Страница:
Сперва Мэг подумала, что горят кусты, и вытянулась, чтобы разглядеть там языки пламени. Однако дымок оставался тонким – такой дым мог идти только от костра. Костер, разложенный в саду? Для Артемии это казалось чересчур по-городскому. Наконец ослы выбрались из зарослей папоротника, доходивших до плеча Мэг, и открылся вид на плато. Дым поднимался из печной трубы, венчавшей дом, который когда-то был таким же, как дома с плоскими крышами, стоявшие около гавани, а теперь скрывался в зарослях виноградных лоз и всевозможных вьющихся растений, и только блеск оконных стекол и одинокая печная труба указывали на то, что это жилище.
Неожиданно осел остановился, словно предоставляя ей возможность полюбоваться открывшимся зрелищем, однако в действительности на громкий окрик:
– Эй, там!
Мэг увидела, как от дома отделилась фигура человека и двинулась по дорожке по направлению к ней. Не знай она, что Эми Смизерс единственный человек, живущий в этой части острова, она могла бы подумать, что перед ней мужчина. Старые фланелевые брюки с рубахой, панама, изборожденное глубокими морщинами лицо… в облике не было ничего женского. Однако улыбка да покрытая вздувшимися венами и темными крапинками рука, протянутая навстречу задолго до того, как Мэг могла дотянуться до нее, оказались неожиданно женственными и прекрасными. Соскользнув с осла, Мэг пожала протянутую руку, и ее лицо автоматически озарилось ответной улыбкой. Мэг не знала, какой окажется мисс Смизерс, во всяком случае, не ожидала увидеть столь эксцентричную фигуру. Может быть, она надеялась встретить здесь писательницу или коллегу художницу. Во всяком случае, не женщину, которую дядя Седрик неодобрительно окрестил бы как «деградировавшую до местных жителей».
– Дорогая моя девочка, я и не ждала тебя так рано! Я видела эту тарахтелку с пропеллером и собралась было сразу же отправиться встречать, но сначала решила разжечь огонь и кое-что приготовить.
– Мисс Смизерс, очень рада познакомиться с вами… – Осел мягко подталкивал обеих женщин вверх в сторону дома. – Совершенно неожиданно изменились планы, мне так неудобно…
– Никаких извинений, деточка! Главное – ты здесь, жива и здорова. Верь ослам Меты, они надежнее человека в любой день недели. Послушай, зови меня просто Эми. Ты, как я помню, подписала письмо Мэг, вместо Маргарет…
– Да, называйте меня Мэг.
Они вышли на плато. Трава, судя по ее виду, была подстрижена рукой мастера. Ослы с жадностью набросились и начали уплетать свежую зелень. Мэг застенчиво проговорила:
– Мою мать тоже звали Эми.
– Я достаточно стара, чтобы быть тебе бабушкой! Смех Эми Смизерс походил на хриплый лай; словно решив поддержать ее, оба осла закричали так громко неожиданно, что обе женщины вздрогнули, а затем дружно рассмеялись. Мэг отметила про себя, что Эми умела смеяться. Это открытие стало для нее большим облегчением.
– Здесь так красиво! – сказала Мэг, оглядываясь по сторонам и расплываясь в широкой улыбке.
Плато располагалось на приличном удалении от будничных домов и пристани. Прежде всего, вид был великолепным. С того места, где она стояла, был виден берег, по которому она только что проехала, хотя маленькая песчаная бухта оставалась невидимой.
– Тут у нас преобладают ветры, дующие из Азии, поэтому мы подставляем им спину. – Эми развязала подпругу, удерживавшую поклажу на спине осла, и взвалила сумку на плечо. – Я живу подальше, вон там, за деревьями. Если не будет желания, то можно не видеться, на случай необходимости у нас имеются противотуманные ревуны.
– Противотуманные ревуны? – Изумленная Мэг подхватила свой чемодан, впечатления переполняли ее.
– Старый Андроулис установил их для нас обеих еще в 1936 году. – Эми прошла в промежуток между лозами, росшими рядом с поблескивающими стеклами окна, там оказалась входная дверь. – Для Евы и для меня. – Она обернулась и улыбнулась Мэг; зубы у нее были большими и желтыми, как у ослов. – В ту пору, – продолжала она, – мы не шибко ладили друг с другом, поэтому ему пришлось построить нам отдельные дома. Если в его отсутствие кто-то из нас мог вдруг заболеть или могла потребоваться срочная помощь, то на этот случай он установил ревуны. Семейство Таксос, живущее у пристани, сможет услышать сигнал даже в самый густой туман.
– Я… не знаю… Чарльз мало рассказывал мне… Изогнувшись всем телом, Мэг внесла чемодан почти в кромешную темноту. Она учащенно заморгала. Первый этаж дома состоял из одной большой комнаты. Каким-то совершенно необъяснимым образом Мэг узнала ее.
Эми опустила сумку на стол, стоявший посредине выложенного каменными плитами пола, и произнесла:
– Рассказывать тут, собственно говоря, нечего. Я знала Андроулиса еще до его встречи с Евой. Работала у него на яхте. Как-то раз к нам присоединилась чета Коваков. Ева в ту пору была сногсшибательной. Потом Андроулис поселился на этом острове. С тех пор я здесь и живу. В начале войны Ева уехала с острова. Потом мы с ней виделись несколько раз. Теперь мы хорошие подруги. Вот, собственно и все.
– О!.. – только и смогла произнести Мэг.
Без особых усилий Мэг представила себе миссис Ковак, как роковую женщину, ее брошенного мужа и все остальное; но Эми Смизерс была ягодкой совершенно другого поля. Где-то глубоко внутри, под ложечкой, у Мэг шевельнулось предвкушение чего-то. У нее будет достаточно времени разузнать побольше об Эми Смизерс; эта мысль вызвала легкое возбуждение.
Эми вновь улыбнулась и сказала:
– Да. Для первого раза новой информации более чем достаточно. Ковак должен был бы просветить тебя, но не волнуйся, всему свой черед. Давай я покажу тебе хозяйство. Потом часов до восьми оставлю тебя в покое, а затем зайду, чтобы мы поужинали у меня на вилле. За это время приготовь список всего, чего тут нет и что тебе может потребоваться. Я живу очень умеренно, поэтому кое-чего тебе может не хватать. Спирос Таксос завтра поедет в Калимнос и привезет оттуда все необходимое.
Эми прошла к дальней стене коттеджа и, указав на дверь, сказала:
– Ванная, дезинфекционное приспособление, позднее расскажу о нем подробнее.
