Ну, с техническими все понятно.
   А служебные помещения — это такая святая святых, попасть в которую простому смертному невозможно.
   Основную часть метрополитена строили в годы «холодной войны», поэтому «подземные дворцы», как писали в буклетах для интуристов, имели еще и стратегическое значение.
   В блоках служебных помещений на большой глубине хранились запасы продовольствия и воды. Здесь были пробурены артезианские скважины, которые при необходимости могли бы снабжать водой несколько миллионов человек.
   Электромеханик, с которым он познакомился во время учений года два назад, по секрету поведал, что в случае ядерного удара весь город сможет отсидеться в метро в течение месяца. «Естественно, — добавил механик, — я не имею в виду спальные районы, где проходят новые линии. А вот на старых все построено на совесть, с учетом военной угрозы».
   Он рассказал командиру экипажа про «Метро-2», которое якобы тянется от Кремля аж до самого Чехова. Но, поскольку дело происходило в пивной (у механика закончилась смена, а у спасателей — учения; два этих знаменательных события они и отмечали), старший ему не поверил, хотя механик клялся и божился, что сам, лично, обслуживал эту линию. В пределах Москвы, конечно.
   «Нет-нет, — говорил он, — попасть из обычного метро в „Метро-2“ невозможно. Связи между ними нет, они залегают на разной глубине».
   Зато разные линии обычного метро были связаны между собой воедино системой переходов, стоков и воздушных шлюзов.
   — А воздушные шлюзы-то зачем? — недоумевал старший.
   — Как зачем? Проветривать. Представь, если вдруг пожар. Значит, что? — Они прикончили уже по четвертой кружке и съели одну маленькую воблочку на двоих. — Задымление! А если задымление сильное — надо продуть.
   — Ну так… Для этого же есть вентиляция! — возражал старший.
   — Конечно, есть, — соглашался механик. — А если она не справляется или повреждена огнем, что тогда?
   — Что?
   — А-а-а, — механик хитро улыбнулся и погрозил пальцем. — Я сейчас, — и нетвердой походкой пошел к туалету.
   Вернулся он минут через десять, улыбающийся. На обратном пути успел прихватить еще пару кружек. Поставил одну перед старшим, а из второй тут же отхлебнул.
   — Так о чем мы говорили?
   — О задымлении.
   — А, ну да. Представь, пожар, ну-у-у… В «Кузьминках». И дым, дым… — он закурил, и действительно, стало дымно. В пивнушке и так все курили, а механик вообще тянул одну за другой. — Так вот, дым… Его нужно рассеять, а местная вентиляция не справляется. И тогда… Включают спецобъект.
   — Спецобъект? — старший порылся в остатках воблы, нашел не до конца обглоданные ребрышки и принялся их сосать.
   — Ну. Рядом со станцией «ВДНХ» есть спецобъект. Это такой большой-большой вентилятор. Ну, чтоб тебе было понятно — примерно как пятиэтажный дом. На него работает отдельная городская электростанция. Так вот, если открыть воздушные шлюзы — до самых «Кузьминок», — то спецобъект продует тоннель в два счета.
   — Что, он такой мощный? — недоверчиво спросил старший.
   Механик затянулся, выпустил дым и рассеял его маленькой, но крепкой ладошкой, будто хотел показать, как работает спецобъект.
   — Он такой мощный, что если на станциях будут люди, то их сорвет к чертовой матери с платформ и расплющит о стены.
   — Да ты, по-моему, преувеличиваешь?
   — Я? — обиделся механик. — Наоборот, я преуменьшаю. Он и воду из тоннеля выдавит, если потребуется.
   — Подожди, но как это возможно? Задействовать спецобъект? Ведь в метро всегда люди?
   — Ну и что? Людей развернуть — и на выход. Смотри, это происходит следующим образом. Открывают воздушные шлюзы, так?
   — Так.
