхом. Никто из них и пальцем не пошевельнет, чтобы выполнить
подобную команду, если она исходит не от короля.
Опасаясь, что они все же поддадутся искушению, Фрей Луис предостерег их в резкой форме и тут же приказал служителям арестовать женщину, какое бы сопротивление им ни оказывалось.
Люди в черном снова шагнули вперед. Дон Педро заслонил собой Маргарет и преградил им путь. Маргарет не протестовала: она не уловила смысла пререканий, но по выражению лица монаха и его поведению поняла, что, каковы бы ни были его намерения, он относился к ней враждебно. Хоть она в замешательстве не разобралась еще, кто ей друг, а кто враг, люди в черном с вышитыми белыми крестами на камзолах, безоговорочно выполнявшие распоряжения доминиканца, не внушали ей доверия.
Дон Педро выхватил шпагу и взялся левой рукой за кинжал, висевший у пояса.
— Святотатство! — осуждающе произнес монах, и Маргарет поняла это слово.
— Стоять! — с яростью выкрикнул дон Педро, хоть служители инквизиции и без того замерли на месте.
Впрочем, они тут же обнажили шпаги и снова двинулись вперед, призывая дона Педро подчиниться, иначе последует кара за кощунственное сопротивление святой инквизиции.
Дон Педро ответил им язвительной насмешкой, яростной бранью. Он снова призвал себе на помощь дона Диего и команду. Но они не двинулись с места, сбившись в кучку, как испуганные овцы. Дон Педро обзывал их собаками, трусами, поносил последними словами. Он стоял спиной к трапу, заслоняя собой бледную испуганную Маргарет, один против всех. Он издевался над инквизиторами, предлагая им совершить путешествие на его шпаге в рай своих грез или в ад, о котором проповедовал Фрей Луис. Дон Педро богохульствовал, и слушавшие его поняли, что участь его будет решена, как только сказанное им станет известно инквизиторам веры.
Когда наконец они напали на дона Педро, он проколол одному из них шею кинжалом и вонзил шпагу в живот другому. Но они все же одолели его, вытащили на палубу и стянули кожаными ремнями, превратив в живой беспомощный комок.
Разделавшись с ним, они переключили свое внимание на женщину, еретичку и ведьму, за которой, собственно, и явились сюда.
Маргарет стояла, гордо вскинув голову. Они подошли и грубо схватили ее. Они поволокли бы ее силой, вздумай она оказать им сопротивление. Желая избежать позора, она сама торопливо сбежала с трапа.
— Что это значит? — обратилась она к Фрею Луису. — Вот какую защиту вы предлагаете женщине, попавшей в беду, девственнице, молившей вас о милосердии, положившейся на ваш священнический сан! Что все это значит, сэр?
В мрачных глазах Фрея Луиса отражалась мировая скорбь.
— Как это ни горестно, сестра моя, но вы на греховной стезе. Я понимаю, что страна ваша погрязла в еретическом безбожии. Но яд проник и в вас. Пойдемте со мной, и вы обретете духовное здоровье. Мы очистим вас от яда, и тогда на вас снизойдет благодать, и вы свернете с греховного пути, на который вас толкнул сатана-искуситель. В лоне истинной Веры вы найдете бесконечное сострадание. Не бойтесь, сестра моя.
Все это казалось Маргарет кошмарным сном — высокий сухопарый монах со впалыми щеками и горящими глазами, два бородатых служителя в черном, стоявшие справа и слева от нее, два других и меж ними связанный дон Педро с кляпом во рту, в разорванном до пояса камзоле: черная фигура на палубе в луже крови, тонкий змеящийся ручеек, вытекающий из нее; сбившиеся в кучку испуганные матросы, мачты, рангоуты, ванты, а впереди — узкая полоска опаловой воды, зеленый склон горы, испещренный белыми домиками посреди садов и виноградников, город, беспорядочно раскинувшийся вокруг огромного замка, мирно сверкающий в лучах утреннего солнца.
Это и была легендарная страна Испания, владычица мира.
— Есть факт, — настаивала она, — поступок, которому ничто в мире не может служить оправданием, так зачем суетиться понапрасну, искать то, что не существует?
Твердость Маргарет, еще более впечатляющая при внешней невозмутимости, заронила зерно отчаяния в его сердце. Он размышлял о своем положении в свете, о том, что он ей предложил. Такое удовлетворило бы любую женщину. Ее упрямство раздражало. Он мрачнел, терзался своей мукой, и это сказалось на его характере, рыцарском по природе.
Взрыв последовал после двух дней угрюмого молчания и враждебных взглядов. Это произошло, когда тихим октябрьским вечером они бросили якорь в заливе Сантандер.