Эми прошла мимо мелкой раковины, оборудованной маленьким ручным насосом, и распахнула дверцу огромного холодильника.
– Молоко и сыр, козьи разумеется, яйца. Я испеку тебе хлеб. В кладовой есть мешок муки, чай, соль, сахар.
Эми указала на печь.
– А это на тот случай, когда электрогенератор выйдет из строя. Такое случается нечасто, но, как правило, в самый неподходящий момент, в самый разгар приготовления пищи. Я затопила печь, потому что после захода солнца становится прохладно.
– Электрогенератор работает от ветряка?
– Да. Первое, что сделала Ева, – установила этот холодильник «Вестингауз»! – рассмеялась Эми. – У меня электричество почти повсюду. Ева говорила, что предпочитает свечи и напитки со льдом! Вот вкратце о нас обеих.
Мэг всплеснула руками.
– Не знаю, что и ответить. Вы так много сделали для меня. Спасибо, честное слово, большое спасибо. Вы обязательно должны назвать, сколько я вам должна.
– Не беспокойся, милая девочка. Деньги тут ни при чем. Ковак сказал, что ты хочешь побыть здесь до родов, а также написать детскую книгу. Мы здесь рады любому из его друзей, а тем более когда речь идет о работе и рождении ребенка!
Эми вновь подошла к двери.
– Отошлю ослов обратно и зайду за тобой часа через два. Любишь спаржу?
– Да!
– Отлично. Я выращиваю ее сама. В этом году ранний урожай.
Мэг, стоя у двери, видела, как Эми хлопнула ослов по спинам и они двинулись по дороге через лужайку с коротко подстриженной травой. Легким шагом женщины, которой не дашь половины ее возраста, Эми пересекла плато и исчезла среди деревьев. Мэг вспомнила о Еве Ковак, обитавшей в частной лечебнице в Эссексе, и у нее не было ни малейших сомнений по поводу того, которая из двух женщин жила лучшей жизнью.
Мэг вернулась в дом. Она не заметила, когда Эми успела наполнить водой и включить электрический чайник, но сейчас он уже вовсю шумел рядом с плитой. Она поискала вокруг и нашла заварной чайник и кружку. Козье молоко немного попахивало, тем не менее она добавила его немного в чай.
– Моя первая чашка чая на Артемии, – произнесла вслух Мэг и поняла, что точно так же поступила бы Миранда. От этого ей стало смешно.
Зажав кружку в ладонях, Мэг огляделась вокруг. Эми – или кто-то другой – вымыла маленькие окошки, все шесть штук. Отскоблила каменный пол и ступеньки лестницы, ведущей в спальные комнаты. Кто-то, наверное, подстриг траву и снаружи. Мэг пила чай и улыбалась. Как чудесно, что Чарльз настолько все для нее упростил. Она ждет ребенка и собирается написать книгу.
Закончив пить чай, Мэг направилась на второй этаж осмотреть спальни. Две спальни, каждая с двуспальной кроватью и большим комодом. Откинув белые покрывала, Мэг обнаружила под ними белые накрахмаленные до хруста простыни, огромные, не особенно мягкие подушки.
Спустившись вниз, она осмотрела печь, затем принялась распаковывать багаж, откладывая в сторону вещи, которые предстояло отнести наверх. Сумку с туалетными принадлежностями она отнесла в ванную, ожидая увидеть нечто примитивное, и замерла, пораженная увиденным. Ванная стояла на декоративных ножках в форме когтистых лап, унитаз походил на резной стул, там же стоял туалетный столик с огромным зеркалом и вращающимся стулом.
– Настоящее арт-деко, – промурлыкала себе под нос Мэг, вешая сумку и несколько полотенец на крючки.
К тому времени, когда за ней зашла Эми Смизерс, Мэг успела распаковать все свои вещи и принять ванну. К своему удивлению, она отметила, что рада находиться в обществе кого-то другого, что ей приятно закрывать дверь, сознавая, что довольно скоро она вернется сюда вновь.
Эми провела Мэг сквозь деревья к подножию ветряка.
– Оглядись как следует, пока совсем не стемнело, – пробурчала Эми, поднимаясь к самому бетонному фундаменту. – Иди сюда, Мэг. Ты сейчас на противоположной стороне острова. На турецкой стороне.
Все было совершенно другим; здесь уже стемнело, потому что солнце садилось. Деревья круто спускались к узким песчаным пляжам изрезанной бухточками береговой линии.
– Это та самая бухточка, которую я видела с дороги, ведущей на плато? – спросила Мэг, указывая направо.
– Это наша бухта. Бухта Барана, как ее окрестил Андроулис. Я очень часто там плаваю. Ты умеешь плавать, Мэг?
– Когда мы с сестрой были маленькими, нас назвали близнецами-головастиками. Я до сих пор хожу купаться всякий раз, когда я приезжаю к ней в гости в Корнуолл.
– Вы с сестрой близнецы? Значит, в тебе заложены волшебные силы. Боги улыбаются близнецам. Особенно здесь, в Греции.
Эми спустилась с фундамента на землю.
– Завтра я отведу тебя в бухту Барана, и там, если захочется, сможешь поплавать. – Она протянула руку Мэг. – А сейчас пойдем, хочу, чтобы ты взглянула на мой сад.
Они прошли по лесу около четверги мили. Перед ними раскинулась еще одна поляна, тропинка проходила под огромным арочным входом. За аркой, среди коротко подстриженной травы, как в английском фруктовом саду, возвышались яблони, а среди яблонь виднелись каменные скульптуры всевозможных форм и размеров – некоторые были выше яблонь, другие совсем маленькими. В конце сада из деревьев и камня на другом конце плато виднелась точная копия дома.
Мэг смотрела как завороженная:
– Да вы же скульптор, – произнесла она. Эми была в восхищении.
– Обычно меня спрашивают, что они означают, некоторые даже считают, что скульптуры тут были всегда, – никто и мысли не допускал, что их сделала я. Как ты догадалась?
– Вы же сами сказали «мой сад». Это скульптурный сад. Однажды я видела нечто подобное. Но очень маленький. А этот… Просто потрясающе!
Мэг приблизилась к мегалиту, [2]благодушно стоящему около очень старого, суковатого и покрытого наростами дерева.
– О, вы пошли гораздо дальше, не так ли? Скульптуры абстрактны, однако каждая из них связана с деревьями.
– Господи Боже мой! Наконец-то нашелся хоть один человек! Не удивительно, что Ковак считает тебя необыкновенной!