   — Затем рассчитывают, какие станции попадаются на пути воздушного потока, эвакуируют оттуда людей и закрывают гермодвери.
   — Гермодвери? Это еще что?
   — Ну как? Ты ни разу не видел на полу такие металлические полосы?
   — Видел.
   — Значит, гермодверь старой конструкции утоплена в стене, а по этой полосе, как по рельсу, ее закрывают. А если полосы нет, то на полу, сразу за эскалаторами, лежат листы железа. Это новые гермодвери. Они поднимаются снизу до самого потолка. И все — привет! Станция запечатана, как консервная банка. Значит, скоро загудит вентилятор. Спецобъект — он же такой мощный! Его нельзя просто врубить. Нажать кнопку, и все! Сначала надо сообщить в Мосэнерго о подключении потребителя, чтобы подготовились к падению напряжения в сети. Потом запустить электродвигатели первой очереди, чтобы прогрелись, потом — второй. Затем включить привод, и только тогда вентилятор закрутится. Но тогда уж — умри все живое!
 
   «Умри все живое!» — повторил про себя командир экипажа. От этой мысли ему стало не по себе, но ход он не сбавил, продолжал бежать.
   «А ведь сейчас, пожалуй, именно такая ситуация. Или пока нет?»
   Он повернул голову влево. Луч фонарика выхватил железную дверь в стене. Она выглядела странно — словно какой-то чудовищный пресс давил на нее изнутри, постепенно изменяя ее очертания.
   Старший несколько секунд смотрел на дверь, прежде чем сообразил, что это означает.
   — Бежим! — заорал он и бросился со всех ног вперед.
   За их спинами послышался хлопок, затем металлический звон и рокот чудовищной струи, извергавшейся в тоннель под огромным давлением. Толстую железную дверь сорвало с петель; она ударилась о противоположную стену, но упасть на рельсы не успела: вода продолжала прижимать ее к стене.
   Спасатели помчались вперед, в сторону «Волоколамской». Волна ударила им в спину, у Дока заплелись ноги, и он, потеряв равновесие, упал. Водитель, бежавший рядом, бросил лодку и помог подняться.
   Двигаться стало гораздо тяжелее, хотя основную массу воды уносило вниз, к «Щукинской».
   Старший очень боялся не успеть. Всего перехода три. Если вода польется через второй, то им ничего не останется, как погрузиться в лодку, уцепиться за тросы и вернуться назад.
   Значит, свою задачу они не выполнят. Но профессиональная гордость и чувство долга не позволяли ему даже думать об этом.
   Они упрямо месили воду и все-таки двигались вперед.
   «Только бы успеть!» — думал старший. Пот заливал лицо; он стекал из-под шлема, как течет вода с человека, моющегося в душе.
   Воздуха стало меньше. Вода выдавливала его из тоннеля. Легкие рвались и хлопали, как полиэтиленовые пакеты, перед глазами плавали разноцветные круги.
   Старший время от времени поворачивал голову в надежде увидеть вторую железную дверь, за которой проход, соединяющий параллельные тоннели. То ли они пропустили ее, то ли еще не дошли.
   Впрочем, проходом им все равно воспользоваться не удастся — он наверняка затоплен. Важнее было другое — выдержит вторая дверь или нет. Если выдержит, то они смогут пройти дальше. А если нет…
   Воды было уже по колено, и она все прибывала.
   Старший не понял, что именно заставило его остановиться. Интуиция?
   Он замер на месте.
   — Стой!
   Хруст. Негромкий, возникший откуда-то из-под шума воды, затем громче и громче… Оглушительный треск и удар!
   Прямо перед ними, может быть, метрах в двух, не больше, из левой стены ударила вода. Словно кто-то поставил перед ними перегородку, в которую упирались лучи фонариков.
   Вода, отразившись от стены, толкнула их в грудь.
   Старший прыгнул вправо, к стене, двое других спасателей последовали его примеру. Они держались за кабели и пока могли стоять на ногах.