Маргарет сидела в большой каюте. Ее тревога обострялась сознанием, что путешествие подошло к концу и надо приготовиться к войне в новых условиях. Но они были ей неизвестны, как и то, чем отныне она будет обороняться.
— Мы прибыли, — возвестил дон Педро. Он был бледен, зол, его темные глаза горели.
Она помолчала, взвешивая свои слова.
— Хотите сказать, что вы прибыли, сэр. Для меня путешествие не кончилось: это лишь часть утомительного плавания, которую вы мне навязали.
Дон Педро согласился, намеренно не правильно истолковав ее слова:
— Вы правы. Завтра мы продолжим путешествие по суше. Нам осталось проделать еще несколько лиг. Но это не очень далеко. Через три-четыре дня мы будем в моем доме в Овьедо.
— Не верю, — ответила она с присущей ей внешней невозмутимостью.
Маргарет полагалась на Фрея Луиса. И это несмотря на то, что он несколько дней избегал ее, несмотря на то, что его последние беседы с ней были связаны с ее обращением в Истинную Веру. Маргарет поверила в обещание защитить ее, в природную добродетель и доброту монаха.
— Не верите? — Дон Педро усмехнулся и подошел к ней поближе.
Маргарет сидела на устланном подушками рундучке возле высоких кормовых окошек. Лицо ее в полумраке казалось белым пятном, и — напротив — скудный свет, проникавший в каюту, хорошо освещал лицо дона Педро, искаженное злой насмешкой.
Постоянное хладнокровное противостояние Маргарет его воле, полное равнодушие к его любви, которая могла бы сделать из него святого, быстро превращала его в дьявола. Он сознавал, что за дни, проведенные на корабле, в нем неуклонно происходила перемена: его любовь превращалась в ненависть.
Вместе с тем, дон Педро признался себе, что готов ради своей любви на последнюю жертву: он отдал бы жизнь за Маргарет. Но в ответ он получал лишь ледяное презрение и неизменный отказ. Его нынешним побуждением было наказать ее за строптивость и глупость, силой заставить считаться с ним, овладеть ею, чтобы доказать свою власть, сломать ее духовно и физически.
— Не верите? — повторил он. — А кому вы верите?
— Богу, — сказала Маргарет.
— Богу! Богу еретиков? Он защитит вас?
— Он защитил мой народ, — напомнила Маргарет, — когда на него обрушилась Непобедимая Армада. Испания относилась к Англии так, как вы относитесь ко мне. Это, как сладкий сон и жестокое пробуждение. Возможно, и вас ждет такое же пробуждение, дон Педро.
Он отшатнулся от нее и с досадой хлопнул кулаком по ладони. Потом дон Педро снова подошел к Маргарет. Он смягчился и заговорил с ней, как влюбленный.
— Мы произносим слова, которые никогда не должны говорить друг другу. Если бы вы проявили благоразумие! Безрассудство — вот главное препятствие. Ваша строптивость отдаляет вас от меня. Как бы униженно я ни молил, вы не внемлете, вы уже заранее настроили себя на отказ.
— Какая поразительная скромность, сэр. Из ваших речей следует, что вы завоюете сердце любой женщины, стоит ей послушать вас.
— Это извращение смысла моих слов. Конечно, если вы забыли все, что я говорил вам, когда вы поднялись на борт…
— Вернее, когда меня туда втащили.
— Я говорил о силе, действующей помимо нас, — продолжал он, не обращая внимания на поправку, — о своем убеждении: раз она так притянула меня к вам, вы тоже почувствуете подобное притяжение, если не будете сопротивляться. Послушайте, Маргарет! — Дон Педро опустился возле нее на колено. — Я люблю вас, доверьтесь мне, вас ждет блистательное будущее. Пути назад нет. Даже если бы я дал вам волю, уже поздно. Вы пробыли неделю со мной на корабле, всецело в моей власти. Ясно, какие возникнут предположения, и поправить дело можно лишь, выйдя за меня замуж. Соглашайтесь. На корабле есть священник, и он…
— Предположения! — прервала его Маргарет. — Так знайте же: когда я расскажу свою историю, никому в Англии не придет в голову дурно подумать про меня.
Дон Педро поднялся, вспыхнув от гнева, и, отбросив привычную вежливость, пригрозил:
— Предположения могут стать оправданными. Доселе меня сдерживали лишь сила и благородство моей любви.
Она вскочила, задохнувшись от возмущения.
— Господи, вы еще смеете говорить со мной о любви! Это мошенничество! Вы же джентльмен!