Мэг едва слышала ее слова, она словно погрузилась в транс. Она чувствовала себя так, словно окунулась в одну из детских книг, которую ей доводилось иллюстрировать. Задумчиво она произнесла вслух:
– Тут как в сказке «Яблочный старичок», только гораздо лучше. Если бы я только видела это раньше, я бы нарисовала…
Эми улыбалась блаженной улыбкой.
– Становится слишком темно, чтобы разглядеть все как следует. Приходи завтра и сможешь изучить их основательно. Тут есть одна скульптура, внутрь которой можно забраться – побыть как ребенок в утробе матери! Тебе она непременно понравится.
Мэг позволила увести себя в дом. Эми щелкнула выключателем, и ее огромная кухня ожила. Точно такая же раковина, стол, плита… Но на этом сходство заканчивалось. Половина коттеджа Эми являлась одновременно и ее студией, и огромные куски камня занимали место под окнами.
– Извини за беспорядок. Я все собираюсь пристроить сарай. Здесь только материал, находящийся в работе. Свои камни я храню снаружи.
– Приятно видеть их здесь – часть вашей жизни. Мэг все еще сидела с широко раскрытыми глазами, подобно ребенку в пещере Алладина.
– Самое неприятное в том, что эта чертова каменная пыль проникает во все дыры. Не знаю, полезно ли ее есть!
Эми налила вино в изящные бокалы и вручила один Мэг.
– Давай выпьем тост перед ужином. За твое здоровье и счастье…
Мэг, не соглашаясь, закачала головой.
– Не сегодня. Я еще только появилась на этой особенной картине. – Она улыбнулась и, подхваченная внутренним вдохновением, подняла свой бокал. – Давайте выпьем за остров Артемию и за богиню Артемиду. Да хранит она нас.
– О премудрое дитя!
Эми залпом осушила бокал, затем выдвинула из-под стола массивные табуретки.
– Присаживайся, мне нужно взглянуть на «соломку», затем пожуем спаржу и ты расскажешь мне про Еву. – Она взглянула на Мэг, улыбка сошла с ее лица. – Не думаю, что увижу ее еще раз. Так что ты заполнишь этот пробел.
Мэг так и поступила. Вечер пролетел незаметно. К концу вечера Мэг совершенно четко знала, что на протяжении нескольких следующих дней ей придется высадить большую часть своих семян; что ей выделяется доля в козьем стаде Эми и что именно козы «постригли» траву на плато; что Мета Таксос была не так стара, как казалась, что она убралась в коттедже и, если возникнет необходимость, уберет там снова; что «соломка» – это очень нежная, хрустящая красная рыба, приготовленная в соусе из козьего молока и местных оливок.
И лишь возвратившись обратно на кухню Евы Ковак, Мэг смогла объяснить возникшее у нее ощущение «d?j? vu». [3]Кухни, спроектированные, возможно, таинственным Андроулисом много лет назад, оказались точными копиями кухни дома в Кихоле. И одновременно она ощутила в себе присутствие Миранды. Связь между ними была совершенно спокойной, она совершенно не походила на то, что было прежде. Сначала Мэг не могла в это поверить и пыталась отыскать в уголках своего мозга признаки расстройства или боли. Они отсутствовали. Миранда была довольна. Довольна в такой же степени, как и она, Мэг, была довольна своей жизнью.
Мэг приготовилась ко сну. Плиту придется не трогать, она еще не отыскала сарай, где лежали сырые дрова, которые могли бы долго гореть в печи. Дверь в дом была закрыта на деревянный засов, однако ставни были обвиты виноградными лозами и не закрывались. На маленьких окнах не было занавесок; луна светила ярче свечи, и поэтому Мэг задула свечу задолго до того, как улеглась между двумя хрустящими простынями. Она взбила подушку и легла на спину, положив руки на живот. Все волнения последних нескольких месяцев ушли прочь, начав рассеиваться с того момента, как колеса «Боинга» коснулись посадочной полосы. Взгляд в умиротворенное сознание Миранды явился той последней каплей, которой ей так недоставало до достижения полного внутреннего спокойствия.
Мэг закрыла глаза и поняла, что сразу же заснет.
ГЛАВА 15
Неожиданно осел остановился, словно предоставляя ей возможность полюбоваться открывшимся зрелищем, однако в действительности на громкий окрик:
– Эй, там!
Мэг увидела, как от дома отделилась фигура человека и двинулась по дорожке по направлению к ней. Не знай она, что Эми Смизерс единственный человек, живущий в этой части острова, она могла бы подумать, что перед ней мужчина. Старые фланелевые брюки с рубахой, панама, изборожденное глубокими морщинами лицо… в облике не было ничего женского. Однако улыбка да покрытая вздувшимися венами и темными крапинками рука, протянутая навстречу задолго до того, как Мэг могла дотянуться до нее, оказались неожиданно женственными и прекрасными. Соскользнув с осла, Мэг пожала протянутую руку, и ее лицо автоматически озарилось ответной улыбкой. Мэг не знала, какой окажется мисс Смизерс, во всяком случае, не ожидала увидеть столь эксцентричную фигуру. Может быть, она надеялась встретить здесь писательницу или коллегу художницу. Во всяком случае, не женщину, которую дядя Седрик неодобрительно окрестил бы как «деградировавшую до местных жителей».
– Дорогая моя девочка, я и не ждала тебя так рано! Я видела эту тарахтелку с пропеллером и собралась было сразу же отправиться встречать, но сначала решила разжечь огонь и кое-что приготовить.
– Мисс Смизерс, очень рада познакомиться с вами… – Осел мягко подталкивал обеих женщин вверх в сторону дома. – Совершенно неожиданно изменились планы, мне так неудобно…
– Никаких извинений, деточка! Главное – ты здесь, жива и здорова. Верь ослам Меты, они надежнее человека в любой день недели. Послушай, зови меня просто Эми. Ты, как я помню, подписала письмо Мэг, вместо Маргарет…
– Да, называйте меня Мэг.
Они вышли на плато. Трава, судя по ее виду, была подстрижена рукой мастера. Ослы с жадностью набросились и начали уплетать свежую зелень. Мэг застенчиво проговорила:
– Мою мать тоже звали Эми.
– Я достаточно стара, чтобы быть тебе бабушкой! Смех Эми Смизерс походил на хриплый лай; словно решив поддержать ее, оба осла закричали так громко неожиданно, что обе женщины вздрогнули, а затем дружно рассмеялись. Мэг отметила про себя, что Эми умела смеяться. Это открытие стало для нее большим облегчением.
– Здесь так красиво! – сказала Мэг, оглядываясь по сторонам и расплываясь в широкой улыбке.