   Вода била в лодку и рвала ее из рук. Старший понял, что вместе с ней им не удастся миновать новый поток.
   — Бросай! — заорал он и отпустил трос.
   Едва ли водитель его слышал — в этом реве старший даже сам себя не слышал, — он понял, что надо делать. Лодка, подхваченная потоком, пронеслась мимо него, и он едва успел разжать пальцы, а то бы поплыл вслед за ней до самой «Щукинской».
   Перебирая руками по кабелю, старший с трудом двинулся вперед. Когда спасатель попал под струю, бьющую из двери прохода, его прижало к стене так сильно, что он не мог пошевелиться. «Я утону!» — промелькнуло в голове. И эта мысль заставила его напрячь последние силы.
   Медленно, приставными шагами, он выбрался из-под потока и, оказавшись на той стороне, чуть не упал от усталости.
   Он стоял у стены, левой рукой по-прежнему держась за кабель, а правой шарил в мутном потоке, нащупывая руку товарища.
   Рука сжимала чемоданчик. «Док!» — подумал старший, обхватил запястье и резко рванул на себя. Док вывалился из гигантской струи и упал на рельсы. Он зашелся в приступе мучительного кашля — успел наглотаться воды. Наконец его вырвало; старший схватил дока за шиворот, поднял на ноги и отпихнул подальше от потока.
   Снова протянув руку, помог выбраться водителю. Они опять были втроем.
   — Еще немного! — закричал старший, будто те могли его слышать.
   Им казалось, что они бегут со всех ног; на самом же деле, они еле брели, спотыкаясь на каждом шагу.
   Старший на всякий случай проверил рацию. На «Щукинскую» должны были прибыть другие экипажи. Естественно, они сюда уже не пробьются, но что они подумают, когда увидят пустую лодку?
   «Моторола» в водозащитном корпусе лишь слабо потрескивала. Конечно, а чего он еще ожидал? Что сигнал сможет преодолеть толщу воды?
   Старший сунул рацию обратно в нагрудный карман, чтобы больше не тратить на нее времени. Здесь связи не будет.
   «Только бы третья дверь выдержала», — билась в голове одна-единственная мысль. Они-то выдержат, а вот металл…
 
   Игорь Вениаминович Маев быстро поднимался по ступенькам к машине. Того, что он увидел на «Тушинской», было вполне достаточно, чтобы оценить масштаб случившейся катастрофы и понять, что дела обстоят даже хуже, чем он предполагал.
   Из тоннеля нескончаемым потоком валили люди — орущие, грязные, в мокрой одежде, с кровавыми потеками на лицах. Их были сотни и сотни, и Маев в глубине души порадовался тому, что их так много. Ведь они могли бы и не спастись — остаться там, в тоннеле.
   К счастью, спасатели и «скорая» работали очень профессионально и оперативно. Они выносили тяжело раненных на улицу и грузили их в машины. Из тех, кто не пострадал или почти не пострадал, спасатели образовывали живую очередь, которая змеилась по лестнице, натыкалась на стоящих по обе стороны милиционеров и ползла вперед, прочь от этого страшного места.
   Маев стоял и смотрел, боясь пропустить момент, когда людской поток, вытекающий из тоннеля, наконец прекратится.
   Спасатели выносили носилки, ставили их на платформу, хватали новые и снова бежали навстречу толпе.
   — С ними есть связь? — вдруг спросил он референта.
   — Наверное. По рации, — ответил тот.
   — Мне нужно знать все, что они видят.
   Референт кивнул и поспешил вниз. Маев следил, как он умело лавирует между людьми, пробирается сквозь ряды носилок и наконец подходит к одному из малочисленной группы спасателей, оставшихся на платформе.
   Референт что-то сказал ему, показывая на своего шефа. Спасатель обернулся, на его лице отразилось недовольство, он поморщился, но все же достал небольшую черную рацию и отдал референту. Тот зажал ее в руке и стремглав побежал назад.