— Джентльмен? — Дон Педро рассмеялся. — Какая наивность! Разве вам не известно, что лоск джентльмена — всего лишь платье? Я могу предстать перед вами в нем, а могу и без него. Выбирайте, мадам. Впрочем, нет. В словах более нет нужды. Совсем скоро вы войдете в мой дом в Овьедо. Решайте сами, в качестве кого вы там будете жить. Если вы умны, то войдете туда моей женой, и обвенчаетесь со мной до того, как мы сойдем на берег. — С этими словами дон Педро стремительно вышел из каюты, хлопнув дверью так, что задрожали переборки.
Разгневанная и униженная, Маргарет снова опустилась на подушки, не в силах унять дрожь; впервые самообладание покинуло ее, и она разразилась слезами злости и отчаяния.
И в эту горькую минуту перед ее мысленным взором возник Джервас — рослый, смеющийся. Вот это был человек с чистыми руками и чистой душой, настоящий джентльмен. А она обидела Джерваса из-за пустого флирта с этим испанским сатиром, из-за собственной глупой неосторожности позволила дону Педро вообразить, что он может помыкать ею, как ему вздумается. Она играла с огнем, и — видит Бог! — он вырвался наружу и теперь не только опалит ее, но и погубит. Маленькая дурочка, тщеславная, пустоголовая маленькая дурочка, была польщена вниманием человека, которого почитала значительным лишь потому, что он повидал мир и пил жизнь полною чашей. Тяжела расплата за легкомыслие.
— Джервас, Джервас! — тихо позвала она в темноте.
Если бы только Джервас был здесь, она бы пала перед ним на колени, очистила свою совесть, признавшись в содеянной глупости, а главное, открыла бы ему, что всегда любила и будет любить лишь его одного.
Потом она вспомнила о Фрее Луисе и воспряла духом, уповая на его защиту. На борту корабля он был бессилен, несмотря на свое священническое звание. Но теперь, на суше, он может призвать на помощь других и утвердить свою власть, вздумай дон Педро оспорить ее.
Надежда укрепилась в Маргарет, когда она услышала сквозь тонкую дверь каюты разговор дона Педро с Дюклерком; Пабиллос подавал им ужин. Дон Педро ранее приглашал ее к столу, но она, извинившись, отказалась, и он не настаивал.
Дон Педро говорил с Дюклерком по-французски, хоть хозяин судна прекрасно объяснялся по-испански. Но дон Педро взял за правило обращаться к каждому на его родном языке. Сейчас он поинтересовался, что задержало Фрея Луиса, почему он не вышел к столу.
— Фрей Луис сошел на берег час тому назад, монсеньор, — последовал ответ.
— Вот как? — проворчал испанец. — Даже не изволил попрощаться? Тем лучше, избавились от каркающей вороны.
Сердце Маргарет дрогнуло. Она догадалась, по какому делу ушел монах, и порадовалась, что дон Педро ни о чем не догадывается.
Она не ошиблась, полагая, что уход Фрея Луиса связан с ее спасением. Разница была лишь в том, что Маргарет вкладывала в это слово иной смысл.
***
Спасение в понимании Фрея Луиса пришло на следующее утро. Ее светлость поднялась чуть свет после бессонной ночи, когда надежда то и дело сменялась беспокойством; она оделась и вышла на палубу задолго до того, как проснулся дон Педро; боялась задержать Фрея Луиса, как бы рано он ни явился.А в том, что он вернется, она не сомневалась; и снова ее уверенность подтвердилась, ибо он появился рано, а с ним — множество джентльменов в черном. У каждого из них была шпага, а у некоторых еще и алебарда.
Испанские матросы толпились у фальшборта, наблюдая за подплывающей к ним баркой. Они перешептывались с удивлением и страхом, ибо не заблуждались относительно эскорта, сопровождавшего Фрея Луиса. Это были служители инквизиции, чье появление нарушало покой любого человека, как бы ни была чиста его совесть.
Капитан Дюклерк, услышав шепот матросов, заметив их беспокойство, послал в каюту юнгу — известить дона Педро. Тот, узнав о незваных гостях, немедленно вышел на палубу. Он не волновался, хоть и был чрезвычайно заинтригован. Несомненно, полагал он, это какая-то формальность, введенная для иностранных судов новым указом инквизиции.
Дон Педро подошел к шкафуту как раз в тот момент, когда Фрей Луис, поднявшись по трапу, послушно спущенному командой, ступил на палубу. За ним поднимались шестеро в черном.