Плато располагалось на приличном удалении от будничных домов и пристани. Прежде всего, вид был великолепным. С того места, где она стояла, был виден берег, по которому она только что проехала, хотя маленькая песчаная бухта оставалась невидимой.
– Тут у нас преобладают ветры, дующие из Азии, поэтому мы подставляем им спину. – Эми развязала подпругу, удерживавшую поклажу на спине осла, и взвалила сумку на плечо. – Я живу подальше, вон там, за деревьями. Если не будет желания, то можно не видеться, на случай необходимости у нас имеются противотуманные ревуны.
– Противотуманные ревуны? – Изумленная Мэг подхватила свой чемодан, впечатления переполняли ее.
– Старый Андроулис установил их для нас обеих еще в 1936 году. – Эми прошла в промежуток между лозами, росшими рядом с поблескивающими стеклами окна, там оказалась входная дверь. – Для Евы и для меня. – Она обернулась и улыбнулась Мэг; зубы у нее были большими и желтыми, как у ослов. – В ту пору, – продолжала она, – мы не шибко ладили друг с другом, поэтому ему пришлось построить нам отдельные дома. Если в его отсутствие кто-то из нас мог вдруг заболеть или могла потребоваться срочная помощь, то на этот случай он установил ревуны. Семейство Таксос, живущее у пристани, сможет услышать сигнал даже в самый густой туман.
– Я… не знаю… Чарльз мало рассказывал мне… Изогнувшись всем телом, Мэг внесла чемодан почти в кромешную темноту. Она учащенно заморгала. Первый этаж дома состоял из одной большой комнаты. Каким-то совершенно необъяснимым образом Мэг узнала ее.
Эми опустила сумку на стол, стоявший посредине выложенного каменными плитами пола, и произнесла:
– Рассказывать тут, собственно говоря, нечего. Я знала Андроулиса еще до его встречи с Евой. Работала у него на яхте. Как-то раз к нам присоединилась чета Коваков. Ева в ту пору была сногсшибательной. Потом Андроулис поселился на этом острове. С тех пор я здесь и живу. В начале войны Ева уехала с острова. Потом мы с ней виделись несколько раз. Теперь мы хорошие подруги. Вот, собственно и все.
– О!.. – только и смогла произнести Мэг.
Без особых усилий Мэг представила себе миссис Ковак, как роковую женщину, ее брошенного мужа и все остальное; но Эми Смизерс была ягодкой совершенно другого поля. Где-то глубоко внутри, под ложечкой, у Мэг шевельнулось предвкушение чего-то. У нее будет достаточно времени разузнать побольше об Эми Смизерс; эта мысль вызвала легкое возбуждение.
Эми вновь улыбнулась и сказала:
– Да. Для первого раза новой информации более чем достаточно. Ковак должен был бы просветить тебя, но не волнуйся, всему свой черед. Давай я покажу тебе хозяйство. Потом часов до восьми оставлю тебя в покое, а затем зайду, чтобы мы поужинали у меня на вилле. За это время приготовь список всего, чего тут нет и что тебе может потребоваться. Я живу очень умеренно, поэтому кое-чего тебе может не хватать. Спирос Таксос завтра поедет в Калимнос и привезет оттуда все необходимое.
Эми прошла к дальней стене коттеджа и, указав на дверь, сказала:
– Ванная, дезинфекционное приспособление, позднее расскажу о нем подробнее.
Эми прошла мимо мелкой раковины, оборудованной маленьким ручным насосом, и распахнула дверцу огромного холодильника.
– Молоко и сыр, козьи разумеется, яйца. Я испеку тебе хлеб. В кладовой есть мешок муки, чай, соль, сахар.
Эми указала на печь.
– А это на тот случай, когда электрогенератор выйдет из строя. Такое случается нечасто, но, как правило, в самый неподходящий момент, в самый разгар приготовления пищи. Я затопила печь, потому что после захода солнца становится прохладно.
– Электрогенератор работает от ветряка?
– Да. Первое, что сделала Ева, – установила этот холодильник «Вестингауз»! – рассмеялась Эми. – У меня электричество почти повсюду. Ева говорила, что предпочитает свечи и напитки со льдом! Вот вкратце о нас обеих.
Мэг всплеснула руками.
– Не знаю, что и ответить. Вы так много сделали для меня. Спасибо, честное слово, большое спасибо. Вы обязательно должны назвать, сколько я вам должна.
– Не беспокойся, милая девочка. Деньги тут ни при чем. Ковак сказал, что ты хочешь побыть здесь до родов, а также написать детскую книгу. Мы здесь рады любому из его друзей, а тем более когда речь идет о работе и рождении ребенка!
Эми вновь подошла к двери.
– Отошлю ослов обратно и зайду за тобой часа через два. Любишь спаржу?
– Да!
– Отлично. Я выращиваю ее сама. В этом году ранний урожай.
Мэг, стоя у двери, видела, как Эми хлопнула ослов по спинам и они двинулись по дороге через лужайку с коротко подстриженной травой. Легким шагом женщины, которой не дашь половины ее возраста, Эми пересекла плато и исчезла среди деревьев. Мэг вспомнила о Еве Ковак, обитавшей в частной лечебнице в Эссексе, и у нее не было ни малейших сомнений по поводу того, которая из двух женщин жила лучшей жизнью.
Мэг вернулась в дом. Она не заметила, когда Эми успела наполнить водой и включить электрический чайник, но сейчас он уже вовсю шумел рядом с плитой. Она поискала вокруг и нашла заварной чайник и кружку. Козье молоко немного попахивало, тем не менее она добавила его немного в чай.
– Моя первая чашка чая на Артемии, – произнесла вслух Мэг и поняла, что точно так же поступила бы Миранда. От этого ей стало смешно.
Зажав кружку в ладонях, Мэг огляделась вокруг. Эми – или кто-то другой – вымыла маленькие окошки, все шесть штук. Отскоблила каменный пол и ступеньки лестницы, ведущей в спальные комнаты. Кто-то, наверное, подстриг траву и снаружи. Мэг пила чай и улыбалась. Как чудесно, что Чарльз настолько все для нее упростил. Она ждет ребенка и собирается написать книгу.
Закончив пить чай, Мэг направилась на второй этаж осмотреть спальни. Две спальни, каждая с двуспальной кроватью и большим комодом. Откинув белые покрывала, Мэг обнаружила под ними белые накрахмаленные до хруста простыни, огромные, не особенно мягкие подушки.