   — Вот.
   Поблагодарив его легким кивком головы, Маев поднес рацию к уху.
   В эфире стоял невообразимый треск, но он отчетливо слышал возбужденные голоса, переговаривающиеся друг с другом.
   — Внимание всем, кто меня слышит! Здесь тяжелый! Нужна помощь!
   — Володя, где вы?
   — Впереди, метров двести по тоннелю.
   — Понял, идем.
   — Кто там на станции? Будьте готовы принять группу людей. Примерно двадцать человек. Передвигаются самостоятельно.
   — Я — четвертый! Подхожу к заброшенной станции, как слышите…
   В динамике раздался громкий треск, и сообщение прервалось.
   «Черт! Что там такое?» Маев потряс портативную рацию — обычная реакция человека старой, еще советской закалки. Он иногда ловил себя на мысли, что рука, помимо воли, сама тянулась к телевизору, чтобы постучать по крышке, когда возникали помехи.
   — Я — четвертый! Нахожусь на заброшенной станции. Людей нигде не вижу. Уровень воды примерно по пояс…
   Сейчас Маев хорошо различал плеск воды. Он и раньше его слышал, но не понимал, что это за звук. Он отказывался верить в то, что это может быть вода.
   В голове, как в мощном компьютере, одна за другой вставали картинки. Линии, тоннели, поперечные разрезы, сложные схемы, планы, чертежи…
   Он всю жизнь проработал в метро; пришел сюда сразу после института и с тех пор «не вылезал из-под земли». Он не мог сказать про себя, что знает метро как свои пять пальцев. Маев подозревал, что никто не может так сказать.
   Но схему участка, на котором случилась катастрофа, он представлял довольно ясно. От «Тушинской» до «Волоколамской» понижение продольного профиля. Затем, от «Волоколамской» до «Щукинской», рельсы тоже идут по наклонной вниз, но уже не так круто.
   Если вода достигла «Волоколамской»… Что же тогда делается по ту сторону прорыва? От «Щукинской» и дальше? Смогут ли водоотливные установки остановить эту волну? Или их мощности не хватит?
   Он поднес рацию ко рту и нажал кнопку вызова.
   — Внимание, четвертый! Говорит начальник метрополитена Маев. Каков уровень воды на неработающей станции?
   В рации шуршание и треск, затем появился голос, выплывший словно из ниоткуда.
   — Я — четвертый! Воды по пояс, но она все время прибывает. Очень быстро.
   — Люди! Там есть люди?
   — Уже нет. Здесь… — спасатель замолчал.
   — Что там?
   — Здесь одни трупы. Очень много.
   — А люди? — спросил Маев.
   — Нет. — Ему показалось, что он видит лицо неизвестного спасателя — жесткое, с глубокими складками, идущими от крыльев носа к углам губ. — Людей не вижу.
   — Понятно.
   Ему, как профессионалу, это было более чем понятно. Спастись удалось лишь тем, кто ехал ближе к хвосту состава. Они смогли выпрыгнуть в тоннель и вернуться на «Тушинскую». Те, кто ехал в головных вагонах, сильнее пострадали от удара, да и сами вагоны наверняка завалило плывуном. И еще… Маев вспомнил доклад дежурного диспетчера электромеханической службы Шевченко. «В 8:29, — срывающимся голосом говорил Шевченко, — произошло короткое замыкание контактного рельса». Маев тогда подумал, что кому-то сильно не повезло, и даже пожалел бедолагу.
   Но сейчас он с ужасом осознал, как все было на самом деле. Люди бежали по колено в воде, а она все поднималась и поднималась, подкрадываясь к контактному рельсу. И когда наконец добралась, последовала голубая мертвящая вспышка. Люди от сильного удара, как парализованные, повалились ничком друг на друга. Может быть, не все погибли сразу, кто-то был только оглушен и, наверное, пришел бы через несколько минут в себя, но вода довершила дело. Она находила беззащитные рты, заливала легкие, душила и топила людей, пока они были без сознания и не могли сопротивляться.