Маргарет, взволнованно следившая за их приближением с кормы, готова была спуститься по сходному трапу, когда подошел дон Педро. Он слышал, как она радостно окликнула монаха, и, обернувшись, увидел ее радостную улыбку и приветственный взмах руки. Дон Педро нахмурился: в душу его закралось сомнение. Уж не предательство ли вершилось у него за спиной? Может быть, монах в сговоре с Маргарет намеревался разрушить его планы? Неужто самонадеянный доминиканец отважился вмешаться в дела графа Маркоса?
Сомнения дона Педро относительно причин вмешательства быстро рассеялись. Реакция монаха на приветствие Маргарет была красноречивее слов.
В ответ на ее приветственный жест Фрей Луис поднял руку и указал на Маргарет тем, кто поднялся вслед за ним на борт корабля. Суровость ответного жеста и непроницаемо-холодное выражение лица монаха придали ему угрожающий характер. Фрей Луис что-то быстро сказал своим спутникам по-испански. У дона Педро, услышавшего его слова, перехватило дыхание: это была команда, и, выполняя ее, люди в черном решительно двинулись вперед. Фрей Луис отступил в сторону, наблюдая ход событий. Матросы, оттесненные служителями инквизиции, перешли на другую сторону; сгрудившись у фальшборта, поднявшись на ванты, они во все глаза смотрели на происходящее.
Маргарет в нерешительности остановилась на полпути и нахмурилась, заподозрив в зловещих действиях не то, что она ожидала. Внезапно дон Педро встал между ней и приближавшимися людьми в черном. Они, усмотрев в этом вызов, замерли на месте.
— Что здесь происходит? — спросил он. — Зачем вам понадобилась эта дама?
Служителей инквизиции сдерживало уважение к его высокому званию. Один или двое вопрошающе посмотрели на Фрея Луиса. Его ответ был обращен к аристократу.
— Отойдите в сторону, господин граф! — Монах говорил повелительным тоном. — Не оказывайте сопротивления святой инквизиции, иначе и вы навлечете на себя ее немилость. В настоящее время против вас не выдвигаются обвинения. Вы — жертва колдовских чар женщины. Остерегайтесь: как бы вам из жертвы не превратиться в обвиняемого.
Дон Педро побагровел от негодования.
— Милостивый Боже! — воскликнул он, в полной мере осознав, какая страшная беда грозит леди Маргарет.
Упоминание о колдовских чарах прояснило все, как вспышка света. Он припомнил беседы, которые вел с ним монах о колдовстве и демонологии. Теперь до него дошло, какой смысл имели столь пространные рассуждения. Дон Педро представил себе во всех деталях, что будет предпринято дальше. Сейчас трудно утверждать, что питало его гнев — намерение отнять у него самое дорогое для него существо или внезапное осознание того кошмара, на который он обрек Маргарет своей поспешностью и опрометчивостью. Но его первая реакция и все последующее поведение свидетельствуют о том, что, движимый самыми благородными побуждениями, он проявил запоздалое самопожертвование ради женщины, которую, вероятно, искренне любил.
Истинная вина дона Педро перед Маргарет была в том, что его любовь была чересчур самонадеянной, слишком многое он принимал за само собою разумеющееся; но все это было естественным выражением надменности, присущей одному из самых знатных людей Испании, баловню фортуны.
Совершенно очевидно, что сейчас он был ослеплен яростью, толкавшей его на необдуманный поступок, который ставил под угрозу не только жизнь, но — по его представлениям — и спасение души. Я склонен думать, что дон Педро внезапно ощутил в тот момент величайшую тревогу за судьбу Маргарет.
Он шагнул вперед, высокомерно откинув обнаженную голову, с силой опустив левую руку на эфес шпаги. Дон Педро заранее приготовился сойти на берег и был обут и одет для предстоящего путешествия, что было весьма удачно или неудачно — как читателю угодно.
Его сверкающие глаза встретили спокойный, почти грустный взгляд Фрея Луиса.
— Убирайтесь с корабля и забирайте с собой весь ваш инквизиторский сброд, — процедил сквозь зубы дон Педро, — не то я выброшу вас в воду.
— Ваши слова сказаны во гневе, сэр, — с упреком произнес Фрей Луис. — Я вас прощаю. Но снова предостерегаю: оказывая сопротивление, вы становитесь соучастником преступления этой еретички и ведьмы, которую мы имеем законное право арестовать. Я вас предупредил, дон Педро.
— Предупредил! Нахальный монах, это я вас предостерегаю: последствия могут быть таковы, что вас не спасет и пропотевшая сутана, — и властно повысив голос, позвал:
— Дон Диего!