Спустившись вниз, она осмотрела печь, затем принялась распаковывать багаж, откладывая в сторону вещи, которые предстояло отнести наверх. Сумку с туалетными принадлежностями она отнесла в ванную, ожидая увидеть нечто примитивное, и замерла, пораженная увиденным. Ванная стояла на декоративных ножках в форме когтистых лап, унитаз походил на резной стул, там же стоял туалетный столик с огромным зеркалом и вращающимся стулом.
– Настоящее арт-деко, – промурлыкала себе под нос Мэг, вешая сумку и несколько полотенец на крючки.
К тому времени, когда за ней зашла Эми Смизерс, Мэг успела распаковать все свои вещи и принять ванну. К своему удивлению, она отметила, что рада находиться в обществе кого-то другого, что ей приятно закрывать дверь, сознавая, что довольно скоро она вернется сюда вновь.
Эми провела Мэг сквозь деревья к подножию ветряка.
– Оглядись как следует, пока совсем не стемнело, – пробурчала Эми, поднимаясь к самому бетонному фундаменту. – Иди сюда, Мэг. Ты сейчас на противоположной стороне острова. На турецкой стороне.
Все было совершенно другим; здесь уже стемнело, потому что солнце садилось. Деревья круто спускались к узким песчаным пляжам изрезанной бухточками береговой линии.
– Это та самая бухточка, которую я видела с дороги, ведущей на плато? – спросила Мэг, указывая направо.
– Это наша бухта. Бухта Барана, как ее окрестил Андроулис. Я очень часто там плаваю. Ты умеешь плавать, Мэг?
– Когда мы с сестрой были маленькими, нас назвали близнецами-головастиками. Я до сих пор хожу купаться всякий раз, когда я приезжаю к ней в гости в Корнуолл.
– Вы с сестрой близнецы? Значит, в тебе заложены волшебные силы. Боги улыбаются близнецам. Особенно здесь, в Греции.
Эми спустилась с фундамента на землю.
– Завтра я отведу тебя в бухту Барана, и там, если захочется, сможешь поплавать. – Она протянула руку Мэг. – А сейчас пойдем, хочу, чтобы ты взглянула на мой сад.
Они прошли по лесу около четверги мили. Перед ними раскинулась еще одна поляна, тропинка проходила под огромным арочным входом. За аркой, среди коротко подстриженной травы, как в английском фруктовом саду, возвышались яблони, а среди яблонь виднелись каменные скульптуры всевозможных форм и размеров – некоторые были выше яблонь, другие совсем маленькими. В конце сада из деревьев и камня на другом конце плато виднелась точная копия дома.
Мэг смотрела как завороженная:
– Да вы же скульптор, – произнесла она. Эми была в восхищении.
– Обычно меня спрашивают, что они означают, некоторые даже считают, что скульптуры тут были всегда, – никто и мысли не допускал, что их сделала я. Как ты догадалась?
– Вы же сами сказали «мой сад». Это скульптурный сад. Однажды я видела нечто подобное. Но очень маленький. А этот… Просто потрясающе!
Мэг приблизилась к мегалиту, [2]благодушно стоящему около очень старого, суковатого и покрытого наростами дерева.
– О, вы пошли гораздо дальше, не так ли? Скульптуры абстрактны, однако каждая из них связана с деревьями.
– Господи Боже мой! Наконец-то нашелся хоть один человек! Не удивительно, что Ковак считает тебя необыкновенной!
Мэг едва слышала ее слова, она словно погрузилась в транс. Она чувствовала себя так, словно окунулась в одну из детских книг, которую ей доводилось иллюстрировать. Задумчиво она произнесла вслух:
– Тут как в сказке «Яблочный старичок», только гораздо лучше. Если бы я только видела это раньше, я бы нарисовала…
Эми улыбалась блаженной улыбкой.
– Становится слишком темно, чтобы разглядеть все как следует. Приходи завтра и сможешь изучить их основательно. Тут есть одна скульптура, внутрь которой можно забраться – побыть как ребенок в утробе матери! Тебе она непременно понравится.
Мэг позволила увести себя в дом. Эми щелкнула выключателем, и ее огромная кухня ожила. Точно такая же раковина, стол, плита… Но на этом сходство заканчивалось. Половина коттеджа Эми являлась одновременно и ее студией, и огромные куски камня занимали место под окнами.
– Извини за беспорядок. Я все собираюсь пристроить сарай. Здесь только материал, находящийся в работе. Свои камни я храню снаружи.
– Приятно видеть их здесь – часть вашей жизни. Мэг все еще сидела с широко раскрытыми глазами, подобно ребенку в пещере Алладина.
– Самое неприятное в том, что эта чертова каменная пыль проникает во все дыры. Не знаю, полезно ли ее есть!
Эми налила вино в изящные бокалы и вручила один Мэг.
– Давай выпьем тост перед ужином. За твое здоровье и счастье…
Мэг, не соглашаясь, закачала головой.
– Не сегодня. Я еще только появилась на этой особенной картине. – Она улыбнулась и, подхваченная внутренним вдохновением, подняла свой бокал. – Давайте выпьем за остров Артемию и за богиню Артемиду. Да хранит она нас.
– О премудрое дитя!
Эми залпом осушила бокал, затем выдвинула из-под стола массивные табуретки.
– Присаживайся, мне нужно взглянуть на «соломку», затем пожуем спаржу и ты расскажешь мне про Еву. – Она взглянула на Мэг, улыбка сошла с ее лица. – Не думаю, что увижу ее еще раз. Так что ты заполнишь этот пробел.
Мэг так и поступила. Вечер пролетел незаметно. К концу вечера Мэг совершенно четко знала, что на протяжении нескольких следующих дней ей придется высадить большую часть своих семян; что ей выделяется доля в козьем стаде Эми и что именно козы «постригли» траву на плато; что Мета Таксос была не так стара, как казалась, что она убралась в коттедже и, если возникнет необходимость, уберет там снова; что «соломка» – это очень нежная, хрустящая красная рыба, приготовленная в соусе из козьего молока и местных оливок.
И лишь возвратившись обратно на кухню Евы Ковак, Мэг смогла объяснить возникшее у нее ощущение «d?j? vu». [3]Кухни, спроектированные, возможно, таинственным Андроулисом много лет назад, оказались точными копиями кухни дома в Кихоле. И одновременно она ощутила в себе присутствие Миранды. Связь между ними была совершенно спокойной, она совершенно не походила на то, что было прежде. Сначала Мэг не могла в это поверить и пыталась отыскать в уголках своего мозга признаки расстройства или боли. Они отсутствовали. Миранда была довольна. Довольна в такой же степени, как и она, Мэг, была довольна своей жизнью.