   Немного помедлив, Маев снова нажал кнопку вызова.
   — Внимание! Говорит Маев. На каком уровне в тоннеле вода? Как близко она от «Тушинской»?
   После недолгой паузы он услышал то, чего больше всего боялся.
   — Подступает. Вы скоро сами ее увидите.
   Медлить было нельзя. Маев передал рацию референту; тот понял шефа без слов — бегом спустился на платформу и вернул «Моторолу» спасателю.
   Маев одернул форменный китель, ладно сидевший на грузной фигуре, дождался, когда референт вернется, и скомандовал:
   — На центральный пульт! Живо!
   Молодой человек открыл универсальным ключом двери станции, и они стали подниматься по невысоким лестничным пролетам на улицу.
   Маев сел в «БМВ» и спросил у водителя, показывая на радиотелефон:
   — Кто звонил?
   Тот пожал плечами:
   — Многие. Все.
   — Ладно.
   Начальник метрополитена набрал номер центрального пульта.
   — Маев говорит. Приказываю открыть воздушные шлюзы и локализовать место катастрофы. Готовьте спецобъект к запуску. Ждите моего сигнала. Как поняли?
   — Вас понял, — прозвучал короткий ответ.
   Он не видел другого выхода. Следующий звонок он сделал в московский штаб МЧС.
   — Маев! Прошу вас временно приостановить спасательную операцию. И, пожалуйста, поторопитесь с эвакуацией. Мне нужно, чтобы через пятнадцать минут на «Тушинской» и «Щукинской» никого не было. Для локализации прорыва предполагаю задействовать спецсредства повышенной мощности. Но я не могу это сделать, пока на станциях и в тоннеле люди.
   Он положил трубку и повернулся к референту, сидевшему на заднем сиденье.
   — Оставайся с ними на связи. Как только последний человек выйдет из тоннеля, дашь мне знать.
   — Слушаюсь! — Референт сделал пометку в блокноте и посмотрел на часы.
   — Все, Сережа, — сказал Маев водителю. — Давай на центральный пульт.
   Черный «БМВ», включив мигалку, резко сорвался с места.
   За время поездки Маев сделал еще несколько звонков и докладов. Самое главное решение он уже принял — задействовать спецобъект. Он понимал, что по ту сторону от «Волоколамской» живых больше нет.
   Пятнадцать минут — это, конечно, нереально; он намеренно торопил спасателей, однако, для того, чтобы вывести гигантский вентилятор на полную мощность, времени потребуется не меньше.
   Они должны успеть, иначе катастрофа в перегонном тоннеле перерастет в еще более крупную, и начнется такая цепная реакция, что лучше об этом и не думать.
 
   Спасатель, что в разговоре с Маевым называл себя четвертым, светил лучом мощного фонаря в черное жерло тоннеля.
   На заброшенной станции работало аварийное освещение, и этого скудного света хватало, чтобы разглядеть пустую платформу и тонкие колонны, подпиравшие потолок.
   «Волоколамская» выглядела, как последнее пристанище на пути между Жизнью и Смертью. Рубеж, за которым все менялось.
   Конус яркого света выхватывал стены и потолок тоннеля. Но стоило немного опустить фонарь, и спасатель видел черную массу воды, в которой, сбившись в кучу, плавали человеческие тела.
   Течение шевелило трупы, переворачивало их, било о стенки и медленно несло в сторону «Тушинской».
   К картинам смерти этот человек уже привык, но здесь, в огромном полутемном зале, плывущие мертвецы выглядели жутко.
   Он решил подождать минуту. Ровно минуту. Может быть, из тоннеля появится кто-нибудь живой.