Управляющий появился с другой стороны сходного трапа. Он был бледен и дрожал. Дон Педро быстро отдавал распоряжения. В сетке возле грот-мачты лежат мушкеты. Надо немедленно раздать их матросам, пусть выбросят этот сброд за борт.
Дон Диего колебался. Велико было его благоговение перед графом, хозяином, но еще большее благоговение он испытывал перед церковью-воительницей, которая могла расправиться со знатью даже королевского рода. И матросы были охвачены страхом. Никто из них и пальцем не пошевельнет, чтобы выполнить
подобную команду, если она исходит не от короля.
Опасаясь, что они все же поддадутся искушению, Фрей Луис предостерег их в резкой форме и тут же приказал служителям арестовать женщину, какое бы сопротивление им ни оказывалось.
Люди в черном снова шагнули вперед. Дон Педро заслонил собой Маргарет и преградил им путь. Маргарет не протестовала: она не уловила смысла пререканий, но по выражению лица монаха и его поведению поняла, что, каковы бы ни были его намерения, он относился к ней враждебно. Хоть она в замешательстве не разобралась еще, кто ей друг, а кто враг, люди в черном с вышитыми белыми крестами на камзолах, безоговорочно выполнявшие распоряжения доминиканца, не внушали ей доверия.
Дон Педро выхватил шпагу и взялся левой рукой за кинжал, висевший у пояса.
— Святотатство! — осуждающе произнес монах, и Маргарет поняла это слово.
— Стоять! — с яростью выкрикнул дон Педро, хоть служители инквизиции и без того замерли на месте.
Впрочем, они тут же обнажили шпаги и снова двинулись вперед, призывая дона Педро подчиниться, иначе последует кара за кощунственное сопротивление святой инквизиции.
Дон Педро ответил им язвительной насмешкой, яростной бранью. Он снова призвал себе на помощь дона Диего и команду. Но они не двинулись с места, сбившись в кучку, как испуганные овцы. Дон Педро обзывал их собаками, трусами, поносил последними словами. Он стоял спиной к трапу, заслоняя собой бледную испуганную Маргарет, один против всех. Он издевался над инквизиторами, предлагая им совершить путешествие на его шпаге в рай своих грез или в ад, о котором проповедовал Фрей Луис. Дон Педро богохульствовал, и слушавшие его поняли, что участь его будет решена, как только сказанное им станет известно инквизиторам веры.
Когда наконец они напали на дона Педро, он проколол одному из них шею кинжалом и вонзил шпагу в живот другому. Но они все же одолели его, вытащили на палубу и стянули кожаными ремнями, превратив в живой беспомощный комок.
Разделавшись с ним, они переключили свое внимание на женщину, еретичку и ведьму, за которой, собственно, и явились сюда.
Маргарет стояла, гордо вскинув голову. Они подошли и грубо схватили ее. Они поволокли бы ее силой, вздумай она оказать им сопротивление. Желая избежать позора, она сама торопливо сбежала с трапа.
— Что это значит? — обратилась она к Фрею Луису. — Вот какую защиту вы предлагаете женщине, попавшей в беду, девственнице, молившей вас о милосердии, положившейся на ваш священнический сан! Что все это значит, сэр?
В мрачных глазах Фрея Луиса отражалась мировая скорбь.
— Как это ни горестно, сестра моя, но вы на греховной стезе. Я понимаю, что страна ваша погрязла в еретическом безбожии. Но яд проник и в вас. Пойдемте со мной, и вы обретете духовное здоровье. Мы очистим вас от яда, и тогда на вас снизойдет благодать, и вы свернете с греховного пути, на который вас толкнул сатана-искуситель. В лоне истинной Веры вы найдете бесконечное сострадание. Не бойтесь, сестра моя.
Все это казалось Маргарет кошмарным сном — высокий сухопарый монах со впалыми щеками и горящими глазами, два бородатых служителя в черном, стоявшие справа и слева от нее, два других и меж ними связанный дон Педро с кляпом во рту, в разорванном до пояса камзоле: черная фигура на палубе в луже крови, тонкий змеящийся ручеек, вытекающий из нее; сбившиеся в кучку испуганные матросы, мачты, рангоуты, ванты, а впереди — узкая полоска опаловой воды, зеленый склон горы, испещренный белыми домиками посреди садов и виноградников, город, беспорядочно раскинувшийся вокруг огромного замка, мирно сверкающий в лучах утреннего солнца.
Это и была легендарная страна Испания, владычица мира.