Мэг приготовилась ко сну. Плиту придется не трогать, она еще не отыскала сарай, где лежали сырые дрова, которые могли бы долго гореть в печи. Дверь в дом была закрыта на деревянный засов, однако ставни были обвиты виноградными лозами и не закрывались. На маленьких окнах не было занавесок; луна светила ярче свечи, и поэтому Мэг задула свечу задолго до того, как улеглась между двумя хрустящими простынями. Она взбила подушку и легла на спину, положив руки на живот. Все волнения последних нескольких месяцев ушли прочь, начав рассеиваться с того момента, как колеса «Боинга» коснулись посадочной полосы. Взгляд в умиротворенное сознание Миранды явился той последней каплей, которой ей так недоставало до достижения полного внутреннего спокойствия.
Мэг закрыла глаза и поняла, что сразу же заснет.
ГЛАВА 15
Миранда просеивала сквозь пальцы теплый песок в бухте Ланна и старалась не вздрагивать, когда капли воды, стекавшие с мокрых волос Алекса, падали на ее обнаженные плечи.
– Ма, отец спит? – громко спросил он. Выразительно закатив глаза, Миранда ответила:
– Спал.
Она прищурилась от солнечного света. Алекс начал подрастать, через несколько недель ему исполнится десять лет. Через два-три года он станет совсем похож на того четырнадцатилетнего Питера, которого она увидела в первый раз.
Питер не шевелился, хотя Миранда знала, что он не спит.
Миранда улыбнулась.
– А я могу помочь тебе?
– Было бы здорово, если бы ты искупалась в море, но…
Он искоса посмотрел на нее тем взглядом, к которому она теперь начала привыкать. После «несчастного случая», как эфемерно называли ее связь с Джоном Мередитом, он избегал смотреть ей в глаза.
– Что «но»?
Между ними еще сохранились следы былой антипатии. Миранда сказала себе, что хотела бы, чтобы он переборол себя и чтобы высказал то, что у него на душе.
– Ну, я думаю, тебе не очень хочется. В принципе это вполне соответствовало истине. Сама мысль о ледяной воде на нагретой солнцем коже была для нее пыткой.
– Можешь для компании пригласить Кэти, – сказала Миранда. – И этот маленький ужас, Зеч, бегал где-то тут. Или ты уже утопил их обоих?
Он невесело улыбнулся.
– Но было бы лучше, если бы и папа тоже пошел купаться.
– А я думала, ты просишь меня.
– Ну да, конечно. Если папа спит. А ты не против? Питер открыл один глаз.
– Мама должна отдыхать. Я присоединюсь к тебе через десять минут.
Лицо Алекса озарилось счастливой улыбкой.
– Отлично, па! А пока пойду утоплю Зеча!
Он умчался прочь, бросив еще один косой взгляд на мать, но Миранда не оценила шутку. Было совершенно очевидно, что Алекс смотрел на нее как на человека второго сорта.
Питер приподнялся на локте.
– Нет покоя сорванцам. – Он улыбнулся ей, а потом спросил: – Все в порядке, дорогая?
– Разумеется.
Она выдавила из себя улыбку.
– По правде говоря, Питер, тебе незачем все время проявлять обо мне беспокойство. Во всяком случае, сейчас. Со мной все в порядке. Со мной действительно все в порядке.
– Знаю.
Он опустил свою руку на ее, и она на мгновение перестала просеивать песок.
– Ты просто замечательна, любовь моя. Ладишь со всеми нами, всегда такая спокойная и собранная.
– Другими словами, нет ничего общего с прежней Мирандой?
Она еще раз улыбнулась, но в ее голосе прозвучала грусть. Ей было хорошо известно, что сумасбродство покинуло ее, и хотя это было совсем не плохо, но тем не менее оно долго составляло часть ее естества, и теперь порой ей его недоставало.
– Мы оба изменились, Миранда.
Он почувствовал как ее пальцы попытались захватить песок, и сильнее стиснул ей руку.
– Может быть, мы просто стареем? – Наклонившись, он поцеловал ее в нос. – Никто из нас уже не станет спускаться по канату в лодку, верно?
– Нет… Вот мне, например, даже не хочется залезать в море, хотя сегодня уж точно самый жаркий день в году, – сказала Миранда.
Питер состроил гримасу.
– У меня тоже нет желания. И не было на протяжении всего года.
Миранда удивилась.
– Неужели? А я думала, что ты купался с детьми по субботам.
– Я ходил с ними на море. Но сам в воду не входил. На мгновение она встретилась с ним взглядом, затем отвела взгляд в сторону. Питер изменился так же, как и она. Но в результате трагедии, случившейся на Рождество, она приобрела нечто новое: на смену присущему ей сумасбродству пришел душевный покой, которого она никогда прежде не испытывала. Питер же не получил ничего. Миранда не могла с уверенностью сказать, сколько он потерял; с тех пор он не написал ничего существенного. Теперь, похоже, ему больше не нравилось плавать. Может быть, когда он потерял Мэг, он лишился всего? Внезапно Миранда испуганно всхлипнула, и Питер обнял ее и крепко прижал к себе.
– Все хорошо. Не вспоминай об этом, любимая.
Все хорошо.
Уткнувшись ему в шею, она проговорила:
– Дело не в этом. Извини меня, Питер. Извини. Если бы я могла сделать что-нибудь, чтобы стало лучше…
– Просто поправляйся, вот и все.
Миранда знала, что ее эмоциональная неустойчивость связывала ему руки, и ей хотелось дать ему свободу. Внезапно она проговорила:
– Питер, мы оба пойдем купаться. Прямо сейчас. Пойдем плавать вместе с детьми. Вместе.
Он посмотрел на нее с сомнением.
– У тебя хватит сил?
– Теперь я уже почти все делаю сама. Разумеется, сил у меня хватит.
Она села и принялась закалывать шпильками волосы.
– Ты же знаешь, Мэг купается каждый день. Обычно перед завтраком.
– Да. Но Эгейское море гораздо теплее, чем Атлантический океан! К тому же Мэг сильна, как лошадь.
Алекс прошлепал босыми ногами по пляжу, на каждой реснице висели капельки воды.
– Вы оба решили искупаться? Здорово! Отлично! Вспомнив что-то слышанное в детстве, он закричал:
– Головастик и Акула!
Миранда бегом устремилась к отмели и бросилась в первую же волну. Так никто не узнает, что соленые капли, появившиеся на лице, были неожиданными слезами.