   Спасатель хотел пройти немного вперед, приблизиться к месту катастрофы, но течение не давало сделать и шагу.
   Он вдруг он понял, что если прямо сейчас не повернуть назад, то можно и вовсе не вернуться. Вода прибывала, и проводить спасательную операцию в таких условиях было невозможно.
   Он оглянулся, посветил себе за спину. Он остался один. Рядом не было никого из товарищей — они помогали последним раненым, встреченным в тоннеле.
   Рация замигала зеленым огоньком, и послышался голос:
   — Четвертый! Есть там кто живой?
   Спасатель знал, что его ответ будет решающим. Он снова направил луч туда, на территорию гибели и хаоса, и разглядел большую волну, накатывающую прямо на него. Ждать было больше некого.
   Он развернулся и побежал обратно, на «Тушинскую», успев крикнуть на бегу:
   — Никого! Живых здесь нет!
   — Возвращайся!
   Волна мягко подкралась сзади и ударила в подколенные сгибы. Спасатель запнулся и упал, разбрызгивая воду, но тотчас же вскочил на ноги и снова побежал.
   — Возвращаюсь!
   Офицер МЧС, руководивший спасательной операцией, сделал пометку в журнале: «8.52, Согласно поступившим сообщениям, никого из живых в тоннеле не осталось. По требованию начальника метрополитена Маева И.В., спасательные мероприятия временно приостановлены с целью удаления из тоннеля избытка воды».
   Он аккуратно надел на шариковую ручку колпачок и закрыл журнал. Эвакуация людей со станции продолжалась еще девять минут.
   Когда из бывших пассажиров двадцать шестого состава на «Тушинской» никого не осталось, спасатель вновь открыл журнал и снял с ручки колпачок. Он отметил время завершения эвакуации и уже собирался доложить об этом из помещения дежурного по станции, но сначала связался с коллегой, работавшим на «Щукинской». То, что он услышал, заставило его изменить свое решение.
   — Валентин! — звучал голос в трубке. — Восемнадцатый экипаж ушел в сторону «Волоколамской» и не вернулся. У нас по параллельному пути пошла вода. Течение принесло лодку. Пустую. Без ребят. У вас они не выходили?
   — Пока нет, — ответил он.
   В тоннеле оставалось трое спасателей. Надо было подождать еще немного. Дать им шанс.
 
   Восемнадцатый экипаж пробивался к заброшенной станции. Старшему казалось, что он слышит, несмотря на все заглушающий гул, напряженное дыхание у себя за спиной. Он знал, что док и водитель не отстают.
   По мере того как они приближались к «Волоколамской», бежать становилось легче: основная масса воды текла вниз, к «Тушинской».
   Они миновали третью дверь, она еще держалась на петлях.
   Стены тоннеля впереди изменили свой цвет: на них появились золотистые отблески, отбрасываемые станционными фонарями.
   Это придало людям сил, и они побежали немного быстрее.
   Через минуту они увидели перед собой громадное недостроенное помещение.
   Старший остановился и обернулся. Водитель подставил ему руки, командир оттолкнулся и запрыгнул на платформу.
   Он принял у дока чемоданчик и протянул ему руку. За доком последовал водитель.
   Старший остановился всего на несколько секунд, чтобы перевести дыхание, — маленькая поблажка, награда в конце тяжелого пути.
   — Пришли! — громко сказал старший.
   Гулкое эхо подхватило его слова и заметалось под высокими сводами, словно не знало, куда спрятать эту нечаянно доставшуюся драгоценность. До сих пор его ежедневной добычей был лишь стук вагонных пар, а сегодня еще рев воды.
   Все трое ощущали сгустившуюся атмосферу беды, царившую на станции. Воздух был таким плотным, что его можно было раздвигать руками. Они медлили, тянули секунды, всячески оттягивали то время, когда им придется сделать первый шаг к той стороне платформы.