ГЛАВА XVII. СВЯТАЯ ИНКВИЗИЦИЯ
Вероятно, Фрей Луис заранее обо всем договорился с представителями святой инквизиции в Сантандере еще утром, до того, как явился со служителями на борт «Девушки из Нанта». Когда они сошли с барки на мол, пленников уже поджидали лошади, мул с тележкой, небольшая группа копьеносцев. Они не теряли времени даром. При большом стечении людей всех сословий и званий, привлеченных появлением служителей инквизиции, леди Маргарет усадили в повозку, а дона Педро на лошадь меж двух верховых; монах, подоткнув сутану, уселся на мула, остальные — на лошадей, и вся компания, человек двенадцать, двинулась в путь.
Поскольку поместья гранда из Астурии дона Педро де Мендоса и Луна находились в провинции Овьедо, было решено доставить его в Овьедо вместе с женщиной, обвиненной в том, что она его околдовала. Святая инквизиция распоряжалась всеми богатствами страны. Никому, кроме королевских гонцов, лошадей не меняли так часто, как инквизиторам. Пленники и конвоиры быстро ехали вдоль берега океана. С другой стороны дорогу замыкала цепь гор. Они покинули Сантандер ранним утром 5 октября, и почти в то же время в Гринвиче Джервас Кросби и Оливер Трессилиан ступили на борт «Розы Мира», чтобы начать погоню. Но партия Фрея Луиса продвигалась так быстро, что уже в воскресенье днем запыленные, усталые путники на вконец измотанных лошадях подъезжали к храму в Овьедо, покрыв больше сотня миль за неполных четыре дня.
Леди Маргарет сильно укачало в повозке, она не представляла, куда ее везут и зачем, вся поездка была для нее продолжением кошмара, начавшегося на палубе корабля в четверг утром. Впоследствии она вспоминала, что большую часть пути провела, словно в дурмане, плохо воспринимая все окружающее. Маргарет ясно сознавала лишь то, что дон Педро из-за своей самонадеянной глупости угодил вместе с ней в ловушку. Какая бы опасность ей ни угрожала, замыслам дона Педро не суждено было сбыться.
Но, не разбившись о скалы Сциллы, она попала в водоворот Харибды.
Все эти дни ей хотелось поговорить с Фреем Луисом. Но он держался сурово и отчужденно и старательно избегал ее общества, даже когда они останавливались, чтобы перекусить, отдохнуть и поменять лошадей.
Дон Педро, освобожденный от кляпа и ремней, ехал меж двух охранников, и можно себе представить, что творилось у него в душе. О настроении дона Педро и говорить не приходится.
Оказалось, однако, что в Овьедо путешествие не кончается. Они провели там лишь ночь и в таких ужасных условиях, в какие леди Маргарет еще никогда в жизни не попадала. Дон Педро де Мендоса был первым аристократом Астурии, в провинции же Овьедо, где у него были огромные поместья, выше его почитали лишь короля. Судебное преследование графа в самом сердце провинции, где его влияние так велико, было серьезным шагом, могущим повлечь за собой еще более серьезные последствия. Инквизиторы Овьедо решили избежать такой ответственности из чувства обычной предосторожности, решив, что это не противоречит их долгу перед святой инквизицией. Они считались не только с мирской значимостью дона Педро: он был весьма влиятельным лицом и в духовных, даже инквизиторских кругах, ибо Генеральный инквизитор дон Гаспар де Кирога, кардинал-архиепископ Толедо, приходился ему дядей. Этот факт налагал на инквизиторов двойную ответственность. Поразмыслив, они избрали не только благоразумный, но и единственно правильный путь.
Дон Педро и женщина, ответственная, по утверждению Фрея Луиса Сальседо, за суровое обвинение, выдвинутое против него, отправлялись в Толедо. Там его будут судить, там он будет под присмотром Генерального инквизитора, своего дяди. Причиной такого решения, засвидетельствованного нотариусом трибунала в Овьедо, было высокое положение в обществе дона Педро де Мендоса и Луна и особый характер прегрешения.
Фрей Луис сразу понял, чем руководствовались местные инквизиторы, счел их поведение трусливым и пытался настоять на своем: несмотря на все опасности и мирские соображения, суд должен состояться в Овьедо. Но его аргументы отвергли, и наутро доминиканцу пришлось вместе со своими пленниками отправиться в длительную поездку на юг, в Толедо.
Они провели в дороге неделю. Выехали из Астурии через ущелья Кантабрийских гор в долины Старой Кастилии, миновали Вальядолид и Сеговию, пересекли горы Сьерра-де-Гуадаррама и спустились в плодородную долину Тагус. Конечно, подобное путешествие было бы интересно английской леди, но все ее мысли были заняты нынешними страданиями и мрачными предчувствиями. И все же Маргарет не теряла надежду на спасение, ведь она была подданной Англии. В Овьедо у нее не было возможности передать через какого-нибудь правительственного чиновника просьбу о защите французскому послу, поскольку английский был отозван. Но когда ей предъявят официальное обвинение и она предстанет перед судом, она еще воспользуется этой возможностью.