Мэг на самом деле была счастливой. С самого первого дня пребывания на Артемии сложился определенный распорядок жизни, и он вполне устраивал ее. Если бы никакого распорядка не было вовсе, она могла бы проводить все дни в праздности и чувствовать себя замечательно, однако установившийся распорядок давал ощущение цели существования, стремление к ней и исполнения задуманного.
В июле стало так жарко, что любую работу к полудню приходилось прекращать. Они с Эми отказались от утренних купаний, посвятив эти два драгоценных часа работе в своих садах. Спиро Таксос расчистил землю от корней в старом огороде Евы Ковак, и бобы, посаженные Мэг, уже обвили своими стеблями деревья, и она собрала первые стручки. Зимние овощи также неплохо подросли, но в любом случае их урожай придется собирать уже Эми. Мэг знала, что к тому времени, когда они вызреют, ей придется уехать отсюда, и хотя она говорила, что вернется с ребенком сразу же, как только сможет, у нее самой не было в этом твердой уверенности.
После работы в саду оставшуюся часть утра она проводила за рисованием. Ее книга, достаточно простая, во многом зависела от очарования бледноватых акварелей, которые Мэг предпочитала другим краскам, а вилла, с царящей в ее атмосфере аурой двадцатых годов двадцатого столетия, казалось, побуждала Мэг рисовать рисунки, изобилующие мелкими деталями, ставшие такими немодными в настоящее время. У героев книги отсутствовали четкие контуры, не было застывших и примитивных фигур. Главная героиня – дочь Луны, Нокомис, – кочуя с одной страницы на другую, увлекала следом за собой облака звездной пыли. Позади каждой звезды виднелся лунный луч, то озорной и непослушный, то печальный; на каждого из них стоило посмотреть и узнать. Возможно, увлечение Эми округлыми формами в последние дни было чистым совпадением. Она настаивала, что композиция из огромных каменных футбольных мячей, которую она начала возводить в своем английском саду, символизировала плодородие и служила жертвой для богини Артемиды.
– Другими словами, – подтрунивала над ней Мэг, – все эти округлые формы – это луны.
– Вовсе нет. Я сотворила их по форме твоего живота, когда месяц назад во время наших купаний ты выходила из моря. Тогда я впервые заметила твою беременность. Мне понравилась округлость твоего живота.
Мэг посмотрела на пожилую женщину с притворной суровостью.
– Подобное заявление, мисс Смизерс, сойдет вам с рук в 1976 году. Однако мир был бы шокирован, услышь он нечто подобное в двадцатых годах.
Эми самодовольно улыбнулась.
Поздний ленч они неизменно проводили в бухте Барана, где, пережидая дневную жару, купались и немного спали. Именно там, понемногу рассказывая о страничках своих жизней, они находили много общего между собой.
– Мне казалось, что я всегда ревную к Еве.
– Но ты же сказала, что вы стали подругами.
– Ева всегда была моей подругой. Она всех любила. Очевидно… потому что я знала, что люблю ее… я позволила ей любить меня.
Мэг подумала о Питере, о том, как она, очевидно, позволила ему любить себя. Она ничего не сказала. Эми села и слегка потерла свои корявые ноги.
– Некоторым людям очень трудно принять дружбу. Они чувствуют, что ничего не могут дать взамен – свою дружбу они не берут в расчет, считая ее лишенной всякой ценности.
Мэг кивнула:
– Мне кажется мы… те люди… не знают собственной цены. У них нет должной самооценки, уважения к себе.
– Вот именно. Я думала, что Андроулис держит меня при себе, потому что я заботилась и ухаживала за ним на яхте лучше любого стюарда-мужчины. Однако дело было вовсе не в этом. – Эми рассмеялась одним из своих смешков, напоминавших хриплый лай. – Чертов мужик любил меня! Он любил нас обеих. Еву и меня. И когда я признала это, тогда я смогла полюбить Еву.
– Ма, отец спит? – громко спросил он. Выразительно закатив глаза, Миранда ответила:
– Спал.
Она прищурилась от солнечного света. Алекс начал подрастать, через несколько недель ему исполнится десять лет. Через два-три года он станет совсем похож на того четырнадцатилетнего Питера, которого она увидела в первый раз.
Питер не шевелился, хотя Миранда знала, что он не спит.
Миранда улыбнулась.
– А я могу помочь тебе?
– Было бы здорово, если бы ты искупалась в море, но…
Он искоса посмотрел на нее тем взглядом, к которому она теперь начала привыкать. После «несчастного случая», как эфемерно называли ее связь с Джоном Мередитом, он избегал смотреть ей в глаза.
– Что «но»?
Между ними еще сохранились следы былой антипатии. Миранда сказала себе, что хотела бы, чтобы он переборол себя и чтобы высказал то, что у него на душе.
– Ну, я думаю, тебе не очень хочется. В принципе это вполне соответствовало истине. Сама мысль о ледяной воде на нагретой солнцем коже была для нее пыткой.
– Можешь для компании пригласить Кэти, – сказала Миранда. – И этот маленький ужас, Зеч, бегал где-то тут. Или ты уже утопил их обоих?
Он невесело улыбнулся.
– Но было бы лучше, если бы и папа тоже пошел купаться.
– А я думала, ты просишь меня.
– Ну да, конечно. Если папа спит. А ты не против? Питер открыл один глаз.
– Мама должна отдыхать. Я присоединюсь к тебе через десять минут.
Лицо Алекса озарилось счастливой улыбкой.
– Отлично, па! А пока пойду утоплю Зеча!
Он умчался прочь, бросив еще один косой взгляд на мать, но Миранда не оценила шутку. Было совершенно очевидно, что Алекс смотрел на нее как на человека второго сорта.
Питер приподнялся на локте.
– Нет покоя сорванцам. – Он улыбнулся ей, а потом спросил: – Все в порядке, дорогая?
– Разумеется.
Она выдавила из себя улыбку.
– По правде говоря, Питер, тебе незачем все время проявлять обо мне беспокойство. Во всяком случае, сейчас. Со мной все в порядке. Со мной действительно все в порядке.
– Знаю.
Он опустил свою руку на ее, и она на мгновение перестала просеивать песок.
– Ты просто замечательна, любовь моя. Ладишь со всеми нами, всегда такая спокойная и собранная.
– Другими словами, нет ничего общего с прежней Мирандой?
Она еще раз улыбнулась, но в ее голосе прозвучала грусть. Ей было хорошо известно, что сумасбродство покинуло ее, и хотя это было совсем не плохо, но тем не менее оно долго составляло часть ее естества, и теперь порой ей его недоставало.