   Они не слышали ни человеческих голосов, ни криков о помощи, только неумолкающий шум и утробный рокот потревоженной земли, в которую так бесцеремонно вторглась чужеродная стихия.
   — Пошли! — сказал старший снова громче, чем следовало.
   Они одновременно шагнули вперед. Сверху они смотрели на человеческие тела, покачивающиеся в прибывающей воде.
   — Наши были здесь? Или нет? — спросил старший, обращаясь скорее к самому себе.
   Водитель пожал плечами.
   — Наверное, были, — ответил док.
   — Почему тогда ушли? — сказал старший, хотя ответ был очевиден: потому что в их помощи никто не нуждался.
   Ладно. Пусть так. Но ведь у спасателей еще оставалось много работы: достать тела погибших, разобрать завалы, проверить все вагоны, оставшиеся в тоннеле… Почему же они ушли?
   «Сначала надо остановить воду, — понял старший. — Остановить воду и как-то запечатать дырку, откуда она льется. Только после этого можно начинать полномасштабные работы. Делать все это прямо сейчас — неоправданный риск».
   Но из этого следовало…
   Он достал рацию.
   — Внимание! Я — восемнадцатый. Кто на связи? Кто меня слышит?
   Рация трещала, шипела, и старший не мог разобрать ни слова. Но ему почему-то казалось, что кто-то, на том конце радиоволны, напряженно ловит каждый звук.
   Он отпустил кнопку вызова и посмотрел на дисплей. Тот загорелся зеленым огоньком — значит, с ними пытались выйти на связь.
   Старший последний раз посмотрел в тоннель. Оттуда прибывала вода, принося все новых и новых мертвецов.
   Решение пришло мгновенно.
   — Уходим! — крикнул старший и побежал обратно, пересекая платформу наискосок.
   Тоннель, по которому они пришли, был почти сухим, и в нем не плавали трупы.
   Спасатели спрыгнули с платформы и со всех ног побежали прочь. Едва их дробные шаги затихли вдали, к платформе из параллельного тоннеля вышли люди.
   Двое. Первый, бредя по пояс в воде, припадал на одну ногу, второй нес на руках девочку в пластиковом дождевике.
 
   Одной рукой, заведенной за спину, Гарин придерживал Ксюшу, а другой — вцепился в пиджак мужчины со сломанной ногой.
   Мужчина, тяжело отдуваясь, шел впереди. Гарин слышал плеск воды, когда тот убирал преграды, постоянно возникавшие на их пути. И Гарин знал, что это за преграды.
   На мгновение ему почудилось, что вдалеке он увидел отблеск света, озаривший потолок и стены. Но отблеск исчез, и Гарин решил, что ошибся.
   Но по мере того как они продвигались вперед, в тоннеле и впрямь становилось светлее. Теперь Гарин четко видел контуры мужчины, идущего впереди.
   Он был ему благодарен за то, что мужчина больше заботился о Ксюше, чем о себе. Но его сильно смущала неизвестная причина такой заботы.
   Ведь, если бы Гарин был один, без дочери, этот мужчина вряд ли вызвался бы ему помогать. Значит, все дело в Ксюше. Но почему? Откуда такая любовь к незнакомому ребенку?
   «Брось, Гарин, — говорил он себе. — Не надо думать о человеке хуже, чем он есть. Разве Михаил не относился к ней точно так же?»
   Воспоминание о толстяке заставило его сердце болезненно сжаться. Как он? Сумел ли выбраться?
   «Я вам верю», — сказал толстяк. И еще он сказал: «Я не умею плавать».
   Сознание того, что он бросил человека, не давало Гарину покоя. Сколько он ни пытался списать свое поведение на сложившуюся ситуацию, но так и не мог до конца себя оправдать.
   Этот мужчина, которого он спас, заставил Гарина забыть о Михаиле. «Ну а что я еще мог сделать?» — подумал Гарин и удивился, как вяло сейчас звучит его обычное оправдание.