Удобный случай представился Маргарет на следующий день по прибытии в Толедо.
Пленников разместили в Святой Обители, как всегда именовали дворец-тюрьму инквизиции. Длинное двухэтажное здание на узкой улочке близ Санто Доминго эль Антигуа, оно мало чем отличалось от других дворцов Толедо, где исключением был лишь венчавший город великолепный Алькасар. Вследствие мавританского влияния, доминировавшего не только в архитектуре, но и в повседневной жизни города, Святая Обитель была обращена на улицу глухой стеной. Еще лет десять тому назад арабская речь в Толедо звучала так же естественно, как испанская, пока не вышел специальный указ, запрещавший горожанам говорить по-арабски.
Таким образом, длинное белое здание являло миру глухую стену — свое лицо, столь же непроницаемое, как у инквизиторов, которые трудились в замке не покладая рук, утверждая чистоту Веры. Широкий портал в готическом стиле закрывался двойными массивными воротами из дерева с рельефными железными украшениями. Над порталом был укреплен щит с изображенным на нем зеленым крестом святой инквизиции — два грубо срубленных сука, на которых еще остались веточки с набухшими почками, а под ним девиз — «Exsurge Domine et judica causam Iuam» . В одной створке массивных ворот была прорезана маленькая дверь, в другой — на уровне человеческого роста — зарешеченное отверстие с небольшим ставнем. Через главный вход в готическом стиле вы попадали в облицованный камнем зал; деревянная лестница справа вела на второй этаж. Тут же справа из дальнего угла зала уходил в никуда вымощенный плитами коридор, похожий на туннель. В начале коридора слева каменные ступени вели в подземелье, где помещались погреба и темницы. Через вторые ворота с обрешеткой наверху в противоположном конце был виден залитый солнцем внутренний дворик, вокруг которого располагался замок, — зеленые кусты, цветы, виноградные лозы на шпалерах, поддерживаемых гранитными колоннами, фиговое дерево у кирпичной стены. А дальше взор приковывал тонкий мавританский ажур крытой аркады. Там медленно расхаживали парами монахи-доминиканцы в черно-белом облачении, читая молитвы. Из дальней часовни доносился запах ладана и воска. Казалось, здесь царит всеобъемлющий мир и покой.
Поскольку поместья гранда из Астурии дона Педро де Мендоса и Луна находились в провинции Овьедо, было решено доставить его в Овьедо вместе с женщиной, обвиненной в том, что она его околдовала. Святая инквизиция распоряжалась всеми богатствами страны. Никому, кроме королевских гонцов, лошадей не меняли так часто, как инквизиторам. Пленники и конвоиры быстро ехали вдоль берега океана. С другой стороны дорогу замыкала цепь гор. Они покинули Сантандер ранним утром 5 октября, и почти в то же время в Гринвиче Джервас Кросби и Оливер Трессилиан ступили на борт «Розы Мира», чтобы начать погоню. Но партия Фрея Луиса продвигалась так быстро, что уже в воскресенье днем запыленные, усталые путники на вконец измотанных лошадях подъезжали к храму в Овьедо, покрыв больше сотня миль за неполных четыре дня.
Леди Маргарет сильно укачало в повозке, она не представляла, куда ее везут и зачем, вся поездка была для нее продолжением кошмара, начавшегося на палубе корабля в четверг утром. Впоследствии она вспоминала, что большую часть пути провела, словно в дурмане, плохо воспринимая все окружающее. Маргарет ясно сознавала лишь то, что дон Педро из-за своей самонадеянной глупости угодил вместе с ней в ловушку. Какая бы опасность ей ни угрожала, замыслам дона Педро не суждено было сбыться.
Но, не разбившись о скалы Сциллы, она попала в водоворот Харибды.
Все эти дни ей хотелось поговорить с Фреем Луисом. Но он держался сурово и отчужденно и старательно избегал ее общества, даже когда они останавливались, чтобы перекусить, отдохнуть и поменять лошадей.
Дон Педро, освобожденный от кляпа и ремней, ехал меж двух охранников, и можно себе представить, что творилось у него в душе. О настроении дона Педро и говорить не приходится.