– Мы оба изменились, Миранда.
Он почувствовал как ее пальцы попытались захватить песок, и сильнее стиснул ей руку.
– Может быть, мы просто стареем? – Наклонившись, он поцеловал ее в нос. – Никто из нас уже не станет спускаться по канату в лодку, верно?
– Нет… Вот мне, например, даже не хочется залезать в море, хотя сегодня уж точно самый жаркий день в году, – сказала Миранда.
Питер состроил гримасу.
– У меня тоже нет желания. И не было на протяжении всего года.
Миранда удивилась.
– Неужели? А я думала, что ты купался с детьми по субботам.
– Я ходил с ними на море. Но сам в воду не входил. На мгновение она встретилась с ним взглядом, затем отвела взгляд в сторону. Питер изменился так же, как и она. Но в результате трагедии, случившейся на Рождество, она приобрела нечто новое: на смену присущему ей сумасбродству пришел душевный покой, которого она никогда прежде не испытывала. Питер же не получил ничего. Миранда не могла с уверенностью сказать, сколько он потерял; с тех пор он не написал ничего существенного. Теперь, похоже, ему больше не нравилось плавать. Может быть, когда он потерял Мэг, он лишился всего? Внезапно Миранда испуганно всхлипнула, и Питер обнял ее и крепко прижал к себе.
– Все хорошо. Не вспоминай об этом, любимая.
Все хорошо.
Уткнувшись ему в шею, она проговорила:
– Дело не в этом. Извини меня, Питер. Извини. Если бы я могла сделать что-нибудь, чтобы стало лучше…
– Просто поправляйся, вот и все.
Миранда знала, что ее эмоциональная неустойчивость связывала ему руки, и ей хотелось дать ему свободу. Внезапно она проговорила:
– Питер, мы оба пойдем купаться. Прямо сейчас. Пойдем плавать вместе с детьми. Вместе.
Он посмотрел на нее с сомнением.
– У тебя хватит сил?
– Теперь я уже почти все делаю сама. Разумеется, сил у меня хватит.
Она села и принялась закалывать шпильками волосы.
– Ты же знаешь, Мэг купается каждый день. Обычно перед завтраком.
– Да. Но Эгейское море гораздо теплее, чем Атлантический океан! К тому же Мэг сильна, как лошадь.
Алекс прошлепал босыми ногами по пляжу, на каждой реснице висели капельки воды.
– Вы оба решили искупаться? Здорово! Отлично! Вспомнив что-то слышанное в детстве, он закричал:
– Головастик и Акула!
Миранда бегом устремилась к отмели и бросилась в первую же волну. Так никто не узнает, что соленые капли, появившиеся на лице, были неожиданными слезами.
Мэг на самом деле была счастливой. С самого первого дня пребывания на Артемии сложился определенный распорядок жизни, и он вполне устраивал ее. Если бы никакого распорядка не было вовсе, она могла бы проводить все дни в праздности и чувствовать себя замечательно, однако установившийся распорядок давал ощущение цели существования, стремление к ней и исполнения задуманного.
В июле стало так жарко, что любую работу к полудню приходилось прекращать. Они с Эми отказались от утренних купаний, посвятив эти два драгоценных часа работе в своих садах. Спиро Таксос расчистил землю от корней в старом огороде Евы Ковак, и бобы, посаженные Мэг, уже обвили своими стеблями деревья, и она собрала первые стручки. Зимние овощи также неплохо подросли, но в любом случае их урожай придется собирать уже Эми. Мэг знала, что к тому времени, когда они вызреют, ей придется уехать отсюда, и хотя она говорила, что вернется с ребенком сразу же, как только сможет, у нее самой не было в этом твердой уверенности.
После работы в саду оставшуюся часть утра она проводила за рисованием. Ее книга, достаточно простая, во многом зависела от очарования бледноватых акварелей, которые Мэг предпочитала другим краскам, а вилла, с царящей в ее атмосфере аурой двадцатых годов двадцатого столетия, казалось, побуждала Мэг рисовать рисунки, изобилующие мелкими деталями, ставшие такими немодными в настоящее время. У героев книги отсутствовали четкие контуры, не было застывших и примитивных фигур. Главная героиня – дочь Луны, Нокомис, – кочуя с одной страницы на другую, увлекала следом за собой облака звездной пыли. Позади каждой звезды виднелся лунный луч, то озорной и непослушный, то печальный; на каждого из них стоило посмотреть и узнать. Возможно, увлечение Эми округлыми формами в последние дни было чистым совпадением. Она настаивала, что композиция из огромных каменных футбольных мячей, которую она начала возводить в своем английском саду, символизировала плодородие и служила жертвой для богини Артемиды.
– Другими словами, – подтрунивала над ней Мэг, – все эти округлые формы – это луны.
– Вовсе нет. Я сотворила их по форме твоего живота, когда месяц назад во время наших купаний ты выходила из моря. Тогда я впервые заметила твою беременность. Мне понравилась округлость твоего живота.
Мэг посмотрела на пожилую женщину с притворной суровостью.
– Подобное заявление, мисс Смизерс, сойдет вам с рук в 1976 году. Однако мир был бы шокирован, услышь он нечто подобное в двадцатых годах.
Эми самодовольно улыбнулась.
Поздний ленч они неизменно проводили в бухте Барана, где, пережидая дневную жару, купались и немного спали. Именно там, понемногу рассказывая о страничках своих жизней, они находили много общего между собой.
– Мне казалось, что я всегда ревную к Еве.
– Но ты же сказала, что вы стали подругами.
– Ева всегда была моей подругой. Она всех любила. Очевидно… потому что я знала, что люблю ее… я позволила ей любить меня.
Мэг подумала о Питере, о том, как она, очевидно, позволила ему любить себя. Она ничего не сказала. Эми села и слегка потерла свои корявые ноги.
– Некоторым людям очень трудно принять дружбу. Они чувствуют, что ничего не могут дать взамен – свою дружбу они не берут в расчет, считая ее лишенной всякой ценности.
Мэг кивнула:
– Мне кажется мы… те люди… не знают собственной цены. У них нет должной самооценки, уважения к себе.
– Вот именно. Я думала, что Андроулис держит меня при себе, потому что я заботилась и ухаживала за ним на яхте лучше любого стюарда-мужчины. Однако дело было вовсе не в этом. – Эми рассмеялась одним из своих смешков, напоминавших хриплый лай. – Чертов мужик любил меня! Он любил нас обеих. Еву и меня. И когда я признала это, тогда я смогла полюбить Еву.