Оказалось, однако, что в Овьедо путешествие не кончается. Они провели там лишь ночь и в таких ужасных условиях, в какие леди Маргарет еще никогда в жизни не попадала. Дон Педро де Мендоса был первым аристократом Астурии, в провинции же Овьедо, где у него были огромные поместья, выше его почитали лишь короля. Судебное преследование графа в самом сердце провинции, где его влияние так велико, было серьезным шагом, могущим повлечь за собой еще более серьезные последствия. Инквизиторы Овьедо решили избежать такой ответственности из чувства обычной предосторожности, решив, что это не противоречит их долгу перед святой инквизицией. Они считались не только с мирской значимостью дона Педро: он был весьма влиятельным лицом и в духовных, даже инквизиторских кругах, ибо Генеральный инквизитор дон Гаспар де Кирога, кардинал-архиепископ Толедо, приходился ему дядей. Этот факт налагал на инквизиторов двойную ответственность. Поразмыслив, они избрали не только благоразумный, но и единственно правильный путь.
Дон Педро и женщина, ответственная, по утверждению Фрея Луиса Сальседо, за суровое обвинение, выдвинутое против него, отправлялись в Толедо. Там его будут судить, там он будет под присмотром Генерального инквизитора, своего дяди. Причиной такого решения, засвидетельствованного нотариусом трибунала в Овьедо, было высокое положение в обществе дона Педро де Мендоса и Луна и особый характер прегрешения.
Фрей Луис сразу понял, чем руководствовались местные инквизиторы, счел их поведение трусливым и пытался настоять на своем: несмотря на все опасности и мирские соображения, суд должен состояться в Овьедо. Но его аргументы отвергли, и наутро доминиканцу пришлось вместе со своими пленниками отправиться в длительную поездку на юг, в Толедо.
Они провели в дороге неделю. Выехали из Астурии через ущелья Кантабрийских гор в долины Старой Кастилии, миновали Вальядолид и Сеговию, пересекли горы Сьерра-де-Гуадаррама и спустились в плодородную долину Тагус. Конечно, подобное путешествие было бы интересно английской леди, но все ее мысли были заняты нынешними страданиями и мрачными предчувствиями. И все же Маргарет не теряла надежду на спасение, ведь она была подданной Англии. В Овьедо у нее не было возможности передать через какого-нибудь правительственного чиновника просьбу о защите французскому послу, поскольку английский был отозван. Но когда ей предъявят официальное обвинение и она предстанет перед судом, она еще воспользуется этой возможностью.
Удобный случай представился Маргарет на следующий день по прибытии в Толедо.
Пленников разместили в Святой Обители, как всегда именовали дворец-тюрьму инквизиции. Длинное двухэтажное здание на узкой улочке близ Санто Доминго эль Антигуа, оно мало чем отличалось от других дворцов Толедо, где исключением был лишь венчавший город великолепный Алькасар. Вследствие мавританского влияния, доминировавшего не только в архитектуре, но и в повседневной жизни города, Святая Обитель была обращена на улицу глухой стеной. Еще лет десять тому назад арабская речь в Толедо звучала так же естественно, как испанская, пока не вышел специальный указ, запрещавший горожанам говорить по-арабски.
Таким образом, длинное белое здание являло миру глухую стену — свое лицо, столь же непроницаемое, как у инквизиторов, которые трудились в замке не покладая рук, утверждая чистоту Веры. Широкий портал в готическом стиле закрывался двойными массивными воротами из дерева с рельефными железными украшениями. Над порталом был укреплен щит с изображенным на нем зеленым крестом святой инквизиции — два грубо срубленных сука, на которых еще остались веточки с набухшими почками, а под ним девиз — «Exsurge Domine et judica causam Iuam» . В одной створке массивных ворот была прорезана маленькая дверь, в другой — на уровне человеческого роста — зарешеченное отверстие с небольшим ставнем. Через главный вход в готическом стиле вы попадали в облицованный камнем зал; деревянная лестница справа вела на второй этаж. Тут же справа из дальнего угла зала уходил в никуда вымощенный плитами коридор, похожий на туннель. В начале коридора слева каменные ступени вели в подземелье, где помещались погреба и темницы. Через вторые ворота с обрешеткой наверху в противоположном конце был виден залитый солнцем внутренний дворик, вокруг которого располагался замок, — зеленые кусты, цветы, виноградные лозы на шпалерах, поддерживаемых гранитными колоннами, фиговое дерево у кирпичной стены. А дальше взор приковывал тонкий мавританский ажур крытой аркады. Там медленно расхаживали парами монахи-доминиканцы в черно-белом облачении, читая молитвы. Из дальней часовни доносился запах ладана и воска. Казалось, здесь царит всеобъемлющий мир и покой.